Текст книги "Стихи разных лет"
Автор книги: Виктор Широков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)
Широков Виктор Александрович
Стихи разных лет
Виктор ШИРОКОВ
СТИХИ РАЗНЫХ ЛЕТ
1974 – 2001
1974 год
Никогда не писал дневников: откровенности, что ли страшился или мнимости тех двойников, в чьем обличии вдруг бы явился.
Понимаю сейчас – избегал полуправды, неверного слова; тех зеркал, что округлей лекал корректируют облик былого.
И не раз в скоротечном письме признавался жене или другу в том, что всплыло мгновенно в уме, не накинув раздумья кольчугу.
А сейчас сожалею о том, что не вел заповедной тетради; может, прозы подвинулся б том...
Смысл – он есть иногда в маскараде.
И пройдясь повзрослевшей рукой по наивным смешным откровеньям, вдруг поймешь, что обязан строкой груде старого стихотворенья.
3.01.74
ИСТИННОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ С ПОЭТОМ
Проснуться в 4 утра, засесть в промерзшей кухне строчить канцоны; созвать метафор Учредительный съезд, до дыр заносив армейские кальсоны.
Занозы рифм подарить бумаге, пускай потомок хирургится, не ведая, что от хохотовой тяги с тех же кальсон отлетели пуговицы.
А все потому, что засел писать о метафоре Маяковского и вдруг представил читающего пса – склеротичного профессора московского.
Выкатив глаза, заострив кадык, он вылизывает строчек паутину, вываливая утробный рык: дык... Далее продолжать противно.
Догадается ль проф, какие ассоциации роились по-весеннему в моей башке, пока я как какая-нибудь цаца устраивался покудахтать на стерильном горшке?!
Вернусь за любимый, локтями вмятины оставлю на крышке письменно-кухонного.
Застегнутый, бывало, строчил мятные стишки – сейчас выдаю ухарные.
Сижу, прикрыв животом стыд, голубеют дырявые флаги.
Три пуговицы – три сестры – треугольником подле написанной бумаги.
15.01.74
М.С.
Снежный саван к лицу непоседам.
Говорлив крематориев дым.
Я твоим оказался соседом, синим пламенем оба горим.
По пустынной и гулкой столице биллиардные катим шары, многоруки, умны и столицы, не пугаясь бессмертной игры.
А поскольку в заветной светелке карнавальные свечи горят, я останусь колючею елкой, ты примеришь рябины наряд.
9.02.74
НА ВЫСЫЛКУ А.И.СОЛЖЕНИЦЫНА
Печально над Пушкиным небо.
Опять фонари не горят.
И словно в бездонные недра ушел металлический взгляд.
Но скажешь ли, что безучастен сейчас он к стихии людской; вне споров, удач и несчастий навек вознесен над толпой?!
Затем ли все шире дорога к нему, и по ней мы идем, что скрыта живая тревога за этим обветренным лбом?!
В любую эпоху и эру поэт не страшится свинца.
К барьеру, к барьеру, к барьеру – доносчика и подлеца...
Пока не окончена дума, пока ещё тесно в груди...
И вечности черное дуло, как слава, ещё впереди!
17.02.74
Вот и приехал. И пришел к своим мечтам, к своим святыням. и нас не разлучить отныне...
А все же счастья не нашел.
Слиняли краски. Обветшал державный град, мой дом огромный.
И я бреду, опять бездомный.
Себя, как мальчика, мне жаль.
Ему хотелось так найти свое особенное слово.
Измучен немотою снова, назад не нахожу пути.
24.03.74
ЛИХОБОРСКОЕ ПОСЛАНИЕ Л.Ю. И Ко
Обиженно завидуя природе, рискнувшей выбрать лучшее из двух, ты мне не пишешь... В некотором роде ты прав, но в то же время сердцем глух.
Когда трава ночная величаво вдруг раскрывает легкие свои, едва ли это значит то, что мало пространства – мху, вниманья и любви четвероногих, спящих сном глубоким, размеренно цедящих СО/2...
Размолвки происходят ненароком, но так легко рассориться, едва задето мнимое достоинство натуры...
Я не впаду в деепричастный плен, но тотчас сообщу, что бабы – дуры, будь то Эвтерпа, Клио...Список лень продолжить. Отвечай, прислать ли книжку с автографом, мой пермский армянин, иль ты решил, что это будет слишком,
Синайская гора среди равнин?
Как там друзья? Кому гремят литавры?
Кого окутал скопческий туман?
Небось забыли? Думали, на лаврах почил... А то принял духовный сан
Загорской лавры?...Дорогие, дудки!
На Первомай примчаться к вам хочу.
Испить винца. Отведать жирной утки.
Затеплить несгоревшую свечу мечтаний наших... Отвечай скорее.
Боюсь молчанья с некоторых пор.
Все тянет в рифму подписать: кореец. ан как на грех коверкаю: Виктор.
13.04.74
Осталась на губах пыльца волшебного цветка Надежды...
Как странно! – я не ведал прежде подобной чуткости лица.
То явь была иль сон случайный?
Прикосновеньем потрясен, я убеждал себя вначале, что это был, конечно, сон.
Но тотчас вспомнил предсказанье, ту карточную ворожбу, атеистическим сознаньем испытывая к ней вражду.
Сбылось! – зачем я заставлял раскидывать по кругу карты?
Передо мной разверзся кратер, и я на облаке стоял.
И птицы свили хоровод, и миг столетьем обернулся, и съежился в минуту год, и невредимым я проснулся.
Сбежал с воздушного крыльца, на службу зашагал прилежно...
Печального цветка Надежды легко стирается пыльца.
21.04.74
Ты в городе, сосцами башен вскормившем каменных волчат.
Его звериный облик страшен: здесь много ходят и молчат.
Здесь свет неоновой рекламы мертвящим падает дождем; и ни одной Прекрасной Дамы здесь не отыщешь днем с огнем.
А ночью, в каменные норы загнав усталые тела, смердят священники и воры, благие выполнив дела.
И тень великого поэта, качнув кудрявой головой, напомнит лишний раз, что спета их песнь, что жизнь лишь сон пустой.
25.04.74
ИСПОРЧЕННЫЙ СОНЕТ
Не писал стихов сто лет.
Закрутила бытовщина.
Я ж глава семьи, мужчина; даром, что к тому ж поэт.
Пустяки слепить сонет.
Только что за чертовщина, лезет в рифму матерщина, золотого слова нет.
Много ль проку на бумаге без конца царапать знаки?
Их прочтет ли кто-нибудь?
Лишь завмаги нынче маги.
Саго поважнее саги.
В век ракет на колымаге хлопотен и долог путь.
17.06.74
Каждой фразе предшествует мысль, колыхнувшая стенки сосудов; и не может наш бедный рассудок предсказать неожиданный смысл нашей речи... Затем ли, что ей, неразомкнуто слившейся с духом, тяжко с телом, безгласным придурком, и тошнее – совсем без костей...
Каждой фразе предпослана тень наших славных и грешных деяний; и, наверно, из всех одеяний это самая верная сень.
Да святится союз и союз!
Фраз и личности. Слова и дела.
Нет ни звездному свету предела, ни бессонному шепоту муз!
8-14.07.74
Н.О.
Поздней ночью – к Ларисе! К Ларисе! – по размытому мартом снежку...
В слюдяном разварившемся рисе поскользнуться легко сапожку.
Поздней ночью по улице гулкой, где лишь ветер плечист и речист, страстотерпица тащит придурка, он прилип, как березовый лист.
Поздней ночью – как вымерли – в доме, только лифта гуляет кадык.
Сей летающий гроб похоронит – на минуту – последних живых.
Поздней ночью пришедших с игрою, разрушителей дивного сна.
Но Лариса простит и откроет, и плеснет на дорожку вина.
Поздней ночью, метро разрывая ледяное пространство тоски, два бездельника, два попугая тщатся мыслей слепить черепки.
Поздней ночью все души в полоску, их несходство наветов страшней.
И в Филях ты поправишь прическу, в Лихоборах я сброшу кашне...
На рассвете едва ли поверю в снежный обморок, в лунный вояж...
Неужели две сонных тетери поднимались на пятый этаж поздней ночью – к Ларисе, к Ларисе...
И в стандартные двери стуча каждый был друг от друга зависим, негодуя, смеясь и ворча.
И тяжелого неба десница вместе с шуйцей широкой земли не давали в темнице тесниться и к бессмертному свету влекли.
10.04. – 24.07.74
ИГРА "ПОЙМАЙ РЫБУ"
А.Ш.
Картонный аквариум полон воды и рыб в фантастических латах; и радость ребенка за эти труды совсем не ничтожная плата.
Махая подковкой – магнитным крючком, тащи за губищу Удачу; но что же по сердцу елозит смычком и душу терзает в придачу?!
Наверное, это азарта резьба, а, может, предчувствие фальши: бумажная долго ль протянет губа, а дальше, а дальше, а дальше?!
Не ты проиграла, не я обогнал в наиневозможном улове; и долго картонкой ребенок играл, и Море шумело в обнове.
Как веруют дети в удачу свою!
Но с удочкой сросся и ты бы, не зная, что завтра сметут чешую бумажной диковинной рыбы.
И выбросят в мусор смешной водоем, и больше ни разу не вспомнят, как глотку целительно жег йодобром, смыв накипь засиженных комнат.
У логики взрослых законы свои!
Но есть преотличное средство, добавив к рассудку немного любви, вернуться доверчиво в детство.
Вглядись же! Аквариум полон воды и рыб в фантастических латах; и радость ребенка за эти труды совсем не ничтожная плата.
21. – 30.07.74
Вдруг заболели уши у меня.
Я долго маялся, пока не догадался заткнуть их ватой. Целый день спокойно ходил один, лишь приглушенно слыша движенье жизни...Шорохи казались мне музыкой, шумы совсем исчезли.
Воздушные шары так опадают, когда шутник иголкой их проткнет.
Так вялая резина на ветру беззвучно парусит, напоминая о бренности... Но на верху блаженства я вдруг подумал: "Что если придется головоногим вкрадчивым моллюском всю жизнь прожить, мечтая лишь о пище, о сне да тишине... Затычки прочь я выбросил. Сверлом вонзилась боль, и тотчас же, голубушка, притихла.
Биенье жизни гулко захлестнуло меня своей упругой полнотой.
18.08.74
Чашечка кофе в кафе "Марс".
Жизнь на Голгофе не жизнь – фарс.
Хочешь, не хочешь – держи форс, выпятив мощный торс.
Круг повторяется – круг крут.
Крепче, седок, обхвати круп.
Помни, что подешевел креп, случай давно слеп.
В рифму сказал – получай балл.
Не угадал – покидай бал.
Скажут потом: "Человек был, не умерял пыл".
Чашечка кофе в кафе "Марс".
Жизнь для поэта порой – фарс.
Если всерьез, то – свивать трос весь из шипов роз.
2.09.74
ПЬЯНКИ НА ТАГАНКЕ
Ах, эти пьянки на Таганке
И эти споры двух Россий, где словно бледные поганки бутылки винные росли.
Какие здесь сверкали строки!
Шел стихопад. Стиховорот.
И если речь текла о Блоке, никто не доставал блокнот.
И как я встряхивал упрямо свой чубчик, ежели порой
Твардовского и Мандельштама стравить пытались меж собой.
( Поэты в том не виноваты, что на цитаты разодрав стихи живые – на канаты их шлют для утвержденья прав).
Не помню доводы лихие.
Однообразен был финал: меня очередной вития, не слушая, перебивал.
Опять бряцали именами, друзей и недругов громя.
Мне кажется сейчас – с тенями сражалась только тень моя.
Ее бесплотные усилья достойны слова лишь затем, что те же слабенькие крылья у антиподов вечных тем.
И если я пытаюсь снова тебя отстаивать, Мечта, то это значит – живо слово, каким освящены уста.
Затем порой и грязь месили, учили наизусть тома, чтоб осознать, что мы – Россия, что жизнь – История сама.
24.09.74
Без устали мотают люди истории большой клубок; и шар земной обмотан будет витками огненных дорог.
Но ты мне помнишься иначе, ещё не начат спор веков, и умеряет пыл горячий ладонь прозрачных родников.
И что-то папоротник шепчет доледниковое, свое; и ветер тихо гладит плечи, и птица без конца поет.
Я знаю: шум твоих заводов надолго пенье заглушил; и вместо небосвода сводов бетонных этот мир вкусил.
Крапиву жгучую бичуя, искоренив чертополох, не сразу человек почуял, что быт не этим дик и плох.
К чему преследовать огнями растений дикую орду?
Их выкорчевывать с корнями – себе отыскивать беду.
Стоят столбы – посланцы света, топорща мертвое литье; но если будет вся планета бетонной, что житье-бытье?
Пускай дома – дворцы, как в сказке.
Но если и репей исчез, и вместо горок – на салазках мы падаем по скатам рельс...
История – она пытлива.
Она рассудит: что и как.
Но ты живешь нетерпеливо, мой современник, маг бумаг.
Ты даже мельницы старинной крыло не хочешь сохранить, а что до свечки стеаринной, то предпочел вольфрама нить.
Тому нисколько не перечу.
Прогресс на то он и прогресс, но неужель на гуттаперчу бездумно мы сменяем лес?
Какой он – лиственный иль хвойный, с грибами или без грибов – но он живой. И с ним спокойней, чем в царстве каменных столбов.
Пока ещё на ветках шишки, и есть, где побродить пешком, и даже косолапый мишка нам не по Шишкину знаком...
Я все о том же: о природе, где все бездумней и тесней, а значит, в некотором роде о нашем с вами естестве.
Понятно, человек – не птица.
Он смеет. Строит. Царь и бог.
Он на деревьях не гнездится, а для зимовки жидок стог.
Но размышляя над итогом своих свершений и проказ, не нужно быть царем и богом, вот старшим братом – в самый раз.
Без устали мотают люди истории большой клубок; и шар земной обмотан будет витками огненных дорог.
Сложны не те уже задачи.
Пока не кончен счет веков, пусть нам умерит пыл горячий ладонь прозрачных родников.
30.09.74
ИЗ ЦИКЛА "ЧЕРНЫЕ СТИХИ"
Призываю немилость Господню.
Я хотел бы скорей умереть, чтоб не мучиться в этом Сегодня, захороненный Прошлым на треть.
Что мне нового Завтра разводы?
Нефтяное пятно на реке?
Если влажные черные своды будут бархатно льститься к руке.
И еловый распластанный ящик поплывет, как священный ковчег, чтоб питаться одним Настоящим, чтобы с Прошлым проститься навек!
8.12.74
ДВА СОНЕТА
1
Я барабаню рифмами давно.
Терзаю слух. Порою множу слухи.
И во Вселенной скромное окно я ковыряю, словно мальчик в ухе.
Рассеянно. Мечтая о кино.
О новом прапрадедовском треухе.
И тихо ткется жизни полотно.
Жужжит веретено подобно мухе.
Откуда я? Кто я? Да все равно беззубой обезумевшей старухе.
Вот нож взяла – обрезать нитку, но задумалась: "Что за жужжанье в ухе?"
Вот так я продлеваю жизнь мою.
А с виду – о забвении молю.
8.12.74
2
Мне холодно, хотя объемлет жар.
Так двуедин озноб. Зачем утроба страшится праха, не приемлет гроба, предпочитая Вечности угар.
Распорядилась мудрая природа, чтоб человек бездумно, как Икар, стремился к Солнцу; продолженья рода чтоб не стыдился, даже если стар.
Так вот она, хваленая Свобода!
Перед тобою – не алтарь, а – бар; и если у тебя священный дар, то выбирай забвенье для народа.
Но осторожно: сменится погода, и удостоят длинных узких нар.
8.12.74
Хочу заснуть, переборов озноб.
Мне жаль свой чистый и высокий лоб. что колотиться без толку о стенку!
Чтобы убрать Безвременья сугроб, бульдозер жалок, если сядет жлоб за руль, а мой собрат воспомнит Стеньку...
Хочу, чтобы пригоршнями, горстьми, не чувствуя себя в пиру гостьми, таскали холод времени ночного...
Тогда б гордился, что знаком с людьми, и сна не призывал бы, черт возьми!
И вывернул бы из-под сердца слово...
8.12.74
Как я ничтожен, жалкий шарлатан!
Ведь я, как все, хочу набить карман, и, намотав учености тюрбан, продать дороже песенный дурман!
8.12.74
Я не вымучиваю строки о самой всесоюзной стройке; мне ни к чему ночной кошмар некрофилических видений!
Ведь я – не гений, не Евгений, и ничего из откровений не напечатает Семар.
8.12.74
Больной Бессонницы поносом, ну, как я не остался с носом, когда торжественный вопрос пытался ухватить за нос?!
8.12.74
Сочинял. Вставал. Писал.
И опять в постель валился.
И заснул. Ну, как фискал мне под утро не приснился?!
9.12.74
НАОБОРОТНОЕ
Еду в троллейбусе.
Город – один бесконечный бессонный вокзал.
Всюду рекламы горят и торчат циферблаты: сверить спешите часы!
Мчится троллейбус по кругу, дорога – моделью вселенной, S, перевернутая горизонтально, змеится.
Может быть, SOS?
Мчатся троллейбусы, словно планеты вокруг догоревшего солнца.
Центростремительной силой в сиденье я вжат, а центробежною силой меня подмывает, как мячик, выскочить не на своей остановке и вспять повернуть...
Где он, вокзал, с которого в детство возможно вернуться?
Все циферблаты – безглазые мутные лица; стрелки, вращаясь назад, по тараканьи усаты.
Наоборотный язык так же не нов, он освоен неоном, в небо летят телеграммы бессонной Земли...
Я возвращаюсь домой с площади трех самых шумных вокзалов.
Пусто в подъезде.
Ящик почтовый раскрыт, дверка свисает языком запыхавшейся гончей.
Лестница тянет к звонку.
Тараторит с женой телевизор.
Чай разогрет.
На столе ждет завершенья письмо...
15.12.74
1975 год
ПЫЛЬНАЯ БАЛЛАДА
Молчу. Один. Перед листом бумаги как будто перед совестью своей ответ держу. И не меняю флаги.
И белый – не взовьется, хоть убей!
Не сдамся ни тоске, ни скуке, ни позору быть притчей во языцех земляков...
Я из родной избы повымел столько сору, что пыль набилась в легкие стихов.
Я так восторженно орал мальчишкой песни, бездумно гирями бумажными играл; звал стихопад; потом стихообвал чуть не прибили тем исход чудесней.
Мне – 30. Волос хоть и поредел, но нет тонзуры. Голос мой не жидок.
И столько впереди серьезных дел, и столько не раздаренных улыбок!
Мне тесен ворот истин прописных, и ногу жмет башмак знакомых улиц; и я спешу на поиски весны, и не хочу, чтоб мы с ней разминулись.
Весна, весна! Скудеет государство без золотого таинства любви; и если на бегу ты обознался – одну весну на выручку зови.
Пыль на зубах скрипит, и скряга-случай боится медный фартинг золотить; и ветреная туча рвет солнца не раскрученную нить.
В глазах темнеет. Липовую оголь, весна, зеленой влагою насыть!
Русь-тройка, как тебе молился Гоголь!
Нельзя, родившись здесь, Отчизну разлюбить!
Я сетовал на городишко свой, на то, что с каждым днем друзей теряю; что сам не свой, когда одни и те же бредни повторяю.
Бегом отсюда, больше – ни ногой – твержу себе, и в отпуск – рвусь обратно...
И понимаю: нет, я – не чужой, и кислотой разлук не вытравить родимые мне пятна.
Мой город, сохрани мой легкий след – не мраморной доской – вниманием к лит. смене; дай побарахтаться в газетной пене, и раз в десяток лет здесь вырастет поэт...
Привет, привет! Отхаркивая пыль, сбегаю к Каме по натруженным ступеням.
Как хорошо, что я не стал степенней; и как река, не утихает пыл!..
Катись, река! Далеко-далеко.
Впадай, как в сердце, в яростное море.
И мне б хотелось песенной строкой до сердца дотянуться вскоре.
Мне – 30 лет. Растет моя семья.
Еще не написал я главную из книжек, не побывал в Нью-Йорке и в Париже, но позади студенчества скамья.
Мой город, верь, я пронесу твои обветренные пыльные штандарты и – враг стандарта – на безликих картах я нанесу оазисы любви.
Прощай, прощай! Пусть долго не увижу но ты – как брат, с тобой в боренье я живу, чтоб воплотить мечтанья; ты мне ближе, чем то, что окружает наяву.
Моя страна, шестая часть земли, я не боюсь в признанье повториться: ты голосу Провинции внемли, провидцы происходят из провинций!
Коров рязанских льется молоко и пермские работают заводы.
Моя любовь лишь часть твоей заботы, твоей реке струиться далеко.
И если я песчинкою мелькну во временном круговороте, спасибо материнскому окну, где первый луч согрел и озаботил.
Спасибо первым ласкам, синякам, спасибо нескончаемым ушибам, врагам спасибо, а моим друзьям воистину несчетное спасибо!
7-8.01.75
МИФИЧЕСКИЕ ВРЕМЕНА
В долине Тигра и Евфрата земля раздорами чревата.
Здесь часто брат ходил на брата опустошительной войной.
Сегодня вдумчивый историк поведает, как храбр и стоек был каждый; как безмерно горек был путь ... Конечно, в мир иной!
В долине Тигра и Евфрата земля находками богата: монеты, бусы из агата, щиты, сосуды, письмена, гробницы, женские гребенки, мечи, игрушки для ребенка – сработаны искусно, тонко в мифические времена.
В долине Тигра и Евфрата земля ничуть не виновата в том, что и нынче брат на брата нередко искоса глядит.
А так, как каждый храбр и стоек; и легче разрушать, чем строить, вполне возможно, что историк через столетье разъяснит:
в долине Тигра и Евфрата земля находками богата: монеты, диск от автомата, противогаз, бутыль вина, транзистор, женская гребенка, часы, игрушки для ребенка, засвеченная фотопленка – мифические времена!
12.01.75
Признаюсь вам – я долго был рабом...
О нет, я не ворочал камня глыбы и не носил цепей, не бился лбом, как поначалу вы решить могли бы.
Я не знавал капризов госпожи и не был пленником одной известной страсти, что заставляет поступать в пажи и стариков сплошной козырной масти.
Раб вдохновенья, я десяток лет гордился этой сказочной судьбою, но как-то понял, что заслуги нет в словах, не продиктованных собою
Дарованное свыше – не позор, но мне сейчас куда дороже стала способность отличать от соли сор, в руде заметить крапинки металла.
И я жалею, что не испытал всех потрясений сумрачного быта, чтобы воскликнуть: "Гляньте, кем я стал!
А кем я был?.. Все мной самим добыто!"
20.04.75
Я наблюдать за дочерью люблю: вот моет кукол; вот к столу присела; вот парус нацепила кораблю и в таз с водой его пустила смело.
Пусть хлещут брызги. Вытерла. Опять взялась за кукол. Стала наряжаться.
О Боже, если хлопотунья в 5, то что же будет в 10 или в 20?!
Себе спокойной жизни не сулю.
Судьба не стелет мягкие паласы.
И с каждым днем тревожнее ловлю в её лице знакомые гримасы.
Так хмурит брови в ярости жена.
Так сам я иногда сжимаю губы. перемешал же как-то Сатана все наши выраженья и причуды.
Я проклинаю дьявольскую смесь характеров...Но жизнь летучей дыма...
Аукнут: "Где ты? Жив ли?"
"Вот я – здесь!" – отвечу взглядом дочери любимой.
20.04.75
Как лес не мыслится без эха и радуга – без вешних гроз, так и в припадке бурном смеха нет разрешенья кроме слез.
И глядя, как дитя родное безвольно корчится у ног, опротестуешь все земное и то, что сам ты – полубог.
Но сдаться не спеши, невесел, мол, ты бессилен, как кизил – блюдет природа равновесье душевных и телесных сил.
И тот же самый человечек, дай срок, вберет в себя миры, когда не будет покалечен разладом внутренней игры.
17.08.75
ВЫБОР
А.Ш.
Напрасно женщине служить ты будешь, став постылым.
Любви притворной крест носить ей явно не по силам.
И чашку трудно удержать, когда устали руки её несчетно вытирать в бесплодном рвенье муки.
Ты приноси вино и фарш, дивя хозяйской прытью, но будет прорываться фальшь в прорехи общежитья.
И как-то, слыша за спиной глухой усталый голос, ты вдруг поймешь, что ты – чужой, что чашка раскололась.
Что собирать на центр стола её осколки тщетно; что трещина давно была, продляясь незаметно.
Что прочным клеем ПВА не все соединимо; что ты ли прав, она ль права все мнимо, мелко, мимо...
И выбор, право, не велик каким путем расстаться: расстались вы в далекий миг, не стоит вновь стараться...
17.08.75
АВТОПОРТРЕТ
Мне – 30 лет.
Родился в победоносном 1945-м, ни разу в жизни не видел родного (живого) отца и до 25-ти не подозревал об его существовании.
Лгу – иногда бывали предчувствия.
Окончил среднюю школу № 43, пермский медицинский институт, половину спецординатуры, служил врачом в/ч 75624, затем закончил оставшуюся часть ординатуры и – одновременно – первый курс Литинститута.
Днем работал глазным хирургом и писал по ночам стихи.
Сколько их рождалось и умирало в сознании не исчислить, на бумагу занесены несомненно худшие.
Чаще рифмовал на ходу, без клочка бумаги и огрызка карандаша под рукой.
Жил в Перми, Тбилиси, Чебоксарах, Таллинне
(в последних трех не подолгу – зато по долгу), в Москве.
Женат с 22-х лет, счастлив в браке, дочь – ровесница моего заочного литературного образования – появилась ровно через 3 месяца после моего очередного дня рождения.
Не знаю, совпадают ли наши группы крови
(увы, знаю, они не совпадают), как идентично это мистическое число 19, но мне хотелось, чтобы совпали наши духовные группы, и я смог бы передать ей со временем хотя бы частицу так называемого "жизненного и духовного" опыта.
Некоторым друзьям я казался воплощением честолюбивого Трудолюбия и Разума, себе же представляюсь лентяем и недотепой.
Люблю книги, хотя с каждым годом читаю все меньше, глубже ли – другой вопрос, на который трудно ответить.
Люблю жену, дочь, покойную бабку Василису Матвеевну, несколько отчужденно люблю мать, чту и жалею отца, которого и сейчас (про себя) не могу называть отчимом.
Не мыслю себя вне литературы
(стихи, переводы, рецензии, дай Бог, когда-нибудь проза), хотя если что и удалось в этой жизни – это исцеление от физической слепоты
200-т больных катарактой, когда занимался хирургией.
Вряд ли помогу кому-то прозреть духовно
( а хотелось бы, честно признаюсь).
Помню и повторяю: "Врачу, исцелися сам!"
Надеюсь прожить долго и счастливо
(т.е. испытав в полной мере душевную и жизненную чересполосицу, которая столь необходима для полнокровного творчества, но труднопереносима каждым из нас).
Обретал и терял друзей, лучший друг – Анна, мое живое ненаписанное стихотворение, мое сердце, моя совесть...
Каждодневно учусь у неё бескорыстию и терпению, честности и справедливости...
Я, вроде, ничего не написал о своей эпохе, людях нашего времени
( "макси" или "мини", "дудочки" или "клеш"), соседях по коммунальной квартире, мечтах и разочарованиях, весе и росте, форме ушей, очках и ботинках, любимой "полевой" сумке и содержимом карманов, но мои современники без труда дорисуют портрет обычного человека второй половины ХХ века и подивятся, насколько он неотличим от них самих.
Всякие несхожести и несообразности будут отметены.
Другими, возможно, будут цифры, имена и даты, останется нетленной голая человеческая суть, которую и призван выразить автопортрет.
13.12.75
1976 год
Швейцар считает серебро, ладони тусклым звоном грея.
"Мол, не дождаться брадобрея", – помаргивает мне хитро.
Неужто в мире все старо, как эта жалкая ливрея?!
Цифирью лязгает табло, один из компонентов стресса.
Нет никакого интереса глазеть на пыльное стекло.
Неужто неизбежно зло и даже – двигатель прогресса?!
Конечно, можно возрыдать о том, что Русь сгубила бритва; и новомодная молитва, быть может, попадет в печать
(сулит такую благодать умов редакторских ловитва).
Но я "как все". И дам "на чай" кусочек лунного металла.
В словах порою проку мало.
"Привет, товарищ! Не скучай!"
А то, что сердце умолчало, мелькнет во взгляде невзначай.
28.05.76
Из цикла "ЧЕРНЫЕ СТИХИ"
1
И я мечтал о невозможном, и мне хотелось в вихре лет оставить ясный и тревожный, и празднично-веселый след.
Но шли года, и жизнь тянулась, как вол в грузнеющем ярме; когда на миг душа очнулась – сидел я по уши в дерьме.
И чем сильней ко свету рвался, тем глубже увязал в грязи; капкан испытанный попался: теперь лежи и кал грызи.
Повсюду фальшь; везде трясина; и нет спасения во мгле; я не оставлю даже сына на этой воющей Земле.
Ну что ж, я в мир пришел, безродный; изгоем жил и в срок уйду, чтоб утолить позыв голодный
Земли в горячечном бреду.
В последних судорогах оба познаем мировой озноб меня родившая утроба и безотказный вечный гроб.
2
Когда придет пора держать ответ перед судом собравшихся пророков, спасения не жду; прощенья нет вместилищу столь мерзостных пороков.
Я лгал и крал, блудил и убивал, не почитал святых и лицемерил; все сущее бесовской меркой мерил, и мне заказан райский сеновал.
Все перечислю смертные грехи; введенный в искушение большое, вдруг вспомню : есть с в я т о е за душою – про черный день есть черные стихи.
Я в них свой век ничуть не очернил, лишь все цвета расставил по заслугам; и Бог простит за это фальшь и ругань и выдаст в ад мне скляночку чернил.
Чтоб изредка средь смрада и огня в какой-нибудь землянке под Зарайском вдруг рифма вырывалась из меня о чем-то чистом, неземном и райском.
20.06.76
ВОЗВРАЩЕНИЕ
1
Проснуться. Выглянуть в окно: куда как голо.
Все позади, в д а в н ы м – д а в н о, семья и школа.
Безлюдны пермские дворы перед рассветом.
Природы скудные дары разрыты ветром.
И ты сегодня одинок.
Продут. Продулся.
Но все-таки не сбили с ног.
Ты встал. Обулся.
Привычно к выходу идешь, находишь в ы х о д.
Уже больших удач не ждешь, тем паче выгод.
Ты мужество растишь в себе не подчиняться течению, слепой судьбе, чинам и святцам.
И тем тяжеле взгляд н а з а д, набрякли веки.
Ты ничего не знаешь, брат, о человеке,
который на тебя глядит из тьмы былого.
Он ничего не говорит.
Молчит. Ни слова.
А ты забрался за а л т а р ь, ценя искусство.
Но в этом тайны н е т как встарь; и всюду пусто.
2
На подоконнике торчит цветок алоэ.
Он вроде бы довольства щит и страж покоя.
Самоуверенный цветок.
Что ж я набычен7..
Да он посажен в чугунок.
Тем необычен.
И этот маленький штришок меня забросил куда-то в детство...Словно шок.
Мне снова 8.
Гудит огонь. Искрит ... Лови...
Открыта печка.
И замирает от любви мое сердечко.
Как искры, жгутся в кулаке цветные стекла.
А мама варит в чугунке картошку, свеклу.
Так вот с чем связан ты, дружок!
Узлы тугие.
Как долговечен чугунок!
А мы какие?
3
Кто бы думал, что чреваты обнаженностью своей возвращение в пенаты, пересмотр былых идей?!
Ничего не изменилось: тот же дом и тот же сад, но терзает вашу милость каталог былых досад.
Просыпаешься от страха, что мешал своей судьбе; снова ощущенье краха, оттого не по себе.
Вспоминаешь поминутно, как ты что-то упустил; и опять на сердце смутно, словно не хватило сил.
Но зато на старом месте ярче прежние мечты; ты опять с друзьями вместе новые торишь мосты.
Что ж, в таком противоборстве утешителен итог: крепнут воля и упорство, исчезает гонорок.
Над самим собой смеяться приучаешься слегка и не думаешь бояться, что валяешь дурака.
4
Любимая! Я всякий раз тебя уверить не умею, что женщина пленяет нас незащищенностью своею, что все мужчины испокон защитники и рудознатцы, что слишком мало значит сон, раз в нем с тобой не повстречаться.
А ты спокойна и горда, ты не нуждаешься в опеке, и бешеных страстей орда смешна тебе в двадцатом веке.
Ты говоришь: "Иди, проспись!
Защитник тоже мне нашелся.
И не ходи вокруг, как лис.
На мне свет клином не сошелся.
Ищи себе других подруг охочих до мужской заботы.
А я уж как-нибудь...без рук...
И вообще оставим счеты".
Но это все – слова, слова...
А не уйти от женской доли.
И вижу я, как ты слаба, моей сопротивляясь воле.
Как смотришь, веря и любя, готова подчиниться ласке, забыть, перебороть себя...
Но это все не для огласки.
13.08.76
Пермь
Московского разлива "Саперави" грузину не в диковинку, а я им запиваю вымыслы о славе и прелестях земного бытия.
Сухой восторг покалывает десны, коронок поскрежетывает сталь...
Мечтать о счастье никогда не поздно, а пропитого никогда не жаль.
2.09.76
Улан несет свои мудэ через тайгу в Улан-Удэ.
Не сибиряк, а сибарит, в седле, как в кресле, он сидит.
Ах, если б ведал братец Жан про состоянье каторжан, то он не крался б, как пират, к безвестным дочерям бурят и много б раньше расплескал излишек сил на спины скал...
30.09.76
Улан-Удэ
КЯХТИНСКИЙ ТРАКТ
Пески заметают мои следы от Кяхты к Улан-Удэ.
"П – и – т – ь!" – они просят. Воды, воды! – их золотой орде.
Они засыпали сотни рек, выпили тьму озер; а тут идет себе человек, его не догнать позор.
Дорога шевелится. Поперек бегут песчаные змейки.
Все норовят прошмыгнуть между ног.
Ловить их руками не смейте.
Не слышен юркой песчанки укус; был человек и нету.
Лишь у дороги вырастет куст, сил наберется к лету.
Меня легко обогнал бензовоз, гремя обрывком цепи.
А я неподвижен, я словно прирос к неласковой этой степи.
Сквозь целую вечность дошел до скалы, одетой в лишайник и мох.
Гляжу: надо мною парят орлы, и сам я парень не плох.
Если не сдался горючим пескам, столько миль отшагал, что ступни, как влитые, пристали к носкам.
