Текст книги "Человек из телевизора (СИ)"

Автор книги: Виктор Цой

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

– Планета Земля сделала три оборота, – непонятно серьёзно или, шутя, сказала девчонка. На ней тот же толстый шерстяной свитер-платье. Чего она замерзла от кондиционера?

– Три дня что ли?

– Первый тест пройден. Субъект подает признаки сохраненного интеллекта. – она, улыбаясь, повернулась к нему.

Черников присмотрелся к девчонке, с нарастающим ужасом. Перед ним сидела другая девчонка – ему померещилась его подружка-попутчица из поезда 48 года. Они вместе ехали до Москвы, там расстались. И ее лицо все же было каким-то не полностью точным тем, а немножко другим, каким оно могло стать годом позже, а то и два. «Ну да это Солярис! Эта машина умеет менять внешность, бесконечная адаптивность, изменчивость, просканировала всю мою память, выбрала девочку, с которой я больше не встретился…»

– Я уверена, что тебе приятнее будет общаться с этой девочкой. А для меня это, как поменять одежду. За три дня ты, похоже, восстановился. Нам пора уходить отсюда, чтоб не привлекать внимание. Лучше уехать за город. Мне нужно сделать тебе переливание крови. Это будет твоя первая регенерация. Вообще первые регенерации самые эффективные – лет на двадцать – тридцать станешь моложе легко. Но следующие принудительные регенерации имеют плечо по короче и костыли нужны будут длиннее. После переливания, вместо крови будет другая плазма, которая откроет простор для перестройки организма: титановая прочность скелета, слух в диапазоне от ультразвука до инфразвука, зрение с переменным фокусным расстоянием, наконец, в коре головного мозга выращу биопроцессор. Кстати, вместо опухоли у тебя в голове и поместим компьютер.

За ними приехало вызванное такси с надписью и логотипом Яндекса. Они проехали мимо американского посольства, и машина вздрогнула на искусственной неровности спящего полицейского. Потом они уже спускались по Пушкина вниз, пересекли центральный проспект, все это было медленно, медленно с пробками на перекрестках и долгим стоянием у светофора,

Только за городом они выбрались на простор. Машина поехала с ветерком. Эвелина сидела спереди, пристегнутая ремнем, интересовалась у водителя – насколько экономична гибридная тойота.

Они остановились в каком-то селе. Девчонка сняла целый дом на окраине. Второй этаж был не достроен. За домом раскинулся небольшой сад, и в дальнем углу в заборе была калитка с тропинкой, ведущей к местной речушке.

– Что пообедаем, – предложил Черников, пройдясь по дому, сбросив сумку с одеждой, намекая, что кому-то надо идти в магазин.

– Никаких обедов перед переливанием. Она уложила Черникова в кровать, совсем нечистоплотно, даже не помыв рук, легким прикосновением воткнула пластиковую коктейльную трубочку сначала ему вену одним концом, а потом себе – другим, и он почувствовал как в сосудах, что-то зашипело щекотно, и ее жидкость-плазма потекла по его капиллярам.

Глава 16

Черников легко спрыгнул с крыльца, потягивался, удивляясь этому забытому ощущению все здоровья.

– Лови, – крикнула Эвелина, и Черников так спонтанно, но ловко поймал пустую бутылку.

– Ты что?

– Брошенный бейсбольный мяч летит со скоростью 47 м/с. Я бросила бутылку немного быстрее и ты ее словил как профессиональный кэтчер. Так кто кому должен задавать вопрос.

– Это мои новые способности?

– Самое главное ты должен научиться управлять обновленным телом. Закрой глаза.

– Зачем?

– Закрой. Что ты видишь?

– Ничего.

– Напрягись. Ты должен идти вперед, а ничего не видишь. Заставь себя сделать шаг вслепую. Ты должен почувствовать и преодолеть этот страх, неудобство.

– Я ничего не вижу. – Черников сделал шаг, потом вытянув руки, еще.

– Опусти руки и сделай шаг, поверни налево.

– Там же яма.

– Преодолей страх, сделай шаг.

– Вижу!!! – закричал Черников, сделал шаг, переступив через ямку. – У меня как включился экран… я все вижу!

