Текст книги "Случайное обнажение, или Торс в желтой рубашке"
Автор книги: Виктор Широков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)
Что греха таить, любил Вадим и пофорсить, у него имелось несколько классических костюмов, даже смокинг, различные твидовые и кожаные пиджаки, джинсы, хорошая кожаная обувь, кожаные кейсы и портфели. Ради подобных приобретений Вадим не чурался подработки и частенько трудился синхронным переводчиком или гидом, так как английский язык знал почти в совершенстве, а французский, немецкий и испанский вполне сносно для устного общения. Иногда кроме оплаты валютой ему перепадали вполне приличные презенты: книги, альбомы, видеокассеты, плейеры, которые он, если не продавал по знакомым, что, естественно, предпочитал, то сдавал в комиссионки, а также всякая рекламная всячина: шариковые ручки, полиэтиленовые сумки, сигареты и жевательная резинка, которую он, не жалея, передаривал коллегам, секретаршам начальников и просто нужным людям, слывя благодаря этому щедрым добрым человеком, эдаким херувимским Вадимчиком.
Нередко он, отписываясь в известном учреждении, получая премиальные и погонные (он числился капитаном), сильно выручал его дензнаками и ресторан, как официально закрепленное место сбора информации, на ресторанных походах Вадиму порой удавалось заработать весьма серьезно, если подсчитать за месяц или за год, не считая по сути бесплатного высококачественного питания с изысканным питьём. В таких случаях ему были просто необходимы постоянные партнеры, причем не только как прикрытие, особенно приятен в качестве попутчика был Жох-Жохов, а вот Гордин был настолько мелочен и прижимист, часто порываясь при подсчетах ошибиться в свою пользу, якобы совершенно не помня тех или иных совместных трат вроде чаевых швейцару или официанту, что Вадиму просто не терпелось приписать ему в сопроводительном отчете что-то резко антисоветское, но всегда останавливала профессиональная выдержка и чувство долга настоящего гражданина и коммуниста, не предающего свои нравственные идеалы.
Хуже по ресторанной части дело обстояло с женщинами. Вадим просто был вынужден постоянно играть роль героя-любовника, прибегая к вполне понятной мимикрии и порой ничуть на самом деле не желая (умом-разумом он нередко желал некоторых, только при деле обязательно выходила осечка, несмотря даже на купленный на остродефицитную валюту в Лондоне эректор, который банальным образом отказывал в самый ответственный момент) ту или иную особу, стараясь отдалить момент фиаско, он порой долго и красиво ухаживал за очередной пассией, оплачивал любые ресторанные её прихоти, возил на такси, дарил цветы и духи, подобным великосветским обращением выбивая дамочек из общежитейской колеи всерьёз и надолго. Они, бедные, никак не могли расплатиться с таким джентльменом натурой, а жениться он явно не собирался и некоторым приходилось потом обращаться к психоневрологам и даже лежать в лечебницах по поводу психических расстройств, что, впрочем, только добавляло Вадиму мефистофельского обаяния в женских кругах, а мужчины и так его не жаловали.
Глубокие залысины не только не портили внешность нашего героя, а наоборот рельефней открывали широкий лоб мыслителя, делая его похожим на популярного артиста Филиппенко. И у него действительно всегда был повод для глубокомысленных раздумий: деньги, которых все равно всегда не хватало, и очередной вечер, который нужно было с толком убить, чтобы чучело воспоминаний долго украшало обширную гостиную его замыслов.
Нынешний день начался для Вадима чересчур обыденно и отвратно: утром он не смог поехать на такси, ибо это было ему не по карману, хотя он уже выбился в вице-президенты ЗАО "Прозрение и бизнес", в которое превратилось прежнее государственное издательство, и пришлось горемыке с пересадкой ехать на автобусе, метро и двух троллейбусах, а пересадки Вадим органически презирал, правда, он не без удовольствия откушал в новоорганизованном ресторанчике в подвале своего родного офиса (так они всем правлением уклонялись от бесконечных чубайсовских налогов, в том числе и на зарплату, которую пытались увеличить хотя бы списанием разных отнюдь не мелочных трат: единые проездные билеты, оплата домашнего телефона и других коммунальных удобств), но вот вечерний совместный с Жох-Жоховым и Гординым поход в Домжур сорвался: Гордин помчался к горячо любимой жене категорически замаливать очередное прегрешение, а Жох-Жохов оказался приглашенным на день рождения к малолетнему сыну некоего Наташевича, мелкого писателя эпохи Маши Распутиной и Филиппа Киркорова, а поэтому господин Врунов был вынужден просто фланировать по Тверской, отыскивая волей-неволей объект для платонического вожделения.
Тверская по случаю предстоящего всеобщего викенда, отличалась относительной малолюдностью, резко выделялись только две группы гуляющих: малолетние проститутки с незалежной Украины и лица так называемой кавказской национальности. Вадим был раздражен сорвавшейся гулянкой, один идти в кабак он не хотел, хотя бы потому, что отписываться, сочиняя несуществующие подробности, в настоящее время было куда как небезопасно (приписки по диссидентской части сейчас вообще не проходили, надо было искать экономические наводки и нарушения), и он уже окончательно спустился в подземный переход, ведущий в метро, как боковым зрением опытного картёжника (еще одна страсть Вадима – покер и преферанс) зацепил русоволосую девушку, примерявшую необыкновенные солнечные очки возле одного из стеклянных павильончиков, сплошным сверкающим рядом тянущихся вдоль всего перехода.
По инерции Вадим проскочил девушку, но восьмое чувство ловеласа развернуло его и властно повлекло назад, девушка, к счастью, оказалась на месте, и Вадим мгновенно проанализировал, что же его в ней заинтересовало: открыта наблюдению была только правая часть лица, левую же скрывала густая вьющаяся русая прядь, придавая тем самым весьма пикантный вид. Примеряемые солнечные очки с болтающейся на якобы золотом шнурке биркой также интенсивно желтого цвета бросали дополнительно-оживляющие блики на золотящуюся под электрическим светом прядь, вызывая своими колебаниями спазмы сладостной дрожи существования и необъяснимей легкости бытия, вызванной энергетикой соумноженной юности, примерно так же, как лицезрение подлинника "Девочки на шаре" кисти Пикассо, хранящегося в ГММИ имени А. С. Пушкина.
Подойти к "девочке на шаре" и познакомиться было для Вадима минутным делом. Когда-то в младости он был зело застенчив, но с годами заучил несколько отработанных фраз. которым его сподобил приобщиться Жох-Жохов, например: "Девушка, который час?" или, когда нет часов на руке: "Девушка, вы бываете в Доме художника на Крымском валу?" Вне зависимости от ответа продолжение разговора практически всегда бывало обеспечено.
Что-то подобное (у Вадима естественно было отработано не менее шести-семи фраз, иначе ему просто было бы окончательно скучно жить на свете) он и проговорил прелестной незнакомке, представившись сразу своим полным именем-отчеством, как бы бравируя возрастом, и отрекомендовавшись бакалавром изящных искусств и по совместительству вице-президентом ЗАО и почему-то эксвайром.
Девушка в свою очередь назвалась Татьяной (итак, она звалась Татьяна, впервые именем таким, вы помните. вы все, конечно, помните), она спешила, как выяснилось, домой в Гнездниковский и держалась как-то настороженно. Вадим пошутил: "Гнездо вы свили в Гнездиковском, где сам Распутин гнездовал, позвольте проводить по-свойски, ведь я не хам и не нахал", но она не откликнулась на шутку и ему пришлось срочно читать переводы Владимира Гордина из Уильяма Батлера Йейтса, выдавая их, естественно, за свои, что бы коварно увлечь на длительную прогулку мимо перманентно ремонтируемого здания театра "Летучая мышь" и редакции журнала "Вопросы литературы", на крышу которого он любил забираться в юности, чтобы пить сухое вино и чувствовать себя будущим Наполеоном.
