Текст книги "Атын (СИ)"

Автор книги: Виктор Дубровский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 40 страниц)

Дом с участком я уже видел, а теперь надо все внимательно осмотреть и принять решение, что выкинуть, что оставить. Повторяется история с деревенским домом. Хотя в городе достаточно посмотреть один участок, а по остальным можно ходить с закрытыми глазами. У всех всё одинаково и освящено традициями. Передний двор, задний двор, дом, сад с беседками или павильоном, конюшня и всё такое. Слуги прежних хозяев встречали нас у ворот, скорбно ждали своей участи – дед и бабка. Я объявил им, что все остаются на местах, пусть подходят ко мне по порядку, представляются, а я объясню, что к чему. И мне объяснят, что здесь что. Ильяс сказал, что управляющий, он же мажордом, он же хранитель амбаров – человек уважаемый в своих кругах. Хотя я не верю, что завхозы не приворовывают. Позже разберёмся. Они занялись похоронами старушки, а я пошел смотреть на свои владения. И что там смотреть? Владения, как владения. Но меня заинтересовали кустарники с яркими красными ягодами, я видел их во многих дворах. Подошел поближе и вспомнил. Сорвал пару ягод, размял в руках. Ну, конечно же, нет сомнений, это он. Кофе. Теперь еще табак найти, и можно никуда не спешить.

Наконец покойницу увезли на кладбище. Я зашел в дом, посмотрел, как жили люди. Обычная планировка. Вход с крыльца в зал, типа гостиной. Направо – женская половина, налево – мужская. Вся мебель древняя, но прочная и в хорошем состоянии. Хотя с моей точки зрения, всё это называть мебелью? Низенькие скамеечки, низенькие столики, ни стульев тебе, ни столов человеческих. Японо-азиатская обстановка. Я уже запарился сидеть на коленках и в прочих неудобных позах. Надо вызвать столяра и заказать себе нормальные столы и стулья. В доме – затхлый запах, как это обычно бывает, где живут старики. В общем, требуется генеральная уборка и проветривание. Зашел в мужскую половину, начал присматриваться, нет ли еще каких тайников с запасами на чёрный день. В кабинете бывшего чиновника нашлась маленькая кумирня с болванчиком. Интересно, это дух рода или дух этого дома? На всякий случай зажег масляный светильник у подножия истукана. Фитиль сначала бодро загорелся, потом начал чадить и трещать и, наконец, погас. Вот так вот, значит. Прошел в спальню – лежанка и три сундука. Ключей, конечно же, нет. Покойник мне про ключи ничего не сказал, значит они были у его жены. Прошелся в женскую половину. Планировка здесь другая, комнатки для многочисленных жен и наложниц, которых у старика уже не было. Нашел последнее пристанище покойницы. Здесь тоже лежанка и сундучки. Шифоньеров здесь тоже не знают, это неправильно. Начал вытряхивать из сундуков всё парчовые одежды, шелковые халаты и шаровары. Ключи нашлись во втором сундуке.

После вскрытия дедушкиных сундуков у меня оказалось на руках три комплекта одежды, очень даже дорогой, два мешочка денег и какие-то свитки с письменами. Но я неграмотный, по местному не понимаю. Сложил все барахло обратно в сундуки, запер. Но где карта, Билли? Покумекал головой, обошел все три комнаты, отодвинул лежанку со старым матрасом, огляделся. Где-то же должно быть тайное место. Посмотрел на потолок, на стены, на полы. Вот. На месте лежанки между половых досок нет мусора. Поддел планку ножом, сзади меня что-то грохнуло. Я подскочил от неожиданности. Кто-то шарится по дому? Меня пришли убивать? Осторожно выглянул в кабинет. Ф-фу-ух. Оказалось, что на мелкие кусочки раскололся болван. Вот так вот здесь бывает. Чуть не поседел от страха. Закончил в темпе с тайником. Пять мешочков с золотом и шкатулка я белым порошком, похожим на наркотики. Закрыл всё, задвинул на место. Сгрёб матрас и выкинул его в гостиную.

К этому времени вернулись с кладбища мои работники. Надо, говорят, поминки устраивать.

– Вот и устраивайте. Меня не будет, сделайте всё, как положено. Когда вернусь – не знаю. К моему приходу дом должен быть вылизан, как у кота яйца, матрасы и шторы заменить, ковры выбить. Оставляю тебе денег, закупишь продукты. Потом соберете в саду красные ягоды, поставите сушиться. Найми еще одного парня покрепче – чтобы у меня был конюх, садовник и сторож. В мужской половине ничего не трогать, и вообще, пока там прибираться не надо. Всё остальноё барахло от прежних хозяев или возьми себе или продай. Приготовьте место, чтобы было, где спать моим гостям.

– Хорошо, господин, – ответил мой управдом.

Я забрался на своего коня, обвел орлиным взором своё поместье и поехал к Тыгыну на обед.

ГЛАВА 22

Сегодня у Тыгына за столом народу больше, чем обычно. Присутствовали его вояки, Талгат и Бэргэн, шаман, с которым мы так и не занялись учёбой и еще какие-то перцы, я их не знаю. Нажрались, как дураки на поминках, сыто рыгнули, исключительно для того, чтобы показать хозяину, что все довольны. Хотя, скажу вам по секрету, мясо было немного пересушено, а гранат в плове – слишком кислый. Но гвоздь программы нарисовался неожиданно. Явился акын, которого я просвещал накануне в харчевне. С новой программой, которую решился представить благородному собранию. Вошел, весь из себя такой скромный спросил, не прикажет ли многоуважаемый Улахан Тойон исполнить новое героическое олонхо «Нюргуун-боотур, Карающий Меч Степи». Старикан творчески переосмыслил моё наследие и выдал, с точки зрения степного народа, шедевр. Ну, что сказать, профессионал, он и в Африке профессионал. По объему эпос вырос раза в четыре. То, что я по скудомыслию назвал «они бились тридцать дней», олонхосут развернул в эпическое полотно минут на десять. Вкратце, земля тряслась, а с неба сыпалась штукатурка. И так во всём. На всякое действие он навесил бантиков и рюшечек и где надо расставил акценты. Композиционно эпос составлен тоже вполне грамотно: вначале рассказывается о Нюгуун-боотуре, как замечательном парне, настоящем степняке, который не только пьёт бузу без меры и трахает всё, что шевелится, но чтит закон и помогает старушкам переходить дорогу. Между делом он бьет в лицо всякую шваль, которая топорщит хвост на правильных пацанов и путает рамсы. Пароход, короче, и человек. Ну и потом стычка с Темными Силами и трагический финал. Все рыдают. Обновлённый репертуар получил одобрение, поэт, прозаик и публицист – денег, а от меня лично – пожелание встретится ещё раз вечерком в караван-сарае, обсудить творческие планы.

Послеобеденная сиеста – пожалуй, самое замечательное изобретение человечества. Я ради неё готов три раза в день обедать. Но почему-то обед всего один. А работы – непочатый край, от которой скоро подохнут все кони и погребут меня под горой трупов. Дильбэр я выгнал. Она теперь локальная старшая жена в новом доме. Я так думаю, что всех женщин собирать в одном месте нельзя – это чревато такими катаклизмами, что мама не горюй. Перед расставанием я ей сказал, чтобы она женщину в прислугу и вообще, превратила дом в уютное гнёздышко, полное неги, я скоро приду. Сам же завалился отдыхать в доме Тыгына.

После легкой дрёмы я вышел во внутренний дворик дома и нос к носу столкнулся с Сайнарой. Она как раз выходила из женской половины, опухшая после сна.

– Ты! Ты здесь? – спросила она.

– О, свет очей моих! Приветствую тебя! Ты, наверное, хочешь мне вернуть коня?

– Какого коня? – она была искренне удивлена.

– Которого ты украла у меня в Ыныыр Хая, чтобы добраться до дома.

Сайнара от такой наглости аж задохнулась.

– Мне дедушка прислал своего лучшего коня! Как ты вообще мог подумать, что я могла украсть тощую клячу с вашего нищего кочевья? – прошипела она и начала меня колотить по груди своими маленькими, то твердыми кулачками

– Из вашего нищего кочевья! Как ты вообще мог! Подумать, что я могу хоть что-то украсть?

– А кто у меня одеколон тырил из рюкзака? Думали, что я не узнаю?

Она покраснела.

– А потому что ты девушкам не даёшь маленькую радость!

Я взял её за руки и проникновенно произнёс:

– Зато я им даю большую. Хочешь, я тебе подарю женскую косметику?

Она выдернула руки и сказала:

– Обойдусь без твой косметик. Готов приличным девушкам всякую гадость предлагать. То ночь любви, то косметик. Скольким ты это ещё предложил, а?

– О, нет. Я никому не мог предложить косметику, потому что она так же как ты, в единственном экземпляре.

Она колебалась

– А зачем косметика?

– Чтобы ты стала ещё красивее. Красивее всех!

– Я, по-твоему, недостаточно красива? Ты мне предлагаешь косметику, чтобы скрыть моё уродство?

– Ну как хочешь. Я думаю, Дильбэр оценит косметику, но учти, у меня всего одна коробка, другой не будет.

– Этой образине ты хочешь отдать косметику? Бессовестный. Я, значит, недостаточно хороша, чтобы иметь косметику. Ты готов раздавать ее всяким… всяким! Конечно, с этой тощей Дильбэр у тебя каждая ночь любви! Ты готов отдать ей всё. Вы, мужики, думаете только одним местом! Вам только одно надо!

Блестящий образец женской логики.

– Ты слишком категорична, о Сайнара. Я тебе косметику готов отдать просто так, без всяких условий. Только девушка из Старшего Рода достойна иметь косметику. Все женщины Степи умрут от зависти.

Конечно же, женщины всех времён и народов имели средства, чтобы дурить мужикам головы. Уголёк, свёкла, хна и прочее. Просто они еще не знали, как они называются. Про макияж и перманент тоже. Только в наше время искусство обмана достигло своего совершенства. Сайнара собралась сделать мне одолжение, сказать, что она подумает…

– Ну ладно, – пресекаю я её тонкие психологические шаги, – я пошёл, если захочешь косметику, скажи.

– Постой. Покажи мне эту, как её…

– Позже. У меня сейчас дела, – пусть пострадает немного.

– Ты даёшь слово, что никому не отдашь косметика?

– Даю честное слово!

Мне пора идти на допрос задержанных, хотя потренироваться в остроумии с девушкой Сайнарой мне тоже хотелось. Но первое правило соблазнителя: шаг вперед, два шага назад. Я тем более был не при параде: так и не переоделся в свои шикарные одежды. Непорядок. Пора привыкать к роскошной жизни, но сегодня надо прикинуться серой мышкой. Оказывается, пока я чесал язык с Сайнарой, все заинтересованные лица уже отбыли к месту допроса, а меня на улице дожидался лишь Ичил.

На крыльцо вышла стройная, ухоженная женщина лет тридцати пяти с плёткой в руках. Обвела прищуренными глазами двор. Мужики как-то шустро начали ныкаться по щелям. А я так и стоял посреди двора, один, без ансамбля.

Взгляд остановился на мне.

– Эй, ты! Иди ко мне!

Я уже забрался на коня и возвращаться не собирался.

– Извини, красотка, я спешу. Встретимся в следующий раз, – и направил коня на улицу. Когда за мной закрывались ворота, я услышал гневный окрик: "Кто этот наглец?" и неразборчивый ответ слуг. Что за психическая баба, прям не знаю.

Мы с Ичилом приехали на площадь перед Храмом Тэнгри как раз к тому моменту, когда Бэргэн закончил фасовать задержанных по группам. Их держали на площади, потому что камер на такую ораву не хватало. Я подошел к нему и спросил, как тут обстановка.

– Тут бандиты. Есть купцы, которые на шелк сбивали цены. У них на складах обнаружили водку и траву. Комиссаров вроде нет.

– А ты записывай во время допроса, кто кому приказы отдавал, может и комиссара найдёшь.

– Как записывай?

– Ты что, просто так допрашиваешь и всё?

– А как еще? Поймали мошенника, допросили – и на виселицу. Ну, может просто плетей дадим и отпустим, если ни в чем плохом не замечен.

– Ну как хочешь, – по мне так он половину важных фигурантов пропустит, – дай мне на чём писать.

– Ты что, писать умеешь? – удивился Бэргэн.

– Я много что умею, – уклонился я от прямого ответа.

И читать я умею, и писать, и вышивать крестиком. Бэргэн нашел какого-то служку и мне притащили серого цвета бумагу и жалкое подобие карандаша.

Ичил, Бэргэн и я спустились в пыточную, послушать, что напоют пташки, может сознаются в том, чего не совершали. И началось. Ичил разделся до пояса, напялил кожаный фартук. Помощники его, молодые пацаны, раскочегарили жаровню с инструментом. Стерилизуют, наверное, чтобы заразу не занести. Привели первого подследственного, сноровисто вздёрнули на дыбу. Тот начал верещать ещё до того, как ему прищемили пальцы. Строго здесь с этим. Визит задержанного в кровавые застенки начинается с дыбы, так же, как и театр с вешалки. Настраивает, знаете ли, на серьезный разговор.

– Всё расскажу, я всё расскажу! – орал бедолага.

– Расскажешь, куда ты денешься, – ответил ему Ичил, – давай, начинай. Кто таков? Под кем ходишь?

Началась рутинная работа следственного отдела. Ичил по одному ему ведомым признакам выдергивал задержанных по одному, задавал пять-шесть вопросов и отсылал обратно. Наконец выяснился главарь, а по моей терминологии – полевой командир, этой шайки, носитель бляхи и, теперь уже, жертва режима. Этот перец оказался покрепче своих подчинённых и начал свою речь с угроз.

– Вы еще пожалеете, что меня схватили! Когда наши возьмут власть, вас всех вздёрнут в первую очередь!

Такое многообещающее начало меня вывело из полудрёмы.

– Ну-ка, поподробнее, кто это ваши?

– Вам будет всё равно!

Ичил воткнул ему под ребра какую-то иглу, больше похожую на шило, главарь взвыл.

– Отвечай, когда тебя спрашивают!

– Совет народных комиссаров! Они отомстят за меня.

Я пробормотал: "Кому ты нахрен нужен" и подошел поближе к подследственному:

– В глаза смотреть! Явки, клички, пароли!

Бандит попытался в меня плюнуть, но, похоже, здесь попросту не знали таких слов.

– Кто тебе давал задания?

– Я вам ничего не скажу, можете меня убить!

Какой стойкий оловянный солдатик! Но, видать, у Ичила были свои соображения на это счёт. Помощники принесли фляжку, воткнули бандиту в глотку что-то наподобие воронки и влили ему в пасть какую-то бурду. Через три-четыре минуты глаза у него остекленели, а Ичил говорит мне:

– Можешь спрашивать.

– Кто тебе давал задания? Какие задания вы получали?

Бандит бесцветным голосом начал бубнить:

– Задания давал человек с серебряной тамгой. Задания – сопровождать караван, иногда нападать на купцов, на которых покажут. Иногда сопровождать агитаторов.

– Приходил один человек с тамгой или разные?

– Два разных.

– Где вы размещались в городе?

– В доме второй жены казначея.

– Кто дал задание убить Кадыркула?

– Начальник городской стражи.

Бэргэн от таких слова аж подскочил на месте. Выглянул в коридор и рыкнул на своих бойцов. Да, коррупция проникла в ряды правоохранительных органов.

– У него есть серебряная бляха?

– Да.

– Кто рассказал про тайный ход?

– Начальник городской стражи.

– Где вы скрывались, после того, как убили Кадыркула?

– На рынке, на складах купцов.

– Куда вы водили караваны?

– На Хотон Урях, Ус Хатын и в улусы.

– Что вы возили?

– Не знаю. Нам запрещено смотреть, что возят.

– Откуда брали товары?

– Со складов в Хотон Уряхе.

– Откуда там товары?

– Не знаю. Мы приходили и брали товар. Кто туда привозит, мы не знаем.

– Когда приходит человек с серебряной бляхой, он должен говорить специальные слова?

– Да.

– Какие?

– Нет ли у вас на продажу синие ковры.

– Что ты должен ответить?

– Для синих ковров еще время не пришло.

– Куда ты отнес золотую пыль, которая хранилась в доме второй жены Кадыркула?

– Отдал начальнику городской стражи.

– Зачем ты вступил в ряда людей, которые носят желтые повязки?

– Потому что мы боремся за свободу.

– Свободу от чего?

Мужик замычал, задёргался, глаза начали закатываться. Ичил поднес к его носу дымящийся пучок травы. Бандит затих.

– Всё. Больше ничего не скажет. Он не может ответить на вопрос.

– Отнесите его в камеру, он нам понадобится позже, – дал команду Бэргэн.

Странное поведение подследственного, похоже на то, что описывал Тыгын. Есть над чем подумать. Бойцы притащили еще одного из задержанных. Им оказался агитатор. Может это хоть чуть прояснит, что за дурдом тут творится. Его пока не на дыбу не поднимали, только связали руки и перекинули верёвку через блоки.

– Ну, что, орёл, сам будешь рассказывать или тебе руки сломать? – спросил я его.

Помощник Ичила потянул веревку вверх, чтобы дать понять задержанному, что с ним здесь церемониться не будут.

– Сам, сам. Я все расскажу!

Расскажет, конечно. Не факт, что добровольно.

– Рассказывай. Имей в виду, соврешь – будет больно.

Ичил ткнул ему куда-то под ребра свою иглу.

– Соврешь второй раз, будет еще больнее!

Ичил ткнул ему шилом второй раз, но уже в другое место. Агитатор заверещал.

– Ну вот и достигли взаимопонимания. Скажи, зачем ты, такой молодой и красивый, связался с шайкой преступников?

– Мы не преступники. Мы боремся за народное счастье! – с пафосом начал свои речи.

– Объясни мне, что такое народное счастье, я ведь тоже народ.

– Счастье народа – это свободный труд каждого на благо общества.

– Хорошо. Как вы боретесь? И с кем?

В голове у агитатора переклинило.

– Ичил, взбодри товарища.

Ичил ткнул агитатора еще раз, видимо в нервный узел. Крови не видно.

– Не надо, я сам скажу. Я не знаю, с кем боремся, мы просто всегда так говорим. Так нас табаарыс комисаар учил.

Походу, у него в голове, как у иеговиста-проповедника, набор заученных шаблонов, шаг вправо, шаг влево – зависание.

– Рассказывай, в чем заключалась твоя работа.

– Надо ходить по улусам, аулам и кишлакам, объяснять людям, в чем несправедливость. Объяснять дехканам, что все тойоны и баи живут за их счет! Крестьяне, не разгибаясь, от зари до зари работают на своих полях и пастбищах, а кучка бездельников живет за их счёт.

– Кто это бездельники?

– Баи, тойоны, шаманы. Которые ни разу в жизни не взяли в руки лопаты, а сладко едят и пьют!

– Ты тоже бездельник! Ладно, дальше.

– Создавать ячейка из недовольных. Тайно собираться и говорить про хорошее.

– Почему тайно?

– Чтобы наймиты тойонов раньше времени не всполошились.

– Сколько человек в ячейке?

Агитатор замялся.

– Немного. Иногда пять, иногда семь человек. В Хотон Уряхе двадцать.

Понятно. Не клеится у парней агитработа.

– Кто ездил в степь проводить агитацию?

– В степь другие ездили. Я только с дехканами работал.

Ко мне наклонился Бэргэн и прошептал на ухо:

– У нас тоже есть агитатор. Сегодня вечером его привезут из Урун Хая.

– Хорошо, я с ним хочу поговорить.

– Тебя наверное, комиссар уважает? Ты так хорошо всё рассказываешь, – решил я поиграть на его честолюбии и выяснить личные мотивы. Ну не верю я в души прекрасные порывы.

– Да, – самодовольно ответил революционер, – я теперь активист. Активисты после того, как возьмем власть, заберут себе дома тойонов и баев. Их лошадей и женщин!

– Кто возьмёт власть?

– Советы народных комиссаров!

– Так советы или комиссары?

Парень смутился.

– Советам! Мы будем собираться на совет и решать, как жить дальше!

– Кто назначает комиссаров?

– Никто. Они сами приходят. Помогают деньгами, объясняют, почему мы так бедно живем. Потом собирают активистов, объясняют, чтобы жить лучше, надо отобрать всё у тойонов и поделить. Тогда не будет бедных и богатых! Все будет поровну! Потом мы построим фабрика и будем счастливо трудиться на благо своего народа. Тогда у всех будет такие красивые одежды, много еды.

Главное в создании революционной ситуации – убедить тех, кто живёт хорошо, что они живут плохо. Потом объяснить всем, что плохо они живут из-за того, что власть принадлежит белым (красным, зелёным). И если к власти придут желтые или синие, то всем сразу станет хорошо. Неплохое начало.

– У кого конкретно надо всё отобрать? Адреса, имена?

Я бы не сказал, что у местных богатеев всё так роскошно, что есть повод их грабить. Может я чего-то не заметил? Может у Тыгына в подвале сундуки со златом и самоцветными каменьями? Если уж тут кого-то собрались раскулачивать, то такое важное дело я не собирался отдавать в руки дилетантов.

– У всех! У всех все отобрать и поделить поровну.

Что-то это смутно мне напоминает. Кажется, коллективизацию. Хотя они в степи только тем и занимаются – отбирают и делят. Вполне себе здоровое, с точки зрения степняка, занятие. Кто отнимал, тот по-братски[15]15
  Митёк выпивает большую часть портвейна


[Закрыть] и делил. Здесь, похоже, отнимать будут одни, а делить по справедливости[16]16
  Митёк выпивает весь портвейн


[Закрыть] – совсем другие. И вдобавок, списков нет, у кого и что экспроприировать, бардак, короче.

– Кто будет отбирать?

– Сознательная часть освобождённого крестьянства!

– От кого освобожденная?

– От гнета баев и тойонов!

– Кто их освободит?

– Сами! Народ в едином порыве скинет с себя ярмо!

– Когда будет единый порыв?

– Когда приедет большой комиссар и скажет.

– Крестьяне с голыми руками пойдут на нухуров тойона?

– Нет, у них будет…

Тут он замолк. На самом интересном месте, как водится. Я кивнул Ичилу. Взвизгнули блоки и агитатор повис на вывернутых руках.

– Где и у кого хранится оружие?

– Я ничего больше не скажу! – заорал повстанец.

За дело принялся Ичил. Агитатор рассказал всё, что знал, и ещё девять бочек арестантов. Назвал комиссара своего улуса, все аулы, где есть ячейки, явки, имена руководителей ячеек, пароли. Я только успевал записывать. Оружие прятали местные активисты, это надо узнавать на местах. Бэргэн от такой информации подпрыгивал на месте, желая немедленно послать и разгромить. Я его успокоил.

– Спеши не торопясь, Бэргэн. Быстро только кролики размножаются. Мы медленно спустимся с горы и всех поимеем.

– С какой горы? – не понял он.

Я рассказал ему анекдот про молодого бычка и старого быка. Бэргэн посмеялся. Тут же дал команду агитатора и всех, кого ещё не допросили, запереть в камерах.

– Пойдём на свежий воздух, поговорим, подумаем, – сказал я Бэргэну.

На свежем воздухе обнаружилась художественная инсталляция из виселиц, очень мило украсивших центральную площадь города. Практически по Фэн-шуй. Освободили, так сказать, камеры. У всех повешенных на шее, помимо пеньковой веревки, висит желтая тряпка.

Выводы ещё делать рано. Мне бы ещё кого-нибудь допросить, прояснить ситуацию. По словам агитатора получается дикая смесь утопического социализма времен французской революции и анархо-синдикализма самого дремучего свойства. В самом вульгарном и примитивном изложении. Никаких признаков социал-демократов, большевиков, эсеров, меньшевиков и кадетов не просматривается. Это, безусловно, революционеры, и терминология подходящая, но революция с пока непонятными мне целями. Сам Бэргэн вообще не понимает ничего. По его мнению, задержанные несли полную чушь. Х-м, но ведь и в начале прошлого века все в России говорили, что бред статистика Ульянова интересен лишь особо заточенным перцам. И что из этого получилось. А если здесь та же фигня и безумие овладеет степью? Нет, этого никому не надо, поэтому я постараюсь вычленить из показаний хоть какое-то рациональное зерно. Кто хочет. Чего хочет. Какими силами собирается этого добиться. И пока это сброд на силу не тянул. Однозначно маргиналы, с неуемной жаждой мирских благ. Два других вопроса висели в воздухе. Тем не менее, если мы не можем прихватить верхушку заговора, то сможем изрядно пощипать низовое звено. Я тоже за народное счастье, разве что понятия у нас с комиссарами разные. Я, лично, не могу заниматься инвестициями в стране с нестабильной политической системой, и всякие революции мне сейчас ниразу никуда не упали.

– Ты что-нибудь понял из этого? – спросил я Бэргэна.

– Нет, я только понял, что они хотят нарушить Закон Отца-основателя, да пребудет с ним слава. Когда мы поймали нашего агитатора, Арчаха, тот говорил то же самое. Потом Тойон дал ему денег и коня, и он заткнулся. Потом ты с ним поговоришь. А сейчас надо говорить с Улахан Тойоном. Есть у него мысли, что Закон Отца-основателя можно изменить и тогда недовольных станет меньше.

– А что, недовольные всё-таки есть?

– Недовольные есть всегда, – проявил невиданную мудрость вояка, – но есть мастера, которым Закон не разрешает менять место жительства. Они недовольны больше всего. Пошли к Тойону.

Однако мы взяли с собой Ичила и пошли не к Тыгыну, а на виллу оборотня в погонах. Тот как-то сумел ускользнуть от правосудия, засунув голову в петлю. Очень уж своевременно он это сделал. А у нас, к сожалению, на него компромата – только показания одного главаря боевиков. Но если вдруг при обыске найдётся порошочек, который, к слову, тоже могли подкинуть, то можно было бы склеить хоть какие-то выводы. Что-то свидетели мрут, как мухи.

Посещение домов, в которых скорбят по безвременно ушедшему, всегда занятие тягостное. А тут вообще какой-то дурдом. Бабы воют, на кого ты нас покинул и всякое такое. Бэргэну это всё ровным счётом до лампочки. Женщин загнал на свою половину, на остальную публику рыкнул так, что те забились под плинтусы. Боятся, значит уважают. Остался только старший сын, который и провел нас к покойнику. Я внимательно смотрел на лицо и руки парня, стараясь увидеть признаки употребления наркоты. М-дя, я не нарколог Курпатов, с первого взгляда ничего не пойму. Надо сынков на период следствия изолировать от общества, а там всё сразу видно будет.

Покойника уже сняли, он так и лежал в своей комнате, с веревкой на шее. Качественный шелковый шнур, хорошо скользит и мыла не надо. Ичил начал ходить вокруг трупа кругами, как бы принюхиваясь к нему. Бэргэн начал допрос сына. Кто приходил, когда, что приносил и что говорил. Пусто. Никого не было, а папаша ни с того ни с его залез в петлю. Я тоже вставил свои пять копеек:

– Скажи, ты за отцом не замечал последнее время странностей? Вроде резкого изменения настроения, излишней говорливости или наоборот, печали?

– Отец последнее время был нервный, постоянно ругался. А так мы его совсем мало видели, он всегда в городе, со своей стражей.

– Хорошо. Иди, жди.

Ичил дал своё заключение:

– Он золотую пыль не употреблял и веселящей травой не дышал. Повесился сам.

Ну хорошо. Я начал шарить по всем закуткам, с целью найти наркотики. Обшарили всё, что можно, разломали беседку в саду. Нет никто, шайтан её забери. Зато Ичил, монстр сыска, нашел две характерные шкатулки в конюшне, под стропилами. Сыновей преступника забрали в кутузку и поехали в дом, к Тыгыну. Нас водят за нос, вот что я тогда подумал. По дороге объяснил Бэргэну, что такое ломка и почему надо всех чиновников вывезти в хорошо изолированное от внешнего мира место. Через неделю они сами приползут к нему за дозой и все расскажут, как обгоняли и как подрезали.

У Тыгына собралось большое совещание, муннях по-местному. Меня туда вроде не звали, и не надо. Оказалось, что приехали на вздрючку мытари со всех улусов и сейчас Улахан Тойон объясняет им политику партии, а по окончанию официальной части – развешивание напроказивших по деревьям. Тоже дело. Бэргэн мне объяснил, что если в улусе начинаются волнения, то Улахан Тойон в первую очередь рубит голову баю улуса, за то, что допустил такое. Поэтому бунтов уже давным-давно нет, а если есть недовольные, то бай должен немедленно извещать Тойона, чтобы тот или разбирался с причинами или давил повстанцев. Хороший закон, нам бы такой.

Когда мытари разошлись, мы зашли к Тыгыну, доложились по проведенным оперативно-розыскным мероприятиям. Старик лежал на кушетке, и, по-моему, собрался помирать. Что-то он слишком быстро сдал. Не бывает так.

– Ты не обращай внимания, – сказал мне Тыгын, – это я притворяюсь. Может кто и захочет попробовать свалить немощного Улахан Бабай Тойона. Что у вас?

– Кое-что узнали. По аулам есть склады оружия и их надо захватить, вместе с теми, кто их охраняет. Всех чиновников вывезти в лагерь, изолировать от внешнего мира примерно на луну. Я пока продолжу работу с акыном. Будем песни петь.

– Хорошо. Ты, Бэргэн, останешься в городе, будешь сразу и начальником городской стражи. Потом кого-нибудь назначим. Я послезавтра поеду на Урун Хая, и заодно там назначена встреча всех акынов и сказителей. Праздник будет, состязания. И всех с собой, кого надо заберу, – озвучил Тыгын программу на будущее.

– А что, – спросил я, – шаманы у нас в списках подозреваемых не значатся? А то мы всех трясём, а их нет. И ещё. В городе есть канализация. Может там, под землёй еще кто-нибудь скрывается? А кто ей занимается? Чинит, чистит, следит?

Бэргэн поморщился. Я его понимаю, кому охота по сточным канавам ползать. Я тоже не собирался, я все-таки теоретик. А по говну пусть ползают другие. Вырасту, напишу книгу о том, как кровавая гэбня душила ростки демократии в Степи. "Страшная правда о Кривом Бэргэне. Шесть миллионов лично".

– Есть такие люди.

– Ну вот, пройдитесь с ними по городу, пусть вам покажут колодцы, сразу увидите, которым чаще всего пользуются.

Ичил сказал:

– Не надо никуда ходить и не надо лазить. Пошли сейчас десяток людей к стоку из города, туда, где южные сады. А из канализации мы всех сейчас выкурим. Еще не темно, успеем.

– Вот-вот. И возле тех колодцев тоже людей поставить надо. Может они оттуда полезут?

– Хорошо, – согласился Бэргэн.

– Ну всё, идите, – отпустил нас Тыгын, – докладывайте, если что найдёте.

Мы вышли и Бэргэн тут же отправил гонцов за мастерами горводоканала. Ичил начал опять мешать свои травы. Блин, он с собой склад, что ли таскает на все случаи жизни?

Бэргэн ко мне подвёл мужичка и представил:

– Это Арчах. Сегодня привезли из Урун Хая, специально для тебя. Он был у комисааров агитатором. У него талант, но пусть сам тебе расскажет.

Бывают такие рожи, которым сразу хочется дать в пятак. Просто так, врезать ни за что. А если есть за что, так и вовсе убить. Похоже Кривой Бэргэн был того же мнения, но сдерживался. Я посмотрел на кадра повнимательнее. Засаленный халат, безусловно, когда-то был отличным и дорогим. Грязные сапоги. Бегающие поросячьи глазки, слюнявый рот. Тьфу, прости господи.

– Так. Ты, чучело! – начал я воспитательную работу, – иди, помойся и переоденься. Быстро! И потом сюда вернёшься, сегодня много работы.

Арчах поплёлся исполнять поручение, но, кажется, я ему задал непосильную задачу.

– Бэргэн, как с ним обращаться? Я же его прибью скоро, не выдержу.

– Я бы тоже прибил. Но у него талант. Пни пару раз, или плёткой огрей, чтобы быстрее шевелился. Кстати, ты почему без камчи ходишь?

– Да как-то не привык.

– Привыкай. Ты тойон рода, тебе положено с камчой ходить. Тогда все сразу будут видеть, что уважаемый человек идёт. А то ходишь, как босяк.

– Хорошо, я так и сделаю.

Привезли двоих мастеров, они сразу показали нам ближайший люк в канализацию. Открыли его. Я заглянул внутрь, колодец, как колодец. Где-то внизу тихо журчит вода. Ичил разложил рядом с люком клубки какой-то дряни, поджег один и тут же сбил пламя. По земле пополз белый дым. Ну и вонища, меня чуть не вывернуло наизнанку. Шаман пнул этот мячик в колодец и захлопнул крышку. Потом раздал еще пять таких шаров бойцам и велел поджигать и кидать в колодцы в разных концах города. Я-то что здесь стою? Без меня справятся. И пошел заниматься любимым делом, то есть пьянствовать.