– Как у тебя случилось с телевизором? – допрашивала Эвелина

– Новый год. Купил телевизор. 2000 год Миллениум. И вот за полночь обнаружил, что могу перелезть через экран и полез в него и, там, рядом стоял другой телевизор. Из 1976 года и там тоже был Новый год – 1976. В комнате спал мужчина, и я смог залезть в комнату и потом выйти на улицу и, значит, оказался в 1976 году. Как мне это объяснишь?

Черников сутки напролет сидел, ходил по двору с закрытыми глазами и смотрел по воображаемому экрану новости минувшего двадцатилетия: взрыв близнецов башен, окончание чеченской войны, первый черный Обама, бессменный некогда бесцветный Путин, совершивший рокировочку с Медведевым, война с Грузией, американско-иракская война, и эта наступившая эра интернета, смартофонов, реального видеотелефона в образе «Скайпа» или же «Вайбера», казнь Саддама Хусейна, казнь Кадафи, новые фильмы, новые кинозвезды, новые чемпионы и маньяки, новые книги, нобелевские лауреаты и так пока не решенная проблема с термоядерным синтезом, и пока некуда не девшаяся актуальная амплитуда цен на нефть и на газ… настоящий «большой рывок» Китая, наконец, конфликт России с Украиной – отсроченная гражданская война после распада СССР.

Он удивлялся, что глаза не болят от мелкого текста, а еще он мог прослушивать ролики с убыстренной в два раза речью (и не важно на каком языке). Но потом он стал как больной сенильной деменцией то и дело отключаться, проваливаясь в себя. Эвелина успокоила, что это синдром перегруженного сознания.

Утром они бежали по крутой тропинке вверх. Речушка прорезала здесь глубокий каньон, а Черников, прислушиваясь к своему организму, набавлял, набавлял скорость, чувствовал, слышал каждый шершавый толчок кроссовок.

Мокрая футболка уже давно была снята. В какой-то момент, не в силах удержать себя, он с разгона сделал прыжок через пропасть и пролетел легко метров десять с каким-то совершенно точным и липким приземлением на каменистый пятачок мыса.

"Она заставляет меня прочувствовать свое новое тело до последнего выхлопа".

Он хотел попросить у девчонки зеркало, но сообразил просто закрыть глаза и увидел себя со стороны, и, потешившись этой новой своей способности, он уставился на себя: нет, радикального внешнего омоложения пока не случилось…

Эвелина всегда спала не раздеваясь в джинсах, в футболке, иногда не снимала и кроссовки. Но все на ней было чистенькое и выглаженное и на кровати и простыне она не оставляла и намеков на грязь. Она никогда не ходила в туалет, не потела, не мыла голову и вообще не мылась, и не пользовалась косметикой. Чериников поначалу даже принюхивался к ней, как бы невзначай прикасался или тюкался ей в плечо и в шею и в волосы и всегда поражался свежестью ее кожи и изысканному амбре.

Все что она ела и пила чуть чуть подзаряжала ее аккумулятор.

Где твоя батарейка?

Эвелине было все интересно: она любила заходить в магазины ощупывала одежду, обувь, лекарства в аптеке. На базаре пробовала местные фрукты, очищенные орехи, принюхивалась к коробке с чаем (на нее смотрели с усмешкой, не зная, что она сканировала коробку, пробивала все эти преграды из упаковки – вдыхала аромат китайской камелии). Она шла по улице с привычкой прикоснуться к капоту машины (наверное, интересовалось устройством движка "бмв"). С ней интересно было совершать пешие прогулки вокруг села, останавливаться возле кургана, и она по «просьбе трудящихся» замирала, прикрывала глаза – сосредотачивалась и потом монотонно докладывала: «два захоронения: некрополь в виде кургана, высота 1,75 м от древнего горизонта. Насыпь овальной формы, в поперечном сечении 32 и 26 м. Вершина кургана уплощена, южный склон пологий. В северо-западной части – грабительский ход. Из находок – кости и зубы животных, фрагменты девяти амфор, обломки одной чернолаковой миски, обломки лепного кувшина, бронзовое зеркало, железная подпружная пряжка, бронзовый литой котелок. Больше ничего интересного…»

Эвелина выглядела лет на 15 и служила таким продолженным воспоминанием об этой попутчице: из тех уже спутанных подростковых реминисценций. А теперь, он мог, по другому, по взрослому подтвердить, чем нравилась ему эта девчонка, уже возрожденная девушка. Ну, эта общая симпатичность – украинка-полька, светлые волосы, какая-та нежная стройность, длинная шея, осанка… И что-то вновь отзовется в груди с замиранием в сердце – вот она улыбается глядя тебе в глаза, раскрасневшись, забравшись в гору, ты подходишь к ней ближе, ближе, мягкое четкое очертание губ, бусинки пота на гладком лбу, все ближе и ближе растворяясь в ее глазах…

– Ей было 12–13?

– Ну да, где-то класс шестой.

– И что ты помнишь?

– Я помню она в матросской форме.

– Ну ладно когда доберемся до секса, надену школьную форму.

Она часами загорала на солнцепёке в купальнике, сидела себе на лужайке в позе лягушки (подобрав ноги под себя), и в это время, оказывается, шла интенсивная подзарядка аккумуляторов.

У Черникова было свое расписание: рано утром пробежка, потом все-таки завтрак приготовленный Эвелиной. После завтрака он шел на прогулку с мольбертом, на дальней опушке изображал из себя художника. На самом деле отрабатывал урок концентрации внимания. В самый неподходящий момент менторский голос Эвелины звучал в голове:

– Пища по-разному влияет на работу мозга. Например, «быстрые углеводы» – белый хлеб, конфеты, кондитерские изделия – провоцируют выброс глюкозы в крови. Человек чувствует прилив энергии. Однако затем уровень сахара достаточно быстро падает, человек ощущает усталость и уже не может ясно мыслить. Медитируй, найди визуальную точку концентрации, сфокусируйся до предела, например, разглядывая ворсинку кисточки, как будто включи микроскоп – хорошо видна структура объекта: луковица, чешуйки и стержень, видны естественные повреждения волоска в виде изломов и секущихся кончиков. Видишь?

– Вижу!

– А теперь отдай себе приказ: "я хочу услышать, о чем говорят две женщины на той стороне реки". Слышишь, что они говорят?

– Слышу! Ругают кого-то по-румынски с матом по-русски.

– Расслабься, совсем расслабься. Достичь полной концентрации можно только при условии, когда человек чувствует себя в безопасности.

– А я еще человек?

Глава 17

Они вернулись в Кишинев в сентябре 2020.

Жара отвалила. Резко наступила осень. Стекла маршрутки то и дело покрывались моросью.

Эвелина вела себя, как обыкновенная девочка, но может быть, чуть увереннее расплатилась с водителем и указала своему спутнику – присесть у окна. На это можно было пофантазировать – дочь заботится об одиноком отце (уже помолодевший Черников сбросил моральную схиму безнадежного деда). Потом она заставила предка съесть яблоко и подала ему салфетку, забрала огрызок себе в кулек.

Он уже многое знал, что изменилось здесь в республике и в Кишиневе. Кто там, у власти и кто такой Плахотнюк и Санду. Двадцать лет прошло, но это оказалось так мало.

Сплошная мобильная связь, компьютеры, предсмертие телевизора, тротуарная плитка, бордюры, засилье автомашин и пронырливых самокатов, стеклопакеты и карантинные маски.

Он, конечно, еще подумал сходить на свою могилу, потом узнать что с его квартирой. Прямых наследников нет. Потом вспомнил кого-то еще, каких-то знакомых. Да, всем его погодкам – грядут юбилейные 90, и 90 процентов из них уже на вечном покое…

Эвелина напомнила, что надо выкупить телевизор, через который они проникли сюда. Она не прекращала мониторить этот экземпляр 50 дюймового смарт-лед-4к телевизора.

– Дорогая панель – никому не нужна. Ждет не дождется нас в том магазине. Но сначала снимем жилье.

– Снова в гостинице?

– Обратимся в агентство недвижимости – лучше снимем квартиру.

– А зачем нам квартира?

– Чтобы поставить там телевизор.

Приехав на автовокзал, Эвелина сказала, что ей надо сходить в туалет (притом, что она обходилась без этой опции обмена веществ). Ее продвинутый организм не имел никаких отходов – полностью замкнутый цикл с непонятной природой основного движка – заменителя сердца – микро термоядерный двигатель или что-то иное на не известных физических принципах. Когда она вышла из вокзального евросортира, Черников остолбенел, хотя мог ожидать что угодно, – она вновь кардинально сменила внешность. К нему направлялась взрослая девушка – молодая женщина, в которой он узнал попутчицу по купе – блондинку из новогоднего поезда 76 года. Длинноногая флегматичная антидюймовочка «Ведерникова» с выгоревшей прядью пшеничных волос.

– Зачем? – подал голос Черников

– Извини. Я решила поменять гардероб. Мы женщины ведь такие.

Она была права: совершеннолетней девушке сподручнее было снимать квартиру, да и вообще контактировать с этим миром. Она установила контакты с агентством недвижимости еще из села, и теперь нужно было только съездить посмотреть квартиру. «Двушка» была в самом центре, и ехать было не нужно, а только пройти метров двести и подождать пока подойдет женщина от агентства. Дом, сооруженный в пятидесятых располагался на перекрестке Армянская – Штефан чел Маре. Вход был со двора. Они устроились на скамейке: молодой-немолодой мужчина и девушка. Со стороны они выглядели странной понятной парой: какой-нибудь бизнесмен и его секретарша, наконец, убедившая папика снять для нее квартиру. Именно так все представила женщина из агентства. Мужчина чего-то стеснялся и опускал глаза, а эта рослая девушка была улыбчива и медлительна, и вся прелесть ее была, именно, в этой статичной пластики в духе античной кариатиды. Она почти без слов одобрила сделку, кивнув головой мужчине после осмотра квартиры, оплатила на полгода вперед.

– Что будем делать? Сходим за телевизором? – Черников проявил инициативу. Они сидели на кухне, и ему неприятно было предложить ей выпить чай или кофе, потому что она не нуждалась не в том ни в другом.

– Пойди, прогуляйся. За телевизором я смотаюсь сама, чтоб не подсунули брак. Возьми эту карточку вместо денег, здесь уже во всю безналичку пользуют.

– А как мне с тобой связаться?

– Вот тебе телефончик-айфончик. Потренируйся пальчиком по экрану.

До своего последнего кишиневского дома он прошелся пешком. Вот и его двор. Зайти – не зайти. Кто его помнит, и если даже уловят сходство – примут за сына, за внука. Он дошел до своего подъезда и не встретил никого из знакомых. Он поднялся на свой этаж, позвонил в дверь к соседям, будучи уверенный, что тогдашние соседи – пенсионеры (на пять лет постарше его) вряд ли откроют дверь. На звонок отозвался молодой женский голос, и Черников пояснил, что ищет соседей своего родственника из 55 квартиры по фамилии Кордунян.

– Да это мои – прадед и прабабушка, – дверь открылась.

– Ну, а я родственник Черникова, он проживал в соседней квартире.

– Да что-то слышала. Там пропал человек лет двадцать назад.

– Вот, вот пропал. Я здесь ненадолго и решил зайти. А кто там сейчас живет?

– Одна семья. Скажем между нами – не очень доброжелательная – Женщине было лет тридцать, по-русски она говорила с акцентом, но улыбалась. – Я помню, мама рассказывал, что сосед прабабушки куда-то однажды исчез, и потом вскрыли квартиру, и никого не было, только телевизор включенный.

– Мой отец его двоюродный племянник, когда узнал, что я буду в Кишиневе, попросил хоть что-то узнать. Так не советуете беспокоить соседей?

– Попробуйте – пожала плечами женщина.

Дверь за женщиной закрылась. Черников позвонил в свою дверь (она даже внешне уже была не "своя" – новенькая металлическая красивенькая дверь разве только не китайская).

– Кто там?

– Здесь раньше проживал мой родственник. Хотел бы узнать никаких вещей от него не осталось?

– Не знаю ничего – зло отрывисто ответил мужик.

– Ну, можно хоть взглянуть на квартиру. Я приехал издалека.

Дверь открылась. Мужчина лет сорока был на голову выше Черникова. Возможно, он разглядел в глазок Черникова и не побоялся открыть дверь, предвкушая назревание скандала с заведомо слабым соперником.

– Чего надо?

– Хотел что-нибудь узнать о родственнике.

– Ничего не знаю.

– Ну, вот вижу оленьи рога… – Черников разглядел свою семейную реликвию, висевшую в прихожей.

– Вали отсюда – у мужика налились кровью глаза.

– Ну, хоть какие бумажки остались. Старые письма?

– Тебе чего нужно? – Мужик еле сдерживался и уже не сдерживался, поднял волосатую руку. – Пошел вон – психика сваливалась в экстазе праведного припадка. Он хотел оттолкнуть Черникова, и вдруг его рука уперлась вместо грудной клетки Черникова в стальную твердь банковского сейфа. Инерция руки легко погасилась, и даже стало больно костяшкам пальцев, когда рука сжалась в кулак и теперь попыталась усилить толчок-удар.

Черников тоже почувствовал этот молниеносный прилив мощи во всем организме – адреналин дал запуск преображения в квази Халка. Внешне Черников не вырос, не потолстел, но какие-то проснувшиеся внутренние контролеры, оповестили, что он сейчас весит 500 килограмм и сила удара превышает 2 тонны (с такой силой автомобиль на скорости 65 кмч врезается в стену). Он среагировал максимально пассивно (контроллеры кричали – "не навреди") слегка подвинулся на полшага вперед, оттесняя мужика за порог.

В квартире все поменялось кроме расположения комнат. На стене в гостиной висел плоский «Самсунг». "Бессмысленно спрашивать, где мой «Панасоник." – рассуждал Черников.

– Что это было со мной? – он позвонил Эвелине.

– Все в порядке – откликнулась Эвелина – Организм продолжает меняться. Небольшой конфликт, всплеск адреналина – вот тебе триггер чтоб твой организм вышел на новый этап. Поэтому мы уехали из села, мне нужна была эта провокация. Теперь в момент кризиса ты превращаешься в танк, или в пушинку. Попробуй спрыгнуть без парашюта с десятого этажа и автоматика выведет тебя на безопасный режим – будешь парить как листок, из школьной тетрадки выброшенный в окно…

На улице его отпустило, и даже когда он спускался по лестнице. Он чувствовал слабость, как будто сдулся воздушный шарик и очень хотелось есть. Зашел в магазин, купил хлеб, колбасы, попросил продавщицу помочь ему оплатить кредиткой. Он отошел куда-то за угол, прислонился к стене, кусал сырокопчёную палку с неочищенной кожурой…(зубы, у него выросли зубы!)

Эвелина привезла телевизор. Она вспомнила, что у нее нет наличных и сказала грузчикам, что поднимать на этаж коробку не надо. Они уехали, обозвав ее про себя жадной дурой. Нет, она была умной и сильной: коробку несла на ладони, взбегая вприпрыжку по лестнице, чтоб обойтись без свидетелей.

Они контрольно перелезли через телевизор в павильон (просто шагнули, слегка наклоняясь, в его широкий в 50 дюймовый экран). Здесь было не то чтобы душно и тесно с налетом агорофобии-клаустрофобии, но Черников в первый раз с такой неприязнью подумал об искусственности этой среды. Они стояли возле этой большой телевизионной жк панели, которую только что пересекли. Там показывали рекламу, и Эвелина сделала звук тише, потом полностью выключила панель. Тишина оглушила, но теперь она была на двоих. Снова был слышен каждый вздох, шорох одежды, но этот вздох и шорох были совместны.

– Что будем делать? – спросил Черников.

– А теперь двинем к тебе домой, к твоим телевизорам.

– А не чувствуешь рядом больше никаких телевизоров?

– Поблизости нет. Вижу следы твоего перехода. Пойдем по ним.

– Целый месяц идти!

– Ты говорил, что ехал на велосипеде?

– Он сломался, сама увидишь.

– Ну, тогда давай марафонскую. Побежали!

Они бежали уже часов пять или больше… Действительно легче было бежать с закрытыми глазами, читать что-то или смотреть. Потом однажды открыв глаза, Черников увидел свою брошенную консервную банку в целлофановом кульке и потом сломанный велосипед. Само собой случился привал. Черников, только свалившись на пол, почувствовал, как он устал. Зато не заметил уже во сне, как Эвелина прилегла рядом и просунула под его голову свою руку. И лежала так недвижно на левом боку неудобно, не шевельнувшись, не повернувшись, пока не проснулся этот престранный чел.

А Черников, спросонья, пытался разгадать этот запах шампуня от мягких разметавшихся волос и эту радость, что он не один.

– Ты не спишь? – спросил он. Она молчала. – Я знаю, что не спишь.

– Зачем тогда спрашиваешь. В конце концов, я могу имитировать сон, даже вызывать сновиденья. Обними меня крепче. Ведь я похожа на ту женщину на 90 процентов, ну может на 70. Я просчитала по твоим воспоминаниям все нюансы ее облика. Например, рисунок ее ноздрей. Ты же не сможешь их описать. Их впечатление у тебя глубоко в подсознании. А я разбиралась детально, пошагово, сверяясь со своей энциклопедии человеческих носопырок.

– Как ты починила втулку велосипеда.

– Напечатала ее.

– Где?

– Внутри у себя. Нарисовала в голове и напечатала. Могу все, копировать, но только в размере моей утробы.

– А как достала оттуда?

– А как женщина рожает.

– А ты вообще можешь рожать?

– Что-нибудь сложнее велосипедной втулки?

– Прости.

– Однажды было такое задание – сблизиться с одним уважаемым человеком. Имитировала беременность, все как у всех, предварительное узи, томограмма со звуком, потом имитировала выкидыш.

– А как ты выглядела тогда?

– Бывшая мисс какая-та. Бывшая балерина, которая после травмы стала хромой.

– А зачем хромота?

– Есть поговорка: кто не спал с хромоножкой, тот не спал с Венерой.

– Нет объяснений – почему возникла эта стена? Почему нас отсекли от будущего?

– Кого нас? Бродячих путешественников во времени? И кто отсек? Представители неизвестной цивилизации, или будущие «человеки», а может не «человеки», создавшие этот интерфейс. Межвременные связи – очень важный ресурс. Кто-то начал его активно администрировать.

– Но ты ведь пришла оттуда? Расскажи, что будет потом.

– Я дальше 25 века не была. Во всех вариациях был ядерный апокалипсис, в бункере кто-то и выжил. Потом на Земле стало очень тихо и скромно. Идеология только одна – меньше народу – больше кислороду. Всю черновую работу – андроиды. Все копошатся в прошлом. Раскопки, архивы, воспоминания. Можно сказать Ренессанс. Кто-то сказал про интеллигенцию – это говно. Я могу повторить так про все человечество, которое притихло после очередного кровопускания. Цивилизационный отстой. Системный сбой. Нет, человек это только ступень эволюции…

Глава 18

Эвелина смогла починить велосипед, и они по следам Черникова добрались до его телевизоров в два мгновения. Мгновение первое: она крутила педали, а он лежал на спине в тележке, закинув руки за голову. Сначала движение было уместно-велосипедным со скоростью километров пятнадцать в час, потом что-то изменилось, замелькало калейдоскопом. Мгновение второе: Эвелина налегла на педали, похоже прибавила скорость, Черников приподнялся, повернув голову, и движение вдруг стало замедляться, потом распадаться на кадры, размазываться по цвету, по звуку, пока все не застыло в скриншоте, в стоп-кадре, и так заморожено это длилось и длилось…

– Приехали, – она толкнула его.

– Что это было?

– Я хорошенечко разогналась, а потом у пространства открылось свойство подобное сверхпроводимости, и мы совершили прыжок в гиперпространство.

Она остановила велосипедный тарантас по центру телевизионного оазиса "эпохи Черникова". Наверное, со скрытой усмешкой полюбовалась этим нестройным рядам телевизоров, относящимся к двум мегадатам двадцатого века. Похоже, нарочито особенно уделила внимание загаженности пейзажа. Ногой подвинула, подтолкнула бутылку пива, взяла из ящика оранжевый помидор, посидела на табуретке, поковырялась в стопке верхней одежды (сибирского гардероба Черникова) и даже примерила валенки.

– Ну что ж – солидный культурный слой. Не устал бегать по телевизорам? – улыбнулась она.

Они сначала заглянули к нему в 2000. Черников первым залез по собачьи в телевизор, и уже оттуда, из своей комнаты, подал руку даме.

В комнате продолжалось первое января. На столе стояла без пробки бутылка шампанского, в большой тарелке лежал салат оливье, купленный в супермаркете. В квартире было скромно и не ухоженно. Черников застыдился своей конуры. Эта девчонка-девушка робот совсем не робот и все понимает, и даже понимает что ему перед ней стыдно.

– Так это и есть салат оливье? Хочу попробовать. Наложи, – она явно делала вид, что не замечает конфуза Черникова.

– Лучше этот салат попробуешь в 70-х. Советский стандарт.

– Это жилье называется – хрущевка, хрущоба?

– В 90-х переселился сюда. А прежнюю продал. Мать со мной вернулась из ссылки. Отец на поселении был в Киргизии, там и сгинул. Вернулись в Кишинев в 50. Мать вышла замуж. Отчим работал в горкоме, получил квартиру в центре. После их смерти квартира осталась мне.

– А что за ссылка?

– В 41 году из Бессарабии после воссоединения-присоединения. Там по отцовской линии тоже – то ли поручик, то ли прапорщик у Врангеля. Мне годика четыре, ничего не помню. Помню снег, Сибирь. Как возвращались на юг. Ну, мне тогда уже лет 12. Девочка в поезде, в плацкартном вагоне, расстались в Москве. Мы выбегали с ней на каких-то станциях, держась за руки. Но это ты знаешь.

– Ну да, это у тебя очень яркое воспоминание – улыбнулась Эвелина, – матросская белая кофточка, темная юбка, стройные полные ноги. Этот смутный объект желаний. Ведь та девушка Лена, которая сейчас рядом с тобой, та с который ты ехал в одном купе до Москвы – это ведь не случайно. Это даже не реминисценции. Это спираль.

Черников лег поспать, а Эвелина осталась смотреть телевизор и все же взяла тарелку с салатом, сковырнула немного вилкой, включила на полную мощь вкусовые рецепторы и отложила тарелку подальше

Днем они вышли в город. Гуляли все в том же центральном парке, в котором еще даже не снесли бюст Пушкина. Памятник был по-хорошему провинциальный душевный из позапрошлого века – размерами небольшой и художественно вторичный (авторская копия) и возведенный вскладчину.

Эвелина отказалась одеть какую-нибудь зимнюю куртку Черникова. Была в тех же джинсах и джинсовой курточке. Ей было не холодно и не жарко, и эта зимняя слякоть ей была не внове, никаких новых чувств, впечатлений. Она задержалась здесь ради Черникова, и это единственное ей было пока непонятным. Они гуляли размеренно по-семейному. Там за дорогой было подобие новогоднего городка, толкался народ, выступали продрогшие артисты, но Эвелина чувствовала, что для Черникова это не праздник и не веселье, что ему именно хорошо с ней.

Ей пора было умереть, возможно это и предполагало задание (не рассчитывали, что она выживет после взрыва). Она уже там, после катастрофы, лежа у стены, ради экономии вырубила почти все внутренние процессы, ожидая контрольного сигнала на отключение при экстренном разряжении. Суицидально мелькнула мысль самоподрывом закончить все. Ей уже все надоело – и это была скорее моральная старость вполне себе годной железки. Эвтаназия робота как высшая проявления гуманизма.

Первый день 2000 года все не заканчивался.

Сейчас было где-то полдевятого вечера (и эта лихая неточность, смазливая погрешность была дурной модной привычкой искусственного интеллекта перенятой от общения с человеком). Ганская искоса наблюдала за Черниковым. Он выглядел молодцом. Как будто подрос, поправился и расправил плечи. Постригся, легкая седина. Четкий профиль ветерана римского легиона.

Они ехали на троллейбусе. Черников заплатил за проезд. Кондукторша-девушка удивленно взглянула на легко одетую Ганскую, но была, поражена ее цветущему виду. Да не только она, все пассажиры оглядывались на иностранку в легкой джинсовой курточке без головного убора. Она ехала с немолодым мужчиной, держась за него, прижимаясь к нему. Они ехали молча, и были какой-то завидной звездной парой, случайно забредшую в Тмутаракань.

По телевизору показывали вторую часть заключительного концерта «Песня 1999».

Эвелина вызвалась приготовить ужин. Ей хватило приоткрыть холодильник, чтобы с максимальным учетом всех производных и составляющих (наличие продуктов, вкусовых предпочтений Черникова) засветились один два рецептика. Засучив рукава, но даже без попытки помыть руки (аналитическое химическое и микробиологическое тестирование включалось по определению), она чуть ускоренно и значит с особенной четкостью и выверенной точностью совершала манипуляции верхних конечностей и плитку зажгла электронным поджигом от самое себя (и потом управляла огнем немного кривой конфорки, как вектором управляемой тяги) и все-таки была недовольна количеством микроорганизмов в куриной грудке, но сдержалась, чтоб уничтожить их всех. Триумфом ее кулинарных способностей были блины на вчерашнем шампанском начиненные недоеденной колбасой и сыром.

Вернувшись с прогулки, Черников продолжил свою экскурсию – теперь повел Эвелину к телевизору 76 года.

– Да, это Рубин 106-1. Вторая половина 60-х. 12 каналов, диагональ 59 см, 17 ламп, 22 диода, трак изображения, узлы кадровой развертки, строчный мультивибратор, вес 35 кг, потребляемая мощность 180 Вт. – Эвелина отцепила наклейку-дату от телевизора, – «Первое января 1976». У тебя с него все началось?

Черников снова первым полез в телевизор. Следом, почти не дотронувшись до краев экрана, проползла Эвелина.

– Не бойся, там хозяин квартиры спит и проснется часа через два, – сказал все-таки шепотом Черников.

Эвелина надо полагать и так ничего не боялась. Не торопясь оглядела комнату, бросила взгляд на спавшего мужика.

– Он здесь один?

– Ну, да. Летом умрет. Обширный инфаркт. Я не знал что делать. Может, подлечишь?

– Зачем множить сущности. Он прожил свое, и тем более будет жить в этот день всегда.

Они вышли на улицу и Черников знал, что сейчас из подъезда выскочит две девчонки и парень.

Эвелина присела, потрогала снег.

– Мне нравится эта зима.

– Тебе холодно?

– Да мне холодно. Я в режиме доподлинной реальности. Все чувствую, как и ты. Не надо из меня делать чудовище. Я чувствую, как и ты.

Из подъезда шумно вывалилась маленькая «трехместная» компания старшеклассников. Парень был уже на коньках, а девчонки держали снегурки со связанными шнурками. Разматывалась известная Черникову вся та же цепочка, череда действий: они прошли по вытоптанной дорожке к катку и стали там расчищать лед скребком, тыркаясь, падая со звонким смехом. Эвелина все в тех же джинсах и легкой курточке без головного убора встала в полный рост и очень хиппово смотрелась в эту зимнюю ночь. Она внимательно наблюдала за старшеклассниками, как будто сначала не понимала, что они делают, а потом, понимая с улыбкой, оглянулась на Черникова, пошла в сторону подростков.

– Эй, дадите покататься на коньках, – она вступила на лед.

– Да, пожалуйста, – ответила девочка в белой шубке. – Только для вас коньки, наверное, маловаты.

– Ну, ну – подумал Черников, – Сейчас будет первый фокус срочного укорочения стопы или же плавного бесшумного расширения башмака снегурок.

Эвелина, конечно, каталась прекрасно, сделала сальхов, риттбергер, тройной тулуп и даже четверной аксель на этом зачуханном дворовом катке с исцарапанным льдом.