Текст книги "Золотой мальчик"

Автор книги: Виктор Меньшов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 28 страниц)

Михайлов Константин Валентинович, полковник МВД
Москва, улица Радищева, дом 5
Офис отделения банка «Империал»
Пятница, 6 марта
21 час 58 минут

День сегодня получился невероятно длинный. К делу этому меня подключили, что называется, «на ходу», когда уже столько наляпали, что дальше некуда. Я до сих пор не мог понять, как могли прошляпить расправу на Николо-Архангельском кладбище. После дикой, безумной бойни в Мытищах допустить ещё это кровавое побоище было уже слишком.

Московскую милицию ожидал большой «звездопад». Много людей лишится чинов. А кое-кто уже лишился. Тут только и смотри, чтобы не оплошать. Сейчас не столько идёт поиск преступников, сколько поиск виноватых в том, что не смогли предотвратить ряд грубейших промашек. Скандал на всю Москву, да что там на Москву! Уже по всей России на все лады обсуждают беспомощность милиции. Говорят, сам Хозяин взял под свой личный контроль.

В то, что мальчик жив, я не верил. Не верил, и всё тут. Весь мой многолетний опыт подсказывал, что это уже не игра, а попытка выйти из игры. Те, кто имел козыри, сорвали банк и улизнули, а оставшиеся пытались сорвать остатки. Тот же Соколик, он уже предлагал вернуть мальчика, но не сумел, а теперь кто поверит, что получив такие деньги бандиты оставили в живых практически единственного свидетеля, который мог непосредственно ткнуть пальцем в кого-то из них.

Мне, конечно, очень хотелось бы, чтобы мальчик был жив, но вряд ли это возможно, просто отчаявшийся, брошенный на произвол судьбы Соколик, полностью деградировавший, деклассированный, потерявший документы, пытается вести свою игру. Его можно понять, у него нет других шансов. Он сам бывший профессионал и прекрасно понимает. что как бы он ни скрывался, без денег, без документов, после такой засветки его поимка – дело всего лишь времени, если только он не сумеет крепко лечь на дно. А без денег он не сможет шагу шагнуть. Тем более в наше время.

А вообще – дело тухлое. Я посмотрел материалы. Против давшей признание матери Дениса Кораблёва ничего другого нет, кроме самого этого признания, непонятно ещё каким способом полученного, Винтовка? Адвокаты Кораблёва зубами порвут обвинение. Нет отпечатков пальцев. Никаких. И признание, после которого умирают от сердечного приступа, слабое оружие.

А тут ещё смерть этого соседа подполковника. Тоже хрен чего поймёшь. Убили в комнате подполковника, вроде как он туда проник, бумажник в руках у него был. И на пистолете отпечатки подполковника. Но сам подполковник в это время находился тут, среди нас, вокруг были десятки людей из милиции. Кто-то просчитался? А как расценить то, что из соседа сделали решето? Если хотели подставить подполковника, то должны были сделать это хотя бы грамотно. Как, например, с винтовкой. Там хотя бы безукоризненный выстрел. С такого расстояния в цель. А тут? Словно не профессионал стрелял, а настоящий дилетант.

Но подполковнику, конечно, неприятностей хватит. Хорошо, что пока мы его отгородили, я на себя взял, сказал, что он мне нужен. А он мне действительно нужен. Что ни говори, а опыт у него будь здоров.

Я с ним слукавил немного только не сказав ему, что наблюдение было установлено за Денисом весь день, и что звонок Соколика засекли сразу. Засекли – и челюсти у всех на пол попадали. Это прямо не дело – а сплошной скандал. Звонил Соколик из района Барвихи! Из правительственной зоны отдыха! Это же охренеть можно! Начальство, небось, на одном месте волоса рвёт.

Впрочем, мне тоже впору этим заняться. Теперь в первую очередь, если что не так будет, с меня спросят. И спросят крепко. Так что, смотри в оба, полковник. Тебе тоже есть что терять. До пенсии тебе тоже могут не дать дотянуть. Сейчас главное, чтобы Соколик этот позвонил, не передумал. Тогда его точно запеленгуют. Там столько техники, сколько мне раньше и не снилось.

И словно услышав меня, зазвонил телефон, я сделал знак, включили громкую связь, чтобы слышно было в комнате. Я показал Денису Кораблёву, чтобы он снял трубку. Он это и сделал.

