Текст книги "Предатель (ЛП)"

Автор книги: Вероника Рот

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Рассказ к «Дивергенту»

Переводчикииредакторы: owltales, CrystalBall, Roksi00, darya_vitlusova, thor_marlene, keathkeath8, miss_anna, macroso, Maria_Carstairs.

Другой год, другой День Посещений.

Два года назад, когда я был новобранцем, я притворялся, будто Дня Посещений не существует, и прятался в спортзале с боксерской грушей. Я проводил там так много времени, что дни спустя от меня был слышен запах пыли и пота. В прошлом году, когда я впервые учил новобранцев, я поступил так же, хотя Зик и Шона пригласили меня вместо этого провести день с их семьями.

В этом году у меня есть дела поважнее, чем долбить грушу или хандрить по поводу семейных неудач. Я направляюсь в диспетчерскую.

Я иду через Яму, обходя слезные воссоединения семей и  взрывы смеха. Семьи всегда могут воссоединиться в День Посещений, даже если они из разных фракций, но через некоторое время они часто перестают приходить. "Фракция выше крови", в конце концов. Большая часть смешанной одежды принадлежит семьям перешедших: сестра-эрудит Уилла, одетая в светло-голубой, искренние родители Питера в белом и черном. Ненадолго задерживаю взгляд на родителях Питера и думаю: неужели они сделали его таким? Но, кажется, людей не всегда так легко судить.

Я должен быть на задании, но я останавливаюсь рядом с пропастью, облокачиваясь на перила. В воде плавают обрывки бумаги. Теперь, когда я знаю, где расположены вырезанные из камня ступени на противоположной стене, я могу разглядеть их сразу, а также замаскированный проем, который ведет к ним. Я слегка улыбаюсь, думая о ночах, которые я провел с Шоной и Зиком на тех камнях, иногда разговаривая, а иногда просто сидя и слушая, как течет вода.

Я слышу звук приближающихся шагов и оглядываюсь через плечо. Ко мне идет Трис, держа под руку одетую в серое женщину из Отречения. Натали Прайор. Я застываю, внезапно отчаянно испытывая желание сбежать – что, если Натали знает, кто я, откуда родом? Что, если она случайно обмолвится об этом здесь, в окружении всех этих людей?

Она никак не сможет меня узнать. Я не похож на мальчика, которого она знала, изможденного и забитого, зарытого в ткани.

Подойдя на достаточно близкое расстояние, она протягивает  руку.

– Здравствуйте, меня зовут Натали. Я мать Беатрис.

Беатрис. Это имя ей так не подходит.

Я беру руку Натали и пожимаю ее. Мне никогда не нравилось рукопожатие бесстрашных. Оно слишком непредсказуемое – никогда не знаешь, как сильно сжать, сколько раз потрясти.

– Четыре, – говорю я. – Приятно познакомиться.

– Четыре, – повторяет Натали и улыбается. – Это прозвище?

– Да, – отвечаю я. И меняю тему.

– Ваша дочь неплохо справляется здесь. Я наблюдаю за ее тренировками.

– Приятно слышать, – говорит она. – Я знаю кое-что об инициации бесстрашных и беспокоилась за нее.

Я мельком смотрю на Трис. На щеках появился румянец – она выглядит счастливой, словно визит матери положительно на нее влияет. Впервые я могу оценить, насколько она изменилась с тех пор, как я увидел ее первый раз, взбирающуюся на деревянную платформу, хрупкую на вид, как будто от столкновения с сетью она могла разбиться вдребезги. Она больше не выглядит хрупкой, со следами синяков на лице и с новой решительностью в том, как она стоит, будто она готова ко всему.

– Вам не стоило волноваться, – отвечаю я Натали.

Трис смотрит в другую сторону. Я думаю, она все еще зла на меня за то, что я задел ее ухо тем ножом. Чувствую, я не должен ее винить.

– Ты почему-то выглядишь знакомым, Четыре, – произносит Натали. Я бы подумал, что ее комментарий простодушен, если бы не взгляд, будто бы тянущий меня вниз.

– Не знаю, с чего бы это, – отрезаю я так холодно, как только могу. – Не в моих привычках водиться с отреченными.

Она реагирует не так, как я того ожидал, без удивления, страха или злобы. Она просто смеется.

– Мало кто водится в наше время. Я не принимаю это близко к сердцу.

Если она и узнала меня, она не собирается об этом говорить. Я пытаюсь расслабиться.

– Что ж, не буду мешать воссоединению, – говорю я.

Записи камер наблюдения у меня на мониторе переключаются с холла в Пайер на дыру, образованную четырьмя зданиями, вход в Бесстрашие для новичков. Вокруг дыры собралась толпа, они спускаются вниз и вылезают обратно, я полагаю, чтобы проверить сетку.

– Не участвуешь в Дне Посещений? – Мой наставник, Гас, стоит у меня за плечом, потягивая кофе из чашки. Он не так уж стар, но у него уже есть лысина на макушке. Оставшиеся волосы он стрижет коротко, даже короче, чем я. В мочках ушей вставлены большие диски.

– Не думал, что увижу тебя до конца обучения.

– Решил, что с таким же успехом могу сделать что-нибудь полезное.

На мониторе все выбрались из дыры и стоят рядом с ней, повернувшись спиной к одному из зданий. Темная фигура медленно движется к краю крыши над дырой, пробегает несколько шагов и прыгает. Мой желудок сжимается, словно падаю я сам, и фигура исчезает под мостовой. Я никогда не смогу привыкнуть смотреть на это.

– Похоже, они весело проводят время, – замечает Гас, снова делая глоток кофе. – Тебе, конечно, всегда рады здесь, если ты пришел поработать во внеурочное время, но нет ничего криминального в том, чтобы ты просто повеселился, Четыре.

И он уходит.

– Так мне и говорили, – бубню я.

Я оглядываю комнату контроля. Она почти пуста – в День Посещений мало кто нужен для работы, обычно это самые старшие. Гас оглядывает свой экран. Двое других помогают ему, прослушивая записи с наушниками, надетыми наполовину. И еще я.

Я набираю команду, вызывающую запись, которую я сохранил на прошлой неделе. На ней Макс в своем офисе за компьютером. Он нажимает на клавиши указательным пальцем, пытаясь попасть на правильные,  делая перерывы в несколько секунд между нажатиями.  Не многие Бесстрашные умеют хорошо печатать, тем более Макс, который, по слухам проводил большую часть времени, патрулируя кварталы афракционеров с ружьем наперевес – вряд ли он ожидал, что ему когда-нибудь понадобится использовать компьютер. Я наклоняюсь близко к экрану, чтобы убедиться, что цифры, которые я ранее записал, правильные.  Если все так, то у меня есть пароль от учетной записи Макса, написанный на кусочке бумаги в моем кармане.

С тех пор, как я выяснил, что Макс тесно сотрудничает с Джанин Мэтьюс и начал подозревать, что они причастны к смерти Амара, я старался найти способ узнать больше. Когда я увидел его набирающим пароль через несколько дней, я нашел один.

084628. Да, цифры похожи на правильные. Я снова открываю запись с камер службы безопасности в реальном времени и прокручиваю изображения с камер, пока не нахожу те, что показывают офис Макса и коридор рядом с ним. Затем я набираю команду, чтобы исключить запись офиса Макса из периодического показа, поэтому Гас и другие её не увидят; она будет проигрываться только на моем экране. Съемка целого города всегда поделена на то количество людей, которые присутствуют в диспетчерской, поэтому мы никогда не смотрим на одинаковые изображения. Мы должны подобным образом изымать запись из общего просмотра на несколько секунд, если есть необходимость поближе рассмотреть что-либо, но к счастью у меня это не займет много времени. Я выскальзываю из комнаты и направляюсь к лифтам.

Этот уровень Пайер почти пуст – все ушли. Это упрощает мне то, что я должен сделать. Я еду на лифте до десятого этажа и целенаправленно двигаюсь к офису Макса. Я выяснил, что когда ты крадешься куда-то, лучше всего не выглядеть так, как будто ты крадешься.  Я постукиваю по флешке в кармане, пока иду, и поворачиваю за угол к офису Макса.

