Текст книги "Пепел революции (СИ)"

Автор книги: Виктор Громов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Я собственно…,-замялся Кильчевский. Собственно… меня пригласил один высокопоставленный человек, который сейчас в Крыму. Мы с ним не знакомы, но он откуда-то знает меня.

Старик бросил удивленный взгляд.

– И вы отправились? Странная история.

– Меня в Одессе ничего не держало. Был один старый приятель, но дружбу не стоит испытывать слишком сильно. Рано или поздно в Одессе будет эвакуация, и я решил, что лучше отплыть пораньше, если представилась такая возможность. Думаю, все дотянут до последнего момента и в порту будет сущий ад.

– Я вас понимаю. А как вы думаете, за счет чего могли белые переломить ход войны?

– Трудно сказать. На помощь извне надежды нет, немцы сейчас заняты своими делами, а для союзников мы практически предатели, потому, что сдались немцам. Они как-то нам помогают, но выставляют такие требования, что лучше бы и не помогали, ей-богу. Это еще к тому, что мы говорили о простом мужике и старых порядках. Старые порядки вернутся, но гнет только усилится, поскольку придется еще и союзникам все долги отдавать. Разве только, какой-то очень могущественный маг нам может помочь.

– Маг?!-старик внезапно расхохотался. Господи, ну вы и шутник! В мире нет магии, это сказки для детей.

– Может и нет, – согласился Кильчевский. Никто же точно не знает.

– Главное, не задумываться над тем, что сейчас происходит в подземельях Кремля, – буднично обронил старик не глядя на собеседника.

Опять знакомая ледяная лава залила внутренности. Сердце испуганно остановилось и прислушалось к словам.

– Что вы сказали, – непослушными губами пролепетал он.

– Что? Я про большевиков. Говорят, сейчас там страшные пытки происходят. Настолько ужасные, что и вообразить сложно.

– Ааа… Внутренности начали оттаивать, и сердце принялось за свою нескончаемую работу. Старик был не в курсе того, что на самом деле там происходило. У-уф. Старый дурак, чуть кондратий не хватил.

Постепенно пассажиры просыпались и выходили подышать свежим морским воздухом, тем более, что по левому борту на горизонте уже виднелась земля. Крым.

Капитан спустился к ним и сообщил, что ночью неопознанные пушки пытались их обстреливать, но быстро бросили это дело. Они ушли дальше в море, а теперь идут вдоль берега, чтобы никакой военный корабль их не остановил для досмотра. Сказал, что к вечеру, если все будет хорошо, они прибудут в Севастополь.

Старик куда-то исчез, наверное, решил поспать в своей каюте. Берег все тянулся и тянулся и так же все медленней шел транспорт. Когда поймали одного из экипажа с вопросом, почему ход самый малый, тот взорвался какими-то едва понятными морскими ругательствами, из которых, однако, можно было понять, что что-то не так с мотором корабля.

Во второй половине дня, когда уже было рукой подать до сумерек, наконец показался большой порт, Севастополь. Белый, мраморный город, в котором стояли множество кораблей.

Часть 2. Крым

Глава 1

Их корабль причалил, пассажиры попрощались и разошлись в разные стороны. Старика так и не было видно. Решив, что он захотел вернуться назад в Одессу, Кильчевский нанял извозчика и поехал в одну из недорогих гостиниц. Конечно, особо шиковать ему было не на что, но Шемаков разрешил по необходимости заглядывать в ящики. Он еще удивился, что никто не встречал от таинственного человека, который приглашал его в Крым, ведь было известно и корабль и время прибытия. Ну, ничего, может люди таинственного подполковника Алексешенко его найдут, а может и нет. В любом случае, он здесь и надо чем-то заниматься.

С Крымом у него были связаны особые, личные воспоминания, но не с Севастополем, с в маленькой деревушкой на берегу Азовского моря. Память о тех событиях были похоронены очень глубоко, ведь он заставил себя практически забыть их. И когда отправлялся в Крым, даже не вспоминал, но теперь, подсознание подленько ударило ему под дых, вывалив все, чего он не желал, во всех подробностях и красках.

Но не сейчас, нет, позже обязательно, но не сейчас! Он снял номер, заплатил несусветную сумму, на которую раньше, еще до конца света, можно было снять половину гостиницы. Сложил ящики в углу и вышел прогуляться на набережную в сторону Графской пристани.

