Текст книги "Проходная пешка"

Автор книги: Виктор Каннинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Тронув Бернерса за плечо, Рейкс безмолвно двинулся вперед, на ходу надевая перчатки. Мужчины старались держаться кустов, избегая посыпанную гравием дорожку. Наконец остановились футах в десяти от дома, так близко, что можно было различить изгиб оконного переплета на первом этаже – в окне гостиной. Они могли обрисовать каждый стоящий там стул, каждую ложку или рюмку.

Гравий подходил к самому дому, следов не оставалось. Главный ствол глицинии был в фут толщиной, прочный и шершавый. Подняться по нему проще простого. Рейкс полез вверх, чувствуя, как подрезанные ветки царапают лицо. Ступив на карниз, он выбрался на крышу веранды и подождал Бернерса. Его руки в перчатках белели в темноте.

Насторожившись, мужчины постояли немного бок о бок, словно подпускали тьму поближе, пытаясь понять, насколько она опасна, а потом, убедившись – бояться нечего, двинулись по крыше. Миновали окна главной спальни, ванной, гостиной и вот уже приблизились к чуть заметному серебристому свету в одном из окон кабинета. Центральные створки имели около метра в ширину и метр двадцать в высоту. Одна, с поднятым бронзовым запором, была приоткрыта.

Рейкс распахнул окно, ступил на подоконник, отодвинул штору и вошел в комнату. На миг свет ослепил его, но он быстро освоился.

Вполоборота к нему стояла Белла с телефонной трубкой в руке. Ее побелевшее лицо, казалось, затвердело от напряжения, подкрашенные губы застыли. На столе лежали исписанные листки, овальное серо-белое мраморное пресс-папье смахивало на вымершую планету. Большая ваза с пламенно-алыми азалиями стояла на подставке красного дерева у дубовой двери бункера.

В кабинет влез и Бернерс, задел Рейкса рукой, проходя мимо, чтобы запереть входную дверь.

Белла положила трубку и кивнула в сторону бункера. Рейкс подошел к нему и встретил Сарлинга, выходящего с зеленой папкой под мышкой. Обхватил старика за плечи и, воспользовавшись его замешательством, легонько вытолкнул из дверного проема в комнату.

– Не кричите, вас все равно не услышат.

– Вы, разумеется, узнали, что стены здесь звуконепроницаемые, – почти равнодушно отозвался Сарлинг.

– Могу даже сказать, какая фирма их возводила, и во что это обошлось, – заметил Бернерс. Он взял у старика папку и положил на стол.

– Здесь светокопии, – сказала Белла. – Он собирался отвезти их в Лондон, оставить до утра в сейфе компании. Я только что вызвала машину.

Сарлинг, притаившись у стола, обескураженный, но внешне спокойный, взглянул на Беллу и, желая, вероятно, скрыть за словами страх, спросил:

– Пока мы говорили… все это время… ты знала, что они на улице?

– Да.

Он пожал плечами, взглянул Рейксу в глаза и сказал со своей ужасной ухмылкой:

– Она вам хорошо послужила. Надеюсь, вы вознаградите ее сполна.

Рейкс вынул из кармана рукавицы и подал Сарлингу:

– Наденьте.

– Вам нужно открыть еще один бункер?

– Вы же прекрасно понимаете. А поранить палец можно любым острым углом.

– Я уже подумал об этом.

Сарлинг надел рукавицы. Рейкс связал ему руки мягкой пеньковой веревкой – туго, но кожу не перетянул. У Сарлинга не должно быть ни синяков, ни ссадин.

Бернерс взял со стола зеленую папку и сказал:

– Она заперта.

– Ключ у меня в правом кармане, – ответил Сарлинг. Рейкс выудил у него из пиджака ключ и подал Бернерсу.

– Проверьте, есть ли там наши досье.

Бернерс открыл папку, порылся в конвертах, на каждом из которых стояло чье-то имя.

– Там есть и мое, – вмешалась Белла.

– Они возьмут его себе, – усмехнулся Сарлинг. – Ты просто сменишь хозяев. Все равно не вырвешься.

Бернерс вытащил из папки конверт и подал Белле, даже не взглянув на нее.

– У них будет еще одно твое досье.

– Неужели нельзя по-другому? Энди… – пробормотала она, теребя конверт. – Ведь ты можешь что-то придумать…

Услышав свое имя, Рейкс подавил внезапную ярость. Дура!

– Все уже сделано.

Он оттолкнул Сарлинга от стола, размотал длинную альпинистскую веревку и начал вязать из нее сбрую для Сарлинга, шлейку, чтобы спустить его в окно.

– Вот они. – Бернерс держал в руке два конверта.

– Возьмите все. Спрячьте в портфеле. А папку оставьте, – бросил Рейкс. Потом обратился к Белле: – Ты давно вызвала машину?

– Только что.

– Где его шляпа и пальто?

– В прихожей.

– Сходи принеси.

Бернерс выпустил ее и снова запер дверь.

На Беллу Рейксу было наплевать. Как и все остальное в этом доме. Он просто действовал, как было продумано заранее, подчинялся безоговорочно одному лишь плану. Потому, наверно, его так резануло это «Энди»… Бернерс поймет. Они с Бернерсом умели извлекать многое из пустяков. Так же, конечно, работали Сарлинг и Вюртер.

Рейкс достал носовой платок и показал его Сарлингу:

– Вытащу, как только сядем в машину.

Старик кивнул и произнес печально:

– Вы пришли раньше, чем я ожидал.

Рейкс взял его за руку, нажал его пальцем кнопку в стене, и бункер закрылся. Затем сделал из платка кляп и засунул его в рот Сарлингу.

В дверь постучали. Бернерс открыл, и в кабинет вошла Белла с котелком и пальто Сарлинга.

– Я ухожу, – сказал Рейкс Бернерсу. – Помогите мне.

Он пролез через окно, Бернерс помог вытащить Сарлинга. Старика подтянули к карнизу. Рейкс спустился по стволу глицинии, а когда ноги Сарлинга повисли в воздухе, обхватил их. Он не хотел, чтобы Сарлингу, брыкаясь, удалось разбить окно первого этажа.

Старик ступил на землю, покачнулся, но Рейкс поддержал его. Бернерс бросил свой конец веревки, а следом – шляпу и пальто, которые принесла Белла. Рейкс накинул пальто на плечи Сарлингу, насадил на голову котелок. Потом обмотал веревкой руки старика, взял его под руку и повел в темноту.

Они прошли парк тем же путем, каким Рейкс и Бернерс подбирались к дому, миновали высокие корабельные сосны – мертвые иглы прохрустели под ногами, – прошли в мягкой тьме у спокойной воды пруда, по подстриженному газону, где тишина неожиданно взорвалась блеянием горстки овец, а потом через рощицу, дышавшую запахом сырой листвы, направились к воротцам, выходящим на проселочную дорогу. Здесь Рейкс снял с Сарлинга веревочную сбрую.

Они ждали. Туман клубился у деревьев, ложился на ветви, а потом медленно стекал росой на землю. Вдали проехала машина, осветив серебристые пятна лишайника на старых воротах. Часы на далекой церкви пробили десять. До Лондона три часа езды. Время самое подходящее: движение невелико, нет возни у светофоров, где праздные водители шарят глазами по сторонам, оценивают другие автомобили и тех, кто в них сидит.

Подъехали Белла с Бернерсом. Фары погасли, только двойные точки подфарников выхватывали из темноты клочья плывущего тумана.

Рейкс вывел Сарлинга из ворот. Бернерс вышел из машины и помог усадить старика. Белла сжимала руль, смотрела вперед.

– Вы поедете в другой машине, – сказал Рейкс Бернерсу.

Тот молча пошел назад.

За рулем сидит Белла. Щетки безуспешно пытаются бороться с туманом, сгустившимся до измороси. В зеркале Белле виден Сарлинг, уже без кляпа. Он забился в самый угол и сидит, опустив глаза. Рейкс рядом с ним облегченно распахнул плащ, расслабился и закурил, но то и дело косит глазами на старика. «Зачем я подошла к окну, раздвинула шторы и подняла запор? Тогда во мне жила другая Белла, иная женщина, совсем незнакомая. Я повиновалась ей помимо воли».

Когда Сарлинг садился в автомобиль, Рейкс предупредил, что попытайся он привлечь к себе внимание, его тут же запихнут под сиденье и накроют чехлом от машины. Вот уже час они едут в полном молчании. Винчестер остался далеко позади, и субботняя дорога совсем опустела. Одинокие ночные автомобили встречались все реже.

– Белла, – вдруг тихо позвал Сарлинг.

Она посмотрела на него в зеркало и снова перевела взгляд на дорогу. Желтые фары осветили поворот, колеса мерно шуршали по асфальту.

– Да?

– Я завещал тебе пятьдесят тысяч фунтов.

– Ну и что?

– Никто не хочет умирать. Я знаю, Рейкса упрашивать бесполезно, но, может, удастся уговорить тебя…

– А я все жду, когда он начнет этот разговор, – откликнулся Рейкс.

– Белла, я должен поговорить с тобой. Помоги мне. В чем-то это, возможно, даже твой долг передо мной. Если бы не я, ты бы кончила жизнь в тюрьме.

– Может быть.

В зеркало она мельком увидела, как Сарлинг неуклюже провел рукавицей по лицу.

– Белла, тебе так просто спасти и себя, и меня. Ты же не хочешь впутываться в убийство, правда?

Конечно, она этого не хотела, да было ухе поздно. Что она могла ответить, сидя здесь сама не своя, не зная, к чему это приведет, желая одного – чтобы поскорее кончилась эта поганая ночь. Она закусила губу, сосредоточилась на дороге, не хелала думать ни о чем. Пыталась приковать внимание к ночным подробностям шоссе, возникающим в свете фар: громаде железнодорожного моста, гладким черным плитам стального парапета, серебристым шляпкам заклепок, белой полосе, уходящей в бесконечную тьму.

Рейкс негромко сказал:

– Конечно, она не желает впутываться в убийство. Я тоже. Но мы уже замешаны в нем, и впутали нас вы, Сарлинг. Это было давно, еще тогда, когда вы с Вюртером стали коллекционировать досье на мужчин и женщин. Вам бы собирать старые картины или еще что-нибудь в этом духе… но только не людей. – Он презрительно хмыкнул. – Хотите, расскажу о вашем предложении? Он даст тебе сто тысяч, Белла. В понедельник утром. А чтобы получить их, нужно только заехать в канаву. Забуксовать, врезаться в столб. Что-нибудь этакое – и он свободен. – Рейкс говорил беззлобно, спокойно, равнодушно, не повышая голос. – И в понедельник утром ты получишь сто тысяч и досье в придачу. Если захочешь, он даст тебе больше – двести тысяч, Меон парк, весь мир. Он предложит тебе все, что пожелаешь, – в понедельник утром. Но ты же прекрасно знаешь, что произойдет, когда настанет этот понедельник, правда? Ты снова сядешь за машинку и станешь отстукивать какой-нибудь отчет. А в понедельник вечером, чтобы посыпать твои раны солью, он войдет к тебе и, хочешь ты этого или нет, заставит раскинуть перед ним ноги. Конечно, если ты согласна так жить, пожалуйста, никто не неволит.

– Хватит! – воскликнула она. – Больше ни слова обо мне!… Умоляю – ни слова.

Сзади воцарилось молчание.

Прошло много времени, так много, что, когда Сарлинг наконец усмехнулся в ответ, она с трудом связала это со сказанным Рейксом.

– Вы, конечно, правы, Рейкс, – сказал он, – я пообещал бы весь мир, а потом урезал бы выкуп, но не так сильно, как обрисовали вы.

– Сидите смирно и оставьте Беллу в покое. Своей болтовней вы отвлекаете ее от дороги.

Теперь Белла действовала как автомат, подчиняясь установленным правилам мрачной игры в убийство. Временами слышала сзади разговор, но не вслушивалась. Нарочно закрыла дорогу мыслям о предстоящем, везла Сарлинга обратно в Лондон, и все. Они поставят машину в гараж у дома, Сарлинг поднимется в спальню, а утром выяснится, что он умер во сне. Так это должно выглядеть для всех, а раз для всех, значит, и для нее. Сарлинг умрет во сне.

Машина остановилась у ворот, когда часы показывали три четверти первого ночи. Белла вышла, открыла ворота, загнала машину в гараж.

Когда она пошла закрывать ворота, из темноты выступил Бернерс, все еще одетый, как Сарлинг. Не сказав ни слова, он отдал Рейксу плетеную корзинку и взял у него портфель старика.

Бернерс и Белла направились в дом. Перед входом горел тусклый голубой фонарь. Рейкс тем временем повернулся к Сарлингу, достал из кармана кляп-платок. Тут старик вдруг спросил:

– Вам нечего сказать мне?

