Текст книги "Я избрал свободу"

Автор книги: Виктор Кравченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Виктор Кравченко
Я ИЗБРАЛ СВОБОДУ

Я посвящаю эту книгу русскому народу, из которого я вышел. Я посвящаю ее памяти миллионов тех, которые погибли в борьбе против советского абсолютизма; десяткам миллионов невинных людей, гниющих в безчисленных кремлевских тюрьмах и лагерях принудительного труда; памяти миллионов моих соотечественников, погибших при обороне нашей любимой родины с мечтой о лучшем будущем для нашего народа. Я посвящаю эту книгу прогрессивным и стремящимся к справедливости людям во всех странах, которые помогают в борьбе за свободную демократическую Россию, без которой не может быть устойчивого мира на земле.

Виктор Кравченко

Нью-Йорк, 11 февраля 1946 г.

КТО ТАКОЙ КРАВЧЕНКО?

Виктор Андреевич Кравченко (11 октября 1905, Екатеринослав, ныне Днепропетровск – 25 февраля 1966, Нью-Йорк) – советский невозвращенец, который описал личную и политическую жизнь советского чиновника в своей книге «Я Выбрал Свободу» (1946).

Родился в семье революционеров, Кравченко стал инженером и работал в области бассейна Дона. Вступил в Коммунистическую партию в 1929. Он засвидетельствовал крупномасштабный голод украинского крестьянства как часть перехода Советского Союза к коллективизации (Голодомор). Это представление крупномасштабного списка убитых через запланированное голодание и исполнение при Сталине отчуждало его от советского режима.

В течение Второй Мировой войны он был капитаном Красной Армии прежде, чем быть направленным к советскому Торговому представительству в Вашингтоне, округ Колумбия. В 1943 он оставил свой пост и попросил политическое убежище у властей Соединенных Штатов, в то время как Советские власти потребовали его выдачу как предателя. Ему было предоставлено политическое убежище и, живущий под псевдонимом, чтобы избежать судьбы предшествующих невозвращенцев, женился на Синтии Кушер и имел двух сыновей Эндрю и Энтони, которые оставались в неведении истинного лица их отца.

Кравченко стал известным благодаря его книге «Я Выбрал Свободу», открывающей глаза на коллективизацию, советские тюрьмы и лагеря, использование рабского труда народа. Его публикация была встречена громкими нападками Советским Союзом и международными коммунистическими партиями. Одно такое нападение французским коммунистическим еженедельником «Леттрэз Франсэз», который обвинял его в том, что он лгун и Западный шпион, привело к иску для клеветы. Расширенное испытание 1949, показывающее сотни свидетелей, было дублировано в «Суде Столетия». Пока Советская сторона приглашала свидетелей из числа прежних коллег и бывшей жены Кравченко, чтобы осудить его, адвокаты Кравченко представили оставшихся в живых узников советских тюрем и лагерей. Среди них была Маргарет Бубер-Нейман, вдова известного немецкого коммунистического лидера Хайнца Неймана. Сама она была сослана в ГУЛАГ. Во время договора Молотов-Риббентроп в 1939 она была возвращена в Германию и заключена в тюрьму в Равенсбрюке. Ее прошлое явилось утверждением факта отсутствия различий между советскими и нацистскими режимами.

Процесс закончился победой Кравченко, который, получивший только символическую денежную компенсацию, нанёс ощутимый удар по международному Коммунизму.

Его смерть от пулевых ранений в его квартире остается неразгаданной, хотя по официальной версии было самоубийство. Его сын Эндрю полагает, что он был жертвой экзекуции КГБ.

(Из проекта Wikipedia)

* * *

Виктор Кравченко родился в 1905 году в Екатеринославле (Днепропетровск) в семье рабочего. Отец его неоднократно преследовался за революционную деятельность и при царизме был революционером-подпольщиком.

В. Кравченко в 1927 году был призван в Красную армию. В это время он уже был комсомольцем. В 1929 году, после демобилизации, работая мастером на заводе имени Петровского, Кравченко вступил в партию. В это же время Кравченко поступил в Харьковский технологический институт и окончил его в 1935 году. После института Кравченко стал начальником трубопрокатного цеха на Никопольском комбинате. В разгар войны, в 1942 году, Кравченко был назначен начальником Управления военного снабжения Совнаркома РСФСР. В июне 1943 года он был послан в Соединенные Штаты для закупок вооружения Советскому союзу и в начале апреля 1944 г. бежал из советский миссии и поставил себя под защиту американского народа.

В настоящее время В. Кравченко получил американское подданство и живет в Америке.

(Из книги «Я избрал свободу», 1946)

* * *

…С января 1949 года, когда в парижском суде слушалось дело В.А.Кравченко, автора книги «Я выбрал свободу», газета, благодаря моему репортажу из зала суда, стала выходить два раза в неделю.

Я опять, как десять лет тому назад, сидела в суде на скамье прессы, в одном ряду с корреспондентами «Таймса», «Известий», канадских и французских газет. Дело было шумное, в то время – важное, и личность самого Кравченко, вчинившего иск французской коммунистической газете за дифамацию, довольно красочная. В публике иногда появлялись Андре Жид, Мориак, Арагон. И вечером на тротуаре собиралась толпа любопытных взглянуть на самого Кравченко. Я спешила домой, зная, что после того, как в «Леттр Франсез» была на меня карикатypa, за мной посматривают, и, стараясь миновать темные улицы, приезжала домой. До поздней ночи работала я над отчетом. В семь часов утра из редакции за ним являлся посыльный. Позже газета выпустила весь репортаж отдельной книгой – на газетной же бумаге, и книга давно рассыпалась в пыль.

Вкратце это дело, теперь забытое, сводилось к тому, что один из членов советской закупочной комиссии, посланный из СССР в США в 1943 году, решил не возвращаться обратно и остаться в Америке. В апреле 1944 года он порвал с Москвой и затем написал и издал книгу, где рассказывал о причинах этого разрыва, о жизни в Советском Союзе и о том, как Сталин проводит свою политику по отношению к крестьянству, технической интеллигенции и старым большевикам. Судьба книги Кравченко была необычна: ее перевели на двадцать два языка, и она читалась повсюду. Французский литературный еженедельник, который можно назвать «неофициально коммунистическим», начал кампанию против него, понося его имя, оскорбляя его, доказывая, что книга написана не им и что сам автор фашист, игравший в руку Гитлера. Но для многих, и в том числе для меня, корень всего дела находился в том факте, что советская система концлагерей получила наконец широкую огласку. О ней говорил и Кравченко в своей книге, и свидетели, вызванные им, бывшие заключенные в Колыме и Караганде. Вопрос о лагерях внезапно встал во Франции во весь свой рост. «Леттр Франсез», конечно, отрицала существование лагерей, и свидетели, его вызванные, утверждали, что все это выдумки. Видеть собственными глазами, как бывший министр, или всемирно известный ученый, лауреат Нобелевской премии, или профессор Сорбонны с Почетным легионом в петличке, или известный писатель приносили присягу на суде и под присягой утверждали, что концлагерей в СССР никогда не было и нет, было одним из сильнейших впечатлений всей моей жизни. Публика, настроенная в пользу Кравченко, встречала эти утверждения враждебными выкриками. Когда в 1962 году я прочла рассказ Солженицына про советский концлагерь и узнала, что рассказ этот вышел во французском переводе, я ждала, что хоть один человек из присягавших и лгавших суду в 1949 году откликнется на это произведение. Но этого не случилось.

 (Из книги Нины Берберовой «Курсив мой»)

ОТ ИЗДАТЕЛЬСТВА

Книга Виктора Кравченко «Я избрал свободу» нашумела в Америке и приобрела всеобщую известность.

Виктор Кравченко, в прошлом коммунист и крупный работник советского аппарата, воспользовался своей командировкой в Америку, чтобы порвать с советским режимом. Он стал невозвращенцем. Его книга, в которой с исключительной правдивостью освещается жизнь советской страны, правящих верхов и задавленных гнетом низов, сыграла немалую роль в формировании правильного отношения мирового общественного мнения в советскому тоталитарному режиму.

Виктор Кравченко не писатель и не журналист. Тем сильнее звучит его простой и правдивый разсказ о советской стране, в которой он был не рядовым исполнителем, а принадлежал к коммунистической элите. Кравченко ничего не приукрашивает, ничего не добавляет и ничего не убавляет из того, что он видел и пережил. Его честная и правдивая книга – это освещение пути, по которому даже убежденный коммунист, если он правдивый и честный человек, неизбежно приходит к отрицанию коммунизма и к борьбе с ним. В этом и есть великое значение Кравченко, в которой автор показал, что даже коммунистическая элита, выросшая из народа и не потерявшая честности и мужества, уходит от Сталина, от его окровавленного политбюро, от насилия и произвола, чинимого в стране самой страшной и невиданной по жестокости диктатурой.

К сожалению, мы не в состоянии, по техническим причинам, издать книгу В. Кравченко на русском языке. Мы даем лишь сокращенный перевод этой книги, которая еще многих наших соотечественников заставит выбрать для себя свободу, по примеру Кравченко.

Издательство надеется, что сокращенный перевод книги В. Кравченко – «Я избрал Свободу» будет прочитан каждым русским, и не только русским, кто задумывается над судьбами родины, растоптанной коммунистическим сапогом.

Первая глава книги посвящена бегству Кравченко из советской миссии. Глава 2–5 посвяшены описанию детства и юности автора книги и охватывает период до 1931 года. В главе 6 описаны годы пребывания в институте. Глава 7-я отведена описанию порядков на заводах в начале 40-х годов. 8-я и 9-я главы посвящены описанию насильственной коллективизации на Украине, куда Кравченко посылался в качестве уполномоченного партии.

Первый наш отрывок мы берем из главы 14-й, в которой Кравченко описывает кровавую чистку партии 1936—38 г.

ОТРЫВОК ПЕРВЫЙ

Мы возвращались домой с заседания горкома партии. Мой приятель, сидевший рядом со мной в автомобиле, неожиданно сказал мне.

«Виктор, крепко ли сидит твоя голова?»

«Что ты имеешь в виду?»

«Я хочу сказать, что скоро полетит много голов».

«Но что может случиться с моей головой? Я не оппозиционер и никогда им не был. Я занят своей работой и не вмешиваюсь в политику».

«Блажен, кто верует. Живи и учись».

Его слова были шутливыми, но тон его был необычайно серьезен.

«Давай, пройдемся. Сегодня такой прекрасный лунный вечер», предложил я, беря его за локоть. Мы вышли из машины. В стране, где слишком много стен имеют уши и где шоферы обычно работают в секретной полиции, безопаснее всего разговаривать идя пешком.

«В чем дело? Говори откровенно», попросил я его.

«Москва потеряла голову и в Ленинграде, говорят, не лучше. Арестовывают тысячами. Коммунистов и беспартийных забирают прямо с работы, на глазах у всех. Около десятка наиболее ответственных партийцев, которых я знал в Москве, таинственно исчезли. НКВД добирается до верхушки, забирая народных комиссаров, директоров трестов, даже работников Кремля».

«Все растеряны и поражены. Все парализованы страхом. Некоторые товарищи уверены, что Зиновьев и Каменев будут убиты и что за ними последуют другие, много других. Этому трудно поверить. Это бессмысленно. Но это так. С ними поступят как с белогвардейцами и кулаками».

«Кто же будет следующим?»

«Я тоже об этом думаю. Но, видимо, ни для кого из нас не будет пощады. Я хочу сказать, что осторожность не спасет ни тебя, ни меня. Два наших инженера, – он упомянул фамилии, – схвачены прошлой ночью. Считается большим секретом. Директору Брачко приказали послать их в Москву на определенном поезде. В Запорожье представители НКВД сняли их с поезда и увезли в закрытой машине. Случайно один мой приятель был на вокзале и видел все это. Дела теперь пойдут быстро. Только наблюдай!»

И они действительно пошли быстро.

* * *

Неделю или две спустя у меня оказалось какое то дело к заместителю Брачко, члену партии Алексею Сухину. Я быстро вошел в его приемную и собирался пройти прямо в его кабинет. Но его секретарь остановил меня.

«Пожалуйста подождите, товарищ Кравченко. Товарищ Сухин очень занят».

«Я тоже», ответил я раздраженно и ворвался в его кабинет.

Я остановился на пороге. Сухин сидел за своим письменным столом и рядом с ним сидел толстый Гершгорн, отвисшие губы которого были сложены в насмешливую улыбку. Вдоль стен, слева и справа сидело десять или двенадцать инженеров, некоторые из них члены партии. В смущении я поздоровался со всеми. Ответил только Сухин. Тогда я заметил, что около инженеров стояло четыре вооруженных энкаведиста.

В смущении я вышел и направился в кабинет Брачко.

«В чем дело, Петр Петрович?» спросил я.

«Я больше ничего не понимаю. Двенадцать человек в один день. Восемь вчера! Если это продлится… Но у меня голова идет кругом, Виктор Андреевич».

За одну ночь Брачко превратился в старика. Его глаза были неестественно расширены и полупьяны.

Из его кабинета я прошел в бухгалтерию, где мне нужно было получить некоторые данные. Я оставался там около десяти минут. Внезапно, один из сотрудников, сидевший около окна воскликнул: «Боже мой! Посмотрите!»

Мы все бросились к окнам. Перед зданием стояла одна из мрачных закрытых машин НКВД, которые в народе называли Черными Воронами. Инженеры и техники, которые были собраны в кабинете Сухина, сейчас выходили из дверей. Одного за другим их вталкивали в машину чекисты с обнаженными револьверами.

Пока мы наблюдали за этим, мы были поражены пронзительным женским криком, – затем снова наступила тишина. Жена одного из арестованных, работавшая тоже на нашем заводе, подошла к окну, ничего не ожидая и увидела, как ее мужа вталкивали в черный ворон. Она закричала и потеряла сознание.

Когда все инженеры были погружены, дверь автомобиля была заперта на засов и машина поехала. Гершгорн и его сотрудники сели в элегантную легковую машину, которая последовала за первой. Десятки людей стояли у окон конторы, глядя растерянно на следы машин, оставленные на снегу.

ОТРЫВОК ВТОРОЙ

Атмосфера на никопольском комбинате становилась с каждым днем все более напряженной. Секретарь парторганизации Козлов был «переведен» в Кривой Рог и мы скоро услышали, что он был арестован. Один представитель администрации за другим исчезал с работы и их мнимая «болезнь» оказывалась длительной.

Рядовые рабочие сначала относились безразлично к этим событиям. Но теперь начали исчезать мужчины и женщины, стоявшие близко к ним, их товарищи по цеху, рабочие. Паника стала такой общей, что она сильно отражалась на производственных показателях. Мораль завода была потрясена.

Когда было созвано специальное совещание активистов Никополя, мы пошли туда с упавшими сердцами. У дверей наши документы были тщательна проверены, хотя мы все знали друг друга. Старого чувства товарищества более не было на таких собраниях. Несколько месяцев ранее можно было бы слышать громкие приветствия. «Здорово, товарищ Кравченко!» «А, вот и ты, старая перечница!» Был бы товарищеский обмен сплетнями, анекдотами, цеховыми делами, разговорами о делах партии. Сейчас было только напряженное молчание. Все держались в стороне друг от друга, как бы опасаясь смертельной заразы. Спасайся, берегись! Избегай соседей! Казалось что слышишь эти слова отовсюду.

Товарищ Бродский, секретарь горкома, обычно такой решительный и энергичный, выглядел сейчас так, как будто он долгое время не спал. Его глаза опухли и руки дрожали. Его голос звучал глухо, как если бы он говорил в мегафон. Мало кто из нас подозревал тогда, что это было его последнее публичное выступление; что скоро всесильный и торжествующий Бродский будет брошен в подвал НКВД, вместе со многими другими.

Нас созвали, заявил Бродский, чтобы мы выслушали секретное письмо ЦК. Он прочитал его медленно, с выражением, стремясь подчеркнуть свое полное одобрение. Это было за несколько дней до приговора и казни Зиновьева, Каменева и других. Цель этого московского сообщения была очевидно в том, чтобы предупредить партию об ударе и вселить страх в любое скептическое сердце.

Назначение письма было достаточно ясно. По аудитории прошла дрожь. Как в прошлом мы искали «врагов» среди всего населения, так теперь мы должны искать их среди наших собственных рядов! В будущем мерилом будет количество ваших доносов на ваших ближайших товарищей.

Мягкотелые и слабохарактерные, которые поставят личную дружбу выше интересов партии должны будут испытать последствия такого «двуличия».

Бродский долго говорил о важности этого секретного письма. Как будто вся его жизнь зависела от количества и напыщености эпитетов, так старательно он именовал Сталина гением, солнцем нашей социалистической родины, мудрым и непогрешимым вождем. Я вонзил ногти себе в ладони, пока на них не выступила кровь.

Другие попросили слова, чтобы обвинять себя и никопольскую партийную организацию в «отсутствии бдительности» и в «нерешительности перед лицом опасности». Было множество товарищей, желавших показать себя, обелить себя, спасти себя. Посреди этого потока грязного словопрения, произошло движение около дверей. Мы все обернулись.

Прибыл товарищ Хатаевич, секретарь обкома и член ЦК ВКП(б). Он проходил по трибуне, окруженный чекистскими телохранителями, это была новость, пожалуй самая страшная из всех: телохранители и револьверы на собрании активных членов партии! Защита вождей от «лучших из лучших» всего народа.

Хатаевич выглядел утомленным. Его лицо посерело и было испещрено морщинами и его голос доходил, как будто издалека. Его речь следовала общим линиям московского письма. Но он не мог скрыть своего подавленного состояния. Слушая его я вспомнил сцену на «поле пшеницы», когда тот же самый Хатаевич благодарил меня за досрочное выполнение плана и внушал мне необходимость понять нужду «твердой» политики; наши встречи в областном комитете. Он был тогда так крепок, так уверен в себе…

С этого момента стало делом «чести» доносить и разоблачать «скрытых врагов» партии. Вы боялись говорить с вашими ближайшими друзьями. Вы отстранялись от друзей, родственников и сотрудников. Что если они были заражены, были носителями бацилл страшной эпидемии, охватившей всю страну. Вы забывали, что когда то на свете существовали такие вещи, как откровенность, преданность, дружба.

Падение любого вождя или ответственного работника означало, что все его ставленники и приближенные будут подвергнуты чистке. После ареста Бродского, «Черные Вороны» и закрытые автомашины НКВД увозили его помощников, друзей, мужчин и женщин, которых он где либо определил на работу в Никополе. Был посажен комендант никопольского гарнизона, затем местный прокурор и весь его штат; наконец даже председатель никопольского совета. Местный банк, газеты, все коммерческие предприятия были «прочищены». Всюду власть перешла к новым людям и часто в течении недели или месяца эти были, в свою очередь, схвачены. Люди шопотом рассказывали об аресте председателя совета, высшего представителя гражданской власти в городе. Он был в прошлом горняком и имел большие заслуги во время гражданской войны. Его разбудили среди ночи. Его жена и дети плакали так громко, что разбудили соседей.

«Я представитель советской власти в Никополе», кричал председатель на людей в формах. «Вы не имеете права арестовывать меня! Покажите ваше предписание!»

«Поворачивайся, грязный пес! Мы покажем тебе, у кого здесь права,» заревел чекист, производивший арест и вытолкнул его из дверей.

После ликвидации председателя, было удалено большинство руководящих лиц города, среди них начальник коммунального правления, начальник пожарной охраны, директор сберегательной кассы, даже начальник санитарного управления. Некоторые были взяты ночью из домов, другие открыто на работе.

На место Козлова прибыл новый человек, по фамилии Лось. Он был сухим и бесчувственным фанатиком. В яростной охоте за уклонистами исчезли все последние остатки товарищества между нами. Встречаясь на улице или в коридорах, мы, технические и партийные работники, смотрели друг на друга с удивлением. «Как! Вы еще живете», говорили наши взгляды.

В помещении НКВД на одной из главных улиц все время горел свет, каждую ночь и всю ночь, эта организация работала двадцать четыре часа в сутки. Ее дела процветали. Дороган, Гершгорн и их помощники были в превосходном настроении; усталые, но возбужденные – генералы в сражении, которое блестяще разворачивалось. Арестованных долго не держали. В конце концов, Никополь был только маленьким отделением громадного предприятия. Их отправляли в Днепропетровск, из Днепропетровска в Харьков, в другие центры, чтобы очистить место для все новых и новых.

Никополь был только маленьким участком громадного поля деятельности сверхчистки. Инструкции из нашего треста, из Главтрубостали и из Наркомата в Москве подписывались все новыми и новыми именами. Хатаевич и многие его сотрудники в обкоме были арестованы; Хатаевич был достаточно важной фигурой, чтобы наша местная пресса уделила ему половину колонки в газетах. Везде было то же самое. Было невозможно уследить за потоком сенсаций, трагедий, неожиданностей. Самыe фантастические слухи не могли идти в сравнение с действительностью.

На страницах 215–277 Кравченко описывает свою личную трагедию в 1936–1938 годах и рассказывает во всех подробностях, как НКВД начало поход против него и как его мучали на безконечных ночных допросах начальник никопольского отделения НКВД Дороган и начальник местного промышленного отдела НКВД Гершгорн. Дело против Кравченко было начато НКВД по обвинению в том, что его отец был меньшевиком, а сам он проводил вредительскую деятельность на никопольском комбинате, выразившуюся в покупке за границей ненужного оборудования на миллион рублей в валюте. В этом случае НКВД решил сначала изгнать Кравченко из партии, а потом его арестовать, как вредителя и врага народа. В такой постановке дела и было спасение Кравченко. Он смог достать достаточные документальные данные, опровергавшие обвинение и Гершгорн не смог его «ликвидировать» так, как ему хотелось. Три раза вопрос о Кравченко разбирался по требованию НКВД в различных партийных инстанциях и три раза ему удавалось себя реабилитировать. Но несмотря на такой поворот дела и несмотря на его формальную невиновность, НКВД продолжал его травлю до самого конца 1938 года, когда Кравченко удалось перевестись из Никополя. Ниже приводятся наиболее интересные отрывки из этих глав его книги.