– Денис Петрович? – раздался простуженный баритон.

– Да, да, я слушаю, – заторопился Денис.

– Нас никто не слушает?

– Нет, что вы. Это телефон банка, его не знает никто. Мой сын действительно жив?

– Он действительно жив, – твёрдо и уверенно, не раздумывая, ответил Соколик.

– Хорошо. Что вы хотите?

– Мне нужны деньги. Я вопреки своей воли оказался втянут в это дело, и теперь мне нужны деньги, чтобы уехать. Хотя бы на первое время, купить хоть какие-то документы. Дальше я сам устроюсь. Мне очень стыдно так поступать, поверьте, но другого выхода у меня нет. Я никого не убивал, а меня, скорее всего, пристрелят как собаку, даже вряд ли задержат.

– Можете не оправдываться. Мне важно получить моего сына, всё остальное не имеет значения. Говорите, сколько нужно, и назначайте место встречи.

– Вы готовы заплатить хотя бы двести тысяч долларов?

– Я готов заплатить эти деньги. Более того, у меня уже сейчас есть требуемая сумма в мелких купюрах. Говорите, где я могу с вами встретиться. Но только до этого я должен услышать своего сына.

Мы все переглянулись, затаили дыхание. Вот он, момент истины. Сейчас всё зависело от того, что и как скажет Соколик. Сейчас мы почти на сто процентов узнаем, жив ли мальчик, или Соколик ведёт нечестную игру, преступив все принципы, пытаясь получить выкуп за уже мёртвого заложника.

В трубке что-то потрескивало, Соколик думал, но не долго. Ответил он совершенно спокойно:

– Само собой разумеется. Только где и в чём мои гарантии?

– В чём?

– Сами понимаете в чём, Денис Петрович. В том, что на месте нашей с вами встречи не будет засады с парочкой снайперов.

– Не будет, – твёрдо ответил Кораблёв.

– Это вы так говорите, а потом опять будет Мамаево побоище. Лично с меня двух раз более чем достаточно. Тогда тоже были гарантии.

– Я не виноват ни в одном из случаев.

– А на Николо-Архангельском кладбище? Вам что, стало жаль денег?

– Ничего подобного! – возмутился Денис. – Деньги я не получил, а если бы и получил, то готов бы был вернуть их за сына не раздумывая.

– Погодите, погодите, – встревожился Соколик. – Как это вы не получили денег? Я же видел сам, как уехала машина с теми, кто должен был эти деньги передать. Я сидел в машине бандитов и всё видел. И как началась стрельба. Убили одного из тех, кто передавал деньги, а второй успел сесть в машину. У него был металлический чемоданчик с деньгами, прикованный наручниками к руке. И я видел, как машина развернулась и уехала. Её никто не преследовал.

– Всё это так, но на обратном пути она попала в засаду, и погибли ещё двое охранников из банка. Как видите, даже деньги сопровождали не люди из милиции. Я выполнил все условия и ни в чём никого не обманул.

– Тогда кто же напал на машину?

Соколик был очень встревожен. Я его понимал. Он был профессионал, он просчитывал свои варианты, конечно, готов был и к тому, что милиция проследит за отцом мальчика, но к такому повороту событий он явно готов не был. Появлялась какая-то третья сила, которая не вписывалась в его расчёты. И тут он немного растерялся и совершил самый грубый прокол за всё время. Он не прервал разговор, а продолжил его, непозволительно для себя затянув время.

Я посмотрел на техников, которые согнулись у своей аппаратуры. Один из них слегка повернулся ко мне и не снимая наушников, по которым поступали сообщения спецслужб из Барвихи, поднял вверх большой палец. Ну, слава богу, значит координаты Соколика засекли. С минуты на минуту должно было подключиться ФСБ. Неплохо бы, мне такая ответственность на фиг не нужна.

Взять в лесном массиве озлобленного, загнанного в угол, поставленного за черту человека, который обучен не хуже, чем Рембо, нет уж, увольте. Где угодно, но только не в зоне отдыха властителей судеб. Если Соколика не снимут сразу же снайперам, его без шума взять не удастся. А любая пальба в этой зоне и полетят головы, моя в первую очередь. Я сейчас был тем самым крайним. И охотно уступил бы своё место кому-то другому, что со мной случалось не часто.

Я отбросил свои невесёлые мысли и стал слушать разговор Соколика с Кораблёвым.

– Я не знаю, кто забрал деньги, могу повторить ещё сто раз. Ваше дело верить или не верить, но это именно так. Одно я знаю точно – это была не милиция.

– Тогда кто же?

– А это вы у своих друзей-бандитов спросите! – рассердился Кораблёв.

В трубке повисла шуршащая, нервная тишина. Я напрягся, сейчас всё висело на тончайшей ниточке. Вот сейчас Соколик выключит телефон, прервёт разговор и исчезнет навсегда, так и не вернув мальчика.

Я сделал знак Кораблёву, чтобы он просил, держал Соколика. Кажется, он меня понял.

– Я понимаю ваши сомнения, но прошу вас, верьте мне. Это же мой сын. Вы понимаете? Сын! Вы спрашивали о гарантиях – мой сын моя гарантия. Этого вам достаточно?

Опять повисла долгая тишина. Наконец Соколик неуверенно ответил:

– Хорошо, Денис Петрович. Я вам верю. Вернее, хочу верить.

Он помолчал, а потом сказал устало:

– Всё это ерунда, гарантии эти. Я уже столько треплюсь с вами, что любая служба с самой вшивой аппаратурой давно засекла бы нас. Хорошо, я верну вам сына. Но учтите – в прошлом я офицер спецназа, кое-что повидал, кое-чему обучен. И ученик я не из последних. Так что пусть это учтут те, кто нас, возможно, подслушивает. Я перезвоню вам завтра в первой половине дня. Будьте у телефона.

И не дожидаясь ответа, он выключил телефон. Ещё секунд тридцать стояла мёртвая тишина. Все словно ожидали, что Соколик позвонит ещё раз. И только задвигались стулья, стали выпрямляться напряжённые спины, как раздался звонок. От неожиданности не сразу даже сообразили какой из телефонов звонит. Денис Петрович схватил сперва одну трубку, потом другую, на столе у него стояло четыре аппарата. В третьей ему, похоже ответили. Я сделал знак, операторы вывели звук.

– Алло! – почему-то кричал Кораблёв. – Я вас слушаю!

– Алло, – раздался неуверенный мужской голос, – Надя? Надя, а почему у тебя мужчина в доме? А? Мужщына, ты чего там у моей Нади делаешь?…

Денис Петрович с облегчением положил трубку, вокруг все заулыбались. Этот нелепый звонок пьяненького мужика, явно ошибшегося номером, снял немного то нервное напряжение, в котором все мы только что находились.

Я связался с моим начальством и доложил о происходящем. Мне велели подождать и перезвонили через три минуты.

– Соколика надо брать в Барвихе. Он утром выедет с мальчиком в Москву. Где он тут объявится и что может натворить, богу ведому. Министр приказал брать в Барвихе.

– Но там же… – удивился я.

– Я знаю, что там! – рявкнул генерал. – Твоё дело выполнять, как и моё тоже.

– Но ведь возможно, что придётся стрелять.

– Всё согласовано. Брать будете под утро, не раньше десяти часов. До этого времени пройдут по дачам и предупредят, что появились волки с признаками бешенства и идёт их отстрел. Понял? Только никакой взрывчатки и гранат. Стрелять тоже, если дойдёт до этого, желательно одиночными.

– А если он начнёт движение до десяти утра?

– Тогда будешь держать его зубами. Понял? Всё. Других инструкций у меня для тебя нет.

– Может быть, ФСБ возьмёт на себя дальнейшее руководство операцией? Это всё же больше по их части.

– Да, возьмут они, – неожиданно выругался генерал. – Нашёл дураков. Они тянут время, тормозят связь.

– А как с мальчиком?

– С мальчиком? – генерал тяжело вздохнул. – С мальчиком… С мальчиком как получится.

И он положил трубку.

– Что-то случилось? – услышав мой последний вопрос, вскинулся Кораблёв.

– Да нет, что вы, всё в порядке.

Я связался с командой, работавшей в районе Барвихи. Мне доложили, что засекли довольно узкий район в лесу, пока окружили по большому периметру, ждут моего приезда.

– Поехали! – скомандовал я.

Все стали собраться.

– Я еду с вами? – спросил Кораблёв.