Ему нравилось наблюдать за людьми, их состоянием, внешностью. Вот, например, побежал толстенький господин в котелке куда-то в переулок. Кто он? Владелец мелкой типографии, которой заказали печать агитационных плакатов? Или страховой агент, который нашел клиента и забыл бланки дома?

Или вон та, пожилая дама в дырявом платке, идущая с видом, будто она супруга императора, а люди вокруг – ее свита? Интересно, она хоть понимает, что уже давно произошла революция, а скоро вообще будет опасно упоминать о своем дворянском происхождении? Что привело ее к такому помешательству? Может, она потеряла мужа и детей и осталась совсем одна? Ведь нет ничего более жалкого, чем одинокие старики. Люди, не завели детей и тихо доживают свой век, они уйдут, и не окажется никого, кто бы держал их руку до самого конца.

Или вон тот мальчишка, с видом профессионала, разглядывающий какой-то механизм на земле. Таким сорванцам всегда море по колено, они отлично себя чувствуют при любой власти и любом строе. Белые, красные, серые, фиолетовые – им все равно, они молоды и жадны до жизни. Ведь в мире столько всего интересного!

Да, в Севастополе было гораздо более местечково и провинциально, чем в Одессе. Люди в целом здесь были расслабленней и беззаботней. Да, шла война, но их она не касалась. Офицеров было почти незаметно и это было странно. Да, военные действия шли еще в северной Таврии, далеко отсюда, даже не в Крыму, но штабы? Резервы? Интендантские дела? Может, они дальше, в Симферополе? Возможно.

После прошлогодней трагедии с русским флотом, который ушел в Новороссийск, остатки его сейчас находятся в Севастополе. Практически все бухты, куда доставал глаз, были заняты кораблями, в основном военными. Да, ему сейчас не с кем сражаться на Черном море, да и экипажи разбежались по всей России драться по разные стороны баррикад. Да и угля со снарядами часто не хватает. Но разве победишь врага, когда гордость России, Черноморский флот, овеянный славой побед, флот, в который было вложено столько денег и ресурсов, сейчас стоит в бухтах? Это чем-то напоминало ему Одессу, где в железнодорожных тупиках на платформах стояли месяцами танки, а склады ломились от оружия, которым никто не хотел воевать.

Но все же, были заметны и отличия. В Севастополе все казалось более продуманным и отлаженным. Может, сказывалось то, что этот город был всегда военным, а они уж умели отточить дисциплину и процессы до автоматизма. Одесса же по своей сути, всегда была городом торговли, корабли всех стран мира заходили туда и обменивали свои товары. Даже при том, что сейчас в порту разгружались несколько кораблей, кажется, турецких и английских, не было и тени той суетливости и беспорядка, какая была, когда в Одессу пришел этот транспорт. На причалах уже возвышались горы ящиков, какие-то бочки, другие предметы военной направленности.

В общем, по первому впечатлению, город жил как и любой другой, бывший в глубоком тылу воющей страны. Интересно будет посмотреть, что делается ближе к театру военных действий, к северу. Если такой порядок и дисциплина царят во всем Крыму, то можно лишь с уважением пожать руку тем военным администраторам, который так твердо держат полуостров.

Вдруг он увидел фигуру, от которой перехватило дыхание. Нет, не может быть. Вдалеке Кильчевский заметил женскую фигуру, точь-в-точь как у той девушки из Одессы, Оксаны Дмитриевны. Нет, не может быть, он вчера с ней говорил в совсем другом городе, а раньше него она приплыть не могла никак. Но нет же, вроде, ее мягкая невысокая фигура, вроде, даже та же сама одежда, что и при встрече. Страшно подумать – их встреча была только вчера вечером, а казалось, в прошлом тысячелетии и на другом континенте. Он потер сильно глаза, посмотрел еще раз. Фигуры не было.

Срочно надо спать, подумал он. Уже всякая чертовщина мерещится.

Ночь уже практически опустилась на город, когда Кильчевский направился в обратный путь. Его почему-то начал валить с ног сон. Ну как «почему-то», наверное, потому, что он провел всю ночь в разговорах со стариком, потом был тот обстрел не пойми кем. А до этого, он тоже не возлежал на розах, одна только перестрелка с рабочими чего стоит. Он поправил немного повязку на голове и ускорил шаг.

Все-таки, зима возле не моря – не совсем то, что приятно и по душе человеку. Люди уже практически исчезли с улиц, и это было еще одно различие с Одессой. Там с наступлением тьмы жизнь только пробуждалась, но в своем трагизме она жалась к таким низким видам искусства, как кинематограф. Вера Холодная, эта прима всей России и боготворившей ее Одессы, Вера Холодная, этот нежный цветок, погибший даже не в самом рассвете своей красоты, а еще даже не приближающаяся к нему. Фильмы с ней были невероятно популярны в Одессе, сейчас же, пока он шел к гостинице, то не заметил ни одного кинематографа, что, по мнению любого прибывшего, свидетельствовало о глубочайшей убогости и провинциальности города.

Он был погружен в свои мысли, когда вошел внутрь гостиницы, поднялся на второй этаж, и очнулся только когда вплотную сзади раздался голос.

– Доброй ночи, Евгений Яковлевич. Что же вы так, Феликс Дмитриевич уже вас заждался.

Глава 2

Что же с ним такое, уже который раз он попадается в ловушку! Куда делось его хваленое чутье, которое позволяло учуять неладное в любой ситуации? Кто бы ни был сзади, они вполне могут выпустить ему в спину несколько пуль. Так ему и надо, задумчивому идиоту! Отличное завершение жизни!

Он медленно повернулся и уставился на невысокого крепыша с лысой головой и огромными ручищами. Руки он держал свободными, поэтому, подумал Кильчевский, если начнется стрельба, у него есть хоть какие-то шансы.

– Добрый вечер, – начал он осторожно. Я ожидал, что меня встретят в порту, но никого не было. Поэтому, решил заселиться в гостиницу и на следующий день отправиться искать Феликса Дмитриевича.

Коротыш рассмеялся.

– Вас никто не встретил? Не может быть. Ладно, разберемся. И поверьте, Евгений Яковлевич, никто его не ищет. Ведь никто не ищет смерти в своем уме? Не удивляйтесь, это у нас ведомственная шутка такая, не берите в голову. Вы не пригласите меня в номер? Стоять двум достойным господам в коридоре как-то не солидно.

– Да, да, конечно.

Они вошли в его номер и сели за стол.

– Как плавание? Все хорошо?

– Да, спасибо. Правда, я думал, что прибудем быстрее, но… все нормально.

– Отлично. Это, кстати, даже хорошо, что вы остановились здесь. Номер, – он обвел глазами комнату, – не роскошный, но по нашим скромным нынешним временам достойный. Тесновато, правда, ящики какие-то.

– Я вас слушаю, господин… ээ… простите.

– Ах, я не представился? Прошу меня извинить. Нефедов Владимир Владимирович. Помощник Феликса Дмитриевича. Ну, кто вы, я знаю, так уж вышло.

Он снова хохотнул и этот смех уже начинал действовать на нервы.

– Владимир Владимирович, слушаю вас очень внимательно. Мне самому интересно, чем я так важен человеку, с которым никогда не виделся, что со мной беседовали целых два полковника… Как их, черт… Забыл.

– Ничего, я понял. Синхронисты, – он снова хихикнул. Мы их так называем.

– Да, они. Так чем я могу служить господину подполковнику, что для меня выделили целую каюту на транспорте?

– Этого никто не знает, кроме него. А его указания не принято обсуждать. Феликс Дмитриевич сейчас отбыл на Перекоп к генералу Слащеву. Через пару-тройку дней вернется и примет вас. Его штаб в Симферополе, он не переносит толпы расфуференных глупых генералов, которые меряются своими орденами.

Слащев. Это тот генерал, о котором там ярко рассказывал старик на транспорте. Ему надо с ним повидаться и переговорить.

– Простите, а я не могу поехать на Перекоп? Если Феликс Дмитриевич срочно хочет меня видеть, то несколько часов на поезде меня совсем не пугают.

– Ну что вы! Там, в степи, вьюга, бураны, холод. Не стоит. Он скоро вернется, и мы сообщим вам, что пора посмотреть Симферополь. Пока можете отдохнуть. Нам говорили, – глаза странного коротышки неясно блеснули, – что последние дни в Одессе у вас были очень насыщенными. Да еще и ваша рана головы. Отлежитесь пока, поправите здоровье, а потом можете и ехать. Да, вагон мы вам выделим, не беспокойтесь.

– Вы со мной свяжитесь? – Кильчевскому не хотелось отпускать гостя, и он намеревался вытянуть как можно больше информации, прежде чем отпустить его.

– Может я, а может и нет. Кто знает, как будет развиваться ситуация через пару дней? Сейчас такое время, Евгений Яковлевич, что никто ничего не знает. Завтра я точно еще буду в Севастополе, а потом…

– Простите, что спрашиваю, но у меня нет никого знакомых в Крыму. Как обстановка на фронтах? Какие новости?

– Новости неутешительные, – коротышка поморщился и устало вздохнул, – чего скрывать. Могу сказать только про Крым. Офицеров – десятки тысяч, солдат – в разы меньше. Никто не хочет воевать, все стремятся командовать из штаба и подсиживают друг друга. Ну, в Одессе, думаю, примерно та же ситуация, если не хуже. Вон недавно пришел корабль и выгрузил несколько танков. Представьте, Евгений Яковлевич, танки! Их мир первый раз увидел меньше четырех лет назад, а сегодня они у нас есть. Всего много, бери да воюй. Ан-нет, все в штабах, формируют части, расформировывают, перебрасываются приказам и контрприказами. Печально все. Только одна для нас отдушина есть, генерал Слащев. Вы, должно быть, не знаете о его последнем подвиге? Это невероятно, правда.

– Расскажите, очень интересно. Не хотите кофе или коньяка? Если уж пошел у нас разговор.

– Ой, как хорошо, что вы предложили, а я все ждал-ждал. Кофе, если можно. И уберите свой пистолет из кармана, Евгений Яковлевич, не красиво, да и гостя нервирует.

Коротыш подмигнул.

Кильчевский выложил оружие и положил на тумбочку, сделал два кофе и поставил на стол.

– Продолжайте, пожалуйста.

– Так о чем это я? А, Яков Александрович! Да, представьте ледяные степи Таврии. Голое поле, ужасный мороз, ветер сносит человека верхом. Представили? Наступают красные, огромные силы. Им на Перекопе противостоят какие-то небольшие отряды Слащева, в десять раз меньше. Наступающие – отборные звери, латыши и петроградские рабочие, у генерала – сброд, который не успел разбежаться. У красных – бронепоезда, орудия, пулеметы, сколь угодно патронов. У Слащева – кот наплакал. Как бы вы поступили?

– Ну, сложно сказать. Окопы какие-то, укрепления.

– Напоминаю, голая степь. Даже пригорков трудно найти. Лютая зима, земля смерзлась, и выкопать хотя бы небольшой окоп уже подвиг.

– Укрепиться хоть как и обороняться.

– Красные в двух днях пути, времени почти нет.

– Не знаю, отвел бы отряды в тыл и сдал их другому командующему.

– Вот-вот. Так бы поступили девяносто девять процентов людей. А он их разбил, сохранив почти всех своих, а противник понес огромные потери.

– Ну?

– Он приказал разобрать железную дорогу, отвел свои войска по деревням и дал свободно наступающим войти в Крым. Они шли двое суток по ледяной ступи, многие померзли, спали в поле. А когда уставшие и обессилевшие полки вышли к Ишюню, он отрезал их сзади кавалерией, а с фронта и флангов ударил всеми орудиями. В общем, уйти из Крыма смогли немногие.

– Интересно. А сейчас он где?

– Да там же, защищает нас все, имея в вооружении несколько сотен бойцов и свой ум.

Нефедов достал часа и озабоченно посмотрел на них.

– Ладно, Евгений Яковлевич, не смею задерживать, – он заторопился. Не уезжайте из Севастополя, скоро вам сообщат, и вы отправитесь в Симферополь. А пока… отдыхайте. У нас, конечно, не Одесса, масштабы не те, но стараемся.

Лежа ночью в кровати Кильчевский никак не мог опять прогнать от себя мысль, что его используют втемную. Кто-то решал за него, что и когда делать, его судьба складывалась не по его плану, а по кем-то задуманной схеме. Что ему делать? Все бросить и бежать дальше? Или все-таки увидеться с Алексешенко и Слащевым? С такими тревожными мыслями он провалился в темноту.

Утром делать особо делать было нечего, и он решил пройтись по городу. Вчерашняя прогулка была краткой в виду позднего времени, но сегодня ничего не могло ему помешать.

На этот раз он решил посетить местные музеи, если такие еще сохранились после многочисленных смен власти в городе. Он посетил один, который произвел довольно благоприятное впечатление, второй, бывший совсем уж жалким. Разболелась рана и он поехал в госпиталь, где сменили повязку. Затем Кильчевский взял извозчика и отправился осмотреть древний Херсонес, откуда пошло христианство на Руси. Ехать было довольно далеко, и он задремал. Прибыв на место, он осматривал древние развалины и хаотичные раскопки, и все время думал, как же так: сотни и тысячи лет назад жили люди, любили и воевали, а теперь никто и не знает ни их имен, ни чувства, которые ими двигали. Только несколько седых историков могут назвать имена правителей, но разве это что-то скажет? Неужели, и их далекие потомки, делающие раскопки, ничего не смогут точно сказать, кроме как: «Сначала правил Николай, потом Ленин. Это мы знаем исходя из немногочисленных сохранившихся монет».

Осмотров древности, он, погруженные в философские мысли о Вечном, он зашел в один из залов, где было на удивление многолюдно. Он уже хотел уйти, но на улице был такой сильный холод и пронизывающий ветер с моря, что вынужден был остаться. В уголке рассматривал древнюю амфору какой-то старик, и долго раздумывать не пришлось.

– Как думаете, почему такая хрупкая вещь успешно выдержала испытания временем?

Старик удивленно поднял глаза на Кильчевского и долго смотрел.

– Молодой человек, какие-то у вас глупые вопросы. Как это, почему выдержала? Значит, такая у нее судьба была.

– Судьба у бестолковой глиняной вазы?

– Конечно, а вы как думали? Всякая вещь, еще до своего создания имеет в эфире полную историю своего существования. Например, всегда было предначертано так, что за сто лет до рождения Христова, числа эдак двадцать пятого месяца мая гончар по имени Антимий из города Милета закончит в три часа пополудни этот сосуд. Потом его продаст, и он будет плавать пару лет на корабле и перевозить в себе зерно из Крыма в Рим. Потом, однажды, корабль попадет в шторм, а амфора упокоится на дне моря на две тысячи лет, пока его не достанут… ну, вы поняли.

Кильчевский кивнул.

– И что бы кто ни делал, какие бы катаклизмы не происходили с планетой, империи рушатся, эпидемии чумы выкашивают целые континенты, кометы падают – ничто не может изменит предначертанную судьбу.

– Интересная гипотеза. То есть, все, что происходит – заранее известно и ничего нельзя изменить?

– Ну, так считают некоторые ученые, специалисты по квантовой физике. А, как говорится, там, где два квантовых физика – там три противоречащих друг другу теории. И что самое интересное – все они верны.

Кильческий хмыкнул.

– Но вы, как я вижу, не слишком поддерживаете такое учение?

– Да. Я считаю, это слишком жесткое и неподвижное учение. Для себя я разработал его модификацию.

– Было бы любопытно послушать.

– Пожалуйста. В целом, изложенная выше концепция верна, но только в целом. Если человек плывет по течению, то он следует этому написанному сценарию и никуда ему не деться. Но если у человека есть сила воли, чтобы переломить предначертанное, то судьба будет развиваться иначе. Это как река, понимаете? Она течет тысячелетиями в одном русле. Но случается катаклизм, она меняет русло, гибнет множество людей и все меняется. Так и здесь. Гончар Антимий из Милета, скорее всего, всю жизнь занимался этим делом и не видел в этом ничего дурного, как и я, кстати. А если бы он в полтретьего часа этого дня вдруг поднял голову от круга и решил, что ему во чтобы то ни стало надо взять оружие и отправиться восстанавливать великое Греко-бактрийское царство на краю земли? Неведомые силы будут стараться вернуть его на проторенную колею. И прибыв в Бактры, он увидит, что гончары здесь никудышные и захочет открыть свою мастерскую. Потому, что он знает это дело и сможет здесь стать лучшим. Но если у него есть сила воли, то он переломает себя, соберет сотню таких же неприкаянных молодцов, уйдет из Бактр и навсегда исчезнет в глубинах Азии. Может, он погибнет на следующем привале от свалившегося на голову камня. А может где-то и сколотит свое королевство. Жизнь – это постоянная борьба с предначертанным. Это не хорошо и не плохо, просто кто-то согласен с тем, что предложено Судьбой, а кто-то нет.

– Вам книги надо писать, – улыбнулся Кильчевский. Если довести и отшлифовать эту гипотезу, то у восточных мистиков будет серьезный конкурент.

– Не интересует.

Кильчевский уже обернулся и направился к выходу, когда ему в спину прилетели слова.

