Текст книги "История Киева. Киев советский. Том 2 (1945—1991)"

Автор книги: Виктор Киркевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Что это я о себе и о себе! Пора о Городе! И перейти от общего – к частностям. И начнем с грустного, чтобы закончить РАДОСТНЫМ! Это будет не ода «К радости», как у Бетховена, хотя и патетики, к которой я издавна склонен, будет немало!

Улица Бассейная и Бессарабский рынок. 1946 год. Из архива автора. Публикуется впервые

«Государственная забота»…

Эту историю мне рассказал сосед по ул. Бассейной, 5-б, где я родился, Гуревич Яков, проживший всю жизнь в Киеве.

«Мне было семь лет, когда мы приехали из эвакуации в Киев. Мы жили в доме возле Бессарабки, где недалеко была моя школа. Вокруг Бессарабки вплоть до «второй Бессарабки», там, где сейчас стоит Дворец спорта, вдоль дороги стояли рундуки – такие прилавки, на которых торговали колхозники. Возле этих рундуков любили собираться инвалиды, в основном безногие, на тележках. Они играли в карты, в «очко», в «буру», в «секу». Играли и в «наперстки». Они не воровали, но и не считали зазорным «раздеть» в карты или в наперстки какого-нибудь селянина. Когда холодало, инвалиды ночевали в вырытых ими землянках на Собачьей тропе (возле улицы Леси Украинки). Если же кто-то не хотел или не мог туда идти ночевать, то он спал под рундуком.

Улица Бассейная и Бессарабский рынок. 1946 год. Из архива автора. Публикуется впервые

Однажды, когда я шел из школы – потерял сознание и упал от голода. Мама то ли потеряла, то ли или у неё украли продовольственные карточки, и мы голодали. Когда я очнулся, то увидел перед собой руку с куском хлеба и услышал: «Ешь пацан, ешь». Так я познакомился с инвалидом – дядей Мишей, так я его называл. «Дяде» было лет 19–20, у него не было обеих ног. Когда «дядя Миша» накормил меня хлебом, он сказал: «Пацан, ты когда из школы идешь – заходи сюда, хорошо?» И я стал заходить к «дяде Мише» каждый день. Садился рядом с ним на камень (он обязательно на него мне что-нибудь подстилал и говорил «чтобы простатита» не было) и наблюдал, как он играет в карты. Однажды, когда я пришел к нему после школы, «дядя Миша», не отрываясь от игры, произнёс: «Держи, пацан», – и протянул мне руку, в которой было что-то зажато. Я до сих пор помню эту чуть подтаявшую влажную ириску, которую он где-то для меня добыл. Это была первая в моей жизни конфета.

В течение несколько месяцев я приходил после школы к «дяде Мише». Узнал, что ноги он потерял в Корсунь-Шевченковском котле. В 43-м ему исполнилось 17 лет, его призвали и с тысячами других мальчишек, даже не выдав оружие, бросили в эту мясорубку. Сказали: «Оружие добудете в бою!» Им даже форму не выдали – не хотели тратить её на пушечное мясо. А потом, после госпиталя и демобилизации, домой в село он не вернулся. Таких инвалидов на Бессарабке каждый день собиралось человек 400. Играли, пили, иногда дрались между собой. Они не боялись никого, потому что уже давно всё потеряли, эти 20-летние мальчишки. Уважали только местного участкового, раненого фронтовика, который, по словам инвалидов, был «нашего разлива». Терпеть не могли во множестве появившихся щеголеватых «фронтовиков» с одним-двумя орденами на груди. Называли их «мичуринцами». Я спросил: «Почему “мичуринцы”?» – «Они, когда мы воевали, в Ташкенте отсиживались, груши мичуринские кушали», – ответил «дядя Миша».

Был месяц май, год после победы. Было голодно, но приятно – у меня появился старший друг. Был месяц май… Однажды я, как всегда, пришел на Бессарабку и услышал странную тревожную тишину. Было тихо, даже продавцы говорили полушепотом. Я только потом заметил – на Бессарабке не было ни одного инвалида! Шепотом мне сказали, что ночью органы провели облаву, собрали всех увечных и эшелонами отправили их на Соловки. Без вины, без суда и следствия. Чтобы они своим видом не «смущали» граждан. Мне кажется, что эти калеки-ветераны прежде всего вызывали злость у тех, кто действительно пересидел войну в штабах. Ходили слухи, что акцию эту организовал лично Жуков. Инвалидов вывезли из всех крупных городов СССР. «Зачистили» страну. «Вывезли» даже «самоваров» – людей без рук и без ног. На Соловках их иногда выносили подышать свежим воздухом и подвешивали на веревках на деревьях. Иногда забывали, и они замерзали. Это были в основном 20-летние ребята».

Из Киева тогда вывезли несколько тысяч инвалидов. Живших в семьях – не трогали. «Зачистка увечных» повторялась и в конце 1940-х годов. Но тогда их отправляли в интернаты, которые напоминали тюрьмы. С тех пор на парадах ветеранов уже не было инвалидов. Их просто убрали, как неприятное воспоминание. И Родина уже больше никогда не думала о своих лучших сыновьях. В небытие ушли даже их имена. Это уже много позже оставшиеся в живых фронтовики стали получать льготы, пайки и прочие блага. А тех – одиноких безногих и безруких мальчишек – просто заживо похоронили на Соловках. Было что-то глубоко людоедское в той «великой эпохе». Фараоно-египетское, не щадящее миллионы жизней ради то ли идеи, то ли топлива для танков. Мировая революция, Третий рейх, битвы империй – какой все это бред по сравнению с загубленной жизнью 20-летнего пацана, которого Родина использовала как пушечное мясо, а потом утилизировала, как ненужный хлам!

Публичная казнь гитлеровцев в Киеве

Я ввел в книгу неприятную страницу, так как уж очень «сладкий» получается этот том по сравнению с предыдущим.

Немало написано о массовой казни военных преступников в моем Городе. Напомню, что расправы над нацистскими прислужниками начались вскоре после освобождения Киева, еще 17 декабря 1943 года. Троих, за убийство семи евреек, повесили на Подоле, а еще одного – вздернули на той самой виселице, где он вешал заключенных в Сырецком концлагере. Их имена известны, но не считаю нужным упоминать здесь. Эти четверо не стали единственными казненными. На эшафот подымались полицаи, прислужники оккупантов и сами немецкие каратели, убивавшие мирное население и пленных.

74 года назад по советским городам прокатилась невиданная доселе «народная забава» – публичные казни немецких военнопленных. Проводились они согласно постановлению Политбюро ЦК ВКП (б) от 21.11.1945 года, имевшему гриф «Строго секретно», которое предписывало «Провести в течение декабря 1945 – января 1946 г. открытые судебные процессы по делам изобличенных в зверствах, против советских граждан, бывших военнослужащих германской армии и немецких карательных органов в городах: Ленинграде, Смоленске, Брянске, Великие Луки, Киеве, Николаеве, Минске и Риге».

Все процессы были срежиссированы по одному сценарию: в Москве в течение месяца состоялось что-то вроде предварительного следствия. После чего обвиняемых в количестве 5—15 человек отправили для открытого военного трибунала в каждый из восьми указанных выше городов. Судебные заседания трибуналов проводились быстро: за 5—11 дней и с обязательным привлечением советских адвокатов, как бы для судебной защиты и соблюдения норм социалистической законности. Смертные приговоры выносились не всем подсудимым, и почти в каждом процессе кто-то из немцев получал вместо петли на шею каторжные работы. Но остальных таки да казнили, причем также по единому сценарию: казнь проходила публично, и местные власти должны были обеспечить присутствие на ней массовки. В центре города строилась виселица. Под эшафот подгонялись грузовики, в которых лежали приговоренные со связанными за спиной руками и сидящими на них охранниками. Немцев поднимали, накидывали петли на шеи, зачитывали приговор, машины отъезжали к… радости присутствующих. Всего за два месяца в городах, где кроваво проявили себя оккупанты, казнили 54-х немецких военнопленных.