– Конечно, Денис Петрович. И обязательно возьмите с собой деньги. Они у вас готовы?

– Конечно! – ответил он и побежал собираться.

– Лейтенант Воронин, проводите господина Кораблёва к машине, приказал я.

Молоденький лейтенант козырнул и пошёл за Кораблёвым.

– Вы надеетесь договориться с Соколиком? – спросил меня тихо подошедший Капранов.

– Надеюсь, Михаил Андреевич. Очень надеюсь. А как по-другому?

– Но вы же получили какие-то инструкции?

– Получил. Брать любой ценой на месте, в Москву не выпускать.

– Но тогда мальчика мы можем не получить.

– Я выполняю приказ, Михаил Андреевич, вы сами прекрасно понимаете, что я – человек военный. Но попытаюсь сделать всё, чтобы мальчик остался в живых, и прошу вас поехать со мной, ваш опыт может нам пригодиться.

Что я там мог сделать на самом деле, я представлял себе весьма смутно. Служил я давно и прекрасно понимал, что когда обстоятельства складываются таким образом, появляется слишком много высокопоставленных, но недостаточно компетентных лиц, которые вмешиваются в ход дела слишком активно, вносят нервозность и непредсказуемость, торопят события, что как правило приводит к печальным результатам. Примеров тому – множество. И чем мне на самом деле мог помочь в этой ситуации подполковник в отставке Капранов – я представлял себе тоже весьма смутно.

Хотя нет, тут я лукавил. Он мне был нужен просто для того, чтобы я сам для себя знал впоследствии, чем бы всё это ни кончилось, что есть настоящий профессионал, который только один и сможет понять и оценить мои действия. Он был моей индульгенцией. А в том, что она мне понадобится, я почти не сомневался. Я уже чувствовал, что добром всё это не кончится, и мне нужно было подтверждение опытного человека, что он поступал бы точно так же, как буду поступать я.

Хорошо бы всё закончилось так, чтобы впоследствии не пришлось длинными бессонными ночами вспоминать все детали и думать до боли в голове о том, мог ли ты поступить по-другому. Это, как правило, бывает, когда финал получается трагическим.

Я огляделся, все ли собрались, поискал глазами пальто, нашёл его на вешалке возле дверей, снял на ходу и вышел, пропустив впереди себя подполковника Капранова.

На улице уже стояли шесть машин, возле которых вспыхивали в темноте огоньки сигарет, освещая на мгновение молчаливые, напряжённые лица.

– Товарищ полковник! – из темноты вынырнул лейтенант Воронин, тот самый, которому я поручил проводить Кораблёва.

– Слушаю вас, товарищ лейтенант.

– Разрешите я вас провожу к машине, там водитель, с которым мы уже подъезжали в тот район, как вы велели.

– Мы поместимся там с подполковником? – спросил я.

– Конечно, товарищ полковник! – весело отрапортовал лейтенант.

Он, дурашка, думал, что сейчас помчится в ночь за славой, наградами, очередным званием, по внешней логике событий так и должно было быть. Операция проводилась под патронажем самого министра, была у него на контроле, брать надо было всего-то одного человека, по мнению лейтенанта это был, конечно, пустяк.

Я думаю, что у Соколика по этому поводу есть другое мнение, весьма отличающееся от лейтенантского, и он его ещё сумеет высказать, хотя лучше бы он этого не делал. И кроме всего прочего, есть ещё те самые тайные пружины, которые в основном и двигают всеми нами, которые скрыты внутри, и про которые такие вот юнцы-лейтенанты даже не догадываются, отчего часто и не успевают стать капитанами.

– Хорошо, лейтенант, проводите. А Кораблёв где?

– Я поручил его заботам капитана Смирнова, они поедут следом за нами.

– Хорошо, лейтенант, ведите, и поехали.

И мы поехали. В ночь, в темень, в моросящий то ли снег, то ли дождь.

Мы поехали навстречу неизвестности, и на душе у меня было муторно-муторно.

Денис Петрович Кораблёв, отец Славы Кораблёва.

Подмосковье, Барвиха.

Лесной массив, охотничья избушка.

Суббота, 7 марта.

12 часов 14 минут.

Время идёт куда-то в другую сторону. Мне кажется, что я смотрю кино по видаку. Я крепко выпил, устал, много работал, и теперь смотрю этот глупый и дикий боевик, периодически проваливаясь в сон. Тут же выныриваю оттуда, что-то пропускаю, что-то путает мой затуманенный алкоголем мозг, что-то накладывают на сюжет те мгновенные видения, которые успевают клочьями выплыть в моменты моего краткого забытья. От этого сюжет фильма, который я смотрю, а вернее, пытаюсь смотреть, путается, наслаивается, получается нечто совсем чумовое, и без того шитый белыми нитками сюжет превращается в какой-то невыносимый бред, который вместо ожидаемого отдыха, забвения, приносит страх и смуту.

Я выхожу из машины и иду в лес. Как ни странно, никто не идёт за мной, никто меня не останавливает. Я иду всё дальше и дальше. Передо мной давно должна появиться избушка, но она не появляется и не появляется. И тогда я понимаю, что иду не в ту сторону.

Я останавливаюсь, и иду назад. Иду я опять долго, вокруг сгущается лес, мне уже приходится буквально продираться через ветки и заросли кустарника. Я отчаянно рвусь к мелькнувшему впереди свету, раздвигаю царапающие лицо ветви и выхожу на залитую солнцем лужайку. Она покрыта изумительной, изумрудной травой. Я делаю шаг, трава мягко принимает мои шаги и я проваливаюсь, проваливаюсь. Ноги уходят всё глубже, я пытаюсь их вырвать, но меня словно кто-то удерживает внизу за щиколотки. Кто-то сильный и невидимый.

И уже не просто удерживает, а мягко, но настойчиво тащит вниз, под эту изумрудную, неправдоподобно-яркую траву. Я рвусь, кричу и зову на помощь, не надеясь на чудо, но кусты на краю поляны раздвигаются, из них выходит кто-то и идёт медленно-медленно в мою сторону.

Я не вижу, кто это, но машу ему руками и кричу:

– Осторожнее! Тут болото! Помогите мне!

Этот кто-то медленно идёт ко мне, я всматриваюсь в него и не вижу ничего, только тень. Но в тени этой – что-то очень знакомое. Вот эта тень подходит ближе и останавливается напротив меня. Я поднимаю голову и вижу, что это не он, а она. Это моя мама.

– Как же так? – спрашиваю я, – Ты же умерла?

Кто-то, тот кто внизу, сильно дёргает меня за ноги, и я почти по плечи ухожу в трясину.

– Помоги мне, мама, дай руку! – кричу я.

Она медленно качает головой и отходит в сторону, не поворачиваясь ко мне спиной.

– Помоги мне, мама! – кричу я опять, уже понимая, что это бесполезно, но ещё надеясь, она всё же моя мама.

– Помоги же мне! – взываю я ещё раз.

И она отвечает мне:

– Как я могу помочь тебе? Я же умерла.

– Почему ты не хочешь помочь мне, мама?! – кричу я.

– Потому что ты убил меня, – отвечает она.

– Да ты что, мама?! Ты же умерла в тюрьме, я даже не видел, как это случилось, я сам сидел в это время в тюрьме. Что ты говоришь, мама, я не переживу таких слов от тебя.

– Я умерла раньше. Я умерла тогда, когда ты отправил меня в больницу, чтобы отомстить мне.

– Мама, я же хотел как лучше! Ты ведь тоже отправляла меня в больницу.

– Это я хотела тебе лучшего, но я не знала, что это за больница. А ты знал. Я спасала тебя, ты меня предал. Прощай, сын, я не могу тебе помочь.

И она поворачивается и уходит, а я задираю голову вверх, гнилая вода уже заливает мне уши, ещё секунда, и она хлынет мне в рот. Я закрываю глаза, трясу головой и ору благим матом:

– Прекратите! Выключите этот чёртов телевизор!

И тут же просыпаюсь. Я сижу скрюченный в машине, где просидел весь остаток ночи, надо мной участливо склонился молоденький лейтенант, кажется, Воронин.

– Что с вами? – участливо спрашивает он.

– Ничего, ничего, лейтенант, всё в порядке, – спешу я успокоить его.

– Вы так кричали. С вами действительно всё в порядке?

– Не беспокойтесь, лейтенант, всё хорошо. Просто нервы не выдерживают. Что там?

Я киваю головой в сторону маленькой избушки, обнаруженной ещё ночью, где засел бандит Соколик.