– Нечего.

– Другой на вашем месте ответил бы: «Простите, нечего».

– Другой на вашем месте попытался бы спастись.

– От вас не спасешься. Все ясно – я приговорен. Не к смерти, а к вашей безжалостности. Я не обманулся в вас, а потому, прежде чем затыкать мне рот, дайте сказать пару слов. Вы берете мою жизнь, значит, становитесь моим должником. А долг, знаете ли, платежом красен, верно?

– Нет.

– Две просьбы. Первая, возможно, не так уж важна. Это вопрос чувств. Постарайтесь сохранить жизнь Белле. Не будь ее, вы бы сейчас здесь не изгалялись. Будьте к ней великодушны, если сможете. Ведь мы, негодяи, пользовались ее добротой. Отпустите Беллу. Ради нас обоих.

– А вторая? – В голосе Рейкса не было любопытства, одно нетерпение.

– Вы догадываетесь? Я даже не прошу об этом, не могу. Но вы и так выполните ее. Я уверен.

Рейкс не ответил. Он засунул кляп в рот Сарлингу, понимая, что в последнюю секунду тот может закричать в надежде, что в доме не все спят, завязал платок на затылке и освободил ноздри, чтобы можно было дышать.

Он вышел из машины, оставив в ней старика. Но это был уже не Сарлинг, не человек, о нем нужно было думать только как о последней преграде на пути к свободе. А старик смотрел ему прямо в глаза откуда-то из-под котелка. Рейкс заметил, как дернулось его тело, напряглись руки, пытаясь освободиться от пут, качнулась голова, отчего котелок смешно сдвинулся на самые брови. Рейкс вывернул чеку и бросил капсулу в корзину. Закрыл крышку и поставил корзину на сиденье. Едва захлопнув дверцу, Рейкс услышал как капсула негромко разорвалась.

Он пошел в дом. Шагал в голубом свете осторожно, но уверенно, как продвигался бы даже в кромешной тьме. Открыл дверь и вошел в заднюю прихожую, знакомую по фотосъемкам Беллы, линиям и символам Бернерса на бумаге. Впотьмах ступил на кокосовый половик и сел, быстро проверив кончиками пальцев, на месте ли стул.

Рейкс стал ждать. Его не интересовало, что происходит над ним, где хозяйничают Белла и Бернерс, или в гараже, где находится Сарлинг. Телом он был на Парк-стрит, а мыслями в Альвертоне – думал, как восстановить заброшенный летний домик.

Час спустя пришел Бернерс и, ни слова не говоря, положил ему руку на плечо.

– Ну? – спросил Рейкс.

– Бейнс вышел посмотреть, не надо ли чего хозяину. Он видел меня только со спины. Мисс Виккерс его отослала. Все складывается как нельзя лучше.

Они спустились в гараж, подошли с двух сторон к машине, распахнули обе передние дверцы, потом вернулись в прихожую, подождал! еще пятнадцать минут. Действовали, опираясь на точное знание свойств газа ГФ I.

Через четверть часа в гараже пахло только бензином и маслом. Сарлинг полулежал на заднем сиденье. Рейкс с помощью Бернерса вытащил старика, взвалил на плечи. Бернерс пошел вперед с котелком Сарлинга в руках, а свой так и не снял.

Они миновали темную прихожую и коридор, попали в тускло освещенный главный холл, поднялись на второй этаж. Их шаги заглушал ковер парадной лестницы. Квартиры слуг были под самой крышей.

Вверх по ступенькам, в первую дверь направо – в кабинет. Шторы опущены, дубовая дверь бункера уже открыта. Бернерс сдвигает защитную пластинку, берет левую руку старика, снимает рукавицу и осторожно прижимает большой палец к хромированной поверхности.

И вот уже Рейкс оттащил Сарлинга от бункера. Бернерс сдвинул главную пластинку, фотоэлемент сработал, и дверь скользнула в сторону.

– Помогите мне отнести его, – попросил Рейкс. – Досье заберем потом.

– Верно. – Бернерс кивнул.

Они бережно, «по-товарищески», взяли Сарлинга под руки, пронесли его через узкий коридор в спальню, положили на кровать. Вернерс ушел.

Из темного угла за ночным столиком вышла Белла и заперла дверь спальни. Рейкс тем временем начал раздевать Сарлинга. Он поднял голову и попросил:

– Помогите мне.

– Не могу. Я боюсь к нему прикоснуться.

Она уже изгнала Сарлинга из мыслей. Даже белье, которое старше надевал, ложась спать, она выложила отвернувшись, словно готовила его кому-то незнакомому.

– Иди сюда, – тихо позвал Рейкс. – Посмотри на него. Он ничто, не человек, а просто вещь, которую мы должны привести в порядок. – Рейкс взял девушку за подбородок, крепко сжал его. – Ты сделаешь все, что я скажу. Расшнуруй ему ботинки.

К одной подошве прилип сырой дубовый листок. Белла машинально сунула его в карман платья. Через неделю она с недоумением обнаружит высохшие крошки с прожилками.

Они переодели Сарлинга в пижаму и чулки, положили поудобнее на кровать. Рейкс смял подушки и простыню. Тело Сарлинга было все еще мягким, и Рейксу вспомнился разговор с Бернерсом о том, как остывает и коченеет труп, о том, что в первые шесть часов его температура падает на два с половиной градуса в час… Сарлинг окоченеет как раз тогда, когда Бейнс придет его будить. Смерть во сне. Время остановки сердца – около часа ночи. И все естественно. Кроме, пожалуй, самой смерти, хотя и она вполне закономерна для человека, стремившегося управлять людьми, как марионетками в балагане. Горе тому, кто пытается повелевать другими.

Белла складывала и убирала одежду Сарлинга, как это сделал бы он сам, если бы поздно заявился домой.

– Заканчивай побыстрее, – сказал Рейкс. – Прими три таблетки снотворного и ложись спать.

Она стояла с рубашкой Сарлинга в руках и рассеянно вынимала из рукавов запонки. Рейкс обнял Беллу, задел сухими губами сухие губы, ласково потрепал по щеке, повернулся и ушел.

Он спустился в гараж. Бернерс, теперь уже без усов, ждал его, держа под мышкой пачку форматных листов толщиной в фут – досье. Рейкс вынул из машины плетеную корзинку, открыл ее, оглядел осколки на брезентовом дне, а потом проверил, не осталось ли чего на заднем сиденье; вынул пепельницу, высыпал в платок окурки трех сигарет, выкуренных в пути. Разумеется, все это он проделал в перчатках.

Досье положили в корзинку. Любого человека, идущего задними дворами и переулками без четверти три ночи с плетеной корзинкой в руках, могла бы остановить полиция. Но на машине они не вызывали подозрений. И через несколько минут остановились на Маунт-стрит. Бернерс пошел в дом, Рейкс поехал в гараж.

Когда он вернулся (на такси), Бернерс сидел в кресле со стаканом в руке. Рейкс налил себе полстопки чистого виски и расположился напротив. Кивнул Бернерсу и выпил. Они молчали, находясь во власти крепкого союза их интересов, прочной нити той общности, о которой никогда не говорили. Они просто сидели рядом, довольствуясь сознанием того, что они вместе, пока наконец Бернерс не сказал:

– Интересно, сколько он заплатил за стол в Меоне? По фотографиям я принял его за Чиппендейл. Однако это подделка. Хорошая, но подделка.

А в постели на Парк-стрит Белла всматривалась в темноту широко раскрытыми глазами и понимала, что снотворное ей не поможет.

Глава девятая

Воскресенье, восемь утра. Бернерс развалился в удобном кресле, положив ноги на табурет. Спать не хочется, хотя всю ночь он не смыкал глаз. Он доволен собой, он дожидается лишь утреннего поезда в Брайтон. За окном шумит воскресный Лондон, гудит корабль, пробираясь к тесной пристани, стучат каблуки по мостовой – люди возвращаются с заутрени. Кто-то насвистывает песенку, женщина кличет собаку, стучит тележка молочника, в проволочной корзинке тренькают бутылки, звенит звонок велосипеда… Всю неделю эти звуки таились по углам, и вот настало их время.

Еще Бернерс слышит, как в ванной возится Рейкс. Наконец тот вошел в комнату – чисто выбритый, подтянутый, сильный, воплощенная уверенность в себе, но без восторженной гордости или тщеславия. Четырехчасовой сон освежил его, голубые глаза лучатся здоровьем, светлые волосы потемнели от душа. И Рейкс, и Бернерс знают: несмотря на разную внешность, разную кровь, они – братья, понимают, что живут в согласии, более надежном, чем любовь.

