Текст книги "Коварный лед"

Автор книги: В.Х. ван Эмландт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

Закончив свое дело и разложив сверкающие камни в восемь рядов около оценочной ведомости, эксперт сказал вкрадчиво:

– Вчера я говорил вам, что мог бы отсчитать за ту партию сто тысяч гульденов, Распродав все по частям, я бы еще кое-что заработал. Теперь же, когда налицо полный комплект, я должен сказать, что коллекцию, подобную той, что лежит перед вами, не купить и за триста тысяч. Камни великолепные, прекрасной шлифовки и необычайно чистой воды. Что с ними будет, менеер Ван Хаутем?

– Эти драгоценности были похищены, Бернстейн. Думаю, страховые общества потребуют их вернуть.

– Но мы же деловые люди, менеер Ван Хаутем! Если вы не возражаете, я, пока не поздно, охотно съезжу в Париж и попробую договориться со страховыми обществами.

Комиссар не мог не улыбнуться, видя, как алчно вспыхнули глаза коммерсанта.

– Посмотрим, Бернстейн. Конечно, все будет зависеть от того, уплатили магарадже страховку или еще нет. Но я буду иметь вас в виду.

Эксперт ушел, драгоценности были надежно спрятаны, и Ван Хаутем опять остался за столом перед грудой рапортов и бумаг, накопившихся в его отсутствие. Он рассеянно покачал усталой головой и занялся трубкой.

Старинг назвал сияющие безделушки «коварным льдом»! Как это верно! Фрюкберг вздумал завладеть ими и попался, несмотря на всю свою ловкость и опыт. И если бы полиция сразу же не упрятала его за решетку, обманутая ривьерская банда живо нашла бы его и расправилась с ним. Из-за них Труди сбилась с честного пути. Хладнокровная, расчетливая, благодаря своей проницательности и врожденным талантам детектива она добилась признания и высокооплачиваемой должности в сыскном бюро Людвига Целлера. И поставила на карту все: свою незапятнанную репутацию, свою безопасность и свободу. А ведь она знала, какая кара ожидает преступников. Миродель – в свое время один из лучших сотрудников Фиделя – пытался нечистоплотными махинациями обскакать конкурента из Швейцарии лишь затем, чтобы присвоить себе часть похищенных драгоценностей и выслужиться перед собственным шефом. Теперь-то ему стыдно – вдруг «папа Фидель» узнает, как он пытался сломать Труди, дать ей последний пинок, спихнуть ее в бездну, откуда никто еще никогда не выбирался целым и невредимым. И, наконец, сами эти ловкие грабители. До тех пор, пока они не начали сбывать краденое, все, казалось, шло прекрасно. Теперь же, когда в Гавре перехвачен транспорт с бриллиантами, французская полиция мертвой хваткой уцепилась за найденную ниточку. Как профессионал, Ван Хаутем ни минуты не сомневался, что эта ниточка неумолимо выведет на преступников и тогда их песенка спета. Какая бессмысленная растрата нервной и умственной энергии! И все ради того, чтобы завладеть кучкой соблазнительных камешков, ценность которых определяется ничтожными страстями и людским тщеславием.

Сколько несчастий принесут еще с собой эти блестящие штучки за долгую жизнь, которая их ожидает… Ван Хаутем вздрогнул. Настойчивый телефонный звонок прервал его размышления. Это был Париж, инспектор Фидель интересовался, как здесь идут дела.

Ван Хаутем коротко рассказал.

– Я должен знать кое-что еще, Фидель, – закончил он. – Кто передал камни Фрюкбергу? С тех пор как в номере, который он занимал в гостинице, я нашел недостающие драгоценные камни из тиары, он, конечно, у меня на крючке. Но это скользкий парень. Он станет твердить, что не знал о содержимом коробки и не отвечает за то, что мы нашли в его номере после того, как он целый день просидел в предварительном заключении. В рассказе, который я слышал от него этой ночью, нет никаких противоречий, и мне сейчас позарез необходимы неопровержимые улики, чтобы загнать его в угол.

– Не беспокойся, мой милый! Когда я звонил вам сегодня утром, у меня были только предварительные сведения о задержании контрабанды. Подробностей я еще не знал. Но мои ребята работают здорово. Только что мне доложили, что в Гавре арестован судовой поставщик, который доставил на борт ящик с маслинами. Мы выяснили, от кого он их получил, и в темпе продолжаем розыск. У нас сейчас просто не хватает людей, чтобы обрабатывать поступающие сведения.

– Да, даже для небольшого дельца, разыгравшегося здесь, в Амстердаме, мне не хватает агентов, чтобы вести розыск по всем направлениям. Для меня вообще загадка, Фидель, с какой стати они вечно жмутся с численностью полиции. В такие дни, как сейчас, нехватка людей особенно ощутима. Ну хорошо! Мы делаем все, что можем. Вот сегодня с утра со скрипом удалось выделить двух сотрудников, чтоб присмотреть за вашим бывшим помощником Мироделем, который теперь работает у Паркингтона. Я уважаю частные сыскные бюро, но мне не очень нравится, когда они тайком отбивают у меня хлеб на моей же собственной территории. Но все-таки Миродель кое-что мне сообщил, и вам это может пригодиться. Пересылку пакета, который здесь, в моем городе, свалился мне на голову, организовал, вероятно, некий Симон Роллар, мелкий мошенник из Парижа. Это вам о чем-нибудь говорит?

– Я уже взял его на заметку. Но на первый взгляд, мне кажется, сведения неверные. Роллар только мелкая сошка, посредник, причем воротилы преступного мира смотрят на него как на пустое место, ведь он не раз обманывал своих партнеров. Возможно, они использовали его в надежде привлечь наше внимание к северу Европы, чтобы мы не заметили, что творится у нас под носом. Но раз уж Миродель считает его причастным к делу, имеет смысл заняться им. Во всяком случае, я сразу извещу тебя, как только мы разберемся, что к чему. А я получу официальную бумагу о том, что вы нашли бриллианты?

– Ну конечно. Завтра дело будет передано прокурору. Как ты думаешь, в Гавре задержали все похищенные ценности?

– Там работают пять человек, и все время обнаруживается что-нибудь новое. В том числе вещицы, проходящие по другим делам, до сих пор не раскрытым. Похоже, они хотели этим транспортом вывезти все подчистую. Потому и проложили столько ложных следов. Может быть даже, все бы у них и сошло удачно, если бы в Гавре, в таможне, не сидели знающие и смышленые ребята. Словом, обо всем этом ты прочтешь в обвинительном заключении, которое мы вышлем. А сейчас прикажу пока арестовать Роллара.

Через некоторое время, когда Ван Хаутем уже погрузился в чтение рапорта, оставленного Ван Хохфелдтом, телефон зазвонил опять.

– Вас вызывает Берн, менеер Ван Хаутем. Не вешайте трубку, соединяю!

Это был Людвиг Целлер собственной персоной, который, выслушав донесение фройляйн Мигль, решил уточнить позицию своего бюро в этом деле.

– Она сообщила мне, что передала в ваши руки человека, игравшего роль посредника в контрабанде бриллиантов, и навела вас на след торговцев наркотиками. Я рассчитываю, комиссар, что в ходе дальнейшего расследования амстердамская полиция должным образом оценит тот факт, что главного преступника задержало сыскное бюро Целлера, притом действуя совершенно самостоятельно. Мы передали вам важного преступника и не позволим отстранить себя от этого дела! Я поручил фройляйн Мигль связаться с вашим начальством. Дело это международное, и расследует его мое бюро, а нидерландская юстиция имеет к этому самое косвенное отношение – лишь в рамках пресечения преступлений, совершенных на территории ее страны. Я буду настаивать, чтобы выслеженные нами ценности были возвращены их законным владельцам от нашего имени! Вам все ясно, комиссар?

– Вполне, менеер Целлер. Чем еще могу быть полезен?

– Благодарю вас. Я только хотел предостеречь вас лично от необдуманных поступков.

– Вы читали сегодняшние вечерние газеты?

– Нет, а что?

– Видимо, в Берн эта информация еще не поступила. В таком случае сообщу вам небольшую новость. Вам незачем больше беспокоиться о ривьерской добыче, потому что французская полиция уже обнаружила все эти драгоценности в Гавре и в настоящее время ведет интенсивный розыск самих преступников. Спокойной ночи, менеер Целлер!

Он положил трубку на рычаг. Если швейцарец и дальше вздумает продолжать в таком же духе, Вилденберг или генеральный прокурор заставят его сбавить тон. И вскоре комиссар углубился в рапорты подчиненных о работе за истекший день. Ничего особенно нового он там не нашел, но верный служебному долгу, все читал и читал, пока буквы не поплыли перед глазами и он не почувствовал, что пора наконец хорошенько выспаться, тогда можно будет наутро со свежими силами продолжить расследование. Придя к такому выводу, он отправился домой. Когда машина остановилась у дома, шоферу пришлось его будить.

На следующее утро в девять часов Ван Хохфелдт, Старинг и Дейкема собрались у шефа в кабинете. До них уже дошли более или менее преувеличенные слухи, разнесшиеся по всему управлению: вчера комиссар вернулся с большим свертком бриллиантов, занимался ими до десяти часов вечера и только тогда уехал домой. Все трое – ближайшие помощники комиссара, – выполняя разные задания, не могли, конечно, составить себе общей картины и теперь сгорали от любопытства узнать все из первых рук. Но они достаточно знали Ван Хаутема, чтобы не приставать к нему с вопросами. Они скромно держались в стороне, пока он просматривал ночные рапорты, но сразу оживились, как только появилась неизменная трубка.

– Вчера вы отлично поработали, – начал комиссар, – и теперь дело близко к завершению. Нет больше тайны подброшенных бриллиантов; используя сведения, добытые общими усилиями всего отдела, я отыскал в гостинице «Гронинген» еще сорок восемь бриллиантов, так что амстердамская партия контрабанды полностью в наших руках. Остальную часть ривьерской добычи задержал во Франции Фидель. Прежде чем передать дело в прокуратуру, я еще раз хочу расспросить Фрюкберга. Дейкема, доставь сюда арестованного, и все трое оставайтесь в кабинете, вдруг понадобится немедленно проверить его показания.

Ван Хаутем не спешил начинать допрос. Фрюкберга ввели в кабинет, а он продолжал невозмутимо читать бумаги, пока тишина и напряжение не сделались для противника почти невыносимыми. Тогда он захлопнул папку и впервые поднял глаза на человека, который сидел по другую сторону стола и уже с трудом владел собой. Фрюкберг лихорадочно раздавил в пепельнице только что закуренную сигарету. От бравады, характерной для предыдущего разговора, и едва прикрытой иронии, сквозившей в его тогдашних ответах, не осталось и следа. Одиночество тюремной камеры сбило спесь с этого закоренелого преступника и сделало его если не более сговорчивым, то, во всяком случае, более пригодным для допроса.

– Вчера, – начал комиссар, удовлетворенный внешними признаками нервозности у подследственного, – вы просили освободить ваш номер в гостинице «Гронинген» и доставить ваши вещи сюда. Мы выполнили вашу просьбу.

– Значит, я могу получить свои туалетные принадлежности? Расческу, щетку для волос. Мыло и так далее…

– Все будет как надо. Вот только мыло вы получите другое.

– Как так? У меня в номере было целых три куска!

– Да… Было! Теперь их больше нет.

– Значит, эта швейцарская… – Фрюкберг вовремя удержался от крепкого словца. Он как будто бы понял, что разговор неспроста начался с туалетных принадлежностей. – Что ж, и то хорошо… Пусть будет другое мыло.

Он пожал плечами и усмехнулся с некоторой долей прежнего сарказма. Но вышло это не очень естественно.

– Фройляйн Мигль тут ни при чем. Я сам… Но об этом позже. Сперва я расскажу вам о другом. Вчера я познакомился с приветливой пожилой дамой, которая в кафе на Калверстраат обещала одному любезному молодому человеку передать от него пакет в пансион Фидлера. При этом она должна была сказать: «Для менеера из четвертого номера». Она очень хорошо описала внешность того, кому оказала эту маленькую услугу, и даже сумела найти его портрет среди десятка фотографий других людей. Встретилась она с этим человеком первого декабря. Почему на вчерашнем допросе вы умолчали об этом прелестном эпизоде?

Фрюкберг молча сжал губы. Его право – в конце концов, полиция должна доказать, что он совершил что-то дурное, и он вовсе не обязан облегчать ей эту задачу.

– Собственно говоря, эта пожилая дама была единственным пробелом во всей головоломке; только ее мне недоставало, чтобы получить четкую картину действительных событий. Я понял, что ошибался, считая ваш рассказ о встрече в «Порт ван Клеве» с французом – вы назвали его Кергадек – вынужденной ложью, и тотчас послал в этот ресторан агента для проверки ваших слов. Наша профессия учит не пренебрегать наблюдательностью официантов, господин Фрюкберг. Мой сотрудник быстро отыскал того, кто обслуживал ваш постоянный столик во время ленча, и этот кельнер очень неплохо описал человека, который примерно в середине ноября – вот когда это началось! – познакомился с вами и – слух у официантов хороший – говорил о том, что первого декабря вам передадут пакет. Первого декабря этот человек опять появился в «Порт ван Клеве». Пришел он рано: приблизительно в двенадцать. Не найдя вас на обычном месте, он спросил официанта, не поручали ли вы что-нибудь ему передать. Получив отрицательный ответ, он ушел заметно расстроенный, потому что, как он сказал кельнеру, вы обещали именно в это утробыть там в двенадцать часов. Описание, данное кельнером, было настолько подробным, что мой агент обратился к нашей картотеке. Сегодня утром, – Ван Хаутем открыл папку и показал Фрюкбергу фотографию, – придя на работу, я нашел на столе результат его поисков. Официант готов показать под присягой, что это тот самый человек, который не так давно договаривался с вами о передаче пакета. Его зовут, конечно, не Кергадек, а Симон Роллар, и вчера вечером он был задержан в Париже французской полицией по подозрению в соучастии в нелегальной перевозке краденых бриллиантов через Амстердам.

Ван Хаутем несколько раз глубоко затянулся, чтобы трубка не погасла, и вопросительно взглянул на подследственного, будто ожидая услышать от него объяснения. Но Фрюкберг угрюмо молчал.

– Пойдем дальше, – сказал комиссар, не обращая внимания на запирательство шведа. – Пакетик, который пожилая дама по вашей просьбе отнесла в пансион Фидлера, утром второго декабря передали мне сюда. В нем находились сорок восемь бриллиантов. Сравнение этих камней с описаниями разыскиваемых драгоценностей позволило опознать бриллианты, украшавшие в свое время тиару одной индийской княгини. Эта тиара была похищена при нашумевшем ривьерском ограблении второго марта, в конце масленичного карнавала. Пакетик даме передали вы – значит, и камни тоже побывали в ваших руках. И вот ведь какая штука – здесь была ровно половина всех бриллиантов из этой тиары. Я подумал, что у тех, кто пересылал бриллианты, вряд ли были серьезные причины делить добычу на две части. Дело в том, что стоимость полного гарнитура из девяноста шести совершенно одинаковых бриллиантов превышает стоимость половины комплекта – то есть сорока восьми бриллиантов – более чем вдвое. Так я пришел к мысли, что где-то здесь надо искать и недостающие сорок восемь камней. И я их нашел. Где? В номере гостиницы «Гронинген», который занимал менеер Фрюкберг!

На лице шведа, уже готового к этой неожиданности, не дрогнул ни один мускул.

– Теперь вы, может быть, скажете, – продолжал комиссар, – что все это полицейские выдумки, потому что Фрюкберг не преступник, он ни в чем не виновен, как новорожденный ягненок. Хорошо, на это я отвечу, что тем временем получил сведения от шведской полиции, из которых следует, что вы не можете похвастать безупречными анкетными данными. У себя на родине вы играли главную роль в широко разветвленной контрабанде кокаина и были осуждены под вашим настоящим именем – Мартин Фёрсен. Мой коллега рассказал мне, что в нелегальной торговле наркотиками вы всегда применяли самые тонкие и изощренные методы. Далее – и это характеризует вас отнюдь не с самой лучшей стороны – шведская полиция подтвердила информацию, полученную мною из других источников, что во время войны вы активно шпионили в пользу немцев. И, наконец, я встречаю вас здесь, в Амстердаме, под вымышленным именем, как представителя несуществующего моторостроительного завода, и вы рассказываете мне, что являетесь промежуточной инстанцией в переписке иностранцев. Тоже, надо сказать, не очень подходящее занятие для лояльного гражданина, и вряд ли вы склонны всем о нем рассказывать. Как видите, ваше прошлое вовсе не исключает для вас возможности быть соучастником в перевозке краденых ценностей. Для меня вопрос исчерпан, и я могу со спокойным сердцем передать вас в прокуратуру. Но сперва я был бы рад услышать, что вы решили добровольно рассказать мне свою версию случившегося. В таком случае я готов закрыть глаза на ваши вчерашние показания и принять новые. Для вас это выгодно, ведь тогда вы уже не будете выглядеть лжецом перед прокурором.

Фрюкберг спрятал лицо в ладони, и прошло не меньше пяти минут, пока он снова выпрямился и спокойно сообщил, что даст добровольные показания. У Старинга вырвался вздох облегчения, он тотчас открыл блокнот и взял карандаш, чтобы стенографировать.

– Прежде всего я беру обратно свои вчерашние показания, – глухо сказал швед. – Что же касается бриллиантов…

Он непрерывно говорил целых четверть часа. Ван Хаутем время от времени помечал себе отдельные его слова как памятные тезисы для устного доклада прокурору. Показания подследственного полностью совпадали с фактами, и комиссару пришлось задать только два-три дополнительных вопроса, на которые Фрюкберг быстро ответил.

– Как только у прокурора найдется время, вас проводят к нему и там составят обвинительное заключение. А сейчас я прикажу отвести вас в камеру.

Дейкема встал, чтобы проводить арестованного. Перед тем как они вышли из кабинета, Ван Хаутем крикнул помощнику:

– И приведи ко мне Ивера!

Только сейчас, выслушав признание Фрюкберга, Ван Хохфелдт до конца разобрался во всей этой истории и, воспользовавшись небольшим перерывом, не удержался от восхищенного замечания:

– Здорово вы его раскололи!

Комиссар не любил восхвалений и только рассеянно кивнул, продолжая приводить в порядок свои бумаги. Зато Старинг, который никогда не упускал случая дружески поддразнить шефа – впрочем, Ван Хаутем платил ему той же монетой, и даже с лихвой, – Старинг решил, что самое время подлить масла в огонь. Он надеялся вывести старшего по званию из равновесия.

– Да еще как! – сказал он, норовя лестью уколоть Ван Хаутема. – Позавчера в это время мы ни о чем понятия не имели. А комиссар, он уже знал, что делать! Воровскую добычу сюда, в сейф, преступников – за решетку…

Это был удар ниже пояса. Ван Хаутем с укором взглянул на своего помощника.

– Я думаю, мы достаточно давно работаем вместе, чтобы ты понял суть, Биллем! Но, похоже, до тебя все еще не дошло, что в отделе я не один. Каждый из нас немало поработал в этом расследовании. Взять, например, слежку за Мироделем, которую вели Сандерс и Вроман. Разве это мелочь? Они дали мне возможность накрыть француза во время его свидания с фройляйн Мигль в ресторане «Артис». Вспомни, как по счастливой случайности одному из полицейских, дежуривших на Центральном вокзале, показалось, что он узнал в Мироделе человека, которого разыскивают. Он предупредил нас и на свой страх и риск последовал за ним. Когда его подопечный стал звонить по телефону-автомату, агент был рядом, прочел номер, набираемый Мироделем, и сообщил его Ван Хохфелдту. Здесь, в управлении, Ван Хохфелдт узнал, что это телефон пансиона Фидлера, и тотчас распорядился выделить вокзальному полицейскому помощника. Или вот Лангефелд. С раннего утра он сторожил номер Фрюкберга в гостинице «Тронинген». Сменить его было некем. Но даже когда закончился его рабочий день, Лангефелд не ушел домой, а остался на посту до тех пор, пока я не провел обыск. Оставь он номер без присмотра – и кое-кто не упустил бы шанса опередить меня и найти эти куски мыла. Я мог бы привести еще массу примеров успешного взаимодействия, но ты знаешь их не хуже меня.

Его речь была прервана Дейкемой, который привел Ивера. В одиночестве своей камеры коммивояжер, казалось, воспрянул духом, он непринужденно приветствовал собравшихся и не выказал ни малейших признаков беспокойства или нервозности. Ван Хаутем – как человек абсолютно порядочный, он резко осуждал распространение наркотиков, а подпольных торговцев ими считал преступниками наравне с отравителями – холодно ответил на приветствие и молча указал на стул напротив себя.

– Я прочел показания, которые вы дали вчера моему помощнику. – Всякое добродушие исчезло из его голоса, но комиссар был слишком справедливым человеком, чтобы позволить своим эмоциям влиять на ход допроса. – Прежде чем закончить обвинительное заключение, я хотел бы задать вам два вопроса. Во-первых, как получилось, что вы стали использовать тайник в номере Фрюкберга для хранения морфия?

Холодность, с какой его принял комиссар, видимо, ничуть не повлияла на Ивера. Задерживали его не впервые, и он знал, что наказания не миновать. Несколько килограммов морфия, конфискованные полицией, придется списать в убытки, но это не более чем обычный коммерческий риск. До его сбережений не доберутся, потому что они надежно помещены в разных банках на вымышленные имена и письменных улик против него не осталось. Так же благополучно обстоит дело с его поставщиками и покупателями. Имена и адреса у него в голове, и никто не заставит его назвать их. То, что полиция, установив слежку за его конторой, выявит некоторые из его деловых связей, опять таки не страшно. Люди не знают точно, где он живет, а раз он в тюрьме, просто некому будет подать изобретенные им хитроумные сигналы, показывающие, что опасности нет. Значит, с его арестом вся созданная им торговая сеть попросту исчезает как дым. Нет, тюрьма, конечно, не сахар, но и эта случайность предусмотрена и компенсируется высокими барышами, которые он получал в течение ряда лет. Он отсидит свой срок, потом его вышлют из страны как нежелательного иностранца, и тогда где-нибудь в другом месте он начнет новую жизнь. Нет смысла упрямиться и отказываться отвечать на совершенно безопасные вопросы. Он удобно облокотился на письменный стол.

– Мне нужно было иметь под рукой небольшой запас. Порядки в таких пансионах вам известны. Шкафы закрываются плохо, а прислуга любопытна. Малейшая неосторожность – и хлопот не оберешься, верно? Поэтому, поселившись на новом месте, я всегда стараюсь тотчас же оборудовать тайник, до которого нелегко было бы добраться. Вы, должно быть, знаете, что я поселился в пансионе за неделю до Фрюкберга. Все это время я жил в четвертом номере, потому что предназначенный для меня седьмой был еще занят. И вот в первый же день за обшивкой под окном я нашел небольшую нишу. Чудо, а не тайник. Я продолжал им пользоваться и после того, как сам переехал в седьмой номер, а в четвертом поселился Фрюкберг. С утра до вечера его не бывало дома, к тому же он отличался постоянством привычек. В его номер можно попасть незаметно, так как он расположен недалеко от входа. Кроме того, я вошел к нему в доверие и вечерами частенько сиживал у него. Вот так и получилось, что прислуга внимания не обращала, видя, как я вхожу в номер Фрюкберга, даже когда его не было дома.

– А Фрюкберг так и не догадался, что вы используете его комнату для незаконных делишек?

– Как он мог догадаться? Я не ребенок, чтобы всем трепаться о моих личных делах. Летом из окна его номера я иногда подавал условные сигналы перекупщикам. Но Фрюкберг даже этого не заметил, хотя такие вещи частенько случались и в те часы, когда он бывал дома. Правда, что-то неладное заподозрил Фидлер. Во всяком случае, чтобы докопаться до истины, он однажды вечером спрятался на берегу канала. Но, как я уже говорил, я и сам парень не промах, и дальнейшие попытки хозяина пансиона шпионить за мной кончились ничем.

– Теперь второй вопрос. Что обозначала эта позавчерашняя комедия? Ведь вы начали стонать в тот самый миг, когда Фрюкберг проник в дом.

– Что вы говорите? Фрюкберг в Швеции! – Ивер с удивлением посмотрел на комиссара. Если удивление было притворным, то притворялся он с таким мастерством, что Ван Хаутем потерял надежду добиться правды.

– А зубная боль… Как это у вас называется?… Взял на пушку! Точно. Видите ли, еще днем я заметил, что пансионом Фидлера заинтересовался человек, производивший впечатление полицейского. Когда в доме все стихло, я услышал на чердаке шаги. Это не мог быть кто-либо из прислуги: они ходят в мягких туфлях и мне их шаги знакомы. Я осторожно приоткрыл дверь и, к своему удивлению, увидел, что в коридорах нет света. С электричеством все было в порядке: у меня в комнате лампочки горели нормально. Такие люди, как я, комиссар, живут в стеклянном доме – все хрупко, все ненадежно. Поэтому я хотел узнать, что происходит. И лучше всего было – привлечь к себе внимание. И я изобразил, будто у меня болят зубы. Ваше немедленное появление показало, что ход был правильный, а так как вы сразу, не дожидаясь моего вопроса, сказали, что вы из полиции, я понял: ко мне и моим делам эта возня касательства не имеет, что подтвердилось утром, когда вы расспрашивали меня о моих отношениях с Фрюкбергом. Я понял, что мой маленький склад не укрылся от всевидящего ока полиции, и счел за благо дать новую пищу вашим подозрениям, рассказав байку о пятидесяти коробках пудры «Робинетт». Ложь была вынужденная, но основывалась она на реальном факте: Фрюкберг действительно заказал мне пять флаконов туалетной воды. Моего непревзойденного кристаллического лосьона! Я не принадлежу к недоверчивым людям, но сомневаюсь, чтобы мой шведский друг приобрел флаконы в самом деле – как он сказал – для рождественских подарков деловым клиентам. Между нами говоря, торговля моторами тоже… липа! Хотя, может быть, и нет. Но это меня не касается, правда?

Вот жирная кость для менеера Вилденберга, подумал Ван Хаутем. Он не хотел больше тратить время на Ивера, но счел нужным сделать еще одно замечание:

– Я вижу, вы упорно отказываетесь дать сведения о том, откуда вы получали наркотики и кому их сбывали. Это произведет в суде весьма неблагоприятное впечатление!

– Hèlas! Mais, que voulezvous? [45]45
  Увы! Но что вы хотите? ( франц.)


[Закрыть]Все идет за наличный расчет. Точь-в-точь как в ломбарде, мсье. В духе полного доверия я оплачиваю стоимость заказа совершенно незнакомому мне человеку, а через день посыльный кладет мне на стол пакет. В заранее обусловленном месте, например под сводом Монетного двора, некая дама спрашивает, нет ли у меня в запасе пудры «Робинетт». Я отвечаю, что случайно имею при себе одну коробочку. Она платит – я отдаю. Rien de plus simple! [46]46
  Нет ничего проще! ( франц.)


[Закрыть]Или же я получаю почтовую открытку с большим заказом, которую, естественно, по прочтении сейчас же рву на мелкие кусочки. Пятьсот граммов… тысячу граммов. С пакетом под мышкой я выхожу в определенный вагон трамвая, и около меня появляется господин, подающий условный знак. Я незаметно передаю ему пакет, а на следующий день получаю почтовый перевод. Конечно, на вымышленное имя. Зачем мне отказываться давать сведения? Но они вам не помогут! Вы же не хотите, чтобы я начал фантазировать и называть имена людей, которые никогда ничего у меня не покупали? Это только добавит вам лишней работы. Нет, по этому вопросу мне сказать нечего! Суду хватит и того, что я откровенно сознался в своем участии в этой афере. Вы же видите, я ничего не скрываю…

Ван Хаутем пожал плечами. Он собрал улики, что велась запрещенная торговля наркотиками, арестовал главного участника и получил от Ивера письменное признание. Для начала прокуратуре этого хватит. Он отослал Ивера в камеру, усадил Ван Хохфелдта и обоих помощников за составление обвинительного заключения по делу Ивера, а сам позвонил Вилденбергу.

– Дело о бриллиантах закончено. Когда вам удобно принять меня?

Он говорил спокойно и бесстрастно, но в глубине души был все-таки очень и очень доволен, что выполнил обещание, данное прокурору, и уложился в эти двадцать четыре часа.

– Ну и ну! – Вилденберг не скрывал радостного удивления. – Да еще раньше срока! Похоже, на Эландсграхт почувствовали, что за последний час ваше имя неоднократно склоняли здесь, в этом здании. Началось с телефонного звонка некоего рассерженного господина из Берна, считающего себя обойденным и обманутым. Генеральный прокурор просто возмущен нотацией, которую ему прочел Людвиг Целлер. В довершение всех неприятностей наша голубоглазая приятельница испросила аудиенцию у генерального прокурора. Для защиты интересов своей фирмы. Фройляйн Мигль не обвиняет вас в нечестной конкуренции, но отстаивает свое право на кусок пирога. Если бы вы не позвонили, через минуту-другую я сам передал бы вам распоряжение генерального прокурора подробно доложить ему о состоянии расследования. Если у вас нет серьезных возражений, фройляйн будет присутствовать на докладе. Скажем, через час в кабинете менеера Вермеера?

– Я должен докладывать при швейцарке?

– Генеральный прокурор считает, что так будет лучше всего. Он хочет показать, что амстердамской полиции скрывать нечего, и надеется, что вы сумеете убедить швейцарку в том, что ее притязания на страховую премию основаны на песке. Таким ходом он рассчитывает отделаться от Целлера. Вы ведь не подведете его?

– Конечно, нет! Но дел-то два. Бриллианты и морфий. Последний действительно выследила она – этого нельзя отрицать.

– Хорошо. Пусть решает генеральный прокурор. В вашем докладе есть какие-нибудь служебные тайны?

– Нет. Следствие закончено. Швейцарка нам больше не помешает. Кроме того, Фрюкберг сам во всем признался. Вы уже слышали, что парижская полиция задержала в Гавре остальные ценности, награбленные на Ривьере?

– Нет. Хорошая новость. А швейцарка об этом знает?

– Думаю, да. Вчера вечером по телефону Целлер потребовал, чтобы я не совал нос в его дела. Я возразил, что в расследовании ривьерского ограбления ему уже нечего делать. Не знаю, как он на это реагировал, потому что я сразу повесил трубку. Потом он, вероятно, сообщил об этом фройляйн Мигль.

– Так, значит, в четверть двенадцатого у генерального прокурора! До встречи, комиссар.

Они сидели вчетвером вокруг большого письменного стола Вермеера. Сам генеральный прокурор в своей любимой позе: откинувшись на спинку кресла, соединив перед собой кончики пальцев обеих рук и глядя на Ван Хаутема, сидевшего напротив. Вилденберг расположился рядом со своим старшим коллегой, а молодая швейцарка немного позади, у окна.

– Я, – медленно начал комиссар, – ограничусь изложением той части дела о бриллиантах, которая разыгралась здесь, в Амстердаме. Как выяснилось, Фрюкберг, главное действующее лицо, был посредником в переписке между иностранцами. Не думаю, чтобы он ограничивался этим: вероятно, он еще предоставлял свою контору для встреч, носивших весьма доверительный характер. Во время войны он был связан с немецкой разведкой и, видимо, тогда же завел знакомых, которые с сорок девятого года начали пользоваться его услугами в Амстердаме. Откуда узнали его адрес и почему к организации ложного маршрута перевозки ценностей, награбленных на Ривьере, привлекли именно его, наверное, покажет следствие, проводимое моим французским коллегой Фиделем. Фрюкберг утверждает, что он и сам этого не знает. Для нашего следствия этот пункт имеет лишь второстепенное значение. Гораздо важнее то, что в середине ноября за ленчем – Фрюкберг обыкновенно завтракал в ресторане «Порт ван Клеве» – с ним заговорил незнакомый человек, подавший тайный знак, который в ходу у шпионов. Человек этот назвался Кергадеком, но один из моих агентов опознал в нем Симона Роллара, мелкого парижского мошенника, замешанного – как стало известно из других источников – в попытках тайно вывезти из Франции ривьерскую добычу.