Текст книги "Кащей - Германарих? (СИ)"

Автор книги: Виктор Болдак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

Один Кащей или два?

Не особенно принципиальный, но интригующий вопрос: не являются ли упоминаемые Иорданом Германарих и Винитарий одним и тем же лицом. Некоторые исследователи (например, Л.Шмидт [Иордан 1997 коммент. Скржинской: 325]), основываясь на анализе текста «Гетики», отвечают на этот вопрос утвердительно.

Эти предположения, разумеется, так и остались бы предположениями, если бы не было нового источника – русской «первой» сказки о Кащее, того, что в ней есть и чего в ней нет. Как отмечалось выше (гл. I), в ней есть некоторые сведения о «Кащеевом царстве» (в отличие от других источников). А нет там никаких следов покушения на Германариха, только глухое сообщение о неуязвимости и бессмертии Кащея. Но почему? Как уже было сказано, в достоверности сообщений Иордана об этом событии трудно сомневаться – и не забудется, и искажать незачем. Если бы Кащей, «влача жизнь больного», умер даже через несколько лет после ранения, его смерть была бы однозначно приписана героям-братьям, которые, пожертвовав жизнью, отомстили за смерть сестры (поступок весьма похвальный в древнем обществе), поддержали честь своего племени перед готами и подвигом своим частично смыли пятно предательства с родного союза племен в глазах тиверцев и уличей. Это великолепный эпический сюжет, который имел все шансы уцелеть при всех переделках на протяжении 1500 лет, тем более, что он представлял достойный ответ уличам с их мерзкой былиной о «Настасье, освободившей Кащея». Но ничего этого нет, всякое упоминание об этом эпизоде выброшено из сказки, а вместо этого вставлено о «дубе у моря, сундуке на дубе» и т.п. Но все странности исчезнут, если предполжить, что в действительности Кащей не умер от раны. Он упал под ударом меча, был отнесен к себе во «дворец» и прожил еще годы, становясь все более зловредным и опасным, а умер, наконец, от очевидно внешней причины – гуннской стрелы, попавшей в голову.

Если принять эту версию, тогда проясняется вся путаница в источниках. Братья княгини Лебеди перестают быть безупречными героями, а приобретают даже комические черты («Недоумки полорукие, столетнего старика зарезать не сумели! Ума нет – считай, калека!» или в «Старшей Эдде»: «Ты, Хамдир, смел, да смышленным ты не был – обездолены те, в ком ума не хватает» [Западноевропейский эпос 1977: 239]). Для русской волшебной сказки не характерны такие персонажи – ни в один из семи типов сказочных героев «полорукие богатыри» не вписываются. Поэтому братья исчезли, сестра благополучно спаслась, а вместо «белых пятен» появились общераспространенные сюжеты на тему: люби животных, и они тебе помогут. Аммиан Марцеллин, вероятно, получал из этой забытой богом окраины довольно противоречивые сообщения, вроде: «гунны напали на земли царя Эрменриха и имели большой успех, Эрменрих получил рану, но не в бою, после чего царем был избран Витимир». Для римлянина-язычника – автора или его информатора – самоубийство было естественным выходом из затруднительного положения, а факт смерти непреложно доказывался избранием нового «царя». Для римлянина IV века было немыслимым, чтобы новый властитель мог оставить живого предшественника в его «дворце», окруженного только рыдающими родственницами и не попытался бы его дорезать (пример – печальная судьба императора Диоклетиана, отрекшегося от престола: бывшему императору умереть своей смертью не дали).

Итак, Аммиан Марцеллин написал то, что написал. И Иордан был хорошо знаком с его трудом, если не непосредственно, то через многочисленных компиляторов. Мысль о том, что великий Германарих мог покончить с собой, оскорбляла лучшие чувства набожного христианина и была оставлена, но само сообщение о смерти «Эрменриха» при вторжении гуннов казалось убедительным автору, тем более что у него самого в руках был более, чем противоречивый клубок легенд и преданий готов. И версия о том, что могучим союзом остроготов мог править железной рукой не богатырь-атлет, а немощный больной старик, казалась им немыслимой и даже оскорбительной. К тому же, перед готами VI века, как и перед римлянами IV века, стоял тот же неразрешимый вопрос: как могло быть, чтобы ни «Витимир», ни масса других «королей», упоминавшихся, несомненно, в готских преданиях после «Германариха», но до «Винитария», не дорезали этого Германариха-Винитария, если это одно и то же лицо, и если это лицо лежало раненным и не имело достаточно воинов для защиты. Все события VI века говорили о невозможности уцелеть для такого «короля». И Иордан написал то, что он написал.

Но Кащей не умер. Он лежал в своем скромном «дворце», окруженный только женщинами (впрочем, может быть, и попал в плен к славянам, как об этом пишет Саксон Грамматик, см. гл. I), а вожди готов о нем забыли именно потому, что больной старик не мог, как тогда считалось, стоять на дороге у воина. Другие заботы были у вождей: гунны и молодые конкуренты. Но когда последний из честолюбивых вождей (тех, кто не ушел на запад) пал в битве или был вынужден сдаться гуннам, создалась весьма своеобразная ситуация. Все оставшиеся в живых молодые вожди имели за плечами длинный список поражений, а также, наконец, «подписание капитуляции» перед гуннами. Единственным непобедимым и несокрушимым вождем, с которым готы могли связывать свои надежды на реванш и на победу, был Кащей, несколько оправившийся от ранения. В это трудно поверить, но надо осмыслить фразу Иордана: «Винитарий ... с горечью переносил подчинение гуннам». Читать лучше не «Винитарий», а «остроготы». И надо только представить чувства «варваров» времен Великого переселения народов, которые массами гибли в бестолковых грабительских походах, нанимались к римлянам, истребляли друг друга, чтобы представить всю их страстную жажду реванша, все негодование, в которое их приводило мягчайшее «подчинение гуннам» (однако, твердо запрещающее грабительские войны). И, если представить себе всю эту смесь унижения и ярости у готов, можно понять, почему полумертвый Кащей (однако, вероятно, не понесший до того ни одного памятного поражения и даже перед гуннами не он капитулировал) стал настоящим спасителем для готов, стал, действительно, королем без кавычек, каким он, разумеется, никогда не был до «первой» войны с гуннами, когда он только более или менее удачно маневрировал между интересами честолюбивых головорезов. Теперь все было по-другому. Все вожди, кроме самых молодых, были запятнаны позором поражений, а «горечь» остроготов и их вера королю-спасителю были так велики, что они, вероятно, спокойно воспринимали даже казнь Кащеем непокорных вассалов (весьма вероятно, что четвертование росской княгини Лебеди и распятие уличского (или тиверского) князя Буса имели свои аналоги и для слишком самостоятельных готских вождей – см. выше о легендах про Дитриха Бернского). С таким народом и с таким государством можно было начинать новую войну. И она началась – об этом далее.

Сведения, содержащиеся в фольклоре германских народов, как будто противоречат версии об отождествлении Германариха с Винитарием. В самом деле, нигде в преданиях не погибает от ранения гуннской стрелой в голову ни герой, носящий имя, сходное с именем исторического Германариха, ни герои, хоть сколько-нибудь на него похожие. Сигурд и Зигфрид погибли от предательского удара (причем, отнюдь не метательным оружием), Ёрмунрекк и Хильдебранд получили только несмертельные раны, а Эрманерих, кажется, и вообще умер своей смертью (в полном соответствии с сообщением Иордана). Однако, надо знать особенности германского героического эпоса, который воспевает гибель героев в бою или от руки предателя, но отнюдь не берется составить связное изложение (об этом см. Приложение). В предыдущей главе говорилось, что на славян гибель Кащея и последующая капитуляция готов произвели потрясающее впечатление именно своей неожиданностью. Для остроготов, деморализованных постоянными неудачами, гибель верховного вождя была только мелкой подробностью их катастрофического состояния. Бесславная смерть Германариха от случайной стрелы в случайной схватке нисколько не вдохновляла певцов на сочинение об этом героической песни (ср. как Иордан отозвался о «ничтожной смерти», «постыдном конце» Аттилы [1997: 109]; можно добавить, что эта смерть весьма вольно была отражена в германском эпосе, а в «Песни о Нибелунгах» король Этцель не умирает вовсе, как и Ёрмунрекк в «Эдде»). Общая же непопулярность этого вождя также нисколько не вызывала у них желания приписать ему подвиги фантастические или совершенные кем-то другим.

Косвенным подтверждением того, что Германарих в последние годы жизни обладал очень слабым здоровьем, является наличие в фольклоре упомянутых ранее зловредных «Бикки, советника Ёрмунрекка» в «Старшей Эдде» [Западноевропейский эпос 1977: 207, 234], «ярла Бикки» в «Младшей Эдде» [2005: 77-78] и «Зибиха, канцлера Эрманериха» (см. выше). Если считать русскую былину о Даниле Ловчанине восходящей к этому сюжету (см. гл. I), то и там есть отвратительный княжеский советчик Мишатычка Путятин (Визя Лазурьевич и т.д.) [Пропп 1999: 397-407]. Столь редкое единодушие источников может говорить только о том, что у Германариха действительно был некий Бикки-Зибих-Визя, который выполнял при вожде административные функции (но не военные – канцлер в Средние века с военными делами не был связан, эту должность занимало обычно духовное лицо). То, что это второстепенное лицо единственный раз в эпосе вышло на первый план, отодвинув воинов и военачальников, говорит только о том, что вождь не мог сделать многого сам и нуждался во «втором я».

Начало «второй» войны

Иордан пишет [1997: 107-108]: «Про них [остроготов] известно, что по смерти короля их Германариха они, отделенные от везеготов и подчиненные власти гуннов, остались в той же стране, причем Амал Винитарий удержал все знаки своего господствования. Подражая доблести деда своего Вультульфа, он, хотя и был ниже Германариха по счастью и удачам, с горечью переносил подчинение гуннам. Понемногу освобождаясь из-под их власти и пробуя проявить свою силу, он двинул войско в пределы антов и, когда вступил туда, в первом сражении был побежден, но в дальнейшем стал действовать решительнее и распял короля их Божа с сыновьями его и с семьюдесятью старейшинами для устрашения, чтобы трупы распятых удвоили страх покоренных». Этот отрывок из Иордана издавна толковался весьма неоднозначно, и, действительно, текст оставляет простор для самых разных суждений. Археология мало что может к этому добавить, разве что фиксирует разгром черняховских укреплений на Днепре «приблизительно в середине IV века» [Рыбаков 2001: 37]. Чтобы составить связный рассказ об этом событии, повлекшем большие последствия, следует привлечь сведения из фольклора отдельных славянских племенных объединений.

1.Россы. События, послужившие прототипами сюжета их «первой» сказки, заканчиваются во время «первой» войны. Из неодобрительного отношения былины уличей к «Настасье», казалось бы, можно сделать вывод о восстановлении союза россов с Кащеем и о их активной помощи ему. Теоретически это можно себе представить («оживший» Кащей кается перед россами в убийстве их княгини и ее братьев, обещает больше так не делать, жалуется, что и сам от этого дела пострадал чрезмерно, намекает, что ему было за что обижаться и т.д. и т.п.; а россы, увязшие в ссорах с соседями уличами, решили, что «мертвых нам не кресити» и совершили свое очередное «вероломство»), однако, такой вариант содержит слишком много совпадений и повторов, чтобы быть похожим на правду. Вероятно, дело было проще: россы, разорвав союз с Кащеем в прошлую войну, так и не сумели снова сблизиться с уличами. И у последних, судя по былине, остались какие-то весьма мрачные воспоминания о прежней «службе» россов у Кащея и, как было сказано, общие тенденции разложения первобытного общества в Европе влекли за собой разрыв всяких племенных и межплеменных связей. Неудивительно, что россы так и остались нейтральными, не оказав никакой помощи уличам, еще более усилив негодование последних (впрочем, в этом явно были виноваты обе стороны и, возможно, некоторое, по старой памяти, влияние Кащея, которому это было крайне выгодно).

2.Уличи. Трудно сомневаться, что от этого похода «Винитария» они пострадали больше всего – это и их географически наиболее близкое расположение по отношению к готскому Приазовью, и данные археологии, и сюжет былины. Там речь идет не просто о поражении героя в бою, но и о пленении его, а также ведутся активные поиски «козла отпущения», каковой и находится в лице Настасьи (россов). Имела ли место капитуляция уличей перед готами – вопрос довольно сложный. С одной стороны, в былине ясно говорится, что Иван Годинович был «связан», а с другой – что это за капитуляция без контрибуции? Черняховцы были более, чем платежеспособным народом по сравнению с обедневшими готами, жадность последних к серебру и золоту общеизвестна, а если бы по договору уличи отдали Кащею хотя бы полмешка серебряных монет, то это не могло не найти стократно преувеличенное отражение у Иордана. Упоминание в «Слове о полку Игореве» о «готских девах, звенящих русским золотом», скорее относится к пиратской охоте Кащея за «золотыми рыбками» – темы, весьма болезненной для россов IV века. В общем, как бы то ни было – все уличи капитулировали, или часть племен капитулировала, или никто не капитулировал, а стали разбегаться кто куда, оставив Кащея бесноваться с захваченными пленными, не особенно и важно. Несомненно, что готы разгромили уличей, захватили немалую добычу (но не золото и не серебро) и двинулись вниз по Днепру в земли тиверцев.

3.Тиверцы. Для восходящей к союзу тиверцев «второй» сказки характерны позднее знакомство героя с Кащеем и более спокойное отношение к нему. Если в былине Кащей напал, потом был связан, а затем был освобожден и т.д., то в этой сказке и все-то действие начинается с момента освобождения его. И, если в других источниках Кащей – просто ходячее воплощение зла, то тут он, собственно, ничего не имеет против самого героя. Марья Моревна захватила Кащея в плен, сковала цепями, потом, наоборот, он ее похитил. Герой, получается, вмешался в чужую войну, но и тут Кащей, в благодарность за оказанную ему услугу, дважды щадит его и рубит на куски, только догнав в третий раз. Видимо, так оно и было. Кащею ни к чему было связываться с объединенными силами всех черняховцев (вероятно, был уже большой и горький опыт). После того, как откололись россы (с участием Кащея или без него), последний решил разбить уличей и тиверцев поодиночке, постаравшись уверить тиверцев в своих мирных намерениях и напав на уличей. План не сработал или сработал не полностью, и ополчение тиверцев все-таки подошло на помощь собратьям (иначе и тиверцы также были бы прокляты в былине). Одержав победу над уличами и, возможно, над отрядами тиверцев, подошедших на помощь, Кащей двинулся на земли самих тиверцев – собственно, это и было целью войны: уйти из степей Приазовья, совершенно беззащитных от набегов гуннской конницы (во «второй» сказке говорится, что Кащей, вися на цепях, страдал от жажды (часто – и от голода), а напившись, набрал такую силу, что стряхнул все цепи) в лесистые долины сначала Днепра, потом – Днестра и Дуная. Это была для Кащея единственная возможность устоять против гуннов, а разгром уличей – вероятно, самого враждебного для готов союза черняховцев (ввиду их близости к готам и ввиду того, что германцы IV века с соседями по-хорошему жить не умели) – должен был позволить разгромить оставшихся без союзника тиверцев и решить эту проблему. Последнее не удалось. Те скудные сведения, которые мы имеем об этой войне, говорят о том, что она окончилась там же, где началась – в долине нижнего Днепра. Если в «первую» войну часть остроготов сумела уйти за Днестр, то «Винитарий» не увидел ни Дуная, ни, вероятно, даже Днестра. После первых успехов готов война перешла в затяжную фазу. Это, впрочем, неудивительно. Судя по данным археологов, на земле тиверцев был один из двух крупных сгустков черняховских поселений и два меньших (из трех), а у уличей – только один меньший; очевидно, тиверцы превосходили уличей по численности населения более, чем в три раза (см. выше и [Рыбаков 2001: 24]). Во «второй» сказке есть эпизод, где герой, чтобы победить Кащея, отправляется к Бабе Яге (аланам), чтобы получить волшебного коня. Не говорит ли это о попытке использовать гуннскую тактику против готов еще до прихода самих гуннов?

Теперь о «короле Боже» Иордана. Проще всего считать это имя титулом – «князь бужан» (то есть племени, жившего на реке Южный Буг). Тогда получается, что этот тиверский вождь (возможно, он же и князь всего союза тиверцев) был взят в плен и казнен во время похода тиверского корпуса на помощь уличам, или уже в устье Днепра, или при попытке Кащея развить наступление к самому Южному Бугу. Однако, едва ли стоит делать такие далеко идущие выводы из одного слова, да еще и искаженного иноязычной передачей. Весьма возможно, что Бож (Бус, см. выше гл.I) – всего лишь личное имя вождя уличей. Полное имя – Богуслав, Боислав и т.п., а уменьшительное (чего вы хотели для разбитого и плененного вождя?!) будет Бойша, Буйша, Буса, Бус и др. Тогда слова Иордана можно понимать буквально: Кащей схватил вождя уличей и казнил его на страх другим.

Еще одна его фраза Иордана: «[Винитарий – В.Б.] в первом сражении был побежден, но в дальнейшем стал действовать решительнее...» Что бы это значило? У германцев того времени были три степени «решительности» при ведении войн:

1. Военные вожди идут в поход только со своими малочисленными дружинами.

2. По решению народного собрания (собраний) объявляется о созыве всеобщего ополчения. Часть воинов остается охранять поселки, скот и посевы, а остальные идут против врага.

3.Все племя, включая женщин и детей, выступает в поход, покинув дома и землю, ведя с собой скот. Так (см. цитату ниже), например, сделали кимвры и тевтоны еще в конце II в. до н.э. Излишне говорить, что такое племя не является племенем скотоводов-кочевников. Хотя во многих странах Западной Европы можно круглый год содержать скот на подножном корме, но кочевой образ жизни и кочевое скотоводческое хозяйство требует многими веками отточенных навыков (пример Азии показывает, как долго и тяжело рождалась там культура круглогодичного кочевого скотоводства [Гумилев 2002: 67-68]). В данном случае скот – это просто запас продовольствия на четырех ногах, требующий постоянного пополнения. Поражение в бою этого племени означает полную его гибель – табор с женщинами и детьми попадет в руки врага, а рассеянные остатки воинов будут быстро истреблены так долго ограбляемыми соседями. Но даже ничейный результат в бою несет ту же гибель – мучительную смерть от голода в случае невозможности ограбить другое племя. Вполне понятно, что, когда все воины племени собраны в одну массу и им отрезан путь к отступлению, то и победа им достается гораздо легче, чем при степени №2.

Как именно действовал Кащей до его разгрома уличами (возможно, при помощи тиверцев) и как после? Вариант с малочисленными дружинами можно отбросить даже для начала войны – это не был грабительский набег, это была война на уничтожение союзника гуннов, война с целью вырваться из ловушки голых степей Таврии. Так что, вероятно, на уличей пошло в поход все ополчение готских племен, а после поражения, когда жажда реванша достигла апогея и вера в непобедимость Кащея заколебалась, этот последний построил весь народ по «третьему варианту» (кстати сказать, это было и разумно – эвакуировать мирное население из степей в предвидении карательного похода гуннов). Помимо других преимуществ такого боевого порядка, это позволяло нанести по славянам внезапный удар в самое неподходящее для земледельцев-черняховцев время – во время пахоты и сева или во время уборки урожая (или апрель, или июль-август). Выше уже говорилось о сугубо мирном характере славянского общества того периода. Нападение врага в разгар страды, да еще после одержанной над ними крупной победы (даже Иордан не стал о ней умалчивать) должно было так поразить воображение земледельцев, что могло привести в замешательство всех уличей (а корпус тиверцев и вообще не успел на помощь, если и пошел), что делает победу остроготов, ставших профессиональными воинами-грабителями, неудивительной.

Можно высказать предположение, что события IV века и легенды вокруг этих событий нашли преломление в одном позднем русском источнике. В «Сказании о Мамаевом побоище» говорится, что, собираясь в поход на Русь, Мамай запретил своим подданным сеять хлеб – «будите готовы на рускыа хлебы!» [Воинские повести Древней Руси 1985: 204]. Излишне говорить, что реальный Мамай в 1380 году не давал столь абсурдного приказа, обесценивающего плоды победы. В любом случае, столь неадекватное поведение хана должно было найти отражение во многих русских и восточных источниках. Тут может иметь место один из трех вариантов: либо Мамай и сказал нечто подобное, но не как приказ, а как лозунг; либо поработали русские сказочники от «исторической» литературы (но на начало XV века, когда писалось «Сказание», данный жанр ещё не был так распространен); либо же мы имеем дело с часто встречающимся в фольклоре переносом сюжетов и мотивов на другое время (в данном случае – на тысячу лет вперед).

Подытоживая результаты первой фазы «второй» войны, можно сказать, что после 380 года (в этом году последние везеготы ушли за Дунай; если бы война началась раньше, то, несомненно, они бы постарались принять в ней участие) огромный табор остроготов (или несколько таборов) переправился через Днепр в районе большой излучины и, сокрушая все на своем пути, прошел по правому берегу реки «до самого синего моря» и застрял где-то между устьями Днепра и Днестра. Кампания была для Кащея проиграна.

С весьма малой степенью достоверности поход «Винитария» можно датировать еще и так. Иордан пишет, что Германарих умер на сто десятом году жизни. Если предположить, что точного счета годам вождя никто не вел, то скорее эти 109 лет можно разделить на 100 лет (эпическое круглое число) – до ранения в 375 году и 9 – от этого ранения до удара гуннской стрелой в голову во «второй» войне. Последнее событие можно, таким образом, датировать 384 годом. Гунны пришли с карательным походом «в течение одного года» после нападения на антов, сама война против гуннов могла продолжаться год-два. Таким образом, выступление готов в поход произошло в 381 или 382 году.