Текст книги "На перехват! Летная книжка «сталинского сокола»"

Автор книги: Виктор Урвачев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Однако война, наверное, учит так же быстро, как указания командиров, только более эффективно, и два месяца спустя в 34-м полку уже были летчики, которые могли поделиться приобретенным опытом ночных полетов. В центральной газете ВВС Красной Армии «Сталинский сокол» была опубликована большая статья двух таких летчиков, капитана М. М. Найденко и старшего лейтенанта В. А. Киселева – «Из боевого опыта ночных истребителей». Они дали конкретные практичные советы как взлетать, ориентироваться, осуществлять поиск и атаку противника в ночном вылете.

Герой Советского Союза, Заслуженный летчик-испытатель СССР М. Л. Галлай, который летом 1941 г. на МиГ-3 участвовал в отражении ночных налетов на Москву, вспоминал: «Возвращаться с боевого задания ночью на свой аэродром приходилось со всякими ухищрениями, попытками выйти на какие-то видимые ночью ориентиры. В основном это была вода: черная вода иначе смотрится, чем черная суша».

Заслуженный летчик-испытатель СССР Герой Советского союза М. Л. Галлай

С Марком Лазаревичем Галлаем, известным летчиком-испытателем и автором замечательных книг об авиации, отец познакомил меня 22 июля 1991 г., когда отмечалось 50-летие отражения первого налета немцев на столицу. До драматических событий августа в Москве оставалось меньше месяца, и средства массовой информации были полны антикоммунистических инвектив, о чем зашла речь в нашем разговоре. Марк Лазаревич сказал, что, начитавшись и наслушавшись всего этого, он поначалу решил выйти из коммунистической партии. Однако не стал этого делать, когда прочитал в одной газете, что коммунистов надо расстреливать и вешать. Он пояснил:

– В 1941 г. немцы для этого явились на танках и самолетах, но мы не испугались и дрались с ними. А теперь, если я выйду из партии, люди могут подумать, что я испугался этих газетных болтунов.

Возвращаясь к ночным событиям 19 августа 1941 г., видно, что отец « ввиду исхода горючего» не покинул машину с парашютом, а совершил вынужденную посадку на «живот» за границами аэродрома и, полагаю, чудом остался жив. Во всяком случае, при попытке таких посадок к тому времени из-за « потери ориентировки и по израсходованию горючего» шесть летчиков 6-го корпуса погибли, четверо были ранены, а 36 самолетов – полностью разбиты или требовали серьезного ремонта.

По решению командира полка этот « случай разобран с летным составом, изучены все посадочные площадки в районе Калинин, Сычевка на случай посадки при закрытии аэродрома туманом». Так или иначе, но после этого фамилия Урвачёв была почти в каждом ежемесячном приказе командира полка о том, что « за овладение ночными полетами, а также за ночные вылеты с выполнением боевых заданий уплатить 10 % надбавки за месяц и 10 % за каждый вылет ночью». Он стал пилотом-ночником.

Парашютист Н. С. Кулавин и о парашютах летчиков-истребителей

Кажется, понимаю, почему отец не воспользовался парашютом, а пошел на смертельно опасную и, думаю, безрассудную ночную посадку. Он всегда с неприязнью вспоминал о двух парашютных прыжках, которые пришлось совершить в аэроклубе в соответствии с учебным планом. Не любил он это дело – прыжки с парашютом.

В разделе летной книжки «VI. Прыжки с парашютом (ознакомительные, тренировочные, вынужденные и др.)» в графе «Количество выполненных прыжков ко дню заведения летной книжки» гордо, но одиноко стоит цифра « 2». Далее следует несколько страниц, рассчитанных, судя по их разграфке, на записи о десятках парашютных прыжков владельца летной книжки, которые остались девственно чистыми.

Хотя известно, что летчики-истребители должны систематически выполнять тренировочные прыжки с парашютом, отец каким-то образом их избегал. Повторюсь – не любил он это дело и компенсировал его беззаветной, начиная с войны и на всю оставшуюся жизнь, дружбой с парашютистом-профессионалом Николаем Сергеевичем Кулавиным.

Хорошо его помню – невысокого роста, но как будто налитой силой, со стальными мышцами, спокойный, невозмутимый и без одного глаза, потерянного при ужасных обстоятельствах. Осенью и зимой 1941–1942 гг. на аэродроме Внуково он был инструктором у десантников и диверсантов, которых выбрасывали на парашютах в немецкий тыл. Однажды с этой целью он вылетел во второй кабине У-2 с таким диверсантом на коленях. Разорвавшийся зенитный снаряд разбил голову диверсанту, и осколок его черепа выбил глаз Кулавину. Тем не менее он долгие годы продолжал свои парашютные занятия и в 50-х был даже призером первенства Вооруженных Сил по парашютному спорту.

Несмотря на то что отец удачно избегал парашютных прыжков всю свою летную жизнь, ему тысячи раз, готовясь к полету, приходилось с помощью техника самолета проделывать нелегкую процедуру надевания парашюта. То, что она нелегкая, видно на фотографии летчика 178-го иап ПВО Москвы Николая Дудника, которому перед вылетом помогают надеть парашют техник его самолета и укладчица парашютов.

Летчик 178-го иап ПВО Москвы Н. Д. Дудник

Н. Д. Дудник за время войны совершил 426 боевых вылетов и сбил 6 самолетов противника. После войны – начальник штаба Московского округа ПВО, генерал-майор авиации. Уволенный из Армии, в 80-х годах он был председателем совета ветеранов 6-го иак, где активно сотрудничал с председателем совета ветеранов 34-го авиаполка Г. Н. Урвачёвым. В летной жизни отца парашют оказался нужным только для удобства сидения на нем в кабине истребителя. С этой целью парашюты у летчиков крепились не на спине или груди, как у нормальных парашютистов, а висели ниже спины. Поэтому летчик-истребитель, направляясь к своему самолету, шел не твердой походкой воздушного бойца, а «враскоряку». Здесь прямая аналогия с птицами, грациозными в полете и неуклюжими на земле.

Лейтенант Кузнецов докладывает о выполнении задания. Западный фронт

В ряде работ публикуется фотография пилота МиГ-3, вернувшегося из боевого вылета, на которой хорошо видно расположение парашюта у летчика сзади. Под фотографией подпись: «Лейтенант Кузнецов докладывает о выполнении задания. Западный фронт».Это хороший друг и однополчанин отца Федор Андреевич Кузнецов. После войны, будучи списан с летной работы, он остался в авиации, был начальником разведки одного из авиасоединений и в этом качестве в 1962 г. оказался на Кубе во время Карибского кризиса, а затем, так же как и отец, жил и работал в Люберцах. По словам отца, осенью и весной в 1941 и 1942 гг. он летал в сапогах и кожаном реглане. Считалось, что они могут спасти летчика при пожаре на борту, поскольку кожа не горит, а обугливается. Однако было непонятно, как при длиннополом реглане застегиваются парашютные лямки ножных обхватов, пока я не увидел фотографии летчиков-истребителей, где видно, что эти лямки пропускаются между полами реглана и через его разрез сзади. Однако это, видимо, грациозности в движении пилотам тоже не прибавляло.

* * *

Тем временем, судя по летной книжке, после очередного боевого вылета 1 сентября настал двухнедельный перерыв в полетах. Вспоминая рассказы отца, думаю, что это связано со следующими обстоятельствами.

К концу августа ряд пилотов эскадрильи оказались «безлошадными» – потеряли свои самолеты в результате немецкой штурмовки аэродрома и в ходе воздушных боев. Один из них, его друг, ходил за отцом по пятам и просил:

– Жора, дай слетаю на твоем самолете, ну что тебе, жалко?

Отец, посмеиваясь, рассказывал: «Да не жалко было. Но немец подходил все ближе к Ржеву, и мы со дня на день ждали приказа вернуться во Внуково. Если у тебя есть самолет – через час будешь дома, а нет – неделю надо топать, и не факт, что дойдешь». Однако друг в конце концов добился своего и улетел на боевое задание на самолете отца. Вернулся он к вечеру без самолета.

А вскоре приказ: эскадрилье возвращаться в полк на аэродром Внуково. Кто мог – улетел. Остались техники и «безлошадные» летчики, которым выдали винтовки-трехлинейки образца 1891 года. Карманы регланов набили винтовочными патронами и гранатами. Перед уходом решили уничтожить аэродромные объекты, чтобы не достались немцам, заложили под них оставшийся боезапас и подожгли. Однако не учли, что среди ящиков с боезапасом были реактивные снаряды РС-82, которые неожиданно начали летать по аэродрому. Пришлось залечь, чтобы переждать этот «артобстрел».

Пеший переход Ржев – Внуково

Получив таким образом боевое крещение на земле, двинулись на восток по дороге в Москву. Километров через тридцать переправились через Волгу и, решив, что хватит отступать и надо дать немцам бой, залегли на ее высоком берегу. Вскоре на противоположный берег выкатились немцы на мотоциклах. Дружный залп трехлинеек – и след их простыл. Боевому воодушевлению не было предела. Но оказалось – это был передовой дозор части, танки которой вскоре появились на берегу реки и ударили из пушек. Аргумент был веский, и, поняв, что с трехлинейками этот рубеж не удержать, летно-технический состав эскадрильи продолжил движение на восток.

Отец редко вспоминал этот переход и, как всегда, со смехом и шутками, но чувствовалось, что досталось изрядно: хаос отступления, обстрелы, убитые и раненые, которых приходилось нести на себе, другие пехотные «прелести». Немцы зачастую катили по дороге, обгоняя их, «драпавших», по словам отца, параллельно этой дороге по оврагам и буеракам. Однажды, смертельно устав от круглосуточного марша, он сам чуть не погиб, попав в кромешной ночной темноте под колеса какой-то военной техники.

Спустя более полувека, будучи зимой в Калининской области, по местному радио услышал, что власти Ржева выделяют немцам три гектара для перезахоронения погибших там солдат вермахта. Это было, конечно, проявлением «нового мышления» – сиречь шизофрении общественного сознания. Вернувшись, сообщил об этом отцу и напомнил о том, как ему с друзьями досталось в 41-м году от немцев в районе Ржева. Ожидал его возмущения и негодования, но он вдруг рассмеялся:

– Три гектара маловато. Когда мы весной 43-го снова прилетели на аэродром Ржева, сразу после его освобождения, там везде грудами лежали трупы немцев. Ты не можешь себе представить, сколько их там наши перебили.

В конце концов, остававшаяся в Ржеве часть эскадрильи 34-го иап прибыла во Внуково. А. Н. Шокун первым делом повел вернувшихся летчиков своей эскадрильи в столовую, где сидел начпрод перед тарелкой с блинами и большой миской сметаны. Он обедал. Шокун обратился к нему:

– Прибыли наши пилоты без продаттестатов, надо покормить.

– Сначала разберемся, кого кормить, а кого нет. А то пока одни героически защищают небо Москвы, другие драпают от немцев аж от Ржева.

Командир эскадрильи, не меняя голоса и выражения лица, со словами: «Действительно, надо разобраться», осторожно взял в руки миску со сметаной и опрокинул ее на голову начпрода.

– Товарищи летчики, официантки прежние и вас не забыли, покормят.

* * *

После Ржева новым аэродромом маневра полка стал аэродром Суково в 6 километрах восточнее Внуково, где в сентябре – ноябре 1941 г. постоянно базировалась одна из его эскадрилий.

Тем временем А. Н. Шокун, видимо, памятуя вынужденную ночную посадку отца в Ржеве, первым делом устроил ему проверку техники пилотирования ночью:

13.09.41, УТИ-4, задняя кабина, ночью.

…Общая оценка техники пилотирования – отлично.

Разрешаю продолжить боевую работу днем и ночью на с-те МиГ-3. Командир 2-й аэ ст. лейтенант Шокун.

Надо сказать, что сам Шокун за два месяца до этого, участвуя в отражении первого налета немецких бомбардировщиков на Москву ночью 22 июля, после выработки горючего дисциплинированно выполнил приказ командования и покинул машину с парашютом. Мало того, на следующую ночь он сделал то же самое.

Из летной книжки следует, что до конца сентября практически ежедневно не менее 2–4 боевых вылетов, в основном на перехват противника.

30 сентября началось немецкое наступление на Москву – операция «Тайфун». Фронт приблизился к городу, и поэтому в бумагах отца запись: «Кроме ночных налетов в октябре немцы начали совершать налеты днем. Бомбардировщики шли в сопровождении истребителей».Далее отец пишет: «Мы, летчики ПВО, кроме отражения ночных и дневных налетов(на Москву) стали выполнять задачи фронтовой авиации, прикрывали наши войска, вели разведку, сопровождали наших бомбардировщиков и штурмовиков, сами ходили на штурмовку аэродромов фашистов и наземных войск».

В одном из таких вылетов на штурмовку произошел случай, о котором отец вспоминал неохотно. После успешного, без потерь, выполнения задания летчики легли на курс «домой». В это время один из самолетов вышел из строя, развернулся и сел на аэродром противника. Отец с досадой говорил: «Не знаю, почему он это сделал! Может, был ранен или самолет подбит, двигатель заклинило. Не знаю». На аэродроме во Внуково их уже ждали особисты. Разговор был жесткий:

– Где летчик «имярек»?

– Сел на аэродром противника. Причина неизвестна.

– Почему не расстреляли на посадке?

– При штурмовке весь боезапас был израсходован.

– Согласно Боевому уставу и приказам командования вы обязаны оставлять часть боезапаса на обратный путь.

Возразить было нечего – такое требование было, но летчики, как правило, в боевых вылетах расстреливали все патроны «досуха». Отец считал, что от трибунала их спасло только тяжелейшее положение на фронте и острая нехватка летного состава. Он вспоминал, что после войны в полк приходило письмо от этого «имярек» с просьбой подтвердить его участие в боях.

Тем временем ожесточение воздушных боев нарастало. Историки отмечают боевую работу полка в этот период:

«В те дни особенно проявили себя летчики 16 и 34-го иап, старейших полков в ВВС Московского военного округа, укомплектованных хорошо подготовленным летным составом»;

«Отважно действовал личный состав 34-го истребительного авиационного полка… Выполняя задачи по прикрытию войск Западного фронта, железнодорожных перевозок и отражению налетов вражеской авиации на Москву, летчикам приходилось совершать по 5–6 боевых вылетов в день. Нередко воздушные бои не прекращались в течение всего светлого времени суток и при плохих метеорологических условиях».

О количестве боевых вылетов за день

О 5–6 боевых вылетах в день летчиков 34-го полка в октябре 1941 г. пишет в своей монографии «Авиация в битве под Москвой» А. Г. Федоров – доктор исторических наук, профессор, в прошлом опытный летчик, непосредственный участник этой битвы.

По словам другого участника воздушных боев под Москвой, упоминавшегося генерал-майора авиации Н. Д. Дудника: « Летом и осенью доходило до шести-семи боевых вылетов в день – это очень тяжело, практически предел».

Вспоминая это время, когда летчикам ПВО пришлось не только отражать ночные и дневные налеты на Москву, но выполнять также задачи фронтовой авиации, отец писал: « 6–8 вылетов на задание стало для нас нормой»,и далее: «Бывали моменты, когда в полку оставалось с десяток исправных самолетов и столько же летчиков и приходилось в день делать по 7–9 боевых вылетов».

Ставить под сомнение эти свидетельства нет оснований. Но в летной книжке отца нет записей о таком большом количестве боевых вылетов за день, хотя он, а также летчики С. И. Платов и В. Ф. Коробов совершили соответственно 472, 433 и 525 боевых вылетов, или около трети из всех 4500 боевых вылетов 34-го полка за войну. Несоответствие максимального количества боевых вылетов за день, отмечаемых в летной книжке и в свидетельствах летчиков, можно объяснить уже сказанным о том, что официальные документы не всегда адекватны реальной жизни.

Летчик 34-го иап В. Ф. Коробов – 525 боевых вылетов

Возможно, сказалось и то, о чем писал отец, рассказывая об одном из дней в середине октября 1941 г.: «Бои шли весь день, и летчики, выйдя из боя, спешили заправиться, пополнить боезапас, снова взлетали в бой… Сейчас трудно сказать, сколько мы сделали в тот день вылетов».То есть в условиях непрерывных боев, постоянной смертельной опасности, безмерного физического и психологического напряжения в течение всего дня летчики не могли объективно определить количество вылетов и меньше всего задумывались об этом в такой обстановке.

Летчик 34-го иап С. И. Платов – 433 боевых вылета

Летчик 34-го иап Г. Н. Урвачёв – 472 боевых вылета

Однако обращает на себя внимание то, что в соответствии с летной книжкой отец за время войны 14 раз совершал по четыре боевых вылета в день и ни разу ни на один вылет больше – просто норматив какой-то. Можно предположить, что количество боевых вылетов было официально ограничено четырьмя в день, и если летчик в зависимости от боевой обстановки выполнял их больше, в летной книжке тем не менее записывались только четыре вылета. Так, в 1952 г. во время Корейской войны командование ВВС Советской Армии, отмечая значительный выход из строя летного состава из-за большого напряжения в боевой работе, установило для летчиков не более двух боевых вылетов в день.

* * *

Известно, что с начала немецкого наступления командование Красной Армии напряженно следило за выдвижением войск противника на Москву, и с этой целью летчики 6-го иак вели интенсивную воздушную разведку, данные которой нередко докладывались «на самый верх»:

2.10.41, МиГ-3. По задан. ком. Зап. фр. (по заданию командования Западного фронта), 1 полет, 55 минут.

В этот день воздушная разведка обнаружила движение на г. Белый колонны из сотен танков и автомашин противника, наступавших на Москву.

1941 г. Летчики 124-го иап

Для нанесения удара по этой колонне, помимо бомбардировщиков и штурмовиков, были подняты истребительные авиаполки 6-го иак, основную ударную силу которых составлял 120-й иап на самолетах-бипланах И-153 «Чайка», устаревших, но мощно вооруженных помимо 4 пулеметов восемью реактивными снарядами. Со 2 по 4 октября летчики полка выполнили 124 вылета на штурмовку, а летчики 34-го иап сопровождали их и прикрывали от ударов истребителей противника:

3.10.41, МиГ-3. Сопровождение самолетов, 2 полета, 2 часа 10 минут;

3.10.41, МиГ-3. Прикрытие самолетов, 1 полет, 1 час 15 минут;

4.10.41, МиГ-3. Прикрытие П-39 и И-153, 1 полет, 1 час 15 минут.

По рассказам отца, они действительно, помимо «Чаек», прикрывали и самолеты американского типа, но не П-39 «Аэрокобра», как записали в летную книжку штабисты, а П-40 «Томагавк» из 126-го иап, которые, как и «Чайки», часто использовались в качестве штурмовиков.

Летчики 34-го полка свою задачу выполнили – 120-й иап в эти дни потерь не имел.

120-й истребительный авиационный полк

Взаимодействуя с 34-м полком, летчики 120-го иап ежедневно перелетали с аэродрома базирования Алферово на аэродром Инютино, откуда наносили штурмовые удары по противнику под г. Белым. После этого с 8 октября полк продолжал штурмовать противника, вести разведку и прикрывать наши войска на Юхновском направлении, на Можайской линии обороны и под Клином. За отличие при разгроме немцев под Москвой в марте 1942 г. полк был преобразован в 12-й гвардейский.

Будучи истребительным авиаполком, он отличился штурмовой боевой работой. Поэтому в приказе о присвоении ему гвардейского звания отмечалось, что его летчики «нанесли огромные потери фашистским войскам и своими сокрушительными ударами уничтожали живую силу и технику противника, беспощадно громили немецких захватчиков».

К этому времени полк уже был перевооружен на самолеты МиГ-3 и перебазирован в Москву на Центральный аэродром. При этом к нему, кажется, перешли от 16-го иап также функции «придворного» авиаполка. В его состав был переведен Степан Микоян, а из школы летчиков прибыли его брат Алексей Микоян, сын члена Государственного Комитета Обороны и заместителя Наркома обороны генерал-полковника Н.А Булганина – Лев и сын секретаря ЦК, МК и МГК ВКП(б), начальника Главного политуправления Красной Армии А. С. Щербакова – Александр.

Кроме того, видимо, в гвардейский полк переводили из других авиачастей московской ПВО наиболее опытных и отличившихся летчиков. Так, в 1943 г. в этот полк были направлены из 34-го иап бывший комэск отца, а впоследствии заместитель командира полка А. Н. Шокун и один из самых результативных к тому времени пилотов полка С. Д. Байков.

* * *

4 октября летчики 6-го истребительно авиакорпуса обнаружили глубокий прорыв немецких танков в тыл советских войск на г. Юхнов, что на 100 км ближе к Москве, чем от г. Белого. Сведения были настолько ошеломляющими, что вызвали недоверие не только армейского командования, но и военно-политического руководства страны. Летчики и командование корпуса были обвинены в трусости и паникерстве, им пригрозили строгими карами, если сведения не подтвердятся, и при этом якобы прозвучало слово «расстрел».

В связи с этим, несмотря на резкое ухудшение погоды, туман и дождь, переходящие в метель, отец и другие летчики вновь вылетели на разведку:

7.10.41, МиГ-3. Разведка, 1 полет, 1 час.

Но данные предыдущей авиаразведки подтвердили не они, а немецкие танки, которые, не получив своевременного отпора, 6 октября заняли Юхнов, а 7-го замкнули кольцо окружения значительных сил Красной Армии под Вязьмой. «Если бы мне поверили!..» —названа одна из послевоенных публикаций об этих событиях бывшего заместителя командира 6-го иак М. Н. Якушина, который одним из первых 4 октября обнаружил немецкие танки.

В те дни все чаще шли бои, и в одном из них в районе Ржева отец сбил первый самолет противника. Сначала он и летчики Герасимов, Лукин, Коробов и Бубнов, прикрывая наши войска, отразили налет группы бомбардировщиков:

5.10.41, МиГ-3. Воздушный бой, 1 полет, 55 минут.

Затем отец уже один поднялся в воздух:

5.10.41. МиГ-3. Воздушный бой – сбил Ме-110, 1 полет, 55 минут.

«Мессершмитт-110» – двухместный самолет с двумя двигателями, который отличался высокой живучестью, дальностью и огневой мощью: в носовой части 2 пушки и 4 пулемета. Еще один пулемет был у второго пилота в задней кабине, который защищал самолет от атак из задней полусферы. Немцы этот класс самолетов называли «zerstorrer» – «разрушитель». Под Москвой действовала эскадра (дивизия) SKG210 таких «разрушителей», участвовавших в «Битве за Британию», о чем напоминала ее эмблема – Англия в кольце прицела.

«Мессершмитт-110»

В тот день в 34-й иап прилетел на новеньком МиГ-3 заместитель командира 6-го иак П. М. Стефановский, который направился в штаб. В это время высоко над аэродромом появился немецкий двухмоторный самолет. Отец только что вернулся из боевого вылета и ждал на стоянке, когда его самолет подготовят к следующему вылету. Командир эскадрильи бросился к отцу:

– Давай в воздух, на перехват!

– Мой самолет заправляют.

– А этот чей?

– Стефановского.

– Взлетай на нем!

Эмблема эскадры Ме-110 SKG210

«Немец» уходил. Как рассказывал отец, взлетев, он дал двигателю «полный газ» и не сбавлял его, пока не догнал самолет противника на высоте 6 тыс. м, попытался скрытно подойти к нему сзади из нижней полусферы и открыл огонь, но все-таки и сам нарвался на очередь немецкого стрелка. Он видел, что попадает, но Ме-110 шел как заговоренный. Тогда отец нажал гашетку пулеметов и не отпускал ее, пока «немец» не загорелся и рухнул на землю. Приземлившись, он поставил самолет на прежнее место. Однако после боя из-за длительного полета на максимальном режиме и непрерывной стрельбы вид аэроплана был ужасен – залитый маслом, в копоти и пулевых пробоинах, стволы пулеметов деформированы и в окалине.

Появившийся Стефановский оторопел:

– Какой варвар летал на моем самолете?!

Ему показали «варвара» и доложили о произошедшем.

– Немца-то сбил?

– Сбил, товарищ полковник.

– Ну и забирай эту машину себе – сам на ней летай.

Взял в полку У-2 и улетел, куда ему было надо.

Много лет спустя Герой Советского Союза, генерал-майор авиации и известный летчик-испытатель П. М. Стефановский подарил отцу свою книгу «Триста неизвестных» с надписью, напоминающей об этом случае: «Георгию Николаевичу Урвачёву Помощнику командира 34 иап по ВСС(воздушно-стрелковой службе) в то памятное время. На память о легендарных событиях отражения Октябрьского наступления немцев под Москвой в грозном 1941 году с аэродрома Ржев. И о сбитом Вами немецком бомбардировщике Ю-88, пилотируя моим счастливым истребителем МиГ-3. Стефановский 4.9.70 г.».

Немного запамятовал Петр Михайлович – был сбит не Ю-88, а Ме-110.

Видимо, опыт этого боя заставил отца впоследствии, как правило, избегать атаки самолетов противника сзади из нижней полусферы, хотя они кажутся более безопасными из-за того, что стрелку противника трудно наблюдать за атакующим истребителем и вести заградительный огонь по нему (мешают фюзеляж и «хвост» собственного самолета). Однако такая атака затянута, так как ведется с набором высоты и малой скоростью сближения. Поэтому отец и успел «принять» на свой самолет несколько пробоин.

Он говорил, что после этого предпочитал атаковать сверху, пикированием на цель, на повышенной скорости. В этом случае приходилось идти прямо на пулеметы стрелков самолета противника, но атака была скоротечной. Надо было только успеть прицелиться и открыть огонь раньше, чем это сделает противник. Как свидетельствует боевой счет отца, ему это иногда удавалось, а его противникам – ни разу.

Далее в летной книжке новые записи о воздушных боях при патрулировании в районе Ржева и перехвате противника: два боя – 7 октября, еще один – через день в составе четверки с Герасимовым, Бубновым и Бардиным. В эти дни 34-й полк понес первые потери. 8 октября в воздушном бою с тремя Ме-109 погиб заместитель командира эскадрильи старший лейтенант И. Е. Лукин. Через два дня младшие лейтенанты командир звена А. А. Макаров и летчик И. И. Дыкин не вернулись из боевого вылета после воздушного боя, который Алексей и Иван с лейтенантом А. Д. Тихоновым втроем вели против четверки Ме-109.

В тот же день погиб адъютант эскадрильи В. К. Фокин. Владимир был в составе пятерки истребителей под командованием капитана М. М. Найденко, которая, прикрывая штурмовики Ил-2 в районе г. Белого, вступила в тяжелый бой с двумя девятками Ме-109. Михаил Найденко, Николай Мирошниченко и Сергей Платов сбили каждый по самолету противника. Однако Платов и младший лейтенант В. П. Писецкий в ходе боя были вынуждены покинуть подбитые самолеты с парашютами, а Найденко и Мирошниченко с пробитыми бензобаками совершили вынужденные посадки.

Отца в это время в полку не было. Он выехал в Москву для получения нового МиГа на авиазаводе № 1 и по дороге на несколько минут заскочил к своей матери в дом на Варшавском шоссе рядом с прядильной фабрикой им. М. И. Калинина, где она работала.

Мать встретила его попреками за то, что он якобы сбежал «с войны», и угрозами: раз мужики бегут, «фабричные бабы» решили сами защищать Москву – поливать немцев кипятком, когда они придут в город. Отец успокоил ее, сказав, что отлучился «с войны» по делам на один день, и помчался на завод, который уже начал эвакуацию в Куйбышев. На следующий день он, как и обещал своей маме, на новом МиГе вернулся «на войну»:

12.10.41, МиГ-3, Москва – Внуково, 1 полет, 30 минут.

Через неделю в Москве было объявлено осадное положение.

А накануне, 17 и 18 октября, большие группы немецкой авиации предприняли очередные попытки прорваться к Москве, и летчики 34-го иап, отражая их, провели 16 воздушных боев, в том числе два из них – отец с «Мессершмиттами-110» в районе Апрелевки.

В эти дни в одном из боев Николай Александров, Юрий Сельдяков и Александр Потапов попали в ловушку. Они атаковали пару Ме-110, но в это время на них сверху свалились еще семь «мессеров». Трое против девяти. Воздушный бой длился 20 минут. Один Ме-110 был сбит Александровым, второй – Потаповым, остальные поспешили выйти из боя, а наши летчики вернулись на свой аэродром в полном составе.

А через три дня 22 октября под Москвой развернулось воздушное сражение. По запискам отца: «В этот день бои шли от Тушино до Люберец весь день, но ни один немецкий самолет не прорвался к Москве».Утром над Москвой была низкая облачность, видимость менее двух километров. Но к полудню облака поднялись до 1000–1500 метров, и немецкие самолеты группами по 60 боевых машин атаковали военные цели в пригородах Москвы.

Летчики 34-го полка в тот день отличились в длительном сражении над Минским шоссе, совершили 59 вылетов, провели 24 боя и доложили о 12 победах. Но в этих боях погиб адъютант эскадрильи Н. Г. Прокопов, а младшие лейтенанты К. П. Букварев и А. Д. Тихонов вынуждены были покинуть свои машины с парашютом.

Эмблема эскадры Хе-111. KG53

В летной книжке отца в этот день две записи:

22.10.41, МиГ-3. Воздушный бой, 1 полет, 55 минут;

22.10.41, МиГ-3. Воздушный бой, 1 полет, 55 минут.

Наиболее тяжелые потери от атак летчиков полка понесла эскадра KG53 «Легион Кондор» – семь ее «Хейнкелей-111» упали в районе Одинцово и Немчиновки. Эта бомбардировочная эскадра воевала в Испании, где на ее совести была бомбардировка города Герника, участвовала в операциях в странах Бенилюкса, затем из Франции совершала бомбардировочные рейды на Англию и в начале 1941 г. была передислоцирована на Восток.

Надо сказать, что «Хейнкель-111» отличался высокой защищенностью (пушка, крупнокалиберный пулемет и 5 пулеметов калибром 7,9 миллиметра). Мнение об этом бомбардировщике летчиков-истребителей единодушное. Уже упомянутый И. И. Кожемяко считал, что Хе-111 «очень прочный и у него нет «мертвых зон». Все вокруг себя простреливал стрелками. Девятка «хейнкелей» идет – не подступиться».

Герой Советского Союза Г. А. Баевский, на счету которого 252 боевых вылета, 50 воздушных боев и 19 сбитых самолетов противника, замечает, что «этот бомбардировщик сбить было очень нелегко».

По словам летчика А. Е. Шварева, «это ужас какой-то!..111-й с его мощным бортовым вооружением и возможностью стрелять практически во все стороны – это очень сложный для сбития самолет».Сам А. Е. Шварев (445 боевых вылетов, 63 воздушных боя, 14 побед) был сбит стрелком Хе-111 и едва спасся с парашютом.

Однако летчики 34-го иап в октябрьских боях приобрели опыт борьбы с ними и впоследствии одержали немало побед над этой «воздушной крепостью». Так, год спустя Сергей Платов сбил такую «крепость» двумя пулеметными очередями. Он рассказывал: «Со стороны солнца я незаметно подошел к противнику, ударил сверху в лоб под ракурсом в 2/4. Очевидно, ранил летчика. Это было видно по тому, как вела себя машина. Она как-то неуклюже стала пикировать. Я после первой атаки проскочил вниз, сделал левый боевой разворот и сзади сверху с короткой дистанции дал одну длинную очередь. «Хейнкель» был сбит с двух заходов».

Тогда же Виктор Киселев провел не менее примечательный бой со звеном из трех Хе-111, которых он обнаружил при патрулировании. Увидев его, «хейнкели» еще теснее сомкнули строй и встретили массированным огнем. Однако Киселев стремительной атакой нарушил их строй и повторными атаками сверху спереди и сзади нанес удары по кабине отставшего бомбардировщика и сбил его.