Текст книги "Власть оружия"

Часть четвертая
БЕГЛЕЦЫ

Когда песня разрушения стала стихать и дрожь Корабля пошла на убыль, Мажуга снова двинул сендер с места. Мотофургоны, за которыми гнались прокторы с оружейниками, уже выбрались наружу, а дыра, служившая въездом в чрево Корабля, стала еще больше, ее рваные края топорщились стальной бахромой. Плита, запиравшая вход, оказалась сорвана с направляющих и валялась внутри, вокруг были разбросаны обломки сендеров и тела охранников. Что-то горело, дым серыми струйками вырывался из отверстия.

Игнаш затормозил, выпрыгнул на искореженный настил и побежал. У рваной дыры в борту он остановился и выглянул. Сзади послышались шаги, раздалось сопение Йоли – она не хотела отставать от Ржавого. Вдвоем они наблюдали, как мотофургоны удаляются вслед за массивным самоходом. Вокруг машин скакали дикари на манисах, потрясали копьями и завывали. Колонна исчезла.

Вопли людоедов едва пробивались сквозь рев моторов и удивленные голоса обитателей Корабля. За удаляющейся колонной наблюдали с верхних палуб. Обитатели домиков на Соленом озере тоже орали – но скорей испуганно. Они спешили по раскачивающимся мосткам к лодкам и жилищам, нападение на Корабль посеяло панику.

– Бежать надо, – решил Игнаш. – Стой здесь, наблюдай. Как подъеду – запрыгивай, и махнем отсюда. Сейчас в Донной пустыне и то безопасней, чем на Корабле. – Он бегом возвратился к оставленному сендеру.

– Что там? – окликнул Самоха.

– Пока вроде уезжают. Можем успеть удрать. – Мажуга запрыгнул на сиденье, взревел мотор.

– Стой, куда? Зачем бежать?

Ржавый, не отвечая, повел сендер к пролому. Там притормозил, из клубов дыма появилась Йоля, забралась на сиденье. Самоха приказал водителю следовать за ними. Сендер и мотоциклетка с уцелевшими харьковчанами, переваливаясь на обломках, выкатили на мостки. Ржавые листы металла стонали и гнулись под ними; после дымного полумрака корабельного трюма солнце пустыни казалось особенно ярким и жарким.

Харьковчане чувствовали неуверенность. Только что они были хозяевами положения – и вот теперь остались в небольшом числе, а перед ними – смертельно опасная Донная пустыня, и никаких надежд на помощь.

Мажуга отогнал сендер на полторы сотни шагов от берега озера и затормозил. Подкатили харьковчане, встали, взметнув тучи иловой пыли.

– Зачем бежали?! – крикнул Самоха. – Почему так спешно?

– На Корабле сейчас опасно оставаться, – объяснил Игнаш. – Местные тебе Графа слишком легко сдали, потому что ты был сильней. Теперь сильней эти, которые с ракетами. Если они захотят наши головы получить, Корабль нас так же легко сдаст, как и Графа – нам. Хочешь к этим в руки? – Игнаш махнул головой, указывая направление, в котором скрылись бандиты с ракетной установкой.

– Ага-а… – протянул Самоха. До него уже начало доходить. – Но ведь мы ж с корабельными вроде как сговорились…

– Стойте! Погодите! – донеслось сзади.

Из дыры в борту Корабля выскочил Аршак. Махнул рукой, потом скрылся в тени. Появился снова, теперь перед ним бежал Уголек. Старик подталкивал его в спину. Харьковчане следили, как эти двое бегут по мосткам, потом вязнут в грязи на берегу, проваливаются во взрытый песок…

– Стойте! – снова заорал Аршак.

Мальчишка попытался свернуть, но старик поймал его за плечо, швырнул вперед, в сторону ожидающих сендеров, и пригрозил ружьем. Уголек снова потрусил к харьковчанам. На верхней палубе заорали, несколько человек направили оружие вниз, стволы ярко блестели. Аршак побежал скорей, втянув голову в плечи. Теперь и Уголек не нуждался в понуканиях, поскакал резвее. С Корабля стрелять не стали, но ясно было и так – нужно удирать во всю прыть.

Аршак, тяжело дыша, остановился перед Самохой:

– Начальник, корабельные сговариваются против вас. Даже мне грозили, потому что я вас привел.

Управленец кивнул.

– Зачем без меня в пустыню бежите? Вы же здесь не сумеете сами! Пустыня всех возьмет! Пропадете без проводника! Меня не дождались!

– Думаешь, я теперь больше заплачу? – угрюмо осведомился Самоха.

Старик немного подумал – похоже, он в самом деле собирался содрать с нанимателей еще денег, – потом решительно мотнул головой, так что потные патлы метнулись вверх-вниз.

– Нет. Больше не возьму. Уговор есть уговор – я брался вас сюда и обратно сопроводить, плата получена. Теперь к Мосту выведу.

Сейчас Аршак хотел убраться подальше от Корабля – хотел даже сильней, чем заработать.

– Садись, – кивнул Самоха. – Поехали.

Проводники загрузились к Самохе, их сендер проехал в голову маленького конвоя. Аршак, привстав, стал тыкать пальцем и объяснять водителю, что нужно брать правей, возвращаться лучше другой дорогой, чтобы избежать встречи с бандой, завладевшей ракетами. Сендер Мажуги оказался вторым, сзади катила мотоциклетка.

Солнце уже торчало в зените, жара придавила, будто пресс. После прохлады внутри Корабля она ощущалась особенно явственно. Йоля потянулась за флягой.

– Погоди пить, потерпи, – велел Игнаш. – Неизвестно, сколько теперь по пустыне плутать придется.

Серая громада Корабля, отраженная в водах Соленого озера, осталась позади и медленно скрывалась за горизонтом. Впереди тянулись серые просторы Донной пустыни. Однообразные перекаты, ложбины, заполненные мелкой пылью, чахлые кустики пустынных кораллов. Жаркий ветер нес пыль, потоки илового праха струились, как ручьи, солнце жарило. Когда Корабль скрылся из виду, Аршак велел сменить направление, свернуть круче к северу. Для сендеров и мотоциклетки путь из пустыни был один – через Мост, к нему в конце концов и нужно выбираться.

Ближе к вечеру пришлось остановиться, заправить мотоциклетку. Самоха забеспокоился, хватит ли горючего. Может, бросить мотоциклетку? В сендере Игнаша хватило бы места для карателей. Проводник помотал головой:

– До Моста должно хватить бензина, там заправишься. А самоход в пустыне бросать не годится, пока он на ходу. Вдруг что-то случится, сендер твой заглохнет? Вот тогда его бросим, на эту тарахтелку пересядем.

– Заглохнет? Некроз тебе в рот! – пробормотал водитель Самохи.

Но спорить с проводником никто не стал, в пустыне Аршаку приходилось доверять больше, чем кому бы то ни было.

Йоля сползла на сиденье пониже, чтобы оставаться в тени, но напрасно – солнце уже склонялось к горизонту, и низкие лучи били в сендер сбоку, пронизывая его насквозь. От жары было не укрыться. Еще пару раз делали остановку – Аршак замечал следы, пересекающие путь беглецов. В первый раз он сразу успокоился – стая катранов пробежала. Во второй – присел над полузанесенными песком отпечатками, долго разглядывал, что-то подобрал, понюхал, размял пальцами, прошелся вдоль цепочки следов, прикидывая длину шага зверей. Возвратившись в сендер, заговорил с Угольком. Болтали они на непонятном харьковчанам наречии, спорили. Старик напирал, молодой дикарь вертел головой, тряс косичками – возражал, значит.

Аршак объяснил остальным:

– Плохо, людоеды рядом.

– Те, что с бандитами, что ли? – нахмурился Самоха. – Они вроде как заодно были.

– Нет, другое племя. Отпечатков колес не видать. Все равно плохо, слишком мало нас, могут посчитать добычей.

– Дядька Аршак, – окликнула Йоля, – а они правда людоеды?

– Не боись, красавица, тебя не сразу съедят, – буркнул старик. – Напоследок оставят, так гадается мне. А вообще, человечиной эти черномазые не брезгуют. В пустыне иначе нельзя, еда – она и есть еда. Мало еды в пустыне. Попадется человек – сожрут и не поморщатся.

Уголек глянул на девчонку, улыбнулся, показывая ослепительно белые зубы, и провел указательным пальцем поперек горла. Говорить на понятном языке он, может, и не умел, зато понимал спутников неплохо. Йоля хмыкнула и отвернулась. Ей хотелось плюнуть в сторону противного мальчишки, но во рту пересохло.

– Ехай медленно, – велел Аршак. – Следы смотреть буду. Место для ночевки смотреть тоже буду. Скоро встанем.

Высматривал место проводник довольно долго; сендеры катили по пустыне, которая медленно из серой превращалась в красную; разбухшее солнце неторопливо клонилось к закату… Наконец Аршак дал знак остановиться. Тяжело выбрался на песок, постоял, принюхиваясь. Когда заглушили моторы, стало совсем тихо, только шуршала просторная накидка проводника да тихонько подвывал ветерок. Аршак махнул рукой – сидите, мол, – и стал, помахивая тесаком, обходить площадку, которую наметил для стоянки. Шагал он медленно, иногда нагибался, всматривался в песок, потом шел дальше. В одном месте остановился и ткнул тесаком, провернул лезвие, выдернул из грунта какой-то темный ком. Осторожно стащил с тесака добычу, помял твердыми черными пальцами, поморщился. Отшвырнул. Затем обернулся к харьковчанам:

– Выходите. Не самое лучшее место, но сойдет.

Сендеры и мотоциклетку поставили кругом, верней треугольником, на тесном пятачке внутри расстелили брезент, оставив в центре место для костра, – так велел сделать Аршак. Они с Угольком стали бродить вокруг лагеря, подбирали окаменевшие побеги пустынного коралла, сгребали хрупкие иссохшие стебли, оставшиеся после сезона дождей, темные твердые комочки округлой формы. Собранное вывалили в центре лагеря на песок. Аршак полил кучу тягучей жижей из превращенной во флягу высушенной арбузной кожуры. Пояснил:

– Чтобы не сразу прогорело. Ночью огонь нужен, долго чтобы светил. – И поджег. По жалкой кучке топлива побежали голубенькие огоньки, поднялись клубы вонючего дыма.

– Фу, – сказала Йоля, отодвигаясь подальше.

– А ты думала, как? – Аршак выдавил бледную ухмылку. – Манис – он не цветочками гадит. А другого топлива ты здесь не сыщешь. – Потом позвал ученика и отдал приказ – произнес несколько слов на языке дикарей.

Мальчишка убрался из круга искать все, что может гореть.

– Не сожрут его там? – спросил водитель мотоциклетки.

Уже начало темнеть, тени стелились по пустыне, подбирались все ближе к лагерю, а фары беглецы не включали – берегли энергию. Призрачный бледный огонек костра, по крайней мере, создавал иллюзию безопасности, возле огня было спокойней.

– Ха, – Аршак покачал головой, – он здесь сам кого хошь съест, ты не гляди, что мелкий. Он словно змеюка, прыткий и зубастый. Вот такие, как он, и есть пустыня. Он бы и меня сожрал, когда б мог.

Мальчишка вернулся, вывалил добычу под ноги Аршаку, пробормотал несколько слов и снова ускакал в темень. Он не боялся пустыни.

Харьковчане грустили, глядя на тощие язычки пламени. Все устали от жары и пыли, всех грызли сомнения и неуверенность. Самоха принялся вполголоса жаловаться, что ему теперь придется отвечать за гибель колонны.

– Вали на корабельщиков, – посоветовал Игнаш. – Они, скажи, напали.

Йоля многозначительно хмыкнула. Мажуга вспомнил, как рассказывал насчет правила, чтобы без надобности не врать. Покосился на девчонку и добавил:

– Это, кстати, не совсем неправда: заваруха-то в Трубе началась, да и сейчас корабельщики к нам без особой радости. И главное, Графа ты мертвым видел. Опиши таким образом, что на Корабле на нас напали, была драка, колонна погибла, но Граф теперь точно мертв. Неплохо звучит, а?

– Ну да… – кислым голосом протянул управленец. – По крайности, наш цех такой слушок пустит, что все было ради того, чтоб с Графом поквитаться, и это у нас вышло. Но если ракеты еще где себя покажут…

– Этим, которые с ракетами, сперва нужно через Мост прорваться, – напомнил водитель мотоциклетки. – Может, мы как к Мосту подкатим, там их косточки найдем?

– Это вряд ли, скорей они и Мост разнесут… Эй! Чёй-то?

Брезент рядом с Самохой зашевелился, заскрипел раздвигаемый песок. Потом все успокоилось.

– Ничего, – успокоил Аршак. – То мелкая тварь была. Краб молодой или змея.

– Ядовитая?

– Кто ж ее знает. Наткнулась на брезент и ушла, поищет другой путь к поверхности. Днем-то она в песке спит, наружу не лезет, а теперь пора ей наверх.

Самоха, не слушая обстоятельных объяснений, уже вскочил и направился к сендеру. Несмотря на спокойствие Аршака, ночевать харьковчане решили там.

Устраиваясь на ночлег в сендере, Йоля попросила:

– Дядька Мажуга, ты спи как-то почутче, а? Еще подкрадется этот косматый, краба мне подсунет или змею.

– Да уж, нажила ты, Йоля, дружка, ничего не скажешь…

В этот раз Йоле снились крабы. Она несколько раз просыпалась в страхе, что сон обернется явью, но все было спокойно. Уголек так никакой каверзы и не устроил. Может, считал, что уже отомстил, а может, краба подходящего не нашел.

Наутро Аршак, прежде чем отправляться, обошел окрестности. Возвратился недовольный, подозвал Уголька. Проводники долго лопотали между собой на дикарском наречии. Судя по жестам, Аршак требовал ответа, мальчишка мотал головой, отказывался.

Наконец старик отстал от Уголька и объяснил:

– Манис наследил совсем рядом. Здоровенная такая скотина, и следы глубокие, тяжелый то есть манис был. То ли очень большой и потому без стада сам бегает, то ли наездник на нем сидел. Этот сопляк твердит: ничего не видел, под утро заснул. Может, и так.

– Так чего делать будем? – спросил один из карателей.

– Известно чего – дальше двинем, только осторожней. Без спешки катить станем, в пустыне торопиться вредно.

Собрались быстро, Аршак велел Угольку затоптать пятно копоти, оставленное костром, и поехали дальше. Поначалу ветерок нес какое-то облегчение, потом солнце поднялось, стало жарко и ветер сделался знойным и сухим. Аршак беспокоился, он несколько раз просил остановить сендер, вставал и оглядывался, прикрывая глаза широкой ладонью, словно козырьком. Потом и Самоха угадал причину его беспокойства, указал Йоле:

– Гляди, следы.

Цепочка почти совсем занесенных ветром отпечатков тянулась по равнине и скрывалась за гребнем невысокой песчаной гряды. Всего лишь углубления в рыхлом слое ила, но Аршак казался едва ли не напуганным. Он посоветовался с учеником, подумал немного и потребовал сменить направление:

– Сделаем крюк, немного времени потеряем, зато кочевых со следа собьем. Если это кочевые, конечно… Ветер поднимается, наши колеи занесет.

Сендеры и мотоциклетка свернули вправо, хотя Мост, по расчетам Игнаша, должен был находиться левее. Что же, резонно. Если маленькую колонну в самом деле выслеживают дикари, то засаду устроят между ними и Мостом – где-то дальше. А сейчас не следят, чтобы усыпить бдительность добычи. Это значит, если повезет, харьковчане смогут оторваться от преследователей, которые ждут на пути к Мосту.

Некоторое время катили, ничего подозрительного не замечая, потом Аршак снова забеспокоился. Он приказал остановиться и отправил Уголька проверить, что за песчаными насыпями впереди по ходу. Барханы там навалило выше человеческого роста, может оказаться засада.

Парнишка кивнул и, как обычно, вприпрыжку умчался. Ему зной и сушь были нипочем, юный дикарь скакал так же резво, как и в день первой встречи, на Мосту. Харьковчане следили, как он поднимается на холм, потом Уголек оглянулся и бодро почесал на другую сторону. Вот его косички в последний раз подпрыгнули над гребнем бархана и пропали.

Ожидание затягивалось… Ветер окреп, на бурю это было не похоже, но воздух вокруг наполнился пылью, шорох песчинок скрадывал любой звук, тишина сменилась колким и резким шуршанием.

– Зачем он туда полез? – буркнул Аршак. – Я ему велел только на гребень подняться и оглядеться, не укрылись ли за холмиком кочевые… Пойду сам гляну.

– Может, вместе? – предложил водитель Самохи.

– Нет уж, лучше я один. Вас дикари учуют. – Старик выразительно прикоснулся пальцем к загорелому хрящеватому носу. – Они, как звери, нюхом сильны. А от вас потом разит, да выпивкой, да дурман-травой, а первое дело – водой! Воды в вас много, а здесь все живое высушено, совсем иной запах!

Аршак осторожно приблизился к длинному холму, присел, разглядывая следы Уголька, зачерпнул горсть песка, понюхал.

– Чего это он, дядька Мажуга? – с тревогой спросила Йоля.

– А некроз его разберет. Это в городе я все понимаю, что происходит да чего откуда ждать, а здесь не больше твоего знаю.

Старик выпрямился, опустил руку, позволив песку просыпаться. Ветер понес песчинки, развеивая в серую полосу, а проводник решительно направился к гребню, его следы образовали цепочку, параллельную отпечаткам босых ног мальца, уже наполовину занесенным иловой пылью. Когда Аршак достиг переката, по ту сторону раздались громкий шорох и шипение, старик присел, вскидывая ружье, налетел новый порыв ветра, взметнулся ворох пыли, в сером мареве ударил выстрел…

Когда все стихло и песчаное облако развеялось, старика на гребне уже не было. И тут округа огласилась протяжным воем. Кричали сразу с нескольких сторон; слов было не разобрать, что-то наподобие: «Уллы-ы-а-а-а!!!»

Игнаш торопливо сдал назад, Йоля, привставшая, чтобы разглядеть, что с проводником, повалилась вперед. Водители Самохиного сендера и мотоциклетки сообразили, что дело плохо, только когда на гребне песчаной гряды показались наездники на ящерах. Полуголые темнокожие дикари били манисов твердыми пятками в бока, выли и потрясали копьями. Из мотоциклетки ударил автомат, Самоха завозился на сиденье, вытаскивая оружие… Игнаш сдавал назад, руль он держал левой рукой, правой выдернул из кобуры кольт, но пока не стрелял. Автоматная очередь срезала двух манисов с наездниками, но несколько дикарей подлетели на расстояние в пару десятков шагов и метнули копья. Отточенные арматурные прутья ударили по решетке, прикрывавшей карателей, одно проникло внутрь и поразило водителя. Мотоциклетка, как раз начавшая разворот, вильнула и завалилась на бок. Орущий водитель и стрелок выбрались из-под кожуха, но дикари уже кружили около них, занося копья и топорики. Сендер Самохи успел развернуться, и управленец стрелял назад, неловко вывернув руку. Ржавый тоже дал несколько выстрелов, чтобы отогнать дикарей от экипажа упавшей мотоциклетки, одного подстрелил, и людоед, взмахнув руками, завалился назад, его манис, пронзительно шипя и разбрасывая песок тяжелыми лапами, поскакал в сторону. Трое дикарей сиганули со спин ящеров на карателей, пару раз щелкнул пистолетный выстрел, и людоеды снова взвыли. Несколько человек уже скакали за сендером Самохи, а Игнаш с Йолей, сообразившие первыми, смогли откатить достаточно далеко, чтобы за ними не стали гнаться. Во всяком случае, погони не наблюдалось.

– Гони, дядька, гони! – орала Йоля. Она вытащила «беретту», но так ни разу не пальнула.

Мажуга вел сендер, удаляясь от места схватки… однако радоваться было рано. Из-за бугра наперерез им выскочили двое наездников, завыли, взмахнули копьями.

– Пригнись! – рявкнул Игнаш, выворачивая руль.

Сендер вильнул, уходя от столкновения. Копье со скрежетом вонзилось позади Йоли, чуть-чуть не долетев до спинки сиденья. Людоеды понукали манисов и завывали дурными голосами. Теперь ветер гнал пыль в лицо Мажуге, он плохо видел дорогу, а развернуться не мог – преследователи не отставали.

– Стреляй в них! – крикнул он. – Стреляй, дура! Не уйти нам!

Йоля встала коленями на сиденье, оперла руку на спинку и прицелилась. Захлопали выстрелы. Вой позади стих, Мажуга рискнул сбросить скорость и оглянуться. Манис грузно шевелился в песке, рядом с ним лежало распростертое тело. Второго дикаря не было видно.

Ржавый остановил сендер, утер испарину и стал заряжать кольт.

– Ты чего, дядька? Едем отсюдова скорей, а?

– Нужно глянуть, что с остальными. Ты что-нибудь слышишь?

– Ничего. А чё я должна услыхать?

– Выстрелы.

– Не, не слыхать.

– Паршиво. Значит, не отбились цеховые.

– А чего нам теперь делать?

– Ждать. Пистолет заряди. Отъедем немного, переждем. Потом возвратимся, глянем, как там наши.

Ветер окреп, он нес пыль, укрывая окрестности серой завесью.

– Ай, гляди – вон они, снова!

Сзади сквозь пыль проступили несколько высоких силуэтов – приближались наездники на ящерах. Они, похоже, еще не разглядели сендер. Мажуга врубил передачу, но, стоило двигателю взреветь, дикари тут же развернули манисов на звук. Сендер помчался от них, людоеды погнали зверей следом. Йоля снова вскарабкалась на сиденье и открыла огонь.

– Рано, погоди! – выкрикнул Ржавый.

– Я ж попала! Чтоб мне в некроз провалиться, один готов!

Йолей овладел азарт. Издалека, когда не глядишь противнику в глаза, она стреляла лихо. Из-за этого расстреляла все патроны, но больше никого не задела. Сползла на место и потянула магазин – перезарядить. Расстояние, отделяющее наездников от беглецов, медленно росло. Справа из песчаного марева вылетел еще один всадник, взмахнул рукой. Тяжелый предмет, прочертив в сером воздухе дугу, шлепнулся Йоле на колени. Она взвизгнула и уронила «беретту» – на нее пялилась мертвыми глазами отрезанная голова Аршака. Наездник, швырнувший этот снаряд, завизжал тоненьким голоском.

– Уголек, паскуда, – прорычал Игнаш. Протянул руку, отыскал слипшиеся от крови патлы на мертвой голове, поднял.

Йоля, подвывая, зашарила под ногами, нащупывая оружие. Ржавый повернул руль, медленно разворачивая сендер. Уголек тоже сменил направление, устремляясь наперерез. В его руке появился тесак, мальчишка размахивал оружием и визжал. Солнечный луч пробился сквозь тучи песка и пыли, осветил раскрытый рот дикаря и разметавшиеся косички, блеснул в глазах.

Мажуга резко крутанул руль, направляя сендер прямо на всадника. Тот ударил маниса пятками, но не успел уйти от столкновения. Тяжкий удар сотряс кузов, Йоля снова выронила разряженную «беретту» и повалилась вперед. Совсем рядом, у нее над головой, пронзительно заверещал ушибленный ящер, а когда она, подцепив пистолет, выпрямилась – прямо перед ней на капоте сидел молодой дикарь и поднимал тускло блестящий клинок. Мажуга, привстав, швырнул отрезанную голову в Уголька, угодил в лицо, мальчишка кувыркнулся с капота, в воздухе мелькнули пятки… Игнаш, проехав немного, затормозил, вытянул из кобуры кольт и встал, озираясь. Уголек пропал. В нескольких десятках шагов от сендера манис, хромая, удалялся в пустыню, его силуэт медленно таял в сером мареве. Свистел ветер, песчинки шуршали по обшивке сендера, и всхлипывала Йоля…

– Отъедем немного, пусть потеряют нас, – решил Игнаш.

Ветер то немного стихал, но с новой силой швырял в лицо мелкий колючий песок. Мажуга проехал несколько сотен шагов и развернул сендер. Вокруг все было серым, пустыня казалась расчерченной полосами несущейся в воздухе пыли, над верхушками песчаных бугров словно курился дым – там возникали и распадались небольшие смерчи. Когда двигатель заглох, стало слышно лишь вой ветра и тоненький скрип песчинок.

– А я нос разбила, – пожаловалась Йоля.

Игнаш не ответил. Он оглядывался, стараясь запомнить, в какой стороне отсюда произошла схватка. Ветер мгновенно заметал следы, а барханы и тощие колючки между ними были слишком похожи и не могли служить ориентиром. Йоля наконец занялась «береттой», снарядила магазин, повертела оружие в руке… да так и не рискнула убрать в кобуру. Казалось, вот-вот снова выскочат откуда-то вопящие людоеды.

– Что ж теперь делать? – снова заговорила девчонка. – Куда бежать-то?

– Кажется, ветер стихает.

– Ну.

– Когда стемнеет, попробую отыскать наших. Может, кто еще уцелел.

К вечеру ветер пропал вовсе и стало невероятно тихо. Йоля даже несколько раз пощупала уши – совсем уж непривычно. В Харькове непрерывно шумела вентиляционная система, вся жизнь прошла под эти звуки. Еще она несколько раз пощупала разбитый нос. Кровь перестала течь, зато остались царапина и опухоль. Когда солнце опустилось к череде невысоких барханов на западе, Мажуга повел сендер обратно, ехал медленно, высматривая приметы недавней схватки. Наткнулись на труп маниса, на котором пировала парочка катранов. Четыре небольшие черные птицы сидели поодаль на песчаном пригорке и терпеливо ожидали своей очереди. Хлопая крыльями, опустилась пятая и замерла, словно изваяние из черного камня. Более крупный катран оторвался от еды и вразвалку сделал несколько шагов к сендеру. Оттянутое брюхо раскачивалось из стороны в сторону при всяком движении. Хищник поднял морду, разинул пасть и засипел, показывая окровавленные клыки. Йоля подняла пистолет, но Мажуга бросил:

– Не надо. Объедем стороной.

Обогнув место пиршества пустынных тварей, они покатили дальше. Ехал Мажуга медленно, и к месту, где дикари устроили засаду, добрались, когда солнце село и небо над пустыней быстро темнело. Сендер Самохи уехал недалеко, меньше сотни шагов отделяло его от опрокинутой мотоциклетки. Мертвецов не было – ни оружейников, ни дикарей.

– Все тела унесли, – заметил Мажуга. – Наверное, тащить близко. Значит, придется быть осторожными и фары не включать. Посиди здесь.

Он выбрался на песок и побрел к сендеру. Осмотрел сиденья, залез в багажник. Йоля, привстав, следила за тем, как он то появляется на виду, то исчезает за бортом сендера. Мажуга нашел пустую канистру и слил топливо из бака брошенной машины. Вернулся, сказал:

– Оружие унесли. Умеют им пользоваться, что ли? Или так, на продажу? – Потом слил топливо в бак собственного сендера и побрел с пустой канистрой к мотоциклетке. Покончив с бензином, объяснил: – У нас полный бак. До Моста вроде хватит, даже с запасом. – Подумав, добавил: – Если не заплутаем здесь, конечно. Вроде если держать все время на север, то должны куда-то выбраться, к Мосту или около него. Но сперва хочу выяснить, может, кого из наших дикари живым уволокли. В сендере крови почти не было – хороший признак.

– Дядька Мажуга, может, лучше поедем на север, а?

– Нет, так не годится.

– Правило?

– Точно.

Йоля вздохнула. Если Игнаш сказал: «Правило», значит, не свернет, покуда до конца не пройдет весь путь, что назначил себе. Ну и ей, Йоле, заодно тоже назначил. А что она? Разве может теперь без Мажуги? Не может. И не хочет. Путь теперь у них один, общий…

Игнаш еще раз сходил к мотоциклетке, возвратился со свертком брезента, бросил на заднее сиденье. Сверток глухо звякнул.

– Патроны нашел, – объяснил Мажуга и задумался, глядя на быстро темнеющий горизонт. – Вот что, посиди-ка здесь, из сендера ни на шаг.

– А ты куда?

– За бархан гляну, туда, где они засаду устроили. Аршака там убили. Посмотрю, нет ли еще чего. До темноты спешить некуда.

– А потом?

– Потом буду высматривать, где костры. Если стойбище этих черномазых рядом, то огонь, наверное, заметен будет ночью. Что бы ни случилось, жди здесь.

Мажуга повернулся и побрел к гребню длинной песчаной насыпи, за которой все и началось. Йоля с тревогой следила, как он шагает, останавливается, глядит по сторонам, поглаживая рукоять кольта. Вот Мажуга пошел вверх по склону, песок посыпался из-под сапог. Его фигура вырисовалась на фоне темно-синего неба над перекатом, он пригнулся, пошел быстрее, пересек верхушку. С каждым шагом его видно было все хуже. Вот он уже по другую сторону, еще шаг, еще, видны только плечи, только голова, кепка, силуэт уходящего человека сливается с очертаниями холма, скрип песка под ногами звучит тише… И наконец Йоля осталась одна. Совсем одна посреди тишины.

Девушка ждала, сжавшись в комок на сиденье сендера, ей было страшно. Вдруг показалось, что Мажуга не вернется, что она теперь навсегда одна среди темноты и тишины. Никогда прежде ей не приходилось бывать в такой темноте, тишине и одиночестве. Свет ламп, шум вентиляторов, неизменное присутствие рядом членов банды – сколько Йоля себя помнила, всегда было так. И вдруг появился Игнаш, вырвал ее из привычной круговерти серых дней, наполненных воровством, недоеданием, страхом и вечной враждой с окружающим миром. Вырвал – и она очутилась в совершенно другом мире. Здесь были расстояния и простор, здесь были ветер, вино, оружие в руках, много незнакомых людей, и даже не все они оказывались врагами. Здесь были правила, солнце и надежда. И все это сейчас ушло вместе с Мажугой. А может, и солнце больше не взойдет? Может, пустота и темнота – навеки? Ей стало по-настоящему жутко.