Киевский судебный процесс проходил с 17-го по 28 января 1946 года на ул. Кирова (ныне Грушевского) в Доме Красной армии и флота (сейчас там Военно-исторический музей Украины) и был весьма представительным: 15 подсудимых, в том числе три генерала. Троих по традиции помиловали, приговорив к каторжным работам. На эшафот взошли двенадцать осужденных немецких генералов, офицеров и унтер-офицеров. Эта казнь состоялась на следующий день после вынесения приговора на площади Калинина (ныне Майдан Незалежности) перед зданием нынешнего Дома профсоюзов. Эшафот стоял примерно там, где сейчас во время массовых гуляний сооружают концертную площадку, и виселица была «типовая» – шесть секций по две петли в каждой. Все прошло по плану, но у 55-летнего подполковника Георга Труккенброда, бывшего военного коменданта городов Первомайска, Коростышева, Коростеня, оборвалась веревка. Нашли новую, под виселицу опять подогнали машину, полутруп подняли и повесили вторично. Зрителей на этой казни было много, и воспоминаний о ней осталось также немало, причем большинству помнится, что зрители во время казни ликовали и улюлюкали, а затем, прорвав оцепление, ринулись к трупам повешенных немцев, и инвалиды стали бить их своими костылями. А мальчишки, запрыгнув, висли на ногах у трупов и раскачивались, как на качелях: туда-сюда, туда-сюда… Как не привести воспоминания свидетеля той казни, будущего советского композитора Владимира Шаинского, тогда 20-летнего студента, который в два часа ночи проходил мимо виселицы и в отсутствии оцепления проделал то же самое: «Ну и тут я решил не отставать от тех мальчишек. Чем я хуже!.. Уже было холодно, и трупы были подмерзшие. Покачался я сначала на генерале. На нём были очень хорошие ботинки…» Все эти казни снимались на фото– и кинопленку, но в советские времена кадры с повешенными показывать не решились, и из этих материалов мало что сохранилось, в отличие от очень качественных снимков корреспондента ТАСС в Украине Георгия Угриновича и части кинохроники киевской казни. Но как-то не хочется давать их в книгу.

Учитывая, что после войны только немецких военнопленных в советском плену находилось от 2,38 млн (советские данные) до 3,15 млн человек (данные германских источников), то немцев хватило бы на публичную казнь в каждом советском селе и ауле. Но ни до, ни после этого казни победителей над побежденными не носили в Советском Союзе столь массового характера. Собственно, эти упомянутые акции были последними публичными в СССР, где весной 1947-го смертную казнь вообще отменили. Для чего вождю народов понадобилось это шоу? Одно я знаю точно: устрой сегодня в любом городе бывшего Советского Союза публичную смертную казнь, как тут же найдется огромное количество желающих покачаться на ногах висельников, кем бы они ни были и кто б их не вешал… И заснять на свой телефон!

А теперь повествуем – о хорошем и отрадном…

Возрождение Крещатика

«Люба сестронька, милий братику,

Попрацюймо на Хрещатику!

Ти з того кінця,

Я з цього кінця…»

Папин дом.

Развалины дома на Крещатике, где жил мой отец. 1944 год

Так писал Павло Тычина в 1944 году. Центр Киева лежал в руинах – было уничтожено девять кварталов площадью 41,6 га. Всё списали на немцев, данные о разрушениях в украинской столице были приобщены к материалам Нюрнбергского процесса. После освобождения Киева с разборкой завалов в центре решили подождать до весны. В первую очередь все силы были брошены на восстановление мостов через Днепр и возобновление работы предприятий, дававших продукцию для фронта. Но было понятно – с восстановлением центра медлить нельзя.

В день возвращения мой отец подошел к руинам родного дома на Крещатике, где располагался кинотеатр, открытый в 1912 году предпринимателем Шанцером, у которого бухгалтером работал мой дед Борисенко Михаил Константинович. Забрался по камням и нашел в остатках стены свой детский тайник. После войны Геннадий Александрович вместе с женой, отцом, матерью и сестрой жил по адресу ул. Бассейная, 5-б, кв. 6, куда принесли меня из Октябрьской больницы, где 17 августа 1945 года я издал свой первый крик. Это сейчас «кричи-не-кричи», а тогда это вызвало всеобщий восторг. И не потому, что я был крепкий, увесистый парниша… Просто новорожденный был внуком замдиректора по хозчасти Киркевича Александра Осиповича. Уже через пару месяцев меня катали по центральной части Крещатика. Тротуары были завалены битым кирпичом и блоками. Отец всю жизнь был рискованным, поэтому с первых месяцев приучил к быстрой езде и меня… Так он разгонял коляску, а потом не спеша, с мамой под ручку догонял ее. Коляска была добротная, мало у кого такие были. Хозяйственник Александр Осипович смог ее достать! Мама от испуга вздрагивала, укоряя папу. Но он не слушал ее, так как радовался редким выходным и не частым пребыванием в родном городе… Однажды моя отправленная сильной отцовской рукой коляска внезапно попала на кирпич и… перевернулась! Так произошло мое первое столкновение с киевской землей! Я был умело запеленут, поэтому обошлось всего лишь моим внеочередным криком. А от маминых упреков папе хотелось укрыться и довелось вспомнить про окоп при артобстреле!

Развалины Киева. 1943 год. https://uk.wikipedia.org/

В те годы над развалинами Крещатика еще торчали невзрачные убогие тылы домов соседних улиц, трамваи и троллейбусы с часовым интервалом подбирали легионы отупевших или озверевших от ожидания пассажиров. У продуктовых лавок, бережно сжимая в кулаках хлебные карточки, выстраивались в очередь киевляне, и отчаяние сменялось надеждой на то, что до вечера привезут хлеб, что обвес сегодня будет меньше, чем накануне.

Максим Рыльский на восстановлении Крещатика. Спецвыпуск. газеты «Вечерний Киев». Из архива автора. Публикуется впервые

Уже 25 февраля 1944 года Совнарком УССР принял постановление об организации работ по расчистке завалов Крещатика. Их проведение координировала созданная специально для этого организация Крещатикстрой. Сами работы начались 1 марта. Улица была разбита на восемь участков – по числу районов города. Киевляне с большим энтузиазмом взялись за разборку завалов в центре города. Сюда со своими инструментами приходили рабочие, служащие, студенты, домохозяйки, пенсионеры. Не будем забывать, что здесь жили обеспеченные семьи: поэтому среди битого, обгорелого кирпича нет-нет, да и сверкнет какое-нибудь золотое украшение. Это были единичные случаи, но людская молва распускала слухи о немыслимых сокровищах, что подстегивало участников раскопок. Правда, вскоре после тяжелых, изнурительных трудов без «ювелирной» заинтересованности энтузиазм угас. Но работы продолжались. Каждый день здесь трудились 7–8 тысяч людей, а летом их количество доходило до 15 тысяч. Горожане работали в две смены – до и после рабочего дня, устраивали субботники и воскресники.

4 июля 1944 года на расчистку центральной улицы Киева вышли украинские писатели: Павел Тычина, Максим Рыльский, Владимир Сосюра, Юрий Яновский и другие. А на следующий день в газете «Українська правда» они поделились своими впечатлениями: «Это незабываемый день в нашей жизни. Мы выполнили план на 150 %. Будем работать еще лучше, самоотверженнее, чтобы в недалеком будущем Крещатик снова стал улицей радости и счастья».

Девушки на восстановлении Крещатика. 1946 год

Правительство было крайне заинтересовано в быстром восстановлении главной улицы столицы, желая продемонстрировать непобедимость советского строя не только на фронте, но и в период перехода к мирной жизни. Но, несмотря на внимание верхов, рабочих рук катастрофически не хватало – шла война. К работам на Крещатике привлекали солдат, проводилась мобилизация населения из сельских районов. Только за 1944 год из Киевской области приехали 10 тысяч человек, преимущественно девушки, которые вкалывали на улицах города, перевыполняя план. Однако темпы разборки завалов постепенно снижались: людей перебрасывали на другие объекты, некоторые уходили сами. К тому же сказывались тяжелые бытовые условия. Жили в бараках без удобств, кое-где отсутствовали пол, двери, отопление. Самовольно оставлявших работу – судили. Так, в 1946 году было осуждено 72 работника Крещатикстроя. Невзирая на трудности, население Киева продолжало расчищать любимый город. К концу 1944-го завалы Крещатика были разобраны, а осенью следующего года он был заасфальтирован и обсажен деревьями.

Восстановление коммуникаций на Крещатике.1947 год. Из архива автора. Публикуется впервые

Если к началу 1944 года в Киеве проживало 250 тысяч человек (28 % довоенного количества населения), то через год – уже 472 тысячи. Принятые меры позволили уже к концу войны частично удовлетворить огромную нехватку жилья, расселить значительные массы возвращавшегося из эвакуации населения. Еще продолжались бои на западе, а в Украину со всех концов страны уже шли эшелоны с оборудованием, материалами, машинами, тракторами, станками. Из Германии поступали репарации. Каждый из союзников забирал себе необходимое в меру своего разумения. США интересовали патенты, конструкторы и ученые. СССР вывозил оснащение заводов. Американцы считали, что немецкое оборудование уже давно морально устарело. Советским специалистам оно все еще казалось творчеством фантастов.

А. А. Таций

Конкурс на проект восстановления Крещатика был объявлен 22 июня 1944 года. Центральную улицу столицы УССР планировали застроить административными и общественными зданиями – горсовета, наркоматов (министерств) обороны и иностранных дел, домом профсоюзов, домом культурных связей с заграницей, несколькими гостиницами и театром. Организован конкурс был не традиционно: он имел открытую и закрытую части. На открытом конкурсе, куда проекты подавались под девизами, присуждались четыре премии (первая – 40 тысяч рублей, вторая – 30 тысяч, третья – 20 тысяч и четвертая – 10 тысяч). В закрытой части проекты застройки Крещатика было предложено создать ведущим советским архитекторам, причем за каждый из них платили по 100 тысяч рублей. Через полгода были предоставлены 22 проекта (девять – по открытому конкурсу, 11 – по закрытому, два проекта – подано вне конкурса) и выставлены на суд общественности в Музее русского искусства. В большинстве работ Крещатик представлялся улицей-коридором с несколькими площадями. Одни архитекторы предлагали застроить улицу в исторических границах – между Бессарабкой и площадью Сталина (современной Европейской), другие – рассматривали ее увеличение за счет Красноармейской улицы до площади Льва Толстого или до Рогнединской. Все разработчики проектов планировали соединить Крещатик с высокими склонами Печерска эскалаторами, один из них предлагал устроить спуск от Крещатика к набережной. Кстати, был проект эскалатора от Бассейной вдоль Октябрьской больницы – вверх. Я бегал часто по этой улице к бабушке, поэтому представьте мою радость при виде этого рисунка в «Вечернем Киеве». Планировалось также построить пешеходный мост через Днепр на Труханов остров.

Проект Алексея Тация. 1944 год

Премии были присуждены и розданы, но ни на одном проекте жюри не остановилось. В. Степанов, руководитель группы архитекторов, получившей первую премию, позднее вспоминал: «Наш проект реализовывать никто не собирался, хотя он нравился Хрущеву, который был в восторге от эскалаторов». Во втором туре конкурса пригласили участвовать три группы архитекторов под руководством Александра Власова, Алексея Тация и Владимира Заболотного, выполнивших проекты в закрытой части конкурса. Самая интересная разработка принадлежала А. Тацию, в которой предлагалось правую сторону улицы застроить плотно прилегающими друг к другу зданиями, а левую, высотную, – отдельно стоящими среди зелени деревьев домами, чтобы максимально подчеркнуть красоту холмистого рельефа Печерска. Эта идея позднее и была осуществлена, хотя по результатам конкурса победителя опять-таки не назвали.

В 1948 году постановлением «сверху» был положен конец неопределенности – проект застройки Крещатика поручили подготовить группе архитекторов под руководством А. Власова, который с 1944-го был главным архитектором Киева. Но в следующем году его перевели на аналогичную должность в Москву, поэтому проектированием Крещатика фактически руководил Анатолий Добровольский – главный архитектор города с 1949-го по 1955 год.

Первый дом на Крещатике начали возводить в 1949-м (он тянется от современной улицы Городецкого и соединен аркой с Пассажем). Здание декорировали узорчатой керамической плиткой и множеством деталей в стиле украинского барокко. Это вызвало огромный шквал критики. В последующей работе архитекторы старались использовать более простые формы декорирования. Проект каждого дома скрупулезно прорабатывался и нередко несколько раз менялся. В 1955 году, когда застройка в основных чертах заканчивалась и улица обрела новый облик, началась «борьба с излишествами в архитектуре». Ярким примером такого «безобразия» считались новые здания в центре Киева. На самом деле в реконструкции главной улицы столицы было использовано много новаторских идей. Из довоенной улицы с очень плотной застройкой и закрытыми дворами-колодцами Крещатик превратился в магистраль с «пульсирующим пространством» – его ширина, 75 м в отдельных местах, увеличилась до 90, 108 и 130 м! Улица была застроена как единый архитектурный ансамбль. Профиль ее стал своеобразен и асимметричен – проезжая часть 24 м, два тротуара, по 14 м каждый, отделенные от дороги рядом деревьев, с правой стороны расположился бульвар с каштанами, которые отделяли жилую застройку от проезжей части. Дома, не полностью разрушенные во время войны, были бережно реставрированы.