Текст книги "Половое воспитание детей"

Автор книги: Виктор Каган

Соавторы: Дмитрий Исаев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)

Глава 3
Половая дифференциция

Половое воспитание вступило в новый этап, когда оно уже не может определяться только благими намерениями воспитателей, какими бы высокими целями эти намерения ни диктовались. Воспитание, по существу, есть управление развитием личности. Но никакое управление невозможно без знания управляемых структур и их взаимоотношений между собой. А даже будь оно возможно – между воспитанием и его результатом стоит сам ребенок, могущий принять воздействие или не принять его, либо выдать множество результатов, отличных от планируемого [Чернова О. М., 1984). Анализ прошлого опыта и современной практики полового воспитания показывает, что там, где игнорируются закономерности развития пола как системы, занимающей свое место в системе более высокого порядка – личности человека, представляющего собой биосоциальное явление, половое воспитание в лучшем случае не достигает своих целей.

Обычно в попытках понимания пола обращаются к детству как времени, в котором изначально высокий удельный вес биологических детерминант пола постепенно уменьшается, а удельный вес социальных, напротив, увеличивается. Такое допущение, однако, правомерно лишь при изжившем себя противопоставлении биологического и социального и устаревшем взгляде на детство как уменьшенную копию взрослости: из данного «от природы» биологического социально вычитается нежелательное и прибавляется желательное, а результат умножается на паспортный возраст и силу половой конституции. В противоположность такому арифметическому подходу сложность понимания пола с уменьшением возраста не только не уменьшается, но во многом и возрастает. Поэтому при изложении вопросов полового диморфизма и половой дифференциации мы будем исходить из понимания пола как подсистемы в сложной системе биосоциального бытия человека, а не только из традиционной линии «зерно – росток – побег – растение».

Биосоциальная природа половых различий

Наиболее общая теория половых различий представлена в концепции В. А. Геодакяна (1984), согласно которой дихотомия мужского и женского – это дихотомия изменчивости и наследственности, оперативной и долговременной памяти вида, качества и количества потомства, эволюции и консервативности, зрелого и ювенильного (схема 2, табл. 1).

Согласно этой концепции, в филогенетических процессах особи мужского пола принимают на себя столкновение с новыми условиями существования и формируют в этом столкновении новые генетические признаки и тенденции – это своего рода передовой отряд популяции, «группа разведки боем». Такая функция предполагает выраженную онтогенетическую ригидность, которая создает своеобразный фильтр для дифференциации средовых влияний на значимые и незначимые во избежание хаотических изменений генетических программ под действием случайных факторов. Из этого сочетания филогенетической пластичности и онтогенетической ригидности при тесном информационном контакте со средой закономерно следует более высокая уязвимость представителей мужского пола.

Женский пол в филогенезе обеспечивает сохранение и неизменность приобретаемых в эволюции качеств, играет роль кладовых наследственности, тщательно охраняемого глубокого тыла генофонда. Эта филогенетическая ригидность обеспечивается высокой онтогенетической пластичностью, которая вместе с менее тесным информационным средовым контактом предполагает меньшую уязвимость, более высокую выживаемость женских особей.

Концепция В. А. Геодакяна подтверждается множеством фактов. Так, на 100 зигот женского типа приходится 120–170 зигот мужского типа (соотношение полов 1,2–1,7). Но мужской плод более уязвим уже в I триместре беременности [Левина Е. С, 1974], и к рождению соотношение полов составляет уже 1,03—1,07, а во взрослом возрасте меняется в пользу женщин (примерно 0,95). С этой закономерной динамикой связан систематический рост так называемой сверхсмертности мальчиков, сопровождающей уменьшение общей детской смертности [НТР…, 1984]. В странах с наиболее низким уровнем общей детской смертности сверхсмертность мальчиков, как правило, наиболее высока, и наоборот. Выявленные В. А. Геодакяном закономерности подтверждаются и на качественном уровне: так, врожденные пороки сердца у мужчин чаще близки к не имеющим аналогов в эволюции футуристическим моделям, тогда как у женщин – к более ранним эволюционным моделям.

Однако выведение из концепции В. А. Геодакяна всех половых различий столь же ошибочно, сколько заманчиво своей простотой. Прямой перенос терминов этой концепции в сферу конкретных психологических, медико– и социально-психологических, а тем более – социальных закономерностей оказывается не безобидной софистикой, а грубой методологической ошибкой, как, впрочем, и любой механический перенос биологических законов в социальную жизнь. Достаточно подменить эволюционно-генетический смысл понятий постоянства, стабильности, консервативности, информационной защищенности и пассивности женского пола смыслом психологическим и социальным, чтобы жизненный мир женщины оказался ограниченным кухней и детьми, а мужской шовинизм был «научно» обоснован. Такая подмена недопустима и в медицине: в ходе социальной динамики у мужчин учащаются такие «женские» расстройства, как, например, ожирение и истерические нарушения, а у женщин «мужские» – ишемическая болезнь сердца, алкоголизм [Д. Н. Исаев, В. Е. Каган, 1986а).

Схема 2. Закономерности связей филогенеза, онтогенеза и полового диморфизма [Геодакян В. А… 1984].

Закон Геккеля – Мюллера: онтогенез – краткое повторение филогенеза. Правила полового диморфизма: филогенетическое – эволюция в направлении от женской формы к мужской, онтогенетическое – возрастная динамика в направлении от женской формы к мужской.

Таблица 1. Прошлые и будущие формы признаков в разных явлениях [Геодакян В. А., 1984]

Биологические и социальные детерминанты пола изучались в разное время с разной интенсивностью. Развитие биологии предопределило внимание к биологическим аспектам пола в первой половине XX в. Но биологический подход, закладывая основы понимания половой дифференциации как процесса, не был свободен от односторонности и в 50-х годах привел к формированию альтернативного социологического подхода. Социологическая модель предполагала, что биологические факторы определяют возможность психосексуальной дифференциации, а не ее направление. Психосексуальную дифференциацию сравнивали с овладением языком, зависящим от врожденных способностей, которые, однако, не определяют – каким именно языком овладеет ребенок; подобно тому, как ребенок усваивает тот или иной язык, он усваивает и маскулинное или фемининное поведение. Особо впечатляющие «подтверждения» социологической модели доставляла практика перемены пола. В начале 60-х годов 26-летний американец Джордж Йоргенсен настоял на проведении ему в Дании хирургической операции по перемене пола, стал Кристиной Йоргенсен и описал свою историю в популярной книге [Цит. по: Кон И. С, 1981б], а к 1971 г. в странах Западной Европы и Северной Америки было сделано более 1500 таких операций. В ряде случаев, приводимых, например, J. Garnon (1977), воспитание мальчиков, имевших несовместимые с полноценным мужским функционированием травмы гениталий, с раннего возраста как девочек и соответствующая смена паспортного пола имели несомненное терапевтическое значение. У нас в стране опыт перемены паспортного пола накоплен в созданной и руководимой А. И. Белкиным клинике психиатрической эндокринологии в Московском НИИ психиатрии МЗ РСФСР.

Но значение таких «подтверждений» нельзя преувеличивать. Перемена пола при ближайшем рассмотрении оказывается в одних случаях вынужденным «протезированием» пола (приводимые J. Gagnon случаи) либо «восстановлением» пола (в случаях ошибок и затруднений в определении пола при рождении), либо «пластикой» пола (в случаях транссексуализма, как в истории Йоргенсена). Речь идет, таким образом, не столько о перемене пола в некоем абсолютном смысле, а либо о физически обусловленной необходимости, либо – чаще – о формировании нового стереотипа поведения; направление же этого формирования своеобразно задано субъективной психологией требующего вмешательства и подвергающегося ему индивида; эта субъективная психологическая установка не может быть однозначно объяснена средовыми влияниями, которые, однако, оказывают помощь в ее реализации.

Уже в 50-х годах появились доказательства того, что эмбриональные гормоны могут определять ряд психологических параметров во взрослом возрасте. В 1967 г. Р. Ehrhard, J. Many опубликовали данные, опровергающие одностороннюю социальную модель J. Many и соавт. (1955). 10 обследованных ими девочек препубертатного возраста, матери которых получали для сохранения беременности прогестин, оказались развитыми интеллектуально, предпочитали свойственные мальчикам и в обществе мальчиков игры, были по-мальчишески подвижны, самоуверенны и независимы. Число таких наблюдений в последующие годы умножалось. При выходе за клинические пределы результаты могли быть не столь яркими, но все же указывали на существование весьма сильной тенденции к наличию связи гормонального статуса и психических особенностей [Berenbaum S., Resnick S., 1982].

Все это привело к переходу от альтернативных биологической и социальной моделей к модели биосоциальной. Согласно ей, среда образует условия для развития в онтогенезе врожденных программ, которые, в свою очередь, являются необходимым условием превращения определяемых средой возможностей в действительность: пол есть биосоциальное единство, в котором биологическое и социальное являются его уровнями. Понятие пола оказалось многомерным и иерархичным, а формирование его стало пониматься как последовательное, преемственное и согласованное действие биологических и социальных детерминант либо как двумерный процесс взаимодействия биологического и социального.

Системная модель половой дифференциации

Мы будем исходить из построенной одним из нас (В. Е. Каган) системной модели (рис. 5). Очевидно, что одни ее аспекты и этапы связаны с воспитанием более, а другие – менее, но именно это и требует учета при построении воспитательных воздействий.

Антенатальная дифференциация. I ее этап – генетический, хромосомный пол, образующийся при комбинациях содержащихся в яйцеклетке и сперматозоиде хромосом: XX – женский и XY – мужской. Считается, что Х– и Y-содержащие сперматозоиды вырабатываются яичниками в равных количествах, а потому возникновение зигот мужского и женского типа равновероятно [Общая сексопатология, 1977], однако реальное соотношение полов на зиготном уровне составляет, как отмечалось, 1,2–1,7.

Переход ко II этапу – гонадному полу, как показано в 1975–1981 гг. (данные приводятся по В. Б. Розену, 1984), совершается не прямо, а опосредован дополнительным фактором – Н – Y-геном, который кодирует синтез локализующегося в плазматической мембране прегонады специфического «мужского» белка– Н – Y-антигена; Н – Y-антиген, в свою очередь, индуцирует развитие гонад по мужскому типу. Если ввести Н – Y-антиген в недифференцированную гонаду эмбриона с хромосомным набором XX, то гонада подвергается необратимой маскулинизации. У человеческого плода процесс гонадной дифференцировки запускается на 6-й неделе внутриутробного развития: наличие Н – Y-антигена приводит к превращению недифференцированных гонад в семенники, отсутствие его – к формированию яичников.

III этап – гормональный пол – связан с гонадной секрецией. Формирующиеся семенники довольно скоро начинают продуцировать андрогены, функциональная активация яичников происходит много позже [Кобозева Н. В., 1983].

Соответственно этому IV этап – генитальная дифференцировка по мужскому и женскому типу – совершается в разные сроки. Мужские внутренние гениталии формируются на 8-10-й, а наружные – на 15-20-й неделях внутриутробного развития, тогда как женские – позже. Строение гениталий определяет устанавливаемый при рождении паспортный (акушерский, генитальный, анатомический, гражданский) пол.

Примерно до 30-х годов XX в. проблема антенатальной половой дифференциации по существу исчерпывалась сказанным и понималась как отражение немедленных эффектов гуморально-гормональных факторов. Начиная с 30-х, а наиболее эффективно – с 1950—60-х годов, изучается система отсроченных эффектов, к которым относятся половая дифференцировка мозга и связанные с ней различия в секреции гонадотропных гормонов и поведении. По выражению А. Г. Резникова (1982), в ходе половой дифференцировки мозга гормоны записывают на tabula rasa незрелого мозга программу полового развития индивида. Критический ее период приходится на 4—7-й мес внутриутробного развития. В процессе половой дифференциации мозга формируется нейроэндокринный комплекс, включающий в себя систему прямых и обратных связей разных уровней нейроэндокринной регуляции. Полагают, что на ранних этапах половые гормоны влияют не только на формирование гипоталамических центров, регулирующих деятельность эквипотенциального гипофиза, но и на половую дифференцировку гиппокампа, миндалевидного тела, на синтез ряда ферментов стероидного обмена в печени и т. д. Гипофиз, по-видимому, способен вырабатывать особый гормональный феминизирующий фактор, который направляет печеночный метаболизм по женскому (нейтральному) пути. Секреция этого фактора тормозится гипотетическим феминостатином, вырабатываемым гипоталамусом; эмбриональная продукция тестостерона семенниками стимулирует синтез феминостатина и вследствие этого снижает у мужского плода уровень феминизирующего фактора [Розен В. Б., 1984]. Итогом половой дифференцировки мозга является разная для мужского и женского пола чувствительность ЦНС к гормональным влияниям и разная реакция на эти влияния, т. е. феминизация или маскулинизация мозга, формирование нейроэндокринной предрасположенности к полоспецифическому поведению.

В начале 80-х годов было показано [De la Costa_Utamsing C., Holioway R., 1982], что в рамках половой дифференцировки мозга к моменту рождения у мальчиков и девочек выявляются различия анатомической структуры мозолистого тела, осуществляющего, как известно, функции связи деятельности правого и левого полушарий. По-видимому, это начало новой перспективной линии исследований, так как целостный анализ половых различий [Исаев Д. Н., Каган В. Е., 1986а; Каган В. Е., 1986] заставляет думать, что одно из фундаментальных половых различий связано с различными у мужчин и женщин особенностями парной работы полушарий.

Рис. 5. Системная модель половой дифференциации.

I – антенатальный, II – детский, III – пубертатный, IV – взрослый уровни.

Результаты антенатальной половой дифференцировки, механизмы которой до конца еще не расшифрованы, содержат программы постнатальной дифференциации и так или иначе кодируют тип реакции на средовые влияния, акцептирование воспитательных воздействий.

Постнатальная гормональная динамика. На нашей схеме она представлена линией Г_1–4. До сравнительно недавнего времени полагали, что до начала полового созревания биологические параметры половой дифференциации, в частности – гормональная секреция, не претерпевают существенных изменений; в этом видели подтверждение мнения об асексуальности ребенка. Исследования последних десятилетий показывают, что это не так [Физиология развития…, 1983].

У новорожденных уровень содержания гормонов в крови не только высок, но порой и выше, чем у взрослых – за счет материнских половых стероидов и гонадотропинов. Это отражается в виде специфических гиперплазии гениталий и молочных желез, исчезающих по мере снижения соотношения лютропин/фоллитропин.

До 1 года регуляция эндокринной секреции подчинена преимущественно антенатальному принципу, в 1–3 года она совершается на уровне биогенных аминов, а с 3–6 лет возрастает центральная регуляция, что приводит к прогрессирующему уменьшению гетерохронии эндокринного развития и синхронизации деятельности эндокринной системы. Критические периоды этого развития у дошкольников приходятся на возраст 6 мес, 1 год, 3 и 5 лет. В дошкольном возрасте различаются по полу не только соотношение лютропин/фоллитропин, но также активность катехоламиновой, серотониновой и гистаминной систем. Формирование гонадной секреции начинается примерно с 5 лет: у мальчиков соотношение половых гормонов приближается к уровню взрослых мужчин, а в 6 лет отмечается подъем уровня тестостерона. Четкий половой диморфизм обнаруживает и секреция биогенных аминов, так что катехоламиновые пики, например, приходятся у мальчиков на возраст 6–7 и 10–11 лет, а у девочек – на 5–6 и 9 лет.

Рис. 6. Возрастная динамика функционирования гонадостата (Reiter E., Kulin H. 1972; Blunk W. 1977).

LH – лютеотропный гормон, FSH – фолликулостимулирующий гормон, LHRF и FSHRF – рилизинг-факторы этих гормонов.

В препубертатном возрасте за счет изменения чувствительности коры надпочечников к гипофизарному кортикотропину стабилизируется деятельность системы «гипофиз – кора надпочечников», формируются циркадные (суточные) ритмы секреции соматотропина, гонадотропинов и половых гормонов, которые будут оформляться в пубертате. Начало препубертата совпадает с началом установления системных отношений между железами внутренней секреции и гипоталамо-гипофизарными структурами. К концу препубертата возрастает роль гипоталамо-гипофизарной системы, увеличивается значение биогенных аминов, повышается эффективность функциональных связей гипоталамуса с вышележащими мозговыми структурами.

Биологические механизмы полового созревания обеспечиваются перестройками в гипоталамо-гипофизарно-гонадно-адреналовой системе и процессами, обусловленными гормональной функцией половых желез. Изменяется характер функционирования так называемого гонадостата (рис. 6), все более приближающийся ко взрослому типу.

Нейрофизиологические аспекты половой дифференциации. Исследования 1970—80-х годов дают серьезные основания думать, что линия психосексуальной дифференциации, представленная в нашей схеме как М_1–4, играет существенную роль в формировании половых различий.

Ф. А. Лейбович и Л. Ф. Кожушко (1974) при анализе суммарной ЭЭГ отметили у женщин более высокий уровень лабильности и возбудимости мозговых структур, с которыми связаны механизмы активации и перестройки ритма. Они объяснили это первичным половым диморфизмом мозговых функций и влиянием на корковую ритмику различных гормональных агентов. Такое объяснение, нуждаясь в уточнениях, все же вполне правдоподобно, особенно если учесть не только нисходящие влияния коры на гипоталамус, но и обратные – восходящие.

У женщин на ЭЭГ отмечают меньшее, чем у мужчин, количество α– и θ-волн при сравнительном преобладании β-волн, больших амплитудах и средней частоте ЭЭГ, а оцениваемый по общей тенденции к десинхронизации более высокий уровень активации рассматривают как основу психологической фемининности [Friadl W. Vogel F., 1979]. Средняя частота α-ритма достоверно выше у экстра-, чем у интровертов, и у женщин выше, чем у мужчин [Deakin J., Exley К., 1979]. До 10 лет половой диморфизм ЭЭГ выражен слабо, в 10–13 лет женский мозг по электрографическим характеристикам опережает мужской, а к 15 годам это соотношение меняется на обратное [Epstein Н., 1980].

Эмпирическая оценка нашего опыта ЭЭГ (более 5000 исследований в клинике детских неврозов) также указывает на большую встречаемость быстрых и относительно быстрых ритмов у девочек, особенно с началом пубертата. Доминирующее или опережающее паспортный возраст развитие быстрых ритмов, особенно в сочетании с десинхронизацией, часто совпадает с эмотивноcтью, впечатлительностью, личностной ранимостью, эмпатичностью, а у мальчиков обычно коррелирует с нейротизмом.

Все большее внимание исследователей привлекает парное функционирование полушарий у мужчин и женщин. Практически всеми признается, что полушария у мужчин функционируют более автономно и асимметрично, чем у женщин. Уже в первые сутки жизни обнаруживается связь межполушарной асимметрии с полом, которую D. Molfese, V. Molfese (1979) объясняли разной скоростью созревания мозга у девочек и мальчиков, но имеющую, видимо, больше оснований в уже упоминавшихся данных De la Coste-Utamsing C., Holloway R. (1982) о врожденных различиях строения мозолистого тела.

В первые годы жизни полушария, как считают, в известной мере эквипотенциальны, а специализация их в онтогенезе проходит через разные в зависимости от пола критические периоды [Gaillard F., 1980]. Мнение об изначальной эквипотенциальности требует, однако, осторожного отношения, так как может быть обусловлено неучтенными особенностями организации парного функционирования полушарий. Так, половые особенности межполушарного взаимодействия при восприятии и запечатлении информации выражены достаточно отчетливо уже у детей, а во взрослом возрасте степень асимметрии выше у мужчин [Коновалов В. Ф., Отмахова Н. А., 1984].

Правое полушарие уже в эмбриогенезе более уязвимо, чем левое [Чуприков А. П. и др., 1976]. Если учесть более высокую уязвимость мужского пола вообще, более позднюю специализацию правого полушария у девочек, то можно заключить, что преобладание у мальчиков минимальных мозговых дисфункций, гиперкинетического поведения, психомоторной нестабильности связано с половым диморфизмом [Исаев Д. Н., Каган В. Е., 1986а].

Латерализация функций проявляется и на поведенческом уровне (подробнее см. Д. Н. Исаев, В. Е. Каган, 1986а). В обсуждении же психосексуальной дифференциации важно, что динамика становления парного функционирования полушарий входит в систему детерминант этой дифференциации, включаясь в структуру половой дифференцировки мозга.

Образ тела. В нашей модели линия В_1–4 соответствует образу тела. Исходная точка этого развития (В₁) представлена генитальной морфологией – конвенциональным полом, определяющим отношение к новорожденному как к мальчику или девочке, придающим средовым влияниям полоспецифический характер, начиная с первых дней жизни.

В раннем возрасте оценка ребенком своей генитальной морфологии и сопоставление ее с морфологией другого пола входят в формирование образа тела (физического «я», физической аутоидентичности). Исследуя свое тело и доставляемые разными его частями ощущения, знакомясь с функциями разных частей и органов своего тела («Это что? Это глазки. Зачем глазки? Чтобы смотреть» – адресованные ребенку монологи взрослых или диалоги с ним подобного содержания обычны для возраста 1–2 лет), осмысливая наличие аналогичных органов и функций у других людей, ребенок неизбежно «натыкается» на проблему генитальных различий. Он постепенно узнает, что мальчики и девочки в этом смысле устроены по-разному, по-разному мочатся и т. д. Трогая свои половые органы, ребенок знакомится с более или менее приятными ощущениями от них. Эта информация – составная часть образа своего тела, физического «я» – всегда «я» мальчика или «я» девочки.

Примерно до 5–6 лет еще могут возникать недоумения по поводу генитальных различий, допускается возможность потерять их, обрести другие половые органы. В этом возрасте угроза взрослого «отрезать», «зашить», «переделать» или «превратить» ребенка в существо иного пола воспринимается еще буквально. 3. Фрейд характеризовал этот этап завистью девочек к наличию у мальчиков полового члена и страхом кастрации у мальчиков; это, однако, не существо переживаний ребенка, а метафора взрослого сознания.

После 5–6 лет телесная идентичность мальчиков и девочек становится необратимой. Физические отличия мальчика от мужчины и девочки от женщины могут казаться ребенку неизмеримо больше, чем различия между сверстниками и сверстницами, но ребенок уже знает, что он навсегда мальчик или девочка и, когда вырастет, будет мужчиной или женщиной.

В пубертатном возрасте с его мощными биологическими детерминантами телесная организация и генитальная морфология претерпевают специфическое развитие. Стадиальность этого развития оценивается по критериям J. Tanner (табл. 2).

С пубертатной морфологией, развивающейся физиологией пола связана реорганизация образа тела, в которой важен и сам факт изменений, и их темп, и маскулинный или фемининный характер. С завершением пубертатной перестройки образ тела в основных своих чертах стабилизируется на взрослом уровне. Реорганизация образа тела и ее рефлексия становятся своего рода равнодействующей объективных физических изменений, индивидуальных особенностей психики и психологии, культуральных стереотипов физической маскулинности – фемининности.

Средовые влияния. Гормональный пол, половая дифференцировка мозга и генитальная морфология – эти врожденно заданные матрицы развития реализуются как детерминанты психосексуальной дифференциации лишь в социальной среде. Они программируют направление дифференциации, но не сам факт ее. Получившие множество подтверждений классические эксперименты на приматах показали, что даже животные, лишенные в раннем возрасте необходимых средовых влияний, в последующем неспособны к адекватной коммуникации, копуляции и родительскому поведению[30]30
  Ссылки на данные, полученные при изучении животных, при изучении человека часто вызывают возражения. Но «изучение поведения человека не должно ограничиваться только тем, что исследуют социология и социальная психология. Этология как отрасль биологического знания имеет полное право на участие в изучении человека, однако с учетом всего того, что привносится в его поведение обществом» [Леонович В. В. Поведение человека как общий объект исследования социогуманитарных наук и этологии. В кн.: Пути интеграции биологического и социогуманитарного знания. М., 1984, с. 238].


[Закрыть]. Понять первично биологически детерминированные половые различия можно, лишь установив – что в них относительно независимо от среды, что в среде и культуре способствует закреплению и развитию одних и свертыванию других врожденных программ, ибо половая дифференциация – функция не организма или среды, а их взаимодействия и взаимосодействия, т. е. в терминологии П. К. Анохина (1978, 1979), – функциональная система.

Таблица 2

Стадиальность полового развития по J. Tanner (1968)

Общая схема средовых влияний показана на схеме 3. Если первые этапы дифференциации разворачиваются во взаимодействии ребенка с семьей – прежде всего с матерью или заменяющим ее лицом, то с возрастом в круг средовых влияний включаются другие взрослые, сверстницы, литература и искусство, средства массовой коммуникации и т. д. Ни одно из этих влияний само по себе, оторванное от других и вырванное из контекста культуры, не обеспечивает необходимых и достаточных для психосексуальной социализации условий. Так, семья и сверстники, будучи и сами объектами воспитания культурой, образуют те контрольно-эталонные системы, те призмы, в которых так или иначе преломляются и опосредуются непосредственно влияющие на ребенка другие составляющие культуры. «Каждое человеческое общество имеет свою «сексуальную культуру», вариативные возможности которой ограничены, с одной стороны, биологической природой человека, а с другой – внутренней последовательностью и логикой культуры как системного целого. Сексуальная культура есть система норм, посредством которых общество унифицирует… поведение своих членов… Вне этой системы отсчета поведение и переживания индивидов понять невозможно»[31]31
  Кон И. С. Этнография и проблемы пола. – Советская этнография. 1983, № 3, с. 30.