В течение десяти-пятнадцати минут обнаружилось, что Татьяна родом из Мытищ ("чай пить любите?", – едва успел вставить Врунов), сейчас студентка юрфака платного университета, что ей уже двадцать лет и она успела побывать замужем, а нервическое состояние и желание приобрести темные очки (знак неразделенной любви к Родине) вызваны, как и угадал нечаянно Вадим, наличием нерассосавшегося фингала под левым глазом (Вадима же не отгадку натолкнуло лицезрение небольшого, размерами с ноготок, синячка на правой скуле, словно бы следа от сильного сжатия кистью перевозбужденного маниака).
Сам фингал рассмотреть не удалось, но разговорив все-таки Татьяну, Вадим благополучно навёл мосты и узнал, что её нынешний партнёр-маниак не просто ревнив и страшен в своем ревновании даже к телеграфным столбым. но и позволяет себе подобные фокусы с Татьяной весьма регулярно, не реже раза в неделю, когда ширнётся и ничего не соображает, чем ей окончательно осточертел, несмотря на позднейшие замаливания грехов и шикарные подарки. Вадим, кстати, ещё до прогулки получил телефон её московской квартиры, забегая вперед, скажем, что на удивление он оказался правильным.
Вадим не был трусоват, он даже знал и помнил некоторые приемы джиу-джитсу и тэквондо, которым его обучили во время военных переподготовок, присваивая очередное звание, но и попадать в глупую ситуацию ему не хотелось. Поэтому услышав о том, что сожитель (а у Вадима не было сомнений в точности именно этого определения отношений его спутницы и ревнивого поклонника) недавно избил иностранца, провожавшего Татьяну с дискотеки и потом предложившего встречаться с ним тайно, наш герой скомкал разговор и, договорившись о свидании через три дня, откланялся и поехал домой, в Бибирево.
Вечером он позвонил сильфиде, удостоверился в правильности телефонного номера и её нахождении в относительно спокойном состоянии духа, дескать, хоть ей уже звонили и угрожали, но дело это привычное, и задумался над дальнейшим возможным развитием событий. Очки, которые примеряла Татьяна, стоили под миллион, на пальчике её правой руки небрежно блистало колечко с изумрудом в окружении бриллиантов стоимостью никак не менее шестисот баксов, золотые часики с таковым же браслетом, усыпанные также бриллиантиками (видимо, от Картье) вообще стоили маленького состояния, на левой руке блистали неописуемой красоты перстни, а в открытой взору ушной мочке качались-покачивались две бриллиантовые серёжки. Недешевая девушка попалась на этот раз Вадиму, а он в общем-то привык пробавляться профурсетками, привык быть всегда на высоте положения, как бы снисходя к предполагаемой подружке и поражая её будущим великолепием возможного совместного времяпрепровождения. Сейчас подобным и не пахло. Золото, изумруды, бриллианты требовали соответствия, которого у Вадима при всем желании не было. Он почувствовал себя выбитым из колеи, это был тот редкий случай, когда женщина могла его игнорировать не в силу симпатии или разницы в возрасте (он же не доллар, чтобы нравиться всем подряд), а в меру его кредитоспособности, вернее, неспособности, что особенно удручало.
Через три дня они встретились в назначенном месте в условленный час. Вадим ради этого пришел чуть раньше, как истый джентльмен, сел на лавку около любимого пампушкина и углубился в чтение очередной верстки, периферийным взглядом ловя заинтересованные взгляды соседок, но Татьяна появилась также очень быстро, явно ошеломив своим качеством сидящих на лавочке. Скромно поприветствовав друг друга без обязательных в этом закоренелом месте свиданий вызывающе-театральных поцелуев, они неторопливо прошлись в никуда, впрочем Вадиму было заявлено сразу, что через двадцать минут встреча с подругой, которой надо отдать тетрадь с лекциями и потом у них есть полтора часа до восьми вечера, когда у неё назначена деловая встреча по продаже известной ему квартиры на Тверской за 66 тысяч долларов.
После того, как у магазине "Наташа" подруге отдали её лекции, а Татьяна покончила наконец с коробкой шоколадных конфет, которые она несла, открыто и отнюдь не вульгарно обнажив завернутые в фольгу ароматные кругляши, она попросила Вадима свернуть в какое-нибудь уличное кафе: посидеть, попить кофе, а то она так устала в городской сутолоке при множестве своих нетложных дел. Он в свою очередь, горделиво пригласил её в бар Домжура, на что получил милостивое согласие.
По Тверскому, а затем Никитскому (бывшему Суворовскому) бульварам дошли неторопливо пешком. Татьяна почти не давала к себе прикасаться, что было, в общем-то, плохим признаком и настораживало, и разочаровывало Вадима заранее. Впрочем, он и не хотел немедленно улечься со спутницей в койку, вспомните, что конкретика отношений с очередной пассией не всегда была ясна ему самому, но отказ от игры, отказ в таком пустяке нервировал его и заставлял пожалеть о предстоящей напрасной трате денег, тем более, что в отчете ведь не напишешь о любовной трепотне, не сбросишь дозированные откровения девушки, как плохую карту, чтобы взять из прикупа козыри, а значит платить сегодня придется из своих, по-настоящему и без возмещения.
В баре было достаточно прохладно и полутемно, и совсем мало народу. В середине зальчика под потолком крутился большой шар, переливающийся цветовыми пятнами, чем-то напоминающими очертания земных материков. Был включен цветной телевизор, вначале резко ударивший звуком по перепонкам, но после того, как они выпили шампанского и принятой дозой отгородились от людей, сидящих за соседними столиками, стало вполне комфортно. Бармен Слава отсутствовал, его заменял менее вальяжный Миша из соседнего пивного зальчика, куда Вадим не заходил целую вечность, кстати, когда-то давно, когда ещё не было изобилия обменных пунктов, он сдавал ему доллары по обоюдовыгодному курсу, и Миша, тоже, видимо, памятуя о своём клиенте, по-свойски его обслужил: он отсоветовал Вадиму пить в такую жару водку, принес какое-то особое охлажденное шампанское и маслины, которые заказала Татьянами хотя марку шампанского она не одобрила, но пила его охотно, хотя и немного. Они мило поболтали и покурили, (Вадим даже изменил своему зароку на пару сигарет). допили бутылку, выпили традиционный двойной кофе и поднялись.
Несколько опьянев от шампанского и неутоленной жажды нравиться несмотря ни на что, Вадим попытался полезть к спутнице в коридорчике во время подъема из подвальчика на первый этаж, к выходу, но был мягко остановлен и поставлен в очередной раз на место. Как змея, она скользнула между его рук (так живописал подобную неудачу Лермонтов). Конечно, шампанское подействовало и на Татьяну, она помягчела, подобрела к нему, но своего мужчину в нем так и не признала. Хуже того, и не хотела признавать, и не подумывала. Вадиму хотелось её за это растерзать, но он, как всегда, дисциплинированно сдержался.
По дороге к её дому, а также из беседы в баре Вадим узнал, что замужество Татьяны было недолгим, мужа убили, причем неизвестно кто: она нашла его в квартире рядом с празднично накрытым столом (яства и бутылки), впрочем, такой стол у него (бизнесмена новейшей формации) был практически каждый вечер, а руководство фирмы запрещало членам своего правления шляться по ресторанам ради соблюдения приличий и коммерческих тайн, потом она даже отсидела три недели в КПЗ по подозрению в убийстве, ведь она была единственной наследницей квартиры и другого ценного имущества, и именно её отпечатками пестрела, вся квартира, что особенно будировало сыщиков, но органы к своему большому сожалению были вынуждены её выпустить, и убийство не раскрыто до сих пор, пополнив список "висяков". Мимоходом Татьяна заметила, что об этом случае писали все газеты, а вездесущий "МК" даже дал снимок, как же: пятьдесят восемь ранений различными колющими и режущими предметами!
Скушав это признание, Вадим словно автомобиль попал на выбоину, его тряхнуло почти в буквальном значении этого слова, и он уже не особенно льнул к Татьяне, впрочем и она его не задерживала, ведь у неё была впереди ответственная встреча с покупателями злосчастной квартиры в Б. Гнездниковском за незабвенные 66 тысяч долларов.
Вечером Вадим несколько раз позвонил ей, но так и не дозвонился, не застал. Только через несколько вечеров он настиг Татьяну по телефону, и поворот разговора весьма удивил его: после обычных отнекиваний и агрессивного несогласия с ним, к чему он начал почти привыкать, Татьяна вдруг стала его упрекать в излишней практичности, черствости и в конце разговора чуть не всхлипнула:
– Я уже четыре дня ничего не ела, не выходила из дому, а тебе все равно…
Подоплёка, отчасти была понятна: Вадим до сих пор не дал ей номера своего телефона, хотя напоминания о желании двусторонней связи получал от Татьяны неоднократно. Он же вообще крайне редко открывал свои позывные женщинам, оставляя иногда некоторым наиболее проверенным особам служебный телефон, но обстоятельства жизни его новой пассии весьма настораживали и так довольно мнительного поклонника, не позволяя открывать место службы.
Время было позднее, он уже не напрашивался на немедленный приезд. как вначале, договорились встретиться у того же памятника завтра, в пятницу в пять вечера.
Вадим опять приехал на свидание на пятнадцать минут раньше, чем договаривались. Татьяна появилась во время, в руках у неё был коричневый кожаный рюкзачок, выглядела она прекрасно, недоедание пока не сказалось на её цветущем облике, хотя ярко напомаженные губы подействовали на Вадима угнетающе: мало того, что помада усилила рельефность губ и они стали напоминать две хищные створки моллюска, а на верхней губе высветились небольшие темные усики, которые, правда, могли просто отрасти за те дни, что они не виделись, но и в походке, и в движениях рук исчезла та легкость и воздушность "девочки на шаре", которые так пленили его во время первой встречи.
Вадим был без своего обычного кейса, он оделся довольно официально: в костюмную пару, рубашку с галстуком, да ведь он и был весь день на работе, и только высокий узкий кожаный бумажник, туго набитый всем его нынешним состоянием (около трехсот баксов – в рублях и валюте, знай наших) приятно оттопыривал правый внутренний карман пиджака, и он с удовольствием взял девичий рюкзачок.
– Услужить женщине – непременный долг настоящего мужчины, тяжесть ли эта ноша… Пустячок, а приятно, – думал он неторопливо и также неторопко скользил рядом с объектом своего вожделения.
– Ну что, в Домжур или в ЦДЛ, мадемуазель? Куда прикажете, карета подана, – шутливо изогнулся он в квазиаристократическом полупоклоне.
– Айн момент, мой повелитель, надо только встретиться с друзьями на той стороне Тверской, – произнесла Татьяна, улыбаясь и почему – то глядя в сторону.
Они развернулись, спустились в подземный переход и, протиснувшись сквозь бурлящий людской водоворот, быстро оказались на другой стороне знаменитой улицы. Татьяна повела его мимо "Макдональдса" к Бронной улице. Вадим много раз ходил этим путём, справа находился его излюбленный антикварный подвальчик, где он в свое время немало купил фарфора и серебра и кое-что продал в свою очередь из заурядного хлама, слева располагалась библиотека имени Н. А. Некрасова а дальше как раз напротив тыльного входа на территорию литинститута, где в свое время учились добрые знакомцы Вадима поэт Жох-Жохов и переводчик Владимир Гордин, стояла большая черная машина. "Джип-Чероки", – узнал Вадим острым взглядом потенциального автовладельца, которому, к сожалению, до сих пор не выпал шанс стать хозяином лакированного чуда на колёсах. Впрочем, Вадим умел неплохо водить в юности и даже когда-то давно сдал на международные права, которые так и не пригодились, а уж пересдать на новые ему не хватало ни времени, ни куража.
Около машины прохаживались два смуглолицых брюнета, безукоризненно одетые, на которых Вадим сразу же обратил внимание. Татьяна быстро подошла к ним и что-то сказала. Вадим не расслышал слов, да и не прислушивался, думая о том, как они будут сидеть в ресторане, а не в баре, денег должно было хватить, хотя было все равно жалко тратиться на такую неласковую женщину. Составлять потом фиктивный отчет ему не хотелось, да и контора последнее время стала прижимиста, оплата представленных счетов задерживалась порой на полгода и больше, так что, истратив свои, кровно заработанные, он рисковал получить чуть не вдвое меньше из-за инфляции.
"Ну да Париж стоит мессы", – подумал Вадим, посмотрев на Татьяну как бы новыми глазами. – Хороша все-таки баба! Эх кнутом бы её да к столбу привязать и солью потом посыпать". Действительно, перекинувшись с брюнетами несколькими фразами. Татьяна словно выросла, она выпрямилась и точеность отдельных частей её тела – от лодыжек до шеи – гармонически уравновесилась, словно в увеличенной шахматной фигурке слоновой кости, прошедшей из пешек в ферзи.
Она вернулась к Вадиму и сказала:
– Знаешь, тот, с кем мне надо было собственно увидеться и передать одну вещь, не смог подъехать. Он сейчас дома, это недалеко, пять-десять минут на машине. Давай съездим, для меня это очень важно, а ребята потом нас подкинут туда, куда нужно.
– Хорошо, – произнёс понимающе Вадим, хотя он мало что понял из быстро-быстро произнесенных слов, и вслед за спутницей уверенно шагнул к машине. Заднюю дверцу уже толкнул изнутри водитель, дверца послушно откинулась. Татьяна рыбкой скользнула внутрь. Вадим, наклонившись, сел вслед за. ней, заняв место посредине сиденья, что он обычно не любил, рядом сидел один из брюнетов. Второй, постарше, сел впереди, около водителя.
Джип мощным рывком вылетел на середину улочки и покатил в направлении Никитских ворот, через минуту-другую они уже пролетели по бульварному кольцу, миновав Дом журналистов, мелькнувший своей палисадной зеленью слева, свернули направо на Новый Арбат, в несколько прыжков перемахнули его и следующий за ним Кутузовский и, как огнестрельная пуля, выпущенная из мощного оружия, летели, не зная преград, притормозив лишь у правого поворота на Внуково, однако продолжили путь по прямой, как только приветливо мигнул снова зеленый глазок светофора.
Хотя прошло гораздо больше десяти минут, Вадим не испытывал никаких признаков беспокойства. В салоне царило молчание, но ему, обычно разговорчивому, не хотелось что-либо обсуждать с Татьяной в присутствии незнакомых ему людей, которые, кстати, так и не представились. Она, словно почувствовав настроение спутника, тоже молчала и, чуть отвернувшись от Вадима, смотрела в левое боковое стекло. Темные, недавно купленные очки были залихватски подняты почти на макушку, прижимая основание русой челки. Хозяева машины тоже хранили тягостное молчание.
Машина мчалась по Минскому шоссе, вокруг вместо высоких современных зданий давно уже тянулись обычные деревенские домики с деревянными изгородями палисадников, кое-где около них бродили куры, лежали собаки. Внезапно машина резко свернула налево, ещё раз вильнула на левом повороте и въехала в заранее открытые широкие ворота, миновав которые через небольшую асфальтированную площадку влетела, как в центр мишени, в отворенные же двери добротного кирпичного гаража.
Их встречал, стоя на верхней площадке внутренней лестницы, видимо сам хозяин дома, судя по тому, как вокруг него подобострастно суетились другие мужчины. Низкорослый, плотный, почти квадратный, с лицом Жана Марэ, с такой же густо-седой шевелюрой, любовно уложенной волнами по фасону "а-ля-президент", он спокойно ждал, пока приехавшие выйдут из машины.
Вадим выскочил вслед за брюнетом, одной рукой держа коричневый кожаный рюкзачок, а другую джентльменски подав своей спутнице, помогая ей выбраться.
– Здравствуй, моя красавица! Привезла, что обещала? – спросил хозяин Татьяну. Та молчала.
– Не слышу ответа, дорогая, – с легким южным акцентом повторно обратился хозяин.
– Вот он, перед вами, – негромко и устало произнесла Татьяна и повела правой рукой, указуя на Вадима.
– Здравствуй, дорогой! Мы тебя заждались, чем же ты нас порадуешь в свою очередь, – без тени юмора спросил седоголовый Вадима и протянул руку.
Вадим было решил, что ему предлагается рукопожатие и. переложив рюкзачок в левую руку, протянул навстречу свою правую. Но хозяин, судя по дальнейшему, и не собирался здороваться, он в свою очередь нетерпеливо помахал правой кистью:
– Деньги давай, дорогой!
– Какие деньги? – пересохшим от волнения и непонимания ситуации голосом прохрипел Вадим, с ужасом осознавая, что он неожиданно вляпался-таки с Татьяной в неприятную историю.
– Как какие? Продал вместе со своей подругой мою квартиру, а деньги за неё отдавать не хочешь? – хозяин сдвинул мощные брови и безжалостно глянул на этот раз прямо в глаза Вадиму. – Ну-ка, мальчики, займитесь гостем.
В мгновение ока у Вадима отобрали рюкзачок, содрали с него пиджак, завернули руки за спину и по сухому металлическому щелчку он понял, что на него надели наручники.
– В сумке ничего нет, – заявил один из брюнетов, вывернув содержимое рюкзака прямо на бетонный пол гаража к ногам хозяина, по серой бетонной глади живописно и в то же время сиротливо раскатились пудреница, тюбик помады и ещё какая-то женская бытовая мелочь.
– Где деньги, я спрашиваю, – почему-то снова не у Татьяны, а именно у Вадима продолжал выпытывать ответ хозяин.
– Я ничего не понимаю, при чем тут я? – собрался было с духом Вадим, но тут резкий удар по лицу сбил его с ног.
– Нехорошо обманывать старших, дорогой, – с явной насмешкой в голосе произнес седоголовый. – Отведите его пока в подвал, пусть освежит свою память.
Вадима рывком поставили на ноги и повлекли куда-то вниз. Боковым зрением он заметил, что хозяин виллы погладил Татьяну по плечу:
– Пойдем, красавица, перекусим, чем Бог послал. Проголодалась по дороге наверное.
Вадима почти волоком доставили в подвальное помещение и сбросили в каменный мешок, где не было света. Он услышал мощное клацанье запоров, чуть помедлил и с большим усилием уселся на полу. Ощупать себя он не мог, но понял, что серьезных повреждений, вроде бы, нет, хотя тело словно налилось тяжестью, было трудно дышать из-за спертого воздуха и только каменная прохлада несколько облегчала, если так можно выразиться, состояние.
