Текст книги "Пурпур"

Автор книги: Вибеке Леккеберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

Пий Второй вновь остановился перед картиной Веккьетты и горячо заговорил о ее несравненных достоинствах. Потом распорядился не добавлять к уже развешанным в алтаре изображениям новых. Ни в коем случае. Он явно хотел, чтобы Анна слышала его слова.

* * *

Ранним утром 29 августа 1462 года, в день Усекновения главы Иоанна Крестителя, Анна сидела в церкви рядом с мужем среди других представителей знатных фамилий, среди кардиналов, гвардейцев, духовных лиц. Сегодня Папа Римский собирался освятить храм и вручить маэстро Росселино пурпурный плащ. Архитектор сидел по другую сторону центрального нефа, Анна это знала, но обернуться к Бернардо не могла: этикет. Шла месса. Еще не рассвело, церковь освещалась прикрепленными к стенам факелами.

В колеблющемся свете Анна разглядела хмурое лицо поющего приходского священника. Она едва сдержалась, чтобы не крикнуть: «Детоубийца!» – быстро перевела взор и стала смотреть на Пия Второго, на его красную сутану и кружевную столу, пытаясь подробным изучением деталей папского одеяния отогнать мысли о падре и Лукреции. Папа поднял для благословения правую руку, до локтя прикрытую пелериной с круглым вырезом. Перчатки шиты жемчугом. Почувствовав, что на нее пристально глядят, Анна повела глазами в сторону назойливого взгляда. Приходской священник. Смотрит не мигая.

На этот раз баронесса не отвернулась. Падре первым отвел глаза и вновь запел. Лоренцо, следивший за каждым ее движением, тронул Анну за плечо. Она словно очнулась.

Наступила минутная тишина. Прихожане встали. За высокими окнами брезжили лучи рассвета. Хор многоголосо затянул новый псалом. Анна всем телом ощутила гулкие удары собственного сердца. От чего оно так колотится: от ненависти к приходскому священнику или от нежности к Бернардо? Как-то все слилось воедино. Ее бросало то в жар, то в холод.

Массивные двери храма медленно отворились. В церковь ворвался поток солнца, и в тот же миг хор смолк. В полном безмолвии горячие лучи затопили алтарь. Анна подумала о последнем утре Иоанна Крестителя. В день рождения Предтечи она зачала Лукрецию.

Папа Римский подозвал к себе Бернардо Росселино. Архитектор вышел из сумрака на яркий свет и твердым шагом двинулся по центральному нефу. Преклонил колени и поцеловал перстень Его Святейшества. Анна потупилась: не хотелось, чтобы Лоренцо обвинил ее потом в излишнем интересе к Бернардо, как это уже бывало не однажды.

– Ты лгал нам, архитектор, – твердо произнес Пий Второй.

Анна физически ощутила, как храм наполнился мирским волнением. Губы Лоренцо скривились в иронически-победительной усмешке. Красильщица зажмурилась, не желая ее видеть. «Я этого ожидала, – подумала она, – вместо триумфа и пурпурного плаща – позор и ужасное обвинение».

Папа Римский обвел глазами церковь, белоснежный алтарь, выложенный травертином, немного помедлил. Росселино стоял, покорно склонив голову, избегая встретиться глазами с могущественным заказчиком. В храме слышалось только дыхание множества людей.

«Ложь…» Анне казалось, что слово, разнесясь под высоким сводом, обвилось, как ползучий плющ, вокруг колонн, эхом отлетело от тянущихся ввысь арок, созданных вдохновением зодчего. Роковое слово сказано – не вернешь.

– Ты лгал нам, архитектор, и правильно поступил, солгав. Скажи ты нам, сколько это будет стоить, ни блистательный дворец, ни прекрасная церковь, красивейшая во всей Италии, не стояли бы здесь сегодня?

«Уж чего-чего, а мудрости Его Святейшеству не занимать! – растроганно подумала Анна. – Он не стал отводить от Бернардо оправданных обвинений в растрате; он просто сказал, что воплощенная в камне мечта того стоит, разом оправдав всех, кто приложил руку к строительству города: и Росселино, и Леона Баттисту Альберти, и себя самого».

Пий Второй накинул пурпурный плащ на плечи архитектора. Лицо Бернардо расцвело счастливой улыбкой.

– Это великолепно. Это неповторимо. Я потрясен, – сказал Папа Римский и расцеловал Росселино в обе щеки.

Архитектор не сдержал благодарных слез. «А ведь он не оправдан, – вдруг сообразила Анна. – Ему воздана великая честь, но обвинение не снято. Наоборот – подтверждено. Пий Второй получил город своей мечты и одновременно – козла отпущения, архитектора из Флоренции, на которого сможет теперь возлагать ответственность, если в Корсиньяно случится что дурное».

Завершая церемонию, Его Святейшество объявил, что церковная площадь будет отныне именоваться площадью Пия, а город – Пиенцей, в честь Папы Римского.

* * *

Андрополус, неудобно выгнув шею, прильнул к забранному решеткой оконцу дворцового подвала и глядел на представление, посвященное дню Иоанна Крестителя. Ничего подобного он никогда еще не видел. На веревке, протянутой между домов, раскачиваясь высоко над головами, парил мальчик с ангельскими крыльями.

Народ вышел из церкви и толпился на площади. В окружении кардиналов и епископов стоял Папа Римский и, как все, запрокинув голову, следил за движениями мальчика, певшего в вышине гимн. Малые дети визжали от восторга; взрослые объясняли им, что это не настоящий ангел, а просто певцу прицепили к спине крылья.

Андрополус плотно прижался щекой к решетке, но даже не замечал ее. Он был там, на площади, среди зрителей, где вершилось чудо, где раздавалось пение. А ведь мог бы сам оказаться на месте ангела. «У тебя ангельский голос», – говорили ему в саду папского дворца, а потом бросили сюда, в подземелье, и чуть не превратили в кастрата.

Вот бы выбраться отсюда, забраться на веревку, сделать вид, что он певец из папского хора! Никто и не заметит. Он будет разъезжать по свету вместе с другими мальчиками, они повсюду следуют за Его Святейшеством, куда Папа Римский – туда и хор. Андрополус может брать самые высокие ноты ничуть не хуже того, который сейчас изображает ангела. Когда-нибудь, конечно, голос начнет ломаться, но пока… Он будет петь, вознесясь над всеми, и толпы зевак станут глазеть на него, удивляясь и восторженно слушая!

Отдавшись мечтам, он, сам того не замечая, начал тихонько подпевать ангельскому гимну, и скоро уже пел в полную силу. Голос Андрополуса долетел до мальчика на веревке, и тот умолк, словно забыл, для чего поднят на такую высоту, застыл, опустив крылья. Все головы, как одна, повернулись к окошку подвала.

– Андрополус! – завопили коноводы и водоносы.

– Это Андрополус! – кричал Лиам, проталкиваясь сквозь толпу к Анне, стоявшей вместе с Лоренцо среди ближайшего окружения Папы Римского. Лицо монаха сияло радостью.

– Что за Андрополус? – заинтересовался Папа.

– Наш пастух, о котором я вам рассказывала, – ответила баронесса.

Лоренцо побледнел:

– С какой стати он оказался в подвале дворца? Что за притча?

– Его арестовали. Тебе, наверное, побоялись сказать.

– И правильно сделали. Андрополус – мой раб. – Барон сделал ударение на слове «мой». – Да как они осмелились…

Последняя оборванная фраза прозвучала так тихо, что Анна едва расслышала. Рядом с ней какой-то ребенок спросил:

– Почему этот мальчик поет в подвале? Почему не выходит?

Она попыталась рассмотреть Андрополуса, но, кроме пальцев, вцепившихся в решетку, с ее места ничего не было видно. Анна стала протискиваться поближе к подвалу. Лиам следовал за ней по пятам. Добравшись до подвального окошка, она наклонилась, сжала руку пастуха и не отпускала ее, пока мальчик не кончил петь.

– Освободите Андрополуса! – зашумела толпа.

Анна вернулась к Папе Римскому и мужу.

– Твой раб угодил за решетку, – говорил Пий Второй, обращаясь к Лоренцо, – потому что приходской священник уличил его в шпионаже в пользу султана.

– В это трудно поверить. Я сражался вместе с его отцом во время осады Константинополя. Потом Андрополус попал в детское войско.

Подробности я узнал, когда доставлял султану ваше письмо. Отец мальчика попросил меня выкупить ребенка у Махмуда и увезти от магометан.

– Его надо освободить из подвала, он там умрет! Сделай что-нибудь, Лоренцо! – умоляюще произнесла Анна.

Неожиданно к ним подошел падре. Отвесив Папе Римскому низкий поклон, затараторил:

– Пора, давно пора построить у нас настоящую тюрьму, не правда ли? Тогда наконец в городе воцарится спокойствие.

Лоренцо гневно тряхнул головой:

– Кто дал вам право распоряжаться судьбой моего раба?

Священник сделал вид, будто не слышит, и продолжал твердить о своем:

– Тюрьма не будет пустовать. Вы, Ваше Святейшество, даже не представляете, насколько она необходима.

– Не ты ли настоял на аресте пастуха? – прервал его Папа.

– Наш великолепный город нуждается в защите. Нельзя допустить, чтобы беглые рабы разгуливали на свободе, это опасно и вредит репутации прихода, – прижал руки к груди священник. – Парень – шпион. Его замечательный голос – хитрое оружие. Я уверен, что магометане специально научили мальчишку завораживать людей пением, как удав парализует кролика взглядом. Кроме того, он залез на стену и размахивал копьем. Он покушался на Ваше Святейшество. У меня есть доказательства.

– Оставь их при себе. Этот отрок – раб моего кондотьера. Своим самоуправством ты ставишь барона в неловкое положение. За поступки раба несет ответственность хозяин.

Анна, внимательно следившая за разговором, заметила, что при этих словах Пий Второй мельком взглянул на Лоренцо и недобро усмехнулся.

– Видит Бог, я не желал бы доставить господину барону малейшего неудобства, – ответствовал падре. – У зла есть только один хозяин, и его коварство не знает границ.

Папа Римский кивнул.

– Враг рода человеческого неразборчив в средствах. На этот раз он избрал своим гербом мусульманский полумесяц, – продолжал приходской священник. – Без застенков в Корсиньяно никак не обойтись.

– В Пиенце, – поправил Папа.

– Разумеется, в Пиенце. Прошу меня извинить. Имя еще совсем новое.

– Ты говоришь о тюрьме для бандитов с большой дороги или для малых детей? – в голосе Пия Второго просквозило раздражение.

– Вы не знаете моих прихожан, Ваше Святейшество. А у меня они все как на раскрытой ладони.

– Не люблю доносчиков, – поморщился Папа. – Паства, кстати, знает о тебе не меньше, чем ты о ней. До меня уже доходили кое-какие сведения. Ты самоуправничаешь да еще бросаешь тень на моего кондотьера.

– Беглые рабы опасны, Ваше Святейшество, – повторил падре. – Особенно вооруженные.

Анна увидела, что Папу Римского утомила ходящая кругами беседа. Лицо его под жарким августовским солнцем покраснело. Из-под маленькой шапочки, поверх которой была надета широкополая кардинальская шляпа, по лбу струился пот. Ноги дрожали. При помощи двух слуг Пий Второй тяжело взгромоздился в паланкин.

– Мальчика надо бы выпустить, – донеслось оттуда.

Приходской священник застыл, разинув от удивления рот. Глядя на него, Папа Римский не сдержал смеха. Все вокруг засмеялись тоже. Хохот пронесся по площади волной, захватывая кардиналов, епископов, простолюдинов. Смеялись все – радостно, освобожденно, беспричинно.

Папская свита направилась к воротам дворца. Зазвенели веселые ритмичные звуки лютни, трубадур затянул песню. Праздник продолжился.

Всеобщий разлив веселья обошел Анну стороной. Она даже не улыбнулась, озадаченная той легкостью, с которой изменяется настроение людей. В церкви им было велено молиться и думать о Боге – они так и делали. На площади Папа Римский подал знак к смеху – они хохочут, сами не зная над чем. Не смеются только она и священник. Его лицо приняло зеленоватый оттенок.

– Сегодня у нас праздник! – крикнул глашатай. – Его Святейшество велел зажарить для народа тридцать отборных быков. Идите под навесы, будемпировать! Потом нас ждут скачки, а под конец бег наперегонки! Участвуют мальчики старше двенадцати лет!

Опомнившийся приходской священник мелко семенил за папским паланкином и бормотал, слегка заикаясь:

– Ваше Святейшество, нижайше благодарю за подаренную сутану!

Действительно, заметила Анна, одежда падре обновилась.

– И за башмаки спасибо. Я ведь хожу в церковь по коровьей тропе. Grazie, grazie! [23]23
  Спасибо (итал.). – Пер.


[Закрыть]Старые ботинки давно прохудились, уж и сапожник ничего не мог с ними поделать. Да и тесноваты они были. Благослови, Господи, Папу, князя Рима! – Пий Второй, отвернувшись, никак не реагировал на слова благодарности. – Собственно, я хотел поговорить с вами о другом. О трещинах в церковной стене.

Видя, что спина Папы неумолимо удаляется, последнюю фразу приходской священник произнес в полный голос, почти прокричал. Ее услышали многие, но никто не принял всерьез. Людей снова охватил приступ смеха. Анна опять в нем не участвовала. Нет уж, падре, теперь вас и близко не подпустят к воротам поместья!

Папа Римский смеялся вместе со всеми. Его настроение вновь улучшилось. «Он человек своего народа, – подумала Анна. – но ему редко удается слиться с общими чувствами и чаяниями. А сегодня довелось. Смогу ли я когда-нибудь засмеяться так же беззаботно и открыто? Разве что когда вернусь к своим. Радость детства можно испытать только там, где родился».

Пий Второй остановил носильщиков. Паланкин опустился на землю.

– Кто-нибудь, приведите ко мне того мальчика, – приказал Папа, вытирая слезы, выступившие от хохота. – Только не падре, а то пастух чего доброго решит, что в день Усекновения честной главы Иоанна Крестителя мы собираемся отрубить голову и ему.

Лоренцо подал приходскому священнику знак убираться прочь.

– Я хочу поговорить с пастухом сам, – сказал Пий Второй. – Если он подтвердит, что злополучное копье не было орудием нападения, пусть принимает участие в празднике и в беге наперегонки.

– Если только он не слишком ослаб, – вздохнула Анна.

– Я благословлю его, – ответил Папа Римский.

Анна улыбнулась Лиаму: все в порядке.

Отдав охране приказ соблюдать бдительность, Лоренцо пошел во дворец вызволять Андрополуса из заточения. Баронесса огляделась и увидела Бернардо, принимавшего поздравления. Он весело отвечал на объятия и поцелуи. Он в безопасности.

Слова приходского священника о трещинах в стене не возымели последствий. Всем хотелось праздника и веселья; церковь высится на площади и незачем думать о дурном. Пурпурный плащ архитектора ярко переливался под солнцем. «Бернардо похож на матадора», – подумалось Анне. Она ждала, что взгляд маэстро отыщет ее в толпе, но тот даже не смотрел в ее сторону. Что ж, пусть пожинает сладкие плоды триумфа. Потом все равно подойдет – хотя бы поблагодарить красильщицу.

Неужели приходской священник и впрямь связан со святой инквизицией? Лоренцо никогда ни о чем подобном не говорил. А вот Бернардо недвусмысленно намекал о такой возможности. Но если это действительно так, значит, и среди инквизиторов процветают наветы и козни, значит, и там не по заслугам возносятся низкие люди. И как только можно было оставить Лукрецию наедине с падре!

* * *

Анна беседовала с племянницей Папы Римского. Тучи, обычно затягивавшие небо во второй половине дня, рассеялись, и лучи вечернего солнца, пронзая белесые облака, одевали покои папского дворца золотистой дымкой.

Пий Второй сидел у открытого окна и, поглядывая на веселящуюся площадь, толковал с кардиналами о положении дел вокруг французского трона. Праздник приближался к концу.

Скачки завершились; подметальщики прибрали мостовую; мальчики готовились к бегу наперегонки. Среди них был и Андрополус. Звук трубы объявил о начале состязаний.

Племянница, приехавшая на торжества с двухмесячным младенцем, спросила, не найдется ли у баронессы в поместье кормилицы. Только грудь должна быть не слишком большая, а то будет давить ребенку на нос, и носик вырастет плоским. А вот молока хотелось бы побольше. Одним словом, требуется здоровая молодая женщина, лучше незамужняя, готовая отлучить своего младенца от груди. Да, и вот еще что: телосложением кормилица должна походить на родную мать ребенка, это важно.

Анна ответила, что сможет помочь: недавно родила одна из служанок.

– Молока у нее много, и фигура подходящая.

Дамы подошли к окну, чтобы не пропустить бег наперегонки. Племянница продолжала расспрашивать:

– А характер хороший?

– Хороший.

Из окна были видны северные ворота, место старта, где в ряд стояли мальчики, и Андрополус среди них, раздевшиеся перед забегом. Глядя на худые ребячьи тела, Папа Римский отвлекся от разговора и улыбнулся.

Пошел дождь. Бегуны бросились друг за другом. Комья мокрой глины, вылетая из-под босых ступней, шмякались на белую кожу. Ноги скользили, мальчики падали и сразу же вновь поднимались. Снова бежали, опять падали. Андрополус вырвался вперед. Заляпанный глиной, он бежал так, словно от этого зависела жизнь, поскальзывался, валился, вскакивал – и пришел первым.

Анна радостно захлопала в ладоши:

– Он выиграл! Он!

Парень, финишировавший вторым, отстав всего на три шага, был из знатной семьи. Мягкие вьющиеся волосы и изящное крепкое тело. Потерпев неудачу, он от разочарования горько заплакал; мать, молодая красавица, бросилась его успокаивать и счищать грязь с кожи сына кружевным носовым платком. Судья с призом двинулся к Андрополусу.

– Не ему! – крикнул в окно Лоренцо. – Он всего лишь раб! Отдай приз другому, который плачет!

«Откуда в муже вдруг взялась такая забота о плаксе?» – удивилась Анна.

– Дама с носовым платком действительно необыкновенно хороша собой, – сказал Папа Римский.

Послышались смешки. Дело не в мальчике, а в его матери, вот оно что, именно ей Лоренцо хочет показать свой интерес! Раньше он никогда не демонстрировал публично внимания к красивым женщинам.

– Это несправедливо! – крикнула Анна громко.

Ее голос был услышан.

– Несправедливо! – подхватили водоносы и коноводы, обступившие Андрополуса, похлопывая пастуха по спине и плечам в знак поддержки. – Почему – не ему?

Но судья поступил так, как хотел Лоренцо: кондотьеру и военному советнику Папы Римского лучше не противоречить.

* * *

Анна с мужем остались ночевать во дворце. Назавтра Лоренцо предстояло участвовать в ритуале присяги.

Андрополуса Анна утюжила спать в соседней комнате. Перед тем как заснуть, он плакал.

Муж пришел поздно. Анна не сдержалась и завела разговор о беге наперегонки.

– Все были изумлены тем, как ты поступил с Андрополусом.

– Он мой раб, а не их, – отрезал Лоренцо.

Он устал, его тревожил предстоящий день. Все ли пройдет гладко? Ответственности добавляло желание королевы Кипра присутствовать на церемонии.

Рассказывая, Лоренцо разделся и теперь стоял перед женой обнаженным. Королева со своим двором покинула Кипр. Трон захватил ее брат и заключил договор с египтянами, отдав им половину острова. Она в отчаянии и ищет покровительства Папы Римского.

– Бедная, – сочувственно сказала Анна. – Сколько ей лет?

– Двадцать четыре. [24]24
  На самом деле урожденная Шарлотта Лузиньян. королева Кипра, титулярная царица Иерусалима и Киликийской Армении, титулярная княгиня Антиохии, родилась в 1442 или 1443 году – то есть к моменту описываемых событий была еще моложе. – Ред.


[Закрыть]

Лоренцо лег, положил руку Анне на грудь и заглянул в глаза.

– Ее зовут Шарлоттой. Папа с нетерпением ждет встречи с ней. О красоте королевы все говорят с восхищением.

– Чего она ждет от Его Святейшества?

– Денег, пшеницы, вина, лошадей – всего. По пути с Кипра ее ограбили венецианские пираты. Забрали все, что смогли. Шарлотта и ее свита пришли пешком, как пилигримы.

Анна слушала с интересом. Новости отвлекли ее от истории с призом, разговор о которой неминуемо кончился бы ссорой с мужем, заставили забыть о других мелких неприятностях. Но не прогнали беспокойства, постоянно теснящегося в груди, – какими переменами в судьбе еще обернется написанная ею алтарная картина? Трудно представить, что Пий Второй выбросил из головы эту тему. Однако Лоренцо ни словом не упомянул святую Агату.

– Андрополус больше не раб, – сообщила Анна. – Я дала ему вольную. Теперь он наш сын.

– Сын? – Рука, лежащая на ее голой груди, напряглась. – Я сам решаю, кого мне считать сыном.

– Он член нашей семьи, – твердо произнесла баронесса.

Лоренцо засмеялся, запрокинув голову и открыв глазам изгиб мощной шеи. Как у быка. Он всегда отвечает смехом, когда Анна пытается настоять на своем.

Лежа в прошлый раз в ее постели, он дрожал от страха. От страха темноты.

– Наконец-то ты удосужилась подарить мне сына! – сквозь смех сказал Лоренцо.

Он легко принял весть о вольной для Андрополуса, потому что находится в благостном расположении духа. Сегодня ему хочется близости. Страх на время отпустил его.

– Давненько мы не были вместе. Не попробовать ли зачать настоящего наследника? – хмыкнул Лоренцо.

– Не все женщины рожают сыновей, – Анна не поддержала игривого тона.

– Некоторые все-таки рожают. Одну из таких мне довелось сегодня видеть.

– Это мы заметили. И Папа Римский, и его племянница, и кардиналы, и я. Все видели, как из-за смазливой мордашки ты обидел Андрополуса.

Наступило молчание. Он не ожидал от нее подобного ответа, но решил свести дело к шутке.

– Я-то в чем виноват? Вы, женщины, сами выбираете себе мужчин, а нам остается только подчиняться. – Лоренцо комично изобразил на лице беспомощную покорность, обнял Анну и вдруг сказал с внезапной серьезностью: – Быть может, я скоро умру, и род мой прервется.

– И что ты собираешься делать? Бросить меня? Найти новую жену?

– Лучше пойди к ворожее или выпей воды из волшебного источника. Многие так делают.

Вместо ответа она обхватила его шею. Погладила ему спину. Ладонь узнавающе прикоснулась к мускулам под мягкой кожей, к рубцам от страшных ран, нанесенных мечом. Мускулы и рубцы. Ладонь приласкала их. Что я буду делать, думала Анна, если другая женщина родит ему сына? Не бастарда, а наследника, зачатого в законном браке?

Неожиданно Лоренцо сжал обеими руками ее лицо и, приблизив к своему, пристально посмотрел в глаза.

– Обещай мне никогда больше не выходить из дома без обручального кольца!

Вот, значит, как: он может нарушать обет верности, а она нет! Анна почувствовала жгучую обиду. Но что поделаешь? Бездетна – следовательно, бесправна. Ценна лишь та жена, которая может нарожать кучу детей. И в то же время он, кажется, искренне любит ее. Вспомнить хоть, как Лоренцо глядел на изображение святой Агаты – с раздражением, недовольством, даже с ненавистью, но и с тайной гордостью: вот она какова, непредсказуемая сильная женщина, пойманная им в брачный капканы! И при этом готов изменить с каждой и в любую минуту.

Силу давал ей пурпур. Теперь его нет.

Лоренцо навис над Анной, дыша в лицо винным перегаром. Рука, лежащая на ее животе, отяжелела, тело плотно прижалось к телу. Какая разница, хочет она этого или не хочет.

Ночь жаркая и душная, как в тропиках. Через открытое окно в комнату доносились песни поздних гуляк и запах жареного мяса. Веселые людские голоса звучали на фоне жалоб ветра, стонущего в долине, плачущего, как обиженный ребенок. Так же рыдал шторм вокруг корабля в их первую ночь. Тогда Анна боялась урагана и надеялась спастись от страха любовью. Наутро Лоренцо покинул ее и отправился, как выяснилось, к судовому священнику. Молодая жена оказалась сладострастна. И сладостна. Это ли не грех – испытывать в браке взаимное плотское вожделение? Разумеется, грех, ответил священник, – зачатие должно быть свободно от похоти, – но на первых порах простительный. Однако в будущем следует научить женщину должным образом уважать священное таинство соития.

Лукреция была зачата в ту ночь, полную страсти и неуважения к постулатам. Уже тогда Лоренцо беспокоился, что их обоюдный грех может печально отразиться на судьбе будущего ребенка. Как в воду глядел.

До той поры Анне не приходило в голову, что выказывать свои чувства грешно. Теперь она знала: во время близости с супругом нужно соблюдать благопристойную сдержанность, усмирять яростные порывы, сохранять застенчивость и скромность, подчиняться без сопротивления, но и без явного восторга.

Она почувствовала себя отвергнутой и обманутой. Яркий свет любви оказался мраком греха. В том свободном мире, который окружал ее раньше, грешным, наоборот, почиталось сокрытие чувств. Так учили ее родители. Неужели они, провожавшие глазами исчезающий вдали корабль, желали ей зла? Их нет уже на свете; она никогда больше не видела их, никогда больше не увидит.

Должным образом уважать священное таинство соития оказалось не так-то просто. Трудно скрывать физическое наслаждение, когда испытываешь его. Сам же Лоренцо бывал в постели неукротим, но, кажется, перестал спешить по утрам к покаянной исповеди.

Бернардо Росселино пробудил в ее сердце былую открытость и новые надежды. Свободны от страсти должны быть супружеские отношения; тут же речь шла совсем о другом. Лоренцо слишком часто оставлял ее одну, было время подумать. Видит Бог, она долго сопротивлялась жажде любви. Она делала пурпур, красила ткани, воссоздавала на холсте образ святой Агаты, выплескивая на картину частицу собственной муки и безысходности, и мерцающий луч света пробился сквозь тьму…

Лоренцо тронул губами шею Анны. Грудь. Живот. Еще ниже. Его язык проник в нее. Так было только в первую их ночь. Хотите, чтобы я вновь нарушила священное таинство, мой господин? Она представила себе гордое лицо Бернардо, принимающего пурпурный плащ. Сладкий озноб прошел до самого мозга. Анна оттолкнула мужа, но он снова приник к ней. Удивительно, но чем ярче представал перед ней облик флорентийского архитектора, тем благодарней и ярче отвечало тело на ласки супруга. Долгое содрогание выгнуло Анну дугой. Ложь. Ложь! И снова ложь! Вот так же солжет утром Лоренцо, давая присягу под пристальным взглядом Его Святейшества, но думая о другом. Слова клятвы и порывы страсти не исключают обмана.

И Лоренцо, и она лукавят. Он принял на себя главенство в крестовом походе, не видя в нем смысла и не веря в добрый его исход. Она благодарно принимает нежность мужа, мечтая об иных прикосновениях. У нее нет выхода, нет пурпура – есть только картина, чреватая бедой. Лишь Папа Римский может принести спасение. Если того захочет.

Лоренцо лег на нее всей тяжестью и вошел глубоко-глубоко. Он соблаговолил снять с нее обет воздержания. Она не ответила «нет». Подними меня ввысь, до самых небес, чтобы я упала и разбилась на мелкие осколки! Она взлетела, но вниз не рухнула, какая-то сила удержала ее. Сила клятвы. Тело не желало большенарушать обет.

Анна вспомнила ту ночь, когда стояла в опочивальне нагая. Воспоминание оказалось ярче, чем явь. Вновь возникшее из ниоткуда лицо Бернардо освободило от всех клятв и заставило разлететься тысячей звенящих льдинок. Анна ткнулась носом в щеку Лоренцо и кожей почувствовала слезы. Кто из них плачет – он или она?

Анна повернулась к открытому окну. Залитая ночным светом долина с туманными отрогами Амиаты и белесыми склонами глинистых оврагов являла собою не земной, а скорее лунный пейзаж. Склоны эти бесплодны как пустыня, но там, за ними, сочатся из недр вулкана источники, из которых надо пить воду, чтобы стать плодовитой и рожать мужу сыновей. Так говорят ворожеи. Сюда пастухи пригоняют яловых коз и овец. Глина цвета слоновой кости лежит у источников холмиками, подобными женским грудям.

Анна пила волшебную воду не раз. Когда-то гадалка напророчила ей множество детей, но только одну Лукрецию удалось произвести на свет. Теперь нет и Лукреции. Никого нет.

Объятия Лоренцо ослабли. Он уснул.

* * *

– Ты готов к присяге? – спросил Пий Второй.

Пришла пора заключить нерушимый договор. Ты да я, да мы с тобой. Левой рукой Лоренцо обхватил древко знамени, а правую вытянул вперед, согнув два и растопырив три пальца – символ Святой Троицы.

– Клянусь верно, честно и благородно служить Римскому престолу. Клянусь отдать все силы, а если понадобится, то и самою жизнь, для его зашиты. Клянусь в послушании и покорности. Клянусь, и да поможет мне Бог!

Стены оружейного зала, где давалась присяга, были увешаны щитами и мечами.

Папа Римский остался доволен.

«На наемников можно положиться только тогда, когда они верят своему командиру и уважают его. Поэтому Пий Второй выбрал Лоренцо, – думала Анна, присутствовавшая на церемонии вместе с кардиналами и королевой Шарлоттой. Чуть раньше Папа Римский принял солдатскую присягу и отслужил мессу. – А королева Кипра действительно необыкновенно хороша собой».

Ростом немного ниже Анны, волосы каштановые, одета на французский манер. Ведет себя просто, говорит прямо, открыто и умно.

– Ваше Святейшество, полагаю, знает о беде, постигшей наш остров. Он наполовину захвачен египтянами. Они разрушают христианские храмы, насаждают свою религию, обращают в рабство детей. Мой брат предательски вступил в сговор с Египтом. Я была вынуждена покинуть Кипр и отправиться за помощью. В пути на нас напали венецианские пираты и ограбили.

Королеву слушали внимательно и сочувственно.

– Ваше Святейшество – глава Церкви и символ веры. Вам не может быть безразлична судьба христианского государства, попавшего под власть мусульман. Кроме того, пока египтяне хозяйничают на Кипре, ни Родос, ни Крит не могут чувствовать себя в безопасности. Потом настанет черед Сицилии. Угроза нависнет и над Италией. Я думаю, следует действовать, чтобы предотвратить подступающие невзгоды. У меня хватает решимости, с войском мне поможет свекор, [25]25
  Свекром королевы Шарлотты был Людовик I, герцог Савойский. – Ред.


[Закрыть]и европейские солдаты разобьют магометан, это несомненно. Но для начала надо добраться до Савойи, и здесь не обойтись без вашей поддержки. У нас нет ни лошадей, ни денег, нужны также провиант и вино. Умоляю вас, не откажите мне в поддержке.

Она разрыдалась. «Женщина, готовая бесстрашно идти на войну, чтобы спасти свой остров, – сама чуть не плача, подумала Анна, – не может не вызвать сочувствия. Она предана собственным братом, у нее нет ничего, но она все равно королева».

– Вытри слезы, дочь моя, – промолвил Папа Римский. – Мы не оставим тебя. Нам известно твое благородство, известна и несправедливость, жертвой которой ты стала. Не ты одна, Шарлотта. Тронам свойственно качаться, мирская власть – вещь непрочная. Судьба то возносит, то преподносит неприятные сюрпризы.

«Это относится и ко мне, – вздохнула Анна. – Мы с королевой – подруги по несчастью».

– Но и о Савойском доме, – продолжал Пий Второй, – я не могу не сказать нескольких слов. Твой свекор решительно отказался от участия в задуманном нами крестовом походе на Константинополь. Твой супруг, проплывая вверх по реке По, не пожелал навестить нас в Мантуе. Они оба разочаровали нас, демонстрируя пренебрежение к Римскому престолу. Мы просили о помощи делу христианства и не получили ничего. Однако, памятуя о заветах Иисуса, я еще тогда сказал, что, если, как и следует ожидать, несчастья обрушатся на Савойскую династию, дружеская рука поддержки будет ей протянута. Пророчество сбылось. Час пробил. Все твои просьбы удовлетворены.

Королева поцеловала туфлю Папы и встала рядом с Анной, взяв ее за руку. Ладонь Шарлотты была мокра от слез. Пий Второй, оборотившись к Лоренцо, перешел к подробностям. Каждый кардинал даст по одной лошади. Кондотьер пусть выделит для охраны владычицы Кипра пятьдесят всадников. Сиена снабдит королеву и ее свиту провиантом, та же обязанность возлагается на Флоренцию, Болонью и другие провинции – вплоть до пересечения Шарлоттой границы Савойи.