Текст книги "Славянские шутки (О нелегкой жизни украинских националистов)"

Автор книги: Виктор Емский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

Петро с досадой вспомнил, что проговорился Мурзику о конвертике еще месяц назад. Тогда можно было купить водку где угодно, и они с грузином крепко пили по какому-то не совсем ясному поводу. Но теперь доводы Мурзика были убедительны, и Москалюк решил поддаться им.

Тем более, он еще в Киеве, перед отправкой в зону так называемой антитеррористической операции, говорил отцу Пафнутию, что может не попасть в Донецк, так как не знает, куда его пошлют. На что Пафнутий заявил, что Донбасс маленький и оказаться в Донецке можно запросто. Надо только чаще стрелять и смелее бегать в атаки…

Петро достал из кармана пластиковый конвертик. Мурзик тут же отобрал его и заявил:

– Дай я! Вскрывается с легкостью.

Он вытащил из кармана складной нож и отрезал им одну из кромок. Москалюк выхватил у него из рук уже открытый конвертик и достал из пластика сложенный вчетверо лист обычной бумаги. Мурзик, жадно блестя глазами, тут же навис головой над разворачиваемым листом. Петро посмотрел в бумагу и обомлел. По всей поверхности листа в цветном изображении красовался его зад с выгравированным на нем американским флагом. Внизу страницы корявым почерком было написано: «Серапиоша! Видал, как ныне паства развлекается?».

Мурзик заржал как конь. Петро же испытал испуг. Он сел на подсумок и отбросил в сторону ненужный более листок. У него тут же возникла догадка, что дрянной отец Пафнутий воспользовался его моральной незащищенностью во время исповеди с последующим сниманием штанов, и подло сфотографировал объект исповедования с помощью мобильного телефона. В голове брезжила лишь одна спасительная мысль – Мурзик не знал, что на листке отпечатан именно зад Петро.

Грузин подобрал листок и, разглядывая его, веселился от души. Он, смеясь, говорил:

– Вот как люди развлекаются! Это какой же педик поделился своим сокровищем с попом? И именно этот снимок твой хваленый отец Пафнутий велел передать какому-то священнику в Донецке? И ты хранил его как самое дорогое на свете? Ха-ха-ха! Вот это клоунада! Погоди, как там зовут этого получателя? Отец Серапион? Отличное змеиное имя! Я всегда знал, что попы – те еще юмористы!

Мурзик продолжил хохотать, хлопая руками по своим тощим коленкам. Петро, совсем неожиданно для себя, присоединился к нему. Они смеялись хором. До слез. До икоты. И в эти минуты Москалюк вдруг понял, что флаг на ягодицах совсем не повод для того, чтобы чего-то постоянно бояться. Нужно просто быть собой. И все. И никакое ущербное состояние тела не сможет мешать жизни. И не надо сетовать на какой-то немодный в нынешнее время аккордеон или ненужную профессию астронома. Надо просто жить. Жить в мире с собой и другими людьми…

Петро спросил:

– Когда сдаваться будем?

– Завтра, – ответил Мурзик.

– Может, лучше сейчас перебежать?

– Не, в темноте грохнуть могут. Подумают, что разведчики.

Мурзик похлопал себя по карманам и опять вопросительно взглянул на Москалюка. Петро достал многострадальную пачку и выдал приятелю сигарету, не забыв при этом себя.

Грузин, затянувшись, сказал:

– Завтра они начнут наступление. Сначала перебабахают наши позиции «Градами», а потом тихонько, излишне не нарываясь, пойдут пешком. Они не боятся погибнуть, и потому в ближнем бою имеют преимущество. Им деваться некуда. Если ваше бандеровское воинство победит, то им – не жить. И они это прекрасно понимают. И понимают то, что не жить их семьям. Поэтому сражаются до последнего человека. Это их земля. И они либо умрут, либо будут жить так, как им хочется. Я им сочувствую. Но все они слишком, как бы это выразиться, шепелявы, что ли…

– Что ты имеешь в виду? – спросил Петро.

– А то, что они сражаются по понятиям. Война – не зона с шестерками, паханами, вертухаями и петухами. Война не терпит понятий. Когда русские долбили Чечню, у них взрывались дома (причем в самой Москве), захватывались заложники, короче – гибла масса гражданских людей. А здесь? Хоть одно здание взорвалось во Львове или в том же Киеве? Хоть один кинотеатр был захвачен? Нет. Потому что донбасские люди бьются за свою землю и за свой жизненный уклад только дома, и с мирными гражданами не воюют. И вы их называете террористами? Они хоть одну больницу захватили? Или школу? Я в свое время воевал в Африке… Еще кое-где… Короче, такого бардака как здесь, я нигде не видел. И не хочу в нем больше участвовать. Деньги – деньгами, а совесть – совестью. И не надо говорить, что у наемников этой совести нет. Дудки! Поэтому, когда завтра они пойдут в наступление, я лягу на дно окопа и буду петь «Сулико». А потом выброшу автомат из траншеи и подниму руки.

– Так наемников нигде не любят, – сказал Петро. – Не боишься получить пулю в лоб сразу?

– Дурак ты, Петя, – произнес Мурзик. – В нашей ситуации лучше быть наемником, чем таким как ты, стреляющим в свой собственный народ. И не надо мне рассказывать, что украинцы чем-то отличаются от русских. Что, у вас один орган для размножения, а у них два? Или вы друг друга не понимаете в языковом плане? Да весь юг России на суржике балакает!.. Еще неизвестно, кого помилуют, тебя или меня. Хотя, если честно, то нам обоим светит профит. Говорят, что военнопленных используют для восстановления разрушенных городов. Ну ничего, поработаем всласть. Вот только после обмена пленными я в вашей сраной Украине больше и часа не останусь. Улечу куда-нибудь в Уганду, слава богу, паспорт у меня болгарский, евросоюзовский… До сих пор не могу понять, как это меня сподобило подрядиться к вам? Ох, и идиот же я был!

Петро, усмехнувшись, ничего не сказал. Рука его потянулась за фляжкой, которую он положил ранее справа от себя, но уперлась в бронежилет, стоявший торчком возле стенки траншеи. Мурзик, проследив взглядом за этим движением, поинтересовался:

– Кстати, а откуда у тебя взялся русский бронежилет шестого класса защиты?

– Пятого, – поправил его Петро, доставая фляжку из-за бронежилета.

– Все равно. Классная шкура! Неужели тебе его выдали?

– Ага, как же, – злорадно усмехнулся Москалюк. – Я же не наемник, а доброволец. Это вам вон, все американское бесплатно выдают, даже ботинки…

– Так мой американский жилет хоть и высшей, четвертой категории, все равно твоему даже в подметки не годится!.. Постой-постой, что ты там про бесплатно говорил? – грузин напрягся. – Ты хочешь сказать, что, будучи добровольцем, покупал снаряжение за свои бабки?

Воспоминание обожгло Петро противной тоскливой волной стыда. Он вспомнил, как их, героев майдана, добровольцами записавшихся в только что организованную национальную гвардию, привезли в зону антитеррористической операции, проводимой новым правительством в Донбассе. Несмотря на то, что до этого их обучали целый месяц в мотострелковом учебном центре, обмундировать до конца так и не успели. Кроме автомата с магазинами, выданного еще в Киеве во время революции (это был старенький АКМ с нескладывающимся деревянным прикладом, в народе именуемый «веслом»), добровольцев удосужились одеть в новую форму, но об обуви – то ли забыли, то ли на эту часть обмундирования не хватило денег. Петро, например, был обут в простые кеды белого цвета. А про бронежилеты вообще речи не стояло.

Командир батальона сказал пламенную речь, суть которой сводилась к тому, что у молодого государства нет денег, так как их разворовали свергнутые недавно олигархи (Москалюку тут же вспомнились: Кока, пожирающий бутерброд с черной икрой, и вечно пьяная рожа нынешнего президента). Но это, мол, не снимает ответственности с бойцов, вызвавшихся добровольно защищать отчизну. И так далее и в том же духе.

Выступление командира (бывшего рецидивиста, освобожденного новой властью из тюрьмы, в которой он сидел за разбой) не вызвало в рядах бойцов никакого воодушевления, так как начальник хрустел кожей новеньких форменных ботинок, а каждый здравомыслящий патриот в кедах понимал, что рецидивисты бывшими не бывают.

Роты развели на отведенные им позиции и уже тогда Петро начал подозревать, что в этом мире вся существующая природа вещей стала заваливаться в какую-то непонятную сторону. И эта сторона совсем не предназначена для комфортного обитания учителя игры на аккордеоне, а создана для Коки, Жоры Какинаки и командира батальона, в котором теперь служил Москалюк.

К этим подозрениям его привели так называемые барахолки, расположенные рядом с позициями новоиспеченных гвардейцев. Там торговали военной амуницией. На этих рынках можно было купить все, что угодно – начиная с бронежилета и заканчивая переносным зенитно-ракетным комплексом. Причем, как новыми вещами, так и подержанными. А продавцами являлись крепкие неразговорчивые люди, одетые в камуфляжную форму. Все как один – мордовороты, обвешанные с головы до ног оружием. И все как один – со стеклянными глазами, полными наркотической дури, которой провоняла каждая частичка их одежды. На плече любого из них красовался шеврон, поясняющий, что перед вами находится боец батальона территориальной обороны с названием «Шепетовка». Все знали, что такие батальоны финансируются олигархами и являются, по сути, их личными войсками. В связи с этим в голове у национального гвардейца возникал справедливый вопрос: если в результате революции олигархи были свергнуты, то откуда у них взялись личные войска? А деньги на их содержание? Если деньги украдены у государства, то надо их вернуть и купить Москалюку ботинки. А то как же он в кедах будет отчизну защищать?

От таких вопросов у Петро сначала пухла голова, но в один прекрасный момент он плюнул на все неясности и купил себе индивидуальное средство защиты. Российский бронежилет пятого класса в подержанном состоянии стоил двести долларов, а новый – двести пятьдесят. Москалюк не стал жадничать, и приобрел новый. Можно было купить американский за сто, но Петро был уже наслышан о качествах заокеанских средств защиты и потому даже не рассматривал такой вариант. И оказался прав.

Хотя приобретение не защищало полностью от пуль, выпущенных снайперскими винтовками, но от всех остальных мелких опасностей давало довольно ощутимую гарантию, и Петро уже много раз успел сказать «спасибо» бронежилету и самому себе за предусмотрительность.

Но недоумение Мурзика по поводу покупки столь нужной вещи вызвало у Петро раздражение, и он хотел было обматерить грузина как следует, но вдруг махнул на него рукой и тяжело вздохнул. Мурзик, угадав состояние своего товарища, перестал скалиться и совершенно серьезно произнес:

– Кто-то давно сказал: «Пусть мне плохо в моем отечестве, но это – мое отечество!» Или не так сказал? Ну, в смысле, не фиг осуждать меня за то, что я такой мазохист… Эх, Петруха! Ну какого черта ты делаешь в этой стране? Поехали со мной в Зимбабве?

– Нет, я люблю Украину, – печально покачал головой Петро, отвинчивая с фляжки колпачок.

– Расистам хорошо везде, а в Зимбабве – тем более.

– Я не расист, а националист.

– Хрен редьки не слаще, – задумчиво заключил Мурзик. – Кстати, а что это у тебя во фляжке?

– Вода, – ответил Москалюк.

– Погоди, – весело сказал грузин и вытащил из пазухи плоскую никелированную емкость. – Самогон есть. У этих отморозков с батареи еще на прошлой неделе купил. Берег до своего дня рождения. Оно у меня должно через четыре дня случиться. А доживем ли? Обидно, если грохнут, а пойло невыпитым останется. Будешь?

Петро радостно кивнул головой и запустил свою фляжку вглубь траншеи. Мурзик протянул емкость Москалюку, но вдруг отдернул руку и с подозрением в голосе поинтересовался:

– А если сейчас эти шахтерские ватники в наступление пойдут? Ты под действием алкоголя не будешь с воплями «Слава Украине» под танки с гранатой бросаться?

– Нет-нет! Мы же договорились сдаться! – вскричал Петро, возбужденно встряхнув головой.

– Да тихо ты, Швейк чертов! – прошипел грузин. – Спалишь всю контору…

И они принялись поочередно прикладываться к фляге, занюхивая самогон рукавами, так как уже третий день сидели в окружении, и последняя банка тушенки была ими доедена утром.

Глава четвертая

Февраль 2015 года. Та же местность.

В блиндаже было бы, конечно, гораздо теплее, но в эту ночь Петро с Мурзиком находились на переднем крае обороны, в самой первой траншее, и должны были нести караульную службу, охраняя сон бойцов своей роты от неожиданного нападения луганских сепаратистов. Но поскольку они приняли решение сдаться, то ни о какой караульной службе даже не вспомнили. В связи с этим рассвет застиг их спящими.

Они прижались друг к другу как малые дети, и спокойно дрыхли, сидя на подсумках с магазинами. Самогон существенно согрел не только их тела, но и души, уставшие от непрерывного страха и траншейной неустроенности. Храп, раздававшийся из окопа, мог бы послужить прекрасным ориентиром для разведгруппы противника, если б она решила в эту ночь добыть парочку «языков». Но в посылке на передний край разведчиков у луганских бойцов не было никакой необходимости по двум причинам.

Первая заключалась в том, что сепаратисты и так прекрасно были осведомлены о составе частей национальной гвардии, занимавших позиции напротив них. Им было известно все: численность личного состава, количество и качество вооружения, расположение подразделений и упадническое настроение доблестных защитников новой украинской власти. Это было связано даже не с тем, что беспилотные летательные аппараты чудесно справлялись со своей функцией и шпионили с неба, принося много полезной информации для защитников Луганска. Все дело заключалось в местном населении, которое, используя тайные тропы, болталось туда-сюда через позиции и сообщало сепаратистам обо всем увиденном и услышанном в подразделениях украинских «правительственных войск». В этой части земель, которые до переворота входили в состав Украины, народ не считал Бандеру и Шухевича национальными героями, а называл их вурдалаками, упившимися в свое время человеческой кровью, и потому крайне негативно относился к бойцам национальной гвардии, поддерживая в противовес им луганских и донецких ополченцев.

Вторая же причина следовала из первой. И звучала она так: зачем что-то разведывать, если и так все известно и с утра должно начаться наступление? И оно началось!

Лишь только первые лучи солнца появились в небе, как заработала артиллерия и минометы. Москалюк с Мурзиком продрали глаза и сразу поняли, что в их ночном окопном сидении не было никакой необходимости. Лучше бы они спали в блиндаже.

Похлопав озябшими руками по коленям, Мурзик встал, высунул голову над бруствером и сообщил:

– Мельтешат. Бегают туда-сюда. Готовятся к наступлению.

Петро, инстинктивно вжимая голову в плечи при пролете несущихся над головой реактивных снарядов от установок «Град», спросил:

– Флаг белый будем высовывать?

– Ты что, дурак? – Мурзик уселся рядом с ним и покрутил пальцем у виска. – Хочешь, чтобы по нам сзади открыли стрельбу твои оболваненные соотечественники? Да и белой тряпки у нас не найдется. Даже белье наше стало уже неизвестно какого цвета от грязи…

Петро подумал, что насчет оболваненности Мурзик слегка загнул. Оболваненными Петро и его соратники были до майдана и во время переворота. Как только они попали на фронт, многие вещи сразу же встали на свои места. Москалюк вспомнил гнусную рожу бойца, продавшего ему бронежилет. Петро тогда спросил у него:

– Откуда вы берете эти вещи?

Боец, недобро сверкнув глазами, ответил:

– Ты вопросы не задавай! Ты либо покупай, либо пошел в дупу!

Тут же в голове у Петро возник стройный ряд, в который вместе с продавцом жилета встали его командиры батальона и роты. Последний до майдана находился под следствием по подозрению в распространении детской порнографии, и переворот спас этого педофила от бурной жизни, ожидавшей его в местах не столь отдаленных. Звали его – Василий Нечипурло. И был он крайне неприятной и скользкой личностью. В памяти Петро всплыла его недавняя речь, которую он произнес перед бойцами своей роты.

– Указом президента мне дано право расстреливать своих подчиненных за трусость! – орал он. – А там, где я не справлюсь, поможет батальон территориальной обороны «Бердичев», который стоит за нашими позициями! Кто захочет сбежать с поля боя, будет уничтожен! Украине трусы и предатели не нужны! Слава героям!

Эти воспоминания вызвали у Петро чувство гадливости, которое подступило к горлу. Москалюк сглотнул и спросил у Мурзика:

– Слышь, Кот, куда они долбят?

– По траншеям второй линии и позициям гаубичной батареи, – ответил тот. – По нам смысла нет стрелять. В первой линии было всего несколько человек – караульных типа нас.

Вдруг сверху посыпалась земля, и в траншею свалился человек. Он выругался, встал на ноги и Петро с Мурзиком увидели перед собой Ваську Нечипурло, облаченного в полную боевую экипировку (даже каску на голову успел напялить).

– Чего расселись?! – проорал командир роты. – Ватники наступают! К бою!

Он тут же высунул голову из траншеи и дал бесполезную автоматную очередь в сторону позиций сепаратистов.

Петро с Мурзиком прекрасно поняли причину появления командира роты на переднем крае обороны. Во время артобстрела их окоп был самым безопасным местом на позициях батальона. Посылать снаряды туда, где сидят всего несколько бойцов, слишком накладно для любой армии. Если б командир роты хотел просто спрятаться – никто бы ему и слова не сказал. Но зачем стрелять? Своей беспорядочной стрельбой Нечипурло отрубал возможность сдачи в плен двум приятелям. Кто же будет брать в плен врага, до последнего момента посылающего в твою сторону пули? Лучше отправить в подарок парочку мин (благо, они могут падать почти отвесно), и уничтожить противника, чтоб знал, как отстреливаться, сволочь! А можно (что еще проще) забросать его гранатами!

Москалюк встретился взглядом с Мурзиком и поразился выражению его глаз. Они стали холодными и безжалостными. На Петро в этот момент смотрел не веселый друг-грузин, а обычный наемник, бездушно выполняющий убийственную работу за деньги. И планам этого наемника мешал появившийся в окопе Нечипурло. Петро осознал, что Мурзик давно решил сдаться, и если бы вчера Москалюк не поддержал его предложение, то сейчас валялся бы он уже на дне окопа с перерезанным горлом.

Петро вдруг догадался, что должно произойти в следующую минуту. Но он этого не хотел! Как бы ни был противен ему командир-педофил, он не желал ему смерти от выстрела в затылок. Он вообще не хотел больше никаких смертей! Поэтому Москалюк округлил глаза и замотал головой как конь, показывая всем своим видом, что он против того, что собирается сделать Мурзик. Тот прищурил глаза, усмехнулся недобро и кивнул головой в знак того, что уступает желанию Петро. Но возникшую проблему все равно надо было решать как можно быстрей. И Мурзик профессионально справился с этим делом.

Он, досылая патрон в патронник, щелкнул затвором своего автомата и жестко приставил дуло к дергавшемуся от производимой стрельбы заду командира роты. Сия часть командирского тела не была защищена бронежилетом. Почувствовав уткнувшийся в пятую точку твердый посторонний предмет, Нечипурло испуганно замер.

– Дернешься, прострелю насквозь! – крикнул угрожающе Мурзик. – Ну-ка, Петруха, отбери у него оружие! И про пистолет с ножом не забудь!

Петро быстро обыскал Ваську и отобрал у него все имеющееся оружие, не забыв про гранаты, а также – фляжку с загадочно булькнувшей в ней жидкостью. Мурзик развернул командира роты к себе лицом, рукой ловко приподнял висевшую спереди часть бронежилета, приспособленную для защиты гениталий, и двинул тому коленом в пах. Нечипурло, удивленно всхрюкнув, сложился пополам и сполз на дно окопа.

Мурзик, сорвав с головы командира каску, дал ему в ухо кулаком и спросил:

– Кого ты, сука, генацвалоноидом обзывал?!

Васька, не понимая, где у него больше болит, в паху или ухе, ответил:

– У-у-уй!

Петро крикнул, перекрывая рев проносящихся над головой снарядов:

– Да не трогай ты это говно! Хватит!

Грузин выложил на бруствер автомат Нечипурло и уселся на землю. Москалюк расположился рядом с ним. Шум канонады немного стих. Петро спросил у Мурзика:

– Ты зачем его автомат наверх выложил?

– Затем, чтобы наступающие сразу поняли, что в окопе им ничто не угрожает. Типа – даже если кто и есть, то безоружны.

– Так, может, давай и наши автоматы выложим?

– Нет, у нас тут гусь, которого бояться надо, – ответил грузин и направил свое оружие на Нечипурло, сидевшего в двух метрах от них.

Тот, кряхтя, приходил в себя.

– А, может, ополченцы просто забросают гранатами траншею (от греха подальше) и пойдут цепью на вторую линию обороны? – предположил Петро.

– Нет, – ответил Мурзик. – Ну неужели за год ты не понял, с кем воюешь? Тактики массовых атак здесь не может быть! Это тебе не вторая мировая война. У ополченцев мало людей. Территория, на которой мы воюем, находится в составе Украины с начала образования Советского Союза. До этого она была русской. За все эти годы народ сильно охохлячился, и потому сейчас основной принцип здешнего населения – моя хата с краю, ничего не знаю! Потому ополченцы очень дорожат людской силой и никакими цепями не наступают. А наступают они небольшими группами, лавируя между очагами сопротивления. Если бы не русские добровольцы, которые едут сюда со всей России, окрыленные идеей «Наших бьют!», то две самопровозглашенные республики давно бы загнулись. Потому что не хватило бы людей! А местное население, поддерживая морально ополченцев, либо бежит в Россию, либо продолжает тупо ходить на работу, хотя никакой работы там уже нет. Вспомни случай с вон той мразью, которую ты сегодня несправедливо пожалел!

И Мурзик ткнул дулом автомата в сторону стонавшего Васьки.

Петро вспомнил жуткую картину месячной давности. Их рота тогда меняла место дислокации. Из одного городка они переместились в другой и на окраине его вырыли окопы. Во время движения ротной колонны по улице никто из местного населения цветов под ноги бойцам не бросал и на шеи не вешался. Улицы были пусты. И лишь за приоткрытыми занавесками на окнах домов мелькали нечаянно встретившиеся с глазами гвардейцев взгляды, полные страха и ненависти.

Возле небольшого универсама Нечипурло остановил роту и приказал:

– Первый взвод за мной!

Он ринулся в магазин, и назначенный взвод отправился следом. В эту команду попали и Петро с Мурзиком.

В магазине Васька громко крикнул:

– Берите все, что нужно и выносите! Я плачу!

Взвод взревел от восторга! Нахватали, естественно, водки и пива. Когда столпились у кассы, Нечипурло приказал:

– Выносите!

Продавщица – серьезно (но не критически) пожеванная жизнью дама – возопила:

– Как это выносите?! А платить кто будет, Пушкин, что ли?

Васька подошел к ней, схватил за волосы и сильным движением ударил женщину лицом о кассу. Весь прилавок тут же залила брызнувшая из ее носа кровь. Но на этом доблестный командир национальной гвардии не остановился. Обойдя рыдавшую продавщицу, он остановился сзади нее и задрал юбку. Плотоядно ухмыльнувшись, Васька заявил своим бойцам:

– Ну, чего смотрите? Тащите все. Я вас догоню.

Бойцы стали выносить кульки из магазина. Местные жители, поневоле оказавшиеся свидетелями воинского произвола, жались к прилавкам, сверкая глазами, полными злобы. Среди них были мужчины, но они даже не дергались… Петро, не зная, что делать, тупо застыл у кассы. И лишь один Мурзик нашел выход. Он подскочил к Ваське сзади и заорал:

– Тронешь ее, я трону тебя!

Возможно, Мурзик имел в виду просто тумаки, предназначенные насильнику, который собирался воспользоваться незавидным положением беззащитной женщины. Но, по-видимому, Васька вспомнил анекдоты про грузинов, ходившие по всему пространству бывшего Советского Союза. Согласно этим анекдотам грузины имели богатый половой опыт и совсем не гнушались гомосексуализмом, особенно – если ненароком оказывались сзади волнующего их объекта. Поэтому Нечипурло резко обернулся к Мурзику и встретился с его ледяным взглядом. В итоге продавщица избежала сексуального насилия, но осталась с переломанным о кассу носом, что все равно никак не вязалось с освободительной миссией национальной гвардии…

Петро сплюнул на дно траншеи и покрутил в руках отобранную у Васьки фляжку.

– Как ты думаешь, что там? – спросил он у грузина.

– Отвинти крышку и узнаешь, – посоветовал Мурзик.

– Коньяк там, – подал слабый голос Васька. – Армянский.

– Надо же, как отцы командиры живут! – удивился грузин. – Петруха, дай-ка хлебнуть.

Москалюк отдал фляжку.

Мурзик скрутил колпачок и присосался к отверстию. Его могучий кадык заходил по горлу, как насос на нефтяной скважине – тяжко и равномерно. Отпив хорошенько, грузин отдышался и, передав фляжку Петро, с восторгом заявил:

– Давно такого чуда не пил!

Москалюк тоже глотнул, крякнул от удовольствия и сказал:

– Эх, пожрать бы еще что-нибудь!

– Скоро нас накормят ополченцы, – сказал Мурзик.

– Ах, так вы тоже сдаться захотели? – лебезящим голосом поинтересовался Нечипурло. – Простите меня, я не знал! Пробираясь к этому окопу, я думал, что вы при начавшемся обстреле давно смылись! Я не ожидал вас застать здесь! Но раз ваши цели совпадают с моими, то почему бы нам не выпить вместе?

И просительный взгляд Васьки уперся в Москалюка, державшего заветную емкость в руке. Петро с Мурзиком переглянулись и рассмеялись хором.

– Дай ему хлебнуть, – распорядился Мурзик.

Петро встал, сделал шаг в сторону Васьки, и всунул тому в рот горлышко фляги. Нечипурло задвигал щеками и инстинктивно ухватился руками за сосуд. Мурзик тут же заорал:

– Эй! Хорош! Всю флягу высосет!

Петро отнял емкость от губ Васьки, сел на прежнее место и сам хлебнул из горлышка. Коньяк оказался не то, чтобы очень, но все равно неплохим (ибо командир роты никак не тянул на того, кто пьет коньяки из категории «чтобы очень»). На старые самогонные дрожжи Петро с Мурзиком развезло – как юных пионеров со стакана плодово-ягодного вина «Золотая осень». Грузин от доброты душевной еще раз дал хлебнуть коньяка Нечипурло и принялся петь песни. Командир роты тут же стал ему подпевать, хотя ни слова по-грузински не знал.

Незнание языка совсем его не остановило, потому что владение интернациональной нотной грамотой и так всегда помогает в жизни. Особенно, если использовать такие слова как «ла-ла-ла», «вау-у-у» и «тру-ля-ля». Вытье и труляляканье Нечипурло существенно усилило объемность звучания грузинских композиций, и Мурзик благодарно кивнул головой ротному. Но дуло автомата, направленное в пузо неожиданно появившегося бэк-вокалиста, в сторону не отвел.

Петро, не обращая внимания на возникнувшую гротескную ситуацию, просто наслаждался концертом и больше ни о чем не думал. Ни о принципах национализма, ни о жизни, закатившейся в тупик. Он даже не вспоминал свою американизированную задницу, в этот трагический момент утрамбовавшую подсумок с автоматными магазинами в холодную зимнюю землю. Ему было просто хорошо. И все. И свист пролетавших над головой снарядов больше не беспокоил Москалюка, так как летели они дальше него и несли смерть не ему…

Неожиданно рев канонады стих и в рассветную красноту неба рванулся уже ничем и никем не заглушаемый звук чистого и бархатного баритона Мурзика. Последние строчки песни он пропел по-русски:

– Где же ты моя, Сулико-о-о!

Москалюк попытался захлопать в ладоши, но не смог, так как этому помешала фляжка, зажатая в одной из его рук. Тогда, сохраняя ситуационный напор, он предложил:

– Может, споем гимн Украины?

Лицо Мурзика странным образом скуксилось, а Нечипурло, покрутив пальцем у виска, вообще перевел глаза вправо по траншее и легонько засвистел одну из популярных блатных песенок.

Петро, помолчав несколько секунд, спросил у грузина:

– А про Хас-Булата знаешь?

Мурзик, усмехнувшись, ответил:

– Знаю, конечно. Кто ж эту песню не знает? Но она совсем не грузинская и потому – петь ее сегодня у меня нет никакого настроения.

– Как хочешь! – воинственно воскликнул Петро. – А я вот возьму и спою!

Мурзик приглашающе взмахнул рукой. Москалюк раскрыл рот и взревел:

– Хас-Булат уда-а-лой, бедна сакля твоя-я-я! Золотою казно-о-ой я осыплю тебя-я!

Нечипурло тут же подключился. Но уже не трулялякал, а пел нормальными словами. У него был чудесный тенор, и песня зазвучала довольно гармонично. Грузин принялся дирижировать левой рукой, так как правая у него была занята автоматом, все еще направленным в живот своего ротного командира. И он совсем не собирался снимать его с мушки, хотя давно заметил две фигуры, тихо возникшие над головами певунов.

В утренних лучах восходящего солнца эти фигуры совсем не казались какими-то сказочными персонажами, появившимися из воздуха только для того, чтобы обозначитькрасоту прекрасного зимнего утра, укутанного легкими струями тумана. Они, скорее, являлись реальными гвоздями мироздания, готовыми в любую секунду разрушить красочный лубок идеализма автоматной очередью с целью сообщить окружающей их материи, что она всегда находится под пристальным наблюдением, и нечего ей, этой материи, слишком расслабляться под пение всяких окопных алкоголиков.

Мурзик, упоенно дирижируя левой рукой, радостно глядел на двух новоявленныхархангелов и улыбался им младенческой открытой улыбкой. Москалюк и Нечипурло гостей не видели, так как сидели на дне траншеи спиной к линии фронта. Потому, увлеченные творческим порывом, они продолжали орать красивую народную песню (на самом деле – сочиненную русским офицером более ста пятидесяти лет назад) о любви молодого джигита к прекрасной чужой жене, которая завершилась обычной горской традицией, связанной с обязательной смертью женщины от кинжала и отрезанием головы ее законному мужу.

Архангелы же выглядели довольно обыденно для этой местности, уже более полугода пожираемой гражданской войной, и поэтому никакого удивления не вызывали. Один из них был одет в простой зимний охотничий костюм болотного цвета, другой же красовался полной казачьей амуницией и напоминал балаганного клоуна из цирка, ноги которого постоянно спотыкаются о громадную кривую саблю.

Молодой парень, надевший на себя казачью форму, был ростом полтора метра максимум, а шашка (видать, доставшаяся в наследство от не расказаченного в свое время деда) имела слишком большую длину для такого наследника и потому сильно ему мешала. Это можно было заключить из того, что в момент появления казака на бруствере она застряла у него между ног, где благополучно и осталась. Владелец холодного оружия не стал ее поправлять, так как был занят папахой, периодически съезжавшей ему на глаза.

Тем не менее – оба были вооружены автоматами и представляли собой ту силу, которой нужно было обязательно сдаться в плен. В связи с этим грузин и не дергался. Он продолжал дирижировать, не забывая при этом подмигивать бойцам луганской милиции, которыми и являлись появившиеся на бруствере окопа личности.