Текст книги "Дерево дракона"

Автор книги: Виктор Каннинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава 2

Они не доставляли неприятностей. В одиночестве завтракали и ужинали в кают-компании и уходили. Большую часть времени проводили в своих каютах или на палубе под тентом. Но даже собираясь вместе, они почти не разговаривали. Мадам Шебир читала книгу, попавшуюся ей под руку в кают-компании, а Хадид, укутав шею шарфом, почти все время спал.

Полковник Моци, которого события последних дней, казалось, вовсе не трогали, не читал и не спал, а весь день с интересом наблюдал за тем, что происходит вокруг. Время от времени его неуемная натура не выдерживала, и тогда он вскакивал с места, принимаясь вышагивать взад и вперед по отведенному для пленников пространству, словно дикое животное, заключенное в клетку. Двое других не обращали на него внимания, так как, по-видимому, хорошо знали его и давно привыкли к подобным вещам. В свою каюту он обычно уходил последним, а сразу после ужина возвращался на палубу, и в пурпурном мраке надвигающейся ночи еще долго светился огонек его сигареты.

В первый же вечер после ужина Джон удалился в каюту, которую занимал на двоих с Имреем, и написал отчет о проведенном дне, а также весьма подробный доклад, который намеревался отправить Бэнстеду. Его просили быть начеку и наблюдать за всем происходящим, но так как он и малейшего понятия не имел о том, чего от него ждут и что именно он должен увидеть, он решил записывать на бумаге все, даже мало-мальски показавшееся ему примечательным. Перечитывая свои заметки, адресованные Бэнстеду, пытаясь поставить себя на его место и представить, что могло бы заинтересовать того более всего, он так и не нашел ничего, за исключением разве что его замечаний относительно мадам Шебир.

"Ее поведение, признаться, некоторым образом озадачило меня.

Ее не было с Хадидом и Моци в тот момент, когда они были захвачены на высотах Эль-Геффы. То, что они могут быть истощены физически и морально после того, как неделю находились в бегах, я еще могу понять. Однако я не вижу в них ни малейшего признака усталости или упадка духа. Зато мадам Шебир производит впечатление человека, находящегося в крайней степени душевного напряжения. А ведь нам известно, что в момент их поимки она находилась в Тунисе, после чего сразу же вылетела в Кирению, чтобы воссоединиться с мужем и добровольно принять решение разделить с ним его участь.

Насколько вам известно, я не знаток женской психологии, да и психологии вообще, но, мне кажется, если вы добровольно приносите себя в жертву и по собственной воле выбираете заключение, это выглядит более чем странно, когда вы бросаетесь со злобными нападками на первого же попавшегося вам на глаза надзирателя (тут имеется в виду моя несчастная персона)".

***

Джон запер отчет в портфель и задумался. Мысли его неотвязно крутились вокруг этой женщины. Весь день она просидела под навесом в своем желтом льняном платье и легком шелковом шарфе, накинутом на плечи. Он видел, как в какой-то момент она скинула сандалии. Эта незначительная деталь сразу же перенесла ее в категорию обыкновенных женщин, которых Джон встречал и раньше. Они всегда делают так – сбрасывают туфельки под столом в ресторане или во время'" спектакля в театре…, а потом вы должны ползать на карачках с зажигалкой в руках и искать их в темноте. Он вдруг почувствовал легкий приступ раздражения. Какая же она все-таки дурочка. Ни одна английская девушка, у которой есть хоть капля здравого смысла, ни за что бы не вышла за Хадида.

К тому времени, когда он окончил Оксфорд и поступил в Лондонскую школу экономики, стало уже вполне очевидным, что впереди его ждет. В Кирении был убит и возведен в сан великомученика его отец, и было ясно, что Хадиду уже не избежать тяжелой мантии национального лидера на своих плечах. Ее, по-видимому, не интересовали его деньги, лишь внешность и личные достоинства. Только девушка, никогда не имевшая несчастья прочесть хотя бы одну газету, могла не знать, к чему все это приведет.

