Текст книги "Сотворение Элсмира"

Автор книги: Виктор Боярский

19 марта

 
Восемь дней сиденья – слишком
Для привычных к беготне,
Неприличная одышка,
Объяснимая вполне,
Появилась от работы,
Исцеляющей всегда…
Но, увы, до горизонта
Простирается вода!
 

11 часов 40 минут. Спокойствие наступило в наших рядах. Совершенный штиль, и всего минус 15 градусов, снежок. Видимость порядка двух километров.

Ночью ветер еще поддувал, потряхивал палатку, а к утру стих, и в 9 часов было уже совершенно спокойно. Так что можно было принять снежный душ. Даже Уилл отважился сегодня на такой же душ, но только для нижней половины своего изможденного болезнью туловища, потому что верхняя кашляла еще довольно интенсивно. После этой освежающей процедуры он заметно повеселел, и я не преминул подлить масла в огонь, категорично заявив ему, что готов поставить свою голову против ореха за то, что вертолет сегодня прилетит. Никаких, во всяком случае видимых нам, причин для задержки, в общем-то, не осталось – погода вполне сносная, и на базе знают, где мы находимся не примерно, а точно. И корейцев нужно снимать. В общем, много причин, чтобы прилететь.

Примерно в десять – пол-одиннадцатого утра я оделся по-походному и вышел из палатки. Откопал наши сани, разгрузил их, передвинул на соседний снежный бугор и постепенно перетащил все находившиеся на санях вещи на другое место.

Уилл тоже облачился в экспедиционные одежды, взял мои резиновые сапоги, которые до этого усиленно хаял, впрыгнул в них и пошел мерить шаги вокруг лагеря, чтобы расходиться. Девушки проснулись немножечко попозже. Со свойственной им аккуратностью почистили свою палатку щеткой, а Ульрик в это время запряг «своих вороных», погрузился на сани и рванул в сторону берега. Он отсутствовал, наверное, минут 40 и вернулся довольный. Сообщил, что там все хорошо, а что хорошего он там увидел, кроме простирающейся до горизонта воды, узнать не удалось.

Лагерь весь в ожидании перемены жизни. Собаки тоже воспрянули духом, получив долгожданную передышку после постоянно дувшего ветра со снегом: сейчас тепло, благодать, они лежат на снегу и, я бы даже сказал, не лежат, а валяются самым натуральным образом, тычут носами в снег, периодически встают и потягиваются с явным наслаждением и лениво и незлобиво переругиваются. Я подошел к своему любимцу Рэксу и погладил его. Кроме меня и Уилла, Рэкс был единственным участником экспедиции, побывавшим на Южном полюсе. Обратил внимание на то, что его замечательный, с очень густым подшерстком мех цвета слоновой кости стал заметно рыжеть – шерсть на спине и хвосте распадается на красные пряди. Появился рыжий подпал, даже не рыжий, а огненно-красный, не знаю, с чем это связано. Во всяком случае, я уверен, что Рэкс не стал бы камуфлировать седины с помощью какого-то красителя!

Уже восьмые сутки мы здесь, на мысе Арктический, на вынужденной зимовке. Надеемся, что она сегодня окончится, и числа 28-го или 29-го, в зависимости от готовности, мы начнем свою экспедицию.

Очередные обсуждения вариантов продолжения перехода привели к несколько другой схеме расстановки сил на маршруте: Джулия и Мартин, я и Уилл. В целом это выглядит более сильно с учетом того, что Мартин со своей упряжкой справляется отлично, а Джулия – со своей. Короче говоря, это более сбалансированный состав, чем Такако и Джулия с неизвестными собаками и два старых хрыча – я и Уилл! Такако, в этом случае должна остаться в базовом лагере, а потом через Северный полюс улетит в Канаду и встретит нас вместе с каноэ поближе к канадскому берегу. Мартин с собаками улетит в Резольют, а Такако воссоединится с командой. И мы тогда уже вчетвером и с каноэ продолжим переход.

Мне показалось, что Уилл даже воспрял духом при обсуждении этого варианта и даже предположил, что мы можем попросить подвезти нам на полюс новую радиостанцию, однако, чтобы все это произошло, нам надо, по меньшей мере, хотя бы начать экспедицию. Такако вчера доверительно сообщила мне, что Мартин заявил: если Джулия пойдет на полюс без него, то между ними все будет кончено.

20 марта

 
Гостеприимный Голомянный
Для нас почти что пьедестал,
Сидим, зализывая раны
И балансируя состав.
А между тем (хоть плачь, хоть смейся)
Не пострадавшие ничуть
Непостижимые корейцы
На утлой льдине держат путь —
Летят, как пух, из уст Сеула.
К ним обратив раскосый взгляд,
Лицом Фортуна повернулась,
Нам показав свой пышный зад…
 

Вечер, базовый лагерь на острове Голомянном. Как я и предсказывал вчера, хотя никто в это не верил, вертолет все же прилетел. Каждые полчаса, на которые я откладывал его прилет, вызывали иронический смех недоверия моих молодых товарищей. Но я был почему-то уверен, что вертолет прилетит. Между тем день клонился к вечеру, а вертолета все не было. Я решил пойти к Ульрику, чтобы в очередной раз попробовать оживить радио, и в тот момент, когда мы с Ульриком обсуждали возможные варианты его реанимации, послышался отдаленный рокот. «Вертолет!» – завопил Ульрик, и действительно это оказался вертолет.

Женя выскочил из кабины, торжественно вручил мне сверток с высушенной ульриковской одеждой и спросил: «В чем дело? Почему на связь не выходите?». Когда я ему сказал, что радиостанция у нас уже три дня не работает, он очень удивился. Оказывается, он забыл, что я ему об этом говорил. Он прилетел к нам в этот же день вторым рейсом. Вначале искали корейцев, но не нашли, что, конечно, нас всех встревожило. По словам Жени, они пролетели на Север от мыса Арктический более чем на 50 километров, но никаких следов корейской группы не обнаружили. Возможно оттого, что смеркалось и видимость была не ахти какая, – во всяком случае, в такое объяснение неудачи поисков верилось охотнее. Поздний вылет вертолета был связан с тем, что после продолжительной пурги весь вертолет, и в особенности двигатель, был забит снегом, и потребовалось долгих пять часов, чтобы не только очистить и оттаять его, но и тщательно просушить.

Мы загрузили двое нарт и весь наш скарб, сели вчетвером и захватили еще упряжку Ульрика. Все это кое-как поместилось, и мы полетели на Голомянный. Дул сильный встречный ветер, и уже на подлете видимость стала очень плохой. Сели на Среднем для заправки, чтобы хватило горючего на второй рейс. Затем перелетели на Голомянный, там поддувало сильнее и шел снег. Не хотелось верить, что все опять повторится сначала. Тем не менее, не теряя времени, сразу же после разгрузки вертолета я и Женя улетели, чтобы забрать Джулию и Мартина, которые оставались на мысе Арктический. Этот полет совершался уже ночью, и пришлось запрашивать Диксон, чтобы получить на него разрешение. Поскольку явно надвигался теплый фронт, а с ним очередная порция непогоды, мы решили не испытывать судьбу и срочно вывезти ребят.

Мы приземлились уже в 10 часов вечера при неожиданно хорошей и ясной погоде, сели почти рядом с собаками, взметая облака снежной пыли. Ребята зажгли фонарики – показали, где они находятся.

Что здесь началось! Погрузить сразу 22 собаки – это достаточно сложно. В темноте их запихиваешь в вертолет, а они со страху выпрыгивают назад. Только-только всех погрузили, три из них снова выскочили. А потом долго возились, вырубая изо льда доглайн, вмерзший за долгую стоянку, и ужасно при этом намаялись.

В вертолете было не продохнуть – как в парилке. Двадцать две пасти дышат, пар – стеной, ничего не видно. Вентиляторы не спасали, и фонарь кабины покрылся коркой льда. Стас со вторым пилотом всем чем ни попадя скребли по стеклу, пытаясь очистить хотя бы небольшой участок, чтобы видеть, куда лететь. Пробравшись вперед через живую мохнатую баррикаду собак, я с трудом закрыл дверь в пилотскую кабину. Нам самим сесть было некуда, да и нельзя – мы должны были постоянно контролировать собак, которые инстинктивно стремились к дверям, где было попрохладнее. У меня между ногами уютно устроилась крошка Патчес, и мне было не пошевелиться. Я буквально висел на тросе, натянутом над дверью, и ощущал ногами ритмичное движение распираемых учащенным дыханием собачьих боков.

Периодически в разных местах вспыхивали локальные конфликты, только единожды перешедшие в драку, умело остановленную Женей с помощью стула. Тэкс сцепился с Кэньоном, за что и получил по голове совершенно справедливо, но он почему-то обиделся, однако сразу успокоился, обиженный. Хотя между баками, где он сидел, места было очень много, и причин для недовольства у него не было. Он восседал там в одиночестве, в то время как в носовой части было столпотворение – собаки буквально оттеснили штурмана Олега к двери, окружили его плотным кольцом и с любопытством смотрели, как он по GPS выводит вертолет на неизвестное им направление.

Около часа ночи мы приземлились на Голомянном. Памятуя о беспорядках при погрузке, здесь мы выпускали собак по одной, приоткрывая дверь ровно настолько, чтобы выпустить только одну из всей рвущейся на волю стаи. Им, естественно, казалось, что непременно надо быть в первых рядах, чтобы тебя, не дай бог, не забыли в этой странной будке. Свобода, естественно, давалась непросто. Зачастую обойденные в этих гонках на месте собаки, пытаясь по-своему насолить счастливчику, прорвавшемуся по их головам поближе к дверям, кусали его за все выступающие части. Моментально вспыхивали короткие, но очень энергичные схватки, и нам с Джулией приходилось нелегко. Добряк Чарли, никогда не выказывающий своих амбиций, чисто случайно (благодаря своим внушительным размерам и массе) оказавшийся у дверей, пострадал, лапа у него была серьезно прокушена. Он ее всячески зализывал, но она продолжала кровить. Вся эта операция закончилась уже в начале второго часа ночи. Мы были счастливы, что наконец-то все вернулись на базу.

Вертолет улетел на Средний, а мы пошли на кухню, где заботливая Такако приготовила нам очередную порцию вермишели.

Вчера больше ничего знаменательного не было – даже на сауну сил не осталось. В четыре часа я прикорнул, Уилл на соседней койке ворочался, вставал, кряхтел, переживал. Но утром он вскочил около девяти, а я смог выползти только в десятом часу. Решил пойти в сауну, Уилл тоже. Сауна держит температуру 100 градусов, жарища! Превосходно! Погрелись часок, потом я позвонил домой Наташке. Связь была, конечно, не очень хорошей, но поговорили, рассказала, что и как – все у них в порядке, слава богу.

Да, забыл: вчера Женя привез записку для Ульрика. Оказывается, Кристина сообщала ему, что готовится стать матерью. У Ульрика появилась еще одна причина оставить команду и на этот раз более уважительная. Правда, выяснилось, что «потенциальному ребенку» уже четыре месяца, так что об этом Ульрик мог знать и ранее, однако не вспоминал до сегодняшнего дня. Делать нечего – Ульрик немедленно был «произведен» в отцы, в связи с чем побрился, сиял и благоухал. Правда, встретил он нас, хромая, потому что, когда мы летели, одна из немногих наших красавиц Тэсси, пребывающая в состоянии вечной течки, послужила предметом спора между Доусоном и Джампером. Во время разборки этого спора Ульрик повредил большой палец ноги, пытаясь успокоить драчунов, забыв о том, что он обут в мягкий маклак, а не в огромный резиновый сапог.

На два часа у нас был назначен вылет, так как мы все-таки получили координаты корейцев и, на удивление, легко, позвонив в канадскую компанию «Ken Borek», которая обеспечивала эту экспедицию на участке Северный полюс – Элсмир. Корейская экспедиция оказалась уже на 82-м градусе, то есть при этих постоянных южных и юго-западных ветрах они продрейфовали без малого 80 километров к северу. Мы вылетели туда с Женей. Погода средненькая, дуло несильно, с юго-востока. Морось и тепло. Шли над океаном, я неотрывно смотрел в иллюминатор – ничего похожего на приличный и даже неприличный лед не осталось – сплошные разводья и битый лед. По сравнению с условиями, которые были во время нашего старта, сейчас стало намного хуже. Я подумал, что если бы ситуация сложилась по-другому и мы бы продолжили наш путь после купания, то были бы сейчас тоже в районе 82-го градуса, а может быть и далее. Но «жизнь невозможно повернуть назад…».

На 82-м градусе обнаружили палатку. Пять человек, радуясь и беспорядочно паля из ракетниц, бегали по сравнительно небольшой, овальной формы поляне толстого однолетнего льда. Стас выбрал хорошее местечко для приземления. Мы быстро пробурили лед, убедились, что он достаточно прочный, и выключили мотор. Пошли к ребятам. Им несказанно повезло, что они оказались на этой поляне как раз перед началом «великого дутья». И на ней же, как на плоту, дрейфовали со скоростью 10–12 километров в сутки на северо-восток в течение всей недели. Все сани у них после первого же дня оказались поврежденными в той или иной степени. Трое из пяти участников экспедиции еще утром покинули лагерь и ушли на север. Возглавлял экспедицию известный корейский путешественник – человек достаточно опытный, побывавший на Южном полюсе и Эвересте. Он произвел на меня самое благоприятное впечатление.

Почти целый час мы собирали их лагерь. Вся льдина была буквально усеяна окурками – все корейцы нещадно курили. Покидали все в сани, загрузили пятерых корейцев, в их числе трех журналистов, один из которых совершенно ослаб и не мог передвигаться самостоятельно, однако цигарку изо рта не выпускал. Они все время потягивают свои цигарки и непомерно дымят. Полетели в направлении на север, чтобы найти тех троих, которые ушли утром. Километрах в семи их обнаружили, – слава богу, видимость позволила. Подсели к ним, не останавливая винтов. Высадили двух человек, выгрузили санки, часть топлива, помогли все подтащить, обнялись на прощание, и они пошли вперед, а мы полетели обратно.

Вертолет уходит на Диксон, вернется примерно 26 марта, и 28-го мы, наверное, вылетим на 85-ю широту. Сегодня у нас опять было очередное собрание команды, на котором Уилл предложил последний вариант экспедиции. Такако, как и следовало ожидать, расстроилась, сказала, что если она сейчас с нами не пойдет, то и участвовать позднее в остальных вариантах с каноэ не будет. Все наши с Уиллом усилия сформировать сбалансированную команду, по-видимому, будут тщетными, и, скорее всего, придется идти впятером на двух или трех упряжках. Понятно, что подобные беседы оставляли неприятный осадок, связанный, прежде всего, с необходимостью выбора того, кто пойдет из участников команды, имевших равные шансы. Некое подобие дурацкой игры «Слабое звено».

Когда мы летели обратно, взяв на борт корейских журналистов, на востоке просматривались большие поля невзломанного льда. У меня создалось впечатление, что восточнее лед получше и было бы разумнее идти к полюсу восточнее меридиана 100 градусов.

Сегодня организовали дежурство на кухне, чтобы немного разгрузить наших гостеприимных хозяев, правда, толку в готовке от нас мало, а вот посуду мыть мы будем по очереди.

Все становится на круги своя.

22 марта

 
Не чувствую себя геройски,
Поскольку цели не достиг,
Хоть макароны есть по-флотски
И даже сауна при них.
 

Вечер, примерно 18 часов 30 минут, все на станции Голомянный. Вчера и сегодня никаких особых дел не было, за исключением того, что с утра занимался палаткой. Вообще, удалось немножко поспать. Уилл не вскакивал и не бормотал во сне, самочувствие его заметно улучшилось, и я его не будил до 10 часов, так что выспались нормально. После этого занялись палаткой.

Погода такая же, небольшие прояснения, около 20 градусов мороза, падает снежок. А вчера наиболее значительным и исключительно важным для нас событием было то, что наш «Аргос» наконец заработал. Информация пошла через центр космической связи в Тулузе в офисы в Миннеаполисе и в Санкт-Петербурге.

Вчера на Средний прилетела женская лыжная команда «Метелица» из восьми человек во главе с Валюшей Кузнецовой. Не знаю, какие у них планы, когда и куда на этот раз они собираются идти.

У нас возникли определенные проблемы с вертолетом. Вчера разговаривал с командиром вертолетного отряда в Диксоне Георгием Шелковым, и он сказал, что у них только один Ми-8МТВ, который требует продления регламента и ресурса. А для этого нужен представитель завода, которого нет. Во всяком случае, когда я спросил относительно возможности прилета вертолета к нам 26 марта, уверенности в его ответе я не почувствовал.

Хатанга подтвердила, что самолет Ан-26 полетит в Петербург через Средний, и мы сможем отправить на нем Ульрика, собак и все вещи, которые нам уже не потребуются при новом составе экспедиции. С обратным рейсом я надеялся получить радиостанцию.

На Голомянном многолюдно: нас шестеро и трое корейцев. Питаемся очень хорошо – макароны по-флотски, суп харчо. Отдыхаем, набираемся сил, залечиваем душевные раны, чиним палатки, сани. Собаки тоже отдыхают. В такой расслабляющей атмосфере важно было сохранить боевой дух и настрой на победу, чрезвычайно необходимые для успеха экспедиции. Пока это удается.

30 марта

 
Пожинаем свои же плоды —
Оттого мы, наверно, не плачем.
Поредели чуть наши ряды
И на треть поредели собачьи,
Но оставшихся греет азарт,
И надежда нас греет, и вера,
Неспроста передки наших нарт
С вожделением смотрят на Север.
Не страшат нас медведи и лед,
Ни пропавшие пальцы Мицуро,
Верим мы – наше солнце взойдет
И наступит победное утро.
 

Мы по-прежнему на станции Голомянный. Метет и тепло – всего минус 2 градуса. Прошедшая неделя была наполнена событиями как ожидаемыми – отправка Ульрика и собак в Петербург, так и неожиданными – эвакуация со льда японского путешественника Мицуро Оба. Прилет вертолета в обещанное время нельзя было полностью отнести к той или иной группе событий, и мы не могли не порадоваться тому, что он все-таки прилетел. Как раз после прилета вертолета нами был получен сигнал SOS от Мицуро Оба, который двумя неделями раньше стартовал с мыса Арктический к полюсу в одиночку. Мицуро – мой давнишний знакомый. Во время нашей первой тренировочной экспедиции в 1992 году с Уиллом в канадской Арктике он был в стартовом составе, и мы планировали пригласить его в экспедицию этого года. Однако Мицуро предпочел продолжить карьеру путешественника-одиночки. Он, надо сказать, весьма успешно стартовал и за месяц дошел до широты 85°25′. Это очень неплохой результат. О причинах, побудивших его подать сигнал бедствия, мы могли пока только догадываться.

Из Хатанги пришел второй вертолет для подстраховки, поскольку местонахождение Мицуро было на пределе достижимости вертолета без дозаправки. Поэтому на эвакуацию вылетело два борта: один повез топливо на мыс Арктический, другой полетел на поиски. Его обнаружили, слава богу. Позже командир экипажа Игорь Коцубинский, мой давнишний знакомый, признался, что шансов найти его у них было очень мало, потому что маяк Мицуро работал плохо, а светлого времени и горючего было в обрез. Экипаж вертолета вышел в точку с координатами полуторасуточной давности и никого там не увидел. На поиски оставалось всего 20 минут, но, к счастью, палатку Мицуро заметили примерно в 15 километрах к западу от этой точки, куда его отнесло дрейфом за полтора суток.

Причиной вызова, как оказалось, было сильное обморожение пальцев рук и ног. Я встречал Мицуро, когда его привезли. Он сидел, задрав вверх ноги в черных носках и подняв руки в положение пионерского салюта. Из вертолета пришлось выносить его на руках, точнее, на закорках – самостоятельно он идти не мог. Когда в гостинице мы сняли с него носки, то увидели ужасающую картину: все пальцы ног, особенно мизинец левой ноги, были черными. Пальцы рук тоже представляли довольно печальное зрелище: волдыри и чирьи из-под ногтей. Хорошо, что в составе команды «Метелица» была врач Ольга, которая работала с альпинистами, сталкивалась с подобными случаями и знала, как можно максимально уменьшить страдания бедняги. Она сделала обезболивающие уколы, нанесла гепариновую мазь. Мицуро накормили, хотя это непросто было сделать – он был очень голоден, уложили в постель, и он, бедолага, забылся. Утром следующего дня вертолет должен был отвезти его в Хатангу и далее в Москву, так как необходима была срочная операция.

Погода была отвратительная, но, несмотря на это, из Хатанги прилетел Ан-12 с экспедиционным грузом для строительства ледового аэродрома вблизи Северного полюса. Мы решили попытаться посадить Мицуро на него – так он мог быстрее попасть в Хатангу. По радио мы договорились с командиром Ан-12. Он садился уже в густом тумане – не видно было ничего, но сказал: «Конечно, возьмем, в чем проблема?». Пока самолет разгружался, мы примерно час ждали, стоя в командно-диспетчерском пункте рядом с руководителем полетов, и, как только было получено добро на вылет, Мицуро на руках дотащили до самолета. Самолет улетел. Мы облегченно вздохнули, радуясь, что смогли так оперативно отправить Мицуро на спасительную для него Большую землю. Но, не тут-то было! Неожиданно аэропорт Хатанга закрылся из-за гололеда, неожиданно потому, что это случается крайне редко. Самолет вынужден был вернуться на Средний – туман оказался меньшим злом по сравнению с гололедом. Объявили задержку вылета на 6 часов. Надо было принимать какое-то решение, потому что Мицуро требовалась срочная операция, чтобы у него не развилась гангрена. Через Голомянный связались с Хатангой и попросили подготовить полосу для приема самолета, выполняющего аварийно-спасательный рейс с Мицуро на борту. Добро на вылет было получено. Аварийно-спасательные рейсы имеют особый статус и меньшие ограничения по метеоусловиям. Примерно через час после возврата самолет ушел, и Мицуро, слава богу, улетел. Однако на этом все не закончилось, поскольку оказалось, что для эвакуации Мицуро до того, как мы договорились с командиром Ан-12, был вызван военный самолет из Воркуты.

Я все еще находился в домике руководителя полетов, поскольку наша машина с Голомянного, на которой я приехал и собирался выехать обратно, была занята на разгрузке самолета. В это время военный борт Ан-26, которому сообщили, что надобность в его прилете отпала, тем не менее запросил посадку на Среднем, сославшись на нехватку горючего для возврата в Воркуту. Видимости практически никакой, срочно пришлось направлять в торец взлетно-посадочной полосы машину с мигалкой, чтобы экипаж хоть как-то смог сориентироваться. Самолет сел удачно – пилот оказался опытным. Правда, появившись в КДП, он не сдержал своих эмоций и обозвал нас, мягко говоря, проходимцами, которые путешествуют для собственного удовольствия и создают для всех проблемы, особенно для авиаторов. Я, чтобы его не расстраивать, поспешил с ним согласиться. Самолет после заправки улетел.

Вчера, когда мы отправляли со Среднего самолет с нашими собаками, тоже без приключений не обошлось. Нужно было быть на полосе в 8 часов 30 минут утра, и мы все подготовили еще накануне вечером. Около 6 часов поднялись, кое-как позавтракали и выползли на улицу. Опять теплынь, всего градусов 10 мороза. Решили собак везти на вездеходе, потому что в кузове места уже не было. Погрузили собак, четыре человека разместились рядом с ними, с тем чтобы контролировать ситуацию. Поехали. Женя был за рулем вездехода.

Дороги не видно совершенно, все время скатываемся с колеи – такая белая мгла. Расстояние от Голомянного до Среднего всего 18 километров. На всем протяжении она практически не отмаркирована, за исключением короткого участка склона от Голомянного в сторону Среднего, где съезд вправо или влево с накатанной поверхности грозит большими, чем на остальных участках дороги неприятностями. Дорога эта занимает от получаса до…, в зависимости от погоды (видимости) и водителя. Толя и Игорь эту дорогу знают, что называется, на ощупь и то при плохой видимости могут ее потерять. На мой вопрос, почему они ее не отмаркируют полностью, Толик, по обыкновению перемежая украинские и русские слова, ответил: «А на што? Я и так ее бачу с закрытыми глазами». И он действительно ее бачил, ухитряясь различать едва видимый на снежной поверхности рисунок шин. У Жени такого опыта не было, и мы постоянно сваливались в сторону, не без труда выгребая обратно. Не доезжая примерно 5 километров до полосы, вездеход внезапно чихнул и встал. И никак его было не оживить. Как назло, шедшая за нами машина отстала. Мы простояли так, наверное, минут двадцать, хорошо, что было не так холодно. Машина, в конце концов, появилась, а вместе с ней и наш спаситель – Толик. У него отчего-то вездеход завелся сразу. Однако, как оказалось, мы съехали с дороги и, несмотря на все старания водителей, вездеход возвращаться на нее не спешил. Мы решили пересесть на машину, потому что и так уже на час задерживали вылет самолета. Не отъехали мы и ста метров, как нам подали знак, чтобы мы вернулись. Разворачиваемся, возвращаемся и видим, что вездеход стоит на дороге и работает. Причина была более чем тривиальная – Женя забыл переключить группу топливных баков. В конце концов мы добрались до самолета. Нам не пришлось, к счастью, выслушивать упреки экипажа за задержку, так как самолет ожидал уже не нас, а погоду на трассе, которой не было ни в Хатанге, ни в Воркуте, ни в Салехарде – везде, как и здесь, на Среднем, снег и ветер.

Тем не менее мы решили загрузить самолет, а всех провожающих отправить на вездеходе назад, тем более что погода ухудшилась и к белой мгле добавился еще и туман.

Ульрик с собаками и я остались на Среднем, рассчитывая, что хоть какой-нибудь аэропорт откроется. Первой открылась Воркута, и самолет тотчас же улетел. Прощаясь, командир обещал вылететь обратно немедленно.

Однако погода опять жуткая. Шаткие шансы на то, что самолет завтра прилетит, а если и прилетит, то вечером, часов в 17–18, а послезавтра мы должны улететь на лед. Это крайний срок. Больше задерживаться нельзя, и так уже около месяца прошло с момента нашего прилета.

Сегодня день рождения Такако. Вспомнив, что день рождения Джулии мы пропустили, решили устроить по этому случаю небольшой праздник и отметить его с двойным размахом. Я сочинил стихотворение, которое и зачитал под одобрительный гул присутствующих. Сочинение стихов на английском доставляет мне особое удовольствие – никогда не знаешь куда повернет игра слов при катастрофической нехватке их запаса. Однако я пишу, и тем, кому я пишу, это нравится, несмотря на непременные шероховатости и ошибки. На этот раз я попытался порассуждать на тему о том, что привлекает иностранцев в нашей стране и дорассуждался. Судите сами.

 
Takako San! Could you explain,
What keeps you here in such wild country,
Where every second is Serguey
And every third – almost the same,
But sounds more like Alexander!
 
 
Where everything is bottom up
Including glasses after Vodka,
Where you can’t have a quite nap,
Where you get scared, watching map
From Moscow up to Chukotka!
 
 
Where life looks like to be beyond,
Beyond of any understanding.
How it exist knows only God,
You feel here like you’re taking off
Without hope for safety landing…
 
 
Where you sometimes say to yourself:
«Enough! I am leaving this forever!»
Restrooms look here almost as graves,
It is excuse for such a mess —
Extremely soft and fresh newspaper!
 
 
Here you can’t go to any places
Without special permissions
Of border guards, who’re watching faces
With same attention, as in case
They deal with dangerous ammunitions.
 
 
And southern wind doesn’t bring the warmth,
And Spring’s coming without flowers,
But you will never find on Earth
Such saunas and such a toasts
Around table for endless hours…
 
 
And it’s impossible, I bet
To find in middle of nowhere
Such people, making testy bred,
Whose hospitality is just great,
And who always are able to share
 
 
With you their home, bred and wine,
Their souls, hearts and cigarettes.
All, what they have.They never mind
To be reimbursed for that sometimes,
To be paid back – is not a matter…
 
 
So, may be this is magic stuff,
Takako San in this wild country…
It looks like just to be enough
To tell about what’s above
And «Bottom up!» for birthday party!
 

После этих стихов оставалось на практике показать, что значит наше хлесткое, звучащее, как боевой приказ, «До дна!», в переводе на английский звучащее скорее вопросительно – «Bottom up!»

В результате бурной циклонической деятельности в последние дни установилась теплая погода, совершенно необычная для этого времени года и для этого места. Это нас, естественно, не радовало, но мы надеялись, что в океане будет лучше. Мицуро успел рассказать, что на 85-й параллели лед вполне стабильный и разводьев относительно немного. На мой вопрос о медведях он ответил весьма интересной историей, которая произошла с ним буквально на второй день по выходу с мыса Арктический. Медведь подошел к его палатке близко, метра на три. Мицура оружия не имел. Его кредо в отношении этого самого крупного хищника на Земле, поведанное нам с Уиллом еще во время канадской экспедиции, было трогательно-наивным: «You don’t have to be afraid of Polar bears, they are very friendly!». Последнее слово он произносил превращая звук F (этот звук, так же как и звук В, в японском языке отсутствуют) в звук П, отчего получалось забавное: «They are very priendly!». Однако одно дело упражнения со звуками, другое – когда этот самый «priendly» подойдет к вам так близко. Так вот, единственным содержимым арсенала этого самого миролюбивого путешественника на Земле был перцовый спрей. В этом спрее содержится концентрированный перец, и струя выбрасывается на расстояние до 3 метров, поэтому при правильном использовании и благоприятном ветре он может действовать очень эффективно, поражая самый чувствительный нос в Арктике. При неожиданной встрече с медведем вам не следует пускаться в воспоминания о прожитой, и, по всей видимости, неплохой жизни, а нужно быстро сообразить, где этот спрей у вас лежит, и, вооружившись им, еще и занять правильную позицию по направлению ветра (если медведь позволит). Мицуро, по его словам, все это выполнил и выпустил в сторону «Priendly» полбанки этого смертельного состава. Первая реакция медведя была совершенно неожиданной и обескуражила Мицуро: медведь лизнул лапу, на которую пришлась основная огневая мощь спрея, и зажмурившись от удовольствия, как показалось Мицуро, поднял голову и посмотрел на него, как бы прося добавки… Мицуро похолодел – добавки он предложить медведю не мог, и ему оставалось только одно – вспоминать свою предшествующую жизнь. В это время, к счастью для Мицуро, на животное начал действовать этот ужасный состав, и медведь принялся кататься по снегу, пытаясь лапами счистить попавший ему в глаза спрей, добавляя себе новых и новых ощущений приближающегося конца. Этот стоящий перед ним маленький человечек обладал какой-то магической силой, причинившей ему, медведю, страшную боль, но, естественно, о мести и речи быть не могло, и медведь спешно и благоразумно покинул место встречи.