Текст книги "Нф-100: Уровни абсурда (СИ)"

Автор книги: Виктор Емский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Нет. Мне надо выйти здесь.

Его трость указала на неглубокую нишу в стене. В ней висела гравюра, изображавшая бригантину на волнах, обвитую гигантскими кольцами какого-то гротескного змеевидного морского чудовища. Бэнгл опять убедился в безумии гостя. Поэтому он заявил с сарказмом:

– Пожалуйста! Гравюру снять или пусть висит? Желательно прыгать с разбега и головой вперед. Каменная стенка вряд ли уже сможет повредить вашим испорченным мозгам, сэр!

Чипншпиллинг внимательно изучил глазами нишу в стене, повесил трость на локоть левой руки, а правой достал из кармана какую-то смятую бумажку. Он развернул ее и углубился в изучение.

Томас тем временем, оценив свой шанс, возникший, пока Чипншпиллинг был занят, понял, что нападать не следует. Лорд был выше, сильнее и – самое главное – гораздо моложе.

– Но у меня в этом месте нарисовано окно! – сообщил Чипншпиллинг, оторвав от бумаги удивленные глаза.

– У вас устаревший план, – довольным голосом сказал Бэнгл. – Этот дом был построен прежним владельцем (кстати, жутким скрягой) в тысяча шестьсот девяностом году. А спустя шесть лет добрый король Уильям Третий Оранский, мель под киль его немецким родственникам, ввел налог на окна. Поэтому владелец дома заложил кирпичами все окна первого этажа. Я тоже не дурак, так как налог существует по сей день. Обойдусь и без окон. Но я могу показать вам, сэр, все эти места. Долбите башкой любое из них, флагшток вам в печень! Ха-ха-ха!

Чипншпиллинг задумался.

– Кстати, – вспомнил Томас, – есть три незаложенных окна на втором этаже. Можете выйти из любого! Приземление головой на брусчатку мостовой существенно подлечит ваши мозги!

– А с какой стороны от входа находятся окна? – встрепенулся лорд.

– По левую руку и прямо.

– Нет, – тяжко вздохнул Чипншпиллинг. – Пусть в плане ничего не сказано про этаж, но выйти мне необходимо только в первое окно справа.

Бэнгл подошел к нише, снял с гвоздя гравюру и, сделав рукой приглашающий жест, произнес:

– Прошу! Только цельтесь пониже, чтобы не воткнуться лбом в гвоздь, на котором висела гравюра.

– Вы издеваетесь? – догадался лорд.

– Что вы, сэр?! – довольным голосом воскликнул Бэнгл. – Я никогда не издеваюсь над безумцами! Ведь их нужно жалеть...

Чипншпиллинг со злостью выбросил трость назад через плечо. Его правая рука нырнула в разрез плаща на груди, и в ней появился небольшой пистоль.

– Французский? – невозмутимо поинтересовался Томас.

– Да, – ответил лорд, взводя курок. – Безотказное оружие.

Он навел дуло на Бэнгла и заявил:

– Капитан, долбите кладку! Даю час времени, иначе я вас продырявлю.

– Послушайте, сэр, – Бэнгл сделал шаг в сторону, намереваясь сбежать в соседнюю комнату, где у него тоже было кое-что припрятано, но пистоль качнулся в руке Чипншпиллинга и Томас замер на месте. – На кой черт вам нужно проделывать все это именно в моем доме? Что, других домов мало? Идите в любой собор. Церковь налоги не платит. Окон там – не навыходишься! Особенно у архиепископа Кентерберийского...

– Вам абсолютно не надо знать, что стоит за моими действиями, – надменно ответил лорд. – Если б вы имели понятие о древних силах, направляющих меня, то вряд ли бы смогли спать спокойно!

– Вот только колдунов мне здесь не хватало! – воскликнул Бэнгл. – Да пусть эти ваши древние силы провалятся к дьяволу в копыта! Вместе с вами, кстати, сэр... Но почему именно я должен участвовать в этом безумии? Еще раз повторю – идите к архиепископу. Он большой специалист в колдовском деле. У него есть сухие дрова, смола и факелы. С его помощью вам удастся даже не выйти, а вылететь к чертям через пламя костра, и никаких окон для этого совсем не потребуется...

– Хватит болтать, Бэнгл! – крикнул Чипншпиллинг, у которого закончилось терпение. – Я здесь потому, что так было предначертано. Немедленно приступайте к работе!

– Чем я буду долбить кладку? Головой? На это способны только вы, сэр! А мне потребуются молоток и лом.

– Хорошо. Идите и принесите их. Ах, нет! Я пойду с вами. И если вы попытаетесь выкинуть какой-либо фортель – то я пристрелю вас на месте!

– А если случится осечка? – язвительно спросил Бэнгл. – На улице дождь, порох мог и отсыреть...

– А если нет?

– А если да?

– Секундочку...

Лорд еще раз слазил в пазуху и достал второй пистоль. Он взвел курок, взял оружие в левую руку и довольным голосом сообщил:

– Вот теперь вам точно не уйти от пули!

– А если оба не выстрелят?

– Молчать! – заорал Чипншпиллинг. – Вперед, за инструментом!

– Бушприт тебе в торчащий якорь! – приобщился к беседе попугай.

Оба участника оконного дела вздрогнули и посмотрели на Фунта.

– Как можно глубже, – добавило пернатое существо.

В этот полный драматизма момент над головой лорда вдруг поднялась выброшенная им ранее трость. Сделав в воздухе замысловатую дугу, она опустилась ручкой на шейную часть аристократического затылка Чипншпиллинга. Раздался тупой звук удара, попугай каркнул: "Батарея, пли!", и тут же грянул сдвоенный выстрел...

Когда пороховой дым рассеялся, Бэнгл ощупал себя и понял, что нисколько не пострадал. Оглядев гостиную, он заметил две дырки в деревянной двери, ведущей в кухню, тело лорда Чипншпиллинга, расположившееся в вольной позиции на полу; и Томпкинса с тростью в руке. Лицо матроса было перекошено, а из лысины на его голове явственно выпирала большая красная шишка. Попугай, выставив вверх обе лапы, лежал в клетке на спине и притворялся убитым.

– Вот так пускай в дом всяких лордов! – хрипло воскликнул Томпкинс. – Куда ни плюнь, везде одни мерзавцы, шланг от помпы им в рожу!

Попугай вдруг открыл левый глаз и громко сообщил:

– Не прошел!

– Что-что? – переспросил Бэнгл.

Фунт ничего на это не ответил, так как опять притворился убитым.

Томас, немного подумав, пришел к выводу, что надо что-то делать с Чипншпиллингом. Лорд лежал на животе, расставив в стороны руки и ноги. Нос его упирался строго в пол, и потому бакенбарды топорщились достаточно симметрично, никак не нарушая гармонию. Пистоли так и остались в руках, но уже не представляли опасности, потому что были однозарядными.

– И что теперь делать с этой обезьяной? – спросил Бэнгл.

– Были б мы сейчас где-нибудь на широте Тенерифа, то просто булькнули бы его в море, – ответил Томпкинс. – А здесь, я думаю, без констебля не обойтись. Но первым делом следует его связать. Вдруг он очнется. Я не удивлюсь, если у этого аристократического негодяя где-нибудь в заднице окажутся припрятанными еще несколько пистолей.

– Правильно, Джерри, – согласился Томас. – Беги за констеблем, а я его свяжу.

Бэнгл взялся руками за ноги лорда и перевернул его тело на спину. Из кармана широкого плаща Чипншпиллинга выкатилась небольшая серебряная монета. Томпкинс подобрал ее, повертел в пальцах и сказал:

– Шиллинг... Кстати, кэп, в столь поздний час констебля не найдешь даже с факелом. Я отдам этот шиллинг ночному уличному сторожу. За эти деньги он устроит своей колотушкой такой шум, что констебль прибежит сам.

– Хорошо, – согласился Бэнгл. – Действуй!

Томпкинс направился к выходу. Но на улицу он вышел не сразу. Сначала матрос нырнул в свою комнату, где надежно спрятал монету. Затем он сунул себе под мышку большую бутыль рома и сказал вслух:

– Буду я всяким сторожам шиллинги раздавать... Как же! И так все будет хорошо! Тем более, что ром, благодаря кэпу, достается мне бесплатно.

Через пять минут на улице послышался громкий стук колотушки. Спустя некоторое короткое время колотушек стало три. А еще через полчаса соседи прослушали ряд свирепых пиратских песен в исполнении Томпкинса и хриплого хора ночных сторожей, собравшихся со всех окрестных улиц. Когда к дому Бэнгла прибыли сразу два констебля, кроме капеллы Томпкинса они обнаружили там всех соседей, которым почему-то совсем не спалось в эту дождливую и холодную ночь.

Бэнгл, услышав неожиданно наступившую тишину, обратился к Чипншпиллингу, который уже пришел в себя. Лорд, будучи связанным по рукам и ногам, сидел на полу, прислонившись спиной к бюро.

– Ну, вот и все, – сказал Томас. – Сейчас констебль разберется, кто и куда должен входить и выходить. И после этого вы, сэр, узнаете, кормят ли завтраком обитателей бедлама.

Чипншпиллинг, презрительно скривив губы, ответил:

– Вы болван, капитан. Вы вмешались в предопределение и за это будете наказаны. Только наказывать буду уже не я...

Бэнгл пожал плечами, и пошел встречать констеблей.

* * *

Вечером следующего дня, сидя в пабе «Застрявший якорь», Бэнгл думал о вчерашнем безумном лорде. Помогал ему в этом Томпкинс, который выдвигал различные идеи, так как находился пока еще в более или менее здравом состоянии. Он говорил:

– Сам подумай, кэп! Если он лорд – то, естественно, лорд. И если это действительно так, то черта с два этого лорда упрячут в психушку, пока сего не захотят его богатые родственники. А с чего им хотеть? Он же не к ним влез, а к тебе. Потому его выпустят из желтого дома, и он опять пожалует к нам в гости. Так как безумие – навязчивая штука. И вообще, почему бы нам не выпить по этому поводу? Эй! Ну-ка, рому нам!

Бэнгл ударил рукой по плечу Томпкинса, пытавшегося встать со стула, и тот, основательно усевшись на прежнем месте, заткнулся. Капитан сказал:

– Я думаю, что ты во всем прав, Джерри. Кстати, какого черта ты заказываешь выпивку, не спросив у меня позволения на это? Ведь плачу за все я...

– Ничего подобного! – гордо произнес Томпкинс. – У меня есть чем платить!

Он достал из кармана шиллинг и сунул его под нос Бэнглу.

– Рому нам! – тут же раздался вопль из его глотки.

Бэнгл поморщился, но ничего не сказал.

Они выпили и Томас спросил:

– Что же теперь делать? Спать с заряженным оружием?

Томпкинс ничего ответить не успел, так как к их столу подошел толстый человек с основательно избитым лицом и нагло заявил:

– Хватит орать в приличном месте! В пабе орут только свиньи!

– Кто это? – удивленно спросил у Томпкинса Бэнгл.

– А это тот самый свиноруб Мак Кормик, которому я вчера подправил пятак, и про которого я тебе рассказывал, кэп, – радостно сообщил Томпкинс, потирая кулаки.

Избитое лицо подошедшего приставалы полыхнуло гневом. Но Бэнгл, не обращая на это внимания, незаметно сунул руку вниз и, схватив за ножку пустой соседний стул, спросил у Томпкинса:

– То есть именно этот джентльмен интересовался моей мореходной деятельностью?

– Да, – подтвердил Томпкинс, привставая и отводя для удара правую ногу назад. – Только джентльменом ты назвал его зря, кэп. Потому что Мак Кормик – самый настоящий хряк, и об этом свидетельствует его набитое свинское рыло!

Толстяк негодующе взревел и попытался схватить Томпкинса за воротник. Но не успел, так как в воздухе мелькнул брошенный Бэнглом стул, который с треском обрушился на его темя. Мак Кормик схватился за голову руками и со стоном согнулся пополам, повернувшись к Томпкинсу своим обширным задом. Джерри немедленно воспользовался этим благоприятным моментом. Он, особо не целясь, от души двинул уже занесенной ногой, и Мак Кормик улетел в пространство паба, ломая по пути стулья, столы и прочие предметы питейного обихода. Его полет сопровождался музыкальным звоном разбиваемых кружек, стаканов, тарелок и другой посуды, а также воплями посетителей, невольно попавших в траекторию движения столь громоздкого тела.

Томпкинс, улыбнувшись, заметил:

– Мой коронный удар прошел гладко, как всегда!

Бэнгл, хмыкнув, ответил:

– Молодец, старина Джерри. Вот только мне кажется, что нам сейчас придется совсем туго. Видишь вон ту абордажную команду, которая несется к нам на всех парусах? Сдается мне, что этот твой Мак Кормик пришел сюда не один. И потому нам с тобой вряд ли поздоровится.

– Плевать на все, кэп! – взревел Томпкинс, переворачивая стол. – С тобой – хоть к дьяволу на рога! Пусть молятся, мы им зададим жару!

Бэнгл, согласно кивнув головой, взял в каждую руку по стулу и приготовился к бою...

* * *

Поддерживая друг друга, Бэнгл и Томпкинс подошли к своему дому. Чувствовали они себя неважно, но боевой дух в них совсем не иссяк. Томпкинс, шепелявя ртом, в котором теперь не хватало нескольких зубов, говорил:

– Нормально мы их отделали, кэп! Того длинного, который ударил тебя барной стойкой, я засунул башкой в камин и своим коронным пинком вогнал в дымоход. Он орал в трубу так, что, наверное, все черти в округе перепугались и побежали сдаваться в плен к архиепископу Кентерберийскому!

– Спасибо тебе, Джерри, – отзывался Бэнгл, помогая рукой челюсти, плохо двигавшейся при разговоре. – Я отомстил тому коротышке, который врезал тебе по уху лавкой. Сначала он получил от меня стулом по башке, а потом я выбросил его в окно. Если б ты не был занят тем длинным, ты бы обязательно услышал вопли коротышки, который орал "Алилуйя"!

– Хорошо провели время, кэп! – довольным голосом прошепелявил Томпкинс.

– Да уж, – согласился с ним Бэнгл. – Вот только про старину Фунта мы совсем забыли. Надо бы насыпать ему еды.

– Сейчас насыпем. Вот уже и дом. И огонек в окне...

Бэнгл резко остановился, отчего Томпкинс, державшийся за него, чуть не упал.

– Откуда этот огонек взялся? – спросил капитан. – Уже почти полночь. Прислуга давно ушла...

– Ага! – многозначительно произнес Томпкинс.

Они встали перед домом и принялись пьяно пялиться на него. В единственном окне первого этажа мелькал огонек, который перемещался, теряясь из вида и возникая вновь. Томпкинс, сглотнув подступившие к горлу нежелательные последствия опьянения, сообщил:

– Я так думаю, что это вчерашний лорд. Проник, понимаешь, в дом. И ищет выход.

– Мне кажется, что ты прав, – согласился с ним Бэнгл. – Потому что подумать больше не на кого. Хотя, может, грабитель какой залез?

– Брось, кэп! – воскликнул Томпкинс. – У нас с тобой в окру́ге такая репутация, что даже черт не рискнет приблизиться к этому дому! Дьяволом клянусь!

Бэнгл немного подумал и решил:

– В дом не пойдем. Будем ждать здесь. Ну их к черту, этих лордов! Дашь какому-нибудь из них в рыло, так тебя за это еще и повесят потом. Безумный он или нет, никакой разницы...

Томпкинс хотел было что-то сказать по этому поводу, но не успел. В доме вдруг грохнуло, и передняя стена, расколовшись в одном месте, выпустила на улицу столб огня и дыма. Камни засвистели в воздухе, и привычные к пушечным выстрелам моряки упали на мостовую.

В стене дома зияла здоровенная дыра, и из нее исходили дым и различные звуки:

– Каррамба!

– А-а-а!

– Огонь в трюме!

– А-а-а!

Бэнгл приподнял над мостовой голову и заметил:

– Про огонь в трюме орет Фунт. А вот кто еще?

– Наверное, лорд, – предположил Томпкинс. – Как бы там ни было, но нужно спасать обоих. Потому что смерть в огне гораздо хуже, чем от удара стулом по яйцам в пабе.

Бэнгл согласно кивнул головой и поднялся на ноги. Томпкинс последовал его примеру, и они устремились к дому для того, чтобы спасти попугая и лорда (если он действительно находился внутри).

Старые моряки нисколько не ошиблись в своих прогнозах. Весь дом был наполнен вонючим пороховым дымом. В кухне на столе горела свечка. Бэнгл схватил ее и вошел в гостиную. На месте ниши, где ранее висела гравюра, чернела дыра. Огня в комнате почти не было, так как Бэнгл еще не успел обставить ее мебелью, и потому гореть было нечему, за исключением громоздкого дубового бюро. Томпкинс, прихвативший в кухне передник кухарки, тут же принялся сбивать с бюро огонь, а капитан приступил к спасению пострадавших.

Попугай метался в клетке, выдавая различные реплики похабного содержания, а искомый лорд валялся на полу перед кухонным порогом и орал от боли. Как потом оказалось, он проник в дом с помощью воровской отмычки, которой открыл замок входной двери. Кроме этого нехитрого приспособления Чипншпиллинг притащил с собой небольшой бочонок пороха, и поставил его в нишу с гравюрой. Каким бы идиотом не выглядел лорд в глазах бывших моряков, как обращаться с порохом он знал. Но его подвело самое обычное чувство сострадания к ближнему, коим в этой ситуации оказался попугай Фунт.

Птица скакала в клетке, подвешенной к потолку, и чувствовала дискомфорт, напрямую связанный с преступной деятельностью безумного Чипншпиллинга. Лорд уже просыпал пороховую дорожку к бочонку, и успел ее поджечь. Он даже сбежал в кухню, но вопли попугая заставили его вернуться в гостиную и направить свои шаги в сторону качавшейся клетки. В результате оказать помощь попугаю не вышло. Взрыв поднял в воздух крепкую табуретку, стоявшую рядом с бюро, и она, звонко свистнув в полете, переломала Чипншпиллингу обе ноги.

К счастью для обоих участников происшествия травмы на этом закончились. Попугай ударился о клетку в момент ее впечатывания в потолок, но не сильно, и потому его речевой аппарат не пострадал, чему он был несказанно рад, ругаясь самыми черными словами...

Бэнгл схватил лорда под мышки и потащил его волоком к выходу. Чипншпиллинг перестал стонать и выдал осмысленную фразу:

– Выбростьте меня в дырку!

Бэнгл, не обратив внимания на идиотское желание безумца, продолжил спасательную операцию. Но лорд не сдался. Пытаясь вырваться из цепких рук капитана, он принялся отбиваться. Воздух в комнате зазвенел новой порцией криков.

– Немедленно вышвырните меня в пробитое взрывом окно! – требовал лорд.

– Заткнись, мерзавец! – отвечал ему Бэнгл.

– Дай ему по башке, кэп! – предлагал Томпкинс, продолжая сбивать кухонным передником пламя с бюро.

– Кабестаном! – советовал попугай.

Наконец, Бэнглу надоела эта суматоха. Он профессионально двинул коленом в затылок лорду и тот потерял сознание. Капитан выволок Чипншпиллинга на улицу, где уже собралась внушительная толпа зевак, и сдал его в руки констеблю, которого в этот раз почему-то совсем не пришлось искать. Служитель порядка посмотрел на бесчувственного лорда и сказал:

– Да я же только вчера засадил его в бедлам!

– Сбежал, наверное, – предположил Бэнгл и добавил, – эти лорды – крайне неспокойный и шустрый народ...

Пока Томпкинс закрывал дырку в стене тряпками, Бэнгл, сидя на героической табуретке, устало потягивал виски и размышлял о том, стоит ли ему обратиться в суд и потребовать от сумасшедшего Чипншпиллинга возмещения причиненного дому ущерба. Вдруг из-под потолка прозвучал негромкий возглас Фунта:

– Не прошел.

– Что-что? – переспросил Бэнгл, взглянув на попугая.

Но Фунт отвернулся и ничего более не сказал.

Шелест ветра

БИОКОРРЕКТОР. Один-один!

ДЕМИУРГ. Ничего подобного! У меня есть еще одна попытка! Сейчас я этого

лорда нашпигую деньгами, как газового гиганта метаном, и тогда

посмотрим, кто кого!

БИОКОРРЕКТОР. Нет. Времени не осталось. Кастраторы хватятся, заметят наше

отсутствие и нам влетит. Давай вернемся, отметимся, а потом, как

появится время, продолжим.

ДЕМИУРГ. Так этот лорд уже в земле истлеет!

БИОКОРРЕКТОР. Мало ли здесь других лордов? Да и какая разница, лорд или

матрос?

ДЕМИУРГ. Это понятно, но хотелось бы доиграть, причем с вариациями.

БИОКОРРЕКТОР. Доиграем. Лучше это сделать потом, чем попасться кастраторам

на прогуле.

ДЕМИУРГ. Кстати, а что с нами сделают, если попадемся?

БИОКОРРЕКТОР. Точно не знаю, но говорят, что переведут на какую-то грязную

специальность.

ДЕМИУРГ. Да-а-а? Я хочу быть демиургом. Я не хочу других

специальностей... Кстати, слышал, какой переполох был там, куда

влетела моя предыдущая фигура? Я смеялся до слез!

БИОКОРРЕКТОР. Я тоже веселился. Но сейчас нет времени это обсуждать.

Можем влезть в неприятности. Поэтому – пока!

ДЕМИУРГ. До встречи!

КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ.

Часть вторая

СРЕДНИЙ УРОВЕНЬ

Шелест ветра

БИОКОРРЕКТОР. Ау! Где ты, мой черно-белый соперник?!

ДЕМИУРГ. Да здесь я, здесь. Почему это черно-белый?

БИОКОРРЕКТОР. Все, что производят демиурги, отягощено противоположностями.

ДЕМИУРГ. Но они неоднородны. Вы, биодуракторы, просто не разбираетесь

в оттенках и расслоениях.

БИОКОРРЕКТОР. Биокорректоры.

ДЕМИУРГ. Это несущественно...

БИОКОРРЕКТОР. Несущественно, если я буду называть тебя не демиургом, а, м-м-

м... скажем – дерьмошлепом. Ведь все, что вы производите -

грубо и объемно. Тяп-ляп и плевать на последствия.

ДЕМИУРГ. Давай подеремся!

БИОКОРРЕКТОР. Тьфу ты! Опять! Да когда ты уже повзрослеешь?

ДЕМИУРГ. Тоже мне, взрослый нашелся... Ладно, на чем мы там

остановились?

БИОКОРРЕКТОР. В прошлый раз выиграл я. Поэтому теперь мне и ходить.

ДЕМИУРГ. Еще чего? У меня оставалась одна попытка!

БИОКОРРЕКТОР. И что теперь? Доставать скелеты из могил и греметь их

костями?

ДЕМИУРГ. Слушай, а ты можешь это сделать?

БИОКОРРЕКТОР. Могу. Но ничего интересного в этом не вижу. Получается

игра бессознательными неодушевленными предметами.

Давай не будем цепляться к мелочам. Проиграл – значит,

проиграл. Предлагаю начать новый кон. И в будущем играть без

дополнительных попыток. Так быстрее и интересней.

ДЕМИУРГ. Опять меня дуришь. Ты всегда был хитрым. И я с самого

рождения страдаю от этого. Тебе все время достаются лакомые

кусочки. А я постоянно виноват перед родителями благодаря

твоему подлому вранью! И это, называется, брат?

БИОКОРРЕКТОР. Снова хныкать принялся! Ну-ка, подбери сопли, и начинаем игру!

ДЕМИУРГ. Да не хнычу я! Просто все это несправедливо...

БИОКОРРЕКТОР. Ты, демиург, хочешь справедливости? Сам же учишься

производить грубую материю, напичканную относительностью

под завязку, и рассуждаешь недалекими гуманоидными

категориями! Чем с тобой кастраторы занимаются? В карты на

щелбаны играют?

ДЕМИУРГ. Да ладно, ладно тебе... Просто твое поведение нелогично.

БИОКОРРЕКТОР. Где ты всего этого набрался? А-а-а, понятно, внизу... Гм,

получается, что игра с людьми для тебя опасна, потому что

заразна. Послушай меня внимательно. Логика – не наука. Логика -

программа, сочиненная биокорректорами для удержания

мыслящих существ в строго обозначенных для них рамках. Для

каждого вида созданных нами разумных существ есть свои

разновидности этой программы. В зависимости от величины и

способности их мозга к поглощению определенных объемов

информации. Люди, находящиеся внизу, не могут впитать в себя

все, что знаем мы. Они на это не способны в силу ограниченности

своего интеллекта. Такими они сделаны. Если впихнуть им в

головы какую-нибудь из теорий макрокосмического равновесия,

то мозги их просто взорвутся от перенапряжения! Вот для этого и

существует логика.

ДЕМИУРГ. И никто из людей не может ее преодолеть?

БИОКОРРЕКТОР. Бывает. Если кто-либо слегка раздвинет рамки программы, то

его внизу будут называть чудаком. А те, которые ломают логику

конкретно, теряют связь с реальностью. Таких люди называют

по-разному: юродивыми, блаженными, сумасшедшими; или еще

проще – маньяками и идиотами. И мы с тобой по-неопытности

забыли об этом. Например, зачем твой лорд собрался выходить из

дома через стенку?

ДЕМИУРГ. Так в этом месте у материи второго рода явственно выпирала

складка, которую можно было раздвинуть и сразу же попасть в...

БИОКОРРЕКТОР. Вот-вот. Это нам с тобой очевидно. А для капитана желание

лорда выйти через стенку выглядело капризом выжившего из ума

идиота. Или взять попытки твоей фигуры перелезть через стену

в непонятном для любого человека месте.

ДЕМИУРГ. Так ведь только там было соединение...

БИОКОРРЕКТОР. Это нам с тобой ясно, а людям нет. Поэтому теперь надо играть

осторожней, и получится еще интереснее.

ДЕМИУРГ. И как это делать, если люди не понимают наших простых целей?

БИОКОРРЕКТОР. Я предлагаю прятать цели в суевериях. Здесь, на этой планете,

существует множество религиозных учений. Но основная масса

их – неуклюжая и убогая попытка познать мироздание через его

разделение на две части. Предположим – день и ночь. Или -

добро и зло. А есть еще – бог и дьявол (бывает, что и во

множественном числе). Так что можно веселиться как хочешь!

ДЕМИУРГ. Я понял. Это ты хорошо придумал. Сразу видно – биоэкстрактор.

БИОКОРРЕКТОР. Сколько раз тебе говорить, что я учусь на биокорректора.

ДЕМИУРГ. Да-да, извини, на биоэректора...

БИОКОРРЕКТОР. Сейчас я тебе всыплю, как следует!

ДЕМИУРГ. Ха-ха-ха! И кто из нас уже не ребенок?

БИОКОРРЕКТОР. Ну, братец, держись! Я тебе такое устрою!

ДЕМИУРГ. И чем же ты сможешь меня удивить?

БИОКОРРЕКТОР. На этой планете до создания людей биоконструкторы проводили

много экспериментов по производству других разумных форм

жизни. Опытные образцы, в-основном, вывезли. Но некоторые

особи умудрились сбежать и теперь отсиживаются в укромных

уголках, коих здесь превеликое множество. Мне не составит

труда их найти. Берегись, двоечник!

ДЕМИУРГ. Ой-ой-ой! Испугал звезду кометой. Биоклозетор недоделанный!

БИОКОРРЕКТОР. Все! Хожу! И фигур у меня теперь будет несколько!

ДЕМИУРГ. Давай-давай, гадопроизводитель-недоучка! Я тоже сторонник

разнообразия...

Глава первая

Россия. Конец лета 1861-го года. Вятская губерния. Деревня Дристоедовка.

Прохор Авдеев сидел на придорожном пригорке и, щурясь от яркого солнца, разглядывал родную деревню. Деревянную ногу он отстегнул и теперь блаженно улыбался, вольготно расположив на траве ноющую от усталости култышку. Мысли его блуждали в далеком детстве, постепенно приближаясь к безрадостной юности.

Деревня хоть и была родной, но совершенно Прохора не ждала. Более того – она его просто забыла. Прохор закурил трубку и стал пристегивать протез. Справившись с этой работой, он подобрал искусно выструганный костыль и встал на ноги. Костыль ему сделал один поволжский татарин, лежавший с ним в лазарете, и Прохор был ему уже шесть лет за это благодарен. Не потому, что поддерживающая палка стала для него жизненной необходимостью, а по той причине, что она всегда помогала Прохору в дальней дороге, когда покалеченная нога сильно уставала от деревянного протеза. Тогда, опираясь на костыль, можно было продолжать нелегкий пеший путь, ибо откуда у инвалида деньги на извозчиков?

А еще иногда костыль помогал в защите от лихих людей, потому что одноногому человеку убежать от разбойников никак не получится. Один раз в Костроме зажали его трое в подворотне. Они не знали, что Прохор прослужил в солдатах более двадцати лет и хорошо умел работать штыком и прикладом. Но поняли это достаточно быстро.

Надавав им костылем по головам, инвалид (пользуясь бессознательным состоянием лихоимцев) быстренько обчистил карманы нападавших и сдал их бесчувственные тела подоспевшему городовому, подумав по этому поводу так: "Вот вам, мрази! Знай воинство расейское!". Выручка оказалась небогатой, но зато на душе стало спокойно и торжественно...

Прохор выколотил трубку о деревянную ногу, сунул ее в карман штанов и, водрузив героический костыль на плечо, захромал в сторону помещичьей усадьбы, расположенной справа от деревни.

* * *

Федор Иванович Двоепупов чая инвалиду не предложил, но разрешил усесться в один из простых деревянных стульев, стоявших на открытой веранде барского дома.

Прохор с удивлением заметил, что помещик за те тридцать лет, которые прошли с момента сдачи его в рекруты, почти не изменился. Единственное, что отличало барина от тогдашнего седовласого старичка – полное отсутствие волос на голове. Теперь Двоепупов был лыс, но выглядел так же живо, как и тридцать лет назад. И самое интересное – возле книги, которую читал барин перед приходом инвалида, не лежало очков.

Федор Иванович надтреснутым старческим голосом сказал:

– Я вижу остатки солдатской одежды на тебе. Ну-с, и что же тебя привело сюда? Если хочешь, чтобы я подал тебе милостыню, то ступай в церковь к отцу Пафнутию. Я ему каждое воскресенье оставляю деньги для нищих. Вот пусть он тебя и кормит.

Прохор с удовлетворением отметил, что во рту помещика не хватает многих зубов. Этот факт убедил его в том, что время никогда на месте не стоит. Он сказал:

– Нет, барин. Милостыня мне не нужна. Я пришел сюда жить. Ведь именно вы меня сдали в рекрутчину.

– Да? – блеснули интересом глазки Двоепупова. – И кто ж ты будешь? Что-то не припомню я тебя совсем.

– А Прохор я, сын Авдея Федотова, что на лесопилке вашей работал.

– Ага! – радостно хлопнул себя по коленке рукой барин. – Прошка, который пса моего любимого придушил! А потом зажарил и съел! Как же его звали? Вот бес какой, не припомню...

– Тузиком его звали, – помог Двоепупову Прохор и осторожно почесал рукой бороду.

– Точно! – еще более оживился барин. – Рыжей масти пес был. За что же ты его придушил?

– Он меня за зад укусил, когда я пытался полакомиться яблочками в вашем саду, барин. Только пес был черной масти...

– И за это ты его прибил? А если б я тебя укусил? Ты б со мной поступил так же?

– Не знаю, – честно ответил Прохор. – А зачем вам было меня кусать? Как-то даже не по-барски получается...

– Да это я к слову! Аналогия... Ну, не укусил бы, а, предположим – выпорол. И чтоб ты со мной сделал? Убил бы и съел?

– Ну-у-у, вряд ли бы съел, – сказал Прохор. – Да и не убил бы. Подумаешь, выпороли... Ерунда какая!

– Вот видишь! – весело произнес Двоепупов. – Выходит, человеку ты б ничего не сделал, а над животными, значит, можно издеваться? Вот за это я тебя и отправил в рекруты. Чтобы ты исправился и подобрел душой.

– Где? В армии? – удивился инвалид.

– Дело – не где. Дело – как. Вот я смотрю по твоему разговору, что ты грамотен. Так это?

– Да, – гордо ответил Прохор. – И читать и писать умею. И еще на счетах...

– Вот видишь! – воскликнул барин довольным голосом. – Армия многому научила. И это оказалось полезным для тебя!

– Как же, – сказал Прохор со злобой. – Меня ведь с вашего ведома в шестнадцать лет забрили, а эта сво... то есть писарь Филька, пририсовал мне на бумаге по вашей же указке четыре года! Я говорил офицеру, что бумаги врут! Но он сказал, что ему на это начхать, так как он уже денег с барина получил!

– Но-но-но! – прикрикнул Двоепупов строгим голосом. – Нечего было моих Тузиков жрать! Сам виноват.

Прохор затих и опустил глаза в пол.

– И где же тебя грамоте выучили? – продолжил спрашивать барин.

– В полку, где я был приписан, господа офицеры сразу же отдали меня в кантонистскую полковую школу. Видать, не впервой им такие рекруты попадались. Там один еврейчик был. Так того богатые родственники вообще в десять лет продали... Ну, а как выучился, перевели в солдаты. Потом и унтером стал. Вон, у меня даже бумага имеется, что я честно отслужил...

Прохор слазил в пазуху, достал оттуда бережно завернутый в тряпицу сложенный вчетверо лист бумаги и, встав на ноги, подал его помещику. Тот живо приподнял лежавшую на столе книгу и достал из-под нее большие очки с толстыми линзами.

Развернув прохорову бумагу, он отставил ее от носа на расстояние вытянутой руки и принялся читать, шевеля губами. Инвалид, глядя на барские очки, опять убедился про себя, что бог есть. Прочитав, Двоепупов вернул бумагу Прохору, снял очки и сказал: