Текст книги "Будущее настоящего прошлого (СИ)"

Автор книги: Виктор Нюхтилин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

По этим же обстоятельствам осторожный Ньютон никогда не говорил ничего, что могло бы вызвать критику или слишком долгое обсуждение. Очень был груб и сварлив, а при любой критике сразу впадал в бешенство. И вот однажды у этого осторожного человека в его научной работе, которую изучают до сих пор, появилась запись о том, что инерция – это «врожденное свойство предметов». И никто из ученых, вкупе с Гуком, на него не накинулся в то время! Потому что и Ньютон знал, и другие знали, что свойства физических предметов могут быть именно врожденными, то есть полученными ими при «рождении», когда был сотворенмир. Фантазировать Ньютон не стал, потому что знал, где нужно остановиться физике, чтобы был конец физики, а не конец физике. Хотя и он понимал, что нет ничего более таинственного, возможно, перед глазами у человека, чем инерция. Но он не кинулся за поисками ее причин в математику и не насоздавал мифических математических сущностей.

В четвертых, конец физики нам виден не только в том, что в квантовой механике разными теориями с двух противоположных сторон одинаково верно описываются явления мира, и не только в том, что классическая электродинамика (с эфиром) точно также делают это вместе с ТО (без эфира), а в том, что не сходятся между собой квантовая механика и теория относительности. Основа квантовой механики отменяет ТО, а базовые положения ТО отменяют квантовую механику. В частности квантовый скачок или тоннельный эффект. И вообще всякая теория, которая выполняет требования СТО, может одновременно выполнять требования квантовой теории только через математические противоречия (забавное дело – даже согласование физических теорий строится опять не через результаты экспериментов, а только через математику!), которые относятся к расходимости в области очень больших импульсов и энергий.

Отношения между квантовой механикой и ТО напоминают отношения двух убеленных сединами главарей различных школ у-шу из гонконгского кинофильма, где они встретились, чтобы убить друг друга, сидят за столиком тет-а-тет, пьют из фарфора нечто горячительное, подливают один другому из кувшинчика, улыбаются, тосты произносят, а под столом с пулеметной скоростью идут тычки и блоки ногами в попытке нанести противнику увечье. Поначалу Эйнштейн, подогретый прессой, кидался на копенгагенскую школу, но со временем стал выглядеть в дискуссиях с Бором просто несолидно. Тогда вместо себя он выставил Эренфеста. Этот Эренфест, некогда молодым начинающим ученым, произвел по всем правилам ТО мысленный опыт с вращающимся диском, и у него получилось, что диск при вращении с околосветовой скоростью не только искривится, уменьшаясь, но и со временем исчезнет из природы! Вместе со всей теорией относительности, естественно. Потому что такого смысла своих расчетов ее создатели как-то не предполагали. Диктовать числу «пи», мировой константе, как себя вести от имени своей теории они бы, конечно, не постеснялись. Не в первой. Но, вот чтобы исчезло… В 1983 году Фипс провел данный опыт в реалии, но диск не стал уменьшаться в размерах. Это тоже должно говорить о необходимости для теории относительности исчезнуть из перечня серьезных теорий. Но этого никогда не произойдет – слишком большие научные чиновники стоят на ее страже, слишком много блефа впускается их умелыми мероприятиями в научную и ненаучную прессу, потому что очень хорошо всю жизнь получать деньги в исследованиях, о результатах которых всегда можно сказать – все еще впереди, и это будет прекрасно, мы работаем на будущее, так чего же вы от нас требуете сегодня?!

А если вернуться к Эренфесту, то сразу же после опубликования статьи про этот диск, Эйнштейн устроил его на невероятно почетную для заслуг тогдашнего Эренфеста должность. В итоге не только «диск Эренфеста» навсегда исчез из всех его книг и сборников, но и сам Эренфест теперь занимался день и ночь только тем, что спорил с Бором.

Недавно произошла сенсация! В одной из библиотек Голландии нашли тетрадь Эренфеста, в которой находятся листы конспектов Эйнштейна по квантовой физике! Это сразу же стало реликвией! А зачем Эйнштейну конспектировать квантовую механику, если он ее ненавидел? И зачем давать конспекты Эренфесту? Да только затем, чтобы Эренфест сделал с помощью какого-либо диска то же самое с квантовой моделью, что он сделал с теорией относительности.

Теперь вспомним, что Эренфест покончил с собой. В некрологе Бор пишет – жаль, хороший был человек, талантливый, просто замечательный, мы с ним практически дружили, несмотря на его постоянные оппонентские наскоки, которые мы оба воспринимали с оттенком некоего дружеского и шутливого ритуала наших отношений. А вот что пишет в некрологе Эйнштейн – Эренфест был тонкий и ранимый человек, у него были частые непонятные депрессивные состояния психики, и вообще он принадлежал к людям такого психического склада, которые могут покончить с собой из-за каких-либо унижений или смешных положений, в которых они оказываются. А весь ученый мир в то время только и наблюдал, как Бор постоянно ставил Эренфеста в подобные положения в публичных дискуссиях. Будем комментировать? Так под столом и пинались. А «допинали» до гроба бедного Эренфеста. И физику в том числе.

И в пятых, в заключении, мы объясняем окончательно главную причину нашего столь подробного рассмотрения логики теории относительности. К этому мы теперь окончательно готовы, поскольку поняли, что же это такое – теория относительности.

А теория относительности – это крайне неудачный опыт измерения света.

Была такая земля на Земле – Эллада. Она была в то время единственным демократическим обществом на планете. Везде в других странах всё решалось приказом одного человека или его уполномоченных. А в Элладе все решалось демократическим спором – от проблем войны, до проблем выделения средств на общественные туалеты. Собирались люди и начинали доказывать друг другу обоснованность своей позиции. Это называлось демократией. Поэтому в Древней Греции, в единственной на планете демократической стране, зародилось почтение к логике и к рациональному доказательству. Слишком многое могло зависеть для той или иной партии, или для того или иного человека, именно от того, как доказательно могут быть изложены выдвигаемые аргументы. От этого могли зависеть не только финансовые или политические победы, но даже и сама жизнь. В итоге, в Древней Греции сформировалось понимание важности логики и логических рассуждений, а мастера и учителя этих логических рассуждений никогда не сидели без работы. Логика стала политическим инструментом и политическим средством. Но не обошлось и без перекосов – из-за того, что почтение к логике было настолько великим, она через какое-то время стала неким самообеспечивающим саму себя приемом доказательств. То есть, всё, что было логичным, должно было считаться правильным. В не зависимости от фактов.

И жил в Элладе некий очень умный человек, которого звали Зенон. Он потом умер, но имя его осталось в памяти человечества. Мы знаем его как автора знаменитых «парадоксов Зенона». Наиболее известны его парадоксы о том, что Ахиллес не догонит черепаху, летящая стрела на самом деле не летит, а человек никогда не сможет преодолеть расстояния в несколько шагов до стоящей напротив стены. Парадоксы Зенона были очень строго выверены логически, они были логически безупречными по доказательству, ставили в тупик и злили. Известна притча, что после одного из доказательств парадокса о невозможности движения, оппонент Зенона просто встал и молча прошелся перед ним. Вот так все просто. Глупый Зенон, дескать, не понимает обычных вещей.

Сегодня, если пишут о Зеноне, то пишут точно так же, как протопал по пыли оппонент Зенона, только пылят совсем другими методами – свысока объясняют, что Зенон не понимал того-то, или не знал этого, и вообще путал то с этим. Смею всех уверить, что Зенон все понимал. Просто, как ругали Зенона его современники, так и ругают его в дальнейшем все остальные. Переняли отношение. А за что ругали Зенона его современники? За то, что он отобрал у них любимую игрушку. А что у них отобрал Зенон? Он отобрал у них самозначную логику, которая обеспечивает доказательствами сама себя. На основе своих парадоксов он просто показал – вот что такое логика, оторванная от реальности и выстроенная по собственным внутренним кругам. И если кто-то прошелся перед глазами Зенона в доказательство существования движения, то именно этого и надо было Зенону, потому что это было опровержением голой логики как метода, и оппонент понял, что логика должна проигрывать жизни.

Пройдут столетия, и как хвалили Эйнштейна его современники, так и похвалят его будущие потомки, и скажут – он показал, к чему приводит голая физико-математическая логика как метод, когда она оторвана от реального мира. И, может быть, назовут теорию относительности «парадоксом Эйнштейна». И, может быть, перестанут баловаться этой игрушкой. И, может быть, опять вспомнят Зенона и скажут – Зенон не понимал того-то и того-то, а Эйнштейн всё понимал. Потому что Зенона принято ругать, а Эйнштейна принято хвалить. Похвалим их обоих.

Спасибо Зенону, и спасибо Эйнштейну, они честно делали свое дело, а мы должны честно продолжить свое – то есть понять, что, как только физика коснулась света, она превратилась в фэнтези для особого читателя, умеющего читать математические иероглифы в поисках знания, которого в них нет и не может быть.

Сложив этот вывод и вывод предыдущей главы, мы, теперь, перейдем к следующей главе, где попытаемся понять, что нам могут дать два этих вывода – некий искомый нами Посредник между Случаем в микромире и Законом в мире, а также тайны света.

Как мы это будем делать

Задача перед нами стоит, как мы помним, очень непростая – найти физические приметы некоего источника законообразования для всего физического мира, и, естественно, какая-то методология нам сейчас не помешала бы. Момент очень ответственный. Основная трудность состоит в том, что нам придется для всего мира искать физическую причину, по которой он из случайного состояния в своих мельчайших основах становится упорядоченным и неслучайным во всем компакте своих взаимодействий. Конечно же, об этом нельзя говорить в произвольной или фантазирующей манере, потому что, если мы не сведем все это к какому-то конкретному взаимодействию или к их группе, то вполне можно сказать, что мы вообще до этого ничего значительного и не сделали. Поэтому, если говорить о методологии подобного поиска, то ее надо выбирать очень тщательно. А выбирать – это, прежде всего, отказываться от ненужного. И поэтому никого не должно удивлять, что по сложившейся давно у нас привычке, мы начнем поиск нужного нам метода с отбрасывания заранее непригодных моделей.

И тогда, начав решительно отсекать все, что нам не пригодится, мы отбросим сразу же науку. То есть, все, что мы будем дальше делать – это не будет работой по научным алгоритмам решения проблем. Это означает, прежде всего, что мы не будем делать никаких попыток революционизировать научное знание или научное мировоззрение. Не будем мы также напрягаться в поисках новых научных законов или феноменов. Так же мы не станем даже в шутку предполагать каких-либо научных открытий на своем пути. Более того – мы даже не попытаемся сделать научных выводов из научной картины мира. Потому что, пойди мы этим путем, мы двинулись бы по утоптанной тропинке, с нее попали бы на наезженную колею, а с этой колеи уже никогда и никуда не соскользнули бы, так и не решив для себя поставленных вопросов. По этой колее бесплодно носится взад и вперед множество людей, и только нас там еще не хватало.

Точно так же нам здесь не нужно философствование в том смысле, в каком это предполагает философия – получение итогов по самодвижению философских понятий и категорий. Иначе, мы тут же влезем уже не в колею, а в цех по переработке мысли под названием «Гносеология» (наука о закономерностях мышления), где, согласно технологии этого цеха, мы будем, как матрешку, безостановочно вскрывать каждую свою новую мысль – «вот моя мысль, а правильна ли она? – надо проверить, например, вот этим аргументом – а теперь надо проверить основательность этого аргумента, – а теперь надо проверить саму проверку основательности этого аргумента, например, следующим соображением – а теперь надо проверить, насколько правомерно данное соображение, например, вот этим доказательством – а теперь надо утвердиться в правильности данного доказательства, например… и т. д.». Это все очень интересно, но чаще всего уводит от намеченной цели, и превращается просто в непрерывный цикл саморефлексий от собственных же рефлексий.

У нас не столь сложная задача, чтобы привлекать науку или философию. Ведь нам всего-то лишь и нужно, что увязать физическую реальность с какой-нибудь объясняющей ее системой, которую пока не предложили ни философия, ни наука. Причем – это всего лишь частная проблема случая и совпадений, без претензий на всеобъемлющее миропонимание по новым канонам. Для нашего поиска наука слишком детализировала бы, а философия слишком бы обобщала. Причем, как это уже ясно, основная проблема состоит в том, что нам придется совершить переход от видимого к невидимом. А в этом случае нам не подходит ни научный метод, в котором мы, перейдя к невидимому, сразу же превратимся в биоавтоматы, осуществляющие мышление слепыми математическими формулами; ни философский метод, где, при уходе от чувственного восприятия, нас подстерегают способности «чистой мысли» одинаково успешно обосновывать абсолютно противоположные выводы.

Само собой разумеется, что у автора есть кое-что для данной ситуации, но хотелось бы дать предлагаемому методу несколько более подробное обоснование, ибо этот метод достаточно нетрадиционен. Объяснить суть данного метода хотелось бы на примере работы мысли Платона, который был непревзойденным мастером решать подобные проблемы. Платон является недостижимым маяком, но кое-что из его методики можно взять и нам. Рассмотрим для этого очень коротко и в очень свободном изложении, (так сказать, «не очень близко к тексту»), методику доказательства Платоном наличия идей, как единственно реально существующей действительности. Он это делает на примере диалога Сократа с неким юношей, и начинается их беседа с традиционных лукавых сократовских вопросов. Сократ спрашивает – как ты думаешь, что можно назвать прекрасным? Юноша оказался правильным, и, естественно, отвечает – прекрасной можно назвать красивую девушку. Сократ не возражает, он согласен, и задает новый вопрос – а, скажи, горшок может быть прекрасным? Юноша правдиво отвечает – да, может. Не значит ли это (говорит Сократ), что девушка и горшок это одно и то же? Юноша, избегая пугающих аналогий, отвечает – нет, не значит. А закат может быть прекрасным? – спрашивает Сократ. Может – отвечает юноша. Далее они проверенным уже путем приходят к выводу, что девушка, горшок и закат – это не одно и то же, а совершенно разные вещи. И тут Сократ говорит – если закат, горшок и девушка, это абсолютно разные вещи, и вместе с тем мы о каждом из перечисляемого можем сказать, что оно прекрасно, то не кажется ли тебе, что понятие прекрасного существует само по себе, независимо от вещей, и в качестве некоей идеи? И при этом, не согласишься ли ты, что эта идея полностью реальна, поскольку мы уверенно применяем ее как оценочную категорию реальности? Ее (идею прекрасного) нельзя ни увидеть, ни потрогать руками, но она, несомненно, есть, и есть оно даже более несомненно, чем все эти вещи, к которым мы ее прилагаем, так как вещи разные, а она (идея прекрасного) – одна и та же. Следовательно, идея вечна, едина, неизменна и сверхприродна, а проявляется она в изменчивых вещах, которые к тому же еще и временны, потому что возникают и исчезают. Так, что же, (заканчивает Сократ), является более устойчивым и, следовательно, более реальным – идея, которая всегда есть, как она есть, и всегда одна и та же, или вещи, которые каждое мгновение становятся не тем, что они были секунду назад, да к тому же сегодня они есть, и сегодня же их может и не стать?

Платон – как музыка! И что мы из этой музыки возьмем? Во-первых – чувственно воспринимаемую базу, реальный мир, на котором базируется вся логика мысли философа. Платон нигде не оторвался от чувственного мира, и мы нигде не должны от него отрываться, если не хотим попасть в область «чистого философствования».

Во-вторых – нас должна вдохновлять определенная смелость мыслителя, совершающего уверенный логический переход от наблюдаемого к ненаблюдаемому. Ведь, и в самом деле – идею не потрогаешь и не увидишь, но если не выскочить из этого «потрогать и увидеть», то и мысль и дух также придется оставить в этих пределах, и в этом случае мы попадем именно в ту колею, о которой мы говорили выше – в науку, которая обретает только в материи, дошла до конца этой материи и вместе с этим концом закончилась сама как познание, превратившись в решение инженерных задач.

И в третьих – система взаимосвязи идеального и материального решается здесь оптимальным образом, то есть в виде некоего взаимодействия, которое невозможно вывесить на стенд достижений самого физического хозяйства, но которое реально присутствует в этом физическом хозяйстве в любом годовом или квартальном отчете в качестве основных показателей. Вот именно взаимодействие подобного рода, источника которого мы не видим, но результат которого налицо, нам и следует отыскать. Заякорившись, таким образом, на этих трех платоновских принципах, мы далее перейдем к главному. В том смысле «к главному», что платоновский метод не нов, и нам надо теперь присовокупить к нему еще что-то свое.

И это главное будет заключаться в следующем – поняв ранее, что источник случайных включений в нашу действительность сверхприроден и нематериален, мы также должны понять и то, что он, наподобие платоновских идей, имеет какие-то собственные характеристики, которые, реализуясь в физическом мире, становятся физическими свойствами этого мира.Причем здесь надо понять основной смысл этого перехода внеприродных характеристик в свойства физического мира – свойства нематериального всегда противоположны материальному, и нематериальное, перенося свои характеристики в физический мир, наделяет этот мир противоположными себе (нематериальному) свойствами. При переносе нематериальной идеи в материальный мир должно происходить ее извращение относительно себя самой. Мы об этом и ранее много говорили – о противоположных характеристиках нематериального и материального, ибо как у всего противоположного, их свойства также должны быть противоположными.

Далее будем внимательны. Наше главное условие – увидеть результат невидимой причины физически, а именно – явственно и чувственно. То есть, мы ищем некое взаимодействие чего-то нематериального с физическим миром, и хотим воспринимать некие физические результаты этого взаимодействия своими органами чувств и своим сознанием. А это, собственно, и есть не что иное, как «познание», то есть восприятие данного нам мира данными нам ощущениями и сознанием. Подобное восприятие принято называть в философии «отражением». Практическое большинство философских школ согласны между собой в том, что человеческое сознание именно отражает действительность, а не создает ее. Исключением является лишь субъективный идеализм, в котором физический мир именно создается мыслью человека. Субъективный идеализм – это высшая форма философского мастерства, но он основан не на себе, а на тонких местах других философских школ, и способен их только рвать в этих тонких местах, используя данный факт в качестве доказательств собственных основ. Как философская система, субъективный идеализм глубоко вторичен, поскольку выстраивает себя через провалы своих оппонентов и доказывает себя через эти провалы. Серьезной собственной доказательной базы он не имеет. При всем уважении к красоте субъективного идеализма, более резонно, все-таки, нам сейчас склониться именно к «отражению» сознанием природы, а не наоборот.

Один из величайших умов философии, епископ Беркли, очень ловко поймал идеалистов и материалистов на их же принципах. Беркли говорит: вы (материалисты) утверждаете, что мир материален, а сознание вторично, а вы (идеалисты) утверждаете, что мир имеет духовное начало, а материя вторична. Следовательно, все вы резко и несоединимо разграничиваете сознание и материю, психическое и вещественное. Для вас для всех что-нибудь может истинно существовать либо психически, либо вещественно. А я вас всех спрошу (это Джордж Беркли их всех спросит) – как существует материя? Для меня (для Беркли) материя существует психически в моем сознании, в виде моих психических реакций на цвет, запах, ощущения, звук, зрительные соотношения и т. д. Никто не переубедит меня (Беркли), что материя не существует в моем сознании, что она не находится в нем психическим образом, и что она не является, вследствие этого, психической по своей сущности. И поскольку вы (материалисты и идеалисты) говорите, что материя существует еще и материально, то есть вещественно, а не психически, то я вас опять спрошу – как одно и тоже может быть и психическим и материальным? Как оно может быть одновременно реально вещественным и реально психическим? Значит что-то из двух не реально, а что-то реально. Лично для меня (для епископа Беркли) более реальна моя психика, и, следовательно, материю следует считать полностью нереальной и не существующей вне моего сознания.

В XVIII веке философия еще была…

Но здесь (у Беркли) именно непревзойденное мастерство, оценить которое по достоинству даже не хватает восхищенного ума, но, все-таки, последовательность его выводов строится на упрямых крайностях соперничающих ему философских позиций, и сама его позиция также крайняя. А среднее, что примиряет всех в этом вопросе – это признание того, что человеческое сознание отражает реально существующую материю.

Итак, мы отражаем, и на этом термине построены все методы проверки достоверности наших познавательных возможностей. Но здесь, как представляется, допущена некоторая вольность в терминологии. Ведь на самом деле мы ничего не отражаем, а просто – воспринимаем. «Отражение» – это очень неточный термин, подразумевающий всего лишь то обстоятельство, что сознание не создает реальность, а фиксирует ее в себе наподобие зеркала, то есть повторяетв своих понятийных схемах. А ведь «отражение», если понимать этот термин точно, – это, прежде всего, перемена знака, перемена левого с правым, зеркальное, то есть обратное конструирование реальности. Мы же не отражаем мир, мы фиксируем его так, как нам это дано нашим сознанием.

Но при этом, как мы уже хорошо понимаем, мы фиксируем всё физическое уже в том виде, в каком оно некогда отразилось от своего нематериального источника. Почему «отразилось»? Потому что оно приобрело обратные свойства, перейдя из нематериального в материальное, поменяло знак, что и есть отражение. Таким образом, в познании мы фиксируем отраженное. То есть, мы воспринимает вокруг себя в нашем физическом мире извращенное проявление нематериальной сути мира в том виде, в каком она, эта нематериальная суть, отразилась в материальных обстоятельствах. Мы просто воспринимаем физическое и все происходящее в обратном знаке тому, что наделило их своим смыслом. Так устроен наш мозг. Так устроены и наши органы чувств. Например, мы воспринимаем мир вверх головой и вниз ногами. Привычная картина – это когда человек стоит на ногах, а вверху у него голова. А на самом деле в мире всё наоборот – мы не стоим на ногах, опираясь на Землю, а висим вниз головой, прямо в пропасть космоса, прилипнув ногами к Земле. Всё остальное, что движется или покоится на земле и на воде, находится в точно таком же состоянии – приклеено силой притяжения, готовое всегда свалиться в бездонное межпланетное пространство. И данная картина на самом деле более соответствует реальности, чем та, которую рисует нам наш мозг, когда у него все очень надежно и основательно располагается на Земле, как бы упав на нее. Вот так при нашем восприятии теряется истинный смысл окружающего.

А что же нам нужно сделать, чтобы увидеть, или попытаться в какой-то степени увидеть за физическим его нематериальный источник, и, соответственно, его истинный смысл? Совершенно верно, нам нужно еще раз зеркально «отразить» всё наблюдаемое нами, чтобы за физическими фактами и взаимодействиями увидеть обратный им смысл, который и составляет собой сущность этих фактов и взаимодействий. Хорошо понять это можно на следующем рисунке:

Вот слева, на первом фрагменте рисунка, слово «ПАРИКМАХЕРСКАЯ» является тем самым информационным нематериальным источником (Платон нечто подобное называл «идеей»). В середине рисунка мы видим, как этот образ реализуется в материальной действительности, приобретя вид «ЯАКСРЕХАМКИРАП». Этот облик мы воспринимаемнашим сознанием, и, совершенно естественно, что для того, чтобы данное слово прочитать правильно, нам следует его еще раз зеркально перевернуть, то есть теперь уж действительно « отразить». Это и есть тот метод, который предлагает автор. Давайте попытаемся перевернуть восприятие физического мира зеркальным образом. Причем особо хочется оговорить здесь то обстоятельство, что это нами будет делаться только относительно узкого участка взаимодействия материи с неким внеприродным источником, вносящим элементы оживляющей и управляющей случайности в жесткую стабильность субатомного и атомного мира. Как видим, пугающее вступительное многословие автора к данному методу обернулось вполне посильным и, будем надеяться, оправданным направлением работы мысли. Давайте, посмотрим, что нам это даст.

Для этого, прежде всего, мы должны не забывать о том, что нам надо разыскать или какое-то одно показательное взаимодействие, или какую-то небольшую группу подобных взаимодействий, потому что впадать во все детали бурной жизни мира элементарных частиц и их ассоциаций совершенно бесперспективно. Если мы попробуем это сделать, то затеряемся только в одних названиях и анкетных данных представителей этого мира. И, что самое важное, нам нужно такое взаимодействие, которое можно было бы распространить на весь мир.

Когда-то мы уже искали такой мировой феномен, и нашли его в виде закона всемирного тяготения при решении проблемы одной из ипостасей Бога. Свои функции для нас на определенном этапе этот закон уже исчерпал, и для нынешних задач мы его применить не сможем, потому что он распространяется своим взаимодействием далеко за пределы того среза материи, в котором мы оказались со своим исследованием. Данный мировой феномен, Гравитация, работает не только в микромире. Гравитация вершит порядок везде и повсюду. Нам же нужно найти такое же общемировое явление, как гравитация, но непосредственно работающее только в зоне элементарных частиц и атомов. Естественно, что, как все уже поняли из концовки предыдущей главы и начала нынешней, это будет – свет. Действительно, ничто другое сюда так хорошо не подходит, как свет. Свет – это еще одно всемирное явление, которое распространено повсеместно и во всех уголках. Если гравитация располагает материальные объекты в определенном порядке, то свет эти объекты все поголовно объемлет и заполняет собой всю вселенную. Он – достойный кандидат на ту роль, которую мы за ним предполагаем. Итак, если мы уже знаем «как» и «с чем» работать, то займемся этим в следующей главе.