Я слегка подталкиваю открытую дверь ботинком – сегодня, немного раньше, когда я убедился, что он ушел в Яму, готовиться ко Дню Посещений, я незаметно прокрался сюда и заклеил замок. Я бесшумно закрываю за собой дверь, не включая свет, и опускаюсь на пол рядом с его столом. Я не хочу передвигать кресло, на котором он сидит; я не хочу, чтобы он увидел малейшие изменения в комнате, когда он вернется.

Экран запрашивает пароль. Во рту пересыхает. Я достаю листок из кармана и прижимаю его раскрытым к столу, пока ввожу их. 084628.

Экран меняется. Не верю, что это сработало.

Поторопись. Если Гас обнаружит, что я исчез, я не знаю, что скажу, какое возможное объяснение мог бы дать, чтобы оно прозвучало разумно. Я вставляю флешку и передаю программу, которую загрузил туда ранее. Я попросил Лорен, одну из техперсонала Бесстрашия и моего бывшего инструктора на обучении, программу, которая позволит одному компьютеру скопировать  другой, под предлогом, что я хотел  разыграть Зика, когда тот будет на работе. Она была рада помочь, – еще одна вещь, которую я узнал о бесстрашных, – они всегда за розыгрыши, и редко ищут подвох.

Несколько нажатий клавиш, программа установлена и скрыта где-то в компьютере Макса, куда, я уверен, он никогда не зайдет. Я кладу флешку обратно в карман, вместе с листком бумаги с написанным на нем паролем, и покидаю кабинет, не оставляя отпечатков на стеклянной части двери.

Это было легко, думаю я, снова продвигаясь к лифтам. Судя по моим часам, это заняло у меня пять минут. Я могу сказать, что был в ванной, если кто спросит.

Но, когда я возвращаюсь в комнату контроля, Гас стоит у моего компьютера, пялясь в экран. Как долго он был здесь? Видел ли он, как я  вломился в офис Макса?

– Четыре, – произносит Гас замогильным голосом. – Почему ты изолировал запись? Ты не должен изымать объекты из доступа, ты это знаешь.

– Я...

Соври! Соври сейчас же!

– Я подумал, что что-то увидел, – заканчиваю я фразу. – Нам разрешено изолировать записи, если мы увидели что-то необычное.

Гас продвигается ко мне.

– Так, – говорит он, – почему же я видел тебя, уходящим из того же коридора? – Он показывает на коридор на моем экране. Горло стягивает.

– Я думал, что я что-то увидел и пошел наверх проверить, – продолжаю я. – Я извиняюсь, я просто хотел размяться.

Он пялится на меня, кусая щеку изнутри. Я не шевелюсь. Я не оглядываюсь.

– Если ты снова увидишь  что-то необычное, то следуй протоколу. Ты доложишь об этом твоему наставнику, а это... кто, еще раз?

– Вы, – говорю я, слегка задыхаясь. Не люблю находиться под чьей-то властью.

– Правильно. Я вижу, ты все понял, – говорит он. – Честно, Четыре, после года работы у тебя не должно быть столько неполадок. У нас очень простые правила и все, что ты должен делать, это следовать им. Это твое последнее предупреждение. Окей?

– Окей, – говорю я.

Меня неоднократно отчитывали за то, что я снимал видео с ротации, чтобы посмотреть встречи Джанин Мэтьюс и Макса, или Макса и Эрика. Я ни разу не получил полезной информации, и меня почти всегда ловили.

– Хорошо, – его голос становится мягче. – Удачи с инициируемыми. У тебя в этом году опять переходники?

– Да, – отвечаю я. – У Лорен бесстрашные по рождению.

– А, очень жаль. Я надеялся, что ты познакомишься с моей младшей сестрой, – говорит Газ. – На твоем месте я бы сделал что-то, чтобы развеяться. У нас тут все хорошо. Только верни запись в ротацию, прежде чем уйдешь.

Он возвращается назад к компьютеру, и я разжимаю челюсть. Я даже не осознавал того, что делал. Мое лицо пульсирует, я закрываю компьютер и ухожу из комнаты наблюдения. Не могу поверить, что мне это сошло с рук.

Теперь,  с этой программой, установленной на компьютер Макса, я могу просмотреть каждый из его файлов в относительной безопасности диспетчерской. Я могу в точности выяснить, что он и Джанин Мэтьюс замышляют.

