Текст книги "Власть оружия"

Автор книги: Виктор Исьемини

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

– Мы в одном крыле были, – Мажуга пожал плечами, – да и то всё под лавки разгорожено, не разглядишь. Мотоциклеткам вели, по кругу чтоб разъехались, вперед не совались. Они перехватят.

Взревел мотор бронехода, водитель прогревал на холостых. Потом затарахтели мотоциклетки, а дальше уже все перекрыл рев двигателей башни. Курчан прокричал что-то, но его слова потонули в грохоте, полосы прожекторного света уже двинулись в стороны, машины карателей пришли в движение. Молодой пушкарь махнул рукой и побежал к орудийной платформе. Самоха пошел к башне.

На марше колонна вытянулась вдоль дороги. Мотоциклетки умчались далеко вперед, а сендер Мажуги оказался в середине построения харьковчан. Следом грохотала на ухабах артиллерийская платформа, позади нее высилась боевая башня. Луч прожектора с ее верхушки ощупывал окрестности, скользил по плоским холмам и зарослям колючего кустарника. Ночью пустошь из желтой превратилась в черно-белую, в свете прожекторов молчаливый пейзаж казался непривычным и удивительным. Особенно странно было Йоле – она в прежней жизни не знала полной темноты так же, как и яркого солнечного света. В диковинку ей была и боевая гусеничная башня – невероятно, что такая громадина может двигаться, и даже довольно ходко, не нарушая строя.

– Дядька Мажуга! – крикнула Йоля, перекрывая рев и грохот идущей колонны. – А как она может так быстро катить? Башня-то? Она ж тяжеленная!

– Не такая и тяжелая. Она ж не из железа, – пояснил Игнаш, – корпус больше из люминия, а сама кожами обтянута. Три слоя, не то четыре. Пуля не возьмет, а весу меньше. И не тискай пистолет! Рано еще.

Йоля послушно убрала руку с кобуры. А только очень уж приятно было ощущать под пальцами эту увесистую рубчатую рукоять. Дареный пистолет придавал девчонке уверенности, она ощущала себя сильной и… как бы это сказать?.. настоящей. До сих пор она была единственной среди вооруженных мужчин, слабой такой, ну а теперь – совсем другое дело.

Впереди, чуть в стороне от дороги, ударили выстрелы. Сперва автоматная очередь, потом несколько одиночных. Колонна остановилась, головной бронеход съехал на обочину, его пулеметная башня развернулась в степь, а толстый луч прожектора с башни стал шарить по округе, отыскивая цель. Из темноты вылетела мотоциклетка, блеснула в световом луче круглым боком. Водитель лихо подрулил к орудийной платформе, на обшитой листами железа площадке показался Курчан:

– Что за стрельба?

– Да на дороге какие-то! – крикнул каратель с мотоциклетки. – Увидели колонну – и в степь тикать. Да где им от нас уйти! Прижали их, заставили тормознуть и по колесам стрельнули, они теперь до утра не сдвинутся. Изрешетили им шины!

– А что за люди? Торговцы?

– Не, селюки, фермеры на самоходе грузовом! Расторговались и домой катят! То есть катили, а теперь здесь заночуют! Ну, мы вперед погнали!

Колонна снова тронулась с места. Йоля спросила:

– Дядька Мажуга, а чего это?

– Ну, как чего?.. Всех встречных останавливать будут, чтобы никто незаконных оружейников не предупредил. По колесам, вишь, стрельнули – теперь фермеры застряли не то что до утра, а и вовсе невесть на сколько. Пока еще кто их заметит… Если б на дороге – другое дело, утром непременно на них какие-нибудь проезжие наткнулись бы, а они сдуру в степь ломанулись, там их и оставили…

Мажуга говорил об этом спокойно – подобные истории случались частенько. Когда харьковская карательная бригада выступала в поход, с «селюками» не церемонились. Этим еще повезло, что только шины попортили, могли бы сгоряча и перебить всех. Одно слово – каратели!

В небо выползла пузатая серебряная луна, Йоле и это было в диковину. Она то и дело высовывалась из-под крыши, чтобы получше разглядеть светящийся кругляк над головой. Ветер трепал неровно обрезанные пряди, они щекотали лоб и щеки, но девчонке это нравилось. Ветер такой, будто к самой вентиляторной отдушине башкой сунулась, но из харьковской воздушной системы воздух идет жаркий, пованивает горелым машинным маслом, плесенью и еще какой-то дрянью, а здесь – раскаленной за день сухой пылью и немного травой. Так бы и мчалась сквозь ночь да ощупывала бы украдкой рукоять дареного пистолета.

Но всю ночь так катить не пришлось. Курчан остановил колонну, мотоциклетки разъехались с дороги в стороны – им предстояло обогнуть поселок подпольных оружейников и следить, чтобы никто не сбежал, а тяжелые боевые машины должны были атаковать ферму. До рассвета оставалось порядочно, и Мажуга посоветовал подождать, чтобы напасть в самый сонный час, когда даже стойкие караульные нет-нет, да и прикемарят. Однако Курчану не терпелось, он спешил броситься в бой, власть над многими людьми и грозная сила боевых машин, отданных под его начало, кружили пушкарю голову. Он заявил, что шум моторов могут услышать в поселке, поэтому ждать нельзя. Напрасно каратели из тех, кто поопытней, пытались объяснить ему – мол, там такой ор и грохот, что услышат, только если из орудия пальнуть, да и то лишь в том случае, когда снаряд точно в цех попадет… Йоля тоже пискнула: «Та не, там гудят, сами себя не всякий раз расслышат!» – но напрасно, Курчан уже решил напасть с ходу.

Мажуга легонько подтолкнул девчонку к сендеру:

– Залазь, мы в сторонку отъедем, подождем, пока драка закончится.

На самом деле он только поначалу ехал в сторону от поселка незаконных оружейников, потом Йоля заметила, что дядька понемногу сворачивает. Сендер медленно пробирался без дороги, в полосе света перед ним плыли пологие склоны, поросшие жесткой, как щетина, травой, колючки, торчащие из твердой высохшей земли бетонные обломки – все было серым, бесцветным.

– Дядька, куда ты рулишь? Мы уже поди на другой стороне от этой домины длинной?

– Так и есть. Сейчас, как пальба пойдет и до нас никому дела не будет, мы выкатим на пригорок и фары отключим, тогда гляди в оба. Я эту высотку присмотрел заранее, с нее все будет видно. Ну и убегать мимо, по оврагу, всего сподручней.

– Убегать? Да на кой нам?

– Не нам, а местным, когда их каратели прижмут. Всё, слушай теперь.

Мажуга заглушил двигатель, и стало тихо. Даже гул идущей карательной колонны казался далеким и будто сглаженным – от харьковчан их теперь отделяли холмы, звуки дробились о склоны, отражались и как бы выравнивались, сливаясь в монотонное рычание.

Громыхнул орудийный выстрел. Приглушенный свист завершился тяжелым грохотом разрыва. Моторы затарахтели громче. Орудийная платформа пошла на ворота в лобовую атаку. Первый выстрел должен был всполошить местных и посеять панику. Пока прислуга заряжала, могучий самоход выкатился на прямую наводку, ворота были прямо по ходу, но Курчан не велел стрелять. Боевая машина закованным в броню радиатором высадила перетянутые колючей проволокой рамы, служившие воротами, и влетела во двор. С хрустом и треском завалились столбы с подвешенными скелетами.

Водила ударил по тормозам, ребристые колеса взрыхлили высохший грунт, взлетела пыль, и тут пушка ударила второй раз – точно в широкий вход бетонного барака. Внутренние ворота, которые поспешно заперли изнутри, исчезли в вихре пламени. Осколки снаряда, раскрошенные створки ворот, обломки и человеческие тела взрывом швырнуло внутрь, там завыли – этот вой взлетел к ночному небу, когда стихли раскаты взрыва. Вдоль длинных стен стали распахиваться окна, освещенные прямоугольники в темноте. Там мелькали силуэты торговцев.

Два бронехода, проломив проволочную ограду, подъехали с противоположных сторон, ударили пулеметы из башенок, свинцовый град заколотил по стенам, выбивая бетонные осколки, высекая искры. Крик потонул в громыхании очередей. Пушка выстрелила в третий раз, теперь снаряд разорвался внутри барака. В окнах никто не решался показаться, пули, выпущенные с бронеходов, проникали в узкие проемы, рикошетили внутри, прошивали насквозь тоненькие перегородки и крушили прилавки. Поначалу, после первого взрыва, торговцы устремились к выходу, чтобы защищаться, – второй снаряд перебил тех, кто оказался впереди, остальные разбежались.

Торговые ряды занимали один из корпусов древней фермы, его-то и атаковали каратели. Ворота второго корпуса вряд ли часто отворяли – там были склады, там же в подземелье укрывалось незаконное производство. Планируя атаку, Курчан сосредоточился на том корпусе, где находились торговые ряды и где, стало быть, полно народу и полно оружия на прилавках.

С бортов орудийной платформы посыпались каратели, разворачиваясь цепью против иссеченных осколками ворот. Внутри что-то вовсю горело, в окна валил дым.

Тут распахнулись ворота во втором корпусе П-образного барака, харьковчане развернулись туда, платформа стала сдавать задом, чтобы засадить из орудия в другие, пока еще не тронутые створки. Но сзади уже подкатила башня, лишив водителя платформы свободы маневра.

На крыше барака, в самой середине, поднялась темная фигура, человек вскинул на плечо что-то темное, наподобие трубы. Вспышка – искрящийся след протянулся от человека на крыше к радиатору орудийной платформы, там громыхнуло и расцвел огненный столб. На гусеничной башне развернули прожектор, луч выхватил из темноты человека возле распахнутого люка на крыше. Стрелки с башни ударили из автоматов…

Охваченная пламенем орудийная платформа медленно катилась назад, а каратель, управляющий башней, начал разворачивать неуклюжую громадину, вывернул в сторону… Из не поврежденных снарядами ворот второго корпуса древней фермы хлынул людской поток. Кто палил из автомата, кто бил из пистолетов с двух рук; выстрелы грохотали непрерывной и многоголосой симфонией смерти. Автоматчики карателей, спрыгнувшие на землю, встретили людской поток огнем, положили передний десяток, но их перебили и отогнали. Толпа ломилась и ломилась в ворота, оружия внутри было вдоволь, и все – торговцы, покупатели, рабочие подземного цеха – неплохо вооружились, теперь им незачем было беречь стволы и патроны. Казалось, никто не в силах остановить такой напор.

Должно быть, обороняющиеся успели сговориться заранее – часть бросилась в сторону, к проломленной ограде, несколько человек одновременно швырнули гранаты в орудийную платформу, мотор которой заглох. Гранаты с длинными ручками кувыркнулись в белом луче башенного прожектора и свалились на огражденный бортами кузов. Грохотнуло. Осколки с визгом и звоном посекли все, что оказалось между стальными листами.

Автоматчики с башни и те, кто залег под колесами горящей платформы, поливали очередями торговцев и рабочих, те падали один за другим, поток из ворот наконец-то иссяк. Еще один человек выбрался из люка на крышу фермы, его срезала автоматная очередь, едва он начал выпрямляться… Сверху, с гусеничной башни, двор был как на ладони – знай себе бери на прицел мечущиеся фигурки. Тех, кто пытался уйти к ограде, перехватил бронеход. Башенка развернулась, и спаренный пулемет выкосил остатки толпы, лишь нескольким беглецам удалось прорваться и уйти в ночь… И тут рванули снаряды в ящике на артиллерийской площадке – огонь добрался туда. После этого пальба во дворе пошла на убыль.

Когда атака началась выстрелом 88-миллиметровой пушки, мотоциклетки харьковчан, до поры таившиеся в лощинах и между холмами, включили фары и двинулись к ферме, выискивая прорвавшихся беглецов. Мажуга остановил сендер вне этого наружного оцепления, но звуки боя послужили сигналом и для него. Он, как и говорил Йоле, выехал на бугор и там остановился с выключенными фарами. Луна давала достаточно света, чтобы наблюдать за маршрутом, который присмотрел Игнаш. Попади он сам в переделку на заброшенной ферме, точно бы выбрал эту дорогу. Так и подпольные оружейники не дурней его – тоже небось здесь утекать наладятся. Если сумеют пробиться из окружения, конечно.

Издали картина схватки выглядела даже красиво – встающие огненные кусты разрывов, вспышки выстрелов, трепещущие огненные бабочки пулеметов – и все это в мечущихся лучах фар бронеходов. Потом будто белым колпаком картину боя накрыло – вниз с гусеничной башни ударил свет прожектора. Взметнулся к черному небу, прямо к блестящей холодной луне, огненный столб, когда подожгли орудийную платформу, струи пламени стали вырываться из окон горящего здания… потом и вовсе заполыхала округа.

Мажуга глядел. Вот ударили очереди поближе – беглецов встретила мотоциклетка. Пулеметчик накрыл их длинной очередью, в ответ нестройно ударили ружья и пистолеты. Сквозь стрельбу пробивались крики беглецов.

– Пора, – решил Игнаш, – доставай теперь «беретту», да не смей в меня целить! Аккуратней со стволом.

– А патронов еще не дашь?

– У тебя в магазине пятнадцать, нешто не хватит?.. Ага, вот они, как чуял!

Из тени вынырнули две согнувшиеся фигуры, мелькнули в лунном свете и снова канули в тень. Пока каратели добивали оставшихся защитников фермы, а большинство беглецов схватились с экипажем мотоциклетки, эти двое удирали заранее присмотренной лощинкой. Лощинка была неглубокой – из сендера, стоящего на холме, разглядеть их оказалось вполне возможно.

Сендер взревел мотором, слетая с пригорка наперерез беглецам – до них было около сотни шагов, – двое уцелевших оружейников бросились в сторону. Мажуга врубил фары, теперь им было не уйти. Он вел сендер, удерживая руль левой рукой, правой надавил на макушку Йоле, как в прошлый раз, когда за ними гнались бандиты. Девчонка пискнула и сползла вниз, подобрав ноги. Сендер подпрыгнул на пригорке, лучи фар взметнулись к небу, ударил дробовик – расстояние было велико, дробь разлетелась, лишь несколько комочков свинца угодили в днище сендера. Потом машина тяжело грохнулась на колеса, фары осветили беглецов, те присели, заслоняясь руками, – один долговязый, другой поменьше. Сендер летел точно на них, слепя фарами. Йоля, не выпуская рукоять «беретты» и хватаясь за что попало свободной рукой, вскарабкалась на сиденье. Она успела увидеть, как тот, что поменьше, оттолкнул долговязого и сам метнулся в противоположную сторону, поднимая двуствольный обрез. Мажуга бросил машину вправо – к рослому. Фигура человека словно прыгнула навстречу, он вскинул пистолет, капот ударил его в бок, смял и опрокинул. Мажуга крутанул руль, но не успел – низкорослый оружейник выстрелил из второго ствола. Йоля заорала, когда дробь заколотила вокруг нее, но от стрелка девушку отделяла кряжистая фигура Мажуги. Он зарычал, разворачивая подпрыгивающий на ухабах и обломках бетона сендер. Низкорослый попал в луч света, швырнул в Мажугу разряженный обрез и метнулся в сторону. Мажуга ударил по тормозам и вымахнул из все еще скачущей по камням машины. В правой его руке блеснуло длинное дуло кольта.

Йоля попыталась встать, но свалилась от рывка, когда сендер подпрыгнул в последний раз, перед тем как замереть. Лучи фар были направлены в сторону от беглеца, его силуэт в лунном свете казался облитым серебром. Он вытаскивал из-за пояса пистолет. Мажуга приземлился перед ним, под каблуками хрустнул гравий. Оба выстрелили одновременно. Пистолетная пуля ударила Мажугу в грудь, он пошатнулся. Сам успел разглядеть, как топорщатся на груди противника вшитые в куртку панцирные пластины, и метил по ногам – пуля раздробила низкорослому колено, он завалился на бок, продолжая вдавливать спусковой крючок, но пули ушли вверх. Мажуга двинулся к упавшему, стреляя на ходу.

Долговязый оружейник, сбитый сендером, перевернулся на бок и застонал. Мажуга встал над низкорослым и всадил последнюю пулю ему в голову.

Долговязый сел, вскинул пистолет… уронил. Его качало, левой рукой он уперся в землю и никак не мог взять прицел – правая дрожала. Пистолетное дуло плясало, Йоля глядела расширившимися глазами в черный кружок ствола.

– Йоля, у меня патроны закончились. Что ты будешь делать? – спросил Мажуга.

Она двумя руками направила «беретту» в сидящего беглеца, и ствол в ее руках ходил ходуном, так же как и у контуженного долговязого. Йоля завизжала и выстрелила. Пуля ударила человека в грудь, он завалился… завозился на земле, разгребая пыль, подтянул под себя руки, уперся… Мажуга наблюдал и не пытался помочь. Йоля выстрелила снова. Долговязый дернулся. Потом еще выстрел, еще… Йоля заплакала, моргнула, смахивая слезы, и выстрелила еще раз. Ее противник дернулся и опять попытался подняться.

– На нем куртка с панцирными пластинами, – спокойным голосом объяснил Мажуга. – На мне такая же, меня он не подстрелит, а вот ежели поднимет ствол – ты перед ним. Так что делать станешь?

Чужак повернулся на бок, завозился энергичней. Он больше не пытался встать, зато вскинул пистолет. Рукоять он теперь держал двумя руками, и ствол почти не дрожал.

– Стреляй в голову, – посоветовал Игнаш.

Йоля всхлипнула, прицелилась, зажмурилась и выстрелила. Ее пуля выбила оружие из руки долговязого. Тот взвыл, сжимая вывихнутую кисть. Поднялся на четвереньки и пополз в темноту, вихляя тощим задом. Мажуга пошел следом. Обогнул сендер, зашагал шире, настигая оружейника. Тот заполз за обломок бетонной стены, косо торчащий из грунта. Мажуга за ним. Грохнул выстрел кольта. Йоля хныкала и смахивала слезы тыльной стороной ладони – то одной рукой, то другой попеременно; рукоять «беретты» она сжимала по-прежнему. Показался Мажуга, он обыскал мертвеца и возвращался, подкидывая в ладони увесистый кошель. Йоля, опустив пистолет на дверцу сендера, следила, как коренастая фигура проступает из темноты.

Игнаш подошел, швырнул звякнувший мешок на сиденье и стал заряжать кольт.

– Дядька, что ж ты мне врешь? – перехваченным голосом спросила Йоля. – Был у тебя патрон. Зачем обманул?

– Иногда и обманывать надо, если для пользы дела. – Мажуга сунул оружие в кобуру. – И ты снаряди магазин. На вот тебе патронов-то.

– А зачем? – Йоля опустила «беретту» на колени и обеими руками провела по лицу, утирая мокрые дорожки на щеках. Подарок ее больше не радовал.

– Нужно, заноза, очень нужно было это сделать. Обязательно нужно, чтоб ты сама. Лучше так вот, пока я рядом, а то мало ли что… В жизни всякое случается, иногда нужно в башку стрелять, а ты не можешь.

– Дурак ты старый, – без выражения, усталым бесцветным голосом произнесла девчонка.

Ей хотелось сказать гадость, разозлить Мажугу, оскорбить, задеть, чтобы хоть что-то почувствовал чурбан бездушный. Но она ошиблась – Игнаш не обиделся.

– Потому и старый, что не дурак. Дураки молодыми помирают. Хочу, чтобы ты дожила хоть до моих годов, для этого не только метить нужно из пистолета, но и стрелять куда наметила. Ну ладно, может, после когда поймешь. Этот случай не последний был… – Мажуга вытащил кисет, стал сворачивать самокрутку. Полез в карман, вытянул зажигалку и задумчиво сказал, будто к самому себе обращаясь: – Может, оно и хорошо, что оружие над тобой пока власти не имеет, а мне вот… если кому башку пулей разнести – не вопрос. Ствол сам руку ведет, спусковой крючок сам под палец ложится, будто не я кольтом управляю, а он мной. – Чиркнул колесиком, прикурил и выпустил струйку дыма, серебристую в лунном сиянии. – Зато я живой остался… после всего.

– А иначе нельзя? – жалобно спросила Йоля. – Чтобы не так, но и живой остаться?

– Надо бы иначе, да не получается в этом мире. Злой он, и злому в нем легче. Трудно не озлиться, очень трудно… А может, сумеешь не озлиться, а, заноза?.. Да нет, не выйдет. Есть в этом мире власть над нами…

Помолчали. Потом Мажуга напомнил:

– Магазин снаряди.

Йоля вздохнула, выщелкнула магазин и стала, пыхтя от усилий, заталкивать в него патроны.

– Завтра пистолет будешь разбирать, чистить, – снова заговорил Игнаш. – Все же ты ему хозяйка. Разнимешь на части, заглянешь ему в самую душу – станешь лучше оружие понимать. Только помни: ты ему в душу глядишь, а оно, оружие то есть, в твою тоже смотрит. Не дай оружию завладеть душой. Оставайся светлой. Но оружия не бойся.

– Я оружия не боюсь, я с Харькова.

Мажуга не ответил, пыхтел самокруткой, роняя рыжие искорки, смотрел в сторону – как поднимается зарево над горящей фермой. Девчонка поглядела на его профиль, подсвеченный красноватым огоньком самокрутки. Он показался ей и впрямь ржавым, в точном соответствии с прозвищем, старым показался и изношенным, будто самоход, на котором многие тысячи верст отмотали по бездорожью и грязи. Или как ствол, из которого разные владельцы положили сотню человек. Как оружие, пережившее многих хозяев. Может, об этом он и толковал, когда говорил о власти над человеком и о том, что мир злой?

Игнаш докурил, швырнул окурок под ноги и наступил на него. Потом поглядел на Йолю. Та как раз закончила с «береттой», вогнала магазин на место и сунула оружие в кобуру.

– Ты их узнала?

– Когой-то?

– Этих двоих, которых мы здесь уложили. Не вспомнила? Ну и напрасно, нужно внимательней глядеть, кто в тебя стреляет. Хозяева они были этому месту. Верней, хозяин и его охранник доверенный. Помнишь того молодого, что тебя хотел? Я ему еще срамное место отбил в коридоре.

– Так тот со стекляшками был…

– Ну а как бежать, он стекляшки снял. А второго не вспомнила?

– Это который чай пил? И с обреза во всех входящих метил?

– Он самый. Они, видишь, толпу наперед пустили, под пулеметы, а сами тишком – и в степь, покуда каратели их работников очередями клали. Если бы я эту лощинку заранее не присмотрел, так и утекли бы. Хорошо ли они придумали?

– Злобно.

– Вот ты этому длинному в башку не стрельнула. А он злобный. И пистолет у него был, в тебя метил. Не, ты молчи, не отвечай, заноза, я ж знаю: у тебя всегда есть что сказать, но по большей части дурости какие-то. Молчи уж, а сама думай, почему старый дурак Мажуга все тебе так раскладывает и почему не рискует последний патрон из кольта выпустить, хотя ты рядом, а у тебя полный магазин.

– Думаю я! Не бормочи, все ужо обсказал, хватит.

– Вот и думай.

До рассвета просидели в сендере – так решил Мажуга, сказал: каратели сейчас распалились в бою, лучше подальше от них держаться. По округе колесили мотоциклетки, шарили фарами между холмами, одна выехала и к их стоянке. Мажуга фар не выключал, так что их сендер издалека было видать. Из-под похожего на ведерко кожуха высунулся стрелок, спросил, не видели ли кого из беглецов. Мажуга указал на застреленного старика и прибавил, что за стеной второй валяется. Больше никто не появлялся.

Когда солнце начало подниматься над степью, огромное и розовое, Мажуга завел двигатель. Йоля потянулась, жмурясь под утренними нежными лучами.

– Поедем к Самохе, – сказал Игнаш. – Ты не высовывайся и не свети особо. Лучше всего сиди тихонько в сендере.

Толстый управленец сидел на подножке раскуроченной и закопченной орудийной платформы. Ноги он поставил на стальную трубу, в одной руке была бутылка, к которой Самоха время от времени прикладывался, в другой – кусок пирога.

По двору сновали каратели. Они занимались привычным делом: собирали и сортировали трофеи, обыскивали захваченный цех, волокли из подвалов инструменты, оборудование и заготовки. Добычу складывали в две кучи: одна – то, что повезут в Харьков, другая – то, что нужно уничтожить на месте. Кучи оказались примерно одинаковыми. Двое механиков, откинув помятый броневой щит, ковырялись в моторе платформы, еще один накручивал круги около зданий – осваивал сендер, прежний хозяин которого сейчас лежал среди других мертвецов – их снесли под стену, в тень.

Мажуга въехал во двор через один из проломов в стене, подкатил к платформе и затормозил. Самоха, приветствуя его, поднял бутылку и, завершив движение, поднес горлышко к губам. Он жмурился на солнце, заливавшее светом половину двора, другая половина тонула в длинной и широкой тени, которую отбрасывала гусеничная башня.

– Ну, как тут?

– Тут порядок, Игнаш, как на кладбище. – Управленец рыгнул и указал на вереницу окровавленных тел, выложенных в ряд под стеной фермы. – А Курчан спекся. Вишь, говорил я ему: не лезь вперед, не суйся, сперва постреляем из орудия… мы ж пушкари или как? Так нет же, полез. Гляди, чего они с платформой сделали, некрозное семя!

– И чем это?

Самоха задумчиво пошевелил ногами, перекатил в пыли толстую трубу, на которую поставил башмаки.

– Сперва из вот этого засадили, потом, когда толпой ломанулись, гранатами добили… Эй, мужики, что с мотором? Сумеете запустить? Или помощь из цеха кликать надо?

– Управимся сами, факт! – откликнулись из-под капота. – На месте починимся, токо времени уйдет…

– Нет у нас времени, – печально объяснил Самоха, обращаясь больше к Мажуге, чем к механикам. – Если верно, что Граф в Донной пустыне, нужно нам туда без отсрочки. Я тут команду оставлю, пусть неспешно чинятся, в платформу барахло захваченное грузят, а мы с остальными на юга двинем. Ты ж с нами, Мажуга? Соглашайся, что ли, а то и вовсе тошно. Курчан, дурень молодой, не вовремя сгинул, а я не управлюсь там. Кто-то пошустрей нужон. Поехали, Игнаш, поехали! – Самоха хлебнул из бутылки. – А цех не зря громили. Видал, чего они здесь успели наладить? Вона труба у меня под башмаками, видишь? Там пружина сильная, взвел ее, закинул в дуло гранату – и пали себе, как из пушки. Граната тож не простая, пороховой заряд сзаду. О, какое чудо учудили. Сперва пружина гранату выбрасывает, потом заряд полыхает! Я эту штуковину в цех отошлю, пущай производство налаживают. Неча такие штуки где попало клепать, это пушкарского цеха промысел, и точка!

– Ну что ж, послужил я, значит, цеху пушкарей. А я ведь тебе этот рынок сдал, это у меня последнее, что оставалось, что со старого времени храню. С прежней работы, сыскарской. Я про них давно знал, да не было случая это знание продать. Теперь уж всё, теперь новые времена, новые люди, не услежу за ними, староват я для нынешних-то…

– Вот и поехали со мной, Ржавый. Когда ты еще себя молодым снова почувствуешь, а? Что тебе та ферма? Пыль там и скука, небось впрямь заржавеешь.

– Молодым, говоришь?..

– Ага. – Самоха откусил пирог и, задумчиво жуя, уставился на Ржавого.

– Может, и прав ты. Хм, молодым…

– Во! – Самоха обрадовался, взмахнул бутылкой. – Сегодня же и выступим! А платформу здесь покину, пущай ремонтируют сколько надо. Слышали, мужики? Ну, пару мотоциклеток для прикрытия, людей, чтоб добычу грузили. А мы – в путь! И скорей бы оно все закончилось, что ли…

Тут, описав очередной круг, подъехал сендер. За рулем сидел скалящийся во весь рот каратель.

– Эй, Штепа! – заорал Самоха, взмахивая рукой с остатком пирога. – Глуши мотор, мутафаг бешеный, глуши, я сказал! А ну иди сюда, чтоб тебя некрозом обсыпало!

Йоля даже присела – так хрипло и страшно заругался добрый с виду толстяк. Каратель тоже услыхал, затормозил и выскочил из сендера. Его ощутимо качнуло, парень был, похоже, пьян. Самоха резким движением, будто досылал снаряд в казенник орудия, втолкнул пирог в рот и энергично заработал челюстями. Штепа подошел и встал перед начальством, демонстрируя в ухмылке желтые, прокуренные зубы. Самоха, краснея от натуги, пропихнул в горло плохо прожеванный кусок и снова заорал:

– Ты шо, гад, укурился? В дымину! В дымину укурился, некрозное чучело, ты шо творишь, урод? Опять дурь где-то сыскал?

Штепу брань не смутила. Все так же улыбаясь, он развел руками:

– А шо ее искать, родимую, по-над забором аж кустами выперло! Они, дурни здешние, ее не курили, видать. Токо шкелетов над кустами вешали.

Мажуга пояснил:

– Они с-под мертвяков дурь не обрывали – боялись, видно.

– Ну а этому все до мутафаговой мамы, – ткнул в Штепу бутылкой Самоха. – Вот такой он – укурится и давай чудить. А в бою первый, за то и не наказываем… Штепа, не пали бензин зазря, возьми сендер, обкатай окрестности, собери мотоциклетчиков. До полудня выступим ужо. Новая работа у нас наметилась, понял, рожа твоя кривая?

Улыбка, и до того широкая, теперь просто разнесла Штепину рожу в ширину.

– Ага, понял, Самоха, я усё понял!

Вихляющей походкой пушкарь направился к сендеру, споткнулся, едва не упал, но взобрался за руль. Слова управленца слышали и другие каратели, возившиеся с трофеями. Они радостно загомонили, предвкушая новые развлечения.