Текст книги "Черный трибунал"

Автор книги: Виктор Доценко

Соавторы: Федор Бутырский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 23 страниц)

Глава двадцатая
Реванш

Пятого декабря тысяча девятьсот девяносто восьмого года имело место событие, о котором говорили давно: одни с надеждой, другие с беспокойством, третьи с затаенным ужасом. Правда, круг ожидавших был крайне ограничен: слишком узкому числу людей был известен герой дня…

После четырехмесячной опалы Прокурор был восстановлен во всех своих должностях. Сотрудники совсекретной контролирующей структуры «КР» занимали привычные места в былой иерархии. Происходило это слаженно и быстро: ведь «КР» если и была распущена, то лишь номинально. Просто после отставки руководителя структура эта временно перешла в теневое положение.

Причин, побудивших высокое российское руководство вернуться к практике скрытого контроля, было много. Люди, хорошо знакомые с текущим состоянием дел в стране, объясняли возвращение Прокурора и полным параличом власти, и нуждой в опытном администраторе, который бы незаметно, но твердо контролировал и направлял внутрироссийские процессы в нужном государству русле, и даже разгулом организованной преступности.

В числе прочих причин называлось и появление некой террористической структуры с названием столь же зловещим, сколь и загадочным: «Черный трибунал».

«Трибуналу» приписывались всемогущество, неуловимость, а главное, бесконтрольность. Сегодня, мол, эти люди стреляют тех, кого считают лидерами российской мафии… а завтра? Так пол-России можно перестрелять! Во всяком случае, добрую половину правительства… и Думы…

Как бы то ни было, но уже шестого декабря Прокурор занял свое привычное рабочее место в четырнадцатом спецкорпусе Кремля. Создавалось впечатление, что человек этот вовсе и не покидал своего кабинета: так, отлучился на несколько дней в краткосрочную командировку. Все та же уверенность движений, все та же обстоятельность команд, то и дело бросаемых в телефонную трубку, все та же невозмутимость человека, знающего наперед абсолютно все.

Жизнь в четырнадцатом спецкорпусе Кремля опять пошла по привычному, строгому порядку.

В прошлом Константин Иванович Богомолов встречался с хозяином высокого кремлевского кабинета лишь несколько раз. И естественно, не мог сказать о нем ничего определенного. Начальнику УПРО было лишь известно, что человек этот занимает какую-то невероятно заоблачную должность, что почти никому даже в Кремле неизвестно, как должность эта именуется; известно, что структура, подотчетная этому человеку, занимается разведкой и контролем внутри страны и что к руководителю конспиративной структуры принято обращаться исключительно Прокурор, и никак иначе. Сидя в огромной приемной и дожидаясь вызова, лубянский генерал пытался воскресить в памяти те немногие встречи с Прокурором, вспомнить его мимику, его манеру говорить, логику его мышления… Однако ничего у Константина Ивановича не выходило: образ получался каким-то зыбким, расплывчатым, неопределенным. Может, потому, что Прокурор в глазах Богомолова выглядел неким воплощением всеобъемлющего контроля, персонифицированным в одном-единственном человеке.

Когда Богомолов вошел в приемную, секретарь, молодая симпатичная, но очень строгая девица, бегло взглянув на него, сказала:

– Вас просили немного подождать… Не хотите ли чаю, кофе? – вежливо спросила она.

– Нет, спасибо. – Богомолов прибыл точно к сроку и потому был немного недоволен задержкой, но виду не показал, достал из «дипломата» «Московский комсомолец» и углубился в чтение.

Наконец раздался звонок: секретарша сняла трубку и, молча выслушав какое-то распоряжение, вежливо кивнула в сторону высокой двери мореного дуба:

– Вас ждут, Константин Иванович… Богомолов не спеша сунул газету в «дипломат», подошел к массивным дверям, взялся за бронзовую ручку и потянул ее на себя…

За годы службы на Лубянке генералу довелось бывать во многих начальственных кабинетах. Но такого огромного видеть еще не приходилось: от двери до рабочего стола было не менее пятнадцати метров ковровой дорожки.

– Здравствуйте, Константин Иванович, – приязненно улыбаясь, приветствовал гостя Прокурор, поднимаясь из-за стола навстречу генералу. – Давно мы с вами не виделись.

– Года полтора, – отвечая на крепкое рукопожатие, ответил Богомолов.

– Присаживайтесь, прошу вас. Генерал опустился в кресло.

– Спасибо.

– Чай? Кофе? – излучая доброжелательность, дежурно предложил хозяин, пододвигая пепельницу, сигареты и зажигалку. – Закуривайте, не стесняйтесь…

Скосив глаза, Богомолов заметил на столе пачку «Мальборо», которое обычно курил, и вспомнил, что сам Прокурор предпочитает другие сигареты, «Парламент». Что и говорить: если руководителю «КР» известны о генерале и такие мелочи, ему наверняка известно и многое другое. Ясно, что разговор предстоит серьезный.

Так оно и вышло.

Прокурор взял инициативу в свои руки. Сперва коротко обрисовал тяжелую ситуацию с оргпреступностью. Затем обратил внимание собеседника на неэффективность обычных методов борьбы с ней. Затем как бы вскользь заметил: в стране, мол, наверное, остались еще честные люди, которым такая ситуация не по душе.

– Имеете в виду «Черный трибунал»? – понимая, что играть в прятки бессмысленно, спросил Богомолов. – Вот им-то я и занимаюсь. Может быть, задачи «трибунала» и благородны… Но методы, согласитесь, полностью противозаконны.

– Скажу больше – преступны, – сверкая золотой оправой очков, продолжил Прокурор, непонятно почему воодушевляясь. – С бандитами нельзя разговаривать на их же языке. В конце концов, Россия – демократическое государство, и лишь суд вправе установить вину и меру наказания каждого. Дело в том, дорогой Константин Иванович, что отныне «Черный трибунал» и все, с ним связанное, переходит в компетенцию «КР». Нам известно немало. Но прежде чем поставить окончательную точку, мне хотелось бы получить у вас некоторые консультации.

Глубоко затянувшись сигаретным дымом, Богомолов слушал собеседника, пытаясь понять, насколько тот искренен, но сделать это было решительно невозможно.

Прокурор говорил вдохновенно, эмоционально, и Константину Ивановичу оставалось лишь согласно кивать.

– …да, эти негодяи все правильно рассчитали. Если идея защиты законов противозаконными методами витала в воздухе, почему бы ее не использовать?

Почему бы не создать структуру, которая под видом глобальной чистки общества от мафии не занялась бы ликвидацией тех, кто мешает другим бандитам?

– Имеете в виду Максима Александровича Нечаева? – спросил Богомолов в лоб.

– Имею в виду Александра Фридриховича Миллера и его наемника, Анатолия Ильича Серебрянского, – возразил Прокурор.

– Но ведь… – От волнения Богомолов не находил слов. – У нас есть все основания считать, что Лютый… Кстати, он сейчас в «Лефортове»…

Прокурор взял трубку телефона.

– Где?

– В Лефортовском следственном изоляторе, – суконным голосом сообщил Богомолов.

Вдруг чисто интуитивно он ощутил странное чувство: оно, вероятно, посещает школьника, который, ответив на вопрос учительницы точно по учебнику, в конце концов понимает, что ответ не правильный.

– Алло, будьте любезны, справьтесь в картотеке «Лефортова», есть ли там такой Нечаев М. А., – бросил в трубку Прокурор и, положив ее на рычаг, внимательно взглянул на собеседника. – Сейчас проверим… Абонент не заставил себя долго ждать – спустя несколько минут аппарат зазвонил, и Прокурор, поднеся трубку к уху, выслушал ответ.

– Скорее всего, вы ошиблись, – ласково, но без тени улыбки произнес он.

– В «Лефортове» такого человека нет.

– Но как же… Вы что, за дурака меня считаете? – с трудом сдерживаясь, чтобы не взорваться, воскликнул Богомолов. – Ведь не далее третьего дня…

– Константин Иванович, – Прокурор приложил руку к груди, демонстрируя этим жестом открытость и чистосердечие, – я отнюдь не считаю вас дураком.

Напротив, в моих глазах вы всегда были профессионалом самого высочайшего класса, принципиальным, честным и порядочным офицером. Но ведь ошибаться может каждый!

– Но есть десятки свидетелей! – настаивал Богомолов. – Когда третьего декабря на Кутузовском проспекте ваш Лютый…

– Он такой же мой, как и ваш, – резко перебил собеседник. – Да, я действительно знал бывшего лубянского офицера с таким оперативным псевдонимом.

Это наш человек. Но могу сказать вам со всей уверенностью, – говоривший немного повысил голос, подчеркивая тем самым, что это суть сегодняшней встречи, – какой я обладаю, что к «Черному трибуналу» Нечаев не имеет ни малейшего отношения…

…Разговор и впрямь вышел серьезным. Впрочем, о Лютом больше не было сказано ни единого слова. По версии Прокурора, никакого лжетрибунала никогда не существовало, а был только один, настоящий. Вдохновителем и организатором этой зловещей структуры стал бывший подполковник Советской Армии, известный в Москве «новый русский мафиози» Миллер, а единственным исполнителем – отставной офицер медицинской службы Анатолий Ильич Серебрянский, человек с явными задатками маньяка. На его совести многочисленные убийства столичных бандитов: Караваева на Ленинградском проспекте, Гашим-заде в Сандуновских банях, Галкина и Балабанова в гостинице «Космос», Лебедевского в Ялте, Габунии в «Саппоро» и многих, многих других.

– Но ведь на суде Серебрянский наверняка откажется брать на себя чужие убийства! – не сдавался Константин Иванович.

– Почему чужие?! Кстати, напоминаю: «Черным трибуналом» вообще и Серебрянским в частности будем заниматься мы! А потому из «Лефортова» его придется изъять. У нас, не в обиду ФСБ будь сказано, следственная работа поставлена не хуже.

Богомолов лишь руками развел: мол, как знаете, дело ваше. Я рядом с вами человек маленький…

– А дальше-то что? – осторожно поинтересовался генерал, понимая, что после всего услышанного на искренность рассчитывать трудно.

– Общество встревожено, – подытожил Прокурор. – Эти мерзавцы из «Черного трибунала» нагнали на всех страху. Думаю, по окончании следствия господина Серебрянского следует продемонстрировать общественности, засветить по телевидению. Дать пресс-конференцию в наручниках и под охраной. Надеюсь, вы понимаете, для чего?

Да, Константин Иванович понимал, для чего. Понимал и другое, не менее очевидное: Прокурор и был тем самым загадочным человеком, который, по его давешним подсчетам, и стоял за кулисами происшедших событий.

– Ну, всего хорошего. – Доброжелательность вновь назначенного руководителя совсекретной контролирующей службы простиралась столь далеко, что он не только проводил гостя до приемной, но и спустился с ним вниз, к машине.

– До свидания. – Богомолов поджал фиолетовые нитки губ.

– Да, и вот еще что… – На мгновение задержав ладонь собеседника в своей руке. Прокурор произнес задумчиво:

– Знаете, Константин Иванович, мы ведь с вами, по сути, делаем одно и то же дело. Только взгляды на это дело у нас принципиально разные.

– Да уж догадываюсь…

– А знаете, что в нашем деле главное?

– Что?

– Оставаться в русле реки, не прибиваясь ни к левому, ни к правому берегу. Все время быть на плаву – это главное. Прибиться означает остановиться в движении, стать мертвым грузом на берегу. Конечно, в реках случаются и водовороты, и мели, и подводные камни…

– К чему это вы?

– Я о Лютом… – вздохнул Прокурор, и только теперь Богомолов понял, почему этот загадочный человек столь любезно проводил его до подъезда; говорить о Нечаеве в своем кабинете ему по каким-то причинам не хотелось.

– И. что же? – напряженно спросил Константин Иванович, все еще не понимая, куда клонит собеседник.

– Он все это время плыл против. Против закона. Против вас. Против всех.

Он был один. Он имел все шансы утонуть. И теперь, согласитесь, этот человек заслужил выйти из воды сухим…

…Те несколько минут, которые обычно требуются, чтобы добраться от Кремля до Лубянки, Константин Иванович угрюмо молчал. Служебная «ауди» плавно плыла в плотном автомобильном потоке, и Богомолов, откинувшись на подголовник, воскрешал в памяти подробности недавней беседы. Искал подтекст, какое-нибудь скрытое объяснение происшедшему, а главное – оправдание и Лютому, и Прокурору.

Искал, но не находил.

Если Прокурор в глазах Богомолова был эдаким символом тотального скрытого контроля, то сам начальник УПРО в глазах многих был воплощением Закона. И уж если Константину Ивановичу приходилось идти на его нарушение, то лишь повинуясь приказу. Ведь приказ – тоже закон!

А то, что закон можно и должно защищать противозаконными методами, не укладывалось в его сознании.

Однако события этого дня визитом в четырнадцатый спецкорпус Кремля не закончились. Переступив порог приемной своего кабинета, Константин Иванович, едва взглянув на верного помощника подполковника Рокотова, сразу понял: произошло нечто совсем скверное.

– Что случилось? – вешая пальто в шкаф, спросил Богомолов, внутренне готовясь к самым неприятным неожиданностям.

– Полчаса назад пришли люди Хозяина. Открыли ваш кабинет, потребовали отпереть сейф… Это был приказ. Сами понимаете, ослушаться я не мог.

– Их интересовали документы, связанные с Лютым в частности и с «Черным трибуналом» вообще? – догадался Богомолов.

– Да. Все забрали: протоколы, фотоснимки, видеокассеты, рапорты…

– А пульт дистанционного управления взрывателем – тоже? – устало спросил Константин Иванович.

– Да… – тяжело выдохнул Рокотов.

– У них было письменное распоряжение?

– Просили передать на словах: если у вас возникнут вопросы – обращайтесь в кабинет номер один. Очень извинялись за такую бестактность.

Знаете, товарищ генерал, у меня возникло впечатление, что они сами чем-то напуганы. Хозяин никогда не позволил бы себе такого неуважения к вам. Наверное, и он приказывал не по доброй воле.

Богомолов со вздохом уселся на край стула. Зашелестел целлофаном сигаретной пачки, закуривая, щелкнул зажигалкой.

– Послушай… Там у меня в сейфе бутылка «Столичной» стояла. Ее-то, надеюсь, они оставили? – неожиданно для Рокотова спросил Богомолов.

– При мне не выносили, – улыбнулся тот.

– Вот и давай ее сюда. И два стакана. Жаль, что Савелия и Андрюшки здесь нет. Сейчас бы накатили под самое некуда…

– Это дело поправимое, – понимающе улыбнулся Рокотов и потянулся к телефону. – Так что, позвонить им, Константин Иванович?

– А что, и позвони, – согласился Богомолов. – Тем более что у меня для них есть кое-какие новости.

Через полчаса Говорков и Воронов уже были в кабинете генерала на Лубянке.

– Что, наши планы меняются? – первым делом спросил Савелий начальника.

Потом увидел на столе бутылку водки…

– Раздевайтесь, ребята, присаживайтесь. – Константин Иванович жестом пригласил их за стол. – Не то чтобы планы менялись, просто я тут кое-что узнал, хочу, чтобы вы были в курсе. Ну, по маленькой?

Все четверо чокнулись, выпили и закусили солеными огурцами, которые генерал считал самой лучшей закуской в мире и всегда держал пакет с ними в маленьком холодильнике.

– Вы, конечно, понимаете, – начал Богомолов, – что речь пойдет о моем визите в Кремль. В общем, главное! Лютого в «Лефортове» уже нет!..

– Как нет? – в один голос воскликнули Андрей и Савелий. – Сбежал?

– Нет, не сбежал, – стал объяснять генерал. – По приказу Хозяина из моего кабинета изъято все, что касалось и Лютого, и «Черного трибунала». Все очень серьезно. Хозяин намекнул мне, что Лютый должен выйти сухим из этой истории: как я понимаю, Лютый действовал вовсе не по собственной инициативе. А вину за все убийства возьмет на себя… Догадайтесь кто?

– Никаких проблем: господин Серебрянский, – спокойно ответил Савелий.

– Именно так, Савелий, именно! Как всегда – ты в самую точку! Хозяин говорил мне, что вопрос С этим типом уже решен. Так что, ребята, теперь вы знаете правду о Лютом. Не могу сказать, что мне нравится замысел Хозяина, но факт остается фактом.

Они выпили еще. Закусили. Немного помолчали.

Савелий закурил и произнес:

– Как бы то ни было, Константин Иванович, а я почему-то даже рад за Лютого. Помните, товарищ генерал, я говорил, что он вызывает у меня уважение?

Какой боец! Таких людей раз-два и обчелся! Когда я с ним дрался, то был просто удивлен – он такие приемы знает, что с ним даже мне опасно иметь дело! Так, значит, мы еще встретимся с ним? Хотелось бы мне с этим парнем один на один сразиться, но уже ради спортивного интереса!

– Понимаю тебя, крестник, – мягко улыбнулся генерал. – И все-таки действия Хозяина кажутся мне чересчур своеобразными… Ладно, проехали…

– А наши действия? – напомнил Воронов. – Они как, без изменений?

– Все по-прежнему, – подумав, ответил Богомолов. – Миллера надо конечно же брать и ставить точку в этом деле. К тому же, думаю, увидев вас, Немец вряд ли заподозрит что-нибудь. Как-никак вы были его телохранителями. А насчет «Саппоро» можете придумать сказку. Хотя это, скорее всего, и не понадобится. В общем, как и планировали, берете его в аэропорту.

Выпили еще по одной, захрустели огурчиками. Неожиданно Богомолов спросил:

– Где Новый год-то собираетесь отмечать? Вероника-то приедет в Москву, а, крестник?

– Да учится она, – расстроенно сообщил Савелий. – Звонила, извинялась, даже к себе приглашала. Но вот в Россию никак не может вырваться. К тому же у нее собственная картинная галерея открывается.

– Вот оно что, – протянул Богомолов. – Ну, насчет поездки к ней я тебе пока ничего не буду обещать – дел у нас еще невпроворот. А в январе, думаю, организуем тебе встречу с любимой женщиной…

– Спасибо, Константин Иванович, – улыбнулся Бешеный, но тут же скривился от боли и потер распухший нос.

– К тому же вон ты какой страшный сейчас, – рассмеялся генерал. – Испугаешь Веронику своим видом. Ну, так где отметишь Новый год?

– Да есть одно местечко. – Савелий переглянулся с весело подмигнувшим ему Вороновым. – Где меня ждут и где мне будут очень рады.

– А я в семейном кругу, где же еще? – развел руками Андрей. – И вас, товарищ генерал, к себе на Новый год приглашаю, и вас, товарищ подполковник.

Придете?

– Надо подумать, – улыбнулся Богомолов. – Почему бы и нет?

Водка в бутылке кончилась. Рокотов убрал ее со стола, и через несколько минут Савелий и Андрей покинули кабинет на Лубянке.

Глава двадцать первая
Нелегалы

Яично-желтый фургончик реанимобиля с бросающейся в глаза надписью «AMBULANCE», выкатив из ворот «Лефортова», неторопливо двинулся в сторону центра. В это раннее утро движения на улицах почти не было. Снег, выпавший за ночь, уже растаял, превратившись в холодную маслянистую кашицу. Низкое небо выглядело серым и мрачным, и лишь разноцветные огоньки предновогодней иллюминации на столбах да украшенные по-новогоднему витрины напоминали, что до конца старого года оставалось лишь несколько дней.

В салоне реанимобиля были Максим Александрович Нечаев и двое мужчин.

После событий на Кутузовском проспекте истекающего кровью Лютого действительно отвезли в тюрьму. Оказали первую помощь и, быстро оформив нового постояльца, определили в одиночную камеру. Лютый пришел в себя на следующий день и, заметив на окнах решетки, без труда понял, чем закончилась для него вчерашняя безумная гонка. Понял и другое: теперь им вплотную займутся бывшие коллеги с Лубянки. Но, поняв все это, отчаиваться не стал: Нечаев всецело доверял Прокурору и знал наверняка – этот человек не оставит его своими заботами.

Так и произошло.

На допросы Максима не вызывали, в камере следователи не появлялись, да и лефортовские надсмотрщики – люкс-вертухаи (в Бутырской тюрьме – просто вертухаи), славящиеся своей суровостью, – не донимали нового арестанта «режимом». Пайка оказалась много лучше, чем можно было ожидать. Правда, на прогулки Нечаева не водили, но от этого он особо не страдал. Зато дважды в день в камеру приходил врач: щупал пульс, делал уколы, давал таблетки.

– А почему меня в санчасть не переводят? – полюбопытствовал арестант, знавший, что с его травмами не место в камере.

– Тут вам будет спокойнее, – ответил доктор.

Действительно, в одиночестве лефортовской камеры Лютому и в самом деле было спокойнее. Он мог собраться с мыслями и, проанализировав происшедшее, попытаться спрогнозировать будущее.

Главное было сделано: миллеровский наймит, тот самый горбоносый мужик, застреливший Габу-нию в туалете «Саппоро», пойман эфэсбэшниками. Теперь по неумолимой логике ему придется вешать на себя все убийства, совершенные от имени «Черного трибунала»…

А потому в будущее Нечаев смотрел без опаски.

Несколько раз Лютый мысленно возвращался к нескольким минутам перед тем, как он окончательно потерял сознание. Когда машина перевернулась, у него в мозгу молнией промелькнуло: «Вот и все, Максим, отгулялся ты на этом свете!»

Он знал, что еще есть шанс выжить после травм, полученных до аварии, но выжить после нее было практически невозможно. Поэтому, трезво оценив свои реальные возможности, Лютый мужественно принял неизбежное. Единственное, с чем ему было жаль расставаться на грешной земле, была Наташа, племянница старого «вора в законе», в настоящее время «прошляка» Коттона.

После гибели жены и ребенка Наташа была единственным на всем белом свете существом, к которому он был искренне привязан. Интересно, как до нее дойдет известие о его гибели? Скорее всего, услышит по радио, а может, увидит в «Дорожном патруле»: «Сегодня… на такой-то улице произошла авария… в которой погиб Максим Нечаев…»

Конечно, у него еще оставалась надежда, что Прокурор не найдет способ открыть правду его Наташе…

Мысли у него начали путаться и метаться от одного к другому, а тело стало вовсе невесомым, словно Лютый оказался в космическом пространстве. Он воспарил над землей, со стороны разглядел искореженную машину, толпу зевак… А вдали увидел несущееся к нему светящееся голубое облако, но облаком оно казалось лишь в первый момент: на самом деле это светящееся чудо было входом в удивительный нескончаемо длинный туннель.

Лютый без труда понял, что это за туннель, и, не раздумывая, направил свой полет к нему. Собственно, слово «направил» вряд ли уместно в данном случае: в сторону туннеля его понесла какая-то неведомая неостановимая сила.

Когда до входа оставались считанные метры, где-то высоко в небе раздался очень знакомый голос:

«СЛИШКОМ РАНО ЕЩЕ ЕМУ УХОДИТЬ!..»

«Интересно, кому предназначены эти слова?» – промелькнуло в сознании Лютого.

«ТЫ ДОЛЖЕН ЖИТЬ И ТВОРИТЬ ДОБРО НА ЗЕМЛЕ!..»

На этот раз у Лютого не было никаких сомнений: эти слова были предназначены именно ему, и никому другому. Эти слова прозвучали столь весомо, что могучая сила, влекущая его ко входу в туннель, словно притормозила, послушно приостановила его полет, и он замер у самого входа…

«ПОМОГИ ЕМУ, БРАТ МОЙ…» Снова прозвучал знакомый голос, и в этот момент Лютый вдруг увидел перед собой склонившееся лицо Бешеного… Максим тотчас ощутил прилив сил, и стало ясно, что ему действительно еще рано покидать землю: слишком много осталось на ней незавершенных дел…

Лютый осмотрелся: холодный антураж камеры, геометрически правильные перекрестья решетчатых прутьев на окне – все это, как ни странно, сейчас успокаивало Максима. Откуда-то пришло твердое убеждение, что в «Лефортове» он надолго не задержится. Еще прибавилась уверенность в том, что его здесь просто прячут: где же можно спрятать человека надежней, чем в тюрьме?..

Спустя шесть дней после ареста в пять утра арестанта разбудил контролер-коридорный:

– Задержанный!

– Я, – не мешкая отозвался Нечаев.

– На выход, с вещами!

Сперва Лютый удивился: почему люкс-вертухай не обращается к нему по фамилии. Затем вспомнил, что ни по имени, ни по фамилии тут, в «Лефортове», к нему вообще никто не обращался ни разу, если не считать первый день, когда оформляли документы. Сопоставив факты, он понял: Прокурор постарался сделать так, чтобы его, Максима Нечаева, в этой тюрьме навсегда позабыли.

Никаких вещей у Лютого не было, и, умывшись, он быстро покинул камеру.

Идя коридором, застланным ковровой дорожкой, и сопровождаемый каким-то сотрудником в штатском, Нечаев неожиданно поймал себя на мысли: одиночную «хату» «Лефортова» он покидает не без сожаления. Нет, не из-за страха за свою жизнь… Где еще ему придется так полноценно отдохнуть?..

Необходимые формальности, связанные с освобождением, заняли минут пятнадцать, при сем присутствовали лишь трое: он сам, сотрудник, который оформлял его в день прибытия в «Лефортово», и сотрудник в штатском, который вывел его из камеры.

Уже в половине шестого Максим, в сопровождении того же сотрудника в штатском, садился в желтый реанимобиль, дожидавшийся его в лефортовском дворике.

В машине, кроме водителя, был еще один сотрудник в штатском, похожий на первого: такой же серенький, неприметный мужичок. Оба с на редкость незапоминающимися лицами. Окинув недавнего арестанта цепким взглядом, первый, видимо бывший за старшего, произнес негромко:

– Прокурор распорядился доставить вас домой. Насколько нам известно, в вашем распоряжении три квартиры в Москве и одна в Подмосковье. Куда везти?

Максим, недолго думая, назвал адрес самой отдаленной. И не потому, что он не спешил домой. Просто захотелось проехаться по Москве, посмотреть на заснеженные улицы, на предпраздничную иллюминацию, которую к утру еще не успели погасить…

Спустя минут сорок яично-желтый фургончик реанимобиля остановился у подъезда многоэтажки в Южном Бутове.

Максим вылез из машины, разминая затекшие от долгого сидения ноги.

– Спасибо, до свидания, – неприязненно бросил он, заметив, что оба провожатых вышли из машины следом. – Дорогу дальше я знаю.

– Нам приказано доставить вас до дверей квартиры, – объяснил старший. – И кое-что передать…

– Ваше право…

Уже в лифте Максим, хлопнув себя по карманам, вспомнил: ключи от этой квартиры остались в «форде». А запасные – в другой квартире, в Медведкове…

– Ничего, мы откроем, – заметив замешательство Лютого, произнес серенький провожатый.

– У вас и ключи от моей квартиры есть? – удивился Нечаев.

Серенький извлек из кармана набор отмычек.

– У нас все есть… – улыбнулся он, и это было первой эмоцией, которую Лютый увидел у своих сопровождающих…

Они прошли на кухню, где Максим не был уже целую вечность, недели три.

Знакомый стол с выщербленными кое-где краями, полное мусорное ведро, пепельница с засохшим окурком…

– Хотите, я вам кофе сварю? – спросил Лютый, готовый с радостью исполнить долг хозяина и проявить гостеприимство.

– Нет времени. – Не снимая пальто, серенький расстегнул пуговицу, извлек из внутреннего кармана пачку паспортов и еще каких-то документов. – Прокурор велел передать это вам.

Лютый не спеша перелистал документы. Все, как один, – на чужие имена, но с его, Нечаева, фотографией. К внутренним паспортам прилагались заграничные, водительские удостоверения и военные билеты. Короче – полный джентльменский набор…

– А где мои документы? Я имею в виду паспорт на имя Нечаева М. А., выданный сто сорок вторым отделением милиции города Москвы от третьего июля тысяча девятьсот восьмидесятого года? – весело спросил он, понимая, что документы на свое имя он уже не получит, по крайней мере в ближайшие годы.

– Этого мы сказать не можем. Телефон Прокурора вам известен. Звоните, узнавайте у него…

Проводив «сереньких» сотрудников до двери, Максим вернулся на кухню.

Заварил себе кофе, закурил и, вытянув ноги под столом, произнес задумчиво:

– М-да. Опять на нелегальное положение… Опять я не принадлежу самому себе…

Размышления его прервал телефонный звонок. Сперва Лютый хотел было подняться и взять трубку, но все-таки решил этого не делать. Он-то прекрасно знал, кто может позвонить ему в столь ранний час.

Очень хотелось спать. В «Лефортове» его разбудили как раз тогда, когда ему снился чудесный сон – будто бы они с Наташей, взявшись за руки, гуляют по лесу. И будто бы Наташа сообщает ему, что у них будет ребенок. И его это страшно радует. Она говорит, что была в консультации, что врачи смогли даже пол ребенка определить, – если Максим, конечно, не будет возражать, у них должен родиться мальчик.

«Да как я могу возражать? – воскликнул Нечаев и, схватив Наташу на руки, начал кружить ее, целуя в глаза и губы. – Я просто счастлив, Наташа, родная! Мы назовем малыша Павлом. Так звали моего сына, который, к несчастью, погиб от рук бандитов, и мне хочется, чтобы память о нем осталась на земле…»

Такой сон прервали! Ладно… А что наяву-то происходит с его любимой?

Так хочется ее увидеть! Он вспомнил, как страстно и горячо любила его эта милая нежная девушка, как неистово отдавалась ему в деревенском домике. Надо срочно ее увидеть. Но как? Куда же он задевал номер мобильника дяди Леши? Теперь разве найдешь? Но ведь у него отличная память – значит, если постарается, вспомнит.

Он разделся, выкурил сигарету и пошел в душ. Стоя под горячими струями воды, он перебирал в памяти все номера телефонов, которые только мог вспомнить.

И правда сумел вспомнить номер коттоновского мобильника! Принялся названивать – ему не терпелось услышать Наташин голос. Наконец дозвонился, и она воскликнула:

– Максим, ты? Любимый мой! Наконец-то! У меня для тебя потрясающая новость! Я сегодня была в женской консультации, мне сказали, что я беременна! Я ужасно рада!

А ты? Ты рад? У нас будет ребенок!

Максим слушал ее лепет и улыбался – сон-то был в руку! Не зря, значит, говорят про шестое чувство. Он радостно крикнул в трубку:

– Наташенька, золотая моя! Это же здорово! Скоро увидимся! Это я тебе точно говорю! Я тут кое-какие дела улажу и сразу к тебе! Слышишь?

– Слышу, родной! Ты приезжай скорей, я так по тебе соскучилась!

– Ладно. Дяде Леше привет передавай от меня! Они болтали с полчаса, никак не могли наговориться. Когда Максим положил трубку телефона на рычаг, он был абсолютно счастлив – как тогда во сне. Он был уверен, что на Новый год обязательно вырвется к Наташе.

Спустя несколько часов после того, когда реанимобиль привез Лютого из «Лефортова» в Бутово, Александр Фридрихович Миллер выходил из подъезда скромной пятиэтажки. В районе улицы Трифоновской у него была запасная квартира – одна из многих. Немец всегда отличался предусмотрительностью и понимал: вкладывать деньги в жилье стоит не только потому, что «московская недвижимость всегда в цене», но и потому, что «запасной аэродром» может потребоваться в любой момент.

Кто мог знать, что момент этот наступит так скоро?!

После бегства из «Саппоро» Немец помчался домой и, захватив необходимые документы, бросил жене Люсе:

– Меня не жди, буду через неделю, дела. Если кто-нибудь станет интересоваться мною, скажешь, что уехал в командировку.

– Боже, опять к блядям своим собрался! – всплеснула руками глупая Люся.

Однако Александр Фридрихович не удостоил ее даже взглядом, – спустившись вниз, он уселся в «линкольн» и помчался на Трифоновскую…