Текст книги "Быть человеком (СИ)"

Автор книги: Виктор Моключенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Ретроспект: Быть человеком

 Книга была написана в 2014 году, в период активных боевых действий на Донбассе, и имеет две концовки, два возможных завершения...

Пролог

Несвершённому Грядущему...

Рыхлый, ноздреватый снег прятался под кустами, стыдливо обнажая прошлогоднюю листву. Весенний лес может казаться скучным только людям, у которых ни нюха, ни ума, ни особого понимания. Разве могут разглядеть они в черных, словно обожженных стволах, начало новой жизни и вечного движения? Нет, не могут. Почти не могут.

Игрек скосил глаза на лесника и махнул пушистым хвостом. Ирис больше кен нежели человек, ему можно верить, он поймет зачем и куда ушли лобастые кены. Смешные людишки слишком много смотрят вверх, на красивые, но далекие и чужие звезды, не понимая простого – вселенная всегда и везде, а не где-то и когда-то. Как можно исчезнуть из мира если он везде один? Реальности не где-то, они всегда тут. Прямо под незрячими глазами и глухим носом.

Лесник почти не оставлял следов ни на вязкой болотистой земле, ни в клубке реальности. Кены не станут звать зря. Если позвали, значит что-то случилось, и где-то что-то очень не так.

– Что случилось, Игорешь? – лесник присел на корточки, и помня, что кены не терпят дыма, выдохнул дым в сторону.

– Случается, что и всегда, беда. Если люди употребляют голову что бы есть или кричать, вместо думать.

– Этим нас не удивишь, атавизм личности. Даже у нас такие есть, редкость, словно гады в террариуме.

– Исток вверху, внизу тень. Черное и белое наоборот. Вывернуто.

Лесник напрягся, не донеся сигарету ко рту.

– Не хочу, очень не хочу, но это так. Ты не думал куда делись изгнанные владыки, выворотники?

Глава 1

Ретроспекция, НИИ им. Шумана

Весна пора обновления и жизни, восьмого марта и мыслей что подарить. Дарить что-то банальное пахнуще-мажущее или сверкающее не хочется. Хочется чего-то необычного, другого. Сорока прострекотала над ухом и перескакивая по ветке березы почти что добралась до балкона. Браму не пугалась ни одна скотина, он сам без особого желания мог напугать кого угодно. Но особо назойливых отгонял, иначе ходить бы ему в окружении зверинца словно Ною.

– И что ты принесла на хвосте, сорока-белобока?

Сорока скосила любопытствующий глаз взблескивающую на сером бетоне на бусинку «хрусталя».

– Поклон от Ириса Витальевича – неожиданно ответила она, встряхивая перья.

Брама от удивления выронил сигарету, и она, кувыркаясь огненными зигзагами, устремилась вниз. Благо жил не высоко, и успел убедится, что она не свалилась кому-либо на голову, а упала в набежавшую от подтаявшего сугроба лужу.

– Е-мае. Белобока, предупреждать надо. От того что ты обрела дар речи, я его едва не потерял.

Белобока не ответила, а продолжала чистить перья, словно и не говорила. Скрипнула дверь и вздыбив шерсть на балкон выполз баюн. Глазищи сверкали диким огнем, он облизнулся здоровенным языком и сорока отодвинулась подальше.

– Молчит? Сейчас мы ее…

– Перетопчешься, Эксик. Это связной с агентурными донесениями. Наташи дома нет?

– Нет – облизнулся баюн – но сдается агент не больно спешит с донесением. Разговорить?

– Увидев тебя ночью в подворотне можно умолкнуть навеки от разрыва сердца. Весной прибило, опять гулял?

– Не гулял, а совершал профилактическое патрулирование. Устав позволяет.

– То-то пьяные враз трезвеют, а бабки крестятся вслед. От почтения что ли? Не бойся, Белобока, прыгай.

Сорока робко засеменила по ветке, спрыгнула на руку, не отводя взгляда от облизывающегося баюна. Брама осторожно погладил крошечную головку посланницы, она тотчас же вспорхнула и пронзительно стрекоча улетела в лес.

НИИ «им. тов. Шумана» возмужал, раскинулся на зеленой груди леса во все стороны, стороннему глазу ни за что не рассмотреть его средь ветвей, если бы не пробивающиеся вверх иглы-спицы орбитальных лифтов. Колыбель стала слишком тесной для возросшего, преодолевшего раздробленность вариантов человечества. Вдоволь настрадавшись и дозрев до прозрения оно переросло пелену иллюзий и шагнуло в россыпь звезд. Туда, откуда однажды сошло во множестве миров и времен. Грядущее истекает из прошлого, произрастая в настоящем. Со времени ретроспекции витка прошло десять лет, рядом с вечностью мелочь, а для кого-то целая жизнь. Глубокая, исполненная до краев страданием, из которого ковалось прозрение и понимание что есть человек, и зачем он нужен.

Предаваясь этим мыслям Брама вздохнув почесал голову, но вожделенная сигарета была утрачена. Учитывая какие ограничения устроила Наташа, целый конец света. Вздохнув закрыл дверь и шагнул в квартиру. Типичную совдеповскую, со стенкой на всю высоту, набором застывших на хвосте фарфоровых рыбок, пыльным рядом томиков Драйзера и Чехова, которых никто не читал, но которые должны быть, голографическим панно новокрымской, Агартийской степи, в которой при желании можно прогуляться. Типичная советская квартира, в которой не хватало сквозняков, шума и тараканов. Тараканы не очень любили «хрустальную» эмульсию и сбегали целыми полчищами, обещав вернутся, не зная, что уходят навсегда. Так уходит прошлое, оставляя зрелость и уроки истории. Кстати, о истории. СССР неожиданно исчез, шокировав общественность, только и идеологические противники радовались не долго, поскольку и США, и прочие архаические конгломераты также канули в лету. Остались Континентальные Советы Объединенного Человечества. Вскоре исчезло обозначение «объединенного», зачем подчеркивать очевидное, затем «континентального, осталось обозначение Совет Человечества. Приставки всемирный не требовалось, Совет охватывал не только Землю, но и новые колонии.

Скрипнула дверь, Эксик отворил лапой шкаф, в котором была видна старая потертая броня и посмотрел на Браму.

– Нет, дружище. «Как горячи мы были и сколько натворили». Исключительно для торжеств: день победы, синхронизация Агарти и ретроспекция. Чтобы защищать родину не обязательно стрелять, нужно делать все для победы, или хотя бы для торжества справедливости в одном отдельно взятом случае, на своем месте.

– Ирис не станет звать зря.

– Иногда помощь оказывается тем, что человек должен сам найти пути и возможности. Ты главное Наташе не говори, она у нас знаешь, добрая, но строгая – вякнешь, мало не покажется. Кстати, тебе на работу не пора, нет?

– Тяжела жизнь советского баюна – надулся Эксик – что поделать, служба.

– А чего это советского – натягивая уник поинтересовался путник – двадцать первый век, на дворе союз человечества…

– В СССР родился, в СССР и помру – огрызнулся кот – изменилось лишь название, но в сердце моем он будет всегда.

– Екелемене… даже коты у нас советские, Госдепу в бреду не снилось.

Взглянув на часы пулей вылетел из квартиры не закрыв двери, от кого закрывать, и припустил по ступенькам. Лифты не любил, толи память о подземельях Лабиринта и Эксов, толи стыдно мужику, когда можно размахом пролететь два три пролета, попутно уклоняясь от старушек. Кстати, сейчас они пристроены, передают богатый жизненный опыт молодежи, работая по мере желания. Много нужно старому человеку? Правильно, внимание. Если чувствуешь, что не нужен, ум поневоле слабеет и впадает в маразм. Востребованность, лучшее лекарство от слабоумия.

Сквозь мохнатые лапы сосняка проблескивало веселое весеннее солнышко. Еще вчера было затянуто свинцовой хмарью, а сегодня словно кто бережно стер с небосвода пыльную зимнюю тоску, оно улыбнулось, растопив сугробы, заставив звенеть капелями и журчать ручьями. Синхры давно не вмешивались в естественный ход вещей, все совершалось своим путем. Просто людям надоела долгая затяжная зима, хотелось весны и обновления. Для того чтобы совершать чудеса достаточно быть человеком. Все свершалось своим путем, по-людски, через пень колоду, на этот раз в канве эволюционных морально-этических принципов, пришедших на смену недозрелому коммунизму и низвергнутому капиталу. Сложно? Просто только кошки родятся, да и то, неразумные. С человеком куда труднее, он претендует на статус существа разумного, делая при этом вещи, противоречащие здравому уму и логике. Но у каждого индекса свои заморочки. Всеобщей Ретроспекции еще не произошло, слишком рано, а если честно – то не заслужили сразу и на халяву. Последний шанс, но немые небеса не давали даже его, потому приходилось своими силами.

Пока Брама шел, предаваясь сим мыслям, готовясь подоходчивее донести молодому поколению прогрессоров идею о том, что просто так бывают только побои, остальное надо заслужить, приложив максимум усилий, как стряхнувши серый снег на дорогу из кустов выполз здоровенный кен, зевнул и словно невзначай окинул его скучающим взглядом.

– Аргус? Откуда? – путник даже остановился, боясь, чтобы наваждение не исчезло.

– Приятно снова тебя увидеть. Есть время обсудить пару мыслей?

– Говоришь, будто вы и не уходили совсем. Я вам поражаюсь.

– Зачем поражаться – пристроился сбоку кен, вывалив из пасти набок огненно-красный язык – у нас своя работа, важная, не замеченная, некому измерить и оценить. Нам нужен консультант человечности.

– Вот так сходу? Дай хоть Наташе скажу.

– Уже сказал. Обрадовалась, удивилась, тоже хотела пойти, но там нужен опыт. Боевой опыт. Потому ты, потому Ирис.

– Неужели снова стрельба, сколько можно? – задумчиво обронил путник – Только-только устаканилось…

– Полуденное солнце дает самую густую тень, которую видишь, не спрашивая почему так.

– Как-то просто получается. Пришел, попросил, а как же остальные?

– Громко лишь во время второго пришествия в СНГ-шные варианты. Пришли и облагодетельствовали, а люди оценили?

– Зачем спрашиваешь?

– Чтобы ответил сам себе. Мы слышали через Игрека на хуторке Гордеича – «люди мало что ценят и понимают. Особенно то, что дается просто так, без усилий». Прав и ты и Самум, правы оба, потому что оба – делаете, значит имеете право слова.

– Кроме ближайшего СНГ-шного варианта реальностей уже не существует.

– Предположение не констатация, только допущение. Не совсем верное.

– А ну, песий сын, говори начистоту! Не люблю я разговоры, ты мне конкретно.

– Разговоров было много, дел мало. Остался еще один, теневой мир, но об этом расскажут другие.

На заседании совета собрались не все. Судя по нахмуренным лицам, отсутствию шуток и подначек, дело было предельно важным. Какое-то время Брама въезжал в выданную вводную, потряс головой и вздохнул:

– И как мы проглядели, ведь под самым носом же было…

– Вы глядели на полуденное солнце, а тень под ногами столь мала, что почти незаметна.

– Вы же нашли, Аргус.

– Потому что искали, ждали, готовились. Выворотники просто так не уходят. Даже нуллифицированные.

– Но как так, целая вероятность под носом.

– Не такая уж стандартная – отвернувшись к окну резюмировал Самум – с первого виду типичный СНГ-шный отстойник, подготовка к утилизации западом и общечеловеческим ценностям, даже Зоны там не было.

– Так что особого? Повесим флот на орбите и пошло-поехало.

– В том-то и дело, что нестандарт. Синхру туда не просочится.

Брамской потер подбородок и растерянно взглянул на присутствовавшего Ильина.

– Выворотники применили тот же ход, который разыграли мы с фантомной «Системой Иерархии». Синхру туда не пробиться, может только более высоких уровней, как в Истоке. Но Лист молчит.

– Он не молчит, он делает – вышагнул из пустоты представитель Истока.

Выглядел таким же наивно-восторженным юнцом, каким его запомнили. Как известно, плотного тела у них нет, но умея принимать любую форму, они все-же предпочитали быть узнаваемыми. Поздоровавшись сел в кресло у кольцевидного стола.

– Это не недосмотр. Сложнее. Вы сами сталкивались с тем, что люди часто не заслуживают светлого будущего, не умеют ценить, слишком мало приложили слез и усилий. Слез – рыдать о упущенных возможностях, и усилий – их совершать. Желательно на чужих ошибках. Индекс теневого варианта так насосался энтропией, что стал вторым кандидатом на прорыв после вашего. Учтя ошибки поражения выворотники не стали городить огород с Зоной привлекая внимание, а тихой сапой разворачивали последующие этапы юсовских планов по расчленению и дальнейшей переработки союза. И им это удалось – целое поколение готовое к слиянию.

– Не понял – почесал голову Брама – к какому слиянию, с чем?

– К обратной синхронизации, поглощению сущностью. То, что не случилось у вас. Апокалипсис, только реальный, а не иллюзорно-религиозный. Сами убедились: Христос говорил одно, а люди вывернули в не пойми что. У вас выворотники еще не могли поглощать ДНК и самовоспроизводится, еще действовали маркеры распознавания – а там уже поздно.

– Тогда что остается – подала голос Наташа, которая несмотря на протесты пришла на совет – ждать?

– У вас есть такая роскошь, время. Вырваться из возведенных преград выворотники не смогут, будут пытаться, но не смогут. Спустя какое-то время, исчерпав все возможные ресурсы, они вымрут сами. Вместе с оставшимися людьми.

– Чем мы лучше Системы Иерархии – иметь возможность, но не помочь – отозвался сведущий в ее делах Ильин – но как?

– Как всегда, воплощаясь человеком и будучи человеком, без эволюционно приобретенных возможностей синхра.

– Рождаться что ли – вскинул брови Самум – так пока мы вырастем, если вырастем, там все завершится.

– Нет, обычной схемой синхронизации. Но только те, у кого там остались отражения, увы – многие не дожили и не выдержали.

– И кто остался? – играя желваками спросил Брама, не отрывая взгляда от печального Листа.

– Ты остался, Наташа, у нее там даже та самая квартира осталась. Самум есть, Ирис, Ильин, возможно Мак-Грегор.

– Почему возможно? – переспросила Наташа.

– Он так любит застенки, что без них не обошлось. Разглашение преступлений юсовцев в Сирии, а теперь в Украине…

– Опять прогуляться в Киев? Помнится, бывали мы с Самумом там однажды.

– Тот раз был простой прогулкой. Вашего пребывания даже не заметили, но слышали.

– Это когда – черкая пометки в блокноте насторожился сухопарый особист – в чем прокололись?

– Когда звучали поставленные вами на подрыв минные заграждения Зоны. Но в этом варианте Зоны нет и не было. Но вряд ли вы узнаете Киев, людей. Решать кто пойдет – вам. Помните, никаких сверхчеловеческих сил у вас не будет, и погибнув единожды, уже не воскреснете. Может это правильно, решать человеческими силами, не прибегая к помощи извне. Остается только память и знания о том, что могло быть иначе. По сути, ребята, это билет в один конец.

Лист всматривался в лица, будто наперед зная кто не вернется.

– Наташу не пущу – отрезал Брама – это не обговаривается.

– Однажды ты советовал мне решать самой. Думаешь легко ждать, зная, что можешь погибнуть? Но там мы сможем встретится, ведь ты знаешь мой киевский адрес, вы все его знаете.

Брама с видимым усилием согласился.

– Вот почему ты собрал только тех, кто имеет отражения – суммировал Ирис – пока не говори другим, хорошо?

Глава 2

Украина, Киев, Левобережка

Лифт шел нехотя, с натугой гудя тросами, звякнул и распахнул испохабленные копотью дверки. В лицо ударило столь мощным аммиачным духом, что закружилась голова и Наташа оперлась о стенку, превозмогая приступ тошноты. Сумочка соскользнула с плеча и едва не шлепнулась вниз. Подождав пока лифт захлопнет утробу превозмогая дурноту пошла вверх по ступенькам, то и дело спотыкаясь в полутьме, разбавляемой брезжившая на верхних этажах лампочкой. Где-то внизу жалобно, заунывно орала кошка. Вверху раздавался смех, какой-то неестественный, обрывающийся всхлипами и приглушенным бормотанием. Стало не по себе. Жить на Левобережке занятие рискованное, после заполонивших орд майданутых и вовсе опасное. Но жить где-то надо. Увидев полураспахнутую дверь квартиры на миг оторопела, не удивилась, разбой в осажденном загаженном Киеве стал нормой. Обзывая себя последними словами и глядя на щель словно кролик на удава, сделал шаг, потом еще. Ей бы бежать, дуре, забыть о квартире и бежать, спасая хотя-бы жизнь, но изнутри снова прозвучал стонущий смешок, дверь отворилась, являя мосластого представителя западной «эуропы», с одутловатого лица которого, болтаясь на ремешке, свисала засмальцованая каска, на которой маркером была нарисованная звезда, и почему-то свастика. Тип потряс головой, зрачки были широко распахнуты, видимо под наркотой. Мыча повел куцым стволом АКСУ и наставив в живот хихикнул:

– Цо панянка шукає? Просимо до господи, коли прийшли.

– Я хозяйка этой квартиры, что тут вообще происходит?

Лицо эуропейца враз налилось кровью, она запоздало поняла причину.

– То ты москалька? Зараз ми тебе, курву…

Закончить патриотическую речь он не успел. Рука плывущей перед глазами москальки рванулась к автомату, отточенным движением отвела его в сторону, вторая ужалила в кадык, вышибая и сминая крик. Наташа повела тушу вокруг себя, помогая ей упасть. Туша еще оплывала на лестничную площадку, а острая шпилька сапожка опустилась на глотку. Рука сама-собой перехватила ремень автомата, не дав ему звякнуть на пол и сняв с предохранителя. Оцепенение и страх ушли, сменившись непривычно чужой собранностью. Акцент наблюдения сместился, она смотрела на происходящее откуда-то изнутри и в тоже время сверху, как во сне. Мягко перепорхнув через тушу скользнула в прихожую, каблуки должны были звякнуть о оббитый бляхой порог, но ноги сами привстали на носочки. На диване в гостиной развалился еще один тип революционной внешности, туша окурок о обивку и пытаясь свести глаза в кучу. Старая, побитая молью шуба обернувшая автомат не бог весть какой глушитель, но лучше, чем ничего. Отсчитав «двадцать-два», пули легли меж прорех разгрузки. Последний «революционер», непонятно как втиснувшийся в узкую кухоньку, учуяв стрельбу принялся разворачиваться, но его ствол зацепился за стол, подарив возможность выдохнуть «двадцать-два». Отчего они такие медведеобразные? И тут ее накрыло, рот открылся в беззвучном крике, закрыв его ладонью она начала сползать вниз, взгляд упал на отражение в зеркале. Отражение же осталось стоять и горько усмехнулось: «Привет, сестренка!»

В голове зашумело, а когда прошло, она вывернула карманы евроинтеграторов, брезгливо отбросила шприцы, ища желанные латунные столбики. Кроме двух магазинов разжилась засаленной стопкой гривен, скользнула глазами по трудно произносимым фамилиям в паспортах, затем спохватившись рванулась к серванту, выворачивая содержимое и ища остатки своих документов. Спустя несколько минут заволокла тушу первого здоровяка внутрь, и аккуратно закрыла дверь квартиры. Каблуки застучали вниз, руки пристраивали автомат со сложенным прикладом под невзрачным сереньким пальто. Хлопнула дверь подъезда, тишину разбавлял лишь кошачий ор. Слышавшие выстрелы молчали, предпочитая не дышать. Если и приедет доблестная полиция, что здесь случалось не часто, то кто их считает, этих революционеров?

На раскладке у метро она купила сим карту и по памяти набрала номер:

– Стас, ты на месте? Хорошо, жди, приеду сама.

Сев в полупустой вагон выбрала место подальше от входа, и прислонившись автоматом к стене смотрела на чужой город. На этот раз синхронизация прошла иначе. Не было слияния двух тождественных сознаний. Этой, здешней Наташи просто не стало, она осталась в виде остаточной памяти, не больше. Почему так? Она не знала, и сейчас это волновало меньше всего. Куда больше интересовало происходящее, которое знала из воспоминаний словно вырезку из газеты, теперь смотрела вживую. Город был болен. Видевший его ранее без труда определял симптомы невозможно абсурдного наваждения. Во всех людных местах: метро, стоянках, бродили стаи диких «евроинтеграторов», ища кого от интегрировать, донести «свидомисть» за денежное вознаграждение. Параноидальное разукрашивание всего подряд в опостылевшие жовто-блакытни цвета, ощущение повального сумасшествия. Она больше не была синхром, но остался опыт и предупреждающая об опасности интуиция. Город пестрел символами «незалэжности» и раньше, на государственные праздники, которые использовались как возможность отдохнуть, лишь бы не лезли в душу. Сейчас иное. Словно все до единого вступили в секту национальной свидомости, высшим проявлением которой было утыкать себя флажками и говорить «виключно українською» на дикой западенской гваре. Хотя ранее было все равно, что русский, что украинский, главное человек бы был хороший.

Вагон был полупустой, обычно масса народу, а тут почти никого нет. Придерживая пальто покинула метро, и под хлестким осенним ветром вышла в скверик, поймав себя на мысли, что это то самое место где впервые встретилась с Брамой, где иная жизнь выдернула ее из серой реальности. Сейчас реальность была даже не серой, а угольно черной, безысходно-безнадежной. Жители еще не понимали, насколько близок конец. Они вообще мало что понимали: дурман сойдет позже, когда будет куда холоднее, что еще можно пережить, и голоднее – но выживут далеко не все, только о них не упомянут в репортажах. Еще не верится, что это неизбежно. Полки супермаркетов еще полны продуктов, говорят, кое где даже урожай собрали, по принципу что не сгорело, то сгнило. Идет война на Донбассе, или как принято называть здесь – она подняла глаза на бигборд бойца в символике – АТО. В Иловайском котле сгорели нацгвардейцы, вкупе с западными инструкторами, но это где-то далеко, не здесь. Словно в иной реальности. Не слышно буханья пушек, не озаряют темень резкие визги «градов», налетающих мин и зарево горящих городов. Пока еще. Надолго ли?

Оклик Стаса вернул в реальность. Она присела на лавочку, поплотнее запахивая пальто и изучая будто впервые. Сухопарые черты лица, серые со смешинкой глаза смотрели насторожено, все еще не веря во весь этот бред. Что это возможно в их тихой мирной Украине. Но если придерживаться моя хата с краю, то не будет ни хаты, ни Украины, и мира тоже скоро не будет.

– Стоило ли приезжать, я помню твой адрес, сам бы добрался.

Наташа приоткрыла полу пальто и Ильин присвистнул.

– Ого, это где так разжилась? На Караваевых дачах?

– Пока была на работе, в квартире поселились галицайские хлопцы, хорошо хоть отражение не растерялось, а дальше сама.

– Ты что их всех, того? – выдохнув дым сигареты в сторону округлил глаза Ильин.

– Прикажешь проповеди читать? Так нету у них мозга, Стасик. Тот что был вымыли, и души там нет давно. Сожрали.

– Круто. Кто же тебя так натаскал, Брама?

– Если бы – улыбнулась воспоминаниям Наташа – после битвы при НИИ он все корил себя в произошедшем, что не уберег, и едва найдя мог потерять. Отдал Полине, это куда хуже. Та рада стараться, семь потов сгоняла, натаскивая на нормативы и рефлексы Севастопольского гарнизона. Умение выживать в любых обстоятельствах, при необходимости убивать всеми средствами.

– Кто бы меня так натаскал. А как же гуманизм, ценность человеческой жизни?

– Стасик, не тошни. Ты новости смотрел? Только не здешние зомби СМИ, а хотя бы полу лживые российские?

– Тут инет режут мама не горюй. О том, что пишут промолчу. Без автомата чувствуешь себя голым. Пока шел, три раза интегрировали на сознательность и готовность жертвовать деньгу и жизню. Едва не загребли добровольно-принудительно. Значит квартиру запалили и соваться туда не стоит. Главное ты цела. Если на нее выйдет кто-либо из наших, то я очень не завидую постояльцам.

– Вопрос как у Чернышевского – что делать? Трансгрессировать не можем, влиять на надмирные уровни тем более. За отсутствие «свидомого» патриотизма схлопочем по полной. Не знаю, как ты, но я едва не пустила автомат в дело. Четыре галицая избивали у обменника ветерана. Он не стал прятать орденов, зато остальные прятали глаза и проходили мимо. Теперь это норма, фашизма же нет.

– Ты плохая притворщица, прожигаешь глазами едва ли не насквозь. Тогда надо уносить ноги. По-прежнему воспитатель?

– Бывший. Сокращение. Наверное, детей воспитывать больше не нужно. Свободна на все четыре стороны, наличность есть.

– Это хорошо, можно крутится. Мое отражение, хотя какое к черту отражение, это теперь полноценные мы – было таким же липким на руки, обожало авантюры и скользкие дела. Теперь промышляю трофейными машинками из Донбасса, тебе часом не нужна?