– Кофе? – предложил Рейкс. – Как у вас со временем?

– Мой поезд уходит не раньше, чем через час. Да ведь и другой придет следом.

Рейкс пошел в кухню. До Бернерса донесся его голос:

– Старик сказал, что оставляет ей пятьдесят тысяч футов. Как вы думаете, это правда?

– Вряд ли. Что будем с ней делать?

– Пока ничего. Придется выждать. Шеф и следом его секретарша – это уже подозрительно. И еще: она мне нужна, чтобы кое-что подчистить.

– Ладно, когда пробьет ее час, дайте мне знать.

– Я и сам справлюсь.

– Нет. Мы все всегда делали вместе.

– Но то, чего хотел от нас Сарлинг, вам бы не понравилось.

– Лет пять назад, может, и понравилось бы.

Рейкс удивленно выглянул из кухни. Бернерс указал на стол: там лежали две соединенные половинки разорванного кьюнардского проспекта.

– Я нашел его ночью в мусорной корзине. Кое-что меня очень заинтересовало.

– А я не читал. Он хотел похитить с корабля золото в слитках. На миллион фунтов. Говорил, почти без всякой мороки это можно сделать даже вдвоем. Неужели вы и впрямь пошли бы на такое?

– Лет пять назад. Я размышлял об этом, пока вы спали. Кстати, у меня поместье, совсем как у Сарлинга – только во Франции. Знаете, замок с черепичной крышей, хорошая мебель, стены в кабинете покрыты бархатно-коричневой кожей с золотым тиснением, а вокруг сада – высокий забор. Когда-то я видел такой дворец, и с тех пор желание владеть подобным меня не покидало. – Бернерс рассмеялся. – Кажется, мои прихоти громоздятся передо мной, как стена.

Рейкс улыбнулся и пошел на кухню, бросив на ходу:

– Значит, главное для вас – вещи?

– Да, хорошие вещи.

– Вот и разберись в людях!

– Каждый сходит с ума по-своему. Блажен, кто может позволить себе жить в роскошном убежище.

– Выпей-ка лучше кофе.

Рейкс вошел в комнату с подносом, на котором аккуратно расположились сливки, сахар, серебряные ложечки, кофейник, чашки и блюдца.

– Вы бы на такое дело тоже пошли, – заметил Бернерс.

– Никогда. Ни пять, ни десять лет назад. Это не моя стихия.

– А я думаю, пошли бы. Беда в том, что это замыслили не вы. Вас прельщают лишь собственные идеи. Вы не любите ничего получать из чужих рук. Фрэмптону все должно прийти в голову самому.

– Я Рейкс, а не Фрэмптон.

– Нет, Фрзмптон и Бернерс – они настоящие… А ведь сегодня вы в первый раз сварили мне кофе.

– Надеюсь, он удался?

– Не так хорош, как у Энджерс. А все-таки… – Он взял со стола разорванный проспект. – Так вы не станете этим заниматься?

– Нет.

Бернерс бросил половинки в корзину для бумаг.

Через полчаса он ушел, сказав на прощание:

– Позвоните мне насчет мисс Виккерс.

…Белла приехала в шесть вечера. Рейкс помог ей раздеться, подал стакан виски, зажег сигарету – и все с ласковой суетливостью, каждое движение заранее продумано: он понимал ее состояние и, словно врач, старался уберечь от липших волнений.

– Я не хотела звонить… Знаешь, это было бы неразумно. В общем, все оказалось не так уж страшно, – коротко усмехнулась она. – Понимаешь, когда ты во всем виноват, сдается, будто это видно каждому, написано у тебя на лице. Но ведь это не так, правда?

– Если на бутылке наклейка «Джин», ты же не станешь проверять, что там, прямо в магазине. Успокойся и расскажи все по порядку.

Рейкс сел напротив, придвинул поближе стул и положил руку ей на колено. Она подалась вперед, крупинки туши на ресницах казались вблизи грубыми и крупными, словно увеличенные лупой. Он поцеловал Беллу, зная, что сейчас наступил пик ее напряжения.

– Расскажи мне все, – снова попросил Рейкс.

– Ну, нашел его Бейнс. Пришел ко мне. Я, знаешь ли, не спала. Нет, наверно, спала, но… как курица на насесте. Врача у меня все-таки хватило сил вызвать. Это было ужасно – ждать, когда он придет, когда, наконец, выйдет от Сарлинга. Вот он вышел, а я приготовила ему кофе. Боже мой, до сих пор это слышу: он объявил, что старик умер от сердечного приступа. Ничего неожиданного. Несколько лет назад у него уже были нелады с сердцем. Я сказала, что Сарлинг поздно ночью решил вернуться, врач в ответ только кивнул. Заверил, что все уладит, и попросил меня связаться с адвокатом и одним из вице-директоров.

– Не говорил ни об окоченении, ни о чем другом?

– Нет. Написал свидетельство о смерти и велел передать адвокату. Даже о родственниках и наследниках не спросил. Я, наверно, имела право рассердиться: выудил из старика сотни фунтов, но его совсем не тронула смерть Сарлинга, и ему, конечно, казалось, что мне тоже должно быть все равно.

– Ты, наверно, оторвала доктора от партии в гольф где-нибудь в Уэнтворте.

– Поэтому он, видимо, и похлопал меня ниже поясницы, когда уходил. Будто в отместку. О Боже! – Белла истерически расхохоталась, и Рейкс не остановил ее. Наконец она успокоилась, отпила глоток и сказала: – Прости. С тобой я могу себе такое позволить. Но, клянусь, больше мне себя упрекнуть не в чем. Я сделала все как надо, правда? Даже в машине, когда он сулил мне золотые горы.

– Ты вела себя прекрасно. – Рейкс поднялся и подлил ей виски. – Забудь Сарлинга. Он уже ничто. Огромный нуль. А тебя ждет новая жизнь. Но пока надо кое-что доделать, подчистить. Для начала забудь о Бернерсе. – Рейкс бросил ей на колени ее досье. – Уничтожь вместе со светокопией. Я его не хочу читать.

– В нем нет ни слова о том, какая я теперь, ни слова о той, с которой знаком ты, Энди.

Рейкс опять еле сдержался. Он уже понял: они бились вместе над одним – убрать Сарлинга, – и это дало ей ощущение близких и теплых душевных отношений с ним, Рейксом. С другой стороны, меньше всего он хотел нечаянно выказать ей, что решил от нее избавиться, выкинуть из головы и из жизни как можно скорее.

– Сколько здесь еще можно жить?

– За квартиру заплачено до конца мая.

– Что ж, тогда ничего пока менять не будем. Я останусь здесь до похорон. Потом съезжу в Девон. Надо отделаться от капсул. Нельзя же их просто выбросить – слишком опасно, – но и в гараже долго держать не следует. Однако это моя забота. А ты будешь здесь? Ночевать, я имею в виду?

– Пока нет. Сначала узнаю, как дела на Парк-стрит. Но, конечно, я всегда смогу прийти сюда встретиться с тобой, Энди.

– Конечно, – он улыбнулся, коснулся ее шеи, приласкал. – А еще у нас на руках машина. Когда уничтожим капсулы, развяжемся и с нею, и с гаражом – со всем, что напоминает о старике. Боже, как я рад, что освободился от него.

Рейкс подошел с бокалом к бару. Обернулся, увидел, что на него смотрит Белла, и понял: пора ответить на вопрос, который терзает ее с первых проблесков рассвета. Тогда он затерялся среди страхов и волнений, но теперь всплыл и требует внимания. Понимая, что рано или поздно через это нужно пройти, Рейкс сам вызвал Беллу на разговор:

– Что с тобой?

– Ты же знаешь.

– Разве? – Теперь, когда разговор начался, Рейкс не предлагал ей помощи.

– Да. От него ты избавился. И рад этому. А как же я, Энди? Ты с радостью освободишься и от меня?

Рейкс улыбнулся и с теплым сочувствием и пониманием покачал головой, сказал спокойно:

– Мужчина и женщина, так много пережившие вместе, не могут разойтись, лишь учтиво попрощавшись. Несмотря на особенные обстоятельства, несмотря на ответственность перед другими, нам уже не вырваться из плена взаимных чувств, из плена прошлого, как бы ни было трудно в будущем… И здесь не нужны слова.

Но он произносил их, нанизывая, как бусы на нитку, они звучали заклинаниями, против страха, он бросал их как подачку, а взамен получал щедрую мзду, точно выверенную в свою пользу на весах мошенничества.

– Мы понимаем, что значим друг для друга. Остальное не важно.

Рейкс привлек Беллу к себе, не дав ей заговорить, да это было и не нужно – деловые отношения между мужчиной и женщиной должны заканчиваться безмолвным любовным ритуалом. Он обнял ее и поцеловал, отнес в спальню, раздел, не сказав ни слова, разделся сам и занялся с ней любовью. Все это было столь важно для обмана Беллы, что он, в конце концов, одурачил и самого себя. И после любовной игры, когда Белла лежала, опустошенная, в его объятиях, он, очарованный притворством, долго не мог освободиться от власти лжи. И вдруг его осенила восхитительная мысль: любовь может прийти к людям – хотя, конечно, не к таким, как она! – помимо их желаний и планов.

* * *

Во вторник в «Таймс» появился некролог о Сарлинге на целых полстраницы. В тот же день Рейкс съездил в гараж и переложил капсулы в большую картонную коробку. Их было тридцать восемь. Ящик он обернул одеялом, увез в лес и спрятал под кустами. Через пару дней его нашли двое мальчишек, принесли домой и переделали в клетку для кроликов.

Белла, пока не было Рейкса, прибрала в квартире, постелила чистые простыни и наполнила холодильник припасами. В мусорной корзине она заметила рваный кьюнардский проспект. Вынув его, обнаружила внутри две разорванные страницы записок Сарлинга. Теперь, когда старик благополучно исчез с ее горизонта, когда с его смертью свыклись и на Парк-стрит, и в прессе, и в Сити, а до кремации осталось всего два дня, ее охватило искреннее любопытство к этой брошюре. Она подклеила проспект и заметки прозрачной лентой в положила на ночной столик, под журналы, чтобы потом почитать. Через полчаса, когда вошел Рейкс, она уже и забыла об этом. В ту ночь, впервые после смерти Сарлинга, она осталась с Рейксом на Маунт-стрит.

На другое утро он первым поездом уехал в Тонтон, там пересел в свою машину и поздним вечером вернулся в Лондон. Назавтра Белла пошла на похороны Сарлинга, а Рейкс весь день просидел дома, позвонил Бернерсу, сообщил ему те мелкие новости, что у него появились, и сказал, что в следующие две недели Бернерс сможет связаться с ним через Беллу, если позвонит на Парк-стрит. Потом он собрал два чемодана: в один положил свои пожитки, а в другой – досье и светокопии. Центральное отопление в Девоне шло от старомодных колонок. В одной из них он и сожжет эти документы.

Белла вернулась в шесть. На похороны она ходила в черном костюме, черной с белым шляпке; губы, будто из скрытого уважения к умершему, накрасила бледной, как лицо, помадой, волосы зачесала назад и строго перехватила булавкой, отчего так изменилась, что Рейкс едва узнал ее, однако такой она ему понравилась. Стоит убрать ее «ну», «кажется», «я думаю», «правда» – и через несколько недель она с легкостью поднимется до уровня Мери. Что-то в ней все-таки есть, вот только цены этому она не знает. Рейкс поцеловал ее и крепко обнял. Завтра по пути в Девон ему придется решить, как с ней быть – слишком уж много она о нем знает. Придумать план ее исчезновения проще, чем план ликвидации Сарлинга. Зато исполнить гораздо труднее. Сарлинга он ненавидел. А эта девушка пробуждает в нем нежность… страсть во всяком случае.

Она сказала:

– Один из душеприказчиков говорил со мной после похорон. Ну, о завещании. И знаешь что?

– По-моему, тогда в машине Сарлинг преувеличивал.

– Не слишком. Он оставил мне двадцать тысяч. Но знаешь, я думаю, не надо их брать.

– Не дури. Это ведь не подарок. Ты их заработала.

– Они хотят, чтобы я прослужила у них еще месяца два-три и привела в порядок все… но, видимо, это займет годы. На похоронах был кое-кто из его семьи. Я видела даже одного брата старика. Он совсем на него не похож – высокий, здоровый, прямо фермер.

– Так и должно быть. Ты встретилась с одним из хорошо откормленных, а Сарлинг – просто последыш.

– Последыш?

Рейкс засмеялся, обнял Беллу и положил руку ей на грудь: