355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Виктор Санеев » Четвертая вершина » Текст книги (страница 3)
Четвертая вершина
  • Текст добавлен: 7 октября 2016, 02:08

Текст книги "Четвертая вершина"


Автор книги: Виктор Санеев



сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

Что же касается остальных аспектов нашей подготовки, то она была спланирована со всей тщательностью, которая отличает работу хорошего тренера. Все было продумано вплоть до соседства по комнате в Олимпийской деревне. Поселился я с нашим знаменитым копьеметателем Янисом Лусисом. Летом того года Янису удалось наконец осуществить свою заветную мечту – он первым среди советских метателей копья послал снаряд за 90-метровую черту и установил мировой рекорд. Вообще по уровню результатов олимпийского сезона Лусису просто не было равных и, казалось, что в Мехико ему необходимо выполнить одну небольшую формальность – выйти в сектор, один раз метнуть копье – и золотая медаль у него в кармане. Но мало кто знал, сколько сил забрали у Яниса предолимпийские подвиги. В Мехико он приехал усталым. Взглянешь на Яниса – то он читает, то играет в шахматы (я для него был слабым партнером), то спит. Не человек, а само воплощенное спокойствие. А нам, дебютантам олимпиады, этого как раз и не хватало. Да, в бурлящем страстями Мехико было ох как непросто не только отдыхать и сохранять спокойствие, но и тренироваться, выступать в соревнованиях, готовиться к олимпийскому старту.

Здесь, нам, прыгунам тройным, очень помог опыт Креера. Ему, призеру двух олимпиад, было хорошо известно, как нужно вести себя в преддверии главного старта. Понимая, что отвлечь меня, Сашу Золотарева и Колю Дудкина от мыслей о предстоящем соревновании все равно не удастся, он охотно поддерживал наши разговоры о шансах наших спортсменов и соперников на Олимпиаде. И одновременно старался исподволь подготовить нас к неожиданностям олимпийской борьбы.

Своих соперников мы, в общем, знали неплохо, тем более что они тоже заблаговременно появились в Олимпийской деревне. Какие же они все были разные, эти мастера тройного прыжка со всего света!

Два гиганта – сенегалец Мансур Диа, знакомый мне по предолимпийской неделе, и австралиец Фил Мэй – завладели всеобщим вниманием в первые дни после приезда в Мехико. Мэй на равных спринтовал с бегунами, демонстрируя недюжинную скорость, а Диа все больше упражнялся в секторе. Когда он огромными прыжками проносился над дорожкой, то зрители, а их всегда много на тренировочном поле, буквально цепенели от восторга. Потом в Олимпийской деревне появился худенький американец Артур Уокер. Он тренировался легко, ничего особенного не показывал, но знакомый прыгун из ФРГ Зауэр по секрету сообщил, что на вечерних тренировках Уокер прыгает по 17 м... Часто рядом с нами оказывался Нельсон Пруденсио, соотечественник знаменитого бразильца, двукратного олимпийского чемпиона Адемара Феррейро да Сильвы. Он был подчеркнуто аккуратен в движениях, легок в беге и прыжках, но большого впечатления не производил. К тому же его результат не превышал 16,5 м. Гораздо внимательнее мы приглядывались к итальянцу Джузеппе Джентилле, который в олимпийском сезоне прыгнул на 16,92. И он действительно преподнес нам сюрприз...

Шансы всех этих спортсменов были нами подробно обсуждены в ежедневных беседах с Креером. Но при этом Витольд Анатольевич не уставал предупреждать нас о том, что олимпийская борьба чревата неожиданностями и в любой момент нужно ожидать в секторе появления, как он выражался, «мистера икс», который удивит уже в ходе самих состязаний. Поначалу мы слушали его предостережения недоверчиво – дескать, какой еще «мистер икс», когда вот они все здесь, на виду, – но что-что, а убеждать Креер умел. К моменту старта мы были готовы и к такому сюрпризу.

Как известно, наша легкоатлетическая команда в целом выступила в Мехико неудачно, завоевав лишь 3 золотые медали (меньше было только во время нашего дебюта в Хельсинки в 1952 году) и значительно уступив американским легкоатлетам. Так вот, уже после Олимпиады в ряде публикаций мне приходилось читать упреки в адрес руководства сборной: незачем-де было посылать команду в Мехико за целый месяц до Игр. Спортсмены устали от напряженного ожидания старта, нервничали и не смогли собраться. При этом ссылались на пример американцев, которые появились в столице Олимпиады почти накануне старта. Дело прошлое, и если я останавливаюсь на этой детали, то потому, что, ведя речь о долговременной психологической подготовке, нужно рассказать и о нашем житье-бытье в Мехико. Я и сейчас убежден, что наш заблаговременный приезд в Мексику был совершенно оправданным. Ведь нужно было не только привыкнуть к значительной разнице во времени – 9 часов, но и акклиматизироваться в среднегорье и жарком мексиканском климате. Сравнение с американцами в данном случае не выдерживает никакой критики. Американцы тренировались на долготе Мехико и вообще не ощущали разницы во времени, к тому же их подготовка происходила в местах, схожих по климатическим условиям с мексиканскими. Поэтому они могли позволить себе роскошь приехать на Олимпиаду накануне стартов.

К слову сказать, проблема эта гораздо сложнее, чем может показаться на первый взгляд. Те же американцы всегда выступают на Играх в Европе значительно слабее, чем у себя за океаном, потому что им приходится решать те же проблемы.

Другое дело, что нужно так спланировать пребывание в Олимпийской деревне, так рассчитать режим тренировок и прикидок, чтобы не только не снизить, но и повысить готовность атлетов к моменту старта. Нам в Мехико удалось этого добиться.

Первые тренировки были очень спокойными, а потом мы постепенно повышали нагрузку. Понимая, что тренировочное однообразие угнетает психику спортсменов, Витольд Анатольевич решил, что мы выступим перед Олимпиадой в Мехико в двух подводящих соревнованиях. Конечно, перед нами не ставилась задача показать высокий результат или непременно победить. Мы просто прыгали в свое удовольствие. Правда, под бдительным надзором соперников. Пруденсио, Джентилле, Уокер каждый раз дружно подавали заявки на участие и столь же дружно не выходили в сектор. Это послужило еще одним поводом для того, чтобы и мне не раскрывать своих возможностей. Но в одном из прыжков не удержался: разбег получился стремительным, слитным и я, как говорят прыгуны, хорошо «вбежал» в прыжок. Улетел очень далеко, но, к счастью, немного заступил за брусок. Поэтому прыжок не замеряли, но я успел знаком показать помощнику судьи, чтобы он сбоку от ямы для приземления отметил примерную длину прыжка. Потом мы измерили его – 17,29! И хотя это не было официальным результатом, да и в точности отметки были сомнения, я почувствовал большую уверенность в своих силах.

Любопытно, что Коля Дудкин, который тоже принимал участие в этих предолимпийских состязаниях (он только-только оправился от травмы и сам прыгал легко, проверяя «держит» ли нога), как раз и сомневался в правильности измерения. Он никак не мог поверить в мой прогноз, что на Олимпиаде многие сумеют прыгнуть за 17 м. Это позже дало себя знать.

После этих соревнований и вплоть до начала Игр Витольд Анатольевич резко изменил объем нагрузки и содержание последних тренировок. Мы поддерживали форму легкими разминками, причем в них включались лишь те упражнения, которые нам нравились и в которых мы могли устанавливать личные рекорды. До олимпийского старта оставалось лишь несколько дней.

Совершенно без нашей воли во всем, что происходило в эти последние дни, мозг буквально выискивал добрые предзнаменования, какие-то счастливые приметы, словом, все, что укрепляет веру в положительный исход соревнований.

За четыре дня до старта прыгаю на тренировке. Любимый тест – я в нем особенно силен – пятикратный скачок с разбега в 6 беговых шагов. Одна из попыток, чувствую, удачна, и сразу же за рулеткой. Так и есть: личный рекорд, за 23 м. Ага, думаю, значит, все идет хорошо. Вечером того же дня еще радость. С последней группой наших туристов в Мехико прилетел Акоп Самвелович. Встретились, обнялись. Самвелыч принес к нам в комнату палочку из тикового дерева. История этой палочки такова. Еще в июле в Ленинграде мы с Керселяном вместе с группой других спортсменов и тренеров побывали на крейсере «Аврора». В тот день на корабле шли работы по ремонту палубы и Самвелыч попросил у матроса кусочек тикового дерева, которым отделывалась палуба «Авроры». «Тик – это к счастью. Буду болеть за вас с Лусисом, – говорит тренер,– и держаться за палочку. Непременно повезет».

И хотя мы с Янисом не суеверны, но все равно приятно. Может, и в самом деле тик обладает волшебными свойствами. Я еще, помню, подумал: «Янис выступает за день до моих прыжков, интересно, поможет ему талисман?».

16 октября – день квалификационных соревнований. Участников много, и к основным прыжкам допустят только тех, кто выполнит квалификационный норматив – 16,10. Для нас вроде пустяковый результат, но не дай бог относиться к этим отборочным стартам легкомысленно. За день до прыжков Витольд Анатольевич – видно, специально приберег напоследок – рассказывает нам о том, как 10 лет назад на чемпионате Европы в Стокгольме он «завалил квалификацию».

Незадолго до чемпионата Креер прыгнул на 16,30. А норматив в Стокгольме был всего-то 14,60. Кажется, вовсе делать нечего. Первую попытку наш тренер выполнил чересчур свободно, а это вызвало небольшое увеличение последних шагов перед планкой. Заступ. Казалось бы, ничего страшного, отойди на полступни, беги в том же ритме и все будет в порядке. Но Креер заступил и во второй раз. Сознание того, что остался только один прыжок, усугубило не такую уж большую ошибку до размеров катастрофы. Представьте себе, вы приезжаете на чемпионат континента одним из фаворитов, готовитесь бороться за первое место и вдруг, по сути дела еще не начав борьбы, оказываетесь на грани поражения. Сложность положения Креера была еще и в том, что на раздумье просто не оставалось времени. Ведь после каждой попытки число участников «квалификации» сокращается – те, кто ее выполнил, уходят из сектора. И Креер решился на отчаянный шаг: он отнес разбег почти на целый метр – только бы не заступить! И он не заступил, но прыгнул только на 14,50. Чемпионат Европы для него закончился...

Витольд Анатольевич начал этот рассказ спокойно, назидательно. Но, видимо, воспоминание было для него таким сильным (хотя и прошло, не забывайте, 10 лет), что чувствовалось, как у него комок встал в горле. Да и у нас мурашки по коже пошли от этой истории. После этого нас уже не нужно было убеждать серьезно отнестись к «квалификации». Забегая вперед, скажу: эту историю я вспоминал всякий раз, когда предстояло выступать в квалификационных соревнованиях. Так крепко засела она в голове.

По своему опыту, да и по рассказам других прыгунов, знаю, очень мы не любим эту форму отбора. Много она отнимает нервов, а ведь их надо беречь до главного старта.

В чем главная сложность квалификационного старта? В идеальном случае норматив нужно выполнить в первой попытке с минимальной затратой нервной и физической энергии. Но часто желание сэкономить силы приводит к тому, что спортсмен недостаточно тщательно разминается, пренебрегает возможностью лишний раз проверить ритм разбега и (как в случае с Креером) недоступает до бруска или переступает за него. Вывод ясен: в «квалификации» нет мелочей, каждая деталь должна быть выверена до автоматизма. За пренебрежение к ним спортсмен жестоко расплачивается лишними попытками, расходом нервной энергии, такой нужной для основных соревнований. Между прочим, высокий результат, который показал Д. Джентилле в «квалификации», и объясняется тем, что он в первых двух прыжках заступал и третий совершил уже изо всех сил, боясь остаться за бортом финальных состязаний. Но обо всем расскажу по порядку.

У меня и у Коли Дудкина все прошло как надо. Прыгнули с первой попытки чуть дальше норматива и собрались уходить со стадиона. И вдруг после прыжка Джентилле – аплодисменты на трибуне. Даже не аплодисменты, овация. Что такое? Смотрим, на табло цифры зажглись непривычные – 17,10. Новый мировой рекорд! Так началась для нас Олимпиада: мировой рекорд Юзефа Шмидта, незыблемо державшийся с 1960 года, был побит в квалификационной попытке итальянцем Джузеппе Джентилле. Что же будет завтра?

В автобусе, увозившем нас в Олимпийскую деревню, сначала молчим. В нашей маленькой команде прыгунов тройным не все прошло гладко. Самый опытный из нас, Саша Золотарев, не смог выполнить норматив. Винить его в этом нельзя. Он получил за несколько дней до этого травму и вообще с трудом прыгал. Для него это прощание с большим спортом. Конечно, Саше обидно. Быть еще за год до Мехико безусловно сильнейшим, установить рекорд СССР, пройти сито отборочных состязаний и сорваться в самом конце пути. Так и не пришлось ему выступить ни на одной олимпиаде.

Витольд Анатольевич тоже расстроен. Хотя он и относится ко всем нам ровно, не выделяя никого, но, конечно, духовно Золотарев был ему ближе. Они ведь выступали вместе, да и разница в возрасте у них меньше – всего лет восемь.

Но постепенно мы оживляемся, и разговор, конечно, переходит на то, о чем мы думаем все: как Джентилле прыгнет завтра.

Труднее приходится тренеру. Он, несомненно, возбужден и встревожен случившимся. Даже не самим фактом рекорда в «квалификации», а тем, как это подействует на нас. Не выбьет ли из колеи, не снизит ли соревновательного настроя? Витольд Анатольевич старается нас успокоить, говорит, что вечером итальянцу не повторить своего результата, что он «сгорит» до финала. «Вечером» – это Креер говорит по старой привычке. Раньше, когда он сам выступал, «квалификация» проходила утром, а основные соревнования – вечером того же дня. Так и повелось у прыгунов основные соревнования называть «вечером». А вечер-то только завтра.

На меня, по правде говоря, прыжок Джентилле за 17 м если и произвел впечатление, то только потому, что он произошел в «квалификации». Я уже говорил, что внутренне был убежден – в Мехико прыжки за 17 м не будут редкостью. А вот на Колю Дудкина это, по-моему, подействовало. Одно дело, когда о таких прыжках говорят предположительно, и совсем другое – вот так сразу воочию убедиться: прогнозы становятся реальностью.

В тот день мы не пошли на стадион, чтобы сберечь нервную энергию. И признаться, я не пожалел об этом. Все-таки зрелище борьбы по телевидению не так возбуждает, как если ты сидишь на трибунах, да еще в окружении темпераментных мексиканских болельщиков. А волноваться нас заставил не кто иной, как мой сосед по комнате Янис Лусис, чего я никак не ожидал.

Я думал, да, признаться, и не я один, что уже в первой, ну в крайнем случае во второй, попытке в секторе для метания копья все станет ясно. Лусис метнет снаряд за 90 м, и остальным придется только разыгрывать серебряную и бронзовую медали. Но случилось совершенно непредвиденное. Бросок шел за броском, попытка за попыткой, а Янису все никак не удавалось сделать ни одного «своего» броска. Еще до Олимпиады дотошные статистики подсчитали, что в 23 соревнованиях, предшествующих Играм в Мехико, средний, повторяю, средний, результат Лусиса превышал 88 м. А здесь, в самом главном состязании, он не мог метнуть копье дальше 86 м... Неужели снова подтвердится старая, как сами олимпийские игры, примета: в метании копья фавориты олимпиад не выигрывают? У Лусиса осталась только одна, последняя, попытка.

Те, кто интересуется легкой атлетикой, наверное, помнят этот бросок. Бросок, выполненный как бы дважды. Сначала Лусис сделал все – разбег, отведение копья, бросковые шаги, замах – и вдруг, совершенно неожиданно для всех, остановился у самой черты, ограничивающей сектор. Никто не успел ничего понять, как Янис снова, буквально бегом, направился к началу разбега и снова начал попытку. На этот раз он метнул копье, и это был первый «его» бросок в этих соревнованиях. Он метнул снаряд за 90 м и стал чемпионом. Помню, я только в этот момент свободно вздохнул перед телевизором и тут же подумал о том (вот и говори потом, что ты не суеверен!), что не зря, видно, Керселян взял с собой на стадион палочку из тика. Помогла-таки в последний момент.

Когда Лусис вернулся в деревню, я его просто не узнал. Похудел он, наверное, за эти часы килограммов на пять. Щеки запали, глаза потухли, слова сказать не может. Вот тебе и радость олимпийской победы! Наутро Янис, конечно, ожил. Нет, он вовсе не стал другим оттого, что выиграл олимпийские игры. Просто стал прежним Лусисом, таким же скромным, молчаливым, каким и был все это время. Мне же предстояло в этот день бороться за свою олимпийскую удачу.

После завтрака к нам пришел Керселян и предложил сыграть в шахматы. Играет, конечно, в поддавки. Не дай бог расстроить ученика перед стартом. Кое-как коротаем время до обеда, а тут пора отправляться и на стадион.

После разминки подхожу к Керселяну и Крееру. Смотрю, меряют друг у друга пульс. «Ну и сколько?» – спрашиваю. Тут они, по-моему, немного смутились. «Сто двадцать!» – отвечают. Смерили и мне. Тоже сто двадцать. Это понятно, мне через несколько минут в сектор выходить. Впрочем, что у них пульс через край – тоже понятно. Самвелыч: как и я, дебютант олимпиад. А Крееру сейчас за двоих прыгать придется – за меня и за Колю.

Обмениваемся последними словами. Креер напоминает о знаках, которыми будем обмениваться на стадионе, ведь шум будет страшный и слов не услышать. Еще он передает мне карточку, небольшой кусок картона, на котором печатными буквами написано рукой тренера: «Разбегаться широко! Скорость держать до конца! В прыжке не торопиться!». Эту картонку я положу в начале разбега. Потом Креер говорит несколько напутственных слов Николаю. Наконец нас вызывают в сектор!

Спортсмены видят соревнования совсем не так, как зрители, сидящие на трибуне. Многое, что происходит в секторе, вообще выпадает из поля зрения атлета. Погруженный в свои мысли и заботы, он не всегда замечает действия соперников, хотя порой кажется, что мы внимательно следим друг за другом. Поэтому и в моей памяти эти соревнования остались в виде отрывочных картин, фрагментов борьбы.

Первых попыток соперников я почти не видел. Старался успокоиться, внушал себе, что самое главное в первом прыжке – технически правильно выполнить все движения. И видимо, я даже переусердствовал в этом спокойствии. Прыгнул всего на 16,46. Следом за мной прыгал Джентилле. Интересно, сбудется ли предсказание Креера, что итальянец «сгорел» после своего мирового рекорда? Надевая костюм, я провожаю глазами Джузеппе в разбеге и в прыжке. Что-то уж очень далеко... Взрыв аплодисментов подтверждает догадку. На табло снова цифры нового мирового рекорда – 17,22!

Встал со скамейки, поздравляю Джентилле, а он еще не отошел после прыжка. Пожимает мне руку, а смотрит сквозь меня. По-моему, и не видел, кто его поздравлял. Это как-то помогло мне «завестись». Во второй попытке мы с Колей должны были прыгать так, чтобы попасть в финал. Рассказываю об этих деталях, для того чтобы снова подчеркнуть: в Мехико были учтены практически все нюансы борьбы. От нас требовалось лишь выполнить все задуманное и спланированное. Легко сказать!

Коля выполняет задание – прыгает на 16,70. Это уже место в финале. Ну, думаю, сейчас я тоже так. Снимаю костюм и машинально веду глазами за бразильцем Нельсоном Пруденсио. Он от дорожки отскакивает как мяч. И опять аплодисменты. Что такое, и этот за 17 м прыгнул! Не выдерживаю, кричу Коле: «Пора и нам». И только тут сообразил, что он уже в финале, а мне пора прыгать. Все-таки, видно, прыжок Нельсона подействовал на меня. В разбеге я напрягся, потом у планки засеменил, но задачу решил – прыгнул на 16,84 и тоже выход в финал обеспечил.

Третья попытка шла спокойно. Никто никаких чудес не показывал, и, думаю, это помогло мне хорошо настроиться на прыжок. Помню, я сделал несколько имитаций, как говорят, отрегулировал технику. Перед прыжком успел прочитать свою картонку. Главное – не торопиться! Еще раз приказал себе: «Не торопись в прыжке» – и бросился в разбег. Легкость и свобода – такое ощущение осталось у меня от этого прыжка. Легкость и свобода, а результатом был новый мировой рекорд – 17,23. У меня он не вызвал никаких эмоций, кроме удовлетворения от грамотно выполненного прыжка. Так я стал лидером состязаний. Теперь восемь лучших прыгунов готовились к трем финальным попыткам. Можно было перевести дух.

Да в таких состязаниях мне еще никогда не приходилось участвовать! Каюсь, перед Олимпиадой, когда нам говорили о том, что олимпийские игры – соревнования особые, то мы, внешне соглашаясь, в глубине души сомневались. Считали, что так говорят больше для красного словца. Все-таки соперников своих мы достаточно хорошо знали, а то, что перед олимпиадой царит страшный ажиотаж, так мы к нему за месяц жизни в Мехико привыкли.

Но оказалось, что даже знакомые соперники могут преподнести на олимпиаде поразительные сюрпризы. И своеобразие именно XIX Игр было в том, что почти все участники финала, за исключением, пожалуй, сенегальца Мансура Диа и поляка Юзефа Шмидта, могли претендовать в Мехико на победу. Поясню свою мысль.

Зрителям, сидящим на трибуне, обычно кажется, что все участники ведут борьбу за победу. И в газетах часто пишут примерно так: «Столько-то спортсменов вышли в сектор для тройного прыжка, чтобы оспаривать золотую медаль». На самом деле, объективно это не совсем так. И до соревнований круг соискателей медалей, как правило, достаточно узок. А в процессе соревнования участников можно, конечно условно, разделить на несколько групп. Одни ведут борьбу только за первое место, другие нацеливаются на призовые места, третьи – довольны уже фактом самого выступления в финале и на большее не рассчитывают. Группа, в которой находится будущий чемпион, как правило, самая малочисленная. Бывает, что в ней вообще только один атлет, как это было, например, в прыжках в высоту у женщин в начале 60-х годов, когда в сектор выходила румынка Иоланда Балаш, или в том же виде у мужчин, когда выступал Валерий Брумель.

Так вот, в Мехико, повторю, можно было ожидать подвоха от каждого финалиста. В подтверждение своих слов скажу, что когда уже после состязаний познакомился с протоколом соревнований, то сразу же бросился в глаза такой факт: кроме Д. Джентилле в финале все остальные прыгуны улучшили свои предварительные результаты. Иными словами, борьба разгорелась с новой силой. И к финалу я готовился так, как будто бы и не установил мирового рекорда и прыжки только начинаются. Ведь передо мной был пример Джентилле, который, установив мировой рекорд в первой попытке, теперь был вторым...

Итак, финал. И опять начались сюрпризы. В четвертой попытке за 17 м прыгает австралиец Мэй, в пятой – Коля Дудкин – 17,09. В этот момент мы с ним занимали первое и третье места, и Витольд Анатольевич после признавался, что мечтал о том, чтобы соревнования уже заканчивались. Как говорится, «остановись мгновение!» Но соревнования продолжались...

На старте прыжка – бразилец. Он сегодня уже удивил всех, неожиданно прыгнув на 17,05 и став тем «мистером Х», о котором нас предупреждал тренер. Теперь я уже не спускаю с него глаз – опасен. Опять быстрый разбег и опять легкие прыжки-полеты. Я только взглянул, куда он приземлился, и – судей не надо – вижу, обошел меня Нельсон. Так и есть – на табло 17,27, в третий раз за день мировой рекорд летит кувырком.

Хоть и ждал я от Пруденсио сюрприза, но все же не смог совладать с нервами, в первый и, к счастью, в последний раз в этих сумасшедших состязаниях потерял голову. «Ну, сейчас докажу», – затопило сознание. Сдернул костюм, бегом направился к месту разбега и помчался навстречу неудаче. Рваный неконтролируемый прыжок – 16,81. Из ямы вышел, как будто меня в холодную воду опустили. И злость ушла, наступила ясность. Одна мысль: осталась одна попытка.

Я не видел, как выполняли последний прыжок участники финала. Ушел в себя. Собирал силы. Сбоку, пробившись сквозь толпу и заграждения, Креер ронял рубленые фразы. Одно слово дошло до сознания сразу: «Сделаешь». Наверное, я и воспринял его, потому что оно было созвучно тому, что творилось у меня в душе. Сделаю. Смогу. Сейчас.

Встал со скамейки, пробежался, сделал несколько имитаций. Аккуратно снял костюм и медленно пошел к началу места разбега. Так же, не торопясь, прочитал записку. Инстинктивно отступил на ступню назад – только бы не заступить. И снова про себя: «Сделаю. Смогу».

Попытка получилась трудной. Я почувствовал, что недоступил до ограничительного бруска и «добирал» потерянные сантиметры в прыжках, в каждом отталкивании. Влетел в песок и сразу оглянулся. Сколько?

Когда я стал старше и опытнее, то быстро определял результат. У прыгунов есть один секрет. Когда на больших состязаниях результат измеряют с помощью оптического устройства, то судьи машинально оставляют трубу в том положении, которое отмечает достижение предыдущего участника. И в зависимости от того, на сколько и в какую сторону передвинут трубу, измеряя твой прыжок, можно с точностью до 2 – 3 см определить свой результат. Между прочим, специалисты, сидящие на трибуне, пользуются той же «методикой», поражая сидящих рядом зрителей умением определить длину прыжка на глаз.

Но тут, в Мехико, я еще не знал всех этих премудростей, да и результат прыгуна, который был передо мной, я не знал тоже. Единственный ориентир – лицо судьи. И хотя служители фемиды беспристрастны и бесстрастны, но все же позволяют себе небольшие отступления от правил. И в этот раз мексиканский судья, прежде чем передать длину прыжка на табло, посмотрел на меня и чуть заметно улыбнулся. Увидев это, я понял, что победил, и неожиданно для себя вдруг высоко подпрыгнул и хлопнул в ладоши. И тут же на табло загорелись цифры нового олимпийского и мирового рекорда – 17,39!

В этом непривычном жесте я, наверное, выплеснул всю оставшуюся нервную энергию. На скамейку возвращался совершенно спокойным. Наверное, это было какое-то ненормальное спокойствие, ведь после меня еще прыгали и Джентилле, который никак не мог смириться с мыслью, что он, установивший на протяжении этих двух дней два мировых рекорда, остался на третьем месте, и Артур Уокер, боровшийся до конца. А может быть, я уже почувствовал, что меня не достанут? И только когда я увидел сияющих и плачущих от радости Акопа Самвеловича и Витольда Анатольевича, я снова вдруг заволновался.

Полтора десятка лет прошло с той первой олимпийской победы. Во многих соревнованиях пришлось мне участвовать. Но такой борьбы, как в Мехико, мне испытать больше не пришлось.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю