Текст книги "Тонкий слои лжи. Человек в дверном проеме"

Автор книги: Виктор Черняк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

Бакстеру показалось, что Билли не искренен, лопотал, будто оправдывался. Друзья много смеялись в тот день и само собой получилось, что лидером в паре стал Бакстер, совершенно естественно и никого не задев.

Вечер решили провести дома у Хаймена. Заказали ужин в ресторане и договорились одеться, как для званого приема. Только черное. Хотелось подурачиться.

Билли приехал ровно в восемь. Открыл Хаймен. Официанты, нанятые для обслуживания ужина, мелькали в коридорах. Друзья уселись с противоположных торцов длинного стола. Фалды черных смокингов смешно болтались, скрывая толстые бока Бакстера и тощие Манчини. Черные бабочки блестели шелком.

Бакстер встал, поднял бокал с шампанским, посмотрел на друга и с теплом, которому сам поразился, произнес:

– Билли! Ты даже не представляешь, как много сделал для меня…

В этот момент и зазвонил телефон!

Бакстер быстро приноровился к положению богача, даже бровью не повел: пусть разрывается! со значением продолжил:

– Что бы ни случилось, мы не разлучимся. Никогда. – На Бакстера иногда нападала страсть к напыщенности, Билли знал об этом и покорно слушал. – Как сказано в Священном писании, да будет благословен тот, кто… – (Бакстер наморщил лоб. Нет, не вспомнить!) – Забыл! – Он рассмеялся. – Вот черт. Неважно. Знай, Билли, я всегда любил и буду любить тебя.

Манчини поднялся. Желтые искры заплясали в бокалах.

Снова зазвонил телефон.

Бакстер, не выпуская бокал, величественно, как человек только что обращавшийся к Священному писанию, двинулся к аппарату, поднял трубку…

Руки Хаймена задрожали. Бокал выскользнул.

Звон разбитого хрусталя разнесся по гостиной.

Манчини бросился к другу. Бакстер сползал на пол, сминая нелепые фалды толстым задом.

Манчини отшвырнул груду осколков, плеснул на платок шампанского, приложил влажный комок ко лбу Хаймена.

– Что случилось?

Бакстер молчал. Зрачки расширились, зубы выбивали чечетку. Хай походил на человека только что испытавшего тяжелейший сердечный приступ.

– Что случилось?

Бакстер вырвал из рук Билли платок, отер лоб, скомкал тряпицу, бросил на пол, скривился от истерического смешка:

– Только что я беседовал с… Салли!!!

Лицо Манчини не изменилось. Он стоял неподвижно, столь не свойственная ему поза свидетельствовала о глубоком волнении.

Бакстер уронил голову на руки.

Вошел официант, удивленно посмотрел на клиентов: напились? вряд ли, не успели бы… Что же тогда? Официант замер с подносом.

Манчини рассеянно посмотрел на худышку с ниточкой черных усов – от бедняги валил запах жареной баранины – вяло махнул рукой; то ли уходи? то ли поставь на стол? Официант тихо втиснул поднос меж салатницами и неслышно выскользнул.

Бакстер поднял глаза. Манчини затруднился бы описать, что творится с другом будь у него в запасе и тысячи слов, но если бы в его распоряжение предоставили всего одно, сказал бы: раздавлен!

Бакстер тяжело поднялся, как больной, начинающий ходить после сложнейшей операции, боясь каждого шага, направился к окну.

Манчини нагнулся, подобрал платок, повертел, не зная куда деть, сунул в карман.

Раздавлен!

Бакстер распахнул окно, стянул смокинг, уронил на пол. Казалось у ног Хаймана распластался огромный мертвый ворон.

– Ну… вот… – выдохнул Бакстер. Слезы и жалкая улыбка появились одновременно, казалось он заскулит сейчас.

Наконец Манчини пришел в себя.

– Что она сказала?

И тут же по-видимому понял, что дело вовсе не в том, что именно сказала Салли, а в том, что она вообще могла говорить хоть что-то. Как известно, в ее положении особенной разговорчивостью не отличаются. Хаймен подумал о том же, уголки губ поползли вниз: что она сказала? Ты понимаешь, о чем спрашиваешь? Что сказал тот, кого нет?!

Бакстер рванул рубашку, пуговицы две или три застучали по полу.

Раздавлен!

Манчини бросился под ноги Хаймену, тут же поднял две перламутровые кругляшки, протянул Хаймену, будто именно этим мог помочь ему.

Бакстер жалко улыбнулся, подкинул пуговицы на ладони и выбросил в окно. Внезапно в Бакстере что-то перегорело или наоборот замкнулось. Глаза вспыхнули. Он пробежал несколько шагов, замер, снова затопал и скрылся в спальне.

Манчини носился вокруг стола, когда появился Бакстер, в джинсах и мятой куртке.

– Поедем!

– Куда? – Манчини с сожалением посмотрел на остывающее блюдо.

Бакстер ничего не ответил, схватил Билли за руку и потащил за собой. Официанты выбежали на порог. Манчини на ходу бросил:

– Приглядите здесь, ребята. За все заплатим. Не беспокойтесь. Пейте и ешьте от пуза.

Бакстер вывел машину из гаража, распахнул ворота…

Через минуту они неслись по центру города, улицы утопали в ночи. Манчини и не знал, что Хай лихой водитель. Обычно тот ездил медленно, с опаской поглядывая по сторонам.

Затормозили у офиса. Бакстер выбежал. Навстречу вышел охранник. Бакстер что-то прошептал тому на ухо, потрепал по плечу. Старик улыбнулся и пропустил Бакстера. Вскоре Хаймен спустился, кивнул охраннику и бросился к машине.

Манчини сидел неестественно прямо, закрыв глаза.

Бакстер замер. Неужели?

Так иногда бросают жертвы профессиональные преступники: навечно дремать, утопив голову в удобном подголовнике. Бакстер робко дотронулся до Билли, Манчини открыл глаза. Бакстер облегченно вздохнул.

– Вот, – он что-то сунул под нос Билли. Тот не рассмотрел, чуть отстранился, увидел один из шприцев, который раздобыл для Бакстера.

Хаймен хлопнул дверцей. Машина понеслась. Кружили минут пять.

– Куда мы? – Манчини ослабил ремень – пряжка слишком жала.

Бакстер не снимал ногу с газа, выворачивал руль так резко, что казалось вот-вот его руки переплетутся.

Ш-ш-ш… Завизжали шины. Машина замерла. Запахло жженой резиной. Бакстер толкнул Билли: пойдем!

Манчини неохотно вылез из машины.

Прямо перед ними тускло светилась витрина небольшого магазина. Тлела вывеска: «Птицы. Рыбы. Мелкие звери».

Кулаки Бакстера замолотили по толстому стеклу. Звон! Грохот! Манчини попытался оттащить друга.

– С ума сошел!

Бакстер оттолкнул Билли, затарабанил с удвоенной силой.

Шум невообразимый!

Манчини пытался, что-то предпринять, оттащить Хаймена.

– Хозяйка, наверняка, спит в трех кварталах отсюда. Магазин на сигнализации. Сейчас примчатся меднобляшники и покажут нам…

Бакстер на минуту замер, видно устал, повернулся к Манчини

– Хозяин живет здесь. Я знаю. Я покупал у него попугаев… Для Салли… Сквалыга, сейчас вылезет…

В магазине вспыхнул свет. Появился заспанный тип. Сразу узнал Бакстера. Улыбнулся. Любил богатых клиентов, прощал им взбалмошность и нарушение покоя, лишь бы платили. Скрипнула дверь. Манчини услышал голос Бакстера:

– Что у вас есть из мелкой живности?

Хозяин начал перечислять. Манчини казалось, что он в сумасшедшем доме. Среди ночи вытащить человека из кровати и выпытывать у него что-то о живности. Бред. Бакстер шевелил губами, напряженно прикидывал. Манчини услышал наконец: «Двух морских свинок и поросенка. Дикий? Черт с ним! Свинок в коробку, поросенка я так возьму».

Хозяин скрылся. Через минуту, задыхаясь, поднялся из подвала. Бакстер метался между машиной и магазином, распахнул побежал к прилавку. Манчини увидел, как Хаймен зажал под мышкой отчаянно хрюкающее существо и протянул хозяину пачку замусоленных кредиток. Хозяин крякнул насчет того, как здорово получать наличными и как плохо, что все об этом позабыли из-за проклятых карточек.

Бакстер пробормотал что-то на прощание. Хозяин поклонился: для клиента, как мистер Бакстер, он готов хоть по три раза кряду вскакивать среди ночи.

Хаймен швырнул поросенка, поросшего густой черной шерстью, на заднее сидение – сверкнуло белое брюшко – и снова вцепился в руль. Поросенок вопил нещадно. Манчини ни о чем не спрашивал. Все и так разъяснится, скорее раньше, чем позже. Подъехали к дому Бакстера. Хаймен рассчитал официантов, проследил, как их машина скрылась за первым поворотом, и только тогда потащил живой товар в дом. Манчини подошел к столу, отрезал толстый кусок холодной баранины, съел, запил шампанским.

– Может, объяснишь, что все это значит?

Бакстер открыл коробку с морскими свинками, из шкафа выгреб ножницы, хотел выстричь клок белой шерсти, понял – ничего не выйдет – короткая; сбегал за бритвой, выбрил пятак кожи, прижал шприц. Зверек несколько раз дернулся и замер. Бакстер затравленно посмотрел на Манчини,

– Я подумал препарат не сработал, может липа? Ничего такого с сердцем не происходит. – Он пнул ногой тельце зверька. – Мелкота, могла подохнуть просто от страха. Сейчас займемся хряком.

Он забыл, что минуту назад выпустил поросенка и сейчас начал преследовать шарахающееся существо по всем углам.

– Понимаешь, – время от времени переводя дыхание, выкрикивал Бакстер, – я сразу подумал, что Салли может щебетать только, если препарат липовый…

Манчини наконец сообразил, чего хочет друг. Проверки! Предложил ему мяса, тот отказался.

Через минуту Бакстер изловил поросенка. Еще через пять – тот лежал без движения. Бакстер плюхнулся прямо на пол, обхватил голову руками:

– Кошмар. Если бы твари не сдохли, тогда понятно – Салли в полном порядке, но… – он со страхом посмотрел на зверьков, – раз так, значит, дело еще хуже. Может она звонила прямо оттуда? – Он ткнул в потолок толстым пальцем. – Я всегда подозревал, что Салли не женщина, а дьявол.

Манчини проглотил еще кусок, опрокинул бокал, поднялся, тронул поросенка носком ботинка.

– Ерунда. Все образуется. Не психуй. Что все-таки она сказала?

Бакстер снизу вверх зыркнул на Манчини, показал головой: если б с тобой разговаривали жены с того света, посмотрел бы я на тебя, бодрячок. Бакстер перевернулся на живот и зарыдал.

Манчини сгреб зверьков в пластиковый пакет, вынес на кухню. Вернулся. Бакстер хлестал шампанское прямо из горлышка.

– Она сказала, что завтра позвонит и кое-что выложит. Чтоб я был дома с утра. Около восьми. Понял? Может пригласит меня к себе?

В глазах Бакстера мелькнуло безумие. Манчини решил остаться с другом до утра. Спали на ковре, не раздеваясь. Манчини хотел принять душ – передумал. Бакстер рухнул, как подкошенный.

Среди ночи Манчини показалось, что Бакстер ходил. Билли приоткрыл глаза. Никого. Утром Манчини проснулся от дурного запаха из кухни, бросился туда, сразу же схватил пластиковый пакет; кроме жертв вчерашней проверки Бакстера, там лежал еще и попугай. Комок слипшихся перьев. Любимая птица Салли. Манчини поморщился.

Над блюдом с мясом роились мухи. На черном смокинге, громоздившемся на полу у окна, замерла бабочка. Бакстер лежал, скорчившись, на боку, изо рта вытекала коричневая жижа и струилась по щеке. Рядом с рукой Бакстера Манчини заметил осколок разбитого бокала, острый, как бритва.

Билли подумал, что сейчас Бакстер неловко повернется, дернет рукой и… обрежется. Он нагнулся, двумя пальцами приподнял осколок. Хрусталь покрывала дымчатая пленка – красноватая муть. Неужели Хай уже обрезался? До меня? Манчини оглядел руки Бакстера: нигде ни царапинки. Билли сообразил, что стало с попугаем, брезгливо выбросил осколок.

Бакстер захрипел, нелепо повернулся, не просыпаясь, подсунул по ухо мятую лоскутную подушку.

Манчини хотел растормошить Бакстера, но понял, что не дотронется до него. Вышел на кухню, налил ледяной воды в кружку, вернулся, долгим взглядом посмотрел на друга и, медленно наклоняя кружку, нацелил струю на затылок, заросший густыми волосами.

Бакстер вздрогнул, открыл глаза. Вчерашнее безумие так и застыло в них. Воспаленные веки производили отталкивающее впечатление. Бакстер присел, потом кряхтя поднялся, дотронулся до головы – разрывалась от боли – посмотрел на баранью кость с лохмотьями мяса и… все вспомнил. В ужасе посмотрел на часы.

До звонка Салли оставалось меньше получаса.

Бакстер побрел в ванну. Билли услышал, как зашумела вода, Бакстер что-то разбил и чертыхнулся. Хаймен возился долго. Манчини смотрел на часы.

Ровно в восемь телефон ожил.

– Может мне поговорить? – крикнул Билли. В ванне загрохотало, появился Бакстер в трусах, по кривоватым ногам стекала вода, по левой голени расползлось родимое пятно, рябое – будто пальнули с расстояния в ярд и порошинки навсегда въелись в молочно-белую кожу.

Бакстер схватил трубку, кивнул Манчини на параллельный аппарат. Билли одним прыжком оказался у плоской коробочки с кнопками и впился взглядом в Бакстера.

– Хай, – начала Салли, – я попала в скверную историю.

Манчини перехватил взгляд Бакстера: видишь, я же говорил. С ума сойти! Скверная история! Что она имеет в виду? Что, оказаться на том свете – скверная история? Билли, ты всегда считался самым умным и проницательным, растолкуй в конце концов, как это получается, что покойники запросто звонят по телефону и, как ни в чем не бывало сообщают, что попали в скверную историю. Будто разбили машину или потеряли деньги.

– Хай, – Салли говорила ровно, – я тебе дам сейчас кое-кого, поговори.

Глаза Бакстера округлились: господа бога, что ли? Манчини прижал трубку к уху так сильно, что казалось пластмасса никогда не отклеится от густых черных волос на висках.

– Мистер Бакстер, – просипел незнакомый голос, – ваша жена похищена. Если вы хотите видеть ее живой, то… – Дальше незнакомец назвал сумму и перечислил условия передачи денег. У Бакстера глаза полезли на лоб. Разговор оборвался.

Манчини вертел трубку, пи-пи-пи – пищали гудки.

Бакстер захрипел. Оба только что слышали, как незнакомец отрубил: если в течение суток названная сумма не будет доставлена. Бакстер никогда не увидит жены. Салли жива… Почему? Бакстер понять не мог. Но… жива, черт возьми! За мертвую никто не станет просить выкуп. Бакстер мог бы не дать ни цента и вторично попытаться отправить Салли в мир иной, но теперь дело принимало другой оборот, потому что незнакомец сообщил: «О похищении миссис Салли Сайгон обязательно уведомят президента вашей фирмы». Остальное Хаймен мог представить без труда. Сумма выкупа определена так, чтобы именно Хаймен с его положением мог ее заплатить, испытывая крайнее напряжение, но все же мог. Никто не допустит, чтобы на солидную фирму легло пятно: один из высших управляющих спокойно наблюдает, как бандиты убивают его жену. Придется платить! Бакстер не сомневался. Причем из собственных сбережений. Деньгами Салли, пока она жива, Хай не может распоряжаться. Скверно? Сквернее не придумаешь! Получилось все наоборот: его деньги, его труды, унылые годы, когда он отказывал себе во всем, пойдут в оплату жизни Салли, чтобы она, наглая и невредимая, порхала из одних объятий в другие и отпускала Бакстеру деньги, как мать ребенку на мелкие расходы.

Теперь Бакстер хотел бы винить в случившемся Манчини, Салли, всех-всех, только не себя. У него хотят отобрать всё, обобрать подчистую. Мерзавцы! И за кого? За Салли! Из-за желания покончить с которой он пошел на такой риск. В глазах Манчини, хотевшего вроде бы что-то сказать, высказать участие, мелькнули издевка или торжество. Или?… Бакстер одернул себя: не прав, озлился на весь свет только потому, что ему не повезло.

Что же получилось? Он не только не добрался до денег Салли, о которых еще вчера думал: в кармане! Но и потерял все. Бандиты словно знали его сбережения; цифра выкупа, как сверена с его счетами. Впрочем ничего удивительного. Салли-то в курсе, сколько он стоил. Хорошо, если она отдаст ему долг, после выкупа, а если нет? Всю жизнь на коротком поводке, еще короче, чем тот, что был. Тогда он навсегда обречен терпеть Салли и ее выходки, и можно поставить крест на всем, о чем он мечтал, возвращаясь с пляжа в тот проклятый солнечный день. А с президентом фирмы? Повел себя как дурак, напыщенный индюк и ничтожество. Президент не из тех. кто забывает свой позор. Как быстро судьба преподнесла патрону возможность сквитаться с Бакстером, как по заказу.

Бакстеру казалось, что кто-то влез ему вовнутрь, намотал на руку кишки и тянет медленно, не торопясь, наворачивая на запястье кольцо за кольцом. Паршиво как никогда!

Счастье, что никто на свете не знает, что у Бакстера есть еще кое-что за щекой. Немного, всего несколько десятков тысяч за дедову ферму. Никому не известный спасательный круг на самый крайний случай, которого никогда не ждешь. А он пришел, пришел – проклятье! – сегодня с восьмичасовым звонком тот крайний-крайний, о котором думаешь только, чтобы нервы пощекотать, а он тут как тут.

Манчини двинулся к Хаю, застыл чуть в отдалении, глядя на Бакстера, не рискнул подойти ближе. Манчини, как каждый хлипкий человек, считался с возможностью немотивированного гнева напрочь обескураженного, обманутого, выпотрошенного Бакстера.

– Что делать? – Бакстер спросил безучастно, ни на что не надеясь: никто ему не поможет.

– Нужно платить. – Манчини сглотнул слюну. – Ничего не понимаю. Как похитили Салли, если сторож нашел ее на пляже мертвой?

Бакстер считал в уме, сколько же y него останется. Почти ничего. Может попросить адвокатов оформить расписку на деньги, которые он даст в качестве выкупа за Салли… Не плохо бы Но… Не дай бог об этом узнают и тогда… Газетчики разорвут его на части.

Муж берет расписку с жены, выкупая ее из рук бандитов! Мистер Бакстер! Может вы слишком дорого заплатили за прелести семейного очага? Не кажется ли вам, сэр, что жена не стоит так дорого? За такую сумму вы могли бы спокойно найти дюжину жен по вкусу. Мистер Бакстер – христианин с деловой хваткой! Любовь любовью, а табачок врозь, говорит мистер Бакстер!

Ясно, ни о какой расписке не может быть и речи. Больше всего Бакстера сейчас интересовали именно деньги, он даже свыкся с мыслью, что Салли жива, время от времени задавая себе вопрос, как же это могло произойти. Недоразумение? При чем оно здесь. Однажды на банкете Бакстер весь вечер расхаживал с расстегнутыми брюками – молния лопнула! Недоразумение! Иначе не назовешь. Но то, что произошло сегодня, не укладывалось в голове.

Бакстер сидел с полчаса, обхватив голову руками и покачиваясь из стороны в сторону, затем позвонил адвокату, дал кое-какие распоряжения, почувствовал голод.

Билли убрал со стола, достал из холодильника свежее пиво, бекон. Молча пожевали, промочили горло. Билли рекомендовал выпить основательнее – снять напряжение. Бакстер кивнул, предложил выбраться на воздух – душно. Билли вытащил на участок раскладные стулья, уселись на травяном ковре, попивая крепкий напиток.

– У меня от скошенной травы глаза слезятся, – буркнул Бакстер.

– Я знаю одно средство, – Билли налили другу еще, – как рукой снимет.

Бакстер сгреб волосы, отпил:

– Откуда только берется эта аллергия? У меня дед… – он осекся, потом подумал, что наличие деда само по себе ни о чем не говорит, – у меня дед умер от нее. Какой-то шок развился, лавина. Отек легких. В общем я не понимаю в этом ни черта, но, если попросту: отдал концы то ли из-за сена, то ли из-за клубники. Представляешь? А все вроде потому, что его перекололи антибиотиками.

Манчини подставил лицо солнцу:

– Главное – здоровье.

Оба усмехнулись.

С выкупом Бакстер тянуть не стал. Выполнил все требования бандитов. Пришлось получить необходимую сумму пятидесяти– и стодолларовыми купюрами и потратить немало времени на их многократный обмен-отмывку. Похитители Салли знали, что, когда в банке берут крупные суммы наличными, номера ассигнаций фиксируются. Процедуру передачи денег продумали довольно тонко, так, что Бакстер и надеяться не смел на захват бандитов, обратись он в полицию. К тому же тогда Салли, наверняка, рассталась бы с жизнью.

Президент фирмы дал понять: неприкосновенность Салли – жены высшего менеджера – и репутация фирмы одно и то же. Никто не станет покупать товар фирмы, один из руководителей которой не попытался спасти собственную жену. Президент держался холодно, скорее надменно и смотрел на Хаймена с плохо скрытой неприязнью. Бакстер сразу почувствовал, что президент преподаст ему хороший урок: когда прощались, старик намеренно не вышел из-за стола, и рука Бакстера повисла в воздухе…

Через час после передачи денег появилась Салли. Она подъехала к дому на развалюхе, которая казалось вот-вот задымится, и бросилась на шею Бакстеру.

Вечером сидели втроем – заехал Билли. Салли описывала свои злоключения, и Хаймена не покидало ощущение, что он попал на дурное представление, когда все скверно: в зале сумасшедшая духота, на сцену без слез не взглянешь, а сосед похоже и не подозревает о существовании мыла и воды.

Что бы ни говорила Салли, Бакстер думал о деньгах, которых лишился и о том, что судьба обошлась с ним круто. Салли бегала по дому и ойкала, будто видела все впервые. Когда она истерично выкрикнула – где попугай? – Хаймен мрачно ответил, что его сожрала кошка.

– Вместе с клеткой? – злость Салли перехлестывала через край.

Хаймен промолчал, тоскливо подумал: теперь маяться всю жизнь. Сыграли в шахматы. Бакстер хотел, чтобы Билли побыстрее уехал – не терпелось спросить Салли, отдаст ли она деньги, которые он снял со своих счетов для выплаты похитителям.

Наконец Манчини раскланялся. Хаймену показалось, что оба – жена и друг – смотрят на него с жалостью. Он едва не взорвался, потом сообразил, что скорее всего устал и к тому же скандалить, значит настроить Салли против себя и забыть о возвращении денег навсегда. Заломило в затылке. Отчего? От сознания, что снова придется приспосабливаться к Салли и еще искуснее чем раньше. Где запастись терпением? Где раздобыть улыбки, которыми он будет одаривать Салли? Где набраться мужества, чтобы спокойно сказать себе: будешь у нее под каблуком сто лет.

Салли развалилась в кресле и Хаймена так и подмывало спросить: «Салли! Помнишь я приехал к тебе в Си-Кейп? Ты поохала, впрочем умеренно. Отчего такая сдержанность? До сих пор не пойму. Впрочем, ладно. Знай, Салли, когда ты жарилась на солнце, прикрыв наглую физиономию панамой, я вкатил тебе такую дозу черт знает чего, что за тебя никто не дал бы и цента. Как же случилось, что я выложил сотни тысяч, чтобы сейчас дрожать от мысли о том, что все начинается сначала (брак с тобой, нерасторжимое супружество) и ты жива-живехонька? Может ты заколдована? Или господь решил продлить мои мучения? Что же случилось, черт тебя дери!»

Салли допила вино, спокойно попросила, чтобы Бакстер завтра же съездил в лавку с живностью и купил самых лучших попугаев. Почему двух? Чтобы смягчить горечь утраты. Хаймен заметил, что проклятые птицы жуть какие дорогие и что у него нет свободных денег. Салли махнула рукой: нашел о чем говорить.

Хаймен решил попробовать:

– Кстати, Салли, – он потянулся, – те деньги, что я внес за тебя… могу я на них рассчитывать?

Никогда он еще не видел такой улыбки у Салли. Если порубить на мелкие кусочки веревку висельника, нож гильотины и ремни от электрического стула и все перемешать, получится как раз то, что изобразили пухлые губы и широко открытые глаза Салли. Хаймен отпрянул. Салли поднялась:

– Не будем говорить о ерунде.

Бакстеру показалось, что сейчас, сию секунду голова лопнет и страшная внутренняя дрожь разорвет его на части; он едва сдержался, чтобы не вцепиться ей в глотку. И снова испугался, что настроит Салли против себя и почему-то подумал, что его дни в фирме сочтены и что может так случиться, что ему придется клянчить у Салли не сотни и тысячи, а мелочь на пиво. Бакстер просительно улыбнулся и отправился к себе, долго ворочаясь, он слышал, как Салли шумно мылась и распевала препохабную песенку.

Через две недели по настоянию президента Бакстер покинул фирму. Все сожалели. Особенно Билли. Хаймен днями сидел дома, наливал воду в клетку попугаям, набрасывал прожорливым птицам нарезанные кусочки фруктов, горки зерна и старался, чтобы Салли застала его за этим занятием.

Однажды пришел Манчини, выиграл подряд четыре партии в шахматы и сказал, что хотел бы серьезно поговорить с Бакстером, Салли ушла к себе.

Билли долго ходил вокруг да около, потом, видимо устав, рубанул:

– Хай, мы с Салли будем жить вместе. Тебе придется уехать.

Бакстер хотел спросить: куда? Вовремя понял, как глупо прозвучит вопрос. Он жадно выпил (последнее время от него частенько попахивало):

– Слушай, Билли, я, конечно, уеду. Дом ее и все здесь ее, и даже воздух и трава здесь ее. Не бойся, уеду. Только скажи, что вы со мной сделали? Ты же знаешь что-то? Скажи. Как вы обманули меня? Обобрали как ребенка. Не хочешь? Ладно. Одного не пойму. Сообщение в газете было? Определенно. Значит Салли погибла. Нет сомнений. Что же потом случилось?

Манчини вынул бумажник, достал фотографию. На фоне синего неба и моря отчетливо видны фигура и лицо Бакстера, склонившегося над шезлонгом с женщиной.

Хаймен вырвал фотографию. Стопроцентная улика – он убивает Салли.

– Так я ее убил? – выдавил Хаймен. – Может это не она? Там! – он кивнул на спальню жены. – Не Салли? Может грим или еще что?

Бакстер вскочил. Казалось, войди сейчас Салли, он набросится на нее, сорвет одежды, ногтями начнет сдирать кожу, лишь бы удостовериться, что перед ним его жена.

– Глупости. – Манчини сгреб фигуры. – Салли и есть Салли, дурачок. Я когда-нибудь расскажу тебе всё.

Бакстер дотронулся до рукава Манчини.

– Я не сержусь. Ты сильнее и выиграл. Так всегда бывает. – Он подумал, что на деньги, оставленные дедом, купит себе крошечное дельце и заживет тихо и спокойно в забытом богом городке с чистым воздухом и красивыми закатами.

Манчини дотронулся до фотографии.

– Видишь ли, Хай. Фото против тебя. Придется выкупить или…

Бакстер даже испугаться не успел! – всё выгорело. Рушилась надежда на покой и сказочный городок в глубинке, где добрые люди улыбаются и носят друг другу пироги на праздники. Он собственно и не рассчитывал на такую удачу, понимал, что еще не расплатился за решение убить Салли.

– У меня нет денег. – Тихо сказал Бакстер. – Ты же знаешь. Все что было я отдал Салли и ничего не получил назад. Вы будете жить здесь, а мне придется что-то придумать. Мне понадобятся деньги, хоть чуть-чуть…

– Значит чуть-чуть есть? – Манчини улыбнулся. – Я знаю, что есть. Давай, Хай, не жмись. Зачем тебе деньги? От них одни хлопоты. И потом, – он потряс фотографией перед носом Бакстера, – разве такая фотография не стоит жалкой фермы?

Бакстер на минуту подумал, что мог бы уничтожить Билли, одним ударом, вытряхнуть мозги и… Нет! Только не тюрьма. Он будет бродяжничать или найдет себе работу; он – неплохой специалист, репутация его не пострадала. Кое-какие неприятности с женой? С начальниками? С кем не бывает. Образ жизни, конечно, изменится. Будто чья-то невидимая рука возьмет Хаймена Баксте-ра за шиворот и перенесет с верхней полки серванта на нижнюю. Что же… На нижней, хоть и глухой и скучной, без стекла, в затхлости и под замком тоже живут.

Бакстер поднялся.

– Хорошо, Билли, я заплачу за фотографию.

Манчини приветливо улыбнулся.

– И не забудь дать развод добровольно и без претензий.

Куда уехал Бакстер никто не знал. Где-то устроился, как-то перебивался, а привычка из старой жизни осталась: читал разделы бизнеса газет, встречал имена людей, которые когда-то жали ему руку и говорили, что он далеко пойдет. Однажды он прочел, что некая Салли Сайгон обобрала до нитки мистера Билли Манчини и скрылась. Бакстер улыбнулся. Забавно. Он давно не злился на Билли и даже находил прелесть в новой жизни. Совершенно перестал ценить деньги и ему хватало.

Прошло лет пять, может и больше. Однажды в баре облысевший Бакстер увидел, как в вертящуюся дверь вошел человек.

Не может быть!

Маленькие семенящие ножки. Жгучие глаза и стремительность.

Не может быть!

– Билли!

Человек вздрогнул. Поискал глазами.

– Билли! – помог ему Бакстер.

– О! – Только и вымолвил Манчини и бросился к стойке.

Возникла неловкая пауза. Что делать? Расцеловаться? Глупо. Похлопать друг друга по плечу? Не те отношения.

– Рад тебя видеть, Билли, – просто сказал Хаймен.

– И я рад…

Сквозь матовую витрину улица казалась сумеречной, хотя солнце шпарило вовсю. Они долго говорили сначала ни о чем, потом подобрались к тому, что еще интересовало Бакстера. Он давно понял, что Билли и жена играли против него по крупному, понял, что похищение подстроили с одной лишь целью – выманить его деньги. Одного не мог понять Бакстер. Почему бы сразу не инсценировать похищение? Зачем понадобилась путаница с пляжем, шприцами, поездками? Из-за грошевой фермы?

– Почему? – Хаймен сжал худое плечо Манчини, по нездоровой коже, потертой одежде, по запаху безразличия, который исходил от Билли, чувствовалось, что и его жизнь не сложилась.

Манчини произносил слова с трудом, звуки едва теплились, как робко колеблется язычок пламени на выгоревшем фитиле, когда на дне спиртовки осталось всего две-три капли.

Вот уж Бакстер не думал, что все было так, как рассказал Манчини. Оказалось, друг и жена обманывали Бакстера давно. Ничего особенного. Такие вещи случаются сплошь и рядом, хотя Бакстер всегда считал, что жена друга неприкосновенна.

Манчини предложил Салли разыграть похищение и заполучить деньги Бакстера. Тут шло самое интересное. Оказалось, на первых парах Салли жалела мужа. Надо же! Бакстер даже вспотел.

Манчини гнул свое, он уговорил Салли, что Бакстер прожженный негодяй и, если она хочет знать, не остановится даже перед тем, чтобы угробить Салли. Она не верила, требовала доказательств.

Билли стал плести сети, подводить Бакстера к мысли расправиться с женой. Дело зашло слишком далеко. Оба увлеклись. Появились шприцы и средство, парализующее сердце…

Манчини вцепился в стойку, посмотрел на бывшего друга слезящимися глазами:

– Когда мы предусмотрели совещание и то, что ты уйдешь через запасной выход и все другое, я достал средство. Помнишь? Ты еще колебался, и я подошел к окну, вроде хотел выбросить. Тогда, Хай, ты был другим, только казался мягким, я неплохо тебя знал, у тебя в те годы хваточка водилась о-го-го. Думал вначале достать тебе безобидное средство: глюкозу или просто дистиллированную воду. Потом встревожился. Вдруг проверишь препарат на зверюшках? Только не после, как сделал ты, а до… До поездки в Си-Кейп. Понимаешь? Вдруг схватишь меня за руку? Пришлось достать настоящее средство. Тут я сам себе затянул петлю. Сразу возник вопрос: на самом деле погубить Салли? Ужас. Дать задний ход? Не получалось. Ты уже разлетелся, как паровоз под парами…

Бакстер поежился, не без дрожи представил, в окружении каких людей прожил лучшие годы, ослабил узел галстука, любил эти бесполезные тряпичные хомуты по старой памяти. Снова всплыло воспоминание, сменившееся смятением: неужели он убил Салли? С кем же бежал Билли? С кем жил в его доме?

– Дальше! Дальше что? – Бакстер приподнялся на локтях.

– Дальше? – Манчини начал грызть ногти, такого раньше за ним не водилось. – Меня надоумил один человек. Подменить Салли…