Текст книги "Славянские шутки (О нелегкой жизни украинских националистов)"

Автор книги: Виктор Емский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 6 страниц)

* * *

В кузове тентованного грузовика на лавках сидели раненые бойцы. Ранения у всех были легкими, за исключением Петро, о характере телесных повреждений которого никто ничего не знал, так как весь его зад был залит пеной из огнетушителя. Он единственный лежал на лавке животом вниз и никого к спине не подпускал, мотивируя свое поведение сильными болями. Ранения получили только пленные украинские гвардейцы, так как именно их строй послужил своеобразной стенкой, остановившей град осколков, полетевших из разорвавшейся мины.

На краю одной из лавок, ближе всего к заднему борту, сидел молодой казак, ранее захвативший в плен Петро, Мурзика и Нечипурло. Он, исполняя роль конвоира, продолжал бороться с папахой, постоянно съезжавшей ему на глаза. Делал это казак правой рукой, а левой держался за свою длинную шашку, торчавшую между ног. Поскольку руки у него было всего две, то автомат ему пришлось положить на лавку рядом с собой.

Но пленных этот факт не интересовал, поскольку никто из них никуда убегать не собирался. А поднимать восстание, связанное с отъемом оружия у конвоира – тем более.

В кабине рядом с водителем-ополченцем сидел Сергей. Он был назначен ответственным командиром для доставки раненых в больницу. Глядя на дорогу, Сергей вспоминал, каким образом он оказался здесь…

Все объяснялось достаточно просто. У него была сестра, с которой они являлись двойняшками. В свое время она вышла замуж за студента, учившегося в одном из волгоградских ВУЗов, и уехала с ним на Украину, поскольку родом он был из Луганска.

Жили они – не тужили. Появились у них дети. Мальчик и девочка. Сергей неоднократно ездил к ним в гости и радовался за эту семью. Но вдруг случился на Украине государственный переворот и покою наступил конец.

Муж сестры записался в ополчение и погиб в одном из самых первых боев с бандеровцами. Сергей немедленно приехал в Луганск и отправил сестру с детьми домой. А сам остался. Почему? Если б его кто-то спросил об этом тогда, вряд ли бы этот кто-то добился от него вразумительного ответа.

Злость за то, что закончилось мирное время? Возможно. Месть за зятя? Тоже не исключено. А может, вспомнились Сергею рассказы матери о дедушке, который в сорок четвертом году попал в плен и был удушен газом в одном из концентрационных нацистских лагерей? Да еще то, что его маленьким племяннику и племяннице хотели запретить говорить на своем родном языке?

Сергею не потребовалось искать объяснение своим действиям. Он записался в ополчение и сообщил, что в свое время отслужил срочную службу в войсках России, а сейчас увлекается стендовой стрельбой и имеет даже значимый разряд в этом виде спорта.

В данный период времени он являлся командиром одной из рот, пользовался заслуженным авторитетом у соратников и возвращаться в Волгоград не собирался, так как по его выражению «еще не все гниды уползли обратно в свой фашистский гнидятник»…

Внимание Сергея вдруг привлек странный человек. Он стоял на обочине перед знаком «ЛУГАНСК» и истово крестился.

– Гляди, вон впереди какой-то бородатый придурок автомобильному знаку молится, – сказал он водителю.

Неожиданно они услышали свист. Звук, нарастая, приближался. Водитель, достаточно опытный боец, нажал на тормоз и остановил машину прямо на дороге.

– Гаубичный снаряд, – авторитетно заявил он. – Впереди пролетит.

Звук, нарастая все более, превратился в рев и, наконец, раздался взрыв. Метрах в пятидесяти от автомобильного знака земля поднялась фонтаном, и дым закрыл стоявшего там человека.

– Черт, лупят, куда перегар пошлет, – сказал Сергей. – Подъедь поближе, может, жив остался…

Когда грузовик подъехал к месту разрыва снаряда, сидящим в кабине представилась следующая картина: знак был цел. Обхватив руками один из столбиков указателя, на земле сидел седой бородатый толстяк. Безумно вытаращенные глаза на его лице свидетельствовали о крайней степени обалдения, посетившей участника неожиданного боевого действия.

– Контужен, как кролик дубиной, – заявил опытный в таких делах водитель.

– Пойдем, погрузим его в кузов, – сказал Сергей. – Как раз в больницу едем…

Они вышли из машины, отодрали руки отца Пафнутия (ибо это был, естественно, он) от столбика автомобильного знака, и приволокли его к борту кузова. Несколько легко раненных пассажиров спрыгнули на землю и помогли затолкать попа в кузов, где его приняли Мурзик с Нечипурло (последний тоже оказался раненым, так как в суматохе успел огреть самого себя огнетушителем по голове и заявить, что его контузило взрывом мины). Пафнутия усадили на одну из лавок, прислонив его спиной к борту, и грузовик тронулся с места. Казак, положив автомат рядом с собой, принялся привычно возиться с шашкой и шапкой.

Петро, испустив жалобный стон, повернул голову в сторону отца Пафнутия и взглянул на него. Узнавание произошло мгновенно! Глаза Петро радостно блеснули, он приподнялся на руках и негромко произнес:

– Ага-а-а… Вот ты мне и попалась, сволочь бородатая!

– Это ты кому? – удивился Мурзик, сидевший напротив Петро.

Москалюк, не ответив грузину, резко вскочил с лавки. Быстрым движением он взял за дуло автомат казака. Тот попытался выхватить из ножен шашку, но не смог, потому что не хватило длины рук. Петро, не теряя времени, одним прыжком достиг лавки, на которой сидел Пафнутий, размахнулся автоматом как веслом, и врезал святому отцу широкой частью приклада по уху.

Пафнутий свалился с лавки на пол кузова, и крикнул:

– Спасите, добрые люди!

Казак вскочил на ноги и попытался снова выхватить шашку. Клинок никак не хотел доставаться. Тогда доблестный наследник дедовской боевой славы принялся вертеться на месте, по-разному меняя положения тела и пытаясь совладать с непослушной шашкой. Но все его попытки были тщетны. Ибо: если руки расти закончили, то длина их уже никак не изменится. Хоть стой – хоть падай…

Обстановка в кузове изменилась так резко, что остальные пассажиры просто застыли в прострации! Ничего не понимая в происходящем, они смотрели на казака, который вертелся на месте подобно балаганному клоуну, и на Петро, продолжавшего действовать в каком-то одухотворенном порыве, не чувствуя при этом боли в поврежденной спине.

Москалюк отбросил в сторону автомат, ставший ему теперь ненужным, левой рукой схватил отца Пафнутия за ворот пальто, рывком поднял его с пола и от души дал тому кулаком в глаз. Священник опять упал на пол, и к нему полностью вернулась память.

– Ты что творишь, сын мой! – вскричал он.

– У меня в роду никаких козлов нет! – проорал Петро.

И тут же, упав сверху на Пафнутия, схватил того руками за горло и принялся душить, сладострастно при этом урча.

Мурзик, очнувшись первым, подбежал к Москалюку и принялся оттягивать его от попа. Спустя несколько секунд к нему присоединились Нечипурло и другие товарищи. Казак, наконец, включив в работу голову, снял ремень, и ножны сами свалились с клинка.

Встав в боевую фехтовальную стойку, казак поднял шашку вверх. Раздался треск разрываемой материи, и над казаком заголубело холодное зимнее небо. Взглянув вверх, он увидел, что шашка прорезала над головой тент. Чертыхнувшись, казак аккуратно вложил ее в ножны, подобрал с пола автомат и тихо уселся на свое место, догадавшись, что в его вмешательстве нет никакой необходимости.

Тем временем Петро удалось оттащить от отца Пафнутия. Мурзик, пыхтя, поинтересовался:

– Почему ты на него накинулся? Кто это?

– Фотокорреспондент сатанинского журнала «Адский вернисаж»! – с ненавистью ответил Петро.

Пафнутий промолчал, но глаза его сверкнули злобой…

* * *

Палата была переполнена. Койки стояли так тесно, что даже для стульев не было места. В дальнем углу лежали Петро с Мурзиком и Пафнутием. Нечипурло выгнали из больницы сразу после осмотра, и теперь он участвовал в разборке завалов, которые устроили украинские артиллеристы, на протяжении многих месяцев посылавшие снаряды в город, населенный мирными людьми.

Кровать Петро стояла между койками Пафнутия и Мурзика. Москалюк лежал на животе и, в зависимости от настроения, то шутил с грузином, то ругался с попом. Расплющенное прикладом ухо последнего было приклеено к голове пластырем, а левый глаз сиял свеженалитым синяком.

Мурзик, осторожно переложив свою забинтованную ногу в более удобное положение, сказал:

– Эх, как все хорошо вышло! Я даже не мечтал о таком. Поваляемся в больничке, нас обменяют, и я укачу отсюда подальше…

– Ага, размечтался, – повернул к нему голову Петро. – Как только обменяют, нас тут же засунут в какое-нибудь штрафное подразделение и отправят воевать в самую задницу. Но это потом. А сначала специалисты из службы безопасности изломают о нас несколько десятков стульев…

– Фигу им всем! – ответил Мурзик. – Я контракт подписывал на год. Через двадцать дней он закончится, а продлевать его я не стану…

– Чихать они хотели на твой контракт. Вон, с Россией тоже контракты на газ заключают. Потом ни черта не платят, а газ тырят. Что твоя бумажка по сравнению с этим?..

– Но я не гражданин Украины. Я грузин!

– Чихать они хотели и на твое носатое грузинство…

Пафнутий поднес руку к уху, потрогал его и, скривившись от боли, произнес:

– О-о-ох, помоги мне, царица небесная…

Петро тут же повернул голову к святому отцу и радостно заметил:

– Дьявол тебе поможет! Вилами!

Дверь открылась, и в палату вошел Сергей. Он окинул взглядом помещение, увидел койку Петро и направился к ней. Подойдя, Сергей поискал взглядом стул и, не найдя его, уселся в ноги к Пафнутию. Поп недобро блеснул глазами, но ничего не сказал. Петро, посмотрев на Сергея, спросил у него:

– Ну, что тебе еще от меня надо? И так всю жизнь испортил…

– Я просто пришел проведать, – ответил Сергей и улыбнулся открыто.

Он вытащил из кармана два небольших апельсина, поискал глазами место, куда можно было бы их положить, не нашел и опустил фрукты на одеяло рядом с собой. Из другого кармана Сергей достал две пачки сигарет и, привстав, засунул их Петро под подушку. В ту же секунду из-под одеяла выстрелила рука отца Пафнутия, схватила один из апельсинов и нырнула обратно. Петро, заметив это подлое движение, вскричал:

– Держи вора! Эта бородатая сволочь апельсин слямзила!

Сергей рывком приподнял край поповского одеяла, вырвал фрукт из воровской руки и тут же отдал оба апельсина Петро. Затем, усевшись на прежнее место, вынул из очередного кармана большую шоколадную конфету и молча протянул ее Пафнутию. Святой отец взял предложенное лакомство, развернул обертку и поблагодарил Сергея:

– Спасибо тебе, добрый человек! Господь тебя не забудет.

– Он тебе все припомнит, – добавил Петро и обратился к Мурзику, – Эй, Кот, лови!

Москалюк бросил апельсин за спину. Мурзик ловко поймал фрукт, сказал: «Спасибо», и тут же начал его чистить. В палате запахло цитрусами. Пафнутий тем временем запихнул в рот всю конфету и стал, урча, наслаждаться ее вкусом.

Петро, с ненавистью глядя на Пафнутия, дождался, пока тот проглотил конфету и после этого спросил:

– Доел?

– Слава богу, – ответил поп довольным голосом и повернул голову к Москалюку.

Это стало его ошибкой.

– На тебе на закуску! – крикнул Петро, бросая в Пафнутия второй апельсин.

Фрукт с глухим стуком врезался в правый, ранее здоровый, глаз святого отца. Голова Пафнутия с криком откинулась на подушку. Сергей, проследив взглядом за упавшим на пол апельсином, встал с койки и подобрал его. Петро, злобно рассмеявшись, заметил:

– Хорошо пошел! Теперь морда будет симметричной. С двумя одинаковыми бланшами…

Сергей, опять усевшись в ноги к Пафнутию, спросил у Петро:

– Что тебе этот пожилой человек сделал? Зачем ты с ним так?

– И я тоже удивляюсь, – присоединился Мурзик, продолжая, как ни в чем не бывало, есть апельсин.

– Огрубела душа у Петрика, – раздался вдруг голос отца Пафнутия. – Своего духовного пастыря возненавидел… А за что? За то, что я сфотографировал бесовский символ на его седалище? Так я хотел использовать фотографию в назидание другим прихожанам…

– Заткнись, паскуда! – вскричал Петро.

– Правду не заткнешь! – мстительно ответил святой отец.

Мурзик, поперхнувшись апельсином, закашлялся. Сергей, встретившись с ним взглядом, рассмеялся. Грузин, прочистив горло, тут же присоединился к нему. Отсмеявшись, Мурзик спросил у Москалюка:

– Так это твоя задница была на фотографии? Ха-ха-ха!

– Ну хватит, хватит, – вмешался Сергей. – Да не виноват в этом Петро. Просто захотелось нам его немного проучить. Он же таким заносчивым был! А мы основательно напились. В этом состоянии грань между шуткой и издевательством совершенно утрачивается. Так вот и вышло…

– Надо было еще на лбу чего-нибудь выколоть, – с сожалением в голосе произнес Пафнутий. – Чтоб сразу в глаза бросалось.

– Зачем же? – Сергей с откровенным сожалением смотрел на Петро. – Мне кажется, что он уже поумнел.

– Ручаюсь за это! – воскликнул Мурзик и опять рассмеялся.

Петро вдруг злобно выругался и заявил, обращаясь ко всем сразу:

– Дулю вам всем! Поняли? Мне доктор сказал, что на заднице кожа выгорела полностью! Нарастет новая – и никакого флага не останется!

Пафнутий, хмыкнув, рассказал:

– У меня один из прихожан как-то обгорел во время пожара. На его груди был выколот бюст Сталина. У прихожанина появилась со временем новая кожа, но совсем тонкая. И бюст остался хоть и размытым, но видимым. Исчезли только усы. Теперь Сталин стал похожим на Саакашвили… А в случае с Петриком – флаг, скорее всего, останется полностью видимым, потому что у него усов нет. А то, что он будет размытым – ничего страшного. На него можно будет смотреть издалека, фокусируя взгляд. Как на картины голландских художников…

Договорить Пафнутий не успел, так как получил в лицо подушку, прилетевшую от Москалюка. Мурзик с Сергеем опять зашлись хохотом, а святой отец, швырнув подушку обратно, завершил свою мысль:

– Вот только жизнь Петрика так и останется беспокойной. Американский флаг всегда притягивает к себе посторонние предметы. Начиная с пинков и заканчивая пулями, минами, а то и просто огнем.

Петро, застонав, уткнул лицо в подушку и зажал руками свои уши.

ЭПИЛОГ

Апрель 2015 года. Луганская область.

Обмен пленными должен был состояться на линии разграничения, установленной очередным недолгим перемирием. Для этой цели был выбран маленький поселок, состоявший из нескольких десятков домов. В нем имелась изрытая снарядами площадь, на краю которой стоял одноэтажный домик поселковой администрации.

Автобус с украинскими пленными прибыл ранним утром. Ополченцы выгнали всех из салона и предложили покурить. Бывшие гвардейцы собрались на краю площади. Автобус загнали за домик администрации. Там же выстроились в ряд машины военных и журналистов, собравшихся осветить событие в средствах массовой информации.

С украинской стороны также прибыли представители от газет и телеканалов. Но их пока на площадь не пускали, и они расположились немного в стороне, ближе к окраине. Все ждали автобуса с пленными ополченцами.

Между домиком администрации и колонной припаркованных машин, немного в стороне от своих товарищей, стояли Петро с Мурзиком. Они курили и негромко разговаривали.

– И возвращаться неохота в этот дурдом, – сказал Петро.

– Так останься здесь, – предложил Мурзик, зачем-то разглядывая пожарный щит, прикрепленный к стене домика.

– У меня там родители. Старенькие… У них будут неприятности.

– Как знаешь. Кстати, тебе должны заплатить круглую сумму за все эти месяцы, проведенные в плену. Да еще за ранение.

– Ага, заплатят, как же, – сказал Петро. – Хорошо, если предателем не объявят.

– Ну, ты можешь радоваться хоть одному факту. Тому, что твоя татуировка почти полностью выгорела.

– Но не до конца. Если приглядеться – можно понять…

– Ха, – ржанул Мурзик. – На выплаченные за нахождение в плену деньги можно будет свести ее полностью. А еще лучше – выколоть поверх нее что-нибудь новенькое. Скажем, трезубец!

Петро с подозрением посмотрел на Мурзика и спросил:

– Издеваешься?

– Нет, шучу, – сказал Мурзик и тут же звонко рассмеялся.

Петро сплюнул под ноги и пошел к автобусу.

– Ты куда?! – крикнул Мурзик встревоженно.

– Отлить, – кратко ответил Москалюк.

Он зашел в ряд автомобилей и остановился между автобусом и старым ЗИЛом. Взяв дымящийся окурок в рот, Петро справился с ширинкой, облегчился на переднее колесо грузовика и, закончив дело, повернул влево голову. Выплюнув окурок изо рта, Петро проследил взглядом за полетом, и сердце его забилось с бешеной скоростью!

У заднего колеса машины стояло ведро, наполненное до краев какой-то прозрачной жидкостью. Над ведром сгустилось легкое марево, которое обычно появляется от испарений бензина. Дымящийся окурок, разбрасывая в полете искры, несся по дуге к ведру!

Петро резко развернулся и хотел было рывком стартануть с места, но сам этого сделать не успел! Сзади в многострадальное седалище Москалюка ударил столб пламени, и тело его под воздействием огненной силы живо вынесло на площадь.

– Горю! – взревел Москалюк.

Мурзик, не растерявшись, протянул вперед ногу. Петро тут же споткнулся и грохнулся животом на асфальт. Грузин молниеносно сорвал с пожарного щита огнетушитель, и спустя секунду спасительная струя пены ударила в факел огня, пылающий на спине Москалюка. Через несколько мгновений борьба с огнем была победоносно завершена.

Когда рассеялся дым, Мурзик подошел к лежавшему Петро и присел перед ним на корточки. Раскурив торчащий во рту окурок (он так и не успел его выплюнуть), Мурзик, глядя в ошалевшие глаза Москалюка, протянул ему дымящуюся сигарету и произнес:

– На, курни еще разок!

Петро медленно взял окурок в руку, отшвырнул его в сторону и тихо произнес:

– Все. Флагу капут…

Мурзик, заржав во весь голос, встал на ноги и пошел навстречу врачам, бегущим к Петро с носилками.

* * *

В колонне машин, подъехавших с украинской стороны, находились три автомобиля «Скорой помощи». Их них почему-то никто не вышел. Но на это не обратили внимания, так как началась обычная в таких случаях суета.

Журналисты, освещающие события от имени самопровозглашенных республик, выбрали нужный им фон, и стали снимать репортаж. Тем же занялись их коллеги с противоположной стороны. Вот только комментарии к хронике событий, выдаваемые в эфир, разительно отличались.

Луганский журналист, указывая рукой на вереницу пленных, тянувшихся от украинского автобуса, гневно говорил в камеру:

– Вы видите, до какого состояния доведены эти несчастные люди! Они подвергались пыткам! Более того – большинство из них не имеют отношения к ополченцам! Это просто мирные жители, схваченные украинскими вояками с целью увеличить количество обмениваемых человек…

Украинский репортер, стоя с другой стороны площади, указывал рукой на пленных гвардейцев, бредущих к автобусу со стороны ополченцев, и торжественно вещал в объектив:

– Посмотрите на этих героев, которые более двух месяцев находились в плену у террористов и российских спецслужб! Несмотря на зверские пытки, которые применялись к ним, ни один из них не захотел сотрудничать с террористами и предать отчизну!

В эту минуту в камеру попали два гвардейца, несущих под руки пьяного в стельку Нечипурло, ноги которого произвольно волочились по земле. Васька, отпросившись у конвоиров по нужде, на соседней с площадью улице нашел сельский магазинчик и быстренько в нем налакался. Теперь ему было настолько хорошо, что о ногах он просто забыл.

Репортер продолжал:

– Вы видите замученного украинского бойца, который даже не в состоянии идти сам…

И здесь на Нечипурло накатила волна вдохновенья. Он открыл пасть и хрипло затянул:

– Мурка, ты мой муреночек! Мурка, ты мой котеночек…

Оператор тут же убрал камеру в сторону и уткнулся в другую картину: двое пленных несли носилки с лежащим в них Петро. Он располагался на животе, и в объектив четко попала его спина, залитая пожарной пеной. Мурзик шел рядом с носилками и что-то говорил Москалюку.

Репортер тут же переключился на них.

– А сейчас вы видите украинского героя, которого пытали агенты ФСБ. Они бесчеловечно жгли паяльной лампой его самое толерантное на теле место! Но герой не выдал врагам места дислокации секретного дивизиона, оснащенного новейшими ракетами, изобретенными украинскими учеными! Наши врачи уже обработали его ожоги дорогим «Пантенолом». Президенту не жалко денег для лечения воинов АТО!

Тем временем Мурзик, прощаясь с Петро, говорил:

– Давай, до встречи! Я думаю, увидимся еще, если в Судан не уеду. Вон, уже бегут к тебе…

Петро приподнял голову и увидел, что от ближайшей медицинской машины к ним несутся с носилками два крепких санитара в белых халатах. У него в голове почему-то сразу заиграла мелодия песни «Цыпленок жареный».

Через минуту Москалюк был жестко перегружен в носилки санитаров, доставлен к машине «Скорой помощи» и засунут в салон. Санитары запрыгнули следом и быстренько захлопнули за собой двери.

Москалюк опять приподнял голову и увидел прямо перед собой сидящего на откидном стульчике человека. Этот человек имел квадратную комплекцию, бульдожью челюсть и кувалдообразные кулаки. Белый халат, надетый на него, ничуть не скрадывал громоздкость фигуры, а интеллигентного вида докторский колпак лишь подчеркивал звериную суровость лица.

Человек в докторской одежде взял Петро пальцами за подбородок и, резким движением задрав его голову вверх, уперся своим взглядом в глаза Москалюка.

– Добро пожаловать домой, сынок! – хрипло произнес он.

– Что-то папаш больно много развелось, – ответил Петро, вспомнив отца Пафнутия.

Новоявленный папаша вдруг резко опустил голову Москалюка вниз и ударил его лицом о край носилок. У Петро зазвенело в голове, а из носа пошла кровь.

Человек в докторской одежде сказал:

– Ну, а теперь ты подробненько расскажешь обо всем, что с тобой приключилось в плену. А особенно – о том, как ты в этот самый плен попал.

Петро, шмыгнув носом, согласился:

– Запросто! Расскажу! И о «Свадьбе в Малинсити» тоже…

Человек в докторской одежде повернул голову к водителю и приказал:

– Трогай!

Машина завелась и понеслась по кочкам с дикой скоростью. Петро, подпрыгивая в носилках, тупо смотрел перед собой в заляпанный кровью бортик и слушал музыку, гремящую у него в голове. В ней снова звучал «Цыпленок жареный», исполняемый невидимым оркестром в маршевом ключе. Били барабаны, звенели литавры, и противный голос фагота, солируя, выводил гугнивые ноты, созвучные с душевным состоянием украинского солдата, возвращающегося в свой родной дом.