Джон вышел на палубу глотнуть свежего воздуха. Стояла теплая ночь, с севера дул слабый ветерок. «Данун» шел через пролив, взяв курс на юго-запад. Джону казалось, что он почти чувствует запах земли, лежащей далеко-далеко от них по правому борту…, этот отдаленный запах Испании, впитавший в себя бесконечное множество ее пряных, колоритных ароматов. Почти вровень с ними проплыла стая дельфинов. То и дело выныривая, резвящиеся животные рассекали фосфоресцирующую поверхность, поднимая вверх целые снопы зеленых брызг. На капитанском мостике мерцал огонек, а позади них над темными водами стелилось продолговатое облачко, оставленное дымовой трубой «Дануна».

На палубе под тентом он заметил огонек сигареты, осветивший на мгновение лицо полковника Моци. Тот стоял, прислонившись к парапету и обратив лицо к морю. Искоса взглянув и заметив Джона, спокойно проговорил:

– Майор Ричмонд?

Джон остановился:

– Слушаю вас, полковник.

– У Хадида сильно болит горло. Он время от времени страдает от простуды. Вот рецепт, он очень простой…

Он сунул руку в карман кителя и протянул Джону скомканный листок бумаги. Джон взял его:

– Я передам это в лазарет. Там приготовят лекарство.

– Благодарю вас.

Джон хотел уйти, но полковник вдруг повернулся к нему и, выставив вперед дымящийся мундштук, указал им на орудийную башню. Возле нее, едва различимая в потемках, вырисовывалась фигура вооруженного матроса.

– Неужели вся эта охрана действительно необходима? Возле наших кают, возле кают-компании, пока мы едим, и здесь?

– Боюсь, что да.

Полковник тихо рассмеялся:

– Неужели вы думаете, мы решимся что-нибудь предпринять? И что, по-вашему, вообще можем сделать? Вывести из строя мотор? Или прыгнуть за борт?

Джон улыбнулся. Вопросы прозвучали с явной иронией. В них не чувствовалось ни тени недовольства, и Джону показалось, что полковник просто склонен немного поговорить.

– А вы, полковник, если бы были на моем месте, убрали бы охрану?

– Разумеется, нет. – Разговор забавлял Моци. Он вставил в мундштук другую сигарету и продолжал:

– А будь вы на моем месте, майор, попробовали бы вы совершить самоубийство или бежать?

– Не думаю, что самоубийство могло бы принести вам какую-то пользу. Другое дело побег. Только боюсь, «Данун» не самое подходящее для этого место. – Какое-то внутреннее чувство подсказывало Джону, что лучше не затевать подобных бесед с пленником. Ему положено держать дистанцию. Но с другой стороны, он получил четкое, недвусмысленное указание постараться как можно больше узнать об этих людях. А как выполнить одно, не нарушив другого? Поэтому Джон решил придерживаться спасительного равновесия.

– Несколько лет назад, – заметил полковник, с легкостью переходя к другой теме и желая тем самым убедиться, что Джон не против немного с ним поболтать, – один из батальонов вашего полка воевал в Кирении.

– Да, я знаю.

– Ваши солдаты молодцы. И вот что любопытно…, сознание солдата сродни религиозному сознанию. Вот, например, мы с вами враги, а между нами нет ненависти. Даже, я бы сказал, нечто вроде взаимной симпатии. Только, кроме солдат, есть еще и их народы, и они-то ненавидят друг друга.

– Это в равной степени относится к обеим сторонам.

– Разумеется. – Его манера выражаться лаконично и в то же время не оскорбляя слух собеседника, казалось, имела целью поскорее закончить одну тему и перейти к следующей. – Недавно к нам в плен попал один из ваших офицеров, лейтенант Рофорд. На пятый день пленник сбежал, угнав мой собственный джип. – Полковник рассмеялся. – А этот джип мы сами когда-то угнали с одной из ваших баз в Эль-Геффе. Но он еще умудрился прихватить с собою мою личную бутылку виски. А она обошлась мне недешево. Вы знаете этого лейтенанта?

– Нет. Но читал его подробный отчет о том, как он попал в плен и бежал. Что-то не припомню, чтобы там упоминалось о каком-то виски.

Моци усмехнулся и, как показалось Ричмонду, со свистом рассекая воздух, резко шагнул вперед, преобразившись в одно мгновение, словно и морально и физически переступил некий невидимый барьер. Сразу сделавшись жестким и настороженным, резким, отрывистым тоном проговорил:

– Вам не удастся удержать полумиллионный народ, который хочет иметь собственное государство. Вам не помогут ни ваша военная мощь, ни пули, ни тюрьмы. Отрицать это – все равно что отрицать сам ход истории. Победа будет за нами.

Такая внезапная перемена в настроении Моци на мгновение обескуражила Джона, привела в замешательство, но он тут же понял: в этом человеке таилась какая-то боль. На какое-то время она, похоже, отступила, но теперь снова вернулась, вырвавшись наружу. Боль эта была не чем иным, как проявлением фанатизма, на который этот человек был обречен до конца дней своих. И именно боль делала его опасным.

– Победа будет за нами! – повторил он.

– Пойду распоряжусь насчет вашего рецепта. Спокойной ночи, полковник, – ответил Джон как можно сдержаннее.

***

Начальник судового лазарета доктор Эндрюс наполнил склянку приготовленной им зеленоватой жидкостью и уверенно заткнул бутылочку пробкой. Это был еще очень молодой человек, почти юноша, с веснушчатым, задорным лицом.

– Любопытную вещь я заметил, – проговорил он с ядовитой усмешкой. – Как только какой-нибудь паршивый иностранец попадает к англичанам, сразу же так и норовит воспользоваться нашей медицинской службой.

– Яду бы ему подлить – в самый раз будет, – заметил один из судовых поваров, который обварил себе на камбузе руку и пришел в лазарет сделать перевязку и выкурить сигаретку. – Шурина моего убило осколком в этой проклятой Кирении.

Эндрюс взял листок с рецептом и резинкой прикрепил его к бутылочке.

– Намешал всякой бурды, подкрасил зеленкой, запихнул все это в их паршивые глотки – и они счастливы. Думают, что приняли лекарство. Медицина, как и кулинария, сплошной обман.

– Тебя послушать – одно удовольствие. Наверное, твоя девчонка уже не знает, куда деваться от этих рассказов.

– А вот и нет. Ей очень даже нравится. А мне интересно, кто готовил Наполеону слабительное в Доме инвалидов и кто с ним потом возился?

И, взяв бутылочку, он вышел из лазарета.

У дверей каюты, которую занимали Шебир и Моци, стоял вооруженный охранник. Завидев Эндрюса, он удивленно поднял брови, а тот, помахав у него перед носом склянкой, сообщил:

– Вот, несу стаканчик на сон грядущий для их высочества.

Ну и дурацкий же у тебя вид, парень. Да еще и пуговицы на ширинке расстегнуты. – Охранник принялся поспешно оглядывать брюки, а Эндрюс, презрительно фыркнув, продолжал:

– Ну и ну, до сих пор не знает, что на флоте на ширинках не бывает пуговиц!

И, шагнув к двери, он постучался. Изнутри послышалось:

«Войдите!» – и Эндрюс с кислым видом вошел в каюту.

Полковник Моци стоял посреди комнаты, Хадид Шебир лежал в постели.

– Лекарство от горла, сэр. – Эндрюс протянул полковнику бутылочку.

Тот взял ее и, одним движением оттеснив Эндрюса на середину каюты, спросил:

– Как его принимать?

– В рецепте все написано, сэр. Четыре раза в день. И разбавлять водой.

– Хорошо. Может быть, вы будете столь любезны… – Он поставил склянку рядом с графином на тумбочке возле изголовья Хадида.

Эндрюсу ничего не оставалось, как наполнить стакан водой и приготовить необходимую для приема дозу лекарства.

Хадид не обращал на врача никакого внимания. Полковник Моци, прислонившись спиною к двери, закурил сигарету и проговорил:

– Мы вам очень признательны.

Эндрюс промычал в ответ что-то невразумительное, а полковник Моци, которому, судя по всему, хотелось поговорить, стоя у него за спиной, продолжал:

– Вы, наверное, давно не были в Англии?

– Очень давно, – ответил Эндрюс, внезапно оживившись, и тут же прибавил:

– Сэр.

– Но вы, должно быть, уже скоро вернетесь туда, не так ли?

Ведь военные суда периодически меняют пункт приписки?

– Не знаю, сэр.

Эндрюс подлил в зеленый раствор воды и, воспользовавшись тем, что ни Хадид, ни полковник не смотрят в его сторону, размешал жидкость указательным пальцем. «Зато я хорошо знаю, – подумал он про себя, – когда кто-то что-то начинает вынюхивать». Повернувшись к Хадиду, он протянул ему лекарство.

Тот приподнялся на койке, посмотрел поверх стакана и тепло, обаятельно улыбнулся:

– У вас очень хорошее лицо, доктор. Если бы можно было выбирать, к кому попадать в плен, то любой, полагаю, предпочел бы англичан.

Эндрюс, который был шотландцем и имел на этот счет несколько иные соображения, промолчал. Хадид выпил лекарство и вернул ему пустой стакан, а полковник Моци, продолжая стоять у него за спиной, проговорил:

– У мистера Шебира старая пулевая рана на ноге, которая время от времени беспокоит его. Из-за этого у мистера Шебира часто бывают судороги. Не могли бы вы прийти завтра и сделать ему массаж?

– Вам следует уладить это с капитаном, сэр, – ответил Эндрюс, а сам подумал: «Ишь ты, куда хватил! Что вам тут, курорт, что ли? Вот если бы надо было промассировать ножку мадам Шебир, тогда другое дело».

Выйдя из каюты, Эндрюс был так поглощен своими мыслями, что не заметил охранника, а тот, сделав ему подножку, сказал:

– Вот тебе, паршивая пилюля, чтобы не задавался!

А в каюте Хадид, который теперь уже сидел на койке, говорил:

– Напрасно стараешься! Ничего ты от него не добьешься.

Они же специально придумали Женевскую конвенцию. Для них существует только звание, фамилия и личный номер. Я знаю их лучше, чем ты, Моци. Из них ничего не выудишь.

Полковник пожал плечами:

– Нам терять нечего. Надо стараться испробовать все. Любая деталь, любая мелочь может помочь нам. Мы не должны пренебрегать ничем… – Он уставился в иллюминатор, а потом с внезапно появившейся в голосе жестокостью повторил:

– Ничем!

***

На следующее утро, намереваясь передать Моци ответ капитана, Джон Ричмонд зашел в кают-компанию, как раз когда все трое заканчивали завтрак. Поздоровавшись, он обратился к Хадиду:

– Капитан Берроуз весьма сожалеет, что на судне нет квалифицированного массажиста. Однако если вас беспокоит боль в ноге, вы можете получить необходимую медицинскую помощь. Завтра утром мы прибудем в Порт-Карлос. Если вам требуется квалифицированная помощь, я не откладывая передам вашу просьбу сэру Джорджу Кейтору.

Хадид посмотрел на полковника и на остальных и, немного помедлив, равнодушно махнул рукой:

– Не стоит беспокоиться. Забудем об этом.

– Очень хорошо, если так.

Повернувшись, чтобы уйти, Джон заметил, что мадам Шебир наблюдает за ним и на губах ее играет едва заметная улыбка.

Джон понял, почему она улыбается. Сейчас он действительно скорее всего напоминал официанта, и это его «очень хорошо» прозвучало так, что самый вышколенный официант «Савоя» не смог бы произнести лучше. Ну что ж, пусть себе улыбается. Он даже рад, что смог ее хоть как-то развеселить. В конце концов, у хорошего официанта есть чему поучиться. Он, например, знает, как вести себя с неудобными и хлопотными клиентами. А эта троица, похоже, еще доставит ему немало хлопот, в который раз подумал майор Ричмонд.

Позже Берроуз говорил ему:

– Они пытаются что-то разнюхать! Какая неслыханная наглость! Думали, им удастся выудить что-нибудь из Эндрюса.

– Это свидетельствует о его выдержке, – ответил Джон. – Ведь Моци далеко не глуп. Он прекрасно знает: нужно пробовать, и тогда обязательно найдется кто-нибудь, кто не умеет держать язык за зубами.

Берроуз усмехнулся:

– У Эндрюса с этим все в порядке. Только я не об этом: Не сомневаюсь, что Хадид и вся эта компания не собирается сидеть сложа руки. Они обязательно попробуют удрать, вот увидишь!

– Этого нельзя допустить. Их побег и возвращение всколыхнет всю Кирению. После этого к ним примкнут даже те, кто раньше колебался.

– Ну да, как к Наполеону после бегства с Эльбы.

– Вот-вот. Имя Хадида Шебира для них нечто вроде боевого знамени.

– Да, только им бы я не позавидовал. Ведь с Моры не убежишь. Мора – меньший из двух островов, входящих в архипелаг Сан-Бородон… Вот, скажем, Наполеону ни за что не удалось бы удрать со Святой Елены.

– Может, и так, – возразил Джон, – только сомневаюсь, что он вообще думает об этом. Нельзя вернуться дважды. А что там за люди на этом острове Мора?

Впервые за все время Джон подумал о работе, ожидавшей его на этом забытом Богом уголке земли. До сих пор остров представлялся ему как-то отдаленно и туманно. Но, уверенно разрезая спокойную морскую гладь, «Данун» приближался к Сан-Бородону, и мысли о Море и жизни на нем постепенно начинали овладевать Джоном.

– Их там около двенадцати человек. Мои ребята называют их забытой командой. Да как их только не называют! Прижились они там, пустили корни и чувствуют себя как дома. Правда, стараются держаться вместе. Самый надежный у них там сержант Бенсон. Славный малый, только работенка у него – не позавидуешь. Думаю, они тебе понравятся. – С этими словами Берроуз не спеша наклонился, вглядываясь вперед и наблюдая, как Моци и Хадид Шебир с женой выходят на шканцы и удаляются под навес.

– А она симпатичная, – сказал Берроуз, проводив их взглядом. – Только все трое, по-моему, ужасно отощали за эти дни.

Кроме яиц и бифштекса, ничего не едят. – Однако мысли капитана были сейчас далеко от мадам Шебир. Он думал о своей жене, дочери сэра Джорджа Кейтора, жившей вместе с отцом в Порт-Карлосе. Берроузу это никогда не нравилось, так как позволяло иметь нежелательные преимущества перед другими офицерами. И не то чтобы старого Кейтора совсем одолела скука, что не удивительно в такой дыре, как Порт-Карлос… Просто ему нужна была хозяйка в доме.

На мостик в светло-коричневых брюках, шелковой рубашке и фуляровом шарфе вышел Грейсон. Берроуз смерил его неодобрительным взглядом. Это ж надо так вырядиться, словно он не на эскадровом эсминце ее величества, выполняющего задание, а на прогулочном катере!

– Слышали, капитан, утром новости по Би-би-си? Только и разговоров, что о Сан-Бородоне да о Хадиде Шебире. Мы, полагаю, в самой гуще событий! Оппозиция кричит о вмешательстве правительства в дела Кирении. Ну, в общем, как всегда. На завтра объявлено внеочередное заседание парламента, премьер-министр выступит с официальным заявлением.

Казалось, взор Грейсона был устремлен далеко в будущее.

Глядя на то, как солнечный свет мириадами крошечных искорок переливается на бирюзовой глади воды, он представлял себе заседание парламента. Нет, не то, о котором только что говорил… Все-таки когда-нибудь это обязательно произойдет. Он непременно будет там…, в самой гуще событий.

– Проклятые лейбористы! – возмущался Берроуз, сев на своего любимого конька.

Джон промолчал. На самом деле, думал он, вся эта заваруха инспирирована правительством. Но так и должно быть. В том-то и состоит дилемма, извечно свойственная политике. Ты придумываешь правила игры, имея перед глазами некую пространную и довольно бесформенную идею добра, но чтобы воплотить ее в реальность, ты вынужден отступать от законов морали, а порой даже и от законов правосудия… Джон был рад, что участвует в этой большой игре. У него теперь трое подопечных, и все, что от него требуется, это держать их на Море до получения новых распоряжений. Вот так – просто и ясно. Во всяком случае, он очень надеялся, что все будет просто и ясно. Но он слишком хорошо знал цену надеждам солдата.

Больший из двух островов архипелага Сан-Бородон назывался так же, Сан-Бородон, и имел грушевидную форму, простираясь на пятьдесят миль в длину, а в ширину достигая почти двадцать. Милях в десяти к югу от Сан-Бородона лежал второй островок – Мора. Он был кругл и вместе со своим продолговатым северным соседом образовывал некое подобие восклицательного знака. По утверждению геологов, оба острова некогда соединялись узким перешейком. Оба имели тектоническое происхождение, а Мора, диаметр которого едва достигал пяти миль, был не чем иным, как продолжением давно потухшего подводного вулкана. Имея координаты тридцать четыре градуса южной широты и двадцать два градуса северной долготы, острова Сан-Бородон находились приблизительно в двухстах милях к северо-западу от Мадейры, в двухстах пятидесяти милях к югу от Азорских островов и почти в восьмистах милях к западу от ближайшей точки африканского побережья – Касабланки.

Прошлое островов было окружено тайной. Некоторые историки предполагали, что их открытие можно отнести к 1351 году.

Другие утверждали, что острова входили в Пурпурию, открытую Плинием. Однако большинство ученых склонны были считать датой открытия Сан-Бородона 1421 год, а его первооткрывателями Зарко и Ваца – знаменитых португальских мореплавателей, состоявших на службе у принца Генриха и за год до этого открывших остров Мадейру. Но если Мадейра была необитаемой, то острова Сан-Бородона, как и их отдаленные собратья Канары, оказались населены туземцами – племенем гуанчей, чья этническая принадлежность до сих пор выясняется.

Откуда пришли сюда гуанчи, неизвестно, над этим вопросом упорно по ею пору ломают голову ученые. Одни считают, что, принимая во внимание традицию этого племени бальзамировать усопших – а этот обычай существовал лишь у древних перуанцев и египтян, – можно предположить, что гуанчи пришли из Египта через Канары. Другие склонны полагать, что гуанчи пришли из Африки и ведут свое происхождение от берберских племен. Правда, из-за сильной примеси испанской и португальской крови следы древнего племени почти исчезли, и вопрос так и остается неразрешенным. Археологические раскопки, проведенные на островах Сан-Бородона, показали, что они были населены еще в каменном веке, а испанские и португальские летописи пятнадцатого и шестнадцатого столетий описывают туземцев как людей коренастых, приземистых и очень темпераментных. Поэтому не удивительно, что такой тип легко слился с иберийской расой.

Гуанчи долго оказывали сопротивление португальцам, и лишь после ряда вторжений, растянувшихся на полвека, тем удалось завоевать непокорное племя. Во время последнего португальского нашествия гуанчи были почти истреблены, а острова окончательно завоеваны. В те времена их обильно покрывали леса, и португальцы, предав эти леса огню, уничтожили почти все местное население. Те, кто сумел выбраться из огня, были убиты. Хроники тех времен сообщают, что леса горели больше двух лет. Однако, как ни странно, этот великий погребальный костер племени гуанчей стал экономическим спасением островов. Обнажившиеся склоны холмов были культивированы и ухожены, и на месте девственных лесов появились плантации сахарного тростника, банановые рощи и виноградники.

