Текст книги "Система (СИ)"

Автор книги: Виктор Гутеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)

   – Ну раз требуешь, пойдём, – толкнул Сергеич дверь квартиры.

   Спустя несколько секунд верзила вывалился из злополучной квартиры. Максим с пониманием наблюдал, как тот рухнул на колени, несколько секунд с шумом втягивал и гнал из лёгких воздух, а затем не сдержавшись запачкал кафель содержимым желудка.

  ***

   На четвёртой странице рука начала привычно неметь. Отложив ручку в сторону, следователь по особо важным делам капитан полиции Сергей Костров свесил занемевшие руки вдоль тела. Насколько позволил неудобный стул, потянул спину и пройдясь взглядом по беспорядку на письменном столе воззрился на сидящего напротив человека.

   "Правда, чудо расчудесное" – рассматривая сидящего перед ним мужчину думал Костров, – "Верно опера сказали, чучело ходячее. И не дурак вроде, говорит довольно складно, однако видок конечно тот".

   Ещё раз оглядев сидящего с низко опущенной головой свидетеля, Костров хмыкнул и едва заметно качнул головой.

   "Может фоткнуть его, да в рубрику "те кому в этой жизни не повезло" – мелькнула озорная мысль, – и костюмчик подходящий, наверное ещё прадед в молодости щеголял".

   Вместо этого следователь обвёл взглядом узкий, вытянутый словно вагон кабинет и вновь взялся за перо.

   – Продолжим Денис Витальевич?

   Оторвавшись от собственных мыслей, молодой мужчина поднял голову и Костров понял, мысли в голове этого тихого, болезного вида парня бродят весьма невесёлые. Такую горечь и безнадёгу в глазах человека видеть доводилось не часто.

   – Да конечно, – колыхнул воздух неприятный скрипучий голос.

   – Расскажите поподробней, в чём именно заключалась ваша работа у покойного.

   – Работой это, назвать можно с натяжкой, так помощник, подмастерье скорее. Валентин Леонидович до выхода на пенсию работал в каком-то закрытом НИИ, а после занимался частными изысканиями. Даже не изысканиями, – поправился Шепельнов, – скорее хобби. Мы ездили по стране, в разных местах были, Байкал, Кольский полуостров, Урал, Кавказ в Мордовию пару раз заглянули. Валентина Леонидовича интересовало всё. От старых народных преданий, до всевозможных аномальных точек на карте. Золото искали, раскопками древних становищ и поселений занимались. У него было множество знакомых, несколько раз мы даже с геологической партией ездили. Работа же моя заключалась больше наверное в бытовом плане. Палатки поставить, костёр, пища, копал иногда вместе с Валентином Леонидовичем, по пещерам лазил, но в поле в основном с металлоискателем работал.

   – Исследованиями значит занимались, – записав ответ прокомментировал следователь, – насколько мне известно путешествия дело не дешёвое. Ваши поездки кто-то финансировал? – Оплачивал всё Валентин Леонидович. У него где-то в центре есть..., была, – вновь поправился Шепельнов, – квартира. – Где и какая не знаю, он как-то обронил, что она досталась ему после смерти тётушки. Знаю, что сам он, там никогда не жил, а сдавал за хорошие деньги. Отсюда и финансирование и моя заработная плата. Да и поездки эти не так дорого стоили. Жили мы исключительно в палатках, деньги тратили только на дорогу и провизию, а снаряжение и оборудование у Валентина Леонидовича ещё до нашего знакомства было.

   – Расскажите, как вы познакомились.

   – В Сокольниках, на автобусной остановке. У меня случился приступ эпилепсии, Валентин Леонидович остановился, помог. Когда я оклемался предложил проводить до дома. Он вообще человек был добрейший, в помощи никому не отказывал.

   – Враги были у него?

   – Не-е-ет, – мотнулась из стороны в сторону на худой, с торчащим кадыком шее, голова Шепельного, – это исключено.

   – Может раньше когда, до вашего знакомства, может на работе прежней, рассказывал он что-нибудь? Вспомните.

   – При всей словоохотливости Валентина Леонидовича, о работе своей, чем они там занимались и что делали, он ничего никогда не говорил. – Свидетель на секунду задумался, – по крайней мере, не говорил именно в контексте работы. Слышал только, что там прошли лучшие годы его жизни и всё.

   – Вы знали его наследников?

   – Супруга Валентина Леонидовича умерла задолго до нашего знакомства. Детей у них не было, близких родственников тоже, а о дальних..., – секундочку, вдруг прервал он рассказ.

   Что-то в тоне Шепельного неуловимо изменилось. Оторвавшись от записи, Костров поднял глаза и молча смотрел, как свидетель вытащил из нагрудного кармана ингалятор, два раза шикнул себе в рот и прикрыв глаза несколько раз глубоко вдохнул.

   – О дальних родственниках я ничего не знаю, – завершил он прерванный приступом удушья ответ.

   "Ещё и астма, – чувствуя, что проникается к свидетелю неподдельным сочувствием, думал Костров. – Да-а-а парень, – потекли в ненужном направлении мысли, – видать зачали тебя либо в глубокой старости, либо с великого перепоя".

   – Вы Денис Витальевич извините, но спросить я всё-таки должен, – оборвав человеческие проявления заговорил следователь. – Эпилепсия у вас, астма смотрю. Невольно напрашивается вопрос, а на кой извините ляд вы ему такой сдались? Ведь тот образ жизни, который вы описали, прежде всего требует здоровья.

   – Любая работа требует здоровья, – глядя в пол отвечал Шепельнов. – Во всех без исключения местах куда мне удавалось устроиться, узнав о моих недугах от меня избавлялись под любым предлогом. Я и сам думал, зачем я ему такой нужен? Первое, что пришло в голову это жалость. Вначале я так и думал, но узнав Валентина Леонидовича ближе, понял, что ошибся. Он искал единомышленника, а взгляды на очень многие вещи у нас действительно совпадали. Помимо этого, он очень любил говорить, говорить на любые темы и делал это часами. Мне всегда были интересны его рассказы. Думаю, он нашёл во мне благодарного слушателя, и это тоже сыграло свою роль.

   – А сам он умел слушать?

   – Умел. Вот только рассказать мне ему было нечего. Вся моя жизнь, это череда неудач, больничных коек и унижений. В саду, школе, училище. Лишь рядом с ним я хоть немного почувствовал себя полноценным человеком, а теперь..., – свидетель поднял глаза на следователя и плескавшаяся в них безнадёга вновь вызвала в Кострове нотки сочувствия, – а теперь эта нелепая смерть. Как дальше не знаю, жить не охота, не вижу смысла.

   Решив, что на сегодня хватит Костров заполнил бланки.

   – Это пропуск на выход, – протянул он бумажку Шепельнову, – а это, – проводив взглядом пропавший во внутреннем кармане пиджака пропуск, и пододвинув к свидетелю второй листок, – подписка о невыезде. Распишитесь вот здесь.

   – Вы меня подозреваете?

   – Судите сами Денис Витальевич. По данным следствия, вы последний в чьём обществе видели потерпевшего. Именно с вашего телефона на его номер был сделан последний звонок. В квартире, из чужих только ваши отпечатки. Только у вас имелся запасной ключ от квартиры, а следов взлома обнаружено не было. Улики пока против вас.

   – Вы ведь сами сказали, что не понятно, убийство – это, или несчастный случай.

   – Именно поэтому, вы сейчас не топаете в камеру, а возвращаетесь домой. Из города не уезжать. Как понадобитесь я позвоню и настоятельная к вам просьба, телефон держите при себе и не отключайте. Повестка, это потеря времени, а в ваших Денис Витальевич интересах со следствием дружить и являться по первому требованию. Вы понимаете, о чём я говорю? Да-да, – добавил он в ответ на утвердительный кивок, – изолятор у нас просторный. Всего хорошего. Не смею больше задерживать.

  ***

   Ш агая к выходу, ни на что не обращал внимания. Мимо шли какие-то люди, кто молча, кто что-то обсуждая, но погруженный в собственные переживания, Денис привычно отрешился от происходящего. В холле первого этажа, мелькнуло смутно знакомое лицо, но Денис не придав этому значения, предъявил пропуск дежурному и покинул неприветливое здание.

   Оперативный сотрудник, майор УВД Западное, Софирин Алексей Сергеевич, напротив сразу же узнал странноватого знакомца. Проводив взглядом медленно шаркающего в сторону выхода, нескладного, сутулого человека, опер сделал в памяти зарубку и зашагал к ведущей на верхние этажи лестнице. Когда с делами было покончено, натренированная годами память привычно напомнила ещё об одном деле. Через минуту майор пожимал руку следователя Кострова.

   – Сергеич, – наигранно воскликнул тот, – и каким же это ветром ваше высочество к нам сирым занесло?

   – Попутным, товарищ капитан, попутным.

   – Ну садись тогда, – указал следователь на стул, – в ногах правды нету.

   – Да и в заднице, её окаянной нету, – усмехнулся Сергеич, – так жир один да дерьмо всякое. Встретил тут Шепельного внизу, от тебя шаркал?

   – Отсюда.

   – Узнать хотел, – озвучил оперативник цель визита, – по смерти этой, эксперты какой вердикт вынесли?

   – А с какой целью интересуешься? Ты же насколько я знаю от дела этого всеми правдами и неправдами отбивался. И отбился ведь.

   – Да работы во, – показал характерным жестом Сергеич сколько работы, – случай просто странный вот и спрашиваю.

   – Эксперты внятного ничего не сказали. Никакого внешнего воздействия на потерпевшего оказано не было. Каких-либо химических веществ на останках тоже не обнаружено. Все сходятся во мнении, что человек просто лопнул. Как мяч перекачанный, лопнул и всё.

   – А то, что и кости, и череп разлетелись на те же мелкие куски что и мясо никого не смутило?

   – Смутило Сергеич, да как ещё смутило, у нас тут споры по этому поводу, два дня не утихают. Версий миллион, а толку ноль. В итоге сошлись на том, что тёмное это дело, тёмное и непонятное.

   – Во-во, – подхватил опер, – я тоже, когда всё это увидел сильно удивился.

  ***

   Просидев без малого пол часа на лесенке у входа в отделение Денис в который раз шумно выдохнул и стремясь устроиться поудобней поёрзал на пыльной ступени. Спешить было некуда. Да и не зачем. Со смертью Валентина Леонидовича в Денисе тоже что-то умерло. Умерла надежда. Надежда на хоть какое-то более менее сносное существование. На жизнь где он был действительно кому-то нужен. Планы, мечты и чаяния рухнули в одночасье, рухнули в той самой квартире, когда он увидел то, о чём вспоминать никак не хотелось.

   "Один, – текли мысли окончательно павшего духом Дениса, – опять один, что дальше? – Терзал он себя вопросами, – как, куда?".

   Ответов не было, да и откуда они могли взяться в голове человека, вновь ощутившего привычную ненужность и собственную ничтожность.

   Почему в жизни всё сложилось именно так, из чего, ещё в ребёнке сложилась столь низкая самооценка, Денис понял много позже. Отец погиб когда ему исполнилось два года. Погоревав без малого год, мать вновь вышла за муж. В любви и счастье жили не долго. Отчим начал пить и вскоре остался без работы. Поиски затянулись и работать пришлось матери. Разменивая тысячи километров под стук железных пар, она, проводница пассажирского состава дома появлялась крайне редко, полностью переложив заботу о сыне на плечи отчима. Тот же, в её отсутствие беспробудно пил. Превращаясь в злобное, угрюмое животное, отчим винил в своих неудачах всех подряд и постоянно срывал злобу на беззащитном мальчишке. Позже Денис много раз силился вспомнить, были ли дни, когда упившийся, очумевший от мерзкой отравы скот не втаптывал его в грязь, но таких дней он не вспомнил. Зато хорошо помнил, с какой радостью в первый раз шагал в младшую группу детского сада. Помнил, как вечером того же дня, рыдал спрятавшись под кроватью. Рыдал, потому что нескладного, робкого, плохо говорящего мальчишку в группе сразу невзлюбили. В то время, он откровенно не понимал, почему никто не захотел с ним играть, не захотел даже разговаривать. На первой же прогулке его побили. По детски, дождавшись когда воспитатель отвлечётся. Его неспособность дать сдачи веселила мальчишек и они улучив момент и подзадоривая друг друга проделывали это почти каждый день. Били и издевались не все, всего трое, но повинуясь их авторитету и остальные начали его сторониться.

   Дальше случилось то, что порой случается в подобных случаях. Отсутствие полноценной, безопасной реальности, подвигло ребёнка создать воображаемый мир, в котором светило ласковое солнце и все были приветливы, и добродушны. Там были лучшие игрушки, верные друзья и подружки. Там он счастливо жил с мамой и родным отцом, который просто не чаял в нём души.

   Всё глубже и глубже погружаясь в вымышленную вселенную, Денис постепенно замыкался в себе и всё дальше отдаляясь от сверстников, неуклонно отставая в развитии. Воспитатели пытались вернуть ребёнка из омута вымышленных образов, но поняв тщетность усилий, махнули рукой.

   Из сладкого мира грёз вырывал только отчим. Красную, вечно пьяную небритую рожу он запомнил на всю оставшуюся жизнь. Ещё лучше запомнил широкие, с короткими толстыми пальцами ладони, которые оставили множество отметин на его худом, тщедушном теле. Каждый всплеск бешенства отчима рождал в Денисе чувство такого ужаса, что после очередной экзекуции, он не вылезал из-под кровати часами, часто там и ночуя. О прогулках не было и речи, Денис вечно был наказан и большинство выходных дней проводил всё под той же кроватью.

   Просветления наступали лишь с редкими приездами матери. За два дня до этого отчим переставал пить, отчего становился ещё злее. Он выволакивал его из норы, и на несколько часов запрещая сходить с места, ставил рядом с телевизором. После окончания очередной передачи, наконец обращал на него внимание и сыпля угрозами и обещаниями боли приказывал ему молчать. Боясь до дрожи в коленях одного его голоса, Денис ни разу не обмолвился матери о том, что происходит в её отсутствии. Догадывалась она или нет, он не знал, но упрёков в сторону отчима ни разу не слышал.

   В школе всё повторилось. Оказавшись в одном классе всё с той же, подросшей и окрепшей троицей, Денис хлебнул ещё большего горя и унижений.

   В третьем классе перед самыми летними каникулами вернувшись однажды со школы, застал момент когда отчима выволокли из подъезда три милиционера и затолкнули в УАЗик. Позже, глотая слёзы, соседка рассказала, что напившись до невменяемого состояния, отчим жестоко избил, а затем зарезал маму.

   Три дня спустя стоя на кладбище перед гробом матери Денис вдруг понял, что смерть её, его нисколько не волнует. Он уже знал, что бабушка, которую до сего момента ни разу не видел, берёт его жить к себе в Москву. Смерть лежащей перед ним женщины, которая или ничего не видела, или просто не захотела избавить его от многолетних страданий, ассоциировалась только с отсутствием тирана и скорым отъездом от всех этих злых и ненавистных людей.

   На новом месте жительства дворовые мальчишки сперва приняли хорошо. Новые знакомые пару раз звали гулять, но на этих разах всё и закончилось. Замкнутость, неспособность к сочувствию, вбитая отчимом трусость и обозлённость на весь несправедливый мир, быстро отшатнули новых знакомых. Та же картина повторилась и в школе. Его больше никто не бил, не унижал, но вместе с тем, и ребята, и тем более девчонки шарахались от него как чёрт от ладана. Всё это оставляло глубокие борозды на и без того расшатанной психике. Постоянный нервоз вскоре вылился в приступы удушья, диагноз поставили быстро. В пятом классе прямо на уроке случился первый эпилептический припадок и это добавило ему популярности.

   Единственным человеком, у которого в те времена был шанс хоть как-то подправить его мировоззрение была бабуля. Но прожившая всю жизнь для себя женщина непонятно из каких соображений приютившая Дениса, тратить на него время, совсем не собиралась. Гуляя по многочисленным подругам и центрам для пожилых людей, дома она появлялась лишь поздним вечером, а часто не появлялась вовсе. Тратиться на содержание внука она не желала и очень скоро его комната напоминала барахолку, куда престарелые подруги тащили всё ненужное мужское тряпьё. На фоне одноклассников, с их любящими мамами и папами, одетый в затасканные, в основном не по размеру вещи Денис выглядел комично. И это тоже служило постоянным поводом для насмешек.

   Однажды в школьной раздевалке он случайно подслушал разговор центровых в классе мальчишек и девчонок. Там услышал, что между собой одноклассники зовут его ненормальным и почти все если и не призирают, то ржут над ним в полный голос. Это замкнуло в себе окончательно. Денис вновь ушёл в вымышленный мир и захлопнул дверь. И без того низкая успеваемость рухнула, но ему было уже всё равно. Окончательно убедившись, что жизнь злобная и ехидная штука он бесповоротно утратил веру в людей.

   В том же году от нечего делать прочитал свою первую книжку. Детские грёзы сменили печатные образы поглощаемые Денисом в неимоверных количествах. Именно оттуда он узнал, что помимо слёз унижения и боли существуют такие понятия как честь, отвага, любовь и множество того чего он никогда не знал и не видел. Он упивался строками отечественных и зарубежных авторов, но накладывая созданные на страницах образы на собственную реальность, понимал, что всё это вымысел и злых в людях качеств гораздо больше чем проявлений добродетели.

   С горем пополам окончил девять классов, после чего по настоянию уже тогда сильно сдавшей бабули поступил в ближайший к дому колледж. В отношениях со сверстниками ничего не изменилось. Отношений этих просто не было, но становясь старше Денис, пожираемый кучей всевозможных комплексов, приобрёл одно на его взгляд полезное качество. Он стал не чувствительным к чужому о себе мнению, своей и чужой боли, и страданиям. Даже на похоронах бабули, последнего близкого человека в этом мире он был совершенно безучастен.

   В армию не прошёл по здоровью. Столкнувшись с необходимостью думать о хлебе насущном, устроился на работу. Как и всегда в его жизни там не заладилось. Не заладилось и на следующей и ещё и ещё.

   Перелопатив к нынешним двадцати трём годам огромное количество разнообразной литературы, Денис понимал, что он не такой как большинство окружающих его людей. Он досконально изучил не один десяток книг по психологии и знал, что собственное детство превратило его в закомплексованного, нелюдимого человека, человека который неспособен ни к смелому поступку, ни к сочувствию, ни к состраданию. Порой он пытался с собой бороться, но корни оказались слишком глубоки и Денис раз за разом терпел фиаско.

   Воистину светлым пятном стала встреча с Леонидом Валентиновичем. Богатый жизненный опыт и светлый ум позволили этому человеку рассмотреть в нём то, что Денис никогда не замечал в себе сам. Ему почти удалось хоть немного, но всё же сдвинуть его устоявшиеся взгляды на окружающий мир. Под железной логикой аргументов Леонида Васильевича, под воздействием его многочасовых рассказов о красоте и прелести этого мира, угрюмая модель мироздания Дениса зашаталась, но нелепая смерть положила конец этому процессу. Более того, потеряв по-настоящему близкого человека, Денис в очередной раз убедился в собственной правоте и вновь откатился с таким трудом завоёванных позиций.

   "Кто я? – спрашивал он себя, сидя на прохладной ступени. – Ни на что не способное существо, – вторил внутренний голос. – Неприглядного вида, больной, хилый, неспособный к работе в коллективе, неспособный найти с кем бы то ни было общий язык. Ты вообще ни на что не способен, – привычно стегал внутренний голос. – С кучей фобий, с гипертрофированным комплексом трусливой озлобленности, выместить который никогда не хватало смелости"

   Он часто пытался сам себе возражать, доказывал, что он не совсем пропащий, выискивал аргументы, но после каждой попытки сам же разбивал свои доводы.

   "И что с того, что ты считаешь себя отнюдь не дураком? Что с того, что ты начитан поболе многих? – громил он ростки самолюбия. – Что с того, что у тебя богатый внутренний мир? Кому он на хрен нужен твой мир? Ты ничтожество, – наверное в стотысячный раз твердил себе Денис, – тебе нет, и никогда не будет места среди нормальных людей. Зачем ты вообще живёшь?"

