355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Виктор Гюго » Бюг-Жаргаль » Текст книги (страница 8)
Бюг-Жаргаль
  • Текст добавлен: 9 сентября 2016, 22:17

Текст книги "Бюг-Жаргаль"


Автор книги: Виктор Гюго



сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

XXXIII

Два другие пленника присутствовали, ни живы ни мертвы, при этом страшном прологе к их собственной трагедии. Их смиренный и испуганный вид резко отличался от несколько вызывающей смелости плотника; они дрожали с головы до ног.

Биасу оглядел их одного за другим своим хитрым взглядом; затем, с наслаждением растягивая их пытку, он затеял с Риго разговор о разных сортах табака, уверяя, что гаванский табак хорош только для сигар, а нюхать лучше всего табак испанский, того сорта, две бочки которого ему прислал покойный Букман, забравший их у г-на Лебатю, хозяина острова Черепахи. Затем он вдруг обратился к гражданину генералу С*** и резко спросил:

– А ты как думаешь?

При этом неожиданном обращении гражданин С*** затрепетал. Он ответил, заикаясь:

– Я полагаюсь, генерал, на мнение вашего превосходительства.

– Слова льстеца! – возразил Биасу. – Я спрашиваю, каково твое мнение, а не мое. Знаешь ли ты лучший нюхательный табак, чем табак Лебатю?

– Нет, право не знаю, монсеньор, – ответил С***, смущение которого потешало Биасу.

– Генерал! Превосходительство! Монсеньор! – подхватил Биасу нетерпеливо. – Ты, видно, аристократ!

– Ах, право нет! Уверяю вас! – воскликнул гражданин генерал. – Я настоящий патриот девяносто первого года и горячий негрофил…

– Негрофил, – перебил Биасу, – что это такое – негрофил?

– Это друг чернокожих, – пролепетал гражданин С***.

– Быть другом чернокожих – этого мало, – строго возразил Биасу, – надо быть другом всех цветных.

Я, кажется, говорил уже, что Биасу был сакатра.

– Да, друг цветных, это я и хотел сказать, – ответил смиренно негрофил. – Я переписываюсь с самыми известными сторонниками негров и мулатов.

Биасу, довольный тем, что может унизить белого, снова прервал его:

– «Негров, мулатов!»… Что это значит? Ты что же, пришел сюда, чтобы оскорблять нас этими ненавистными кличками, выдуманными белыми из презрения к нам? Здесь вас окружают только люди черные и цветные, понимаете, господин колонист?

– Это дурная привычка, укоренившаяся с детства, – ответил С***, – простите меня, я никак не хотел оскорбить вас, монсеньор.

– Оставь в покое «монсеньора», я уже сказал тебе, что не люблю эти аристократические замашки!

С*** хотел еще раз извиниться и начал, заикаясь, бормотать новое объяснение:

– Если бы вы меня знали, гражданин…

– Гражданин! За кого ты меня принимаешь? – сердито закричал Биасу. – Я ненавижу этот якобинский жаргон! Уж не якобинец ли ты, чего доброго? Не забывай, что ты говоришь с главнокомандующим подданных короля! Гражданин! Какова наглость!

Бедный негрофил не знал теперь, как ему и говорить с этим человеком, который одинаково отвергал и титул монсеньора, и звание гражданина, и язык аристократов, и язык патриотов; он был совсем подавлен. Биасу, только притворявшийся взбешенным, испытывал жестокое наслаждение при виде его замешательства.

– Увы, – сказал, наконец, гражданин генерал, – вы очень плохого мнения обо мне, благородный защитник священных прав половины рода человеческого.

Не зная, как именовать этого начальника, отвергавшего все титулы, он прибег к одной из тех звучных перифраз, которыми революционеры часто заменяют имя или звание тех, к кому они обращаются в своих речах.

Биасу пристально посмотрел на него и спросил:

– Значит, ты любишь черных и цветных людей?

– Люблю ли? – воскликнул гражданин С***. – Да я переписываюсь с Бриссо и…

Биасу перебил его, посмеиваясь:

– Ха! ха! Я счастлив, что вижу в тебе друга нашего дела. Если так, ты должен проклинать подлых колонистов, которые ответили на наше справедливое восстание самыми жестокими казнями; ты должен считать, как и мы, что не черные, а белые – настоящие бунтовщики, раз они возмутились против природы и человечества. Ты должен ненавидеть эти чудовища!

– Я их ненавижу! – ответил С***.

– В таком случае, – продолжал Биасу, – что ты скажешь о человеке, который недавно, пытаясь подавить движение невольников, выставил на кольях пятьдесят отрубленных черных голов по обеим сторонам аллеи, ведущей в его жилище?

Бледное лицо С*** совершенно помертвело.

– Что ты скажешь о белом, который предложил опоясать город Кап цепью из невольничьих голов?

– Смилуйтесь надо мной! – воскликнул гражданин С*** в ужасе.

– Разве я угрожаю тебе? – холодно ответил Биасу. – Дай мне закончить… Цепью из голов, которая протянулась бы от форта Пиколе до мыса Караколь? Ну, что ты скажешь об этом? Отвечай!

Слова Биасу: «Разве я угрожаю тебе?» – придали некоторую надежду гражданину С***: он подумал, что, быть может, Биасу только слышал об этих страшных злодеяниях, но не знает, кто совершил их, и ответил с некоторой твердостью, чтобы отвести всякое подозрение, которое могло бы повредить ему:

– Я считаю, что это зверское преступление.

Биасу усмехнулся.

– Так! А какому наказанию подверг бы ты виновного?

Тут несчастный С*** растерялся.

– Что же ты? Друг ты черным или нет?

Из двух возможностей негрофил выбрал менее опасную; не замечая никакой угрозы в глазах Биасу, он сказал слабым голосом:

– Виновный заслуживает смерти.

– Прекрасный ответ, – сказал спокойно Биасу и выплюнул табак, который он жевал.

Его равнодушный вид придал некоторую уверенность несчастному негрофилу, и он сделал новую попытку рассеять подозрения, которые могли еще тяготеть над ним.

– Никто не желает успеха вашему делу так горячо, как я! – воскликнул он. – Я переписываюсь с Бриссо и Прюно де Пом-Гуж во Франции; Мегоу в Америке; с Петером Паулюсом в Голландии; с аббатом Тамбурини в Италии…

Он продолжал угодливо развертывать длинный список своих филантропических связей, который всегда приводил с удовольствием, а особенно полно представил при иных обстоятельствах и с совсем иной целью в доме губернатора де Бланшланд, как вдруг Биасу прервал его:

– Эй, ты! Какое мне дело до всех твоих корреспондентов! Ты лучше скажи мне, где твои магазины, и склады; моя армия нуждается в боевых припасах. У тебя, наверное, богатые плантации и крупная торговля, раз ты переписываешься со всеми торговцами на свете.

Гражданин С*** осмелился сделать робкое возражение.

– Это не торговцы, герой человечества, а философы, филантропы и негрофилы.

– Ну вот, – сказал Биасу, качая головой, – теперь он снова принимается за свои чертовски непонятные слова. Слушай, если у тебя нет ни складов, ни магазинов для грабежа, тогда на что ты годишься?

В этом вопросе гражданину С*** почудился проблеск надежды, и он жадно ухватился за него.

– Доблестный полководец, – воскликнул он, – есть ли у вас в армии экономист?

– Это еще что такое? – спросил Биасу.

– Экономист, – ответил пленник с таким пафосом, какой только позволял ему страх, – это самый необходимый человек, единственный, кто определяет материальные ресурсы страны, установив их сравнительную ценность; кто их располагает в порядке их значения, группирует согласно их ценности; кто, обогащая и совершенствуя их, согласует источники богатств с достигнутыми результатами; кто умело распределяет их, направляя подобно живительным ручейкам в широкую реку общественной пользы, которая в свою очередь вливает свои воды в море всеобщего процветания.

– Caramba![77]77
  Черт возьми! (исп.)


[Закрыть]
– воскликнул Биасу, наклоняясь к оби. – Какого дьявола он хочет сказать всеми этими словами, нанизанными одно на другое, точно бусы на ваших четках?

Оби презрительно пожал плечами, делая вид, что не понимает. Между тем гражданин С*** продолжал:

– …Я изучил… соизвольте выслушать меня, доблестный вождь храбрых борцов за возрождение Сан-Доминго, я изучил великих экономистов Тюрго, Рейналя и Мирабо – друга человечества. Я применял их теории на практике. Я знаю науки, необходимые для управления королевствами и всякими странами…

– Экономист не экономен в словах! – заметил Риго со своей вкрадчивой и насмешливой улыбкой.

Биасу воскликнул:

– Скажи-ка, болтун! Разве у меня есть королевства? И какими это странами я управляю?

– Пока еще нет, о великий человек! – ответил С***. – Но они могут быть. Кроме того, моя наука, оставаясь на той же высоте, вникает и в подробности управления армией.

Биасу снова резко прервал его.

– Я не управляю моей армией, господин плантатор, я командую ею.

– Прекрасно, – заметил гражданин С***, – вы будете генералом, а я буду интендантом. У меня есть специальные знания по скотоводству…

– Ты, может, думаешь, что мы разводим скот? – спросил Биасу посмеиваясь. – Нет, мы его едим. Если не хватит скота во французской колонии, я перейду холмы на границе и заберу испанских быков и баранов, которые пасутся на широких равнинах Котюи, Беги, Сант-Яго и на берегах Йуны; если мне понадобится, я доберусь и до тех, что пасутся на Саманском полуострове и за горами Сибос, от устья реки Нейбе и дальше за границами испанского Сан-Доминго. Кстати, я буду очень рад наказать проклятых испанских плантаторов; это они выдали Оже! Видишь, меня нисколько не пугает недостаток продовольствия, и мне не нужна твоя «самая необходимая» наука!

Это решительное заявление поставило в тупик бедного экономиста; однако он попытался ухватиться еще за одну соломинку.

– Я изучал не только способы разведения скота. У меня еще много специальных знаний, которые могут быть вам очень полезны. Я покажу вам, как добывать смолу и каменный уголь.

– На что мне они? – ответил Биасу. – Когда мне нужен уголь, я сжигаю три лье леса.

– Я укажу вам, для чего годится каждая порода дерева, – продолжал пленник: – эбеновое дерево и сабьекка – для корабельных килей, яба – для гнутых частей; ирга – для остова судна; хакама, гайак, бокаутовое дерево, кедры, акома…

– Que te lleven todos los demonios de los diez у siete infernos![78]78
  Чтоб унесли тебя черти из семнадцати преисподних! (Прим. авт.)


[Закрыть]
– закричал Биасу, выведенный из терпения.

– Что вы сказали, милостивый повелитель? – спросил, весь дрожа, экономист, не понимавший по-испански.

– Слушай, – сказал Биасу, – не нужно мне кораблей. В моей свите есть только одна свободная должность, но не место дворецкого, а место лакея. Подумай, senor filosofo[79]79
  Господин философ (исп.)


[Закрыть]
подходит ли она тебе. Ты должен прислуживать мне на коленях, подавать мне трубку, калалу[80]80
  Креольское кушанье (Прим. авт.)


[Закрыть]
и черепаховый суп и носить за мной опахало из перьев попугая или павлина, как вот эти два пажа. Ну, отвечай! Хочешь быть моим лакеем?

Гражданин С***, думавший только о том, как бы спасти свою жизнь, склонился до земли, стараясь всеми способами выразить свою радость и благодарность.

– Значит, ты согласен? – спросил Биасу.

– Можете ли вы сомневаться в этом, мой великодушный господин? Я, ни минуты не колеблясь, приму вашу высокую милость и почту за честь служить вашей особе!

При этом ответе насмешливое хихиканье Биасу перешло в оглушительный хохот. Он скрестил руки, поднялся с торжествующим видом и, оттолкнув ногой склоненную перед ним голову белого, громко воскликнул:

– Я очень рад, что увидел, до чего может дойти низость белых, после того как нагляделся, до чего доходит их жестокость! Гражданин С***, тебе я обязан этим двойным примером. Я знаю тебя! Неужели ты был настолько глуп, что этого не заметил? Это ты руководил казнями в июне, июле и августе; это ты выставил головы пятидесяти негров на кольях вдоль аллеи, ведущей к твоему дому, вместо пальм; это ты предложил зарезать пятьсот негров, оставшихся после восстания в твоих руках, и окружить город Кап цепью из невольничьих голов от форта Пиколе до мыса Караколь. Тогда, если б ты мог, ты снял бы мне голову в качестве трофея, а теперь ты был бы счастлив, если б я захотел взять тебя в лакеи. Нет! Нет! Я больше забочусь о твоей чести, чем ты сам; я спасу тебя от такого позора. Готовься к смерти.

Негрофил, онемев от ужаса, рухнул, как подкошенный, к его ногам. Биасу подал знак, и негры оттащили несчастного ко мне.

XXXIV

– Ну, теперь твой черед! – сказал начальник, поворачиваясь к последнему пленнику, колонисту, которого белые подозревали в том, что у него «смешанная кровь», и который вызвал меня на дуэль за это оскорбление.

Громкие крики мятежников заглушили его ответ. «Muerte! muerte! Смерть! Смерть! Death! Touye! touye!» – вопили все, скрежеща зубами и грозя кулаками несчастному пленнику.

– Генерал, – сказал один из мулатов, говоривший свободнее других, – это белый; он должен умереть!

Злосчастный плантатор, размахивая руками, изо всех сил старался перекричать толпу и, наконец, добился, что его услышали.

– Нет, нет, господин генерал, нет, братья мои, я не белый! Это гнусная клевета! Я мулат, у меня смешанная кровь, как и у вас. Моя мать негритянка, как ваши матери и сестры!

– Он врет! – кричали разъяренные негры. – Это – белый. Он всегда ненавидел черных и цветных!

– Никогда! – кричал пленник. – Я ненавижу только белых! Я – ваш брат! Я всегда говорил, как и вы: «Negre сe blan, blan ce negre».[81]81
  Поговорка, популярная среди мятежных негров; вот ее дословный перевод: «Негры – это белые, белые – это негры». Смысл ее лучше бы перевести так: «Негры – господа, а белые – рабы». (Прим. авт.)


[Закрыть]

– Ложь! Ложь! – кричала толпа. – Touye blan! Touye blan![82]82
  Убейте белого, убейте белого! (Прим. авт.)


[Закрыть]

Несчастный продолжал твердить жалобным голосом:

– Я мулат! Я ваш брат по крови!

– Докажи, – холодно сказал Биасу.

– Я докажу, – ответил тот. – Белые всегда презирали меня.

– Может быть, это и так, – заметил Биасу, – но лишь за то, что ты наглец.

Молодой мулат горячо обратился к колонисту:

– Белые презирали тебя, это верно, но ты платил за это ненавистью к цветным, к которым они тебя причисляли. Мне даже говорили, будто ты вызвал на дуэль белого за то, что он упрекнул тебя в принадлежности к нашему племени.

В толпе раздался ропот возмущения, и крики: «Смерть пленнику!» стали еще яростнее, совсем заглушив слова оправдывавшегося колониста, который, бросив на меня искоса растерянный и умоляющий взгляд, повторял рыдая:

– Это клевета! Для меня нет большего счастья, большей чести, чем принадлежать к черным. Я мулат!

– Если б ты и вправду был мулатом, – заметил спокойно Риго, – ты не употреблял бы этого слова.[83]83
  Следует напомнить, что цветные с гневом отвергали это название, придуманное белыми, по их словам, в знак презрения. (Прим. авт.)


[Закрыть]

– Увы! Я сам не знаю, что говорю! – воскликнул несчастный. – Господин главнокомандующий, доказательством моей смешанной крови может служить вот этот темный ободок у меня вокруг ногтей.[84]84
  У многих людей смешанной крови действительно встречается темный ободок у основания ногтей, он пропадает с возрастом, но вновь появляется у их детей. (Прим. авт.)


[Закрыть]

– Я не обладаю искусством господина капеллана, который умеет угадывать, кто ты, по твоей руке. Но слушай: часть моих солдат обвиняет тебя в том, что ты белый, другая – в том, что ты предаешь своих братьев. Если это так, ты должен умереть. Ты утверждаешь, что принадлежишь к нашему племени и никогда не отрекался от него. У тебя остается только одно средство доказать свои слова и избежать смерти.

– Какое, господин генерал, какое? – поспешно спросил колонист. – Я готов!

– Вот какое, – холодно ответил Биасу. – Возьми этот кинжал и заколи этих двух белых пленников.

И он указал на нас взглядом и движением руки. Колонист в ужасе отступил перед кинжалом, который Биасу протянул ему с дьявольской усмешкой.

– Ну что ж, – сказал начальник, – ты колеблешься? Однако это единственное средство доказать мне и моей армии, что ты не белый и что ты за нас. Ну, решайся же, из-за тебя я даром трачу время.

Глаза пленника дико блуждали. Он сделал шаг к кинжалу, потом остановился, отвернулся, и руки его безвольно опустились. Он весь дрожал.

– Ну! Мне некогда! – вскричал Биасу нетерпеливым и гневным голосом. – Выбирай: или ты убьешь их сам, или умрешь вместе с ними.

Колонист не двигался, точно окаменев.

– Прекрасно! – сказал Биасу, поворачиваясь к неграм. – Раз он не хочет быть палачом, пусть будет жертвой. Я вижу – он белый. Эй, вы, уведите его!

Негры подошли, чтобы схватить колониста. Это движение решило его выбор – быть убитым или убить. Трусость, доведенная до крайности, может перейти в храбрость. Он схватил кинжал, протянутый ему Биасу; затем, не давая себе времени подумать о том, что он собирается сделать, этот негодяй бросился, как тигр, на гражданина С***, лежавшего возле меня.

Началась ужасная борьба. Негрофил, который после мучительного допроса, учиненного ему Биасу, погрузился в мрачное и тупое отчаяние, смотрел неподвижным взглядом на сцену, разыгрывавшуюся между начальником и плантатором, но был так поглощен страшной мыслью о предстоящих ему пытках, что, казалось, не понимал ее значения; однако, когда плантатор бросился на него и клинок блеснул у него над головой, близкая опасность разом пробудила его. Он вскочил на ноги и, схватив за руку убийцу, закричал жалобным голосом:

– Сжальтесь! Сжальтесь! Что вам надо от меня? Что я вам сделал?

– Вы должны умереть, сударь, – ответил тот, стараясь вырвать у него руку и растерянно глядя на свою жертву. – Пустите меня, я вам не сделаю больно!

– Умереть от вашей руки, – умолял экономист, – но за что? Пощадите меня! Вы, может, сердитесь, что я называл вас мулатом? Не убивайте меня, и я даю вам слово, что признаю вас белым. Да, да, вы белый, я буду говорить это повсюду, только сжальтесь надо мной!

Негрофил выбрал плохой способ защиты.

– Молчи! Молчи! – в бешенстве закричал мулат, боясь, как бы негры не услышали этих слов.

Но тот продолжал вопить, что знает его как белого, и самой чистой породы. Мулат сделал последнее усилие, чтоб заставить его замолчать, с силой отвел от себя цеплявшиеся за него руки и пропорол кинжалом одежду гражданина С***. Несчастный, почувствовав укол стального острия, с яростью впился зубами в державшую кинжал руку.

– Злодей! Предатель! Ты убиваешь меня!

Он бросил взгляд на Биасу.

– Мститель за человечество, заступитесь!

Но убийца крепко нажал на рукоятку кинжала. Струя крови залила ему руку и брызнула в лицо. Ноги несчастного негрофила внезапно подкосились, руки повисли, как плети, глаза потускнели, из груди его вырвался глухой стон. Он упал мертвый.

XXXV

При виде этой сцены, в которой я готовился скоро сыграть свою роль, меня охватил леденящий ужас. «Мститель за человечество» бесстрастно созерцал эту борьбу своих жертв. Когда все было кончено, он повернулся к своим перепуганным пажам:

– Принесите мне другого табаку, – сказал он и принялся спокойно жевать его.

Оби и Риго сидели неподвижно, и даже негры вокруг, казалось, со страхом смотрели на жуткое зрелище, которое показал им их главарь.

Однако оставался еще один белый, которого надо было заколоть, то есть я; пришла и моя очередь. Я взглянул на злодея, который должен был стать моим палачом. Он был жалок. Губы его посинели, зубы стучали, все тело содрогалось, он с трудом держался на ногах; порой он бессознательно подносил руку ко лбу, чтобы стереть с него кровь, и, как помешанный, смотрел на лежавшее у его ног еще трепещущее тело, не в силах оторвать от него дикого взгляда.

Я ждал минуты, когда он завершит свое дело и прикончит меня. Я оказался в странном положении перед этим человеком – недавно он чуть не убил меня, чтобы доказать, что он белый; теперь он собирался меня убить, чтобы доказать, что он мулат.

– Ну ладно, – сказал Биасу, – ты молодец, я доволен тобой, дружище! – Он взглянул на меня и добавил: – Второго ты можешь оставить. Ступай. Мы объявляем тебя своим братом и назначаем палачом при нашей армии.

При этих словах начальника из рядов войска выступил негр, три раза поклонился Биасу и воскликнул на своем наречии, которое я передаю вам по-французски, чтоб вам было понятнее:

– А как же я, господин генерал?

– Что ты? О чем ты говоришь? – спросил Биасу.

– Разве вы ничего не сделаете для меня, господин генерал? – сказал негр. – Вот вы даете повышение этому белому псу, который убил, чтобы его признали нашим. Неужели вы не сделаете того же и для меня? Ведь я хороший черный?

Эта неожиданная просьба, казалось, привела Биасу в затруднение; он наклонился к Риго, и начальник отряда из Кэй сказал ему по-французски:

– Его просьбу нельзя удовлетворить. Постарайтесь отделаться от него.

– Ты хочешь получить повышение? – обратился Биасу к «хорошему» негру. – Ну что ж, я согласен. Какой чин ты хотел бы получить?

– Я хотел бы быть oficial.[85]85
  Офицером. (Прим. авт.)


[Закрыть]

– Офицером? – спросил главнокомандующий. – Так! А каковы твои заслуги, имеешь ли ты право получить эполеты?

– Это я, – сказал негр напыщенно, – в начале августа поджег поместье Лагосета. Это я убил плантатора Клемана и носил ни пике голову его сахаровара. Я зарезал десять белых женщин и семь маленьких детей; один из них даже служил знаменем храбрым воинам Букмана. Позже я заживо сжег четыре семьи колонистов в форте Галифэ, заперев их в комнате на двойной затвор. Мой отец был колесован в Капе, моего брата повесили в Рокру, а меня самого чуть не расстреляли. Я сжег три кофейных плантации, шесть плантаций индиго, двести участков сахарного тростника; я убил своего господина Ноэ и его мать…

– Избавь нас от перечисления твоих подвигов, – сказал Риго, который скрывал свою жестокость под напускным добродушием; он был кровожаден, так сказать, соблюдая приличия, и не выносил цинизма разбойников.

– Я мог бы привести еще много примеров, – ответил негр с гордостью, – но вы, наверно, считаете, что и этого достаточно, чтоб заслужить звание oficial и носить на куртке золотые эполеты, вот как у этих наших товарищей.

И он указал на адъютантов и офицеров штаба Биасу. Главнокомандующий как будто задумался на минуту, а затем с важностью обратился к негру:

– Я был бы очень рад дать тебе офицерский чин; я доволен твоей службой; но для этого нужно еще кое-что. Знаешь ли ты латынь?

Разбойник оторопел и вытаращил глаза.

– Простите, что вы сказали, господин генерал?

– Я спросил, знаешь ли ты латынь? – с живостью ответил Биасу.

– Латынь?.. – повторил ошеломленный негр.

– Да, да, да, латынь! Знаешь ли ты латынь? – продолжал хитрый начальник. И, указав на знамя, где был написан стих из псалма «In exitu Israel de Aegypto»,[86]86
  Когда вышел Израиль из Египта (лат.)


[Закрыть]
прибавил: – Объясни нам, что значат эти слова.

Негр, в полном недоумении, молча стоял перед начальником, машинально теребя край своей набедренной повязки и переводя испуганные глаза со знамени на генерала и с генерала на знамя.

– Ответишь ты когда-нибудь? – нетерпеливо воскликнул Биасу.

Негр почесал в голове, несколько раз молча открыл и закрыл рот и, наконец, смущенно пробормотал:

– Никак не пойму, о чем вы говорите, господин генерал.

Лицо Биасу внезапно выразило возмущение и гнев.

– Этакий дурень! – воскликнул он. – Как? Ты хочешь быть офицером, а сам не знаешь латыни!

– Но, господин генерал… – пролепетал негр, дрожа и заикаясь.

– Молчи! – вскричал Биасу, негодование которого, казалось, все возрастало. – Я и сам не знаю, почему не велю расстрелять тебя на месте за твое нахальство! Вы представляете себе, Риго, такого нелепого офицера, который даже не знает латыни? Так вот, дурень, раз ты не понимаешь, что написано на этом знамени, я тебе объясню. In exitu – ни один солдат, Israel – не знающий латыни, de Aegypto – не может быть офицером. Правильно, господин капеллан?

Маленький колдун утвердительно кивнул головой. Биасу продолжал:

– Тот брат, которого я назначил палачом при нашей армии и которому ты завидуешь, знает латынь.

Он повернулся к новому палачу:

– Правда, дружище? Докажи этому невежде, что ты знаешь больше его. Что значит «Dominus vobiscum»?

Несчастный темнокожий колонист, пробужденный от своего мрачного раздумья этим грозным голосом, поднял голову, и хотя он еще не пришел в себя после совершенного им подлого убийства, но страх заставил его подчиниться. Было что-то странное в лице этого человека, подавленного угрызениями совести, когда он старался отыскать далекое, школьное воспоминание среди своих мыслей, полных ужаса, и в скорбном тоне, которым он произнес детское объяснение:

– Dominus vobiscum… это значит: господь да будет с вами!

– Et cum spiritu tuo,[87]87
  И со духом твоим (лат.)


[Закрыть]
– добавил торжественно таинственный колдун.

– Amen,[88]88
  Аминь (лат.)


[Закрыть]
– отозвался Биасу. Потом снова заговорил сердитым голосом, пересыпая свои притворно гневные речи латинскими выражениями, перевранными на манер Сганареля, чтоб убедить чернокожих в учености их главаря. – Ступай обратно и стань последним в своем ряду! – крикнул он честолюбивому негру. – Sursum corda.[89]89
  Горе имеем сердца (лат.)


[Закрыть]
А впредь не смей и думать о том, чтобы подняться до чина твоих начальников, знающих латынь, orate, fratres,[90]90
  Молитесь, братья (лат.)


[Закрыть]
или я велю тебя повесить! Bonus, bona, bonum![91]91
  Добрый, добрая, доброго (лат.)


[Закрыть]

Перепуганный и вместе с тем восхищенный негр вернулся в свой ряд, потупившись от стыда, под смех и крики всех товарищей, возмущенных его необоснованными притязаниями и с восторгом взиравших на своего ученого главнокомандующего.

Несмотря на то, что в этой сцене было много шутовства, она подтвердила мое высокое мнение о ловкости Биасу.

Смешное средство,[92]92
  Тусен-Лувертюр прибегал позже к этому средству с тем же успехом. (Прим. авт.)


[Закрыть]
 которое он применил с таким успехом, чтобы пресечь честолюбивые домогательства, всегда распространенные среди мятежников, открыло мне сразу и всю меру глупости негров и редкую ловкость их предводителя.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю