Текст книги "Дорога в никуда. Книга вторая. В конце пути"

Автор книги: Виктор Дьяков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 41 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

Допив чай, Ратников принялся, было, мыть посуду.

– Я сама, – отставила его жена.

Он послушно отошел, посмотрел на нее в профиль. Она перехватила его взгляд.

– Что смотришь, старая стала? – в вопросе прозвучал отголоски затухающей ссоры.

– Ну, что ты, – как бы извиняясь, ответил Ратников.

– Что стоишь, иди отдохни, – по-прежнему достаточно неприязненно говорила Анна.

– Некогда, на поверку скоро идти надо, – вновь виновато, давая понять, что готов помириться, сказал Ратников.

– Зачем тебе идти, ведь и так весь день дома не был?

– На днях новый комкор едет. Людей морально приготовить надо. К тебе в магазин, тоже, наверное, зайдет. Ты там уж не очень.

– Не бойся, не стану же я ему жаловаться, что у меня муж два десятка лет по «точкам» мотается и семью тут гноит, – «обнадежила» Анна.

– Ну вот, опять ты начинаешь, – Ратников болезненно сморщился.

– Ладно не кривись, не люблю смотреть на тебя такого, – Анна подошла к нему, положила руку на плечо, подошла совсем близко, касаясь его… Это означало полное примирение.

Ратников благодарно посмотрел на жену и задал стопроцентно «выигрышный» вопрос:

– Тяжело тебе со мной?

– Когда как. Вчера убить готова была, а сегодня вроде легче, живи пока. С потомками я измучилась Федь, а ты вон в работе весь, дома почти не бываешь. С Игорем никакого сладу, а тебе хоть бы что, – уже по домашнему мягко, то ли журила, то ли жаловалась Анна.

– А что случилось, по учебе вроде все нормально у него, только вот по сочинению тройку получил?

– Совсем, гаденыш, не слушается. Сегодня опять без шапки из школы приехал, жарко ему. Вот заработает менингит. Я все руки об него отбила – ему хоть бы что, а ремень он прячет. И еще… Помнишь, я тебе говорила, что он с какой-то девочкой переписывается, со своей бывшей одноклассницей из Люберец? Так вот, он оказывается не только с ней, ему еще одна пишет, я вчера письмо перехватила. Допросила паршивца, сначала отнекивался, потом признался, что еще с одной там познакомился, только уже не с одноклассницей, а с семиклассницей, ну то есть сейчас она в восьмом, ее дом недалеко от дома Веры. Прямо не знаю, что и думать. Запретить что ли ему это донжуанство, рано еще, сейчас об учебе думать надо, – как-то неуверенно не то спросила, не то предположила Анна.

– Ну, это я тоже не знаю, – в свою очередь развел руками Ратников. – Да пускай переписывается, в таких делах, сама знаешь, запретами ничего не добьешься…– Как пусть, ладно бы с одной, а то ведь сразу с двумя…

14

Игоря словно подменили после годичного пребывания у тетки в Люберцах. Не находящие применения материнские чувства Веры оказались настолько велики, что она чуть вконец не испортила парня, безмерно балуя его и все позволяя. Учиться он стал заметно хуже и не оттого, что в новой школе строже спрашивали. Просто значительную часть времени там Игорь проводил не за уроками, как при родителях, а в знаменитых люберецких подвалах-качалках, где до умопомрачения занимался атлетизмом, ну и свою «лепту» внес возникший у него интерес к девочкам.

Новая городская жизнь Игоря отличалась от прежней «точечной», как небо от земли, но он удивительно органично и легко в нее вписался. Во многом помогла разносторонняя физическая закалка. Отец с малых лет старался привить ему любовь к занятиям спортом. Они вместе по многу километров наматывали на лыжах зимой и весной, благо снег на горных склонах вблизи «точки» лежал до середины апреля. Летом нередко выезжали на водохранилище и там подолгу плавали. Перед крыльцом их квартиры были врыты столбы с перекладиной, на которой привык крутиться Игорь. Уже в бытность Ратникова командиром дивизиона возле ДОСов заливали небольшой каток, где Игорь научился отлично кататься на коньках и неплохо владеть клюшкой. В поселковой школе он всегда выделялся своей спортивностью. В Люберцах же вообще физическую силу в 80-х возвели в ранг культа. Потому, когда Игорь впервые появился в новой школе к нему первым делом на перемене подошел парень из его класса и предложил побороться на руках. К удивлению многочисленных зрителей «новенький» легко одолел соперника. Тогда за честь класса решил постоять другой парень, явно покрепче. Игорь «заломил» его, и правой, и левой. За несколько первых дней он переборолся со многими девятиклассниками, и только один из них, первый силач, устоял – борьба закончилась вничью. Таким образом, Игорь в новой школе сразу произвел фурор, ведь все кто его «вызывали» давно и регулярно «качались» гантелями, штангой и имели внушительные на вид мускулы, и вдруг какой-то долговязый и не слишком могучий на вид новичок их всех укладывает. Как это объяснить? Видимо все дело тут в природных задатках и нормальной здоровой жизни, большая часть которой проходила на свежем горном воздухе, которой до того жил Игорь. Ну и, конечно, немалую роль сыграла разносторонняя общая физическая подготовка, которую не заменит никакая однообразная накачка мышц в душном и тесном подвале.

Таким образом, Игорь завоевал авторитет среди новых одноклассников. Они и привели его в свою «качалку». Здесь Игорь впервые увидел разборные гантели и тренажеры для накачки отдельных групп мышц. Иные местные парни занимались тут по многу лет, некоторые даже в ущерб своему здоровью, бессистемно, недозированно, да еще и без достаточно калорийного питания дома. Все это иногда приводило к внутримышечным кровоизлияниям и сердечным болезням. Игорь с удовольствием окунулся в этот мир. Обладая отменной физической «базой» и имея отличное питание у тетки, он легко переносил нагрузки и стал быстро набирать мышечную массу. К сожалению, с учебой в новой школе все пошло не столь успешно. Здесь было не принято хорошо учиться, особенно среди парней завсегдатаев «качалок», и Игорь волей-неволей стал скатываться на тройки. Тетя Вера, мягкая и добрая, не могла заменить мать, которая обычно жестко, иногда и с помощью отцовского ремня лечила «троечную» болезнь сына.

В Люберцах у Игоря появились новые друзья. Их крепкая спайка, готовность прийти друг другу на помощь очень импонировали ему. С другой стороны он не понимал их конечную цель. Ведь они «качались» не для того, чтобы добиться успехов в спорте, или восхищать мускулами девчонок на пляже. Им, детям в большей части ничего не добившихся в жизни родителей-пролетариев, сила нужна была для самоутверждения. Игорь не мог проникнуться их ненавистью к москвичам, особенно ко всякого рода панкам, хиппи, рокерам, металлистам и к прочей, как они выражались «накипи». Себя они именовали «люберы». Если бы Игорь попал в Люберцы в детском возрасте, возможно, он бы тоже принял идеологию «люберов». Но он к 15-ти годам уже имел хоть и довольно аморфное, но в общем вполне определенное собственное толкование жизни. В сознании Игоря, жившего до того в лоне своей семьи, не познавшего в «зародыше» стадного ясельно-детсадовского коллективного воспитания, да и в поселке, в школе проводившего только учебное время… Для него казались дикими взаимоотношения в семьях своих новых друзей. Здесь дети, как правило, в грош не ставили родителей, особенно отцов, более того некоторые их презирали. Бывая в квартирах и домах приятелей, он наблюдал, что тамошние внутрисемейное общение часто пестрит матерными «переборами», причем от отцов не отстают и матери, в том же духе им отвечают не только сыновья, но и дочери. Игорь, конечно, не впервые слышал матерщину, и в поселке, и в казарме ее было предостаточно. Знал он и что отец частенько матерится в казарме. Но дома он себе этого никогда не позволял, не говоря уж о матери. И еще одно «открытие» сделал там же в Люберцах Игорь. Ему показалось, что тамошние матери и даже отцы побаиваются своих «накачанных» сыновей. Это вообще не укладывалось в голове Игоря. Неужто, эти бугаи могут не только выматерить, но и поднять руку на своих родителей? Он все время пребывавший под жестким материнским контролем, привык ей повиноваться, более того, никогда не воспринимал наказание, даже побои как нанесение какой-то обиды, подсознательно уверовав, что мать имеет на это полное право. Правда, родители его новых товарищей часто являли собой довольно неприглядное зрелище. Отцы, или вообще отсутствовали, или были пьяницами, рабочими низшей и средней квалификации, матери заморенные и уработанные на всевозможных вредных производствах, на которых иной раз было противно смотреть. Впрочем, таковых родителей Игорь видел и среди своих одноклассников в Новой Бухтарме. Но там почему-то дети даже таких родителей не презирали и не стеснялись. Почему? Может потому, что здесь рядом Москва, где люди жили совсем иначе, и там многие родители могли обеспечить своим детям иное качество жизни, на порядок выше? Лично у Игоря вопрос, должны ли дети уважать своих родителей никогда не возникал, он считал это само собой разумеющимся. Он привык гордиться как своим отцом, всесильным хозяином дивизиона, так и строгой, красивой даже в домашнем халате матерью. А главное, он видел, что его семья это единый монолит, и он считал себя неотъемлемой частью этого монолита.

В подвале как-то за компанию Игорь впервые попробовал водки. Ему не понравилось, хотя местные ребята глушили там ее частенько. Удивительное сочетание спорт и алкоголь, хотя ту «накачку» спортом в полной мере вряд ли можно было назвать. Этому примеру Игорь следовать не стал и совсем близко с местными парнями так и не сошелся, слишком велика оказалась разница мировоззрений. И в Москву с ними на «разборки», когда его как крепкого парня стали приглашать ребята, он не ездил. Отказывался как мог, де тетка не пускает, вызывая в ответ насмешки ребят, которые давно уже ни у кого никаких разрешений не спрашивали. Игорь очень боялся в Москве «вляпаться» за компанию, как это часто случалось во время гастролей «люберов» в столице. Они там часто попадали после драк в милицию, а Игорь более всего боялся опозорить и тетку, и родителей, потому предпочитал терпеть насмешки.

В общем, узнал и нахватался парень за год подмосковной жизни… По душе ему пришлось и усиленное питание, которое обеспечивала для него тетя Вера, вернее ее муж. Именно на мужа, который работал в Москве, Вера взвалила задачу покупать в центральных московских магазинах всевозможные напитки, вошедшие тогда в моду, всякие там Фанты и Колы, и обязательно мясные деликатесы, всевозможные буженины и окорока, которые даже в ближнем Подмосковье люди невысокого полета видели редко, не говоря уж о более отдаленной провинции. Сама тетя Вера тоже времени зря не теряла, варила, жарила, лично пекла отличные пироги и торты. И все это для любимого племянника. Чем была вызвана такая симпатия немолодой 46-ти летней женщины, только ли отсутствием своих собственных детей? Если уж ты так хочешь заботиться о детях, а родить не можешь, возьми из детдома, осчастливь обездоленных своим избытком материнских чувств. Но почему-то детдомовцев берут далеко не все бездетные пары. Очень многим, и женщинам в том числе, присуще чувство родной крови, своего корня. 70 лет советская власть пыталась нивелировать это крайне враждебное для коллективизма чувство. Пионерские лагеря, пропаганда «подвигов» в духе Павлика Морозова, принуждение детей отказываться от родителей «врагов народа» и еще много чего делалось, чтобы оторвать человека от семейных корней и загнать в коллектив. Но далеко не все поддавались на социальную пропаганду, большинство пассивно, тихо, но противились. Добрая, болезненная сестра Федора Вера ни за что не стала бы кормить и заботиться о совершенно чужом ей ребенке. Другое дело любимый племянник, сын столь же с детства обожаемого ею младшего брата.

Кроме бесплодия мученица Вера еще страдала и диабетом и работала на легкой, мало оплачиваемой работе, перебирая бумаги в канторе. О муже за двадцать с лишком лет совместной жизни заботиться ей надоело, еще и поэтому племянник оказался столь обласканным. Но, не имея навыков воспитания и необходимой в этом деле твердости характера, она предоставила Игорю полную свободу. Будь на его месте кто другой, эксперимент мог бы кончиться плохо – соблазнов кругом имелось предостаточно. Вера же, видя, как племянник словно на дрожжах растет и поправляется, не сомневалась, что все идет правильно.Мужу Веры с приездом Игоря хлопот прибавилось, племянник жены показался ему чрезмерно прожорливым. Но он уже давно махнул рукой на все, что делалось в доме – пусть жена потешится, порадуется хоть чему-нибудь. У него же была своя цель в этой жизни. Долгие годы верой и правдой провкалывавший на московском почтовоящичном предприятии, он терпеливо ждал очереди на получение квартиры в Москве. И ждать оставалось вроде бы уже недолго. Зачем ему нужна была эта квартира в 50-т лет, бездетному, когда имелся свой собственный дом? Но так многие мыслили, не жалели здоровья, сил ради московской прописки – нужна же человеку какая-то цель в жизни.

Ты хоть скажи ему, – продолжала Анна наставлять мужа на воспитание сына, – чтобы в казарму перестал ходить. Он же там с Фольцем борется.

– Да пусть борется, раз силу девать некуда, – возразил Ратников.

– Ты что, совсем спятил, – Анна всплеснула руками. – Он же мальчишка еще. А тот 20-ти летний мужик, да еще борец-разрядник. Был бы он тренер, другое дело. Швырнет мальчишку об пол, калекой сделает. Вон одна уже есть чуть живая, – Анна понизила голос, чтобы не услышала дочь.

– Да пожалуй, – Ратников вспомнил плохонький мат и гирю, пробившую пол. И тут же решил перевести разговор на другую тему. – Ладно, а что за фильм вы там смотрели, даже оторваться не могли? – с некоторой обидой за не очень радостную «встречу» спросил Ратников.

– «Джейн Эйр», две серии, завтра продолжение будет. Неплохой фильм, хотя, конечно не «Сага о Форсайтах»…В том же примирительном русле беседа «текла» дальше. Анна за ночь и день «перегорела» и потеряла интерес к возобновлению нудного разговора, состоявшего в основном из попреков и жалоб на свою несчастную судьбу, отсутствие «зрения» по молодости: где были ее глаза, что она так промахнулась в выборе жениха. К тому же в семье существовало железное правило: когда у Ратникова по службе назревало что-то важное, срочные дела, начальство с проверкой едет, к полигонным стрельбам готовятся… Анна откладывала все распри и не словом уже не вспоминала о «загубленной молодости». Хандра ее охватывала обычно в затишья, но в экстремальные моменты она помогала мужу, как могла: и на детей прикрикнет, чтобы от отца отстали, и от всех забот по дому оградит, и магазин откроет во внеурочное время, если нужда возникнет. Зато в затишье, когда в голову лезут всякие «неделовые» мысли, создавались предпосылки для зарождения ссор, тихих, вполголоса, чтобы соседи не услышали через звукопроницаемые стены и не злорадствовали. От тех ссор дети затихали и как мыши, притаившись, ждали, надеясь на быстрый конец родительской размолвки. Ратников иногда не выдерживал этого методичного, с обязательным нелицеприятным упоминанием его родни (в первую очередь матери), обличительного прессинга жены и убегал из дома в казарму, срываясь там на подчиненных и дежурной службе.

15

Взаимоотношения тетки с мужем Игорю показались очень странными. Дом, в котором тетя Вера жила с дядей Пашей был их собственным, но довольно ветхим, с небольшим огородиком в шесть соток. Так вот, жили они вроде вместе, но со стороны казалось, что состояли не в родстве, а заключили меж собой какой-то договор по распределению обязанностей. Тетка готовит пищу, стирает, ее муж отдает зарплату и тащит из Москвы дефицитные продукты, ну еще на досуге собирает марки. Они никогда не ругались, ни о чем не спорили, но в то же время никогда и не беспокоились друг о друге. Например, дядя Паша совершенно не расстраивался, даже не отрывался от созерцания своих марок, когда у жены обострялась болезнь, а она, в свою очередь, никогда не переживала, если муж задерживался после работы, или тоже заболевал. Казалось, умри один из них, ничего бы не изменилось в жизни второго.

Такое взаимное равнодушие резко контрастировало с тем, что Игорь привык видеть дома. Да, мать частенько напускалась на отца по делу и без оного, но вместе с тем она болезненно переживала за все его дела, не находила себе места, если он откуда-нибудь опаздывал. А отец, как он старался угодить матери, упредить ее желания, а иногда и капризы. А уж если кто-то из родителей вдруг заболевал… Наблюдая за отцом с матерью, Игорь видел, что иногда они как бы делают себе разрядку, ведут не как взрослые. Не раз, находясь в соседней комнате, он становился заочным свидетелем того, как отец прерывал поток упреков матери в свой адрес каким-то действием… в результате которого мать умолкала, и уже через некоторое время вместо обличающего тона, слышался ее приглушенный голос, уговаривающий отпустить ее, иначе дети могут увидеть.

В семье тетки не наблюдалось даже намека ни на что подобное. Непонятно было Игорю и то, что тетка с мужем спят на разных кроватях. Игорь до того не сомневался, что все мужья с женами спять вместе, с определенной целью. И здесь он имел опыт невольного подслушивания за родителями – в «точечных» ДОСах, стены были тонки и звукопроницаемы. Уложив спать их с сестрой, потом в течении получаса то отец, то мать, заглядывали в его комнату, после чего тихо переговаривались:

– Ну что спит? – спрашивала, например, мать.

– Да вроде спит, – отвечал отец.

– Подожди… ну что ты… давай еще подождем, – просила мать.

Отец в ответ обычно недовольно бурчал что-то типа, что ему завтра рано вставать, идти на «подъем» в казарму, после чего родительская кровать начинала издавать ритмичные скрипящие звуки.

В доме у тетки по ночам ничего не скрипело, и в баню они с мужем тоже ходили раздельно, хотя она у них была своя личная, на огороде, которую построил еще отец дяди Паши. Игорю эта баня не понравилась – теснота, без отдельной парилки. С дивизионной, построенной под руководством его отца, не сравнить. Здесь Игорь мылся с дядей Пашей, а тетя Вера мылась одна. И это не укладывалось в голове Игоря: кто как не муж должен тереть мочалкой спину жене. В их семье все кому-то терли спину в бане, разве что Люда по малолетству и слабости не могла тереть спину матери, но эту обязанность выполнял отец. После того как мать мыла сестру, отец приносил ее закутанную до глаз домой, а сам шел к матери. Очередь Игоря наступала, когда домой приходила вся распаренная в банном халате мать. Вдвоем с отцом они лезли в парилку и там от души хлестали друг-дружку вениками. Привыкшему к таким семейным взаимоотношениям, Игорю жизнь тетки со своим мужем казалась лишенной всякого смысла. Впрочем, особо приглядываться Игорю было недосуг – школа, тренировки, свидания. К тому же лично к нему тетка источала столько доброжелательности и заботы, что он просто не мог в чем-то ее обвинить, и если и считал кого виноватым в столь странных семейных взаимоотношениях, так только дядю Пашу.

Когда, после почти годичного пребывания Игоря у тетки в Люберцах приехали в отпуск родители… Они с трудом узнали сына. Перед ними предстал, разодетый в столичные модные обновы (джинсы, рубашку, кроссовки…) значительно переросший мать и едва не догнавший в росте отца, здоровенный парнище с распиравшими рубашку мышцами. Железные «пилюли» люберов и теткин обильный стол, помноженные на природное здоровье в совокупности превратили мальчика в атлета. Ознакомившись со школьным дневником сына, Ратников только крякнул, а Анна безапелляционно постановила – прекратить эксперимент. Вера расплакалась, прося оставить Игоря, который стал для нее отрадой в однообразном, бесцельном существовании, объектом заботы и обожания. Но Анна, видя, что сын за этот год не только вырос, окреп, но, и, кажется, отбился от рук, была непреклонна.

Игорь не противился возвращению, хоть жизнь в Люберцах и оказалась очень интересной. Он, как это ни странно, скучал по «точке», Новой Бухтарме, поселковой школе, местам, где родился и провел почти всю свою жизнь, по отцу с матерью, сестренке, по привычному и понятному укладу гарнизонной жизни. К тому же его подмывало предстать перед своими прежними одноклассниками, похвастать столичным «прикидом», приобретенной в «качалке» мускулатурой, порассказать о жизни в столице и окрестностях. В этот последний отпуск Ратниковых, летом 1986 года, Игорь с важностью исполнял обязанности семейного гида. Он с видом сторожила водил родителей и по Люберцам, и более или менее ориентировался в прилегающих районах Юго-Востока Москвы. Как-то он признался отцу, что собирается после школы поступать в Московское общевойсковое училище имени Верховного Совета РСФСР, а в увольнение потом будет приезжать к тетке. Оказалось, что немало люберецких парней в свое время окончили и сейчас учатся в этом училище, располагавшееся хоть и в черте Москвы, но совсем рядом с Люберцами, сразу за окружной магистралью их разделяющей. Ратников не выказал по этому поводу своего мнения, только попросил пока ничего не говорить матери. Для нее это было бы неприятная новость, ибо она имела все основания считать, что хуже доли военного, а тем более его жены, ничего на свете нет. «Ему еще год в школе учиться. За это время много воды утечет», – рассуждал Ратников, в то же время удивляясь, что сыну не опротивела, виденная им с детства офицерская жизнь.

Беспокойства же Анны в те дни лежали совсем в иной плоскости. Она выведывала у Веры, как вел себя Игорь, чем занимался. За этот, показавшийся ей бесконечным, год она не раз пожалела, что так неосмотрительно отпустила сына. Особенно сильно ее терзала тревога, как бы Игорь не связался с дурной компанией или аморальными девицами. Ведь он такой видный и в то же время домашний, неопытный. Она не на шутку расстроилась, узнав, что сын почти каждый вечер где-то пропадал допоздна. Разъяснения Игоря насчет «качалки» ее не успокоили. Уже забыв, какой сама была в 16-ть лет, Анна считала, что сына нужно еще опекать и опекать. Её беспокойства были не так уж и безосновательны. В «качалку» действительно иногда приводили девиц в возрасте от 14-ти лет и старше. По совместительству подвал, особенно зимой, являлся и местом для свиданий. Обычно парни и девушки дожидались конца тренировки и оставались там после неё. К этим компаниям присоединялись и некоторые «качальщики». По слухам там и «пили», и «дурь» курили, и уж конечно заваливали девок на гимнастические маты. Игоря тоже не раз приглашали «оттянуться» после тренировки, приглашали и девчонки значительно старше его. Он смущался, краснел, но наотрез отказывался, несмотря на то, что определенный интерес к девушкам у него уже, что называется, «проснулся». Но те девицы, которых приводили в «качалку» были ему явно не по нутру. Ему нравились совсем другие, например, Ирина, сидевшая в классе прямо перед ним. Ее тугая коса, маленькие сережки в розовых ушках, ее матовая шейка… Все это он видел перед собой каждый учебный день, ее прямую спину, которая, судя по тому как глубоко врезались в нее, хорошо различимые под форменным платьем бретельки бюстгальтера, была совсем не худенькой…

То была еще одна причина, по которой Игорь стал хуже учиться. Он отвлекался на уроках и не мог внимательно слушать учителей. Особую роль играли уроки физкультуры. Здесь девочки не столько занимались, сколько показывали себя (прежде всего те, у кого имелось что демонстрировать). В Люберцах девчонки показались Игорю куда привлекательнее, чем в Новой Бухтарме. Не последнюю роль здесь конечно играла одежда – в Подмосковье, особенно в ближнем женщины одевались намного лучше, чем в далекой провинции. На той же физкультуре девочки-старшеклассницы занимались в костюмах для аэробики, о которых в Верхнеиртышье еще и не слышали. Сказывался и общий уровень жизни. В Люберцах в среднем жили гораздо лучше, лучше не только одевались, но и питались, было где достать – Москва рядом.В классе Игоря некоторые мальчики и девочки дружили, отдельные даже больше чем дружили. Но Игоря и к «тусовочным» девочкам не тянуло. Например, та же Ирина и ее подруги не ходили ни на какие молодежные тусовки. Но именно такие «домашние» девочки его и привлекали, которые хорошо учились, разговаривали без мата, в движениях и походке которых не просматривалось резкости, и они не пытались походить на мальчишек. Сравнивая тех и этих, он еще сильнее «отталкивался» от девчонок с «крутизной»…

Время до 22-х часов пролетело незаметно, и Ратников теперь уже не горел желанием уходить из дома, в который всего час назад не хотел идти. Но пресловутое «надо» заставило одеться и покинуть теплый семейный уют. Свой выход из дома подполковник подгадал к началу вечерней прогулки. Солдаты топали по плацу и орали «Не плачь девчонка». Пока Ратников прошел несколько десятков метров от дома до забора, на плацу закончили с «Девчонкой» и заорали «У солдата выходной». Орали как всегда не все и потому для создания видимости массового исполнения «молодые» орали как можно громче, надрывая связки. Из-за снежного вала, опоясывающего плац, командира пока не видели, но орали для него: услышит, дома сидючи и успокоится – песня поется, распорядок дня соблюдается.

На неожиданное появление подполковника гуляюще-поющий строй отреагировал усилением звука – в хор включилось больше голосов, но все равно пели не все. Некоторые «старики» умудрялись беззвучно шевелить нижними челюстями, но большую часть не поющих, тем не менее, составляли те, кто просто не мог петь по причине незнания, или плохого знания русского языка.

– Прекратить песню! – скомандовал руководящий прогулкой старшина, увидев командира и гортанно-громогласно «повернул» солдатские головы в его сторону:

– Ссссмииирррнооо!! Ррравнене на лево!!!

– Вольно! – сразу отозвался Ратников.

Старшина продублировал команду и тут же последовало:

– Запевай!

Теперь пели про «слезы, капающие на копье». Ратников неприязненно скривился от очередной порции идиотских слов, вырывающихся из полусотни орущих глоток. Когда-то, еще на заре своей командирской деятельности он довольно долго безуспешно пытался научить своих солдат петь, а не орать. Со временем он уяснил основную причину тщетности своих усилий: эти песни нельзя петь, они того не стоят, а других современных строевых, которые бы пелись от души, с удовольствием и гармонично накладывались на строевой шаг, просто не существовало. Сейчас прозвучали бы анахронизмом и «Смуглянка», и «Дороги» и по настоящему строевая «Солдаты в путь», тем более «Синий платочек» – их время ушло, то время когда для армии считали за честь писать песни лучшие поэты и композиторы. Сейчас другое время, не лучшее для армии, потому для нее и пишут плохие авторы, им же тоже кормиться надо.

– На прогулку все без эксцессов вышли? – уже в казарме спросил Ратников у дежурного.

– Так точно, – заверил Рябинин.В дверях появились возвращавшиеся с прогулки солдаты. Они входили громко топая, чтобы отряхнуть с сапог снег, на ходу расстегивая шинели, потирая красные с мороза руки. Проходя мимо командира, отдавали честь, говорили вполголоса. Обычно, когда оставался один дежурный, они вваливались громогласной толпой, громко хлопая дверями. У молодежи много сил, ни бессонные ночи в карауле, ни каждодневная пахота по уборке снега, ни дисциплинарные рамки не перебивали желания озорничать, веселиться…. жить. Глядя на них, сейчас относительно тихих и вежливых, отлично зная, что многие из них совсем не такие на самом деле, Ратников в душе надеялся, что не только из страха наказания они такие при нем. Он надеялся все-таки, что его не только боятся, но и уважают. Недаром же меж собой они его «батей» зовут. Нелюбимых командиров не такими прозвищами наделяют.

16

Как получилось, что в Люберцах Игорь столь занятый в «качалке» и учебой, смог, тем не менее, познакомиться не с одной, а сразу с двумя девушками?… Ну, не так уж он сильно упирался на уроках и в «качалке», чтобы, что называется, ничего вокруг не видеть. Тем более с Ирой они учились в одном классе, сидели на соседних партах и их взаимная симпатия «крепла» постепенно. Однако, вне школы, кроме нескольких совместных походов на каток, да посещений кинотеатра никаких других «контактов» у них не возникло. Ира происходила из интеллигентной семьи, ее отец являлся начальником цеха одного из люберецких заводов, мать врачом. Жили они в пятиэтажке, в квартире со всеми удобствами. Она с самого начала дала понять, что не желает «форсировать» отношения с этим видным мальчиком, приехавшим откуда-то с Казахстана. Да, в темноте кинозала она позволяла держать себя за руку, во время свиданий даже немного себя «потискать». Но во всем остальном Ира жила интересами обычной советской девушки своего времени: сначала хорошо закончить школу, далее поступить в институт, окончить его. Все остальное потом. Даже давая свой адрес Игорю, когда стало известно, что он уезжает с родителями, она, по всей видимости, не думала о каких-то серьезных отношениях.

С Леной все оказалось по иному. Мать Лены была коммунальной служащей, а отца она вообще не знала. Они познакомились по дороге в школу. Увидев идущую туда же, куда и он довольно крупную девчонку с портфелем Игорь ее догнал и уверенный, что она его ровесница спросил:

– А ты из какого класса, из 9-го «А»?

Самого Игоря определили в 9-й «Б» и там он этой девчонки не видел. Всего в школе имелось два девятых класса, и других школ поблизости в том районе не было.

Девочка слегка покраснела и смущенно ответила:

– Нет, я из «Б».

– Как это из «Б», я в «Б» учусь, тебя ни разу не видел, – удивился Игорь. – А, ты может быть из восьмого класса?

– Нет, я из седьмого, еще более смутилась девушка, вернее девочка.

– Из седьмого!? – Игорь не мог скрыть настоящего изумления, глядя на уже вполне сформировавшуюся фигуру, грудь, бедра…

Да, тринадцати лет ей никак нельзя было дать. «Может второгодница или даже два года сидела», – мелькнула у Игоря мысль, хотя по лицу и его выражению девчонка на тупую, ну никак не походила, скорее совсем наоборот. Она оказалась не только не по годам рослой, крупной, но и обладала какой-то особой «задумчивой» красотой, которой просто не могла обладать глупышка. Тем не менее, во время той их первой встречи ее возраст разочаровал Игоря. Да она совсем маленькая – решил он, и обогнав пошел себе дальше, почти сразу перестав о ней думать. Но вскоре они встретились вновь, ибо Лена пришла к тете Вере с какой-то просьбой от своей матери. Ее мать и тетя Вера жили неподалеку друг от друга и хоть не были подругами, но соседские отношения поддерживали. Пока тетя Вера лазила в подпол за тем, за чем пришла Лена, Игорь успел обменяться с ней несколькими фразами. Девочка смотрела на него так… Но Игорь этого не замечал, ибо по-прежнему считал ее, несмотря на внешнюю привлекательность, маленькой для себя. Обратил он на нее внимание уже зимой, в школе, когда их класс пришел на очередной урок физкультуры в школьный спортзал, а его еще не успел освободить седьмой «Б», вернее девочки этого класса, которые там заигрались в баскетбол и не услышали звонка об окончании урока. Когда девчонки увидев вошедших в зал мальчишек-старшеклассников с визгом стали убегать, а наиболее хулиганистые девятиклассники растопырив руки вроде бы их ловить… Самая крупная и фигурная семиклассница не завизжала и не побежала, а с достоинством пошла к выходу и оказалась рядом с Игорем.