Было очень тихо. Время остановилось. Постепенно Вадим пришел в себя и предался нелегким размышлениям. Стало ясно, что произошло не просто недоразумение, нет, его заманили в ловушку, и предала его в очередной раз и столь серьезно именно женщина, недаром он всегда относился к этому (слабому?) полу с таким недоверием и пренебрежением. Она, не имея на то никаких прав, сделала из него заложника, подмосковно-кавказского пленника, и все-таки что же этим людям от него надо? Неужели они действительно думают, что он мог присвоить или потерять деньги, полученные Татьяной за проданную квартиру? Чего они хотят от него добиться? Состояния значительного у него нет, квартиры собственной тоже, по работе он также не имеет отношения ни к каким материальным ценностям, за исключением издаваемых книг, которые сейчас мало кому нужны, разве что Татьяну ввела в заблуждение его изысканная манера одеваться, легкое ресторанное фанфаронство, и может и прижимистость, часто свойственная богатым людям, и она решила, что из него можно что-то выкачать…
Понемногу Вадим забылся, он уже дополз до какой-то стены, прижался к ней плечами, сильно саднило руки, и хотя наручники охватывали суставы без боли, гибко и цепко, но соединявшая их цепочка была короткой и не давала возможности маневрировать плечами и локтями. Кроме того, сидеть на полу с вытянутыми ногами было с непривычки очень трудно, ноги быстро затекали, а согнуть их в коленях он тоже надолго не мог. В борении со своими неприятными ощущениями прошло возможно часа два или три.
Вдруг он снова услышал клацанье запоров, дверь приотворилась и пространство каменной каморки прорезал неотчетливый, довольно рассеянный полусвет.
– Эй ты, хахаль, жив еще? Вставай, давай выходи, – донеслось из-за полуоткрытой двери.
Вадим с трудом поднялся, сначала на колени, потом встал в полный рост, высота карцера позволяла это сделать, хотя голова почти упиралась в потолок. Пошатываясь, он сделал несколько шагов к выходу и, переступив бетонный порожек, наклонив вперед голову вышел из места заключения.
Перед ним стояли два охранника, ранее суетившиеся вокруг хозяина при въезде машины в гараж. Впрочем, может, это были и другие люди, очень схожие между собой неопределенностью черт лица, одинаковой пятнистой одеждой и манерой держаться, представляющей смесь наглости и раболепия, части которой менялись в процентном отношении в зависимости от того, с кем предстояло общение.
– Что стал, пошли, пошевеливайся, чмо рогатое, – приказал, видимо старшой.
Один из охранников пошел впереди, указывая дорогу, второй шел сзади. Попетляв по внутренним переходам, они вышли в большой зал с витражными стеклами и вошли в довольно просторный лифт, который поднял их не то на третий, не то на четвертый этаж. Когда створки лифта раздвинулись, и один из охранников опять пошел вперед и немного в сторону, Вадим увидел просторную гостиную, сбоку от которой тянулась полукругом длинная анфилада, выстланная ковровой дорожкой. В центре комнаты стоял длинный белый дворцовый стол, вокруг которого по всем сторонам выстроилось не менее тридцати белых же стульев с высокими резными спинками, во главе стола находилось подобие трона, на котором восседал владелец всей этой роскоши в спортивном "адидасовском" костюме. На столе перед ним расставлены были различные кушанья, хрустальные графины и кубки. Сбоку находился передвижной мини-бар на колесиках.
Татьяны в помещении не было.
– Подходи, подходи, не стесняйся. Как ты отдохнул, дорогой, проветрил свою память? – пророкотал веселый басок восседавшего на троне высочества.
Вадим сделал несколько шагов по направлению к столу, но его удержал за цепочку наручников второй, находящийся сзади охранник. Тут Вадим заметил около оконного проёма ещё двух человек в строгих темных костюмах, внимательно наблюдавших за ним.
– Что мне нужно вспоминать, господин, – не зная, как закончить обращение, замявшись, едва выдавил пересохшим ртом Вадим. – Я даже не представляю, о чем идет речь.
– Как же? Твоя девушка продала мою квартиру за 66 тысяч долларов, конечно, ей за услуги полагается какой-то процент, но деньги, которые она должна была мне сегодня привезти, куда-то исчезли. А лежали они, по её словам, в сумке, которая находилась последнее время у тебя. Мои люди тебя обыскали, но кроме бумажника с мелочью ничего не нашли. Ловко работаешь, но все-таки сознайся, где деньги, дорогой. – хищно улыбаясь. продолжал мягко допрашивать узника седоголовый "спортсмен".