– Евгений Яковлевич, а не сыграть ли нам тот спектакль, как в том одесском кабаке?

Кильчевский поразился, что старик знает его по имени, ведь он, кажется, не представлялся. Через секунду прилетела вторая мысль: откуда старик знает про тот случай, когда он только прибыл в Одессу.

Ноги по инерции еще шли, а сердце уже привычно покрылось многовековым слоем льда. Он остановился и продолжал стоять спиной.

– А, не хотите? А то можем ведь. А, можем спектакль?

Он обернулся и медленно подошел к старику. Вряд ли от такого древнего пня можно было ожидать проблем, да и народа было изрядно.

– Кто вы?

– Ну, Кильчевский, вы меня прямо обижаете. Не помните старого друга. Я в гневе.

Он растянул рот в улыбке и обнажил ряд гнилых зубов.

– Мы не знакомы. Я бы обязательно запомнил такого отвратительного старика.

– Ну, не я один постарел, – обиженно бросил тот. Ты-то тоже как-то десяток лет где-то подобрал, а? Не тот уже молодой и задорный, как несколько недель назад. И рану где-то получил. Поди на пьяной драке, а Евгений?

– Или ты скажешь мне сейчас, кто ты такой, или я выволоку тебя из музея и пущу пулю в лоб.

– Тебя сразу и прихлопнут. Вон сколько тут офицеров. А ты безобидного старика убил.

– Не прихлопнут, не бойся. У тебя найдут за пазухой партбилет большевиков и мерзкие брошюрки для агитации. Мне еще и медаль дадут.

– Ну ладно. Открой глаза, Евгений. Это же я, Беляев! Твой старинный друг!

Cперва Кильчевский решил, что старик над ним решил подшутить, но потом пригляделся и в ужасе охнул.

– Что?.. Что с тобой произошло?!

– Красавчик, правда? – дед мерзко оскалился и повернул голову. А это все благодаря тебе, Евгений.

– Что с тобой сделали?!-прошептал он. Ты же совсем древний старикан. Постарел лет на пятьдесят!

– Да, а ты как будто не знаешь, как у нас наказывают? И каждый раз выдумывают что-нибудь новое, чтобы страх перед неизвестным страшил даже больше, чем сама кара.

– За что наказали? Неужели из-за меня?!

– Да, касатик, из-за тебя. Ты, наверное, не в курсе, но еще у разграбленного поезда тебя почти нашли, но многочисленные смерти и погода смешали все карты. Да, там был и я, правда… ээ… в другом виде. Тогда, на первый раз, меня простили, да и объективно тебя у того смотрителя не нашли бы. Там наша власть слабеет.

– И потом ты нашел меня в том грязном кабаке.

– Да, нашел. И снова не смог тебя вернуть, и наше руководство этого уже не стерпело. Ты видишь, чем все кончилось, – он тоскливо показал на свое лицо.

– Тебе, значит, дали третий шанс?

– Скажем так, на меня не очень рассчитывали и дали полную свободу действий. Я удивлен, что меня не наказали гораздо строже, хотя, куда уж строже, отнять у человека целую жизнь.

– А что пообещали в награду? Конечно, мы враги и я прямо сейчас думаю, как бы тебя пристрелить, но интересно просто. Первый раз сталкиваюсь с ситуацией, что можно чем-то заинтересовать древнего старика, у которого ничего нет в жизни.

Кильчевский ткнул стволом старика в бок, спрятанного под одеждой.

– Ты говори, а мы пока пойдем отсюда. Зачем людей пугать нашими отношениями. Еще разобьем чего-то древнегреческое в таком хорошем музее.

Они вышли на улицу.

– Ну давай, что тебе посулили за мою голову. Говори, небось, ставки возросли, уже не хотят просто вернуть. Хочу послушать, перед тем, как тебя пристрелю, как бешеную собаку. Как там кадры, Белла Степановна все хорошеет?

– Посулы были богатые и состоят из двух частей. Во-первых, остаток моей жизни наполнят такими наслаждениями, что я не буду жалеть о потерянных десятилетиях.

– Это разумно, они это могут. А второе?

– После всех действий ВЧК, я получу твою душу и жизни тех, кто тебе дорог.

– Кто мне дорог? Тут тебя обманули, я один во всем белом свете.

– А кто говорит про настоящее?

Кильчевский промолчал. Да, они могли заглянуть немного в будущее, но вряд ли этому списанному в тираж персонажу позволили. Изменения же прошлого настрого запрещены после одной катастрофы и все крепко держатся этого запрета.

– Ну, а как ты меня нашел здесь, да еще чтобы я с тобой сам заговорил?

Беляев оскалился с презрением.

– Ты как был в нашем деле дилетантом, так и остался. Даже после бегства стал еще тупее. Забыл, как делаются такие вещи?

– Забыл, – признался он. Спасибо, что напомнил.

– Да, кстати, помнишь того старика, смотрителя, у которого ты укрывался в степи? У кого домик за станцией в овраге?

Кильчевский кивнул и одновременно думал, куда лучше стрелять. Эту публику убить гораздо сложнее, чем обычного человека, поэтому придется, наверное, расстрелять весь боезапас.

– Он убит. Убит жестоко и стерт.

Кильческий он удивления и негодования даже опустил оружие.

– Зачем? Зачем вы убили старика?!

– А... а говоришь нет никого, кто тебе дорого. Просто так, мне так захотелось. Он помог тебе, а не надо помогать не зная кому. Я его пытал, но так, слегка, спешил в Одессу. Но я его стер, понимаешь? Теперь и его родственники и все документальные свидетельства о нем исчезли. Его просто не было. Только мы его помним, потому, что мы – это мы, но даже это не надолго. Скоро и мы про старика забудем, его не было. А это, худшая кара для любого человека, даже мое наказание менее суровое.

– Эх ты тварь. Ты сукин сын. Этот старик всю жизнь честно выполнял свою работу, он помогал людям, а ты не дал ему мирно закончить жизнь. Какая же ты мразь, а.

– Да, так мне и в Кремле говорили перед заданием. И я считаю это комплиментом.

– Так ты подстроил и виртуальную ловушку мне?

– Нет, тут как раз не я, но мне рассказывали. Пусть все говорят, что угодно, но ты мне нравишься, Кильчевский. Ты ужасно везучий, прямо, дьявольски. Выбраться из ловушки, когда за тобой охотятся… ну, ты понял кто. Это невероятно. Но там нам помешали. Местные.

– А кто?

– Никто не знает. Но очень сильные. Наши-то и не думали вообще, что будет сопротивление в этой части, а тут такое. Сами перепугались, и что самое удивительное: никто никогда с таким не сталкивался. Видел бы ты переполох в Кремле! А ты проскользнул между Сциллой и Харибдой и снова молодец. Постарел, правда, но тут никуда не денешься.

– Ну что, Беляев или как там тебя. Давай прощаться. Извини, если что.

Старик улыбнулся и из-за угла музея вышел патруль из офицера и двух солдат, которые увидели их и приближались.

Кильчевский закрыл в разочаровании глаза и спрятал оружие поглубже.

– Господи, Евгений. Совсем ты отупел, если даже на такое попадаешься. Это же первый класс.

– Наколдовал, да? Позвал их? Сука ты… старый, а жить хочешь.

Тот пожал плечами.

Подошедший офицер попросил у Кильчевского документы, и тут Беляев, как тогда в Одессе, разыграл спектакль.

– Сынки, – обратился он к патрулю. Этот господин мне что-то про Ленина и Интернационал втолковывал. Я ничего не понял, я царю-батюшке нашему присягал, Александру Николаевичу Освободителю. Кто такой Ленин? Генерал-губернатор теперишний, чтоля?

Он начал играть дряхлого ветерана и без проблем одурачил подошедших.

Те сразу насторожились, а наличие оружия при Кильчевском и невнятные документы сотрудника комендатуры Одессы окончательно убедили, что перед ними как минимум дезертир, а скорее всего, провокатор красных, который каким-то образом попал в Севастополь.

Была мысль прикрыться именем подполковника Алексешенко, но он почти сразу ее отбросил. Негоже такого влиятельного человека, каким тот, вроде, было впутывать в эту нелепую ситуацию. К тому же, он надеялся, что если люди Алексешенко захотят, то быстро найдут и вызволят. Связываться с Одессой, чтобы Шемаков подтвердил его личность, а это было в его интересах, так или иначе, в Крыму сейчас находилось много еге денег, тоже пока рано.

Кильчевского повели в какое-то учреждение непонятного типа, но весьма угрожающее с виду. Беляев, естественно, куда-то незаметно испарился, да так, что о нем вспомнили только на половине пути.