Текст книги "Атын (СИ)"
Автор книги: Виктор Дубровский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 40 страниц)
ГЛАВА 17
Чёртичё. Не оазис, а проходной двор. В горячем мареве я вижу на горизонте силуэты. С северо-запада, но далеко, очень далеко. Это может быть, вообще за горизонтом, миражи в пустыне – обычное явление. Силуэты скользили беззвучно, как призраки. Меня передернуло – вспомнился всадник без головы. В этом мире всё не так, странные сны, умирающие от одного слова бандиты. Еще не хватало призраков и моя крыша, величаво махая крыльями, полетит в далёкие дали. Но всадники приближались. И было их тьма тьмущая. Полусотня, не меньше. Не, человек двадцать. Но всё равно, это не мелкая шайка бутлегеров, это, похоже, ко мне едет Абдулла. Я ещё раз пожалел, что не прихватил с собой автоматы.
Я порылся в рюкзаке и достал стеклянные брошки, что покупал для соседки. Абсолютно китчевые вещи, диаметром сантиметров шесть, желтый сплав, облепленный разноцветными стекляшками. Потрясающей попугайской расцветки, аж в глазах рябит. Их достоинство – блеск, размер и дешевизна. Умирать, так, по крайней мере, господином и автократом. Надеваю куртку. Жаль, что я не умею накручивать чалму, а то изобразил бы индийского набоба. Цепляю брошь к куфие на лоб, а вторую – на лацкан. Перепоясываюсь самым богатым из имеющихся поясов, вешаю золотой кинжал справа, а свой нож – слева. Забираюсь на коня. Уже взведённый пистолет прячу за борт куртки. Я готов, я – Зульфакар Восточного Халифа и правая рука Кортеса. Нефритовый жезл Великого Инки и железное яйцо Нергала. Я возвышаюсь над миром, сидя на своем Буцефале.
– Это боотуры Улахан Тойона рода Белого Коня, – заявляет вдруг Сандра.
Я вопросительно вздернул бровь.
– Бунчук, – лаконично пояснила девушка.
Ну, вот и ОМОН прибыл. Дождалися, все глаза проглядели. Может я зря нарядился, как павлин? Может хитрые и жадные спецназовцы скрутят сейчас меня в бараний рог, позарятся на цацки – и в колодец. И свидетелей в живых не оставят. Всадники окружают наш лагерь большим полукругом. Приступом, что ли оазис брать собрались? Уже видно, что это вполне себе регулярные части. У всех единообразная одежда и даже кони в масть. Вижу их начальника. В богатом халате, лисьем малахае, и лошадка покрасивше. А на заднем плане – кого я вижу! – сбежавший главарь шайки контрабандистов. Руки его привязаны к натянутым веревкам, которые держат два всадника, оттого главарь похож на распластавшегося белого орла. Его, видать, так хорошо прокатили брюхом по земле, что он уже не шевелился. Суровые здесь нравы, однако.
Лучники уже наложили стрелы на луки, сабли оголили, и вид совсем серьезный. Ну, ребята, не надо морщить лоб, все равно умнее не станете. Но что-то бойцы мнутся, на приступ не идут. Вот, появились.
Осторожно приближаются, вертя головами. Боятся, что ли чего-то? Мне бы не попасться под горячую руку, а то нынче лекарства дороги. Мыслимо ли, настойка пустырника стала 136 рублей стоить, его что, из Канады завозят? И коньяк недавно подорожал. Я, как до цивилизованных мест доберусь, построю себе самогонный аппарат. Все русские попаданцы первым делом строят баню и мастерят самогонный аппарат. Это у нас менталитет такой, архетип. Имманентно присущая нам программа поведения, несмотря на двести литров водки, что у меня в заначке. Потом, как водится, переспать с принцессой, спасти мир и прочие глупости. И всё по пьянке.
– Хэй, макаки! – я решил обратить на себя внимание, – кого ищем?
Главное, изобразить надменный вид, будто одолжение делаешь, когда разговариваешь с простым сотником. С суконным рылом, да в калашный ряд. Мало ли было таких, что хотели выглядеть лучше, чем есть на самом деле? Вот и я типа такой же. Путешествующий нувориш, разбогатевший на армейских поставках. Это по любому лучше, если они меня опять за абаасы примут и начнут месить, не спросив местной прописки. Если я ошибся, то моя жизнь будет стоить не дороже рваного презерватива. Девочки возятся возле тюков, но я их недооценивал. Каждая подгребла к себе поближе лук и колчан со стрелами.
– О, доблестный боотур! Сойди на землю и выпей со мной водки! Ты меня уважаешь, помесь шакала и овцы? Эй, ты! Иди сюда! Ком цу мир, корявая рожа! – я начал брать инициативу в свои руки. Тронул коня, подъехал ближе к главарю шайки, а руку с пистолетом держу под курткой. Левой рукой махнул ему, и повторил:
– Иди сюда, боотур! – уже на местном языке.
Герой вышел из ступора и подъехал ближе. Узкое, худощавое лицо с невысокими скулами, глаза светло-карие, почти жёлтые, усы свисают, как у настоящего козака. Выбрит. Типаж, сильно отличающийся от круглолицых бойцов. Халат неброского коричневого цвета, но дорогой. Видно вытканных птиц и драконов, по цвету едва отличающихся от основы.
– Меня зовут Магеллан из рода Белого Ворона! – лицо всадника тут же вытянулось от удивления. Я что-то не то сказал? – Носитель Священного хомуса моих предков, да будет к ним милостив Тэнгри! – я вещал с пафосом Левитана, объявляющего о полёте Гагарина в космос, – Милости прошу к нашему шалашу! – и подтвердил слова широким жестом.
Развернулся и поехал к источнику. Вообще-то он должен был первым представляться, запоздало подумал я. Мужик прифигел от такого напора, потом очнулся, и двинулся за мной. Тут ему открылась прелестная картина вселенского побоища. В живописном беспорядке раскинулись трупы, стая обезьян сбилась в кучку вокруг, уже ставшей родной, цепи. Невдалеке маячат любопытствующие мордашки девушек. Нет, драть их надо, непослушных, драть, днём и ночью.
– Меня зовут Талгат, – наконец мужик соизволил придти в себя, – я быр-быр-быр Улахан Тойон Рода Белого Коня. Мы ищем Магеллан и абаасы.
– Я Магеллан, – повторяю для прапорщиков советской армии, – опора Императора и Тень Мордора на земле.
Вопрос про абаасы решил оставить открытым. Батыр повернулся к одному из своих бойцов и быстро и резко что-то приказал. Мы спешились. Я вел себя величаво, как и подобает повелителю мух. Начни я суетиться, как тут же меня раскусят. Талгат свистнул в дудку и напряжение в рядах воинства спало. Бойцы стали подъезжать ближе. Сам Талгат стал обходить убитых мною бандитов, что-то бурча себе под нос. Поковырял ножом оковы на ногах пленных. Удовлетворённо буркнул.
В это время один из пленников заверещал по-дикому, обращаясь к командиру спецназа. Часто мелькали слова абаасы, шайтан, жын, аргыы, майдан, тойон Тыгын. Три раза помянул Тэнгри. Следует понимать его так, что злой шайтан, то есть я, напоил водкой добрых людей и он, честный вор в законе, требует суда у местного олигарха. Меня, как злого духа-абаасы, надо немедленно сжечь. Клянётся Тэнгри.
Я поворачиваюсь к горлопану, ударяю ему тупым концом копья поддых и рычу:
– Цыц, баклан. Тебе слова не давали!
Бандит заткнулся. Я обращаюсь к предводителю команчей и говорю:
– Пошли, морда! Майдан, Тыгын, дружба, жвачка.
Точнее, хотел сказать. Получилось "пофли, мовда, Майдан, Тыгын, двужба, жваська. Но в это время в разговор стремительным домкратом встряла Даяна. С её наездом на кардинала мог сравниться только наезд бульдозера на телеграфный столб. Речь, походу, состояла из одних местных идиоматических выражений. Я постарался ухом выцепить парочку, чтобы запомнить. Что-то там про волочащийся по земле сёк вывалянного в навозе пса, покрытый слоем коросты и гноя. Сёк – это мужская писька, кто не понял. Ну и дальше в таком же духе. Талгат тоже прифигел и такой образной речи и стоял, чуть ли не открывши рот.
– Ша! – я останавливал уже Даяну, – успокойся!
Командир как-то странно на меня посмотрел, потом подошел к женщинам и что-то спросил. Опытный, гад, перекрестные допросы устраивает. Хотя он, в сущности, прав. На вверенном ему участке безобразия нарушают и водку пьянствуют, рабов конвоируют, тут надо строго. Если, конечно же, на этой территории есть хоть какая-то власть с законами. Но, если сразу ногами не забили, то есть. Плохой закон лучше никакого, это аксиома. Женщины загалдели, начали ему отвечать, показывая пальцем на моих пленников, срываясь на крик с явно обвиняющими интонациями. На меня тоже ткнули, но как-то так, без огонька. Однако, судя по всему, обвинений в склонении к сожительству мне не предъявлялось. Размахивая руками, представитель законных вооруженных формирований что-то решал с женщинами. Они отрицательно мотали головой, мужик настаивал, они не соглашались. Мне оставалось только молчать и надувать щёки. Глас народа – глас божий. Талгат еще раз прошелся вдоль пленников. Увидал на шее кардинала бронзовую бляху со звездой. Она привела его в сильнейшее возбуждение. Что-то спросил у кардинала, тот ответил и понурил голову. Надо будет позже узнать у Талгата про местное подполье.
Талгат что-то рыкнул своим, один подбежал и повязал руки моим пленникам. Несмотря на то, что я не хотел демонстрировать местной публике тайны резьбового соединения, пришлось развинтить хомуты. Аккуратно, вместе с цепью и болтами уложил их в рюкзак.
Ну ладно, всё хорошо, а ведь отсюда пора сваливать. Наш источник такую прорву лошадей не напоит, да и травы осталось едва-едва. Пленных усадили на коней. Наши тюки сообща принайтовали к вьючным лошадям. Я проверил подпругу, перекинул поводья через шею коня и взгромоздился в седло. Махнул рукой девочкам. Поехали! Навыки тела меня не покинули. В седле я держался вполне уверенно, мастерство не пропьёшь. Вот только внутренние стороны бедер и задница будут болеть, и тут ничего не поделаешь. Терпеть, гвардия умирает, но не сдаётся.
Я ехал на коняшке, напевая "El Condor Pasa", ровная местность успокаивала, тут нет барханов с обрывистыми склонами. Солнце последний раз мазнуло пурпуром по вершинам далёких гор. Надо бы отдохнуть, пока луна не взойдет.
Остановились, развели костерчик. Я поставил котелок с водой на огонь. Чай не пил, какая сила, чай попил, совсем ослаб. Местные чая, оказывается, не знают. Это меня огорчило. Не знают, потому что его нет в природе, или не знают, потому что не знают? Вот еще загадка. Напоил всех чаем. С сахаром. Проще было просто сахара в рот насыпать. Все, поголовно, страшные сладкоежки, сделали себе сироп. Запомнил. Больше сахар не доставать. Чай тоже – они к кумысу привыкшие. Потом все сказали, что чай вкусный. Детский сад.
Начались цивилизованные места, в смысле природа стала похоже на природу, а не пейзаж после орбитальной бомбардировки. Появились первые жухлые клочки травы, пятна низкорослого плотного кустарника с мелкой, почти незаметной листвой. Вместо иссушающего жара пустыни потянуло чуть более прохладным воздухом. Марсианский ландшафт у меня уже в печёнках. По мере движения по пустыне, я всё больше и больше вспоминал свое босоногое детство, прадедушку и всё, что тогда меня окружало. Какая, оказывается, цепкая, наша детская память! Когда мы достигли места, где росла трава, я вообще чуть не впал сентиментальную слезливость. Горьковатый запах полыни, легкие венчики пыли из-под копыт, яркое солнце. Перестук подков, покачивание в седле, побрякивание каких-то котелков, вызвали столь яркие воспоминания, что я чуть не выпал из действительности.
Я решил поинтересоваться у Талгата, куда мы едем.
– В кочевье. Надо женщин отвезти.
Ну и отлично, сейчас сбагрю девок в стойбище, и пусть между собой разбираются. А сам метнусь в город, куплю жратвы на месяц, найму пару негров и поеду назад, исследовать покинутый город и вагончики. Кони у меня теперь есть, деньги есть, пистолет есть. В общем, можно считать, что я готов к автономным путешествиям. И дорогу знаю. Я уже не тот могучий дистрофик, который выполз из пустыни прямиком в лапы садистам. Регулярное питание и полноценный сон – вот две составляющие здоровья. Копирайт моей второй тёщи. А регулярный секс в это однообразие добавляет волнующую нотку варварского безнаказанного разврата. Я сладострастно посмотрел на Алтаану. Она увидела мой взгляд и зарделась. Такие очаровательные лютики только здесь остались. Надо будет её с собой взять в путешествие.
– Это твои женщины? – вдруг спросил Талгат.
– Мнэ-э-э… – замялся я.
– Ты с ними воду разделил?
– Да.
– А еду с ними разделил?
– Да, разделил.
– А кирим делал?
– Э, ээээ…?
Талгат большим и указательным пальцем левой руки изобразил кольцо, а пальцем правой подвигал внутри кольца. А, это он про секс говорит.
– Делал, ага.
– Значит они – твои женщины.
– Вот как. Ну, значит, мои женщины, – я согласился. Что тут спорить, дело сделано. На чужой роток не накинешь платок. Статус моих подружек меня ничуть не колыхал. Надо будет на досуге ознакомиться с местным гражданским кодексом. На всякий случай. Чтобы невзначай на кол не угодить. Незнание закона не освобождает, сами понимаете. Я все равно ни хрена не догонял. Пока я собирался выяснить, какие обязанности на меня налагает владение женщинами, Талгат объявил:
– Приедем в кочевье, заберешь пленников, кулут будет.
Я вспоминал, что такое кулут. Что-то знакомое, раб что ли. А, вспомнил! Подневольный работник. Типа батрака, отрабатывающего свой долг.
– А…
– А я бы кулут не брал. Поймал – секир башка сделал, – Талгат продолжал свою речь, – кулут – плохой работник.
– А если эти? – я мотнул головой в сторону пленных, – женщин бы забрали?
– Сделают кирим-кирим, а потом всё равно кормить и поить будут. Только плохо.
Я так и не понял, что будут делать плохо. Это что же, если моих женщин – моих, фактически, жён, любой, который их накормит, напоит и трахнет – сразу станет их мужем? Я помотал головой.
– А те мужчины, которые были до меня? Их мужья?
– Пока не придет кто-нибудь, кто скажет, что это его женщина. Можешь отдать по-хорошему, а если не согласен – то надо драться, – Талгат немногословен.
При некотором размышлении я пришел к выводу, что это, в общем-то, гуманно. Баба здесь при мужике должна быть, неважно, при каком. Как повезёт. Но меня несколько напрягало то, что женщина тут чуть ценнее овцы. Хотя я сам иной раз подумывал о том… ну, неважно. Курица, в общем, не птица.
– А зачем меня искал Улахан Тойон? – тут я решил на всякий случай поинтересоваться своей судьбой. Я почему-то твердо был уверен, что рано или поздно меня повезут к местным властям.
– Не знаю. Сказал – найти. Я нашёл, – лаконизм Талгата меня восхищал, – а ты не видел возле Пяти Пальцев абаасы?
Я чуть не рассмеялся. Надо же.
– Я его убил, – отвечаю ему совершенно серьёзно.
– Как убил? – впервые у Талгата прорезались чувства.
– Молча, – надо проконопатить свой имидж, – вот, смотри, я вырвал ему сердце и глаза.
Я вытащил из кармана рубашки уцелевшую линзу от разбитых очков.
– Глаз абаасы. Сейчас на солнце он станет чёрным!
Удивлению степняка не было предела. Линза почернела. Талгат с опаской поцокал языком.
– Ты сильный боотур. Абаасы надо вдесятером убивать. А этот глаз с сильным колдовством. Надо шаманам отдать.
– Можешь отдать Улахан Тойону. Скажешь, что абаасы убили в смертельной схватке. А я вам чуть-чуть помог.
– Так нельзя, – ответил Талгат, – я отдам и скажу, что это ты убил. Чужой подвиг себе брать нельзя. Позор будет на весь род.
Вот как тут с честью. Берегут, видать, смолоду. Так потихоньку мы беседовали, о том, о сём, в меру моего словарного запаса. Беседа подтвердила мои наблюдения о том, что это поразительно нелюбопытный народ.
Ехали не останавливаясь. Это для моей многострадальной задницы было тяжеловато, с непривычки-то. Но я терпел. Девушки себя чувствовали хорошо, а я тут… ыыыыыыыы! Питались на ходу чем-то вроде сырокопченой колбасы, и тут же запивали водой или кумысом. Мне это тоже в лом. Зубов-то почитай и нет. До кочевья ехали таким медленным темпом почти сутки. Страна степей меня не сильно впечатлила. Мелкий кустарник, дюны перемежаются с живыми лужайками. Отроги гор, холмы и ложбины. Перелески. Но вот, доехали.
Какое-то тут нездоровое оживление. Смешались кони, люди. Талгат сходу рванул к какому-то мужику и, похоже, вставляет ему крепкого пистона. Тот что-то оправдывается и, после очередного пинка от командира, орет благим матом. Двенадцать человек прыгают на коней, прихватывают с собой ревкардинала и куда-то сматываются. Я посмотрел им вслед. Руки ему за спину, и с размаху бросили в чёрный воронок. Конец котёнку. Талгат подъехал ко мне и говорит:
– Это десяток Мангута. Я их отправил к Улахан Тойону. Пусть всё расскажет, много новостей. Это они твоих коней от Пяти Пальцев забрали, вместе с угнанными. Теперь все твои лошади на месте.
Я медленно соображаю. Это что ли те, кто убили двоих охранников и угнали коней? Паскудники. Чуть меня не заставили пешком переться. Осматриваю кочевье.
Три юрты, весьма затрапезного вида, четыре осла, лошади, бараны. Из юрты выползает старуха. Нет, не старуха. Когда она вышла на свет, стало видно, что ей лет тридцать пять, не больше. Просто она согбенная то ли от горя, то ли от непосильного труда. Да ещё и на сносях. Одета в заношенный халат, на ногах чувяки. На голове намотан невообразимый платок, закрывающий лицо. Лишь глаза блестят. С ходу начинается наезд на Талгата, какие-то претензии по поводу убитых, что-то про коней. Это походу, порода такая, вечно всем недовольная. Моя первая жена такая же была. У-у-у, ненавижу. Но командира таким не проймешь. Он на неё прикрикнул, и безапелляционно объявил, что сей момент она со своим скарбом присоединяется к роду Белого Ворона. То есть ко мне. Старуха, вместо того, чтобы вякать, притихла, посмотрела на меня, на мой кортеж и промолчала. К ней подбежала Алтаана с криком: "Мама, мама, я вернулась!" Хоть какой-то позитив, семья воссоединилась. Они пошли ворковать, а Талгат пошевелил рукой, и его бойцы начали располагаться.
Я тоже решил поучаствовать в руководстве, цыкнул на своих девок – типа, кому спите? Они уже вовсю приступили к разгрузке лошадей. Я пригорюнился. Нахрен мне сдалось это счастье? И у меня у самого нет ничего, чтобы даже поспать лечь и укрыться. В общем, достойный хозяин этого нищего рода. Появился мальчонка лет семи, зыркнул на меня и исчез. Я пошел допрашивать своих женщин. Оказалось что во время налёта убиты хозяин и два его сына. Малец, Мичил – это брат убитых парней и Алтааны. Киска и Нюрка – жены сыновей. А Сандра – сестра Даяны, но, походу, её братцы приходовали на пару. А может и папик между делом заправлял артёмку в депо. Но никаких признаков разброда и шатания в семье нет, и траурных церемоний тоже не будет. Ну, там, завываний, на кого ты нас покинул, слез и выдирания волос, распластавшись на могилках покойных, и всё такое. Прагматично всё.
Тем временем Талгат раскомандовался. Построил всю новоявленную родню в шеренгу. Меня поставил напротив, рядом с собой, и объявил, что-то, типа, волею Тэнгри и Улахан Тойона Старшего рода Белого Коня, он, Талгат, объявляет, что по Закону отца чьего-то-там, Род Серой Куницы становится Родом Белого Ворона. Малец может восстановить Род Серой Куницы, как только докажет, что сможет его содержать. После этого все подходили ко мне, становились на колено и целовали мой кинжал. Дальше началась экзекуция пленников.
Старушка-мама притащила старьё и ветошь, какие-то штаны и рубахи. Талгат скомандовал и пленникам развязали руки и заставили раздеться догола. Талгат произнес какую-то словесную формулу, сунул мне в руки старые тряпки.
– Отдай им, – и показал на пленных.
Я каждому выдал штаны и рубахи. Они оделись, но вид у них был, будто воздух выпустили. Как будто выдернули стержень. Я не понимал подобного преображения, но Талгат пояснил:
– Ты у них забрал санаа сюрун. Они теперь, как мёртвый, пока ты им не отдашь обратно. Раньше можно было убежать, а теперь нет. Нет санаа сюрун – нет жизни. Будут твой кулут.
– А как вернуть ему этот… санаа?
– Это надо так делать. Берешь в руки его нож и пояс, отдаешь со словами "Я тебе отдаю твой санаа сюрун".
Это мне напомнило китайцев. Тоже народ с придурью. Типа потерял лицо – можно даже не вешаться, ты уже не человек. Причем, это их самоощущение, а не мнение окружающих. Ну что ж, хорошо. Пусть будут смирные на счёт внутренних резервов. Как я понял, рабства, как в моем понимании, у них нет. Вот такие преступники, которых не казнили сразу, рассредоточивались по разным родам. Они жили, ели и пили со всеми вместе, но только были, такие… опущенные что ли. На этом протокольные мероприятия закончились. Так я стал многоженцем, рабовладельцем и кочевником.
Для начала я вселился в хозяйскую юрту и занял самое почётное место в нашем кишлаке. Разложил свой бутор по углам. Прошелся по кочевью, осмотрел основные средства. Возле одной из юрт обнаружил собаку. Совсем плохую, бочина распорота, рана начала загнивать. Лежит пес, помирать собрался. Язык вывалил, тяжело дышит. И никому никакого дела нет! Чуть ли не бегом я помчался к себе, выгреб из рюкзака иголки, спирт, ложки, бинты и стрептоцид. У старухи потребовал нитки, все, какие есть. Выбрал шелковые. Позвал Мичила. Пацан на меня бычится, но пошел. Я рыкнул на него, шевелись, дескать. Сразу я сделал из веревки петлю, накинул псу на морду, Мичилу приказал держать. Я растолок стрептоцид в пластиковых ложках, бинтом постарался очистить рану, насколько смог. Собак дернулся, пытался зарычать, но сил уже не было. Присыпал рану стрептоцидом, нитки смочил в спирте. Начал зашивать, на живую. Псу больно, но он терпит, видимо понимает, что ради его блага стараюсь. Залатал, как смог, снял петлю. Сходил, принес миску с водой, рядом поставил. Ну что за люди, псу воды не подадут. А собака не может даже встать, напиться, настолько ослабла. Я помог ему подняться, пес начал с жадностью лакать воду. Потом опять лег и едва заметно шевельнул хвостом. Я сделал всё, что мог. Мичил с удивлением посмотрел на меня.
– Собаку беречь надо! – сообщаю я ему, – Собака – друг человека! – но, похоже, понимания не встретил.
Наступил антракт, надо подбодрить себя. Пошарил в заначке, достал стаканчик и бутылку с остатками водки. Вышел из юрты, налил себе на пару пальцев, выпил. Захорошело. Талгат о чём-то закончил разговаривать с Мичилом. Он подошел ко мне, пытался что-то сказать, но увидел бутылку и стакан, вылупился на них.
– Что, – говорю, – не желаешь ли причаститься благами цивилизации и акцизного законодательства?
Он помотал головой и отступил от меня на шаг. Только я не понял, что его удивило – стеклянная бутылка, стакан или то, что я пью. Я ему мотнул головой, дескать, отойдем в сторонку. Отошли, присели. Я разбодяжил ему водки до приемлемого уровня, градусов двадцать чтобы было.
– Пей. Это эликсир молодости, – и сам накатил.
Талгат принюхался, но выпил. Показал на бутылку.
– Это откуда? Кто такой мастер делал?
– Не знаю, – я придумывал, что бы такого соврать, – у абаасы отобрал. Скажи, на кой ляд ты мне всё это святое семейство сбагрил?
– Закон, – вождь краснокожих был лаконичен и, на удивление, убедителен, – младшего брата нет, старший жену младшего не берёт. Басматчи убили хозяина. Ты басматчи убил, много в плен взял, коней отобрал. Женщин отобрал. Их род слабый. Мужчины нет. Мальчишка не в счет. Сгинут без мужчины. Завтра увидишь.
Пока мы точили лясы, народ уже разжёг костры, поставил котлы. Шустро так зарезали моего барана. Девки уже гоняют кулутов и в хвост, и в гриву. Ну что, поделом им. Предложение о празднике в честь обретения нового главы рода Талгат пресёк. Сказал, что завтра родня приедет, проститься с покойником. А мне вполголоса добавил:
– Вдову ограбить они едут, – и хитро засмеялся, – завтра и сделаем праздник. Думают, раз хозяина убили, можно все добро забрать, заступиться некому.
Умный, чёрт! Как знал. А может, его опыт сказывается. Сказал, как в воду глядел. Он мне нравился всё больше и больше. Как по степи распространяются слухи, я не понимал, но факт остаётся фактом. И трех суток не прошло со смерти хозяина, как налетело вороньё. Все чин-чинарём, по приличиям. Только глазки зыркают, что где лежит. Жена в трауре, встречает гостей по обычаю. Надо было видеть их вытянутые лица, когда во главе дастархана заметили меня и Талгата, а в округе два десятка мордоворотов, грызущих хрящи. Ну, понятно, выразили соболезнование вдове, с кислыми лицами посидели за дастарханом, но задерживаться не стали. Ну и хорошо. Избави, господи, меня от моих родственников, а от врагов я и сам избавлюсь. Когда гости разъезжались, то я услышал загадочную фразу, типа, сами скоро придут, что-то просить будут.
На следующий день засобирался и Талгат сотоварищи. Я его поблагодарил за помощь и пообещал. Не помню что. Но что-то хорошее и подарил пустую бутылку. Меня не оставляло ощущение, что меня по-крупному нагрели. Где подвох? Конечно же, я забыл спросить у Талгата, когда я смогу послать весь это сброд к чертям и заняться самим собой.
Я прошелся еще раз по своим закромам. После того, как у нас побывали доблестные воины Улахан Тойона и уважаемые гости, у нас осталось пятнадцать баранов. Я чуть не прослезился. Как раз, на тринадцать человек. Мы – нищие. Иначе наше положение назвать было невозможно. Из-за каких-то совершенно ненужных праздников, когда хозяева режут последнего барана, ради того, чтобы пустить соседям пыль в глаза, мы упали в пропасть. В самую глубокую пропасть в мире. Скоро самим в батраки придется идти.
Тут еще и малец объявил, что уходит к дяде. Что-то такое я слышал, что брат жены важнее отца. Но мне он нужен здесь и стопудова не нужен там, поэтому я подключил к воспитательному процессу Алтаану. Что она ему сказала, не знаю, но малец пришел ко мне с вопросом:
– Ты вправду сам убил абаасы и басматчи?
– Вправду. Я могучий воин. И если ты хочешь со мной вместе вступить в схватку с силами зла, то я возьму тебя в своё войско!
– Хочу. А когда мы пойдем на войну?
– Вот сейчас разберёмся с хозяйством и сразу же пойдём, – я осторожно прощупывал почву.
– У-у, опять хозяйство! – малец наслушался героических саг и мысленно сразился со всеми богатырями мира, – опять кизяк собирать и воду носить!
– А вот скажи мне, богатыри идут на войну или биться с другим богатырём, они едят что-нибудь? – начал я готовить малого к пониманию экономической основы войны. Но, походу, в сказаниях ничего не говорилось про регулярное питание боотуров и прочих отморозков.
– Едят. У них пир каждый день!
– У нас вчера был пир, ты поел?
– Да, я хорошо наелся, – он похлопал себя по животу.
– А завтра что будем есть? А послезавтра? А потом что ты будешь есть?
– Мы завоюем! – у парня ориентиры отсутствовали напрочь.
– Голодный много не навоюешь. А скажи мне, зачем воюют?
– Как зачем? Чтобы добыть славу, коней, овец!
– Угу. Славу значит. Ну, хорошо, – издержки степного менталитета наверняка не выбить с первого раза, – а если у тебя тьма овец и три тьмы коней, что ты с ними будешь делать?
– Э… – пацан в ступоре. До такого он еще не додумывался. Но ничего, я разбужу его творческую мысль.
– Вот слушай, – я порылся в рюкзаке и достал оттуда значок "Победитель соцсоревнования", – я тебе дарю сильный амулет.
На нём не было столь непопулярных здесь серпа и молота, зато был профиль Ленина на темно-красном фоне и лавровые листья. Пацану я объяснил, что это могущественный талисман, защищает от всех типов абаасы, дэвов, шайтанов, пэри и прочей нечисти. Добавил к этому ножик из своей коллекции трофейного оружия и мир был восстановлен. Пацан теперь будет ходить, сиять красивой побрякушкой, преисполненный гордости. Жаль, не кому похвастаться, кроме ближних.
– Пока мы не станем сильные, нет смысла идти на войну, правда? – я додавливал Мичила, – а потом пойдём. Обязательно. Ты вырастешь и поднимешь бунчук своего рода!
Я не стал ему объяснять, что мне никакие войны не упали, а вот с поголовьем надо было что-то делать. Это всё из-за того, что я мягкий и добрый. Бабы специально мне подставились, как знали. Вместо того, чтобы быть жестким и беспощадным, я тут жопы дикарям подтираю. Что теперь. Раз подписался, так надо исполнять.
Я начал себя утешать, что я выехал, так сказать, отдохнуть на другую планету, маленькое такое сафари и секси-трэвэл. Дырка на Землю от меня никуда не уйдет, а тут вроде обнаружилась стабильность. Никто в морду кастетом не тычет, руки за спину не заворачивает. Мне теперь можно вообще ничего не делать. Сиди себе, смотри в синее небо, на седые травы и линию горизонта. Думай, "как дальше жить будем". Все люди опытные, сами знают, что надо делать. Иногда можно показать, кто в доме хозяин, но это больше самодурство.
Но весь кайф испортила, как водится, старуха. Притащила какие-то дощечки с рунами, типа тут написано, куда и когда надо перемещаться. Ничего в этом не понимаю. Малой выручил, говорит, пора сниматься и переезжать. Отец его, оказывается, готовил к жизни, всё рассказывал. Старшие-то братья уже знали всё, покойный старик, в принципе, делами не занимался. Настоящий степняк.
Ни дня мне покоя! Надо идти к какой-то Ыныыр Хая, Горе-седло. Даю команду, кочуем! Мои работнички зашевелились. Разбирают юрты, скатывают кошму, укладывают решетки. Женщины пакуют скарб. Часть вещей складывают в повозки, часть увязывают в седельные сумки. За день уложились и спали уже под открытым небом. С утра тронулись. Малой достал бунчук, надо, говорит, вывешивать, чтобы издалека было видно, что это не войско в набег идет, а мирный скотовод кочует. На бунчук надо тряпки своего цвета. Ещё проблема, атрибутика своего клана. Тоже ведь важная вещь. Достал свои потрёпанные семейники, такого жизнерадостного оранжевого цвета с зелёными цветуёчками. Вот и бунчук. Поехали. Ослы орут, овцы блеют, пыль столбом. Романтика. Мама, я – кочевник. С ума сойти. Мой прадедушка радовался бы несказанно. Собаку я положил в тележку, на кошму. Выздоравливает пёсик. "Ты потерпи", – я ему сказал, – "за одного битого двух небитых дают". Собака согласно вильнула хвостом.
Где-то за горизонтом, левее нас виднеется столб то ли дыма, то ли пыли. Мичил говорит:
– Будай ботор кочует.
– Ты видишь бунчук?
– Нет, они там, – машет рукой, – стояли, а теперь пора кочевать. Потом рядом с нами встанут, на север от Ыныыр Хая.
Я начинаю верить, что земля плоская и лежит на спине черепахи, которая, в свою очередь, стоит на трех слонах. Бурые пейзажи с пятнами неяркой зелени внезапно сменяются натюрмортами с сочной травой и кустарником в неглубоких лощинах. Овцы сразу кидаются её объедать, да и лошади тянутся к свежатинке. Мы их не торопим. Вообще, торопиться – не в привычке кочевника. На мою душу опускается спокойствие, я понимаю, что уже не надо выживать, а можно спокойно смотреть в синее бескрайнее небо над нами, слушать щебет птиц и скрип повозок. Напеваю что-то из репертуара Окна Цахан Зама. Занудные такие монголо-калмыцкие мотивы.
Мои красавицы едут рядом со мной, в полном вооружении, при луках и колчанах, периодически вместе с Мичилом отъезжая в сторону, пострелять байбаков. Это детская забава, животные любопытны и подпускают охотников близко. К вечеру у нас всегда свежатинка на ужин. Вопрос "как жить дальше" отодвинулся на некоторое время, но его надо решать радикально. Кулуты понурые и невеселые. Не знаю, что они думают. Старуха в возочке сидит. Надулась, как мышь на крупу, хотя я её ни разу не ударил. Известная порода.