– Там всё так же, – как-то без энтузиазма машет рукой лейтенант, и сообщает мне, – Вас просили подойти.

– Хорошо, хорошо, конечно же. Сейчас. Куда идти?

– Я вас провожу, пойдёмте.

Я вылезаю из машины. Со стороны избушки доносится несколько отрывистых выстрелов, гулким эхом полетевших по лесу.

– Это он стреляет? – удивляюсь я.

– Да нет, похоже, что наши.

– А зачем? Они же могут попасть в моего сына.

– Стреляют не в окна и двери, стреляют поверх, в стены, в крышу, просто в воздух.

– И для чего это? – удивляюсь я.

– Всё это создаёт психологическое давление на того, кто держит оборону, – важно поясняет лейтенант.

Ну да, конечно, окажешь на него психологическое давление. У него нервы, как у слона бивни. Я хочу спросить ещё что-то, но лейтенант, угадав моё желание, быстро выходит вперёд, под тем предлогом, что я не знаю, куда идти. Я понимаю, что ему просто не хочется давать пояснения по поводу чужой бестолковости. А она чувствовалась во всём. Ещё со вчерашней ночи меня мучают сомнения. Но выбора мне не оставили.

Мы приехали ночью, в темноте уже сновали тени в камуфляже, с оружием. Нас быстро провели к старшему, и он доложил полковнику, что обнаружена небольшая избушка без ограды, вероятно, что-то вроде охотничьего домика. Откуда он взялся в особо охраняемо зоне, пока выяснить не удалось.

Мы прошли к избушке, она стояла на поляне и была достаточно хорошо видна. Со стороны она казалась совсем крошечной и игрушечной.

– Пошлите ваших специалистов. Пускай подползут, послушают, что там внутри творится, – приказал полковник.

– Может, подождём до утра? – робко возразил кто-то.

– А утром окажется, что в избушке пусто, и что бандит давным-давно в Москве, – возразил полковник. – И вообще, не рассуждайте, а выполняйте.

– Есть! – коротко ответили из темноты, и послышался быстрый шорох шагов.

– Думаешь попробовать взять его прямо сейчас? – спросил полковника Капранов.

– А ты что по этому поводу думаешь? – ответил тот вопросом на вопрос.

– Я думаю, что это будет непросто. Может быть лучше дождаться утра? Он выйдет, и можно будет взять вне дома.

– Ты думаешь это будет легче? Он же профессионал, его брать везде трудно будет.

– Всё же так его можно отрезать от избушки. А на открытом месте взять всё же легче. Если не сумеем взять в избушке, и он там забаррикадируется пиши пропало, до второго пришествия будем его оттуда выковыривать, если только с артиллерией.

– Ладно, подполковник, сейчас главное узнать, там ли он, может, мы пустое место пасём, а он на какой-нибудь даче дрыхнет.

Наступило молчание. Минут через пятнадцать подошли и доложили:

– Товарищ полковник! В избушке точно кто-то есть.

– Точно? Вы что – заглядывали туда?

– Это не обязательно, – прозвучал короткий и немного снисходительный смешок посвящённого. – Мы прослушали аппаратурой, есть звуки дыхания, и инфракрасное излучение. Сколько человек там точно – сказать невозможно, но что кто-то там есть – это точно.

– А может, туда медведь забрался и спит, тогда что? Будем мишку до утра охранять?

– Это не мишка, товарищ полковник, и боюсь, что до утра мы туда не попадём.

– Откуда такая уверенность?

– Во-первых, двери заперты, а мишка этого делать не может, а во-вторых – избушка-то с секретом.

– С каким ещё секретом? – небрежно спросил полковник, но в голосе его слышалось явное беспокойство.

– Там сплошное железо. Похоже броня, либо листовая сталь. Но очень толстая.

– Какая броня, какая сталь? Вы о чём это, капитан?

– Я об избушке, товарищ полковник. Похоже, что это не простая избушка. Стены и двери из брони, либо из листовой стали, только сверху обшиты деревом. Камуфляж.

– Что за бред! – возмутился полковник. – Откуда в лесу бронированная изба? Вы что, капитан, выпили?

– Не шуми так, полковник, – вмешался Капранов. – Ты не забывай, в каком мы лесу находимся. Тут вокруг правительственные дачи. Мало ли что и для чего тут могли построить. Я лично не удивлюсь, если где-то на опушке аэродром обнаружится.

– Ну и влип же я, – вздохнул полковник. – Ладно, подтянуть к избушке снайперов, оцеплению ни в коем случае не приближаться, начать приближение только после первого выстрела. Не забывать, дело имеем с профессионалом. Снайперов ко мне для личного инструктажа.

– Что вы будете делать? – не удержался я. – И там ли мой сын?

– Вы же всё слышали, – ответил полковник. – Там ли ваш мальчик неизвестно. И кто вообще находится в этой избушке, тоже неизвестно, может быть, бомж какой забрёл. Так что вы идите в машину и пока отдыхайте. Мы вас поднимем.

Я не стал спорить. Вернулся в машину, но оттуда всё слышал. К полковнику подошла группа людей, и он стал им говорить:

– Как только из дверей избушки появится человек, стрелять на поражение…

– Но как же так? Надо же дать ему шанс, хотя бы предложить сдаться, вмешался Капранов.

– А он даст шанс мальчику, если не захочет сдаваться? – жёстко возразил полковник. – Я не имею права рисковать жизнями людей. Я знаю, с кем мы имеем дело, и предполагаю, что если он сумеет засесть в избе, он бед натворит. Так что повторяю – огонь на поражение. Но только после моего приказа. Мы сначала должны убедиться в том, что это тот самый человек, а не случайный грибник или бездомный бродяга. Кто из снайперов имеет боевой опыт? Кто уже участвовал в подобных операциях?

– Майор Корнеев, товарищ полковник.

– Отлично. Вы, майор, займёте позицию прямо против дверей. Я буду рядом с вами, вы стреляете по моей команде, остальные – если будет промах, или что-то ещё, после выстрела майора. Всё ясно?

– Так точно, товарищ полковник, – ответили нестройным хором бойцы, почти не видимые в темноте.

– Отлично. Разойтись. Приготовить оружие, оптику, занять исходные позиции.

Он дождался, пока все разойдутся, помолчал, и продолжил отдавать приказы кому-то невидимому:

– Прекратить всякое курение, даже в машинах и укрытиях.

– Далеко же, товарищ полковник, не увидит.

– Не увидит, – согласился полковник, – но может унюхать. Сейчас важно не проколоться на мелочах. Не забывайте, с кем имеем дело, он нам не простит ни малейшей, самой крохотной ошибочки. Остановить всяческое передвижение по лагерю без самой крайней необходимости, всё должно превратиться в слух и тишину. Ясно?

– Так точно!

– Тогда выполняйте.

Он сам ушёл с подполковником в машину, всё затихло, люди окончательно превратились в тени. Изредка кто-то появлялся из темноты с кратким докладом, получал такие же краткие инструкции и так же бесшумно исчезал.

Мотор в машине, как и во всех других, был выключен, и в салоне было холодно. Я поплотнее запахнул куртку, и словно почувствовав, что мне холодно, кто-то протянул в окно машины термос, предложил бутерброды, от которых я отказался, и дал мне одеяло. Я выпил горячего чая, завернулся в одеяло и незаметно задремал, прислонившись головой к дверце.

И опять оказался в том проклятом болоте. И опять гнилая вода готова была залить мне рот, плескалась под самым подбородком, и мне приходилось изо всех сил тянуть и тянуть вверх шею, чтобы выиграть секундочки жизни, хотя бы в борьбе за эту самую жизнь.

И от кромки леса шла ко мне женщина.

– Мама, мама! Я знал, что ты вернёшься!

Но это была не мама. Возле меня, над головой моей, остановилась Галя, жена моя. И я обрадовано потянул к ней руки:

– Галя, помоги мне скорей, вытащи меня!

Но она спрятала руки за спину и отошла на шаг, покачав головой:

– Нельзя мне тебе помогать. Я – мёртвая.

– Но ты же смогла подойти ко мне! И это же сон, всего лишь сон, не более того.

Она засмеялась нехорошим смехом, она так смеялась когда-то, когда мы жили в Козицком переулке и ругались по какому-то из бесконечных поводов.

– Если это сон, тогда почему ты так боишься утонуть? Утони – и проснёшься. Это же всего лишь сон.

И тогда я заплакал.

– Помоги мне, Галя. Я очень боюсь, очень. Я знаю, что это сон, но всё равно боюсь.

– Тогда проснись.

– Я не могу, Галя.

– А я не могу тебе помочь. Меня убили.

– Тебя убили бандиты, не я же тебя убил! Ты-то знаешь, что я не убивал тебя!

– Только я и знаю, что это ты меня убил, – с нехорошим смешком возразила она.

– Это неправда! Неправда! Этого не было!

– Было, дружок, было. И ты сам это знаешь. Ты мою любовь убил, а потом меня.

– Боже мой! Ты опять про это. Это же было давно, я после стал другим человеком, я сделал тебя богатой женщиной.

– Несчастной женщине не нужны богатства. Я никогда не прощу тебе все те унижения и оскорбления. И главное – не прощу тебя за сына. И ты за это ответишь.

– Но я ни в чём не виноват перед тобой! Сын и ко мне стал в последнее время относиться хуже.

– К тебе все начинали относиться хуже, когда понимали, что ты никого, кроме себя, не любишь.

– Помоги мне, Галя, не уходи.

– Помоги себе сам, а я не могу тебе помочь. Ты мою любовь убил. А значит, ты и меня убил. Женщина разве может жить, когда её любовь убита?

И она пошла к лесу. И я даже не звал её. Хотел просто утонуть и проснуться. Но сдерживал страх, а вдруг всё это не во сне, а на самом деле? Я понимал, что во сне, но вдруг?…

Когда я снова открыл глаза, надо мной опять кто-то стоял. Это были моя сестра и сын Славка.

– Алёна! Сынок! – обрадовался я. – Помогите мне скорее, вытащите меня отсюда, меня никто не хочет спасать.

Они стояли какие-то странные, прямые как палки, молчаливые. Сестра всегда была железной женщиной с безукоризненно прямой спиной. Но вот сын, он же был не такой.

– Что с вами случилось? Вы что, уже не живые?

– Мы пока что ещё живые, – как-то странно ответила сестра.

– Почему ты так странно ответила – "пока что".

– Потому, что мы все пока что живые. А разве нет?

– Вы мне не поможете?

– Ты всегда был догадлив, – даже не глядя на меня, ответила опять же сестра.

Славка стоял, молча прислонясь к ней.

– Вы все будете ко мне приходить? А почему отца не было?

– Очень ты ему нужен, – опять нехорошо улыбнулась Алёна. – Ему никто никогда не нужен был. Как же, душа общества, рубаха парень. Ему только и нужны были это всеобщее обожание и восхищение, а быт, семья – нет, он был выше этого. И вообще, вся наша семейка дерьмо, может быть, кроме мамы, которая всё это тащила на себе.

– А ты что, лучше меня?

– Я не лучше, – пожала она плечами. – Я такая же, а возможно и хуже. Хотя нет, вряд ли. Если только сейчас. А до этого ты был хуже всех.

– Это почему же?

– Ну как же! Красавчик, любимчик, надежда семьи. А я – гадкий утёнок, золушка, замарашка.

– Я всегда к тебе хорошо относился.

– Ты всегда ко мне никак не относился. Я была для тебя пустое место, как и твоя жена, мать, отец. Самая несчастная это Галя. Мало того, что ей отец выродок достался, так ещё и муж эгоист.

– Так это ты Славу против нас настроила за то время, что он у тебя полгода пожил? Мы его к тебе отпустили потому, что у тебя травма была, кто-то должен был помогать по мелочи всё время. И вот как ты нас отблагодарила.

– Это ты против себя сына настраивал столько лет, сколько он соображать начал.

– Да помогите же мне, наконец!

Слава сделал шаг ко мне, и тут я проснулся. Было уже достаточно светло, вокруг меня происходило какое-то движение. Бесшумно двигались люди в камуфляже, я вылез из машины, и среди них в своем штатском костюме, белой рубашке с галстуком, в модном пальто, выглядел белой вороной. На меня все оглядывались в недоумении. Хотя полковник тоже был в штатском, и офицеры, которые уехали с нами, тоже были все в штатском. Что-то было во мне ещё, что отличало от всех них, что-то незаметное, кроме костюма. Я горько усмехнулся, в голове пронеслась мысль, что, наверное, я не соответствую им внутренним содержанием, не тот разлив.