Текст книги "Рассказы"

Автор книги: Виктор Колупаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 30 страниц)

Жемчужина

– Теперь открой глаза, – тихо сказал Он Ей на ухо.

Она послушалась Его, широко открыла и без того огромные черные глаза и сразу же задохнулась от радостного удивления, охватившего все ее существо.

Прямо над ее головой сияла спиральная галактика с десятком изящно изогнутых рукавов. Она перевернулась через голову на сто восемьдесят градусов, и спираль оказалась под ногами. Но зато теперь перед глазами мириадами звезд искрились два шаровых скопления. Она повернулась еще чуть-чуть, и перед Ней возник сплюснутый диск четвертой галактики. Еще правее. Вот оно что! Они находились на окраине пятой галактики. Огромный, вполнеба, Млечный Путь!

Затаив дыхание, зачарованно смотрела Она на этот блистающий, искрящийся, живущий какой-то своей, странной жизнью мир. И Он иногда бросал по сторонам любопытный взгляд, но все его внимание было поглощено ее лицом в черной волне волос, в котором без труда угадывалось ощущение красоты происходящего и грустная мысль, что все это скоро кончится. Ее глаза в траве ресниц старались сразу охватить и запечатлеть навечно _все_.

А потом пришло что-то вроде легкого опьянения. Они подняли руки над головой, и мир подчинился их желанию. Они играли галактиками, закручивая в пространстве замысловатые кривые. Они могли менять их местами, заставлять кружиться в стремительном хороводе. Они зажигали сверхновые, сталкивали друг с другом целые миры, высекая из них фонтаны негаснущих искр, и даже одним махом стирали всю картину мироздания, закрывая на секунду глаза.

Так прошел час. Он тронул ее за плечо и сказал:

– Мы еще не выбрали. Летим?

– Летим, – ответила Она, и они понеслись в гущу звезд, которые осторожно расступались при их приближении.

Она была слабее Его и отстала. Он почти тотчас же почувствовал ее отсутствие, остановился и окликнул, но не получил ответа. Она слышала Его. Ей просто пришло в голову, что Она одна в космическом пространстве и (а это так и было) не знает дороги к Солнцу и Земле. Сладкий ужас приключения сжал ее сердце, но его голос был уже настолько тревожен, что она не смогла продолжать игры и, внезапно появившись из черной пустоты, обвила его грудь маленькими крепкими руками. Он нахмурил брови и сказал что-то серьезное и нравоучительное. Она рассмеялась. Тогда Он сжал ее руку в своей и уже больше не выпускал.

– А как мы возьмем ее с собой? – спросила она.

– О! – загадочно ответил Он. – Как тебе нравится вот эта?

Пролетая мимо звезды Бетельгейзе, они немного задержались.

– Нет, – сказала Она. – Издали она хороша, а вблизи какая-то уж очень рыхлая. Да и очень большая. Разве такую втиснешь в нашу комнату?

– Пожалуй, – согласился Он, и они понеслись дальше.

Алголь отпугнул Ее своим красноватым цветом. Денеб Она просто пожалела. Жаль было брать глаз прекрасной птицы. Мицар нужно было брать только вместе с Алькором, а зачем им две? Им нужно только одну звезду. Сириус остался на своем месте, потому что в южных широтах стояла ясная погода и отсутствие самой яркой звезды земного неба было бы тотчас же обнаружено. Зачем тревожить людей? Завороженная красотой, Она остановилась возле Веги и уже хотела сказать: «Вот эту!», – но Он потянул Ее за руку, проговорив:

– Я знаю, что тебе нужно. Летим!

И они снова понеслись прочь от Солнца, рассекая своими упругими телами холод пустоты, пронизанной мириадами светящихся лучиков.

– Хочешь Жемчужину из Короны? – спросил Он.

– Правда? – обрадовалась Она. – Хочу!

Они остановились в одном парсеке от звезды, излучавшей приятное тепло, и Он заметил на лице своей подруги всплеск восторга и отчаянного удивления. Это были отблески несущейся им навстречу звезды.

– Это действительно Жемчужина, – тихо сказала Она. – Я поняла. Это Гемма.

