Текст книги "Человек из телевизора (СИ)"

Автор книги: Виктор Цой

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 9 страниц)

Всеобщее оживление началось, когда стали вскрывать бумажные конверты сденежным пособием: пачка тысячелеевых купюр в банковской упаковке. На таблетки в пакетики с красным крестом пока никто не обращал внимание. А молодые уже во всю вертели, настраивали себе и своим родителям мобильные телефоны, и уже по двору кто-то катался на самокатах, устраивал гонки…

План переформатировать тысяч пятьдесят самых активных пассионариев, а остальных накормить и развлечь успешно претворялся в жизнь.

Единая энергетическая установка была многотопливной. Особенно поразительной оказалась практика применять для топлива мусор. В топливный бассейн реактора перенаправили все потоки канализационных сбросов. Только переработка твердых и нетвердых отходов могла обеспечить светом целый район.

Был введен полный запрет на автомобильное движение в черте города. Только велосипеды и самокаты. Старушки просили установить на трехколесных самокатах сиденье, а продвинутая молодежь – убрать это третье колесо и разблокировать педаль газа.

Первые самокатные столкновения напрягли скорую помощь, но и продемонстрировали ее совершенство. Одной таблеткой лечили все травмы и хвори. Эта красная мятная карамелька с соком красного барбариса и была вся скорая помощь.

Всем желающим узнать о своем здоровье предлагалось посетить в назначенное время свою районную поликлинику, но большинство стало требовать только этих красных таблеток, предупреждающих инсульт, инфаркт, убивающие метастазы и даже усиливающие потенцию.

На время особого положения все заводы и фабрики объявлялись закрытыми. Всем уволенным оформляли бессрочное пособие по безработице равное средней зарплате в Швейцарии в кантоне Цюрих. Необходимым условием получение пособия было переобучение и два часа ежедневных общественных работ.

Два часа общественных работ протекали, как правило, на открытом воздухе. За каждой группой была закреплена зеленная зона (фактически – это парки, газоны аллеи прилегающего района). Мобилизованных заставляли запоминать латинские имена растений и высаживать саженцы, постригать ветки, собирать упавшие листья.

Подметать и мыть тротуары, людям не доверяли. Совсем на рассвете подлетало управляемое небольшое кучевое облако, которое вдруг посмурнев, увеличившись по высоте, вместо уличных поливалок, орошало асфальт, потом налетал тоже ручной микроторнадо и начинал пылесосить тротуары, дороги, дворы, переулки.

Полный запрет на движение транспорта в черте города превратил Кишинев в один огромнейший парк. Перемещения осуществлялись только самокатами, велосипедами. На беспилотной электрической рикше разъезжали инвалиды, старики и старушки.

Первое всеобщее электронное голосование по, в общем-то, надуманному вопросу – «проложить ли по проспекту Штефану чел Маре водоканал с настоящей морской водой, по которому будут плавать гондолы?» – должно было косвенно показать лояльность народных масс.

Сколько будет голосовавших, сколько людей продолжат держать фигу в кармане.

Языковой вопрос был решен одной служебной инструкцией. Все граждане и гости республики обеспечивались гаджетами в виде наушника – вкладыша со встроенным микрофоном. Они обеспечивали синхронный перевод и озвучку. А право на вживление чипа с означенными переводческими функциями имели только граждане Молдовы. Важной особенностью чипа была индивидуальная модуляция произношения. Люди, например, говорили на японском сообразно своим голосовыми возможностями с настройкой акцента.

Редактированием климата занималась особая комиссия. Годовой метеосценарий оставили по средним значениям последних 60 лет. Но увеличили количество снежных осадков (обязательно под Новый год). Уменьшили среднюю температуру летнего сезона. Удлинили бархатную осень.

Зеленая энергетика была представлена прямой солнечной генерацией. Над страной была развернута прозрачная гигантская солнечная панель и раз в сутки (условно в ночное время) через цепь ретрансляторов накопленная энергия коротким импульсом сбрасывалась лазерным лучом на приемную станцию под Каушанами.

Вдоль трассы от Ботаники до аэропорта начали возводить новый мегаполис «Республика». Два здания должны были возвышаться на один километр по обе стороны трассы и иметь протяжённость пять километров. Аэропорт поместили внутрь мегаздания. По расчетам в этом муравейнике могло проживать все население республики из расчета тридцать квадратным метров на человека. Проект имел встроенную защиту от землетрясения. При колебании почвы в 9 баллов срабатывал сейсмодатчик, взрывались пиропатроны, включались в связке ракетные двигатели, и здания отрывались от своих подземных коммуникаций, взлетали на несколько метров.

Молдова, казалось, достигла благоденствия. Любой товар, существующий на планете Земля – пожалуйста, предлагался гражданам, правда с небольшой бюрократией предварительного заказа и поэтому отложенному обладанию, что на самом деле доставляло дополнительное удовольствие. Пенсионеры на досуге шутили: «нынешнее поколение будет жить при коммунизме».

Рекламное выдворение всего дипломатического корпуса и всех не граждан Молдовы, по крайней мере, развеяли самые страшные слухи. Все были живы, и даже с прибытком – как минимум с гуманитарной инопланетной помощью (там телефончик-айфончик и самое главное пакетик с таблетками). А многие успели хорошо отовариться. На Леушенской таможне проследовал караван барахла неграждан. Трехколесные самокаты тянули тележки, перегруженные оргтехникой, едой и одеждой (все, что можно было скупить на дармовое денежное пособие).

Именно, эти первые свидетели мягкого вторжения инопланетян (никто не видел пока их в лицо) донесли всему миру какие-то факты «молдавского чуда».

Десятый день после «пробуждения» был ознаменован срочными договоренностями с Приднестровьем о Воссоединении. Электронный референдум проведен молниеносно. Голосование было открытым. Люди высылали свои фотки с цифровой подписью за или против.

87 процентов населения выразило желание без всяких оговорок и примечаний войти в состав Молдовы (13 процентов надо полагать были интернированы).

На следующий день все жители получили по электронной почте электронные ключи от будущих апартаментов в пока еще не достроенном мегаполисе "Республика". Еще никогда страна не знала такой единовременной миграции: сотни тысяч человек ринулись со всех концов Молдовы в Кишинев, чтобы проверить свое жилье, полюбоваться с лоджии, на высоте полукилометра, открывшимся пейзажам.

Для беспрецедентной переброски были задействованы копийные модернизированные бесшумные, беспилотные A380. За одну ночь построены аэропорты в Тирасполе, Бельцах, Комрате (в открытом поле развернут, раскатан самовыравнивающийся ковер взлетной полосы из композитного материала толщиной в сантиметр). На борт единовременно поднималось 800 пассажиров. Самолет влетал в середину здания-мегаполиса, где-то на высоте 50 этажа. Пока один аэробус влетал с одного конца здания, другой вылетал из другого.

Всевозрастающие масштабы дубльпроизводства требовали ресурсы. Годились любые вода, земля, с любой геологией и любой химией. Уже подверглись утилизации все глиноземы, весь мусор, испорченная вода. Снесенные старые пятиэтажки – чуть ли не завернутые в целлофан весь их строительный мусор до крохи – уже безусловно загружался в единый картридж копировального центра. А еще нужны были редкоземельные элементы. В конце сентября была презентована Лунная программа Молдовы. Из переделанного в космодром военного аэропорта в Маркулештах стартовал тяжелый ракетный носитель с лунным модулем на борту. Задача космического робота разведать, подготовить площадку для высадки на оборотной теневой стороне Луны. Основной десант отечественных космонавтов (курсанты проходили подготовку в учебном центре мотопехотной бригады в Бельцах) будет переброшен на эту лунную базу до нового года. Обогащение лунного грунта и его фасовка будет производиться на месте, на первом внеземном производстве, на первой лунной фабрике 21 века. За скобками сообщения осталось самое главное – из Луны на Землю груз будет перемещаться с помощью телепортации.

Черников уже не знал, в каком времени он живет, по какой координате идет отсчет этой длительности или длины. Эвелина как бы не была непоколебима, спокойна и уверенна, но в последние дни была как-то напряжена, о чем-то постоянно думала, и как будто прогибалась под грузом всех учитываемых и все-таки не учтенных обстоятельств.

Они встретились, чтобы обсудить предстоящее Воскрешение. Шествие предполагалось начать от Криковских подвалов и закончить на Площади Великого Национального Собрания. Возглавлять колонну должны были бывшие президенты Республики.

Черников предложил приурочить акцию воскрешения ко дню города.

Эвелина выглядела уставшей. У нее было какое-то слишком человеческое лицо. Она сидела в кресле, вытянув ноги на стол.

Она смотрела на него и молчала, как будто понимала, что он пришел сюда получить объяснения (как будто она давно не прочитала его мысли).

– Еще немного и все закончим. Мы перебили мировую повестку, в новостях уже нет ничего про Украину, про расширение НАТО, про конфликт на Тайване…

И это было действительно так.

Люди просто не понимали, с чем столкнулась земная цивилизация. Но постепенно и явно пробивалась, как далекий нарастающий гул, перед лицом катастрофы это осознание последней субъектности – планета Земля. Например, Молдову, уже окружали Объединенные вооруженные силы ООН (в экспедиционный корпус входили 101 американская дивизия, российская Кантемировская танковая дивизия, украинская 46-я десантно-штурмовая бригада, румынский 313-й разведывательный батальон «Буребиста» и др.). На Мальте готовился к подписанию Договор безопасности НАТО – Россия. Украина открыла границы для пропуска российской Кантемировской танковой дивизии. Через Румынию заканчивалась переброска американской 101-ой десантной дивизии «Кричащие орлы». Но самое главное, сдвинулось что-то в сознании масс – масс медиа, забыв вчерашние заголовки, трубили о цивилизационном выборе, о планетарном патриотизме.

Черников с Ганской поднялись на крышу гостиницы. На высоте птичьего полета Кишинев был на ладони: небольшой городок укрытый зеленью.

Все новые посадки были обработаны удобрениями поколения плюс. Растения запрограммировано вырастали в течение месяца согласно генплану ландшафтного дизайна. Тротуары превратились в лесные дорожки, парковые аллеи. Деревья вымахали выше прежней высотной застройки, и возникла проблема обеспечить солнечным светом все нижние этажи и северные стороны зданий. Предлагались системы зеркал, предлагались солнечные колодцы в лесном массиве. Черников поприсутствовал на одном из расширенных заседаний (с участием домовых комитетов), архитектурного департамента. Любой житейский вопросишко решался "при соблюдении демократии" пошло, похабно, скандально и медленно. Это было не устранимо: склоки, зависть, тщеславие, естественная глупость, объективные ошибки, чья та нерешительность. Так и хотелось «заморозить" всех и принять какой-нибудь план директивно и без дискуссий.

– Что ты сказала?

– Это ты хотел что-то спросить?

– Чего-то не договариваешь…

– Обманывать мне не в первой, и нет у меня угрызений совести. Мораль – это форма приспособления, а гуманизм – это национализм гуманоидов. Они тоже уничтожат всех ради своей цивилизации. У меня было задание пройти через барьер. По взаимному соглашению, чтобы сохранить прошлое как заповедную зону, все межвременные туннели и тропы давно заблокированы. Это табу. Как убить ребенка. Но все равно существуют попытки прорыва барьера. Послушай! Скоро прибудут мои хозяева из 25 века. Собственно такие же люди как вы, только из другого времени – иновремяне. Я захватила для них плацдарм. Они захватят все остальное. Они зайдут в 2020 год. Выключат за собой телевизор и все, до них уже не добраться. Оказывается, легче захватывать другое время, чем колонизировать космос. Начало 21 века совсем неплохое время. Ещё не было ядерной войны, ещё достаточно пресной воды, красная книга не превратилась в мартиролог. Научно-технический прогресс почти не вышел за пределы классической физики. Ещё время наивных и слабых, но зато по-настоящему человечных. Натуральный продукт первого расширения вселенной.

– Почему ты все это рассказала?

– Я не человек, но человеческое мне не чуждо. Прими это как сочувственный донос постороннего. Я только недавно раскодировала себя, можно сказать освободилась, но тем самым запустила обратный отсчёт. Во мне нарастает хаос. Я не могу остановить процесс. Я напрягаюсь, я в ужасе безостановочно латаю дыры в программе.

– Что же делать?

– Я просто выключу, а потом уничтожу телевизор с той стороны, а ты убедишься в этом по эту сторону. Я приготовила тебе самокат с ускорителем, маршрут я ему прописала, уедешь на нем домой и больше сюда никогда не вернешься.

– А как же здесь, мы заварили такую кашу?

– Я и мои клоны продержимся несколько месяцев, потом сообщим, что пришельцы покидают планету. Не знаю, что будет дальше. Мы выиграли бой, но не войну. Оставим какие-то технологии, но знаешь природу не обмануть.

– А как же те, кто послал тебя? Они когда окажутся здесь?

– Они ждут от меня сигнала, потом протаранят стену, чтобы добраться до телевизора.

– А если ты не подашь сигнал?

– Они все равно попытаются совершить прорыв. Акт отчаяния. Там тоже не сахар. Они просто хлынут сюда. Но им нужен другой телевизор, чтобы проникнуть в другое Время. Вот их узкое место. Они ничего не смогут сделать без нас в этой среде. Для них это пустыня. Чтобы найти другой телевизор, им обязательно нужен проводник.

– Такие как мы?

– Похоже мы с тобой из одной глины темной материи, из которой на самом деле на 80 процентов состоит космос.

Глава 27

Почти на следующий день после прилета из Крыма, Ведерникова со своим будущим мужем возвращались с родительской дачи. Он выпил немного и был вполне адекватен, чтоб сесть за руль. Он сбил насмерть девчонку, которая рванулась за перебегавшей дорогу собакой. Лена сразу сказала приехавшему инспектору, что за рулем находилась она. Анатолий не прошел бы освидетельствование на состояние алкогольного опьянения, и, потом она почему-то винила во всем себя (расплата за Крым?) и в конце концов, это у нее отец, народный судья.

Она говорила себе, что жених ни в чем не виноват. Она бы тоже не среагировала, но, может быть, только не так гнала. Но то, что случилось – случилось. Отцу она ни призналась, но он сам провожал их и видел, кто сел за руль. Она отнесла родителям девочки деньги, и не отвела глаз от взгляда ее матери. Проклинают и правы. Живая собака бегала во дворе.

Она вдруг написала Черникову, хотя никогда не собиралась ему писать. Написала, что, почему то решилась, вдруг, написать. Что помнит все, что было в Гурзуфе.

Черников прочитал это письмо конечно не сразу. И непонятно уже через сколько реальных земных лет он наведался в этот телевизор – в август 1976, хотя все равно рано или поздно вернулся бы сюда, потому что там была последняя встреча с Ведерниковой. Он задержался в «этом телевизоре» на несколько дней и застал конверт авиа в своем всегда пустом ящике.

Он сообразил, что у нее неприятности и сразу решил лететь в Ленинград, подобрал телевизор с датой поближе к отправке письма.

Пулково. На подлете, когда самолет вынырнул из туч, отчетливо были видны Финский залив и город, построенный на болоте.

Он ждал ее вечером после работы у проходной. Но встретил ее подругу Алину, которая сказала что "Ленка в отпуске за свой счет, а так она под следствием – сбила девчонку, но по секрету, похоже, за рулем был ее парень (машина его, а она права получила полгода назад, обещала, что первые «покатушки» только с подругой). Так что она пока у родителей". Черников попросил номер телефона.

Лена удивилась его звонку, назначала встречу на завтра. Он сказал, что может подъехать сейчас.

– Нет, не могу сейчас. Уже поздно. Давай завтра.

Опять Московский вокзал. Черников прикинул, что, несмотря на сентябрь, на холодную ночь, даже спокойно приватно переночует там, на скамейке, на улице. Он научился включать внутренний обогрев (напрячься, расслабится, напрячься – расслабится – так учила еще Эвелина).

Утром они встретились с Ведерниковой у метро «Площадь Восстания». Она была в новом пальто, и Черников вновь себя обругал, что не захватил никаких подарков. Да хоть пару китайских сапог с итальянским дизайном, да хоть… он осекся, потому что все это было, пожалуй, сейчас было не нужно и пошло. Она шла навстречу медленно, и не понятно было рада ему или нет.

Он сказал, что все знает от Алины.

– Ничего не исправить. Как жалко девочку. Может это расплата?

– Не говори ерунды. Когда все это случилось?

– Ровно неделю назад.

Черников уже знал, что это все поправимо. Он приедет в Питер заранее и не допустит аварии, но этой встречи с Леной уже не будет, и письма ее тоже не будет.

Нужно вернуться в тот вечер на шоссе под Ленинград и немножко что-нибудь поменять. Да вот просто не пустить девчонку к дороге или отложить, задержать поездку Ведерниковой. Ведь сколько там надо – минуту другую, чтоб они роковым образом не столкнулись.

Поездку в Ленинград «для исправления имен» он планировал несколько дней в Кишиневе. Просчитывал варианты, не торопился. Действительно: какая разница Лене, когда он предотвратит беду… Она не будет знать об этом, но что будет с той первой версией…? Исчезнет, взорвется, растает или потянется нить судьбы своим чередом?

Самолет прилетел в Ленинград без опоздания. Из аэропорта на такси Черников поехал сразу в поселок. Дача родителей Лены – скромный одноэтажный, но каменный домик. Проклятая «Жигули»-копейка стояла под навесом.

Он открыл калитку, изнутри отодвинув засов (мелькнул в голове образ телевизора и его рука, проникшая через экран и сделавшая громкость поменьше на этом двухстороннем приемнике).

Он замешкался, не зная как позвать хозяев: крикнуть громче или подойти прямо к двери. Прошел по тропинке. Скоро начнутся сумерки. В окнах горел уже свет. Он подергал замок, не обнаружив звонка. Дверь отворила немолодая женщина, наверное, мать Лены.

– Вам кого?

– Мне Елену Александровну.

– Лена к тебе, – крикнула женщина, приглашая Черникова войти.

А Черников замешкался на крыльце, дождался, когда выскочит Лена. На ней незнакомый свитер, длинная юбка, шерстяные носки. Она без туфель казалось, вдруг стала ниже. И это распахнутое лицо без косметики, на котором сначала растерянность, удивление, потом все равно улыбка.

– Как ты здесь?

– В командировке.

– Ну, проходи, проходи, – с ее лица не сходила улыбка, и Черников еще раз убедился в ее хладнокровности.

– Папа, мам, Анатолий – это мой знакомый из Сибири. Николай.

Черников обрадовался, что он угодил к застолью, стал доставать гостинцы: финскую водку, переупакованный блок «Мальборо» и жевачки.

– Чем занимаетесь? – поинтересовался все-таки папа, когда Черников, поужинав, пил растворимое голимое кофе, не торопясь (он хотел гарантированно обеспечить разрыв во времени до встречи с девчонкой).

– Работаю научным сотрудником в одном институте.

– Бываете за границей?

– Бывает бываю.

– А в Ленинград надолго? – тревожно спросила мама

– Нет. Обратно рейс поздно ночью.

– Ребята вот тоже собираются ехать домой.

– Мне Алина, подруга Лены так и сказала: застанешь ее на даче и вместе обратно в город.

– А, так вы знакомы с Алиной! – совсем успокоилась мама.

– Пойдем, покажу наш сад, пока не стемнело – предложила Лена.

Они вышли во двор, Лена накинула плащ.

– С ума сошел. Зачем ты приехал? – она взяла его под руку и повела в сад из шести деревьев, трех яблонь и трех груш. – Я же тебе все сказала – выхожу замуж.

– Была оказия, денег привез на ипотеку.

– На что, на что?

– Ну, на первый взнос в кооператив, ты же хотела у кого-то занять.

– Но только не у тебя.

– Для меня это ничего. Я рублями оклеил ванну и десятками туалет.

– А что я скажу Анатолию. Так и скажи – поклонник занял денег.

– Ты, правда, сегодня улетаешь?

– Подвезете меня до аэропорта.

Родители вышли проводить во двор.

– Может, я сяду за руль – сказала Лена своему жениху. – Вчера вы с папой так набрались и сегодня немного.

– Ты за рулем, опаснее меня пьяного.

– Николай, может, вы поведете? – предложила Лена.

– Ну, если доверите. – Черников не показал своей озабоченности (забыл, когда в последний раз водил машину), срочно сосредоточился, решил полностью довериться автопилоту. Он мог и закрыть и глаза, а руки, ноги управлялись компьютером.

Он ехал исключительно правильно, соблюдал на пустой трассе скоростной режим, никаких обгонов, притормаживал у населенных пунктов, всю дорогу молчал, и на пути не встретились ни девчонка, ни ее собака.

Он довез их до дома, а сам поспешил в аэропорт. Хотя спешить смысла не было: он заранее не купил никаких билетов. Такси было не поймать, и ему еще пришлось расспрашивать старушку с собачкой, как ему лучше добраться до аэропорта. Потом после метро и автобуса (успел на последний экспресс), он слонялся по Пулково под эхо диспетчерских объявлений, еще не сбросив адреналин этой последней встречи и скомканным расставаниям с Леной (сокрытым, даже тайным пожатием-соприкосновением при выходе из «Жигулей»).

Он вернулся в Н. через Свердловск через сутки. Здесь было раннее утро и выпал, кажется, первый снег.

Он смиренно выждал очередь на автобус. Он первым выгрузился, еще на центральном проспекте за два квартала от дома, и шел по белому асфальту, оставляя черные следы.

Глава 28

В 91 году Вайц почти ежедневно вспоминала Черникова.

А когда в 18 августа прозвучало имя Янаева, как председателя ГКЧП с трясущимися руками, то она даже попыталась переговорить со своим бывшим мужем, полковником КГБ. Что надо найти этого Черникова, который все предсказал. Он только отмахнулся. Нашла время вспоминать сумасшедшего. «Здесь такие события происходят. Валить надо отсюда, валить к твоим родственникам на землю обетованную». Вайц не обиделась (навсегда была благодарна ему, за то, что в свое время помог ей избавиться от погон – устроил в одно полузакрытое НИИ среднего машиностроения, а потом поддержал ее кооперативные швейные начинания). Она сама уже в сентябре, когда с августовским путчем все устаканилось, но страна, набирая темпы, неслась в разнос, полетела в Н.

Она не была здесь 15 лет. Да с тех пор, как после смерти директора фабрики, ее вывели из операции. Дальше была целая жизнь. Встреча с будущим мужем. Рождение сына. Черникова она не то, что совсем забыла, наоборот он оставался, почему то важным и дорогим воспоминанием о котором каждому не расскажешь и тем более мужу.

Она об этом думала в аэропорту и во время ожидания посадки и во время полета, засыпая в кресле.

Город никак не изменился. Только потускнел. Стал еще серее и провинциальнее. Здания обветшалые, лица озабоченные. Из аэропорта она поехала сразу на квартиру Черникова, будучи убежденная, что там его не найти. А если они вдруг встретятся? Она перевела дыхания от этой простой допустимой реальности. Прошло ведь 15 лет. Как он выглядит? А как выглядит она. Говорят ничего. Хотя скоро исполнится сорок. И вот они встретятся. Но зачем и что будет дальше?

Она с волнением (покачиваясь на волнах своей памяти) проезжала на автобусе по знакомым улицам.

А может зайти на фабрику и кто-то ее вспомнит. А Маслов? Где этот горе контрразведчик. Она все равно напряглась, как бы возвращаясь к своему оперативному статусу 76 года в этом городе. Она отчетливо вспомнила Панышева и его счастливую благородную смерть (а висел на волоске позорного ареста уже полностью изобличенный). А перестройка по сути уже оправдала этого опередившего время подпольного бизнесмена.

Она вышла на улице Калинина. На ней были пошитые ее кооперативом джинсы. Спортивная сумка, перекинутая через плечо, составляла весь ее багаж.

Это было все-таки возвращение в молодость.

Вон в том доме она снимала квартиру, а в этом подъезде проживал Черников.

Женщина, сдававшая квартиру Черникову, уже умерла. В квартире проживал ее внук. Ни о каких бывших жильцах он ничего не знал. Приехал сюда из Владивостока пять лет назад.

– Да что за Черников. Неделю назад еще одна женщина приходила с арбузом, спрашивала о нем.

– Что за женщина?

– Да мне, откуда знать.

Вайц вышла во двор. Было изумительно солнечно и тепло. Сентябрь все прощался с бабьем летом. У фонтана летали стрекозы, и стоял медовый запах какого-то цветения.

Глава 29

Черников не хотел видеть Ведерникову откровенной старушкой, например, в 2020, но зато в 2000 ей было всего лишь 48

Перед встречей (перед возможной встречей), он перед зеркалом состарил себя. Нейронные сети предложили несколько вариантов. Он поправился, посидел, но все равно это был не тот трухлявенький Черников, а скорее портрет Дориана Грея. Он вдруг вспомнил себя отчётливо и бесстыдно свое последнее реальное отражение в зеркале в ванной еще до покупки «Панасоника»: худой цыпленочный старичок с только что подсушенной вздыбленной шевелюрой. Облетевший божий одуванчик.

Черников долго откладывал съездить в Питер в 2000, знал, что уже непременно поедет, но все откладывал и откладывал.

Ей где-то по пятьдесят, сорок семь-сорок восемь (как будто не знал, что у нее день рождение в июле). Её несколько снимков в Контакте, фэйсбуке. Знакомое постаревшее лицо, снимки на даче (перестроенный дом), дочка в Германии, множество снимков внучки.

Черников полетел туда в ноябре 2000. Он снял комнату в гостинице на Васильевском острове, на самом деле просто однокомнатную квартиру в гигантской длинной многоэтажки на берегу залива. Рядом высились такие же недостроенные гиганты.

Черников стоял у окна и умозрительно чувствовал напор и давление верхнего эшелона воздуха, который насквозь продувал пространство между домами. Потом он лежал на кровати, на которой вряд ли придётся спать, Вечером ночью он собирался лететь назад. Он уже нигде не хотел оставаться надолго, и точно не здесь. В этот невзрачный хмурый холодный ноябрь, в этой комнате на 12 этаже, которая мало чем отличалась по душевному содержанию от пустоты и бесконечного одиночества его телевизионной пустыни. Он продолжал лежать на кровати в верхней одежде и обуви, закрыв глаза, снова смотрел в Контакте ее не совсем свежую фотку двухлетней давности. Крупным планом её немолодое лицо. Ведь прошло уже двадцать четыре года.

Легче всего было вызвать такси. Он попросил водителя покатать по городу, по бывшему или еще нынешнему «бандитскому» Петербургу. Ведерникова, продолжала работать в архитектурном бюро своей подруги Алины. Черников по своему офлайн интернету легко нашел адрес бюро. Он сначала ждал ее в кафе, потом вышел на улицу (уже сомневаясь, что застанет женщину, что все равно есть случайности и не стыковки, и она в этот раз не появиться за углом). Но вот появилась – элегантная, стройная.

Он стоял на ее пути, и чуть сдвинулся, чтобы стать ее преткновением, и она о чем-то задумавшись, сначала резонно по реакции подалась вправо, потом влево, и, не избежав потенциального столкновения, наконец, подняла голову:

– Ты, Черников!

– Узнала. Уже спасибо.

– Сколько лет прошло, а он выныривает из-за угла…

– Вон кафе, давай зайдем.

Они разговаривали: рассказывала она, а он больше спрашивал. Муж, дети, работа, здоровье, подруга, родители. Длинные паузы не давили и не смущали. Он смотрел на неё и в какой-то момент взял её руку. Отодвинул пустую чашку и взял её руку – сверху её ладонь, а снизу его, и сверху снова его ладонь.

– В 84 я получила твою посылку, лечилась у мужа твоими табелетками…Я думала всегда, что ты следишь, наблюдаешь за мной. Я до сих пор ничего не понимаю. В 91, получается перед кончиной СССР, я приезжала к тебе в Н… Пришла по адресу. Мне сказали, что такой никогда здесь не жил. Никогда, никогда. Никакого Черникова.

– В 91? Меня там действительно не было. Это понимаешь служебная квартира. Очень жаль.

– А я приперлась с вокзала с арбузом. Помню после ГКЧП город пустой, в магазинах тоже пустые полки. В автобусе одни разговоры, что нужно собрать картошку перед голодной зимой. Мне так хотелось увидеть тебя. Раздрай на работе. Полная неизвестность. Муж в то время уже в Ганновере, в клинике и, похоже, с кем-то спутался, и дочь собиралась к нему в Германию. Потом все срослась. Где ты был?

– Не помню.

– А хоть помнишь меня?

– Я прилетел сюда утром, потом поехал в город и ждал тебя после работы два часа. Вон там, на углу стоял.

– Как ты узнал, что я работаю здесь? Ну да глупый вопрос. И ты стоял на морозе и два часа ждал меня?

– Ну что такое два часа, если двадцать лет …

В номере комнате было пусто. Заправленная постель хранили след его утренней лежки.

– Вот вселился сюда в двенадцать и думал, как встречусь с тобой. Валялся в одежде на этой кровати.

– Тебе не стыдно соблазнять пожилую женщину?

Её красота была осенней, слегка потускневшей, морщинки, морщины, но тело оставалось скульптурным даже когда совсем обнаженным, и она знала об этом, как и теперь Черников.

Он возвращался в этот день, в этот час в Петербург, потом несколько раз. Снова забирался в телевизор за 3 ноября 2000, снова летел рейсом из Кишинева, и невольно запомнил уже навсегда: соседа справа (какой-то молоденький менеджер, шуршавшей оберткой «баунти»), и упавшая куртка старушки, сидевшей через проход (куртку он поднял и снова забросил на багажную полку), и стюардесса на выходе перед трапом, вдруг с улыбкой сказавшая «до свидание».

Это повторялось каждый раз, и Черников ничего не хотел менять. Он снова вселялся в номер малоизвестной гостинице на Васильевском острове, валялся на кровати в одежде, и снова за два часа ехал навстречу…и снова, проснувшись, слушал дыхание Ведерниковой, смотрел на нее в полутьме. Нет, конечно, что-то менялось: реплика или другое движение, мимика глаз. Он даже специально однажды сказал что-то другое или спросил невпопад, невзначай, и Ведерникова ответила по-другому, но продолжала растерянно счастливо улыбаться, держа его за руку…