В 1580 году, когда Португалия попала под власть Испании, Сан-Бородон отошел к испанцам и был возвращен Португалии лишь в 1640 году. В 1662 году после заключения брака между Карлом Вторым и Екатериной Браганса острова снова поменяли хозяев. Обговорив приданое Екатерины, Карл заключил с португальцами крупную сделку. По этой договоренности Британия получала полмиллиона фунтов серебром, разрешение британским колониям торговать с Бразилией (хотя и под ревностным наблюдением португальцев), а также переход Танжера и Бомбея под власть британской короны. Среди столь значительных пунктов договора передача двух крошечных островков Британии казалась сущим пустяком.

Поначалу Сан-Бородоном управлял военный губернатор. Во время наполеоновских войн острова были укреплены и превращены в форты. После Венского конгресса войска были отозваны, а управлять островами был назначен гражданский губернатор.

Постепенно управление Сан-Бородоном отошло к министерству по делам колоний.

Во время Первой мировой войны Сан-Бородон подвергся десятиминутному артиллерийскому обстрелу с германской подводной лодки, в результате чего в Порт-Карлосе оказалось разрушено три здания и десять человек погибло. На главной площади города в их честь была установлена памятная доска. В период между Первой и Второй мировыми войнами Порт-Карлос служил пунктом перезаправки военных судов Вскоре после начала войны в Порт-Карлосе и на Море были выставлены гарнизоны со складами оружия, амуниции и провизии на случай, если Испания нарушит нейтралитет и предпримет попытку оккупировать острова. Многие жители Сан-Бородона ушли служить в армию, на военный и торговый флот. Тридцать семь человек домой не вернулись. В память о погибших в храме Порт-Карлоса установили мемориал.

Остров Сан-Бородон всегда процветал за счет экспорта бананов. Большинство их выращивалось на небольших частных владениях и экспортировалось кооперативами. Другой немаловажной статьей дохода являлся экспорт вин, табака, сахара, а также кошенили, которая обитала в зарослях кактусов на всей территории острова. Правда, со временем, по мере загрязнения среды обитания, этот промысел сошел на нет. Местное население пробавлялось и ловом рыбы, умудряясь отправлять ее на продажу в Испанию и Португалию. Громадные уловы трески солили, вялили и отправляли в эти страны. Мора был менее богатым и не столь развитым островом. Большая его часть была труднопроходимой, а почва – не такой плодородной, как на Сан-Бородоне.

Однажды возникла идея привлечь на острова туристов, но попытка оказалась неудачной. Будучи вулканическими по происхождению, острова Сан-Бородона имели крутые и высокие, труднодоступные берега, и за малым исключением все их побережье было покрыто застывшей лавой или крупным черным вулканическим песком. Дороги здесь никудышные; кроме того, в Порт-Карлосе построили всего один отель, который, хотя и устраивал тех, кто приезжал на остров по делам, никак не мог стать местом, привлекательным для туристов. Помимо всего прочего, на острове, особенно когда дул южный ветер, вечно стоял удушающий запах вяленой трески, к которому привыкнуть было невозможно. Только пробыв на острове пару месяцев, этот запах переставали считать таким навязчивым. Хотя некоторые так и не могли с ним смириться. Однако сэр Джордж Кейтор не чувствовал его уже через две недели жизни на острове, зато его дочь Дафни, жену капитана Берроуза, запах этот преследовал с неубывающей силой.

***

Самолет-амфибия британской береговой авиации прибыл в Порт-Карлос и причалил к молу в южной части гавани. Вдоль невысокого волнолома выстроилось с полдюжины резервуаров с топливом. Неподалеку находился причал, где обычно стоял на якоре «Данун». Чуть дальше, за изгибом гавани и ближе к городу, тянулись навесы для заготовки продуктов моря: там на многочисленных деревянных кольях вялилась на солнце соленая треска. В то утро дул южный ветер, поэтому по гавани да и по всему городу разносился неистребимый запах рыбы.

Но даже когда ветер стихал, Дафни Берроуз не могла не чувствовать этого запаха. Он неотвязно преследовал ее повсюду.

Временами ей казалось, что им пронизано все – одежда, постельное белье, пища, которую она ела, и даже ее собственная кожа. В такие минуты невозможно избавиться от чувства обреченности, и ей отчаянно хотелось превратиться в птицу, улететь подальше от этого запаха. Но подобных несбыточных мечтаний нервы ее просто не выдерживали.

Самолет-амфибия не имел регулярного расписания и прилетал приблизительно раз в две недели, чтобы доставить почту – полеты из Саутгемптона на Сан-Бородон использовались для тренировки новых команд, поэтому, капитаны время от времени менялись.

Сейчас, глядя вниз с террасы губернаторской резиденции, где они с отцом завтракали, Дафни заметила в противоположной части гавани самолет-амфибию. Накануне вечером, когда раскаленная за день земля все еще дышала жаром, Дафни встречалась с его капитаном – они вместе поужинали в отеле «Дэнси». В сущности, отель давно уже превратился просто в ресторан, который посещала горстка завсегдатаев. Располагался он в пяти милях от Порт-Карлоса в небольшой бухточке, где с окруженной зеленью бетонной площадки можно было нырнуть на три сажени и погрузиться в чистейшую морскую воду. Вчера Дафни долго резвилась в воде со своим спутником – молодым майором авиации. Воспользовавшись темнотой, они целовались, и его руки касались ее тела, но пока это было единственное, что ему позволялось. Она понимала, что могла бы позволить и больше, но он был совсем не тем человеком, который ей нужен. Она позволила себе это, чтобы окончательно не поддаться скуке, царившей в Порт-Карлосе. И все из-за разочарования в собственном браке. Когда-то она многого ждала от союза с Тедди Берроузом, но все рухнуло, когда он однажды решил остаться на флоте. Сейчас любовь еще не угасла окончательно и она еще чувствовала к нему привязанность…, но что-то уже ушло безвозвратно.

Дафни, натура прямая и открытая, принадлежала к тому типу людей, которые, видя перед собой цель, уже не могут ждать ни минуты и непременно должны действовать. Вот и теперь она обдумывала, как сообщить отцу о своем решении расстаться с Тедди Берроузом. Нет, она имеет в виду не просто расстаться, а развестись по-настоящему. Отец, конечно, будет потрясен.

Ведь он так любит Берроуза и вообразил, что их брак очень удачный. Но ее-то он любит еще больше, и это чувство занимает в его душе гораздо больше места, чем все остальные. Он всегда баловал дочь. Улучив подходящий момент и найдя нужный подход, она могла бы получить от него все, что угодно. Но не хотелось использовать понапрасну свое положение, разве только для того, чтобы сохранить их отношения прежними.

Откровенность и обыденность этих мыслей на какое-то мгновение даже смутили женщину. Она любила Тедди, как могла. И ей не хотелось никому причинять боль. Но что ей оставалось делать? Пришло время подумать о собственной жизни, и если необходимо что-то изменить, это придется сделать. Умно и тактично. Сэр Джордж обладал характером редкой доброты, однако был вспыльчив. Она не может рисковать, вызывая его гнев… Он всегда был щедр и великодушен с нею, к тому же считался человеком состоятельным. И было бы непростительной глупостью подвергать себя риску потерять его любовь и поддержку.

Завтраки на открытой террасе превратились у них дома в. ритуал. Именно в такие минуты они говорили по душам, делились сокровенным, рассказывали друг другу о своих планах. Но в это утро Дафни хватило и пяти минут, чтобы понять, что сегодня бесполезно затевать разговор о себе. Отец был не в меру возбужден и поглощен мыслями о Хадиде Шебире. Ведь он губернатор, и ответственность за пленников ляжет на его плечи.

Отец обожает чувствовать свою важность и значимость. Он намазал на тост больше джема, чем всегда. Обычно он ограничивался одной чашкой кофе, а сейчас пил уже вторую, да к тому же зажег сигарету, хотя редко когда курил до обеда. И если сейчас завести разговор о разводе, он просто ничего не услышит.

Дафни, улыбаясь, прислушивалась к тому, что говорил отец.

Несмотря на ловкое умение находить к нему подход и управлять им, она в то же время искренне любила отца.