Текст книги "Чикагские гангстеры могут отдыхать"

Автор книги: Виктор Меньшов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

– А если много? Вдруг облава?

– Ну, тогда услышат, не волнуйся, – усмехнулся я.

Семен кошачьим шагом выскользнул в дверь. Я направился к черному ходу, стараясь так же бесшумно двигался, как он.

Как он выходил, я не услышал. Кажется, мне тоже удалось не нашуметь. Я постоял на ступенях, вслушиваясь в тишину. Опять пошел дождик, мелкий и частный, к тому же резко похолодало. И вдруг я услышал шорох.

Шорох прозвучал явственно и отчетливо, словно по стене дома чем-то провели. Я сначала подумал, что это Семен, но тут сообразил: нет, не может быть, он же с другой стороны дома. Я осторожно спустился со ступеней и, сжимая автомат, двинулся на этот звук, стараясь идти бесшумно, хотя мне плохо это удавалось. Правда, сам я узнал об этом позже, когда очнулся. А пока меня, увы, опять вырубили. И опять сильные, жесткие пальцы нажали мне на сонную артерию. Я даже не успел курок нажать.

Очнулся я от жуткого холода. В голове гудело, хотя по ней-то на этот раз меня не били. Во рту что-то противно и шершаво прикасалось к языку, больно раздвинув челюсти. Скосив глаза к переносице, я разглядел торчащий изо рта волосатый теннисный мячик. Меня даже передернуло всего от отвращения. Я попытался выплюнуть его, но ничего не получалось. Тот, кто его запихивал, Хорошо знал свое дело.

А вот привязал он меня не очень прочно, поскольку, несмотря на веревки, я мог немного шевелиться. Я сидел задом в ледяной луже, дрожал от холода и жалел, что хотя бы куртку не набросил, выходя на улицу. Я же не предполагал, что пробуду здесь так долго.

Я взглянул на небо. Уже светало, но ещё слишком рано, вряд ли Нина и Мишаня проснутся в это время: перед рассветом как раз – самый сон. Только бы Мишане хуже не стало. И тут я встревожено подумал о Семене.

Ведь раз я лежу здесь, точнее, сижу, связанный и с кляпом во рту, то значит, что-то подобное произошло и с ним. Если не хуже. Но я тут же с гневом погнал прочь эту мысль. Если и с ним случится самое худшее, то это сделает бессмысленным все наши жертвы и усилия.

Я рванулся, мне показалось, веревки ещё больше ослабели. Но это только показалось. Подергался, содрал кожу на запястьях и успокоился, собираясь с новыми силами и дрожа от холода. Это ж надо посадить меня прямо задом в лужу! Как нарочно!

Я огляделся, что бы такое пнуть для шума, но ничего подходящего не увидел. Попробовал колотить ногами по земле, но только обрызгал себя до ушей. Мне стало ужасно обидно и стыдно за свою неловкость. Но потом я подумал о Семене – возможно, ему ещё хуже. Я постарался думать о чем-нибудь другом.

И сразу вспомнил младшего лейтенанта Ухина, которого мы оставили беспомощным, связанным у дороги. Правда, рот мы ему не затыкали, но кого он мог там дождаться? До кого докричаться? Ему, должно быть, совсем плохо: он там сидит связанный с самого вечера вчерашнего. И решил я, как освобожусь, сразу съездить его проведать. Не думаю, чтоб его могли найти там. Да если и найдут, никому не придет в голову устраивать на том месте засаду. Кто подумает, что бандиты, ограбившие банк, вернутся вдруг к связанному милиционеру?

Но чтобы добраться до Ухина, необходимо сначала освободиться самому. И тут я услышал тихие шаги за домом. Шаги не слишком уверенные, но направлялись они в мою сторону.

Я напрягся, подтянул ноги, собираясь нанести ими удар по противнику. Склонил голову набок, закрыл глаза, притворясь, будто без сознания, но из-под опущенных век наблюдал.

Из-за угла появилась фигура человека. Сначала я подумал, что он очень пьян, так его мотало. В руке он держал какой-то предмет. Какой именно, я отсюда не разглядел. Человек направился прямо ко мне. Подошел, склонился… Я собрался уже двинуть его ногами, но открыл глаза и узнал Семена. Он стоял надо мной, сжимая в руках монтировку. С него ручьями стекала вода, и он трясся ещё больше, чем я. Лицо было залито кровью.

Он тяжело опустился на колени, кое-как выковырял у меня изо рта мячик непослушными пальцами, потом стал развязывать веревку, но ничего не получилось: пальцы не слушались, так он окоченел. При этом он жутко ругался.

– Семен, брось ты на хрен эти веревки, беги в дом, узнай, что с Мишаней и Ниной.

Он посмотрел на меня, как видно, не все ещё понимая, потом кивнул, еле встал, нашарил монтировку и, качаясь, пошел в дом. Через три минуты зажегся в комнатах свет, на улицу выскочили Мишаня с Ниной, они быстро освободили меня от веревок и потащили в дом: ноги у меня настолько окоченели, что я их почти не чувствовал.

Несмотря на бурные протесты, с меня буквально содрали всю одежду и впихнули в одних плавках под горячий душ, где уже стоял трясущийся Семен. Мы оба имели довольно жалкий вид. Правда, мне хоть ничего не повредили, а у него оказалось сильно разбита голова с правой стороны. Со лба был буквально содран кусок кожи, на виске темнела большая ссадина, под глазом наливался здоровенный кровоподтек. Сильно ему досталось!

– Тебе надо рану обработать, – стуча зубами, сунулся я к нему с советом.

– Ппп… Потом-м-м… – еле выдавил он из себя, колотясь в ознобе.

Я сам замерз не меньше, но не так трясся. Может, у него это от травмы еще. Мы долго отогревались под душем, потом оделись в сухое и вышли. За наше отсутствие явно что-то произошло. Мишаня и Нина как-то странно заискивали перед нами, старались во всем угодить. Но казалось, они чего-то не договаривают, пряча глаза. Они напоили нас горячим чаем, после чего Семен, отставив кружку, спросил:

– Мишаня, говори прямо, что случилось?

Мишаня сделал сначала изумленно-наивное лицо, но у него это плохо получалось, и, виновато оглядываясь на Нину, он выдавил со вздохом:

– Значит так вот…

И замолчал. Семен не на шутку рассердился:

– Что значит так вот?! Говори ты толком!

– Ты только это, – обеспокоился Мишаня, – не волнуйся ты так, пожалуйста. Ты успокойся. Ничего особенного.

– В каком смысле – ничего особенного? Ты про что это, а?

– Про деньги, – выдохнул Мишаня.

– …?

– Украли их, – ещё более горестно вздохнул он.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Я лишился дара речи. Мы, как приехали, разобрали все мешки. В нескольких из них оказались деньги старого образца, их куда-то переправляли. В одном мешке находилось триста тысяч американских долларов, в другом – подлежащие уничтожению ветхие и рваные купюры, ещё в одном смешанная валюта Украины, Белоруссии и ещё каких-то бывших союзных. Кроме того, мы насчитали один миллиард шестнадцать миллионов денег рублями.

Валюту и рубли мы уложили в большой чемодан, найденный здесь, на даче, – что поместилось, а оставшуюся часть запаковали в две сумки, где раньше у нас хранилось оружие и боеприпасы.

Не веря его словам, мы бросились наводить ревизию, хотели, видно, убедиться собственным глазами.

Ну что сказать… Мы и убедились. Никому ненужные мешки со старыми деньгами, с валютой бывших союзных республик и мешок с ветхими деньгами стояли целехонькие на месте. Остальное исчезло.

Вот это был удар! За несколько дней мы совершили два преступления. Да таких, что и одного бы хватило на всю оставшуюся жизнь. А мы? Нас дважды ограбили, как школьников, без стрельбы, без шума, без головоломных проектов и жертв. Ну подумаешь, настучали по чайнику.

Это было бы смешно, если бы не было так жестоко. Но если в первый раз там, на дороге, мы могли все-таки предположить сговор, алчность компаньона Володи, который, вместо того чтобы подстраховать, решил ограбить своих же подельников и взять деньги сам, то в этот раз все выглядело наглой атакой, совершенно бесцеремонной и ломовой. Мы были раздавлены. И молчали, не глядя друг другу в глаза.

Отмалчиваться можно сколько угодно, но успокоение не приходило.

Необходимо во всем разобраться. Но сначала я кое-что другое сделаю. Я встал, надел куртку и пошел к выходу.

– Ты куда? – спросил Семен.

Я видел, как он напрягся, насторожился. Я его понимал. Деньги пропали прямо из-под носа, и скорее всего, взял их кто-то из нас. Я-то знал, что не брал, но другие имели полное право думать иначе.

– Можешь поехать со мной, – пожал я плечами. – Я хочу посмотреть на гаишника.

– А чего на него смотреть? – удивился Семен. – Его давно освободили, только на неприятности нарвешься. Мало тебе?

– Мне хватит. Но я хочу убедиться, что его нашли. Ты в каком виде сегодня с улицы вернулся? Забыл? Там же холод собачий, а он ещё и связан.

– Да чего с ним случится, с ментом твоим? – внезапно разозлился Семен. – Нечего ему было по кустам рубли сшибать!

– Он не рубли сшибал, – завелся я. – Он службу нес!

– Да брось ты, службу! – махнул на меня рукой Семен. – Знаем мы их службу…

– И давно ты такой умный?

– Хватит вам спорить, – поднялся Мишаня. – Я с тобой поеду. Ты прав, Абрикосов, надо проведать парня. Там дорога – по ней раз в году по обещанию проезжают.

Он встал и принялся одеваться.

– Да куда ты поедешь, тебе только что операцию сделали! У тебя же жар! – пытался его отговорить Семен. – Я сам.

– Сиди! – фыркнул Мишаня, выходя в дверь. – Я уже в полном боевом порядке. Я и из машины могу не вылезать, так, на всякий случай еду.

И он пошел первым, стараясь не глядеть на меня. А чего? Я не обижался. Я все понимал. Мы не могли теперь доверять друг другу полностью и безоговорочно. Подняв воротник куртки, я отправился за ним.

Мишаня уже сидел в машине, рядом с водительским местом, Я сел за руль, включил зажигание, и мы тронулись по ставшему уже ненавистным маршруту. Дождик прекратился. Даже выглянуло робкое солнышко, правда, не слишком уверенно, сквозь мглистую дымку.

Но настроения нам и это солнышко не прибавило. Мы ехали молча и уныло, не старясь бодриться и выглядеть молодцами.

Приближаясь к месту, где мы оставили Ухина, я снизил скорость, мы стали оба напряженно вглядываться вперед и по сторонам, тщательно обшаривая глазами каждый придорожный кустик. В этот момент солнце вдруг разогнало белесую дымку тумана, и все вокруг нас ожило, заиграло красками, словно на переводной картинке, с которой сняли слой прозрачной бумажки.

– Смотри! Смотри! – выкрикнул Мишаня, показывая пальцем куда-то вправо.

Я резко затормозил и, перегнувшись через него, попытался разглядеть, на что он мне там показывает.

– Да не здесь! Сдай назад, вон к тому озерку…

– Да что там такое-то?

– Не пойму точно, что-то странное, – сказал Мишаня.

Я сдал машину назад, хотя не очень хотел это делать, потому что впереди я узнал те самые кусты, где мы оставили Ухина. Но все-таки послушался Мишаню.

Медленно-медленно мы проехали задним ходом по дороге, мимо нас проплывало небольшое озерцо, утонувшее в яркой, промытой зелени луга.

– Вот! – выдохнул Мишаня.

Я и сам уже заметил в прозрачном озере что-то странное, оно лежало под водой недалеко от берега. Если бы не яркое солнце, падающее на озеро почти вертикально, да не чистая вода, да не Мишина наблюдательность, мы бы этого не заметили. Как ни вглядывались мы с дороги, никак не могли понять, что это лежит там, в воде

Я уже хотел предложить сначала съездить к Ухину, а после разобраться, что там лежит в озере, но Мишаня буркнул, вылезая из машины:

– Ты сиди, я быстренько посмотрю.

И пошел на лужок к голубой водице. Внезапно он бросился почти бегом, махнув мне призывно рукой.

Встревоженный, я пошел следом, гадая, какой очередной сюрприз ожидает меня там. В приятные сюрпризы мне почему-то теперь верилось с трудом. Но то, что я увидел, просто повергло меня в оторопь.

В озерце стояла машина Ухина. С мигалками и синими полосами на борту. У меня по спине побежали мурашки, в сердце похолодело. Машину загнали сюда явно с большим трудом: у неё же были проколоты все четыре ската. По этой же причине, вероятно, не удалось её загнать поглубже, заталкивали, сколько сил хватило.

Силенки хватало, судя по толстым свежевыломанным слегам, валявшимся неподалеку, которыми, видно, пользовались как рычагами. Но если ухлопали столько трудов на то, чтобы затопить машину, значит, старались, чтобы её попозже нашли. И значит…

– Мишаня! Скорее в машину! – крикнул я.

Он, похоже, и сам сообразил кое-что, потому как молча кивнул и поспешил за мной.

Я резко затормозил возле кустов, где оставил Ухина. На том месте, где мы оставили на автомобильном сиденье связанного постового, возвышалась куча веток.

– Где он? – крикнул мне в ухо Мишаня.

Я молча указал на ветки. Мы их раскидали…

Ухин сидел в той же позе, только съежившись, подтянув коленки к подбородку. Мундир на нем насквозь промок. Фуражка валялась рядом. Он опустил голову на грудь и смотрел вниз. Я скользнул за его взглядом и наткнулся на рукоять кинжала, торчащего у лейтенанта из груди, в области сердца.

– Кто же его? – недоуменно спросил растерявшийся Мишаня.

– Кто-то, кто хотел нас подставить по крупному, – мрачно сказал я. Тебе известно, что убийц милиционеров в плен не берут, стараются на месте подстрелить, за сопротивление как бы. Кому-то очень нужно избавиться от нас разом.

– Здоровый, черт! – покачал головой Мишаня, разглядвая кинжал. – Ты погляди, по самую рукоять загнал!

– Да. И, судя по всему, с одного удара. Ухин смотри какой спокойный лицом. Думал, наверное, что его развяжут, для этого и нож вынули…

– А бил-то он с левой руки.

– Почему ты так решил? – не понял Мишаня.

– Если бы с правой, нож под другим углом вошел бы.

– Ну хорошо. Значит, убийца – левша? А среди нас левши нет.

– Вот-вот, – обрадовался я. – Я – правша, Семен – тоже, ты, Мишаня, насколько я заметил, ложку в правой руке держишь.

– Есть среди нас левша, – возразил, и сам испугался своих слов, Мишаня. – Про Нину ты забыл?

– Ч-ч-черт! – стукнул я себя по коленке. – Ты хочешь сказать, это Нина так Ухина…

– Ничего я не хочу сказать, – резко поднял руку Мишаня, как бы предупреждая готовые вырваться слова. – Я привожу только известные нам с тобой факты. Ты же понимаешь, что с такой силой она не могла вогнать нож…

Но тут не я чувствовал полной уверенности. Я вспомнил тонкие, но сильные пальцы Нины. Как она оперировала Мишаню, как ловко сделала надрезы, а главное – уверенно. Так что силенка и характер у неё имелись в достатке. Но и здесь, и в случае Зямы нож загнали по самую рукоять. Не уверен, что мне, например, здоровому мужику весом в сто тридцать килограммов, удалось бы так легко это сделать. Тем более в экстремальной ситуации, а не на показательных тренировках.

– Ну, что делать с Ухиным? – тихо спросил Мишаня.

– Что делать… Не в кустах же бросать.

Мы вытащили автомобильное сиденье на дорогу, предварительно отвязав Ухина. Нож мы не трогали, пускай криминалисты разбираются. По рукояти видно, что это десантный нож с широким лезвием. Точно таким же убили Шпильмана.

И точно такие ножи забирали мы из тайника Володи вместе с оружием. Но точно такие же ножи в количестве нескольких десятков тысяч находились в десантных частях… Так что…

Мы поехали обратно. Перед глазами все время стоял убитый Ухин. Примерно на полдороге я резко остановил машину и предложил Мишане выйти покурить. Он пожал плечами и, поморщившись, выгрузил свое огромное тело из машины. Видно, каждое движение доставляет ему боль.

Мы сидели с ним на обочине, у канавки, на жухлой придорожной траве, и я рассказывал ему про смерть Зямы Шпильмана, который погиб за то, что хотел помочь убежать от судьбы-злодейки друзьям своего друга. И ещё я рассказал о пакете, который оставлял Зяме и который он не выдал под пытками. И про приложенное к этому пакету письмецо. В пакете находились банковские счета и документы, изъятые на квартире Володи.

Зяма по моей просьбе просил разобраться с ними своего знакомого бухгалтера, старого и многоопытного в подобных делах. Его заключение и прилагалось в письме. Суть сводилась к следующему: документы, собранные в пакете, указывали на некоторые нарушения финансовой деятельности банка. В частности, уклонение от налогов в достаточно крупных размерах, сокрытие доходов, отмывка денег, фальшивые авизовки. Собранный материал сам по себе никакой ценности не представлял, не считая акций, но и они не имели серьезной стоимости. Они могли заинтересовать только налоговые органы, прокуратуру, и… шантажиста.

– Выходит, Володя шантажировал шефа? – спросил Мишаня, выслушав мой рассказ.

– Выходит, так, – согласился я.

– Но как же в таком случае шеф ему доверял? И как ему удалось настроить шефа на убийство жены, если он его шантажировал? Как мог тот поверить ему в таком случае?

– Не знаю, – развел я руками. – Возможно, тут есть ещё кто-то, кто и натравил шефа на его супругу. Конечно, вряд ли он поверил бы шантажисту.

– Значит, сговора у них не было?

– Сговор, может, и был, только с кем-то третьим… Или действительно не было…

– То есть как? – вытащился Мишаня.

– Возможно, шеф просто хотел развестись, не теряя денег. И все.

– А зачем тогда двойник? – вспомнил Мишаня близняшку.

– Вот на этом-то все версии и рассыпаются. У меня получается, что сестра-двойник просто разваливает все выстроенные логически конструкции. Излишне все усложняет.

– Вот тут ты не прав, – прищурился Мишаня. – Ты спрашивал Нину про страховку? – он посмотрел на меня в упор.

– Не спрашивал, – признал я не очень охотно свою ошибку.

– Ну вот, видишь! А ведь если существует солидная страховка…

– Тогда зачем двойник? – возразил я. – Тогда нужно тело со следами насильственной смерти, смерти от несчастного случая. Я уже думал об этом.

Мишаня помолчал, соображая, потом покачал головой и сказал с сожалением:

– Да, брат, с разбега этот кроссворд не решить. Тут вообще такие приключения завертелись, что гангстерам и не снились. За три дня два налета и два пролета. Это надо же!..

Я не мог с ним не согласиться. Мы ещё немного поворочили мозгами, но в конце концов пришли к выводу, что выстраивать версии можно до бесконечности. Но не подкрепленные оперативно-розыскными действиями, без результатов криминалистов, можно зайти в тупик и начать подозревать самого себя…

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Подведя такие грустные итоги, мы поехали на дачу. Про смерть Зямы решили пока не говорить. Про пакет с письмом, естественно, тоже. Где-то здесь, мы оба это чувствовали, находился ключ ко всей этой безумной головоломке, которая раз за разом ставила нас в тупик.

Нина и Семен ждали нас, несколько встревоженные долгим отсутствием… Мы рассказали про гибель Ухина. Нина вскрикнула, прикусив костяшки сжатых в кулак пальцев. Семен отставил тарелку с едой и принялся расхаживать по комнате, заложив руки за спину. Он долго так шагал, потом остановился перед Ниной и, глядя ей прямо в глаза, попросил довольно жестоко:

– Нина, ты не могла бы побыть внизу? У нас тут с ребятами должен состояться маленький разговор.

– Может, я лучше поднимусь наверх? – удивленно вскинула брови Нина.

– Думаю, нет смысла спорить, – Семен упрямо наклонил вперед голову. Тебе лучше побыть внизу.

Нина вспыхнула и прикусила губу. Мы с Мишаней удивленно переглянулись. Внизу находились те самые кладовые, в одной из которых раньше сидел её муж, а в другой, дальней, лежал теперь на леднике Серега.

Мишаня сделал шаг вперед, хотел возразить Семену, но Нина остановила его.

– Не спорьте, Михаил. Я спущусь вниз. Хотя и сверху я никуда не делась бы, если это тебя беспокоит, Семен, – не удержалась она от последней реплики.

И, гордо вскинув голову, пошла к лестнице в подвал.

– Нина! – окликнул я её.

Нина остановилась и оглянулась.

– Ты что, с ума сошел! – подскочил я к Семену.

Тот стоял, сжав губы.

– Нам надо поговорить, – процедил он. – Мне самому неприятно, и я хотел бы думать, что ошибаюсь, хотя сам я уверен в своей правоте. Долго я вас не задержу. Пускай она побудет там. Если я окажусь не прав, я готов извиниться.

– Не спорь, Абрикосов, – мягко остановила меня Нина. – Я спущусь… Не стоит сейчас ссориться из-за пустяков.

И она, не дожидаясь ответа, простучала каблучками по ступеням в подвал.

– Ты что, с ума сошел? – Мишаня покрутил пальцем у виска. – Нельзя же так обижать человека! Если ты её в чем подозреваешь, мог бы прямо и сказать. Мы все не очень-то вызываем доверие.

– Я тебя понимаю, Мишаня, – неожиданно довольно мягко остановил его Семен. – Но и ты меня пойми. Она, конечно, тебе, можно сказать, жизнь спасла. Но не могу я в глаза ей говорить! Да, я её подозреваю. Более того, я почти уверен, что это она все устроила. Может, и не все, но… Вот смотрите сами…

Когда устроили засаду на дороге, постреляли Володю с напарником, хотели же явно и вас убить. Не было в это время с нами только Нины.

– Тебя тоже не было, – вставил между прочим Мишаня.

– Я с машиной в луже сидел, не в моих силах все это провернуть. Да и вел я его сами знаете сколько. Как я мог мимо вас проехать в машине да ещё и засаду в кустах устроить, сами подумайте? Потом вспомните, как мы шефа в заложники брали. Кто знал, что пули в пулеметной ленте холостые?

– Ну, не совсем холостые. Резиновые, – поправил Мишаня.

– Какая разница? – отмахнулся Семен. – Кто про это знал? Ты, Мишаня, кого-нибудь предупреждал?

– Да нет, – смущенно пожал он плечами. – Я не подумал тогда. Чего, мол, предупреждать, когда все едино прицельно стрелять не намеревались. Только я резиновыми зарядил не потому, что боялся, как бы она нечаянно по нас не стрельнула, а чтобы отдача поменьше была.

– Допустим. Но стреляла-то она в нас! Во всех! Хотела как можно больше народа положить. Если бы не резиновые пули, где бы нас всех сейчас искали? И мне, и шефу, и Володе-телохранителю, и Абрикосову – всем бы досталось. Скажите, разве не так?

– Но ведь все обошлось, – неуверенно возразил Мишаня.

– Обошлось, – согласился Семен. – Но только потому, что она не подозревала, что в пулемете пули не настоящие. И чего ты молчишь, Мишаня? Я же тебя по Афгану знаю. Ты снайпер-пулеметчик.

– Ну и что? – буркнул тот.

– А то! Не мог ты так выставить пулемет, чтобы Нина хотя бы случайно в нас попала. Не мог же?

– Не мог! – вздохнул Мишаня. – Да чтобы ствол опустить, стопор на сошках пришлось бы специально отворачивать. А завернул я его крепко.

– Вот видишь, – устало махнул рукой Семен. – И потом, кто нас с Абрикосовым ночью вырубил и деньги унес? Ты, Мишаня, в отключке был после чистки, так или нет?

Мишаня скромно опустил глаза.

– Ну, это кто-то и со стороны мог, – возразил я.

– Как же, конечно! Стал бы кто-нибудь дожидаться, пока ты из дома выйдешь. И откуда человек со стороны узнает, что делают другие в доме? И куда деньги можно унести так быстро? Это уже не два чемоданчика. На себе далеко не упрешь, а машины мы не слышали.

– Где же тогда деньги? – подскочил вдруг Мишаня.

– Где-то здесь, неподалеку. Лес большой, – пожал плечами Семен. – А может, и в доме где. Мало ли тут мест, куда их запрятать можно!

Вот это, пожалуй, был самый сильный козырь в его рассуждениях. Я тоже сломал голову, соображая, куда делись деньги. И тоже с самого начала сомневался, что их унесли далеко от дома. Конечно, могли оставить машину в лесу, но слишком велик риск ночью бегать по чащобе в поисках спрятанной машины с тяжеленными мешками. Да и заблудиться ничего не стоит.

– А при чем тогда сестра-близняшка? – вспомнил я.

– Насчет сестры не знаю, тут много версий можно выстроить. То ли она в отместку своему мужу игру затеяла. То ли на пару с сестрой, а может, и сестра её свои интересы преследовала. Трудно сказать. Но похоже, муж о чем-то догадался, пока в подвале сидел, возможно, пригрозил ей разоблачением, если она, например, не отпустит его и не вернет деньги. А Серега, видно, застукал её, когда она мужа убивала, и…

– Почему ты решил, что мужа она убила? Он же с веревки сорвался, ты сам видел, – остановил его я.

– Как он сорвался, никто не видел, – парировал Семен. – А он и не срывался. Его просто-напросто столкнули.

– Ну, это ты совсем уж… – неуверенно протянул Мишаня.

– А вот это вы видели? – Семен вышел в прихожую и принес связанные простыни и одеяло. – Это я снял с сосны, когда вы уехали.

– Ну и что? – не понял я.

– А вот что!

И он потянул за простыню: она легко, без усилий соскользнула с одеяла. Узлы были завязаны совсем неумело.

– Поняли? Никто по этой связке спуститься никуда не смог бы. И не спускался. Она подвела его к обрыву и просто столкнула, сделала, возможно, вид, что хочет спустить его на веревке.

– А зачем же Серегу тогда?

– Может, он её застукал за этим, может, догадался о чем.

А скорее всего, они вместе с шефом его порешили. Тем более крышечка от кофе, конечно, зверски острая штука, острее бритвы, возможно, но только не крышечкой его убили. Крышечкой горло так глубоко не разрежешь.

Тут он тоже оказался прав.

– С Мишаней я в Афгане вместе воевал. Он меня из-под огня вынес, сказал Семен. – Да и вообще. Там много на чем проверяют людей на прочность. С тобой, Абрикосов, мы вместе в переделку попали в банке. Нас шеф подставил, расписку взял. Так кто же остается? Думайте. Решайте. Я все сказал.

Мы задумались. Молчание повисло долгое и тягостное. Никто не хотел соглашаться с таким на первый взгляд очевидным.

– Не знаю, – отозвался я наконец. – Может, это все и похоже на правду, но я не могу поверить. Думайте обо мне все что угодно.

– Ты в неё просто влюблен, – вздохнул Семен.

– Я не влюблен в нее, – заступился Мишаня, – но мне тоже не верится. И он упрямо выставил вперед крупную голову, словно бодаться собрался. – По крайней мере надо её выслушать.

– Да вы сами подумайте, что она может сказать? Ждете, что она разрыдается и выложит все как есть? Если она такое провернула, то у неё железный характер и нервы тоже.

– Нет, я решительно против таких обвинений, – я стиснул кулаки. – Так мы черт-те до чего можем договориться.

– Действительно, Сеня, что-то ты слишком, – поддержал меня Мишаня.

– Возможно. Но пусть пока посидит в подвале.

– Ты, Сеня, смотри, не забывай про Афган. Неужели он тебя ничему не научил? А здесь не война. Из-за денег я никого в обиду не дам, – поднялся во весь свой рост Мишаня.

– При чем здесь Афган? Тоже мне, вспомнил! Да я не предлагаю устраивать самосуды. Просто для нашего спокойствия пусть посидит под замком. Это не карцер, условия там нормальные. Не хуже, чем наверху. Я даже согласен не предъявлять ей обвинений, не устраивать разборок. Но следить друг за другом у нас нет ни сил, ни времени. Предложим ей вернуть деньги. Вернет – хорошо, не вернет – пусть остается на её совести.

– Или ещё на чьей-то.

– Да мне уже все равно! – почти выкрикнул Семен. – У меня в конце концов жена и двое детей. Я сам по уши в дерьме. Мне сейчас важнее паспорта и билеты. А разборки можно и на потом оставить. Но неприятностей мне вполне достаточно. И сюрпризов тоже. Сегодня найдут Ухина, и начнется огромный шмон. Район, конечно, большой, но и деньги в банке пропали немалые. Дольше чем на ночь оставаться здесь нельзя.

Я хотел добавить, что если найдут сегодня, то и на ночь нельзя. Ухин с ножом в сердце да ещё и машина с расстрелянными служащими банка… Если начнут поиски, живыми нас не выпустят. Пойдет просто охота на убийц. Мы попали в прескверную историю.

Но я промолчал. Боялся излишне волновать моих друзей. Сейчас малейшее обострение могло отразиться на Нине.

Семена мы решили отправить за билетами, которые заказал в авиасалоне Шпильман. Мы собрали все деньги в доме, какие смогли найти. Я молча добавил приличную сумму в валюте, которую обнаружил вместе с пакетом у Зямы в тайнике. Все настолько устали, что не поинтересовались происхождением этих денег.

Мишаня отправился к Нине объяснить ситуацию, у меня бы язык не повернулся объяснить ей такое. Он вернулся быстро и бросил, стараясь не смотреть мне в глаза:

– Она просила тебя подойти. Хочет поговорить, – Мишаня хотел что-то добавить, но передумал.

– Ты только поосторожней, – предостерег меня Семен. – Женщины – народ коварный.

И тут же замолчал, получив тычка от Мишани.

Я спустился к Нине. Она сидела за столиком в той же кладовке, где совсем недавно находился её муж. Я потоптался на пороге, не зная, с чего начать и что вообще говорить.

– Пожалуйста, молчи! – опередила она меня.

Я с некоторым облегчением пожал плечами, но все же посчитал нужным для себя спросить:

– Почему?

Глупее, наверное, ничего нельзя придумать. На бледном лице Нины промелькнула тень улыбки.

– Посиди со мной, – попросила она тихо. – Я не стану допытываться, веришь ты мне или нет. Не хочу, чтобы ты врал или произносил слова, о которых, может, всю жизнь потом жалеть будешь. Я очень устала. Я же все-таки не такой могучий солдат, как вы.

– Что я могу для тебя сделать? – срывающимся голосом спросил я.

– Ничего, – она прикрыла глаза и покачала головой. – Расскажи мне все сначала, только очень подробно. Все, что за это время произошло.

– Хорошо, только зачем тебе?

– Я же ничего не знаю. Я все время находилась в стороне. Мне говорили что-то делать, и я делала, часто даже не понимая, зачем. Расскажи мне все. Я могу что-то увидеть по-другому. Ведь я – женщина.

– Ну и что? – удивился я.

– Ничего, – она улыбнулась. – Просто женщины многое видят совсем иначе, чем мужчины.

И я рассказал. Все – с того самого дня, как шеф вызвал меня к себе, без утайки, без тени сомнения, правильно ли я поступаю. Даже про мертвого Зяму. Рассказал, глядя ей в глаза, наполняющиеся слезами.

– Господи! – помотала она головой. – Какая жуть! Нас втянули в страшную историю.

– Ну, ты что-то новое поняла? – с робкой надеждой поинтересовался я.

– Возможно, – ответила она, ласково погладив меня по руке. – Но мне необходимо ещё немного подумать. Не хочу ошибаться. А ты иди, тебя ждут. Не волнуйся за меня. Ты себя побереги.

Я засмущался, хотел поцеловать её, но нас разделял стол, обходить его показалось мне как-то нелепо, и я, потоптавшись, пошел к лестнице, ведущей наверх. Решил, что Нине сейчас не до моих объятий.

– Подожди секундочку! – раздалось у меня за спиной.

Я замер, почему-то боясь пошевелиться и повернуть голову. Прошуршали легкие шаги, и сзади шею мне обвили руки. Я ощутил нежный поцелуй, её грудь, коснувшуюся моей спины. Она прижалась, словно хотела скрыться во мне, спрятаться внутри.

И вдруг я вздрогнул. В этот момент я кое-что понял! Нина – не убийца. Ее сильные и ловкие пальцы гладили меня по голове, ерошили волосы, а я вспоминал другие пальцы. Когда на нас с Семеном ночью напали, меня прижали к себе одной рукой, а второй надавили на сонную артерию. И это были руки мужчины! И прижимался ко мне со спины тоже мужчина! Какой же я идиот!

Я поспешно высвободился и побежал наверх. Там ждал Мишаня, встретивший меня молчаливым вопросом. Я пожал плечами и спросил его:

– Семен ещё не уехал?

– Да нет, что-то с машиной возится.

– Хорошо, – кивнул я. – Ты попроси его, чтобы без меня не уезжал, мне тоже в Москву надо.

– А тебе-то зачем? – удивился Мишаня.

Но я уже взбежал на второй этаж. В комнате, где мы спали с Серегой, я достал свои шмотки и переоделся. Второпях зацепил стул возле Серегиной кровати. Оттуда посыпались справочники, которые он с таким удовольствием читал. Я поднял их, переложил на стол. И тут мне в глаза бросилась закладка в одной из книжек в мягкой обложке. Это оказался справочник для поступающих в вузы.