[Закрыть].

Большинство современных культур, несмотря на половую и сексуальную демократизацию, остаются маскулинно ориентированными. Это сказывается и в формировании детской личности: проанализировав более 1000 рисунков, выполненных в ответ на просьбу нарисовать человека, мы смогли отметить, что мальчики всех возрастов рисовали обычно человека своего пола, 84 % девочек 5–7 лет – женские и 78 % девочек 14–15 лет – мужские фигуры [Исаев Д. Н., Каган В. Е., 1986а]. В детской литературе преобладают мужские персонажи. Но выравнивание этого «скоса» может затруднять половую социализацию мальчиков [Исаев Д. Н., Каган В. Е., 1986а].

Схема 3. Психосексуальная дифференциация и ее основные детерминанты.

Требования к маскулинности мальчиков в целом жестче, чем к фемининности девочек, и мальчики в ходе половой социализации испытывают большее средовое давление. В последние десятилетия жесткость маскулинных экспектаций и количество социальных барьеров на путях воспитания маскулинности возрастают почти параллельно. Достаточно вспомнить, что мальчик в ходе воспитания переходит из одних женских рук в другие: мать – воспитательницы в дошкольных учреждениях – учительницы в школе, а следовательно, вне зависимости от декларируемых воспитателями задач, он воспитывается как «удобный для обращения» с женской точки зрения. Эти контрасты нельзя не учитывать при обсуждении проблемы так называемой феминизации мужчин. Феминизация мужчин как фактор культуры нуждается, на наш взгляд, в специальном – более корректном и менее конфликтном, чем это делается в печати последнего времени, рассмотрении.

Во-первых, хотя Е. Maccoby, J.Jacklin (1974) считали неподтвержденными определяющие влияния на развитие мальчиков наследственности, а девочек – среды, более новые исследования, в частности на близнецах [Row. О., 1982], показывают, что это не так. Обоснования этому находим также в сформулированной в 1965 г. В. А. Геодакяном теории, согласно которой «наследственная норма реакции женского пола шире, чем мужского. (Норма реакции – способность генотипа реагировать на изменение среды – характеризует долю участия среды в формировании признака. Чем шире норма реакции, тем больше влияние среды и меньше влияние генотипа, и наоборот)»[32]32
  Геодакян В. А. Системный подход и закономерности в биологии. В. кн.: Системные исследования. Методологические проблемы. Ежегодник. М., 1984, с. 332.


[Закрыть]. Следует поэтому полагать, что свойственная современной культуре демократизация социальных половых ролей не только не должна прямолинейно распространяться на весь набор возможных половых различий, но и неодинаково влияет на формирование маскулинности и фемининности: на девочек и женщин она должна влиять больше, чем на мальчиков и мужчин.

Во-вторых, создается соответствующее вышесказанному и все более сильное впечатление, что феминизация мужчин – не столько реальное явление, сколько артефакт изменившейся системы социальных отношений полов. Демократизация половых стандартов и эмансипация женщин – процесс неоднозначный. Оборотной стороной его прогрессивности является противопоставляемый традиционному (заметим – практически исчезающему) двойному стандарту так называемый эмансипационный экстремизм; происходит вполне согласующаяся с теоретическими посылками В. А. Геодакяна средовая маскулинизация женского поведения и самовосприятия, которая, как показано нами ранее [Каган В. Е., 1984], значительно превосходит феминизацию мужчин. В итоге поведение мужчин воспринимается как фемининное тем больше, чем более маскулинизировано поведение женщин. Надо надеяться, что эта тенденция не беспредельна, а связанная с субъективными трудностями освоения новых демократических стереотипов и порождающая крайние формы поведения ролевая растерянность будет преодолена. Сегодня, однако, она требует воспитательной компенсации. Риск феминизации мужчин существует, но он значительно меньше риска маскулинизации женщин. Дело поэтому не во фронтальной атаке на феминизацию мужчин (такая атака, благодаря сверхмаскулинным экспектациям, чревата невротизацией и психозащитной инфантилизацией, принимаемой за феминизацию), а в гармонизации стереотипов маскулинности и фемининности в массовом сознании и культуре, определяющих ключевые влияния среды как детерминанты психосексуальной дифференциации.