   – И правда? – вторя собственным мыслям, спросил вслух Денис. – Зачем я живу?

   Много раз думал о суициде. Даже планировал, даже приступал к действию. Однако попытками всё и ограничилось. В самый последний момент становилось настолько страшно, что шприц, таблетки, лезвие и верёвка валились из рук. Ненавидя себя ещё больше после каждой неудачи, он возвращался домой и оставался один на один с уничижительными мыслями.

   – Леонидыч, Леонидыч, – исступлённо шептал Денис себе под нос, – ну как же так, почему?

   Его не пугала перспектива остаться без выплачиваемых ему старшим товарищем денег, он никогда не был материалистом, а труд за мизерные деньги найдётся даже для такого как он. Его пугала пустота. Пустота, с которой рука об руку он шёл всю свою недолгую жизнь. Пустота, которая на миг отступила, но вернулась и навалилась с ещё большим азартом. С Валентином Леонидовичем ушло чувство собственной нужности и причастия. Чувство, которое дало глоток воздуха, дало пучок света в его мрачном замкнутом мире.

   От мыслей отвлёк задорный женский смех. Подняв голову и смахнув ладонью катящиеся по щекам слёзы, Денис увидел двух шагающих по тротуару девушек. Дамы о чём-то увлечённо переговариваясь, часто оглашали улицу заразительным смехом. Свернув во двор отдела, девушки, пестря лёгкими платьицами направились в сторону входа в отделение.

   С одной из них встретился взглядом и увидел привычную реакцию. Мелькнувшая во взгляде черноволосой девушки заинтересованность при быстром, более подробном рассмотрении сменилась отчуждённостью и чем-то вроде брезгливого разочарования.

   Цокая по ступеням каблучками, они прошли мимо и скрылись в здании. Ещё на подходе, у одной из подружек из сумки вывалился ключ. Потеря не была обнаружена, а Денис сделал то, что обычно делал в подобных случаях. Он ни сказал ни слова. Сейчас же рассматривая блестящую на асфальте серебристую железку, он равнодушно представил возможные метания девушки.

   С ключика, внимание Дениса перекочевало на продетый в его отверстие шнурок. Обыкновенная белая верёвочка, периодически вздрагивающая под слабыми порывами июльского ветерка, вызвала в Денисе какое-то странное, непонятное чувство. Привыкший до мелочей разбирать собственные ощущения, Денис сначала удивился, а после стал копаться в памяти, стремясь разобраться в непонятных ассоциациях.

   Разобрался быстро. Память покорно отмотала несколько дней и в мельчайших подробностях напомнила Денису о состоявшейся встрече.

   В то утро, они с Валентином Леонидовичем сели в электричку и выехав на окраину города, сошли на станции "Лианозово". Рядом, в гаражных боксах находился арендуемый Валентином Леонидовичем закуток, в недрах которого тот хранил необходимое в поездках снаряжение. Вскоре сборы были окончены, но Валентин Леонидович не торопился уезжать. Денису он объяснил, что ждёт сына старого приятеля. Тот увлекался дайвингом и так же как они, отпуска свои проводил с группой единомышленников рыщущих по стране в поисках затонувших кораблей и содержимого их трюмов.

   – Антон на днях вернулся из очередной поездки, – пояснил Валентин Леонидович, – судя по голосу, парень был чем-то взволнован, настаивал на встрече.

   Парнем оказался светловолосый, с иголочки одетый мужчина лет тридцати. Денис сразу обратил внимание на кожаный кейс который тот как-то неестественно держал в полу вытянутой руке, стараясь, чтоб кейс не прикасался к телу. Войдя в гараж Антон словно стремясь скорей избавиться от ноши оставил кейс перед входом. Поздоровавшись, он сразу перешёл к делу и поведал, что на этот раз их группу занесло на приток Оки реку Угра. Там, где сотни лет назад случилось великое противостояние Русских дружин и великого татарского войска и произошла история, которая привела Антона к арендуемому Валентином Леонидовичем боксу.

   – Мы уже пожитки собирать начали, – рассказывал Антон, – но двое из наших решили на последок попытать счастья. Всплыли оба с настолько довольными физиономиями, что всем стало ясно, что счастье, – грустно усмехнулся рассказчик, – нам все-таки улыбнулось.

   – Интересно, – потёр Валентин Леонидович руки в предвкушении захватывающей истории.

   – Нашли они ладью в ил ушедшую. Не ладью даже, лодку скорее, – поправился Антон, – но сразу размечтались, что собственность кого-то из древнерусской знати. Решили, что такой бонус упустить нельзя и отложили отъезд ещё на сутки. На утро завели помпу, смыли с полусгнившего остова слой ила и обследовали находку. Чаяния наши не оправдались, ценного в лодке ничего не оказалось за исключением останков одного единственного человека. Кости мы подняли, а исследуя их на берегу обнаружили, что вокруг черепа повязан непонятно как сохранившийся шнурок. К великому нашему удивлению шнурок пролежавший под водой сотни лет, не рассыпался при попытке его снять, а спокойненько перекочевал в наши руки. Дальше больше, – продолжил рассказ Антон. – На черепе, как раз под повязанным шнурком мы обнаружили глубокую борозду идущую по всей его окружности. Это не было похоже на травму или на вытертость. Череп был цел целёхонек, у меня вообще сложилось впечатление, что эта борозда, не знаю каким образом, но появилась там специально, чтоб шнурок не слетел с головы.

   – И этот череп ты привёз сюда? – Вытянул Валентин Леонидович руку в сторону стоявшего возле ворот кейса.

   – Нет, – отмахнулся Антон, – череп к истории практически не имеет отношения. Поужинав, мы разбрелись по палаткам и завалились спать. Ранним утром проснулись от дикого, истерического хохота. Шумел старший группы Олег Бартин. Попытались выяснить, что же его развеселило, но выяснили лишь, что у Олега напрочь снесло крышу. Понимаете? Он просто сошёл с ума. Здоровенный, физически крепкий сорокалетний мужик, всегда отличавшийся флегматичным спокойствием, слетел с катушек так, что мы несколько часов не могли его успокоить. В конце концов нам пришлось его связать и вызвать на берег делегацию из психушки. Что с ним произошло, никто не понял. Ещё ночью из его палатки слышался размеренный храп, а с рассветом такое, – воспоминания заставили Антона растерянно развести руки. – Глаза какие-то пустые, страшные, движения стали резкие, вообще Олегу не свойственные. Говорить будто разучился, лишь возгласы непонятные, да безостановочный истерический хохот.

   – Ну а раньше срывов таких не было? Может скрывал от вас просто, а тут в неподходящий момент обострение? – Предположил Валентин Леонидович.

   – Да какое обострение, – махнул Антон рукой. – Говорю же, он из всей группы самым флегматичным был. Моментов разных хватало, Олег никогда не терял присутствия духа, спокоен всегда и собран, но суть не в этом. Я на подъём самый лёгкий, поэтому когда начали собирать лагерь, я быстро собрал свои пожитки и начал паковать вещи Олега. Сворачивая спальник, под ним, как раз в районе головы я увидел тот самый снятый с черепа шнурок. То ли он выпал, а Олег этого не заметил, то ли он просто рассматривал перед сном, а потом сам сунул под спальник, я не знаю. Тогда я вообще не придал этому значения. Я запихнул шнурок в карман своего рюкзака и вернулся к нему лишь дома. Вы представляете, как должна выглядеть верёвка пролежавшая под водой несколько столетий? – Неожиданно прервав рассказ обратился он к ним с вопросом.

   – Никак, – тут же ответил Валентин Леонидович, – волокно не выдержит столь длительного воздействия, если это конечно не целлюлоза.

   – Не целлюлоза точно, – заверил Антон. – Вот как это выглядело сразу после подъёма со дна.

   С этими словами он достал телефон и после проделанных с ним манипуляций протянул его Валентину Леонидовичу.

   – Интересно, – пробормотал тот и передал телефон Денису.

   На занявшем весь экран снимке, Денис увидел пожелтевший от времени, пошедший тёмными пятнами череп и узкий шнурок его опоясывающий. Шнурок мало отличался цветом от кости. Такой же пожелтевший от времени, усеянный язвами разложения. На снимке были хорошо видны нарушенные волокна ткани, которые ежом торча в стороны говорили, что вещице действительно не мало лет.

   – Если это не целлюлоза, то сохранность шнурка действительно сложно объяснить, – пустился в размышления Валентин Леонидович, предположив, что сей факт и привёл к ним Сергея.

   – Вот, что я увидел разобрав через несколько дней после возвращения домой рюкзак, – Перебил его Антон.

   Подойдя к воротам он подхватил кейс и так же держа ношу на полувытянутой руке вернулся к верстаку. Аккуратно двумя пальцами вынул из кейса пакет и так же осторожно, словно боясь даже через целлофан прикоснуться к его содержимому вытряхнул из него белую верёвочку.

   Разница между увиденным на снимке и лежащим на верстаке была огромна. Денис заинтересованно смотрел на чистенький, белоснежный шнурок будто только-только перекочевавший сюда с прилавка сувенирной лавки. Шнурок не был однородным. В глаза бросались множество тончайших, замысловато сплетённых нитей, переплетённых затем между собой. Таких нитей было семь и в каждую из них была вставлена отличавшаяся по цвету ниточка. Денис сразу отметил, что вставленные нитки соответствуют семи цветам радуги. Сам же шнурок, опять в семи местах был как-то хитро перекручен и после каждой такой скрутки общее плетение неизменно менялось. По-своему верёвочка была даже красива. Денис сразу решил, что встретив такой сувенир купил бы его не задумываясь.

   – Это шутка? – Разочарованно произнёс Валентин Леонидович. – Где ценник?

   Денис, почему-то радуясь, что им с шефом пришли в голову одни и те же мысли тоже усмехнулся.

   – Сначала я подумал так же, – нисколько не смутясь обвинительного тона, ответил Антон. – Решил, что кто-то из наших настолько безразличен к произошедшему с Олегом, что оказался способен на глупые шутки. Решив, что этот кто-то просто вытащил у меня оригинал и сунул в рюкзак вот это, я отбросил шнурок в сторону и больше о нём не вспоминал. Несколько раз он попадался мне на глаза, им, то котёнок играл, то дочка в качестве украшения носила. Три дня назад, вечером, мой шестилетний ребёнок попросил меня поиграть. Нарядив меня чудищем сказочным, дочка, стремясь дополнить мой наряд одела мне на голову вот это самое, – указал он пальцем на верстак, – заставила сесть на диван, а сама побежала в соседнюю комнату рядиться принцессой.

   Антон набрал воздуха в лёгкие и протяжно, шумно выдохнул.

   – До сих пор как вспоминаю дурно становится, – прокомментировал он свой тяжёлый вздох, – пару минут ничего не происходило. Затем я почувствовал..., – Антон на секунду прикрыл глаза, – даже не знаю, как описать, слов просто не нахожу. Таких ощущений я никогда не испытывал. Знаете..., будто это я, а будто и не я вовсе, странное такое чувство. Точнее, как будто появились новые ощущения и не одно, не два, целый ком ощущений, которых я никогда ранее не испытывал. Не скажу, что я испугался, так тревога какая-то в груди заворочалась. Я даже не сразу связал это с верёвкой. Всё это длилось по моим ощущениям несколько секунд, а затем я увидел себя со стороны. Я просто стоял напротив и смотрел на сидящего на диване себя же. Я полностью утратил контроль, пытался сдвинуться, вернуться обратно, но ничего не мог сделать. Понимаете? Ничего. И при этом я чувствовал своё тело, чувствовал ноги, руки, чувствовал всё. Потом где-то в районе груди появилось жжение. Оно разрасталось и становилось всё сильнее. Когда огонь поднялся в голову я познал такую боль, о которой даже не подозревал. Я был уверен, что моя голова вот-вот взорвётся. Возможно так бы и было, но вернулась дочка. Я не знаю, что именно подвигло её сдёрнуть с моей головы шнурок, но сделала она это сразу войдя в комнату. Не иначе как бог помог, – озвучил он собственную версию. – И всё. Я опять сижу на диване, у меня ничего не болит и я прекрасно себя чувствую. Такая вот история.