Текст книги "Славянские шутки (О нелегкой жизни украинских националистов)"

Автор книги: Виктор Емский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

Как у человека образованного и много читавшего, в мозгу у Мурзика вдруг всплыла мысль о цикличности истории. И тут же возникла картина давно прошедших лет, свидетельствовавшая о том, что казачество неистребимо и потому повод для смеха на войне всегда найдется.

Касалась эта картина короля Пруссии Фридриха Второго, прозванного Великим. Тогда, в эпоху Семилетней войны, которая случилась в восемнадцатом веке, после одного из сражений к нему в ставку привели нескольких захваченных в плен казаков. Оказалось, что в момент наступления, следуя четкому приказу русского военачальника, казаки начали стремительный рейд в тыл прусскому войску. Неизвестно, чем бы закончилось сражение, если б они смогли выполнить этот приказ до конца. Но на пути героев неожиданно оказался обоз! И на этом сражение для них закончилось. Казаки захватили обоз, разграбили его и, нахлебавшись добытого в бою вина, завалились спать в телегах, не дожидаясь, так сказать, финального свистка.

Пред очами короля несколько особей из казачьего войска еле стояли на ногах, и даже слово «мама» не могли произнести! Фридрих, обращаясь к своей свите, с глубоким огорчением сказал:

– Господа! Посмотрите, с какой сволочью мне приходится воевать!

Теперь, глядя на новоявленное проявление казачьего духа, Мурзик тихо млел от коньяка и смеха. Но, понимая всю серьезность жизненной ситуации, возникшей в данный момент, веселья своего сильно не показывал.

Петро, допев песню, присосался к фляжке. Глотнув, как следует, из горлышка, онпротянул ее грузину со словами:

– На, Кот, тут есть еще немного…

– Вы позволите? – вежливо спросил Мурзик, посмотрев вверх.

– Да, – ответили оттуда, – только сначала медленно положи на дно траншеи автомат.

Мурзик выполнил приказание и, забрав у замершего от неожиданности Петро фляжку, дососал остававшиеся в ней капли коньяка. Москалюк с Нечипурло сидели молча и даже не делали попыток посмотреть вверх. Оттуда донеслось:

– Мы думали, что укропы, ввиду очередного срыва мобилизации, загнали на передовые позиции какой-нибудь оперный театр. Плюс – парочку грузинов туда добавили. Так сказать – для обновления репертуара.

– Нет, – гордо ответил Мурзик. – Грузин здесь один. И это я!

– Наемник, что ли? – спросили без удивления.

– Был, – кратко ответил грузин.

– Ну, тогда вылазь на свет божий первым. И не дыши на нас. А то еще сами окосеем…

Мурзик выпрыгнул из окопа, встал на бруствере и профессионально сложил руки за головой. Его тут же обыскал тот ополченец, который был в камуфляже. Казак, держа шашку между ног как кобылу, водил автоматом из стороны в сторону и изображал кипучую военную деятельность.

Следующим вылез Нечипурло. Для него, в отличие от видавшего виды грузина, сдача в плен происходила впервые (если не считать задержания его органами внутренних дел годом ранее), и потому он мельтешил, нарочито подставляя ополченцам при обыске нужную в данный момент часть своего тела (чтобы им было удобнее).

– Да не суетись ты! – прикрикнул на него боец в камуфляже. – Стой ровно. А то – как проститутка перед клиентами.

Нечипурло застыл.

После того как был обыскан Петро, ополченец в камуфляже сложил отобранные у пленных документы в пачку и засунул их себе в карман. Спрыгнув в окоп, он собрал оружие, вылез и сказал:

– Так. В колонну по одному, шагом марш!

– А нас не пристрелят сзади? – поинтересовался Петро.

– Кто? – удивился ополченец. – Ваш батальон в полном составе драпанул вглубь позиций еще в самом начале артподготовки. Побросали все оружие. Короче – как обычно. Вы только по городам можете из пушек палить. А как в самих полетят снаряды – тикаете дальше, чем в бинокль видно… Ничего, в этот раз далеко не убегут. В трех километрах дальше уже позиции армии Донецкой Народной Республики.

– А как же батальон территориальной обороны «Бердичев», который стоял за нами?

– Ты думаешь, они лучше вас? Зря. Драпанули с посвистом первого снаряда. Получать по кумполу – не своим в спины стрелять. Разные вещи…

Они пошли гуськом в сторону небольшого поселка, видневшегося вдали. По полю сновали вооруженные люди, одетые в самую разную одежду. Кое-где двигались такие же вереницы бойцов правительственных войск, захваченных в плен. Лица их, в-основном, никакой печали не выражали, а наоборот – были полны радостным облегчением, связанным с окончанием военных действий, которое наступило для них этим утром. Петро вспомнились слова одного из волгоградцев, подшутивших с его задом в Турции, о том, что любая война на Украине будет созвучна с кинофильмом «Свадьба в Малиновке». Он немного подумал над этим и пришел к выводу, что утверждение москалей соответствует истине.

Подтверждение этой мысли Петро получил из разговора конвоиров, шедших сзади. Ополченец, одетый в камуфляж, говорил казаку:

– Павлик! Ну сколько можно таскаться с этой древней саблей? Выбрось ты ее от греха подальше. Тебе не надоело об нее спотыкаться? Когда-нибудь ногу сломаешь, ей-богу!

– Нет! – отвечал казак. – Это не сабля, а шашка! Надо понимать разницу… Еще мой дед рубил ею головы всякой нерусской сволочи! Она всегда воевала за Россию. И сейчас пришла ее пора! Я скорее сдохну, чем брошу ее!

– Ну и спотыкайся дальше, – продолжал боец в камуфляже. – Разобьешь себе башку, а сабля, то есть, прости – шашка, воткнется тебе же в зад.

– Не-ет! – не соглашался боец. – Эта шашка своих не сечет!

Ополченец в камуфляже, по всей видимости, более опытный в житейских делах, убеждал:

– Сечет, не сечет – дело десятое. А вот в задницу, бывает, втыкается все подряд, не разбирая, свой ты или чужой. Ненароком споткнешься и будешь потом ходить с саблей в жопе. До смерти…

– К шашке это не относится, – утверждал казак, придерживая предмет спора рукой и зачем-то оглядываясь назад.

На поселковой площади собрали всех пленных, захваченных в ходе недавней операции, произведенной силами народного ополчения Луганской и Донецкой республик. Операция впервые проводилась согласованно, поэтому пленных было много. Батальон правительственных войск, в котором служили ранее Петро с Мурзиком, стоял как раз на стыке позиций армий ДНР и ЛНР.

Как известно из исторического опыта человечества, в любой (а тем более – гражданской) войне правых и неправых не бывает. Потому что мир не состоит из черного и белого цветов. Как, впрочем, и из красного и белого; черного и сиреневого; синего и зеленого: – ну, и так далее, в том же духе… И в этот тяжелый жизненный час Петро осознал, что на площади шахтерского поселка он присутствует зря. Это не означало, что находиться в роли говновоза на улицах какого-нибудь немецкого городка было бы лучше, но проталкивать украинский язык автоматом туда, где он был абсолютно ненужен, явно не следовало.

Пленных (их оказалось около сотни) построили в две шеренги. Перед строем появилась группа ополченцев, которая стала разбираться с документами. И тут в груди Москалюка похолодело. Одним из ополченцев был Сергей! Тот самый каверзник, благодаря которому американская символика оставила на заднице Петро столь неизгладимый след!

Петро знал, что воинские части сепаратистов хорошо организованы и сформированы благодаря опыту бывших военнослужащих российской армии. Многие из них, уйдя в отставку в сорокапятилетнем возрасте, неуверенно чувствовали себя в роли гражданских лиц. И потому ринулись в Донбасс. Так сказать – из чувства солидарности с русскоязычным населением. И их можно было понять. Пенсия – есть! Дети уже взрослые. Квартиры от государства получены. Почему бы не продолжить делать то, чему ты хорошо обучен? Ведь большую часть своей сознательной жизни они занимались именно этим. А в России армия всегда была армией, в отличие от Украины, где все, связанное с военным ведомством, рассматривалось чиновниками как воровская кормушка. Ибо – зачем Украине армия, если воевать не с кем? Россия не лезет. А Соединенные Штаты и так делают на Украине все, что хотят…

Кроме того – Петро знал, что в частях ополченцев находится довольно значительное количество добровольцев, прибывших из многих стран мира. Как правило – молодых людей. Кто-то пришел воевать с новой властью Украины (которую считали откровенно фашистской), а кому-то просто не сиделось дома. И Сергей, похоже, был одним из них!

Петро вспомнил, что даже фамилия Сергея ему неизвестна. Покопавшись более основательно в памяти, Москалюк понял, что не знал ее никогда. Да и не в фамилии было дело. А дело было прежде всего в том, что этот человек владел тайной, от которой теперь зависела жизнь сдавшегося в плен Петро…

Сергей (по всей видимости, он был у ополченцев неким начальником), держа в руках пачку документов, листал страницы военных билетов и называл фамилии. Пленные отвечали коротким криком: «Я»! Вдруг в стопке официальных бумаг оказался какой-то белый листок. Сергей развернул бумагу и с удивлением уставился в нее взглядом. Даже с такого приличного расстояния Петро узнал в этом листке фотографию своего зада. Он понял, что Мурзик не выбросил ее, а заботливо вложил в свои документы, и теперь это «сокровище» досталось ополченцам. Сердце Москалюка обдало чудовищным холодом. Эта стужа была гораздо ужасней космического мороза, пожиравшего пламя звезд. Никакой абсолютный ноль не мог сравниться с тем куском льда, который возник в груди у Петро и заставил его пошатнуться в строю.

Мурзик, стоявший рядом с ним, схватил его под руку и тихо спросил:

– Петруха, что с тобой?

– Все нормально, – ответил Петро, медленно приходя в себя.

Сергей, рассмотрев изображение, вдруг звонко рассмеялся. Окружавшие его соратники недоуменно посмотрели на него, и он, махнув на них рукой, выстрелил взглядом в строй пленных. Его глаза быстро прошлись по первой шеренге, и пошли в обратную сторону. Петро, стоявший во втором ряду, просто зажмурился. Но, услышав следующий взрыв смеха, взглянул на окружающий его мир и встретился взглядом с Сергеем.

Тот, по-приятельски подмигнув своей жертве, отвернул голову в сторону окружавших его военачальников и начал им что-то рассказывать. Но звук разговора вдруг заглушил рев моторов и скрежет гусениц. Из-за угла на площадь выехали три самоходные гаубичные установки.

«Акация» – подумал Петро, вглядываясь в стопятидесятидвухмиллиметровые пушки, торчавшие из башен самоходок. На каждом дуле красовался жуткого вида набалдашник, именуемый дульным тормозом. Москалюк вспомнил веселого эстонского хирурга и ворвался в восхитительный своей бесчувственностью обморок, внутри которого было все равно, что сейчас происходит на свете, с какой речью президент выступает в Верховной Раде и зачем на площадь маленького поселка въехали бронированные чудовища.

Но Мурзик не дремал. Он подхватил обмякшее вдруг тело Петро и хорошенько его встряхнул. Москалюк открыл глаза.

– Ты что? – прошипел Мурзик.

– Все нормально, – слабым голосом ответил Петро.

Вдруг раздался громкий свист и позади строя бабахнуло! Петро почувствовал резкую боль в районе своего копчика и услышал чей-то крик:

– Ложись! Укропы минометами шпарят!

Но было уже поздно. Осознав, что он ранен, Петро привычно потерял сознание и повалился ничком на асфальт. Он уже не видел, как Мурзик, подволакивая поврежденную осколком правую ногу, пытается снятым с себя бушлатом сбить пламя с его горящей задницы, и как Нечипурло бежит к ним с огнетушителем в руках, сдернутым с пожарного щита. Петро находился в состоянии, полном прекрасной бессознательности, и совершенно не желал возвращаться в этот ужасный мир, постоянно атакующий его в самую многострадальную часть тела…

Глава пятая

Февраль 2015-го года. Где-то под Луганском.

Пафнутий, мрачно разглядывая пейзаж, трясся в телеге и в мыслях своих клял отца Серапиона на чем свет стоит. Этот негодяй перестал передавать деньги! Если раньше пожертвования прихожан все же удавалось доставлять в Киев, то за последние три месяца Пафнутий не получил ничего.

Серапион (пожилой благообразный мужчина с хитрыми глазами) объяснял этот факт по-разному. Общался он с Пафнутием записками, которые удавалось переправлять через линию фронта благодаря местным жителям. Телефон его был выключен, а интернетом подчиненный основателя секты пользоваться не умел.

Священник писал, что прихожан становится все меньше и меньше, так как основное население Донбасса сплотилось вокруг православных храмов, принадлежащих Московской патриархии. Отступники валили в эти церкви толпами, а о «Церкви райского блаженства» стали забывать. Но те деньги, которые несли в молельный дом люди, остававшиеся верными общине отца Пафнутия, изымались ополченцами для организации бесплатных обедов нуждающемуся населению.

Пафнутий из богатого жизненного опыта знал – сколько бы население не нуждалось, его все равно не накормишь досыта. А вот себя он забывать совсем не собирался. Кроме того, трезво понимая натуру человеческую, святой отец терзался подозрениями в отношении Серапиона, который обладал жуликоватой внешностью и отличным аппетитом. Поэтому решил разобраться с денежным вопросом сам.

Переодевшись в мирскую одежду, Пафнутий спрятал золотую цепь с крестом под свитер и решил пробраться в Донецк. Один из прихожан привез его на своей машине в какое-то село, находившееся рядом с линией фронта, и договорился с местными жителями о доставке духовного пастыря дальше.

Сельский электрик, которого звали Константином (а прозывали – Костян-драбадан), согласился перевезти попа на сторону, контролируемую ополченцами, но денег за это содрал прилично. И заявил после этого:

– Поедем в телеге. Она шума мотора не издает.

Другого варианта у Пафнутия не было и потому ему пришлось согласиться. Но если б он услышал разговор, который состоялся без его участия и происходил между прихожанином и электриком, то вряд ли б согласился на эту тележную авантюру.

Пока Пафнутий грелся внутри машины, в которой его привезли, прихожанин (старый хрыч набожного вида) за углом хлева общался с электриком.

– Ты что, сдурел? – удивлялся Костян. – Ты зачем сюда ехал? Твоему попу в Донецк надо!

– Так здесь же рядом, – отвечал старый хрыч.

– Где рядом? – удивлялся еще больше электрик. – Это же Луганская область! Тут до Луганска – рукой подать. А Донецк в другой стороне находится…

– А я думал, здесь все вместе расположено, – чесал затылок прихожанин. – На глобусе, понимаешь, натыкано… Ну, ничего страшного. Главное, переехать на ту сторону. А там святой отец доберется как-нибудь. Мир не без добрых людей. Помогут…

– Пень ты старый! – констатировал Костян. – Чему тебя в школе учили?..

С финансовой стороной вопроса было тоже не все в порядке, потому что электрик за доставку запросил триста долларов.

– Да тут же ехать всего три километра! – возмутился Пафнутий.

– Правильно, – согласился Костян. – Каждый километр – сотня. Дело не в расстоянии. Дело в состоянии. А состояний у тела может быть только два: живое и мертвое. Хочешь доехать живым – плати. Да и то… Мало ли – тьфу, тьфу, тьфу…

Пафнутий вынужден был заплатить, сколько потребовалось.

Костян спрятал полученные деньги в ширинку своих ватных штанов и предложил священнику переодеться.

Свое пальто и норковую шапку святой отец сложил в чемодан, который Костян засунул в сено, служившее подстилкой, а сам переоделся в ватник, выданный ему возницей. На голову священника водрузили старую милицейскую шапку-ушанку без кокарды, а ноги обули в валенки. И с этим тронулись.

Старая замызганная лошадь еле тащилась по грунтовой дороге. Костян ее не погонял по той причине, что делать это было бесполезно. Быстрее двигаться она не могла не только физически, но и биологически. Мороз не беспокоил лицо отца Пафнутия, так как от холода его защищала добротная седая борода. Зато ляжки стали мерзнуть ощутимо.

Костян, дергая в нужных местах вожжами, периодически нырял рукой в пазуху, что-то из нее доставал и булькал горлом. Через некоторое время Пафнутий заметил, что от головы возницы начали исходить тонкие струйки пара. Он спросил:

– Сын мой, чем это ты там булькаешь?

– Я не твой сын, – ответил Костян, не оборачиваясь. – Я православный.

– Бог один, – сообщил святой отец.

– Я знаю, – кратко согласился возница.

– А раз так, то он велел делиться, – резюмировал Пафнутий.

Костян подумал немного и решил, что попутчик его прав.

– Ладно уж, – сказал он. – Холодно сегодня. Садись рядом.

Пафнутий живо перебрался вперед, уселся справа от электрика и взял в руки протянутую ему армейскую фляжку.

– Хлебай смело, – разрешил Костян. – У меня еще есть.

Пафнутий хорошенько отпил из горлышка и заперхал обожженным горлом.

– Это спирт? – просипел он.

– Не, – ответил Костян. – Самогон. Но крепость у него – семьдесят два градуса. Для себя же делаю. Как можно разбавлять?

– Ага, – ответил святой отец, пытаясь отдышаться.

– Вот только закусить ничего нету, – продолжил разговор Костян. – Надолго же не собирался. Скоро приедем. Главное – на разведчиков не нарваться.

Электрик сам приложился к фляге, привычно булькнул горлом и спрятал сосуд в пазуху. У Пафнутия почему-то вспотели пальцы на ногах, и ему вдруг захотелось, расстегнув верхнюю пуговицу ватника, запеть арию из какой-нибудь оперы.

– По асфальту если ехать, упремся в блокпост, – начал рассказывать Костян. – Нас там в любом случае не пропустят. Хорошо, если живы останемся… Стоят на этом блокпосту бандеровцы из батальона территориальной обороны под названием «Паляныця». Во время гражданской войны бандиты этим добрым хлебным словом проверяли людей на национальную принадлежность. Сказал правильно – украинец. Проговорил «Паланица» – москаль. Значит – пулю в затылок. И не имело значения, красный ты, белый или зеленый…

– Так может, нам надо было ночью ехать? – поинтересовался Пафнутий.

– Ты что? – удивленно воскликнул Костян. – Ночью они стреляют, не разбираясь. Тень увидели – бах! На фиг надо так рисковать? Ничего. Мы по проселочку проедем. Во-он за той рощей уже территория ополченцев. Там ты уж как-нибудь сам…

Костян снова достал флягу, и они от души хлебнули из нее. Пафнутию стало совсем жарко, и петь захотелось сильнее, чем раньше. Но он не стал этого делать, опасаясь бандеровцев из батальона «Паляныця», которые могли услышать его арии и пристрелить в затылок за то, что он не знал украинского языка.

Но на опушке рощи их ждал сюрприз. На дорогу из кустов вышла группа вооруженных людей и достаточно убедительно приказала остановиться. Рукава курток солдат красовались шевронами с написанным на них словом. И слово это было – «Паляныця».

Один из них, по-видимому, офицер, грозно спросил по-русски:

– Кто такие?

– Ме-е-естные, – ответил Костян, начав заикаться. – Едем в гости к моему свояку. Он за рощей живет, на той стороне. У него внук родился.

Офицер, недобро посмотрев на возницу, перевел взгляд на Пафнутия и спросил:

– А это что за толстая пузатая харя?

– Как ты смеешь, бесов сын, так говорить на отца святого общества «Церковь райского блаженства»? – не выдержал хамства разгоряченный самогоном отец Пафнутий. – Я – мессия, посланный Господом на землю с целью образумить таких безбожников как ты!

– Как же… – Удивленно задрал вверх брови офицер. – Судя по твоей бородище – никакой ты не святой отец, а самый обычный москальский попяра, удирающий к сепаратистам от священного гнева украинского народа. Ну-ка, брысь с телеги!

Дуло его автомата поднялось вверх и Костян с Пафнутием шустро выполнили поступивший приказ.

– Руки за голову! – крикнул офицер и подал команду своим бойцам, – обыскать телегу!

Бойцы споро принялись за дело, и на свет белый был извлечен громоздкий чемодан Пафнутия, в котором кроме пальто с шапкой оказались: ряса, пара шерстяных трусов, палка сырокопченой колбасы и толстая пачка презервативов.

– Ага, – утвердительно сказал офицер. – Я не ошибся. Ну-ка, досмотрите их самих!

Кроме двух полупустых фляжек с самогоном и плоскогубцев из карманов Костяна вытащили еще и московскую газету «Комсомольская правда». Один из бойцов тут же исхлестал этим печатным изданием лицо Костяна, и когда газета измочалилась до вида грязной тряпки, отшвырнул ее в сторону. Костян, краснея распухшим от такого обращения лицом, застыл по стойке «смирно» и не шевелился, рассчитывая, что на этом его мучения закончились.

Зато под свитером у Пафнутия обнаружили золотую цепь с массивным крестом, стопку долларов и еще одну солидную пачку презервативов. Офицер взял цепь с крестом в руку и, размахивая ей, спросил:

– Что, поп, опиум для народа кондомами заменил?

– Креста на тебе нет, – мрачно констатировал Пафнутий.

Офицер тут же надел цепь на себя и, осклабясь, сообщил:

– Уже есть! Так что не надо ля-ля!

Пафнутий, все больше и больше наполняясь злостью, тяжело смотрел на ухмылявшегося офицера. Тот, нисколько не боясь его гнева, спросил у солдат:

– Ну что, ребята, отпустим попа? Крестяра весит с полкило. Ей-богу!

– Да, – ответил один из бойцов. – Вот только проводим его пинками.

– Пожалуйста, – разрешил офицер, продолжая ласково улыбаться.

Пафнутия тут же взяли под руки, согнули его тело должным образом и один из бойцов с разбега выдал в обширное поповское седалище мощный пинок, от которого святой отец улетел метров на пять вперед. Не спрашивая офицера о дальнейшей судьбе Костяна, с сельским электриком распорядились так же. Лежа на листьях, присыпанных снегом, Пафнутий горестно сказал вознице, приземлившемуся рядом с ним:

– Бесовы дети!

– Не то слово, – согласился с ним Костян, довольный столь легким исходом дела и недобросовестным досмотром, благодаря чему деньги в ширинке остались целыми.

Снизу, с земли, им обоим хорошо было видно, как один из солдат раскладывал на бортике телеги доллары отца Пафнутия, деля их на равные кучки, а все остальные, обступив офицера, восторженно щупали золотую цепь, надетую на него. Вдруг в воздухе послышалось легкое жужжание. Бойцы задрали головы вверх и один из них крикнул:

– Атас! Беспилотник ватников!

Украинские военные тут же рассыпались – кто куда. Даже офицер, подпрыгнув, сделал в воздухе судорожное движение ногами и умчался в кусты. Высоко в небе парил маленький самолетик. Он казался таким мирным и игрушечным, что Пафнутий сильно удивился поведению военных. Но, посмотрев туда, где ранее лежал Костян, святой отец увидел просто взрыхленный снег. Возницы рядом с ним уже не было, потому что он улепетывал в сторону деревьев не хуже украинских военных.

Неожиданно возле носа Пафнутия шлепнулся какой-то цветастый предмет. Поп приподнял голову и увидел, что это – картонный стакан от «Пепси». В заснеженном лесу он выглядел слишком яркой и несуразной вещью. Но еще более поразительно смотрелась вывалившаяся из него граната с откинувшимся вверх рычажком. Она, прокатившись несколько метров, остановилась перед глазами Пафнутия, блеснула рифленой металлической кожей, и – хлопнула негромким пистонным звуком. В воздух поднялся легкий дымный столбик. Святой отец медленно встал на ноги, перекрестился и громко сказал:

– Бог видит все!

Рядом с ним тут же плюхнулся второй стакан. Граната, вывалившаяся из него, сработала таким же хлопушечным образом. Священник, раскрыв глотку, торжественно проорал:

– И дарует мне свою милость!

Пафнутий из рассказов прихожан вспомнил, что подобные фокусы применялись еще во время афганской войны. Тогда вертолетчики, пролетая над небольшими кучками душманов, просто выдирали чеку из гранаты, вставляли ее в стеклянный стакан и сбрасывали на головы врагов. Стакан разбивался о камни, рычаг высвобождался и граната взрывалась.

Теперь же применялась более дешевая посуда. Одноразовые картонные стаканы от «Пепси», использовавшиеся ранее в одном из гипермаркетов, прекрасно вмещали в себя гранату «Ф-1». Ополченцы стали крепить такие подарки на свои беспилотные разведывательные аппараты для того, чтобы противник не скучал.

В кустах один из солдат (лежа на земле) рассказывал офицеру, удивленному исходу дела с гранатами, следующее:

– Это, скорее всего, гранаты с тридцать пятого склада, который раньше под Луганском находился…

– И что? – непонимающе спрашивал офицер.

– Я там еще до майдана срочную служил, – продолжал солдат. – Кладовщик, прапор один, всю начинку из гранат спер и продал браконьерам. А запалы оставил, чтоб в глаза не бросалось… Ватники этот склад захватили и теперь используют пустые гранаты, не зная об этом. Ха-ха-ха!

– Вот спасибо за разъяснение, – довольным голосом сказал офицер. – А то я уже было подумал, что попяра в натуре святой! Чуть рак мозгов не случился…

Беспилотник прожужжал дальше, и из кустов вылезло украинское воинство. Костян, осторожно обойдя неразорвавшиеся гранаты, подошел к своей телеге и, молча собрав разбросанные поповские вещи, засунул их вместе с чемоданом в повозку. Офицер, посмотрев на Пафнутия, стоявшего посреди опушки с растопыренными в стороны руками, громко констатировал:

– Повезло!

Пафнутий окинул офицера презрительным взглядом и крикнул Костяну:

– Запрягай! Ехать пора!

Костян, вздрогнув лопатками, пробубнил:

– Так давно запряжено…

Пафнутий нагло подошел к телеге, взгромоздился на нее и приказал Костяну:

– Ну, чего стоишь? Вперед!

Костян запрыгнул в повозку, взял в руки вожжи и гортанно крикнул:

– Н-но, родная, мать твою дикую!

Лошадь нехотя сдвинулась с места. Украинские военные, стоя столбами, не предпринимали никаких попыток задержать телегу. Проезжая мимо застывшего в ступоре офицера, Пафнутий вдруг потребовал:

– Крест отдай, безбожник!

Офицер ответил издевательски:

– Поцелуй меня в дупу, ничего не знаю!

Телега проехала мимо него и Пафнутий принялся про себя материться, одновременно благодаря бога за то, что спас его от смерти, отняв за это материальную ценность, стоимость которой не шла ни в какое сравнение с жизнью пророка, сохраненной для продолжения дальнейшей миссионерской деятельности.

Уже на территории сепаратистов Костян остановил телегу, достал из-под лошадиного хомута хитро спрятанную фляжку, и, протянув ее Пафнутию, сказал:

– Пей, батюшка… Надо же, никогда бы не подумал, что сектант может быть человеком, хранимым богом. Такого еще не было, чтобы гранаты, упавшие с беспилотников, не разорвались. У ополченцев все всегда взрывается, как положено, в отличие от правительственных войск. Но, видать, действительно – Господь хранит благих людей…

Пафнутий, снисходительно усмехнувшись, приложился к горлышку и хорошенько хлебнул из фляги. Глаза его тут же увлажнились, а из ушей на морозный воздух вырвались две струйки блаженного, а потому святого пара…

За рощей территория контролировалась луганскими ополченцами. Здесь было тихо и безлюдно. Вдалеке, за полем, темнела лента асфальтовой дороги и Костян, ткнув туда пальцем, сказал:

– Вон по той дороге и пойдешь. Сейчас бои идут южнее, потому здесь стреляют редко. По дороге иногда ездят машины. Подхватишь попутку…

Пафнутий вернул электрику сельскую одежду и надел свое пальто. Норковой шапки в чемодане не оказалось, так как ее присвоили украинские военные. Но святой отец по этому поводу сильно не переживал, так как мороз был не сильным, а борода с шевелюрой грели достаточно. Кроме этого – самогон электрика сделал свое доброе дело, и Пафнутий совсем не чувствовал себя замерзшим. Хлебнув напоследок из фляжки, поп спросил у Костяна:

– А как же ты обратно поедешь? Меня в телеге не будет, у свояка ты не остался… Эти безбожники сразу поймут, что ты им наврал.

– А я другой дорогой поеду, – ответил электрик, – в обход рощи.

– А если этот чертов патруль блуждающий?

Костян на минуту задумался. Потом махнул рукой и сказал:

– Да пошли они! Если что, у меня в валенке еще «Российская газета» есть. Дам ее обнаружить и опять по морде получу. Хоть и неприятно, зато хорошо пар у них спускает. Ничего, мы люди привычные…

Электрик щелкнул вожжами, и телега медленно покатилась вдоль рощи.

Пафнутий, перейдя поле, вышел на дорогу и направился по ней в указанном электриком направлении. Через несколько минут его догнал старенький грузовичок и священник, проголосовав рукой, устроился на пассажирском сидении в кабине машины.

Водитель – пожилой словоохотливый дядька – рассказал, что едет в областной центр, и принялся дальше без умолку трепать языком. Он даже не спросил у Пафнутия, кто он такой и что здесь делает. По всей видимости, водитель принадлежал к той категории людей, которым нужны не собеседники, а слушатели. Отец был только рад.

Дорога зияла ямами, оставленными взрывами, и грузовик двигался медленно, объезжая рытвины. Водитель, болтая обо всем сразу, не забывал ругаться черными словами тогда, когда машина попадала в колдобины. Выглядело это следующим образом:

– Вот я и говорю этому милиционеру, хотя – какой он милиционер? Чижик он пестрозадый, а не военный! Я ему и говорю, мол, что ты в белый свет лупишь как в копейку? Патроны надо экономить. А он мне, дескать, такого дерьма – навалом. Закончатся патроны – у укропских фашистов отберем! Ах, мать-перемать, в бога душу отымать! Понарыли ям минами! И то правда… Недавно вон, всем пенсионерам консервы польские раздавали. Оказалось, отобрали у укропов грузовик с тушенкой. Паек ихний… Хорошая тушенка, ничего не скажешь. Русская, которую по гуманитарной помощи раздают – сплошная соя. А польская – класс. Блямц! Твою японскую дивизию! Опять яма, манать мои копыта! Так и без зубов можно остаться…

Пафнутий подумал, что было бы гораздо лучше, если б на следующей яме водитель откусил себе язык, но вслух этого не сказал. Внимание попа неожиданно привлек белый автомобильный знак, стоявший на обочине. Он был весь пробит пулями, но надпись на нем читалась хорошо. И надпись эта гласила: «ЛУГАНСК».

– Стой!!! – взревел Пафнутий.

Водитель резко ударил по педали тормоза, отчего святой отец врезался лбом в стекло. Потирая рукой ушибленную голову, Пафнутий гневно спросил:

– Это что? – и указал пальцем на знак.

– В Луганск приехали, – с недоумением ответил водитель.

– Ты мне что говорил? Куда подвезти обещал?

– В областной центр…

– А куда привез?

– В областной центр и привез…

Водитель явно не понимал, что от него хочет бородатый попутчик. И тут Пафнутий заорал:

– Так мне же в Донецк надо!

Водитель, покрутив у виска пальцем, произнес:

– Дядя, ты что, тю-тю? Откуда в Луганской области Донецк возьмется?

Пафнутий, схватив молча чемодан, открыл дверь и выпрыгнул из кабины наружу.

– Эй, дядя! – крикнул в открытую дверь водитель. – Дал бы что-нибудь, а? Все-таки, подвез тебя. Бензин ведь денег стоит…

Пафнутий, поставив чемодан на землю, ответил:

– Я уже давал. С утра. Так отклюжил, что теперь мне б самому кто подал… Чтоб этим страждущим пусто было!

Святой отец захлопнул дверь и водитель, матерясь, уехал. Пафнутий, глядя на знак, принялся усердно креститься, поминая при этом всуе бога, электрика Костяна, украинских бандеровцев и прочих людей (включая водителя), имеющих отношение к этой точке мироздания.