Той ночью мне снилось, как я иду по коридорам Пайер, и я один, но коридор не заканчивается, и вид из окон не меняется: тянущиеся железнодорожные пути, заворачивающие в высокое здание, солнце, скрытое за облаками. Мне кажется, что я иду несколько часов, и когда я вздрагиваю и просыпаюсь, я как будто вообще не спал.

Потом я слышу стук и голос, кричащий "Открывай!"

Это больше похоже на ночной кошмар, чем на однообразную картинку, от которой я только что избавился, – я уверен, что это солдаты Бесстрашия стоят у дверей, потому что они обнаружили, что я дивергент, или что я шпионю за Максом, или что в прошлом году общался с моей матерью-афракционеркой. Все, что обозначает "предатель фракции".

Солдаты Бесстрашия, пришедшие меня убить – но пока я иду к двери, я осознаю, что если бы они собирались это сделать, они бы не устроили такой шум в коридоре. Кроме  всего прочего, голос принадлежит Зику.

– Зик, – выдыхаю я, когда открываю дверь. – Что с тобой? Сейчас середина ночи. – По его лбу бежит струйка пота, он едва дышит. Должно быть, он бежал сюда.

– У меня была ночная смена в диспетчерской, говорит Зик. – Что-то произошло в спальне перешедших.

Почему-то моя первая мысль о ней, ее большие глаза пристально смотрят на меня из тайников моей памяти.

– Что? – спрашиваю я. – С кем?

– Поговорим по дороге, – говорит Зик.

Я надеваю обувь и куртку и следую за Зиком вниз по коридору.

– Эрудит. Блондин, – говорит Зик.

Я чувствую облегчение. Это не она. С ней ничего не случилось.

– Уилл?

– Нет, другой.

– Эдвард.

– Да, Эдвард. На него напали. Ранили ножом.

– Он мертв?

– Жив. Его ударили в глаз.

Я останавливаюсь.

– В глаз?

Зик кивает.

– Кому ты рассказал?

– Ночному дежурному. Он пошел сообщить Эрику, тот сказал, что разберется с этим.

– Конечно, разберется. – Я сворачиваю направо, в сторону от спальни перешедших.

– Куда ты направляешься?–  интересуется Зик.

– Эдвард уже в больнице? – спрашиваю я, отходя обратно. Зик кивает.

– Тогда я иду к Максу, – заключаю я.

Территория Бесстрашия не такая большая, чтобы я не знал, где живут люди. Квартира Макса скрыта в задних коридорах территории, рядом с черным ходом, который выходит снаружи прямо рядом с железнодорожными путями. Я иду к ней, следуя за синими аварийными лампами освещения, которые работают от нашей солнечной батареи.

Я барабаню костяшками пальцев по металлической двери, будя Макса так же, как меня разбудил Зик. Через несколько секунд он открывает дверь нараспашку, его ноги босы, а взгляд дикий.

– Что случилось? – спрашивает он.

– Одного из моих новобранцев ранили в глаз, – говорю я.

– И ты пришел сюда? Разве никто не сообщил Эрику?

– Да. Это то, о чем я хотел с тобой поговорить. Ничего, если я войду?

Я не жду ответа – я проскальзываю мимо него и направляюсь в гостиную. Он включает освещение, открывая взору самую неряшливую гостиную, которую я когда-либо видел, кофейный столик усеян использованными чашками и тарелками, диванные подушки в беспорядке, пол серый от пыли.

– Я хочу, чтобы инициация  стала такой, как раньше, до того, как Эрик сделал ее более конкурентной, – заявляю я, – и я хочу, чтобы он не появлялся в моей тренировочной комнате.

– Уж не думаешь ли ты, что Эрик виноват в том, что твой инициированный был ранен? – отвечает Макс, скрещивая руки на груди. – Или что ты в том положении, чтобы командовать?

– Да, это его вина, конечно, это его вина! – говорю я громче, чем должен бы. – Если бы они не сражались вдесятером за одно место в списке, они не были бы настолько доведены до отчаяния, что готовы нападать друг на друга. Он их настолько сильно взвинтил, что они в конце концов обречены взорваться!

Макс молчит. Он выглядит недовольным, но не насмехается надо мной, это уже начало.

– Ты не думаешь, что ответственность должен нести тот новичок, который напал? – говорит Макс. – Ты не думаешь, что винить нужно его или её, а не Эрика?

– Разумеется, он, она – кто бы это ни был, – должен нести ответственность, – отвечаю я. – Но это никогда бы не случилось, если бы Эрик...

– Ты не можешь быть в этом уверен, – говорит Макс.

– Я могу говорить об этом с уверенностью разумного человека.

– А я не разумный? – Его голос низкий, опасный, и вдруг я вспоминаю, что Макс не только лидер бесстрашных, кому я понравился по какой-то необъяснимой причине – он лидер бесстрашных, который тесно работает с Джанин Мэтьюс, он тот, кто назначил Эрика, тот, кто, возможно, имеет отношение к смерти Амара.

– Я не это имел в виду, – говорю я, стараясь оставаться спокойным.

– Ты должен быть осторожным, говоря все, что думаешь, – замечает Макс, двигаясь ближе ко мне. – Или кто-нибудь начнет думать, что ты оскорбляешь свое начальство.

Я не отвечаю. Он двигается еще ближе.

– Или подвергаешь сомнению ценности фракции, – добавляет он, и его налитые кровью глаза медленно перемещаются к моему плечу, где пламя бесстрашных на моем тату высовывается из-под воротника рубашки. Я спрятал пять символов фракций, которые покрывают мою спину с тех пор как  сделал их, но в данный момент, по некоторым причинам, я ужасно боюсь, что Макс знает о них. Знает, что они означают, что я не идеальный член Бесстрашия; я тот, кто верит, что не только одно качество должно цениться; я – дивергент.

– У тебя был шанс стать лидером Бесстрашия, – говорит Макс. – Может быть, ты мог бы избежать этого инцидента, если бы ты не сбежал, как трус. Но ты сбежал. Поэтому сейчас тебе приходится иметь дело с последствиями.

Его возраст написан на лице. У него морщины, которых не было в прошлом году или за год до этого, у него бурая, словно присыпанная пеплом, кожа.

– Эрик настолько занят обучением, насколько нужно, потому что ты в прошлом году отказался следовать приказам...

В прошлом году в спортзале я остановил все бои до того, как травмы не стали слишком тяжелыми, против приказа Эрика, что бой останавливается только тогда, когда один из участников не может продолжать. В результате я чуть не потерял свое место инструктора на обучении; так бы и случилось, если бы Макс не вмешался.

– ... и я хотел дать тебе еще один шанс сделать все как надо, хорошо контролируя ситуацию, – продолжает Макс. – Но у тебя не получилось. Ты зашел слишком далеко.

Пот, выступивший на моем лице, пока я шел сюда, холодеет. Он шагает назад и снова открывает дверь.

– Убирайся из моей квартиры и занимайся своими новобранцами, – заключает он. – Не дай мне увидеть, как ты перейдешь черту снова.

– Да, сэр, – тихо отвечаю я и ухожу.

Рано утром я иду в больницу проведать Эдварда, когда солнце встает, сияя сквозь стеклянный потолок Ямы. Его голова перевязана белыми бинтами, и он не двигается, не разговаривает. Я ничего не говорю ему, просто сажусь у изголовья и наблюдаю за тем, как  бегут минуты на настенных часах.

Я был идиотом. Я думал, что был неуязвим, что желание Макса, чтобы я стал лидером бесстрашных, никогда не пошатнется, что на определенном уровне он мне доверяет. Как же я сразу не догадался. Марионетку – вот все, что когда-либо хотел Макс. Так сказала моя мать.

Я не могу быть марионеткой. Но я также не уверен, кем мне следует быть взамен.

Симуляция Трис Приор является практически прекрасным местом, небо желто-зеленое, желтая трава растет на милю в каждом направлении

Странно наблюдать за симуляцией чужих страхов. Глубоко лично. Мне не кажется правильным заставлять других людей чувствовать себя уязвимыми, даже если они мне не нравятся.  Каждый человек имеет доступ к ее секретам. Наблюдение за страхами моих новобранцев, одного за другим, создает ощущение, словно мою кожу оцарапали наждачной бумагой.

В симуляции Трис желтая трава абсолютно неподвижна. Если бы воздух не был застоявшимся, я бы сказал, что это сон, а не кошмар – но такой воздух означает для меня одно: приближающуюся бурю.

По траве движется тень, и большая черная птица садится на ее плечо, впиваясь своими когтями в ее рубашку. Мои кончики пальцев покалывает, когда я вспоминаю, как прикоснулся к ее плечу, когда она входила в комнату симуляции, как я откинул её волосы с шеи, чтобы сделать укол. Глупо. Легкомысленно.

Она с силой ударяет черную птицу, но тотчас же все повторяется. Грохочет гром; небо темнеет не от туч, а от птиц, невероятно огромной стаи, двигающейся в унисон, словно много частей  одного разума.

Звук её крика – самый худший звук в мире, он отчаянный – она отчаялась получить помощь, а я не в состоянии ей помочь, хотя я знаю, что все, что я вижу – не реально, я знаю это. Вороны неумолимо продолжают приближаться, окружая ее, заживо хороня ее среди темных перьев. Она кричит о помощи и я не могу ей помочь, и я не хочу смотреть на это, я не хочу больше смотреть ни секунды.

Но потом она начинает двигаться, она ложится на траву, потягивается, расслабляется. Если ей больно, она этого не показывает; она просто закрывает глаза и отстраняется, и почему-то это хуже, чем ее крики о помощи.

Потом все заканчивается.

Она подается вперед в металлическом кресле,  смахивает с тела птиц,  хотя их нет. Потом сворачивается в клубок и прячет лицо.

Я протягиваю руку, чтобы коснуться ее плеча, успокоить ее, но она с силой бьет меня по руке.

– Не прикасайся ко мне!

– Все закончилось, – говорю я, морщась: она бьет сильнее, чем ей кажется. Я не обращаю внимания на боль и глажу рукой ее волосы, потому что я глупец, и я неуместен, и глуп...

– Трис.

Она только покачивается взад-вперед, успокаивая себя

– Трис, я доведу тебя до спальни, хорошо?

– Нет! Они не должны меня видеть... не в таком состоянии...

Вот что делает новая система Эрика: смелый человек только что одержал победу над одним из его худших страхов меньше чем за 5 минут, испытание, с которым большинство справляется за вдвое большее время, но она в ужасе от того, что ей нужно вернуться назад по коридору, что в любом случае она будет выглядеть слабой или уязвимой. Трис – бесстрашная, открытая и простая, но эта фракция на самом деле больше не Бесстрашие.

– Ох, успокойся, – говорю я раздраженнее, чем должен бы. – Я выведу тебя через заднюю дверь.

– Мне не нужно, чтобы ты... – я вижу, как трясутся ее руки, когда она отвергает мое предложение.

– Ерунда, – возражаю я. Я беру ее за руку, помогая встать. Пока я продвигаюсь к задней двери, она вытирает глаза. Однажды Амар провел меня через нее, пытаясь отвести в спальни, даже когда я  этого не хотел, как она сейчас. Неужели возможно пережить дважды одну и ту же историю с разных точек зрения?

Она выдергивает свою руку из моей и поворачивается ко мне.

– Почему ты сделал это со мной? В чем смысл, а? Когда я выбрала Бесстрашие, я не знала, что подпишусь на недели пыток!

Если бы на ее месте был какой-нибудь другой новобранец, я бы к этому времени  уже десятки раз наорал на него за несоблюдение субординации. Я бы чувствовал себя под угрозой от ее постоянных нападок на мою репутацию и постарался бы подавить её бунт так же безжалостно, как это сделал с Кристиной в первый день посвящения. Но Трис заслужила мое уважение, когда прыгнула первой в сетку; потом она бросила мне вызов  во время её первого приема пищи; потом её не отпугнули мои неприятные ответы на вопросы; когда она заступилась за Ала и смотрела мне прямо в глаза, пока я метал в нее ножи. Она не моя подчиненная, просто не может ею быть.

– А ты думала, преодолеть трусость будет легко? – спрашиваю я.

– Это не преодоление трусости! Трусость – это то, как ты действуешь в реальной жизни, а в реальной жизни меня не заклевывают до смерти вороны, Четыре!

Она начинает плакать, а я слишком застопорен от того, что она только что сказала, чтобы чувствовать себя неловко от ее слез. Она не усваивает уроков, которые преподносит Эрик. Она усваивает другие вещи, мудрые вещи.

– Я хочу домой, – говорит она.

Я знаю, где камеры в этом коридоре. Я надеюсь, ни одна из них не записала ее слов.

– Научиться думать в разгар паники – вот урок, который каждый, даже твоя семья Сухарей, должен выучить, – говорю я. Я подвергаю сомнению многие вещи в обучении бесстрашных, но симуляции страха не одни из них;  они – наиболее эффективный способ для человека взаимодействовать со своими собственными страхами и победить их, гораздо более эффективный, чем метание ножей или борьба. – Вот чему мы пытаемся научить тебя. Если ты не можешь усвоить это, тогда убирайся отсюда, потому что ты нам будешь не нужна.

Я резок потому, что знаю, что она справится. И еще потому, что  просто не могу по-другому.

– Я пытаюсь, но я провалилась. Я плохо справляюсь.

Я чувствую, что сейчас рассмеюсь.

– Как долго, по-твоему, ты была в той галлюцинации, Трис?

– Я не знаю. Полчаса?

– Три минуты, – говорю я. – Ты справилась в три раза быстрее, чем кто-либо из инициированных. Кем бы ты не была, ты не лузер.

Ты, должно быть, дивергент, думаю я. Но она не сделала ничего, чтобы изменить симуляцию, поэтому может и нет. Может, она просто настолько храбрая.

Я улыбаюсь ей.

– Завтра у тебя получится лучше, вот увидишь.

– Завтра?

Она успокоилась. Я прикасаюсь к ее спине, прямо между плеч.

– Что было твоей первой галлюцинацией? – спрашивает она меня.

– Это в большей степени не что, а кто.

Говоря это, я думаю, что мне просто следует рассказать о первом препятствии в моем пейзаже страха, боязни высоты, хотя это не совсем то, о чем она меня спрашивает. Когда я рядом с ней, я не могу контролировать то, что говорю так же, как я это делаю рядом с другими людьми. Я говорю расплывчато, потому что только так могу останавливать себя, чтобы не сказать чего-либо лишнего, моя голова забита ощущением ее тела под её рубашкой.

– Это неважно.

– И ты преодолел этот страх?

– Еще нет. – Мы дошли до двери спальни. Прогулка еще никогда не заканчивалась так быстро. Я кладу руки в карманы, чтобы еще раз не сделать что-нибудь глупое. – И, может, никогда не преодолею.

– Так они не уходят?

– Иногда уходят. А иногда другие страхи занимают их место. Но смысл не в том, что бы стать бесстрашным. Это невозможно. Научиться контролировать твой страх и как освободиться от него, вот в чем смысл.

Она кивает. Я не знаю, для чего она пришла сюда, но если бы мне пришлось угадывать, то, возможно она выбрала Бесстрашие за её свободу. Отречение  бы подавляло искру в ней, пока она совсем бы не угасла. Бесстрашие, несмотря на свои недостатки, разжигает искру в пламя.

– В любом случае, – говорю я, – твои страхи редко такие, какими выглядят в симуляции.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, ты же не боишься ворон? – улыбаюсь я. – Когда ты видишь ее, ты разве убегаешь от нее с воплями?

– Нет, вроде нет.

Она придвигается ближе ко мне. Я чувствовал себя спокойнее, когда между  нами было больше места. Все ближе, и я думаю о прикосновении к ней, в моем рту становится сухо. Я никогда не думал так о людях, так о девушках.

– Так чего я боюсь на самом деле? – спрашивает она.

– Я не знаю, – отвечаю я. – Только ты можешь знать.

– Я не знала, что становиться бесстрашной так трудно.

Я рад, что теперь мне есть над чем поразмыслить, кроме того, как легко бы было пристроить руку на изгибе ее спины.

– Мне говорили, что так было не всегда. Быть бесстрашным, я имею в виду.

– Что изменилось?

– Лидеры. Человек, который контролирует тренировки, задает стандарты поведения Бесстрашных.  Шесть лет назад Макс и другие лидеры изменили обучение таким образом, что оно стало более соревновательным и жестоким.

Шесть лет назад часть обучения бою была короткой и не включала в себя беспощадно-сокрушительные спарринги. На новобранцах была защитная одежда. Акцент делался на том, чтобы быть сильным и способным, на развитии товарищеских отношений с другими новобранцами. Даже когда новобранцем был я, было лучше, чем сейчас – не было ограничений, чтобы стать членом Бесстрашия, драки заканчивались, когда один из дерущихся сдавался.

– Мне сказали, что это было нужно, чтобы проверить силу людей. И что приоритеты Бесстрашия вообще изменились. Спорю, ты не угадаешь, кто новый протеже командиров?

Конечно, она моментально угадывает.

– Так, если ты был первым  среди инициированных, то каков был рейтинг Эрика?

– Вторым.

– Значит, он был вторым кандидатом в лидеры. А  ты был их первым.

В точку. Я не знаю, был ли я первым, но я в любом случае был лучшим вариантом, чем Эрик.

– Почему ты так решила?

– То, как Эрик вел себя на ужине в первую ночь. Завистливо, несмотря на то, что  у него есть все, чего он хочет.

Я никогда не думал про Эрика с этой точки зрения. Завидует? Чему? Я никогда ничего у него не отнимал, никогда не представлял для него реальной угрозы, именно он был после Амара, после меня. Но, возможно, она права: может быть, я никогда не замечал, насколько недовольным он был, оказавшись вторым после перешедшего из Отречения, после всей тяжелой работы, или из-за того, что Макс предпочитал меня в качестве лидера, хотя его определили сюда именно для того, чтобы стать лидером.

Она вытирает лицо.

– Видно, что я плакала?

Вопрос звучит для меня почти смешно. Ее слезы исчезли так же быстро,  как появились, теперь ее лицо снова спокойное, ее волосы мягкие. Будто ничего не случилось – будто она не провела три минуты, охваченная ужасом. Она сильнее, чем был я.

– Хм. – Я приближаюсь, притворяясь, будто бы изучаю ее, но  потом это уже не шутка и я стою очень близко к ней, мы дышим одним воздухом.

– Нет, Трис, – говорю я. – Ты выглядишь... – подбираю присказку бесстрашных, – твердой, как гвозди.

Она слегка улыбается. То же делаю и я.

– Эй, –  сонно бормочет Зик, роняя голову на кулаки. – Не хочешь поработать вместо меня? А то мне хоть спички в глаза вставляй.

– Извини, – говорю я. – Мне просто нужно использовать компьютер. Ты ведь знаешь, что  сейчас всего девять часов, да?

Он зевает.

– Я быстро устаю, когда мне скучно. Хотя смена почти закончена.

Мне нравится комната контроля по ночам. Только три человека следят за записями, поэтому там тихо, только слышен шум работы компьютеров. Через окна я вижу только серебро луны; все остальное погружено во тьму. Трудно найти мир в убежище бесстрашных, и здесь я делаю это чаще всего.

Зик поворачивается к своему экрану. Я сижу за компьютером через несколько сидений от него и отворачиваю экран. Затем я  захожу в сеть, используя поддельный аккаунт, который я создал несколько месяцев назад, чтобы никто не мог отследить меня.

Как только я залогиниваюсь, я открываю программу-зеркало, которая позволяет мне пользоваться компьютером Макса удаленно. Подключение занимает секунду, но когда оно установлено, выходит, как будто я сижу в офисе Макса и использую тот же компьютер, что и он.

Я работаю быстро, систематично. Он именует папки цифрами, поэтому я не знаю, что именно содержится в каждой из них. Большинство из них безобидны, списки членов Бесстрашия или расписание событий. Я открываю и мгновенно  закрываю их.

Я продвигаюсь в файлы все глубже, папка за папкой, и затем обнаруживаю кое-что странное. Список запасов, но среди них нет продуктов или товаров, или еще чего-нибудь, что можно ожидать  для обычной жизни в Бесстрашии, – это список оружия. Шприцы. И что-то, помеченное как Сыворотка Д2.

Я могу придумать лишь одну причину, по которой Бесстрашию понадобилось бы столько оружия: нападение.