Текст книги "Знак убийцы"

Автор книги: Вероника Руа

Соавторы: Люк Фиве
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

ГЛАВА 9

В крыле минералогии Леопольдина с трудом сориентировалась: технические служащие и грузчики сновали во все стороны. По всей видимости, открытие выставки, намеченное вначале на неделю позже, было причиной спешки. Ничто не ново под луной, подумала Леопольдина, которая начинала принимать как должное такой ритм работы: долгие и бурные рассуждения, а потом бешеная гонка. Однако каждый раз чудо свершалось: выставка открывалась вовремя. Посетитель и вообразить себе просто не мог, что еще накануне его взору предстал бы здесь развороченный муравейник.

Леопольдина вышла из лифта на четвертом этаже и спросила секретаршу отдела ботаники Валери, где расположились два новых ученых. Секретарша, невысокая худощавая шатенка неопределенного возраста, искривленный рот которой явно свидетельствовал о неизбывной горечи, махнула рукой в сторону левого коридора. И так как Леопольдина не поняла, крикнула:

– Идите по коридору налево, потом повернете направо! Зал Теодора Моно! Не так уж сложно!

Леопольдина в раздражении повернулась. Это из-за грозы? Кажется, у всех сдают нервы. Воздух поистине наэлектризован…

Она свернула в главный коридор. В полумраке можно было видеть теснящиеся в старых витринах темные камни или прозрачные кристаллы, они несли в себе свидетельства тектонических сдвигов. Одна из витрин, своей формой напоминающая египетский саркофаг, возвращая к образованию галактик, хранила осколки метеоритов, которые по прихоти движения небесных тел были низвергнуты на орбиту Земли. Тишина, минеральная, если можно так выразиться, нарушалась лишь эхом шагов молодой женщины.

Одна из дверей была приоткрыта. Она толкнула ее и увидела какого-то молодого бородача. С наушниками в ушах он склонился над чем-то, стоящим на столе.

– Простите, я ищу зал Теодора Мо…

– Это не здесь, – пробурчал молодой человек и хлопнул перед ее носом дверью.

Еще один! В ярости она прошла дальше, клянясь, что если еще кто-нибудь отнесется к ней так же по-хамски, она пошлет все это к черту.

Наконец на массивной дубовой двери она увидела табличку с надписью «Зал Теодора Моно», выгравированную золотыми буквами. Леопольдина в ярости стукнула кулаком. Они сейчас увидят то, что собирались увидеть, эта парочка!

Дверь открылась так внезапно, что Леопольдина вздрогнула. В проеме стоял высокий тип в белом халате, небрежно одетый и лохматый. Утренний турист! Застыв, он рассматривал ее, словно завороженный таким явлением. Смотрел словно на какое-то упавшее с неба создание. Леопольдина обернулась: в коридоре никого, кроме нее, не было. Она мельком оглядела себя: вид вполне приличный, джинсы и просторный пуловер, скрывающий слишком пышные для ее долговязой фигуры формы. «Сексуально привлекательна, как мешок», – заявил ей как-то Алекс со своей обычной деликатностью…

Все более и более чувствуя неловкость, она решилась нарушить молчание:

– Здравствуйте, я Леопольдина Де…

– Yes! Вы документалистка, не так ли?

– Не совсем так, я…

Он горячо пожал ей руку и пригласил войти, крича во весь голос:

– Нам так вас не хватает! Меня зовут Питер Осмонд!

Придя в себя, Леопольдина обнаружила в другом конце комнаты священника, который рассматривал сделанную с воздуха фотосъемку места падения метеорита. Он поднялся и галантно пожал ей руку:

– Здравствуйте, мадемуазель. Я отец Марчелло Маньяни.

Она уже видывала подобных странных типов в лабораториях «Мюзеума», но здесь она просто рот раскрыла. Переросший хиппи и священник, каждый в своем углу… Когда она расскажет это Алексу…

Американец остановился перед ней и, улыбаясь во весь рот, уставился на нее.

– Леопольдина… Как дочь Виктора Гюго? Это просто замечательно.

Сконфуженная тем, что он разглядывает ее с таким вниманием, молодая женщина опустила голову. Она не могла отделаться от него, потому что он принялся объяснять ей (кричать, если сказать точно), почему он нуждается в библиографических материалах, и потащил ее к экрану компьютера.

– Нам необходимы все последние публикации, касающиеся органических материй, обнаруженных в небесных телах. Необходимо также найти статьи, появившиеся за последние двадцать лет, о взрывах сверхновых звезд. И наконец, мне, по-видимому, потребуются последние изыскания обсерватории в Сан-Фернандо за последние полгода относительно метеоритной активности в Кольцах Сатурна.

Как истинный джентльмен, он придвинул к ней стул, а потом вернулся к своей работе, напевая арию Бизе: «Любовь – дитя боге-е-емы…»

В этом доме есть еще здравомыслящие люди?

Леопольдина выполнила свою миссию со свойственной ей профессиональной добросовестностью. В 19 часов 45 минут она положила перед Осмондом стопку листков:

– Вот ваши статьи. Они подобраны по годам публикации.

– Спасибо, Леопольдина! Вы просто беспардонны… Нет, простите, просто бесподобны! Да, really performing! А теперь мне, пожалуй, потребуются статьи из «Журнала космической геодезии» об измерении радиоактивности небесных тел. За десять последних лет, этого будет достаточно.

Профессор Осмонд с широкой улыбкой разглядывал ее. Нет, явно он не шутил. Она только что пять часов подбирала для него двадцать статей и ссылок, а он не видит никакой помехи в том, чтобы заставить ее работать до рассвета.

Она без колебания посмотрела ему в глаза:

– Профессор Осмонд, если это вам очень нужно, я приду завтра утром. Уже без пятнадцати семь, у меня есть дела на сегодняшний вечер.

– Все так, но это…

Отец Маньяни пришел ей на помощь.

– Я думаю, что мадемуазель вполне заслужила немного отдыха, вы так не считаете?

– Отдыха? – переспросил Осмонд, словно осмысливая это новое для него слово. – О да, конечно. Вы правы… I'm sorry, [12]12
  извините (англ.).


[Закрыть]Леопольдина. Мы продолжим завтра! – Он вдруг почувствовал, что бессонная ночь сказывается, потер глаза и посмотрел на метеорит: – Я думаю, на сегодня уже всё, honey! [13]13
  милый (англ.).


[Закрыть]

Он осторожно взял его, положил в пакет и спрятал в сейф. Поколебавшись немного, он взглянул на священника, потом набрал код доступа из четырех цифр и закрыл дверцу. Магнитное устройство сработало автоматически. Метеорит неприкосновенен, поздравил себя Питер, шифр его он не передаст отцу Маньяни. Впрочем, святой отец явно и не желал его знать… Нимало не задетый этим, священник, оторвавшись от работы, пожелал им приятного вечера.

– До свидания, профессор Осмонд, – сказала Леопольдина. – Извините, я не буду вас ждать, я тороплюсь. У меня репетиция хора, я и так уже опоздала.

– Хор! – воскликнул американец, снимая свой белый халат. – Обожаю хоровое пение! Я могу пойти с вами? Вы знаете, что я совсем неплохо пою?

И он счел необходимым напеть арию из «Свадьбы Фигаро» – с ужасным англосаксонским акцентом. Леопольдина уже начала всерьез выходить из себя от этого ребяческого энтузиазма и чрезмерного оптимизма. Американцы ни за что не могут взяться, чтобы не вопить от радости… День был утомительный, и она хотела немного покоя. Она призвала тем не менее всю свою волю, чтобы не послать его к черту. К тому же на карту была поставлена традиционная французская гостеприимность!

– Если вы хотите присутствовать там, – сказала она, хватая свою сумку, – то это в галерее палеонтологии, вы сумеете, наверное, найти?

– Да, это в конце…

– В конце сада. Поднимитесь по наружной лестнице, а там – в глубине коридора. Вы не заплутаете.

Она скатилась по лестницам с чувством глубокого облегчения.

Трудно даже сказать, сколько времени потребовалось профессору Осмонду, чтобы собрать свои бумаги, закрыть дверь зала Теодора Моно, найти выход из галереи минералогии, сориентироваться в темноте в Ботаническом саду, совершенно пустынном в это время, и добраться до галереи палеонтологии, что была всего в двухстах метрах. Зато можно предположить, что его тревожил шелест листьев, обдуваемых ветром, что он прислушивался к уханью сов и вздрагивал при малейшем шорохе крыльев в листве. Пожалуй, можно не сомневаться, что он ускорил шаг, когда на него упали первые капли дождя и тишину разорвали раскаты грома. Обратил ли он внимание на крики испуганных животных в зверинце? Услышал ли он другой крик, вполне человеческий? Трудно сказать. Но как бы там ни было, достоверно одно: Питер Осмонд добрался до галереи палеонтологии.

А Леопольдина между тем проскользнула в маленький амфитеатр, где проходили репетиции, – старую аудиторию с лакированными стенными панелями, украшенными репродукциями, напоминающими наскальную живопись: мамонты, лоси и охотники, вооруженные копьями, были тщательно изображены в живой веренице. Она приблизилась к поющим на цыпочках: полы здесь имели отвратительную привычку скрипеть. Потом она достала из сумки партитуру и присоединилась к небольшой группке певцов, служащих «Мюзеума». Один из поющих кивком пригласил ее встать рядом с ним. Леопольдина в ответ улыбнулась ему. Поистине Иоганн Кирхер – галантный мужчина. Пальцем он указал ей нужное место в партитуре, и она выждала колу, чтобы тоже вступить в пение «Магнификата» Иоганна Себастьяна Баха. Постепенно напряжение, скопившееся за день, улетучилось, и, устремив глаза на руки профессора Ларше, которые отбивали такт, Леопольдина вся предалась изяществу и богатству музыки. Она чувствовала себя унесенной почти божественной волной нежности и красоты. Мелодичные партии басов, сопрано и теноров переплетались друг с другом, перекликались в каком-то чудесном построении, образце спокойствия и простоты. «Et exsulaviv spiritus meus in Deo Salutari meo…». [14]14
  «И возрадовался дух мой о Боге Спасителе моем…» (лат.)


[Закрыть]Рядом с ней чистый уверенный голос Иоганна Кирхера буквально околдовывал ее. В душе она поздравила себя со своей неожиданной страстью к хоровому пению. Наконец-то сегодня вечером она заговорит с Иоганном Кирхером.

Если не существует никакого математического определения творческой гениальности, то резонно можно подумать, что музыка Иоганна Себастьяна Баха представляет собою наибольшее приближение к этому, хотя никакие категоричные доказательства до сих пор не были высказаны. Рассуждая так же, нам совершенно невозможно с точностью описать проход Питера Осмонда через галерею палеонтологии. Мы можем только предположить, что поблуждал он основательно.

Простое посещение этого места днем достаточно, чтобы сориентироваться в его лабиринтах и тогда, когда оно погружается в полумрак. Как он сам рассказал, Питер Осмонд вошел через оставленную открытой дверь. Он вышел непосредственно на первый этаж музея и оказался нос к носу с чудовищем: череп кита, заключил он, немного освоившись в темноте. Пустые глазницы и широко раскрытая пасть кита на конце колоссального скелета с изогнутыми ребрами и позвоночником, казалось, пялились на него с иронией.

Осмонд двигался на звуки пения. Его повсюду встречали черепа животных с мертвыми глазницами. Теперь уже гроза разыгралась вовсю и каким-то ужасным образом оживила застывшие скелеты. Американец шел через весь музей, как палеонтолог среди гигантских скелетов незнакомых животных. В сосуде с формалином, растянувшись во всю длину, чудовищный котенок буравил его единственным глазом, находившимся на середине лба, а два утробных плода телят, сросшиеся черепами, тащили друг друга в смертельном танце. Чуть дальше препарированная обезьяна демонстрировала свои внутренности, и несколько пористых частей ее мозга были выставлены на обозрение.

Внизу лестницы терпеливо выстроились в ряд, словно русские матрешки, маленькие рахитичные служители науки: мрачной вереницей стояли человеческие зародыши на разных стадиях развития. Окончательно выбитый из колеи, Осмонд взбежал по ступенькам и чуть было не наткнулся на когтистые лапы тираннозавра. Немного дальше в полутьме возникла словно из небытия и преградила ему дорогу череда доисторических монстров, равнодушных к миллионам лет, которые прошли со времени их исчезновения. Не поддаваясь страху, он направился к тому, что, как он думал, является проходом, но что в действительности оказалось всего лишь тенью, падавшей от мамонта.

Раздраженный своим слепым блужданием среди этих останков жизни, Питер Осмонд прибег к основам экспериментального метода. Не найдя хор ни на первом этаже, ни на втором, он логически пришел к выводу, что то, что он ищет, находится в полуподвале. Его умение анализировать не привело к ошибке, потому что, по мере того как он спускался по лестнице, голоса, как ему показалось, звучали отчетливее. Было еще очень темно, шкафы и нагромождение ящиков иногда высились призрачными массами, но звуки вели его к тому, где он надеялся обрести оазис спокойствия.

Перед ним, метрах в десяти, на полу виднелась полоска света. Питер Осмонд ускорил шаг и вошел в комнату, откуда она исходила.

И как раз в эту минуту крики сущего ужаса прервали репетицию. Хористы с удивлением переглянулись, пытаясь понять, кто взял фальшивую ноту. Но «Damned! My God!», [15]15
  Проклятие! Мой Бог! (англ.)


[Закрыть]которые еще звучали в их ушах, доносились до них откуда-то издалека. Леопольдина Девэр скажет позднее, что им почудилось в этом крике что-то загробное.

Все бросились к выходу, Леопольдина и Иоганн Кирхер впереди всех. Комната, в которую они прибежали, представляла собою своего рода галерею ужасов. В старых витринах все то, что мироздание сотворило во всех видах – ящерицы, птицы или млекопитающие, – задумчиво плавало в формалине, некоторые экспонаты выставляли напоказ белесые гирлянды своих органов. В центре зала стоял старый дубовый стол, слабо освещенный лампой под абажуром. А на столе распластался обнаженный труп женщины, немолодой и тучной, с застывшим взглядом. Леопольдина узнала в ней Аниту Эльбер.

Ее тело было рассечено от горла до пупка, и можно было видеть все органы: сердце, печень, поджелудочная железа, желудок, почки и кишки были выложены на ее животе в омерзительной композиции. Более тщательный осмотр обнаружил глубокую рану на голове. Орудие преступления – окровавленный кусок скалистого камня – валялось на полу у ног Питера Осмонда.

И последняя деталь: на ноге жертвы, на большом пальце, видна была картонная бирка, наподобие тех, что привязывают к трупам в морге.

Мертвенно-бледный американец в шоке стоял, прислонясь к застекленной витрине с варварскими старинными инструментами для вскрытия. У входа в зал толпились несколько человек.

Иоганн Кирхер первым пришел в себя и приказал, чтобы никто не входил в помещение. Кто-то сообразил вызвать полицию. Питер Осмонд, оправившись от потрясения, очень медленно подошел к ужасно изуродованному телу. Он внимательно вгляделся в лицо старой женщины и в рану, которая обагрила кровью седые волосы, потом пошел к столу, тщательно обходя следы крови. Вдали уже слышался вой сирены.

Солидный мужчина лет пятидесяти взял на себя руководство операцией. У комиссара Русселя за плечами было пятнадцать лет службы в уголовном розыске. Высоко ценимый начальством, он славился своим здравомыслием и спокойствием. Однако при виде тела Аниты Эльбер он испытал потрясение, какого ни разу не испытал за двадцать пять лет работы в уголовной полиции. Старинный зал препарирования, зловещий зал, напоминал весьма впечатляюще лабораторию XIX века и заставил его вернуться мыслями к фантастическим книгам его юности Лавкрафта [16]16
  Лавкрафт, Говард Филлипс (1890–1937) – американский писатель, автор поэм, эссе и главным образом рассказов в стиле фэнтези, мистики и ужасов.


[Закрыть]и Герберта Уэллса. Русселю показалось бы естественным, если бы из темноты вдруг возникла тень человека в рединготе, в цилиндре и с фартуком мясника, повязанным вокруг талии, занятого хирургической операцией или вскрытием, что было чуть ли не синонимами в то время.

Не меньшее потрясение испытали и два его помощника. Молодой лейтенант Коммерсон только недавно пришел в уголовный розыск, и это было одно из первых его дел. Его лицо, которое еще более бледным делали очень коротко стриженные светлые волосы, стало цвета гипса. Полумрак позволял ему сохранить некоторую невозмутимость, и его худощавая фигура с блокнотом в руке осторожно передвигалась по комнате. Лейтенант Вуазен, который со своей стороны демонстрировал больше беззаботности, поглаживал свой подбородок, как всегда заросший трехдневной щетиной. Морщины этого сорокалетнего очерствевшего мужчины выдавали многочисленные ночи слежки и постоянное знакомство с самыми худшими представителями рода людского. Обычно лейтенант Вуазен разыгрывал роль полицейского, лишенного всяких эмоций, но седые волосы, проглядывавшие в его шевелюре, свидетельствовали о том, что он не был человеком свободным и беззаботным, каким стремился выглядеть. Тем не менее он попытался разрядить атмосферу, бросив две или три остроумные реплики, но один лишь взгляд комиссара Русселя заставил его умолкнуть.

Чья-то сердобольная рука прикрыла тканью растерзанное тело Аниты Эльбер. Леопольдина присутствовала при процедуре, потрясшей даже полицию: помощник прокурора открыл дело о судебном расследовании, судебно-медицинский эксперт сделал предварительные заключения и первые расчеты, когда наступила смерть, криминалисты, призванные капитаном Барнье, обследовали тело и отпечатки пальцев на мебели и на камне, который лежал на полу, а лейтенанты Вуазен и Коммерсон собрали главных свидетелей, чтобы допросить их. Заметим, что среди них, естественно, оказались Питер Осмонд, Иоганн Кирхер и Леопольдина. Директор «Мюзеума» Мишель Делма прибыл на место трагедии одновременное полицией. Он был потрясен.

Остается, однако, обратить внимание на последнюю странную деталь: когда санитары вынесли тело Аниты Эльбер, чтобы отвезти его в Институт судебной медицины для окончательной экспертизы, бирка, что была на большом пальце жертвы, исчезла. Леопольдина была абсолютно уверена в этом. Уверена тем более, что она видела, как этот странный профессор Осмонд еще до приезда полиции отвязал ее и тайком сунул себе в карман.

ГЛАВА 10

Добрую часть ночи свидетели провели в амфитеатре. Мишель Делма, которого допрашивал лейтенант Вуазен, предоставил ценные сведения о жертве.

Профессор Анита Эльбер была биологом, но начинала свою карьеру тридцать лет назад как этнолог и занималась главным образом изучением примитивных народов. В связи с этим она совершила множество поездок в леса Амазонки, во Французскую Гвинею. А впоследствии переключилась на изучение биологических факторов в эволюции человеческого общества – на то, что специалисты называют социобиологией.

– Социобиология, – объяснил Делма, – хочет доказать, что социальное поведение человека зависит исключительно от его генов. К примеру, некоторым личностям предопределено стать музыкантами, другим – мусорщиками, счетоводами или полицейскими. Все заранее решено генетической наследственностью.

– И вы, вы-то верите в эту теорию? – спросил Вуазен, машинально поглаживая свою небритую щеку.

– Я думаю, что такое видение мира несколько упрощенное. Нельзя сбрасывать со счетов окружение индивидуума. Вы можете быть генетически расположены к тому, чтобы стать виртуозным пианистом, но, если вас не посадят за музыкальный инструмент, вы за всю свою жизнь этого так и не узнаете.

– Несомненно.

– Надо думать, такое происходит не со всеми. Во всяком случае, это не случай Аниты Эльбер. Для нее человек есть биологический механизм, и ничто другое. У госпожи Эльбер было множество противников в «Мюзеуме». Многие утверждают, что человек не может сводиться к кучке молекул.

– Не думаете ли вы, что кто-нибудь из них был бы способен…

– …убить ее из-за этого? Невозможно! У нас здесь цивилизованные люди!

– Однако, – вмешался комиссар Руссель, – она все же убита. И то, в каком виде находится тело, заставляет думать об убийстве ритуальном.

– Такой способ препарирования не имеет никакого отношения к «Мюзеуму»! – вскричал Делма.

– Возможно, вы правы, – ответил комиссар. – Но тот, кто это сделал, очень хорошо знал свое дело.

– Что вы хотите сказать? – резким тоном спросил директор, которого эти слова явно глубоко задели.

– Я хочу сказать, что убийца проявил довольно необычные хладнокровие и изобретательность. Насколько я понимаю, лаборатория госпожи Эльбер расположена не в этом крыле «Мюзеума»?

– Да, она работала в отделе клеточной биологии, это в другой стороне Ботанического сада.

– Следовательно, ее нужно было привести сюда. Если я могу судить по тому, что мне рассказали о ее характере, она была не из тех людей, кем можно командовать. Следовательно, она добровольно пошла в галерею палеонтологии.

– Может быть, ее убили в лаборатории, потом перенесли сюда, чтобы… сделать эту инсценировку, – предположил Мишель Делма.

– Я не хочу быть грубым, – сказал комиссар, – но при такой тучности жертвы маловероятно, что ее тело протащили через всю территорию «Мюзеума», чтобы здесь устроить эту… инсценировку, как вы изволили выразиться.

– Следовательно, она пришла по своей воле, – заключил лейтенант Вуазен.

– Именно, – сказал Руссель. – И если она оказалась здесь, у нее были на то веские основания. Можно предположить, что она знала своего убийцу и что убийца вошел в здание после закрытия сада, поскольку судебно-медицинский эксперт утверждает, что смерть наступила в промежутке между восемью и девятью часами вечера.

– Увы, комиссар, – в знак бессилия развел руками Мишель Делма, – в «Мюзеуме» работает более двух тысяч человек! И большинство из них имеют доступ в помещения как днем, так и ночью! Невозможно же допросить всех!

– Согласен с вами, но мы должны по крайней мере ограничить наши расследования теми людьми, у которых были основания негодовать на госпожу Эльбер.

– Как я вам уже сказал, у нее было много недругов. Мне прискорбно повторять это, но у Аниты был скверный характер. И все же я не вижу, кто мог бы… так безрассудно…

– Не так уж безрассудно, – поправил его комиссар Руссель. – Убийца продуманно выбрал место и время. Гроза, раскаты грома заглушили крики жертвы, в нескольких сотнях метров вовсю шла репетиция хора.

– Я ничего не понимаю… – обхватив руками голову, произнес Делма.

– К тому же тот, кто нанес удар, должен был быть хорошо информирован о том, ходят ли здесь постоянно. Он не побоялся, что его застигнут в самый разгар дела.

– Он все хладнокровно продумал, – подтвердил лейтенант Вуазен.

– Да, и проявил невероятную смелость. Согласно заключению судебно-медицинского эксперта, он явно обладал профессиональными навыками. Я не хочу возвращаться к трупу…

– Прошу вас, – взмолился Мишель Делма, у которого это воспоминание вызывало тошноту.

– Разрезы сделаны чисто и точно. И это при том, что убийца рисковал быть застигнутым и потому должен был действовать быстро.

– Быстро и хорошо, – вдохновенно заключил лейтенант Вуазен.

– Хотел бы я знать, где вы там находите «хорошо», молодой человек? – бросил Мишель Делма, метнув на него яростный взгляд.

– Выражение и правда неподходящее, – согласился комиссар Руссель с огорченным видом. – Я бы скорее сказал, что этот человек действовал энергично. Но есть еще одна смущающая деталь…

– Вы не находите, что уже и этого достаточно? – спросил удрученный директор.

Комиссар раздумывал, словно взвешивал последствия того, что он собирался заявить.

– Есть еще рана на голове. Удар был достаточно сильный, чтобы убить жертву. Этот окровавленный камень, что был найден на полу, похоже, стал орудием преступления.

– Полагаю, это все, что он имел под рукой, – сказал директор.

– Так вот, согласно нашим сведениям, речь скорее всего идет о каком-то метеорите типа хондритов. [17]17
  Название группы каменных метеоритов.


[Закрыть]Следовательно, такого рода экземпляры хранились не в галерее палеонтологии и не в зале сравнительной анатомии, где было обнаружено тело.

– И что это означает? – с тревогой спросил директор, которого начинал беспокоить такой оборот дела.

– Что автор содеянного принес предмет, о котором идет речь, с собой. Согласно нашему расследованию, об исчезновении этого метеорита из коллекции было заявлено неделю назад. Хранитель господин Кирхер только что информировал об этом одного из наших коллег.

– Конечно, это досадно, – согласился Мишель Делма, – но, видите ли, в «Мюзеуме» постоянно исчезает большое количество экспонатов, а потом они находятся. У нас мало места, и некоторые комнаты иногда превращаются во временные склады, для которых они вообще-то почти не предназначены.

– То, к чему я клоню, – сказал комиссар Руссель, который становился все более и более задумчив, – это заключение, которое только что передал мне судебно-медицинский эксперт, о вскрытии тела профессора Хо Ван Ксана, погибшего на прошлой неделе.

– Не возвращайте меня к этому ужасному воспоминанию, – простонал Мишель Делма.

– Так вот, выяснилось, что смерть профессора Хо Ван Ксана вызвана не только взрывом. Теперь установлено, что жертве сначала был нанесен смертельный удар каким-то предметом.

– Вы хотите сказать…

Делма не осмелился закончить фразу. Лейтенант Вуазен взял это на себя.

– …что профессор Хо Ван Ксан был убит.

– И по всей вероятности, с помощью того же самого метеорита, который послужил для убийства профессора Эльбер, – добавил Руссель. – Судебный эксперт утверждает это с достоверностью почти стопроцентно.

Директор «Мюзеума» потрясенно уставился на комиссара Русселя.

Что касается Леопольдины, то она смогла сказать юному лейтенанту Коммерсону лишь то немногое, что сама видела и слышала: о репетиции хора, о криках Питера Осмонда, о том, как она бежала по коридорам и как увидела тело Аниты Эльбер. Она также описала позу американца: он стоял, прислонившись к шкафу, метеорит лежал у его ног. Аниту Эльбер она знала лишь по имени и никогда не разговаривала с ней.

Теперь возникает вопрос: почему Леопольдина не сказала полицейскому о том, что профессор Осмонд снял бирку, которая свисала с пальца ноги жертвы? Была ли она еще в шоке? Хотела ли сама понять его поступок, прежде чем выдвинуть обвинение, которое в такой ситуации могло обернуться крайне тяжелыми последствиями? Тайна. Во всяком случае, самое меньшее, что можно сказать это то, что американский ученый проявил невероятное хладнокровие. И тем более Леопольдина не упомянула о ссоре, которая за несколько часов до этого произошла между Анитой Эльбер и Аланом, молодым служителем зверинца. Она просто забыла о ней? Сочла Алана неспособным на такой поступок? Предпочла говорить как можно меньше, чтобы не оказаться втянутой в это грязное дело? Или у нее были другие мотивы, менее благовидные?

Хранитель коллекций Иоганн Кирхер не оказал большой помощи в расследовании. Он повторил то же, что сказала Леопольдина: профессора Аниту Эльбер он знал лишь понаслышке, и этого ему вполне хватало. Во всяком случае, хотя сам он признанный ученый, с научными сотрудниками у него контакты были минимальны, ведь Кирхер в «Мюзеуме» для того, чтобы привести в порядок коллекции. Впрочем, в рамках этой работы один специалист, занимающийся метеоритами, профессор Жорж Мюлле, поставил его в известность о пропаже одного.

А вот американцу пришлось объяснять свои злоключения: почему он прошел в здание не через главный вход, а через дверь, оставленную открытой, несомненно, убийцей; подробно рассказать, как он блуждал по галерее палеонтологии, как прошел в полуподвал и случайно обнаружил ужасную картину. Он не постыдился сказать, что эта сцена потрясла его до такой степени, что он принялся кричать и звать на помощь. Очевидно было, что Аниту Эльбер он не знал по той простой причине, что прибыл в Париж лишь этим утром.

Необходимо отметить два главных момента: что его блуждание по галерее палеонтологии продлилось двадцать минут между восемью и девятью часами и что он ни словом не обмолвился о бирке, которую обнаружил на большом пальце ноги жертвы. Протоколы категоричны на этот счет.