– Да, Гемма, – просто ответил Он.

– Возьмем ее с собой!

Они были совсем рядом с Жемчужиной Северной Короны. Ее глаза расширились от страха при виде такой массы раскаленной материи. А Он подлетел вплотную, и теперь казалось, что Он держит звезду на вытянутых руках.

– Обожжешься! – крикнула Она. – Надо было взять хотя бы перчатки!

– Вот ерунда, – смеясь сказал Он и сдвинул Гемму с ее вечной орбиты.

– Но она все равно очень большая для нашей комнаты!

– В нашей комнате поместится вся галактика, – пошутил Он и стал слегка сдавливать звезду с боков до тех пор, пока она не превратилась в небольшой шар.

– Без нее здесь плохо, – сказала Она с грустью.

– Мы вернем ее завтра утром. Ведь это только на одну ночь.

– Да, только на одну ночь, – печально согласилась Она.

На левой вытянутой руке Он держал пылающую жемчужину, а правой крепко сжимал ее руку.

Обратный путь до Земли они проделали за пятнадцать минут. Над Сибирью стояли трескучие сорокаградусные морозы, и туман покрывал тысячи километров пространства.

Они вынырнули сверху из тумана прямо перед своим подъездом и, не успев затормозить, сбили с ног человека в унтах, полушубке и пыжиковой шапке. Человек упал, и бутылки «Столичной» и шампанского, подозрительно позванивая, покатились по утоптанному снегу.

– Новый год еще не начался, а они уже пьяные разгуливают, – проворчал человек в полушубке и бросился собирать бутылки. К счастью, ни одна не разбилась. Он так и не взглянул на пламенеющую жемчужину, хотя машинально отметил в уме, что перед подъездом небывало светло.

Они взбежали на свой этаж – лифт не работал по случаю праздника – и открыли ключом дверь квартиры. Он осторожно положил звезду на стиральную машину, стоявшую в коридоре, и начал оттирать побелевшие от мороза щеки своей жены. Она замотала головой, засмеялась и убежала в ванную принимать душ, пока не пришли гости.

Потом они долго выбирали, на какую ветку положить Жемчужину, и расположили ее почти на самом верху, но так, чтобы ее можно было достать рукой. В их малогабаритной квартирке можно было достать рукой и до потолка. Во всяком случае ему.

Она быстро накрыла на стол, а без пятнадцати двенадцать пришли гости: молодой, подающий надежды астроном с пухлой, как поролон, женой; сосед-пенсионер, бывший пожарный, и физик-теоретик с женой – тоже физиком-теоретиком. Минут десять все топтались в коридорчике, помогая друг другу раздеваться, доставая подарки и поздравительные открытки, целуясь и обнимаясь. Потом пожарный сказал:

– А ведь пять минуток осталось... – и крякнул.

Все всполошились, женщины забеспокоились за свои не приведенные в порядок прически, но времени было в обрез, и все поторопились занять свои места за столом.

Он притащил из холодильника пару заиндевевших бутылок шампанского, а молодой астроном проделал с ними все необходимые манипуляции, да так ловко, что, когда по радио раздался голос диктора, извещавшего о наступлении Нового года и раздался бой курантов, бокалы у всех были уже полны и совершали движение в центр стола, где и встретились с протяжным певучим звоном.

А через час, выпив и за старый и за Новый год, за успехи, за ответственного квартиросъемщика и его жену, все захотели танцевать. Она пила мало и все время поглядывала на медленно вращающуюся светящуюся Жемчужину, а Он тихо улыбался при этом.

– Хочу вальс гаснущих свечей, – баритоном сказала жена астронома. – Люблю танцевать в темноте. – Но она на самом деле не любила танцевать в темноте, она вообще не любила темноту, предполагая, что в темноте обязательно должны быть крысы.

– Даешь вальс в темноте! – закричали остальные.

Старичок сосед, зная наверняка, что ему не придется участвовать в танцах, тем более в вальсе, тем более в темноте, налил себе полстопочки водки, выпил и, воспользовавшись шумом, положил себе кусочек фаршированных артишоков. Все хвалят, все едят. Любопытно попробовать. Он попробовал, покачал головой, как бы говоря: «Эх, молодежь...», – и с хрустом раскусил соленый огурчик.

Вальса свечей в фонотеке физика-теоретика, принесшего с собой магнитофон «Астра», не оказалось. И вообще у него вальсов не было. Бывший пожарный покряхтел немного, сходил к себе в квартиру и принес старую-престарую пластинку с названием «Амурские волны». Включили радиолу и выключили свет.

– Люблю танцевать в темноте, – повторила жена астронома, но не сделала даже попытки подняться.

«Господи, – подумал в страхе бывший пожарный. – На ипподром бы тебе. Ведь поломают все тут с пьяных глаз».

А в комнате по-прежнему было светло.

– Выключите елочные гирлянды! – догадался кто-то.

Выключили и гирлянды. В квартире все равно так же светло.

– Люминесцентная игрушка, – констатировал факт освещенности физик-теоретик. – Интенсивность поразительная. Где купили?

– Это Жемчужина из Северной Короны, – сказала Она.

– Да, – подтвердил Он. – Это Гемма.

– Люди все достают, – недовольно сказала женщина-физик своему мужу-физику. – А ты не мог купить приличных игрушек. Когда купили? – Это уже относилось к ним.

– Это мы взяли на одну ночь, – сказала Она. – Такое чудо разве можно купить...

– Да, – согласился физик. – Сейчас приличную вещь разве купишь...

– Да нет же, – сказал Он, как-то странно сгорбившись, как будто его ударили палкой. – Это не вещь. Это звезда. Звезда под названием Гемма из Северной Короны. Это созвездие еще иногда называют Северный Венец.

– Что касается параметров Геммы... – начал молодой астроном, но его перебили.

– Невозможная вещь, – отрезал физик-теоретик. – Звезд на Земле не может быть.

– Ого! Да эта игрушка горячая! – воскликнул астроном, дотронувшись до звезды и дуя себе на палец.

– Одиннадцать тысяч градусов на поверхности, – сказал Он.

«А где же ящик с песком?» – лихорадочно подумал бывший пожарный и налил себе еще полстопочки, но не выпил.

– Да тут не одиннадцать, а все пятьдесят градусов будет.

– Одиннадцать тысяч градусов, а не одиннадцать, – поправил Он.

– Разыгрываешь, – обиделся астроном.

– Не верите? – спросил Он и взял чью-то вилку. – Смотрите. – Он дотронулся вилкой до сияющего шара, и вилка начала исчезать. Глаза удивленных зрителей полезли из орбит. – Все. Она при такой температуре просто испарилась.

Физик-теоретик отошел от елки, взял со стола салфетку и начал что-то писать, хмурясь и дергая шеей.

Сосед, бывший пожарный, встал со своего места, уперся руками в стол и угрожающе произнес:

– Может возгореться!

– Да нет же, что вы! – возразила Она. – От нее ничего не может загореться здесь.

Сосед крякнул, выпил полстопки, недовольно покачал головой и вышел в коридор.

– Вот вам! – вставая из-за стола, сказал физик-теоретик. – Вот формула, вот результат. При исчезновения вилки, при ее практически мгновенном испарении должен был произойти взрыв. Где он? Я очень хочу слышать, где взрыв?

– Ну что значит вилка по отношению к звезде, – сказал Он. – Ты ошибся в массе звезды на двадцать один порядок. Посчитай.

– Я взял массу этого шарика, – защищался физик-теоретик. – Ну сколько там? Пусть килограмм.

– Почему килограмм? Ведь это же масса звезды!

– Бросьте, бросьте, – не поверил физик и хотел поднять Гемму. Это ему не удалось. Астроном взялся помогать ему, но у них и у двоих ничего не вышло. – Да, тяжеловатая штучка. Килограммов сто пятьдесят будет.

– А почему в таком случае елка выдерживает этот груз? – неожиданно спросила женщина-физик.

– Действительно, почему? – удивленно посмотрели друг на друга физик и астроном.

– Разве мы за этим принесли ее в нашу комнату? – спросила Она у Него. – Ведь мы хотели, чтобы было красиво, чудесно, необычно, странно. А тут такие разговоры... Они еще попытаются вскрыть ее.

– Фокус какой-то, и все, – сказал астроном.

– А я думала, вы ее купили, – с облегчением улыбнулась женщина-физик.

– Давайте танцевать! – предложил Он. – Ведь никто в мире еще не танцевал в комнате при свете звезды.

– А я хочу в темноте, – заупрямилась жена астронома.

В это время в комнату вошел сосед с ведром воды, сделал всем успокоительный жест и поставил ведро возле елки, сказав назидательно:

– Предупредить пожар всегда легче, чем потушить. Прошу учесть.

Все начали садиться за стол. Жена физика, потому что это была не вещь, а какая-то звезда, что ли. Астроном, потому что не верил в чудеса. Физик, потому что решил, что он пьян, а раз уж пьян, то почему не выпить еще. Бывший пожарный, потому что он сделал все, чтобы предотвратить пожар. А жена астронома и не вставала из-за стола.

И через пять минут про Гемму забыли. Все, кроме Нее и Его. Она все Так же украдкой поворачивалась чтобы краем глаза взглянуть на звезду. Бывший пожарный налил полстопочки и поставил перед ней.

– Что вы? Я не пью, – сказала она.

– И не пей, – наставительно ответил сосед. – Не обязательно ее пить. Ты садись на мое место, а я на твое; А то шею скрутишь. Красивая штука! Аж за сердце схватывает.

Они выпили за счастье, за исполнение желаний, танцевали. И жена астронома танцевала. И даже бывший пожарный с удивлением обнаружил, что может отплясывать твист не хуже молодых. Поставили и вальс «Амурские волны». По очереди кто-нибудь из гостей трезвел или пьянел, так что шумная компания не распадалась. Было весело и легко. Никто не вспоминал о злополучной Гемме, которая чуть было не расстроила весь праздничный вечер.

Расходились часов в шесть утра. Он пошел провожать гостей, а Она с ногами устроилась в мягком кресле и смотрела на медленно вращающийся шар. Тени странных мыслей и улыбок проносились по ее лицу, придавая ему загадочное выражение счастья и мечты. Она встала и без всякого усилия положила Гемму себе на ладонь и не обожглась. Иногда с поверхности звезды срывались гигантские, в сотню миллионов километров, протуберанцы и слегка касались ее лица, отражаясь в зрачках белыми молниями. Поток всепроникающих нейтрино вырвался из недр звезды и покорно угас, коснувшись ее грустной и одновременно радостной улыбки.

Когда пришел Он, Она прижала к груди Жемчужину и спросила:

– Уже все?

– Да, – ответил Он. – Пора. Тебе она понравилась?

– Понравилась. Я хочу еще раз с тобой.

– Полетели.

– Я понесу ее сама.

– Хорошо.

Они вышли на улицу и рванулись в быстро редеющий туман.

Физик-теоретик по приходе домой сразу же уснул, крепко обняв свою жену, тоже физика-теоретика. А проснувшись подумал: «Что не привидится с пьяных глаз!»

Астроном на следующий день проверил снимки звездного неба, сделанные с искусственного спутника Земли. Геммы в созвездии Северной Короны в эту ночь не было. Астроном радостно хихикнул и решил писать диссертацию об однократных изменениях яркости некоторых звезд. Материал для диссертации уже был. Его жена сказала, что закуска у этих чудаков была какая-то не очень сытная.

Они неслись среди звезд и наконец отыскали место, с которого взяли Гемму. Она выпустила из рук звезду, и та, стремительно расширяясь, вновь приобрела свой первоначальный вид. Он прикинул в уме скорость Геммы и, приподняв, передвинул ее на шесть миллиардов километров. Теперь все было в порядке.

Не успели они лечь спать, как в квартиру постучал бывший пожарный:

– Вы эту штуковину уже на место определили? – спросил он. – Внучке хотел показать. Шуточное ли дело – звезда! Не каждому дано видеть ее ровно как на ладони. – И он растопырил свою узловатую пятерню.

– Определили, дедушка, – сказал Он. – Звезды должны видеть все.

– Ну, стало быть, ладно. При случае, если что... вы уж... внучке показать...

– Непременно покажем, – пообещал Он, и сосед поверил.

Наступил поздний зимний день.

– Жаль, – сказала Она.

– Чего? – спросил Он.

– Чудесно было. Плакать хочется, а от чего?

– Поплачь, я подставлю тебе свое плечо.

Но Она не стала плакать.

– Завтра придумаем что-нибудь еще, – пообещал Он.

– Так это завтра, – грустно сказала Она.

– Так ведь завтра уже наступило! – закричал Он, и они оба весело рассмеялись.

По профессии Он был простым физиком-теоретиком, даже не кандидатом наук, а по призванию – чудаком. Она тоже была чудачка и преподавала в школе историю древнейшего мира.

Они оба были чудаками и умели делать чудеса. Только им редко верили.

А они просто так их делали, не для того, чтобы им верили!..

Весна света

За толстыми керамитовыми стенами базы расстилались огромные пустыни снега, делавшие поверхность безжизненной планеты одинаковой во всех ее точках, однообразной, унылой и холодной. Планета словно не могла пробудиться от бесконечного сна.

Они сидели возле электрического камина. Он и Она.

Она родилась в космическом корабле. Все ее детство прошло среди предметов, сделанных руками человека. Землю Ей заменял пластик пола, вентиляция заменяла ветер, свет неярких светильников – солнце, вода журчала для Нее только из крана, магнитофонные записи заменяли пение птиц и шелест травы. И лишь цветы, невзрачные, тусклые, но живые и от этого теплые и приятные на ощупь, Она видела наяву. Цветы росли в главной оранжерее корабля. Их было около двух десятков. За цветами тщательно ухаживали, любовались ими, любили их, но они все равно гибли. Их становилось все меньше и меньше. Последний увял, когда Ей было одиннадцать лет и корабль подошел к искусственном планете диаметром в двадцать семь километров.

Здесь было миллионное население, четыре университета, театры, школы, искусственные катки и даже рощи лиственных деревьев. Искусственная планета, казалось, затерялась среди звезд, так далеко они от нее были. Но планета была очень нужна людям. За ней начинался еще неисследованный космос. Здесь строили новые корабли, отсюда экипажи уходили в дальний поиск.

Она училась в школе, затем в университете. И у нее было много друзей и подруг. А потом Она встретила Его. Он только что прилетел с Земли и не был похож на всех тех, кого Она знала раньше. Он был более замкнут, хотя ему полагалось быть более общительным. Он был более грустным, хотя о чем ему было грустить? Он видел все, он видел Землю. Он даже родился на ней. И улетел с нее впервые в учебный полет, когда ему исполнилось уже двадцать лет.

Он очень хорошо знал, что такое мягкая черная земля, знал, какое счастье валяться на траве и смотреть в раскаленное небо, ощущая обжигающие лучи солнца. Он жил в Сибири, видел сохраненные навечно глухие уголки тайги, переходил вброд холодные таежные речки и рвал цветы огромными охапками, а потом дарил их девушкам и уходил, потому что ни одна не тронула его сердце.

Когда Он встретил Ее, то удивился ее жизнерадостности, счастливому выражению ее лица, потому что в его воображении человек, который ни разу не видел Землю, не мог быть счастливым.

Они полюбили друг друга. Он – сын Земли. Она – дочь Неба. А потом огромный корабль ушел в дальний поиск открывать новые звезды и планеты, и они отправились с экспедицией. На каждой новой планете оставалось два или три человека, которые должны были все узнать о ней.

На одной из планет остались Он и Она.

Экипаж корабля соорудил им керамитовый домик, в котором был маленький зал для танцев и аппаратная с тысячей очень сложных приборов, столовая и кабинет для работы, кухня и ванная, прихожая и специальное помещение, в котором жил старый-престарый робот, знавший Ее еще с пеленок.

Им было хорошо друг с другом. Одиночество не тяготило их. С утра они запускали маленькие ракетки, которые после обеда возвращались, доставляя им кинофильмы о различных областях планеты и данные о температуре, давлении, силе притяжения – словом обо всем, что можно было узнать о планете. Они обрабатывали материалы, танцевали, рассказывали друг другу всякие истории. И старый робот осторожно останавливался где-нибудь в углу и молча слушал их. Он вообще был неразговорчив.

Через день они садились в винтолет и летели по заранее намеченному маршруту, удаляясь от базы иногда на несколько тысяч километров. И тогда старый робот поддерживал с ними связь и пытался самостоятельно обрабатывать материалы исследований.

В этот день они сидели возле электрического камина.

Он молчал, словно не замечал Ее. И лента магнитофона крутилась зря, потому что Он не слышал музыки, и Она зря тормошила Его за плечо, предлагая потанцевать.

Она заметила, что с Ним что-то делается. Уже несколько дней Он был таким – неразговорчивым, ушедшим во что-то свое, чужим, непонятным. И Ей было от этого не по себе.

– Хочешь остаться один? – спросила Она.

Он очнулся и отрицательно покачал головой. Она запела что-то, а Он вдруг спросил:

– Почему эта планета мертвая?

Странный был вопрос. Почему эта планета мертвая? Так ведь почти все планеты мертвы. Жизнь даже в самой примитивной форме встречается очень редко. Она так ему и ответила:

– Потому что это обычное явление в космосе.

– Ну нет, – возразил Он.

– Сколько мы с тобой знаем планет? Разве хоть на одной из них была жизнь?

– Была, – утвердительно ответил Он.

– Нет, – и Она отрицательно покачала головой.

– Ветер, снежные ураганы, песчаные вихри, землетрясения, вулканы. Нам везде приходилось бороться. А здесь все мертво. Нет ни гор, ни ущелий, ни ветра, ни смены температур, ни дня, ни ночи. Здесь все застыло, как при абсолютном нуле.

– Ну и что же в этом плохого? Разные бывают планеты. Попалась вот и такая. Зато какие здесь звезды! Отчетливые. И видны даже самые маленькие. А Солнце отсюда можно увидеть?

– Нет, нельзя.

– Вот видишь, как далеко мы забрались с тобой. А мне нравится эта тишина. Словно все замерло в ожидании чего-то нового. Хочет и боится. Ждет и не верит. Так и я. Мне тоже кажется, что я чего-то жду. И я, наверное, такая же мертвая.

– Нет, ты живая, ты теплая, ты разная, ты можешь и смеяться, и плакать, и грустить, и радоваться... Я хотел бы показать тебе Землю.

– Ты знаешь, мне совсем не хочется туда. Наверное, потому, что я не могу себе представить ее. Сколько бы я ни смотрела фильмов, ни слушала рассказов, я не понимаю ее, не чувствую. Мне хорошо и здесь. Лишь бы горели звезды.

– Здесь даже звезды не такие, как на Земле. Одинаковые. А там они разные. То большие, это перед дождем, и мигающие. То блестящие, сухие и маленькие, это в морозные ночи.

– Скоро придет корабль. Ты можешь возвратиться на Землю. Даже видя ее, ты, наверное, будешь тосковать по ней.

Она села на спинку кресла и обняла Его, спрятав свое лицо с его волосах. Он не пошевелился. От электрокамина исходило приятное тепло, но это было совсем не то тепло, которое исходит от костра. Тепло огня живое.

Она чувствовала, что Он снова забыл о Ней, в который уже раз. И Ей сделалось грустно и досадно, и неприязнь возникла в Ней к Земле. И, может быть, впервые Она захотела увидеть ее. Узнать, что же в ней такого, что Он не может жить без нее.

Он только сказал:

– На Земле март.

Это Ей ничего не говорило.

А Его непреодолимо тянуло на Землю. Именно сейчас, когда там начинается весна, когда солнце поднимается все выше и выше, когда снега только чуть-чуть подтаивают и их ослепительное сияние вызывает чувство неудержимой радости и легкости. Когда в лесу уже твердый наст, сбитый ветрами и утоптанный солнечными лучами. И по лесу уже можно ходить без лыж, и маленькие ручейки пробиваются в оврагах и логах, а бугры кое-где почернели.

В такие дни Он уходил в лес и бродил, не разбирая дороги, до вечера. Возвращался мокрый и счастливый. И особенно хорошо Ему было, когда удавалось найти первый подснежник, маленький, хрупкий, кажется, такой неприспособленный к жизни, а все же выбивающийся первым из земли.

Он сидел в неприступных стенах надежного убежища. Тепло согревало Ему ноги, а волосы гладила, конечно же, самая красивая женщина на свете. И все равно ему не хотелось сидеть здесь. Его уже давно тянуло прочь от этих стен, в мороз, в снег, в гнетущую однообразность. Разбросать, разбудить все, чтобы была весна света, чтобы Она увидела эту весну света... Нетерпение в груди накапливалось. И только одно сейчас удерживало его – поймет ли Она его поступок, не разрушит ли Он непонятным для Нее желанием любовь. Ее любовь.

– На Земле март, – тихо повторил Он.

– Ну и что, – даже не удивилась Она.

Тогда Он сбросил ее руки со своих плеч и встал. Она испугалась, но лишь на мгновение, потом успокоилась и сказала:

– Что такого, что на Земле март... Был февраль, стал март...

Он молча вышел в прихожую и надел меховой комбинезон, затем унты, рукавицы, теплый шлем, спускающийся прозрачным забралом на лицо. Она смотрела на Него немного отчужденно, но с усмешкой. Еще мать рассказывала ей, что мужчин иногда что-то уводит с прямого, понятного и всеми одобренного и проверенного пути. Но чаще всего они все равно возвращаются. Возвратится и Он. Здесь некуда уйти.

Он открыл дверь. Клубы пара ворвались в переднюю и медленно исчезли, когда он захлопнул за собой дверь. Старый робот вопросительно повернулся к Ней.

– Иди, – приказала Она. – Только чтобы Он тебя не видел.

Все-таки Она немного боялась, что Он не вернется.

А Он вышел из сверхнадежной керамитовой базы и остановился. Темнота кругом, но не полная, не страшная, а какая-то безразличная, пустая. Он крикнул что-то в эту пустоту, но не получил ответа. Здесь даже эха не было. Тогда он пошел вперед, по своим же следам, и добрался до того места, где остановился вчера. Он постоял немного в раздумье. Нет, Ему не хотелось возвращаться. Вперед, вперед. Оставить хотя бы цепочки следов на этой ничего не желающей планете. Хоть этим сделать ее не такой однообразной.

Он шел все быстрее. Стало жарко. И Он сбросил теплый шлем, потом рукавицы, расстегнул комбинезон. Старый робот шел в километре за ним, чуть в стороне. Но, увидев, что человек сбрасывает одежду, изменил направление и подобрал ее. Он знал, что было холодно, но не решался напомнить об этом человеку. Ведь Она сказала, чтобы он только издали охранял Его, не попадаясь на глаза.

А человек шел все вперед. Он уже ничего не замечал вокруг. Да и что тут было замечать? Это белое однообразие? Он снова был на Земле, среди полыхающего бликами моря света. Сощурив глаза, Он смотрел на Солнце. Нагнул ветку тальника в небольшом овражке возле замерзшего, ручья и с давно забытым чувством, заставившим учащенно забиться его сердце, ощутил ее запах.

Затем Он очутился в березовой роще и медленно кружил вокруг стволов, прижимаясь к ним разгоряченным лицом и гладя их гладкую кожу с коричневыми зигзагами разрывов коры. Он прислушался. Он услышал, как переговариваются деревья. Как красные и желтые птицы то и дело вмешиваются в их неторопливую беседу. Как дятел, постукивая клювом по стволу одинокой сосны, создает неповторимый ритм, как пролетела где-то сова, иногда задевая ветви, как прямо перед ним выскочил белый зверек, перевернулся в воздухе и бросился в обратную сторону.

Весна света! Половодье света! Солнце куда ни глянь! Солнце в небе, солнце на снегу, разбросанное мириадами блесток, солнце в воздухе, в деревьях, в настроении, в душе.

Он опустился в небольшую ложбинку, запнулся за что-то и упал в снег. Поднялся... и понял, что Он не на Земле. Он был на этой тоскливой планете. Тогда Он ничком бросился в снег. Снег, прилипший к лицу, немного привел Его в себя. Он повернулся на спину и посмотрел в небо. Звезды чуть заметно проглядывали сквозь темно-серую дымку. Снег попал ему за воротник и растаял там. Он сел, ощущая, как холодная струйка воды проскользнула между лопатками.

Что-то заставило Его оглянуться. Что-то было не так, как прежде. Он не сразу сообразил. Потом понял, что Он не видит горизонта. Он встал во, весь рост, но все равно не увидел горизонта. Он находился в небольшой ложбинке. Это Его удивило... Еще ни разу на этой планете Он не встречал никаких отклонений от поверхности идеального шара.

Он попытался подняться наверх. Это Ему удалось, но с трудом, потому что склоны были довольно круты. Он медленно повернулся на месте. Горизонт был отчетливо виден. Так отчетливо, как никогда раньше. Он попытался сообразить, почему это. Потом понял. Стало светлее. И темное пятно солнца стало почему-то багровым.

И тут Он услышал какой-то звук...

Звук был очень знакомый, но необычный... здесь.

Он прислушался. Звук доносился из ложбинки. Тогда Он снова спустился вниз, растерянно глядя по сторонам. Ноги его чуть не по колено провалились в снег, Он попытался выбраться, но провалился еще глубже. Он начал разгребать снег руками и обнаружил, что снег мокрый! И это при семидесятиградусном морозе!

Он сообразил, что напоминал этот необычный звук. Так журчит первый лесной ручеек. Самый первый, когда еще голоса многих не сливаются в общую удивительную симфонию-фантазию. Что-то мягко било Его по ногам, возле самых подошв. Это и был ручей. Самый настоящий ручей. Он не поверил и зачерпнул воду рукой. Ручей был холодный, прозрачный, свежий. Глаз нельзя было оторвать от него.

И тогда Он пошел вниз по ручью, увидел, как осел снег на одном из склонов ложбинки. «Так и должно было быть, – подумал Он. – Это должно было быть. Не может быть абсолютной смерти». Он что-то искал, разгребая руками рыхлый мокрый снег. А вокруг становилось светлее. Он уже явственно, отчетливо различал свою тень.

И вот в одном месте Он увидел, что снег протаял почти до самой земли. Он бросился туда, низко наклонился, как в глубоком поклоне, и замер.

Маленькие беленькие лепестки подснежников на тонюсеньких стебельках пробились через тонкую корочку льда. Их было несколько. Он долго стоял и смотрел на них. Потом вспомнил Ее. Она должна увидеть их. Он сбросил с себя комбинезон, оставшись в одних брюках и ярком свитере. Осторожно сорвал подснежники, положил их в одну ладонь, прикрыл сверху второй и начал взбираться наверх. Он все время смотрел себе под ноги, чтобы случайно не упасть. А когда выбрался наверх, то вынужден был тотчас же закрыть глаза, такой ослепительный свет разливался вокруг. Он засмеялся от счастья и, проваливаясь по колено в снег, пошел к базе. Какое-то черное пятно на мгновение привлекло его внимание, но тут же исчезло. Это был старый робот. Ему приходилось трудно, ведь он был очень тяжелый и все время проваливался в снег, недоумевая, что же произошло, почему такая твердая раньше поверхность вдруг стала непослушной и коварной.

А Она, когда Он захлопнул дверь, разделась и легла в постель. Взяла книгу, но читать не хотелось. Мысли ее все время возвращались к Нему. Что погнало Его прочь от тепла и ее нежных рук? Неисправимый! И Она ждала Его в темноте, начиная уже волноваться, слишком долго Он задерживался. Но старый робот должен охранять его. Роботу Она верила.

Дверь открылась внезапно, рывком. Она приподнялась на локте. Яркий свет ударил Ей в глаза. Она увидела Его, протягивающего вперед раскрытую ладонь. Он был без теплой одежды, весь мокрый и радостный.

– Что случилось? – испуганно спросила Она.

– Весна света! – ответил Он.

– Неисправимый! – тихо сказала Она.

– Смотри. – Он поднес к ее глазам чуть вздрагивающую ладонь. – Это подснежники. Я нарвал их для тебя.

– Здесь? – удивилась Она и взяла цветок. – Неужели это правда? – Она тихо рассмеялась.