Текст книги "Возвращение Ленина в Россию в 1917 году"

Автор книги: Вернер Хальвег

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц)

Тем не менее немецкое кайзеровское государство, принимая во внимание развитие военных событий на Западе, в особенности возрастание готовности Соединенных Штатов вступить в войну, а также по внутриполитическим причинам, в частности из-за усиливающегося сопротивления войне социалистов, было вынуждено добиваться скорейшего мира с Россией. О том, перед какой проблематикой были отныне поставлены руководители немецкой политики, какова мера их ответственности за принимаемые решения, нигде, вероятно, не было обрисовано со столь впечатляющей полнотой и одновременно трезвостью, как в «совершенно секретной» памятной записке графа Брокдорф-Ранцау, направленной им 2 апреля Министерству иностранных дел. В ней говорится, что ввиду революции в России для Германии существует лишь две возможности: либо она в состоянии в военном и в экономическом отношении до осени успешно продолжать войну, либо сделать это не в ее силах. Первая возможность для Брокдорф-Ранцау является решающей. «В этом случае, – продолжает он в духе концепции «разрушения» России, – мы непременно теперь же должны искать пути для создания в России возможно большего хаоса. Для достижения этой цели нам следует избегать всякого заметного извне вмешательства в ход русской революции». Затем немецкий дипломат со всей откровенностью развивает в своей памятной записке ее наиболее важную мысль: «По моему мнению, нам необходимо, напротив, сделать все возможное, чтобы исподволь и скрытно углубить противоречия между умеренными и крайними партиями; ведь мы наиболее заинтересованы в том, чтобы последние одержали верх, ибо тогда переворот станет неизбежным и обретет формы, которые должны потрясти основы существования русской империи». В немецких интересах, подчеркивает Брокдорф-Ранцау, предпочтительнее покровительствовать крайним элементам, «ибо вследствие этого будет основательнее проведена работа и скорее завершится дело». «Можно считать, что, по всей вероятности, через какие-нибудь три месяца в России произойдет полный развал, и в результате нашего военного вмешательства будет обеспечено крушение русской мощи»40.

Таким образом, практически очерчена основная концепция немецкой политики в отношении России, проводившаяся с весны 1917 года и до мирных переговоров в Брест-Литовске. В подобном же духе высказывается и Виктор Науман. В письме к графу Гертлингу от 29 марта он говорит, что Германия «подошла к решающему моменту войны» и что непозволительно было бы упустить «прямо-таки неправдоподобную удачу… ее надо ухватить за кончик хвоста»41. Принимая во внимание события в России, следовало бы «усвоить мысль Бисмарка о том, что если речь идет о спасении отечества, то любому союзнику говори – добро пожаловать»42.

С другой стороны, Ленин со своими соратниками, находясь в Цюрихе, узнает, что внезапно началась Февральская революция. И хотя он предвидел это событие, тем не менее оно его застало врасплох. Теперь «Ленин, – по словам Троцкого, – неистовствовал в цюрихской клетке, изыскивая пути выхода»43. По выражению Парвус-Гельфанда, «он сидит в Швейцарии почти полностью отрезанный от России»44, «закупоренный, как в бутылке»45. Роберт Гримм в своих воспоминаниях рассказывает: «Ленин был искристо деятелен. Он вел конспиративную переписку во всех направлениях. В первую очередь он восстанавливал тайные связи с революционерами в России, писал русским эмигрантам, развеянным всеми ветрами по миру, давал указания, советовал, разрабатывал тезисы и резолюции»46. По его мнению, ничего не могло бы быть хуже, чем допустить в России создание легальной рабочей партии, да к тому же еще, возможно, возглавляемой находящимися там социал-демократами, такими как Чхеидзе. Поэтому Ленин теперь ведет все усиливающийся огонь против подобных социал-демократов. Возникновение новой парламентарно-реформистской партии в России означало бы ориентацию на II Интернационал и перекрестило бы концепцию мировой революции. Исходя из этого тактического соображения, Ленин пропагандирует теперь идею Советов47.

Так с этого дня – 17 марта 1917 г. – Ленин не знает больше ни минуты покоя; в самый кратчайший срок ему нужно добраться до России, он всецело живет новыми событиями, пишет «Письма из далека», выступает перед общественностью, разъясняя основные причины и предпосылки русской революции48. Но как итог всех его речей звучит одно: «…мы должны ехать, даже если наша дорога лежит через ад»49.

В этот напряженный момент совпадения кайзеровско-немецких и русско-революционных интересов на сцене появляется д-р Александр Парвус-Гельфанд – уроженец России, социалист-революционер, участник революции 1905 года, а теперь член руководства СДПГ, доверенное лицо графа Брокдорф-Ранцау и советник немецкого правительства, которое охотно к нему прислушивается по вопросам русской революции. Как отзывается о нем Конрад Хаенши50, Парвус – это «сенатор эпохи Ренессанса», «умнейшая голова II Интернационала», человек большого духовного богатства, который, по словам Виктора Наумана, «на теле слона носит голову Сократа»; правда, в многогранной деятельности этой неоднозначной личности, концептуальное мышление категориями мировой политики уживается с ярко выраженными чертами крупного спекулянта или торговца оружием, во всяком случае, эта противоречивость находится в странном единстве51.

Парвус-Гельфанд, будучи лично знаком с Лениным, посетил его в последний раз в 1915 году в Швейцарии. Теперь Парвус выступает за победу центральных держав. Осуществление социализма ему видится в «двойственном союзе прусского штыка и русского пролетарского кулака». «Я хотел, – пишет он в декабре 1919 года, – победы центральных держав, потому что намеревался предотвратить реакцию победоносного царизма и империализма Антанты, а также предполагал, что в победоносной Германии социал-демократы были бы достаточно сильны, чтобы изменить режим»52.

Фриц Кахен, личный секретарь графа Брокдорф-Ранцау, снабжает Парвус-Гельфанда рекомендацией к Бетман-Гольвегу, которая поддерживается Эрцбергером и бароном фон Мальтцаном из Министерства иностранных дел; всего несколько дней спустя после переворота в России Парвус-Гельфанд, действуя в духе вышеприведенной концепции, предлагает рейхсканцлеру отправить Ленина через Германию в Петербург. Демократическая Германия, доказывал Парвус, должна сейчас протянуть руку мира демократической России; при этом можно рассчитывать только на русскую социал-демократию, которая способна проявить подлинную готовность к миру. Но ее собственные вожди сидят в качестве эмигрантов в Швейцарии; им нужно теперь же разрешить проезд через Германию. Парвус-Гельфанд, хотя у него и нет единодушия с Лениным в основополагающих вопросах революции, тем не менее верит, что большевистский вождь, как «намного более решительный человек», чем Чхеидзе или Керенский, «отстранит их и без промедления будет готов пойти на мир»53.

Граф Брокдорф-Ранцау оказывает поддержку этому плану. 5 апреля он просит статс-секретаря Министерства иностранных дел Циммермана «благосклонно лично принять» Парвус-Гельфанда, обосновывая свою просьбу так: «Я полагаю, что недавнее обострение дел в России является очень важным для окончательного определения всего нашего будущего; по моему убеждению, неизбежно должны быть приняты радикальные решения, с тем чтобы в итоге обеспечить нам победу». Мне хорошо известно, говорит Брокдорф-Ранцау, рисуя облик Парвус-Гельфанда, что «характер его, по мнению современников, неустойчив; однако, – добавляет он успокаивающе, – его связи в России, на мой взгляд, могут теперь иметь решающее значение для развитая всей ситуации в целом». Ведь Гельфанд был в России «одним из первых, кто работал для успеха, достигнутого теперь»54.

Взаимодействие Парвус-Гельфанда и графа Брокдорфа – свидетельство тому, что время это было переходным. Старый революционер все свои чаяния связывает все-таки с немецкой военной силой, он надеется, что с победой Германии царизм падет. Неразборчивый в средствах, он сближается с консерватором, свободным от предрассудков, связывает себя с ним совместностью действий, отметая ради достижения цели все идеологические расхождения.

Однако еще до приведенного письма Ранцау немецкая сторона уже вела совершенно секретно переговоры о возможном проезде русских революционеров через Германию. Позже, И апреля, Бетман-Гольвег лично докладывал кайзеру, что незамедлительно после начала русской революции им было указано послу в Берне: «Установить связь с проживающими в Швейцарии политическими изгнанниками из России с целью возвращения их на Родину, – поскольку на этот счет у нас не было сомнений, – и при этом предложить им проезд через Германию»55.

Как это было и в практике предыдущих лет, такого рода связь устанавливается через посредников: например, хотя обстоятельства этого случая не совсем ясны, речь может идти о безрезультатной миссии в Цюрихе агента Парвус-Гельфанда Георга Склярца (после войны он стал известен как спекулянт)56, которого Ленин, по выражению Платтена, не долго думая, выставил за дверь как, дешевого шпика немецкого правительства»57.

Однако решающая предпосылка для предстоящей немецко-большевистской «совместной акции» возникла в результате соответствующей позиции созданного с первых же дней русской революции «Центрального Комитета по возвращении на родину проживающих в Швейцарии русских эмигрантов», который объединил в общей сложности 560 революционеров всех направлений, стоявших на платформе Циммервадьдской конференции58. Революционеры стремятся домой, ибо с началом Февральской революции Россия становится «местом массового паломничества»59.

Представители всех участвовавших в Циммервальде русских и польских партий собираются вместе 19 марта, чтобы обсудить план, предложенный проживающим в Париже меньшевиком Мартовым. Сообразно с этим планом должен быть избран путь возвращения через Германию, ибо о другом, по всей вероятности, не могло быть и речи ввиду вполне очевидного отрицательного отношения Антанты, а также из-за угрозы нападения подводных лодок на морских путях. В качестве компенсации немецкому правительству следовало бы предложить возвращение на родину из России интернированных немцев и австрийцев. Швейцария официально посредничать не может, так как существует опасность, что Антанта усмотрела бы в этом нарушение ею нейтралитета. Часть более умеренных эмигрантов желает получить сперва ответ из Петербурга или дождаться официального приглашения от Керенского. Но руководящие лица настаивают на немедленном возвращении домой. Живущий поныне в Берне швейцарский социалист, национальный советник Роберт Гримм облекается доверием вести переговоры. Они должны проходить в величайшей секретности. Но возникает неприятность: Гримм узнает, что об этих договоренностях было сообщено Мартову и другим членам парижской группы. Ему приходится опасаться, что кое-что может стать достоянием гласности и скомпрометировать Швейцарию60. Она же между тем крайне заинтересована выпроводить этих опасных гостей, а также в том, чтобы не потерять шанс на европейский мир. И хотя Швейцария не утратила своих первоначальных опасений, она все же деятельно, но скрытно включилась в осуществление этого плана. Поэтому Гримм ведет переговоры как с федеральным советником Политического департамента в Берлине Гофманом, так и с немецким послом61.

Уже 23 марта Ромберг телеграфирует в Министерство иностранных дел, что, по сообщению Гофмана, выдающиеся русские революционеры выражают желание вернуться в Россию через Германию. Они опасаются, что, выбрав путь через Францию и следуя дальше морем, они могут подвергнуться нападению подводных лодок62. В тот же самый день это важное сообщение было препровождено Верховному главнокомандованию в Кройцнах с соответствующим ходатайством. Два дня спустя Главнокомандование дает свое согласие: «В отношении проезда русских революционеров нет никаких сомнений, если они будут отправлены одним общим транспортом с надежным сопровождением»63.

В представленных ниже документах условия, поставленные высшими военными службами в связи с пропуском революционеров через Германию, не находят отражения. Все же начальник Отдела III b (служба информации, контрразведка) Генерального штаба полковник Николаи позже заявил, что первоначально Верховное главнокомандование возражало против плана Министерства иностранных дел64.

Вскоре Генеральный штаб занялся транспортно-техническими приготовлениями. Сомнения высказываются в основном лишь в отношении технических и «тактических» вопросов. Так, например, вызывает сомнение, будут ли революционеры, известные как противники войны вообще, пропущены финскими пограничными властями, вместе с которыми везде работают английские наблюдатели-контролеры. Но прежде всего, полагает Генштаб, надо всячески избегать «компрометации» уезжающих «слишком большой предупредительностью с нашей стороны».

Тем временем революционеры, действуя в соответствии с принятым ими решением от 19 марта, сами установили контакты с немецкими учреждениями. Так, председатель комитета Семковский лично через директора Швейцарского телеграфного пресс-агентства Вальца зондирует почву у немецкого посла в Берне. Кроме того, Роберт Гримм знакомит с проектом поездки эмигрантов швейцарский Политический департамент. Там советуют, чтобы представители комитета установили связь непосредственно с немецким послом в Берне. Сам же посол, будучи поставлен в известность о переговорах Гримма с Гофманом, 31 марта получает указание Министерства иностранных дел о том, что он уполномочен разъяснить представителям, в каком духе регулируется этот вопрос Генштабом65.

IV

В ходе общих переговоров между немецкими правительственными службами и представителями эмигрантского Центрального Комитета поездка Ленина объективно выделяется в качестве особой акции.

Ввиду выжидательной позиции части эмигрантов, не желавших ехать через Германию без согласия на это петербургского правительства, Ленин решает действовать на свой страх и риск. Каждый миг дальнейшего пребывания в Швейцарии для него нестерпим, он считает «пыткой сидеть здесь в такое время»; тем более, что ему наперед известно, что «Англия… ни за что не пропустит ни меня, ни интернационалистов вообще, ни Мартова и его друзей, ни Натансона и его друзей»66.

По инициативе Радека швейцарский корреспондент газеты «Франкфуртер цайтунг» д-р Дейнгард и немецкий левый социалист Пауль Леви установили контакт с послом фон Ромбергом. Благодаря этому Ленин получает доказательство, сколь безотлагательной представляется немецкой стороне именно его поездка67. Таков и смысл послания немецкой контрразведки от 30 марта Министерству иностранных дел со ссылкой на донесение одного своего агента. «Для Германии, – говорится в этом послании, – предпочтительнее был бы провоз сторонников партии Ленина, максималистов и большевиков»68.

Подготовка к поездке Ленина происходит в течение немногих дней. 1 апреля большевистский вождь расстается с Гриммом, которого он заподозрил в попытке «намеренно помешать быстрому возврату на родину большевистской группы»69. Он выбирает своим доверенным лицом швейцарского левого социалиста Фрица Платтена, о котором у него, правда, «нет хорошего мнения», но которого, тем не менее, ценит как революционера70. После некоторых сомнений Платтен сообщает, что он готов вести переговоры с немецкими властями и взять на себя роль руководителя транспорта с революционерами. Эрнст Нобс, швейцарский социалист и позже федеральный советник, добавляет к сему: «Когда я спросил Фрица Платтена, как это он согласился, чтобы договариваться с немецким посольством о поездке Ленина и его спутников через германскую империю в то время, как до этого разговор шел о Роберте Гримме, которому эти переговоры предстояло уладить, Платтен ответил: «Тебе ведь известно, что Гримм не большевик, он, напротив, политический противник большевиков, и Ленин поэтому передумал»71.

С немецкой стороны едва могли дождаться, когда Ленин будет готов к выезду, так как Антантой, по-видимому, уже ведется в Швейцарии «контробработка». Ромберг, со своей стороны, нетерпеливо ожидает какого-либо знака от революционеров: «Очевидно, что они опасаются скомпрометировать себя в Петербурге»72.

В самом деле, последняя фраза посла передает истинную причину затяжки отъезда. Конечно, Ленину, прежде чем решиться поехать через Германию, необходимо обезопасить себя от возможных атак своих противников, их обвинений в том, что он – «немецкий агент». Ему приходится тщательно, со всех сторон – как юридически, так и политически – оградить себя.

Юридическое обеспечение поездки заключалось в формулировке особых ее условий73, важнейшие из которых следующие:

1. Платтен – ответственный руководитель транспорта. Он единственный, кто ведет переговоры с немецкими органами; без его разрешения никто не имеет права входить в вагон, который должен быть постоянно заперт.

2. Этот вагон пользуется правом экстерриториальности. Ни при въезде в Германию, ни при выезде из нее не должна происходить проверка паспортов или личностей.

3. К поездке допускаются лица совершенно независимо от их политического направления, особенно их взглядов на вопрос о войне и мире.

4. Немецкой стороной разрешение на проезд дается на основе обмена уезжающих на немецких и австрийских граждан, находящихся в плену или интернированных в России.

Ленин – многоопытный юрист по призванию – сам набросал эти пункты; едва ли стоит подчеркивать, сколь тщательно они продуманы в подробностях. Троцкий в этой связи указал на то, как у Ленина здесь взаимно все связано: «смелость проекта и точный расчет в осуществлении». «В этом великом революционере жил педантичный нотариус, который, однако, знал свое место и приступал к составлению своего акта в тот момент, когда это могло помочь делу ниспровержения всех нотариальных актов»74.

4 апреля Платтен передает условия Ленина послу фон Ромбергу. Найдя удачный момент, он обращает его внимание на то, что «дела в России» принимают «опасный оборот для дела мира»; поэтому следует «сделать все, чтобы без малейшего промедления доставить в Россию находящихся здесь социалистических руководителей, влияние которых там велико»75. Затем швейцарский социалист комментирует отдельные условия, которые немецкий посол, за немногим исключением, «молчаливо» принимает76. Как на «ультимативное условие» Платтен указывает на пункт об экстерриториальности; ввиду возможной в будущем клеветнической кампании сторонников Антанты следует при всех обстоятельствах избегать контактов между немцами и едущими эмигрантами.

Ленин практически диктует условия немецкому правительству. Факт этот отражен в замечании Ромберга Платтену примерно так, что-де не в дипломатических традициях, чтобы частные лица предписывали правительству государства, каким способом должен осуществляться проезд через его страну77. Тем не менее посол рекомендует Берлину дать срочно, в тот же день, разрешение на принятие поставленных условий: «Учитывая недоверчивый характер русских, которые сначала не хотели верить в возможность безопасного проезда, бесцеремонность контрдействий со стороны Антанты, а также отсутствие единства мнений эмигрантов», все же существует опасность, что они «опять передумают»78.

Ленин чувствует, что время действительно чрезвычайно поджимает: широкая легализация русского рабочего движения могла бы полностью погубить его концепцию. С другой стороны, не только ленинские решительные меры привели к достижению мира. В тот момент боевая мощь русской армии была подорвана тем, что мобилизованный крестьянин начинает стремиться домой, чтобы не прозевать ранним летом 1917 года раздела земли. Теперь, когда царь после отречения от престола забыт, ничто не могло бы больше препятствовать земледельцу овладеть своей частью помещичьей земли и скота. И стало быть, немецкая комбинация уже в зародыше ошибочна.

Но берлинские службы этого предусмотреть не могли, и поэтому 7 апреля дают согласие на ленинские условия. Делается лишь оговорка, что Вильгельм Янсон, член Генеральной комиссии немецких профсоюзов79, будет по ее поручению сопровождать этот транспорт. Уже за два дня до этого – в ответ на доклад Ромберга от 4 апреля – Министерство иностранных дел переслало послу и предписания Генерального штаба.

Платтен утверждается в качестве руководителя транспорта революционеров.

В одной из последних бесед Ромберга с Платтеном посол передает руководителю транспорта Ленина согласованный ответ, содержащий и подробный регламент поездки. Платтен тут же выражает протест против привлечения Янсона, но Ромберг просит его «не относиться к этому как к вопросу, имеющему какое-либо принципиальное значение», и дает понять, что такой отказ повлечет за собой «новые расспросы в Берлине»80. Швейцарский социалист, со своей стороны, сообщает послу, что группа Ленина в составе около 20 человек к объезду уже готова. Пользуясь случаем, Ромберг пытается прозондировать почву, то есть выведать, как относятся в лагере революционеров «к осуществлению подготовки мирных акций». Однако последний уклоняется от ответа: он, дескать, уполномочен мандатом «исключительно на регулирование чисто технических вопросов»81.

День 7 апреля застает Ленина за последними важными приготовлениями к отъезду. В этот день руководящие социалисты «интернационального» направления из Германии, Франции, Польши, Швейцарии, Швеции и Норвегии подписывают «Заявление» с целью обеспечить политическую гарантию большевистскому вождю. Едущие возвращаются в Россию, «чтобы служить там делу революции», этой акцией они помогут поднять «и пролетариев других стран, и в особенности пролетариев Германии и Австрии, против их правительств». В этих обстоятельствах «мы… считаем не только правом, но и долгом наших русских товарищей воспользоваться той возможностью проехать в Россию, которая им представляется»82.

V

Исходным пунктом при освещении поездки Ленина может служить вопрос: был ли вагон действительно «пломбированным»? Имеющиеся сведения представляются противоречивыми. В переданном Платтеном немецкому послу экземпляре условий поездки Ленина речь идет «о постоянно запертом вагоне»83. Платтен в публикации 8 мая 1917 г. в газете «Цюрихер пост» указывает, что утверждение, будто вагоны, в которых ехали революционеры, «были пломбированы и окна зашторены, – вымысел». С другой стороны, позже в своих записках он замечает, что «три наших вагонных двери были запломбированы и только четвертая, задняя», могла открываться, дабы сам Платтен и немецкий сопровождающий персонал могли выходить из вагона84. Но представление о «пломбированном вагоне» – как на это указывает Троцкий85 – объяснимо еще и предоставлением вагону экстерриториальности. Наглядно эта экстерриториальность была обозначена (исключая «нейтральную зону») меловой чертой по полу коридора, которая отделяла территорию, занятую немецкой группой сопровождения, от территории, на которой находились русские революционеры86. Кроме того, в этой связи нельзя забывать о том, что соглашением запрещалось контролировать как самих едущих, так и их паспорта, что багаж ехавших был «запломбирован» и доступ в этот вагон никому не был разрешен87.

При отъезде революционеров из Цюриха атмосфера была очень возбужденной. В донесении одного из немецких агентов, который при этом присутствовал, подчеркивается, что и здесь «с привычной несдержанностью» проявился «раскол в рабочих партиях всех стран»88. Развал II Интернационала, начавшийся в августе 1914 года, бурные споры социалистов различных направлений («Защитники Отечества», «Центристы», «Интернационалисты») – все это нашло свое проявление и при отъезде Ленина. В пылу страстей политические противники отъезжающих обзывают их «провокаторами, подлецами, свиньями»89.

В пути немецкая сторона дважды пытается установить связь с революционерами. Сначала уже известный нам представитель профсоюзов Вильгельм Янсон пытается приветствовать эмигрантов от имени Карла Легина и немецких профсоюзов. Его стремление вступить в разговор с едущими вызывает у них «взрыв веселья». Исходя из политических соображений, они решают: поскольку известно, что Янсон с августа 1914 года проводит «политику гражданского мира», на его приветствие, переданное через Платтена, не только не отвечать, но и самого его не принимать90. По вполне понятной причине личной заинтересованности Ленин строго придерживается условий поездки. В данном случае его представления совпадают с точкой зрения посла Ромберга, который еще перед выездом высказался против сопровождения революционеров Янсоном, основываясь на том, что из-за этого может возникнуть компрометация91. Платтен объясняет Янсону положение дела, и тот после этого отказывается от встречи с эмигрантами92.

Вторую попытку вступить в связь с едущими предпринимает лично Парвус-Гельфанд после того, как это было обговорено с руководителями немецкого «социалистического большинства»93, а также с согласия Министерства иностранных дел94. Он собирается встретиться с Лениным на шведской земле и через одного общего товарища сообщает ему: «Сейчас прежде всего нужен мир; следовательно, нужны условия для мира, что намеревается он (Ленин) делать»95. Но Ленин категорически отказывается встретиться с Парвусом-Гельфандом, которого он осуждает как «архишовиниста». Большевистский вождь отвечает лишь одно: он не занимается дипломатией, его дело – социальная революционная агитация. Парвус в состоянии раздражения поручает одному из посредников передать свое возражение, из которого видно, как мало понимает он суть ленинской натуры: «Скажите Ленину – пускай он только агитирует, но если для него не существует государственной политики, то он станет безвольным орудием в моих руках»96.

Но Ленин и тут последовательно проводит свою линию. Он полностью отдает себе отчет, чего в будущем ожидают от него и его группы немцы. Он, вероятно, примерно так тогда думал о словах своих «интернациональных» товарищей, высказанных ими в «Заявлении» от 7 апреля по поводу его отъезда: «Если бы Карл Либкнехт был сейчас в России, Милюковы выпустили бы его в Германию; Бетман-Гольвеги выпускают вас, русских интернационалистов, в Россию. Ваше дело – ехать в Россию и бороться там и с германским, и с русским империализмом»97.

Но подобный ход мыслей был в то время чужд немецким службам. Они были прежде всего заняты тем, чтобы внимательно проследить за отдельными этапами поездки, и заинтересованы в том, чтобы «все удалось как нельзя лучше». Для них желательно, чтобы поездка прошла быстро и беспрепятственно. Поэтому поезду с эмигрантами, как «важному дипломатическому транспорту», повсюду предоставляется предпочтительное право проезда. Это пришлось испытать и самому немецкому кронпринцу, чей поезд почти два часа ожидал в Галле, пока будет пропущен транспорт с Лениным и его группой98.

Теперь и кайзер Вильгельм II, хотя уже в конце событий, подключается к делу. 11 апреля «во время завтрака» (как об этом рассказывает представитель Министерства иностранных дел при Генеральном штабе) Вильгельм поставил вопрос о том, чтобы едущих через Германию революционеров «снабдить «Белыми книгами» и подобными изданиями, например, оттисками Пасхального послания и речи канцлера, с тем чтобы они могли ими воспользоваться для разъяснительной работы на своей родине». По его мнению, следует также за предоставленный эмигрантам проезд в Россию дать им поручение, в качестве ответной услуги, выступать на родине за немедленное заключение мира. Разумеется, кайзер связывает с разрешением на проезд также и вопрос об освобождении Россией интернированных немцев; и все же во всем комплексе вопросов обмен на интернированных играет второстепенную роль.

Генеральный штаб и далее продолжает проявлять интерес к поездке Ленина; он заявляет, что был бы готов – «на тот случай, если бы едущим русским был запрещен въезд в Швецию», – переправить их в Россию через немецкие линии фронта»99. Но шведское правительство уже 11 апреля заявило о своем согласии на проезд эмигрантов.

Во время переправы через Балтийское море все же возникает «неожиданный казус» – Ленина вдруг заставляют заполнить подробную анкету, которая обычно предлагается шведскими властями иностранцам. Ленин и его группа начали уже подозревать, что немцы заманили их в западню. Но тут выяснилось, что все это лишь чистая формальность100. Большевистский посредник Ленина (а также Парвус-Гельфанда) в Стокгольме Фюрстенберг-Ганецкий наряду с немецкими службами хорошо подготовил и все дальнейшее. Ленин и его спутники, никем не тревожимые, едут через Швецию и дальше через Торнео в Финляндию.

В Мальме прибывшие на встречу с Лениным русские революционеры заявили, что «безусловно необходимо иметь в распоряжении возможно большее число выдающихся агитаторов, чтобы противодействовать усилиям Милюкова и Гучкова, направленным на продолжение войны»101.

Вечером 16 апреля 1917 г. Ленин со своей группой прибывает на Финляндский вокзал в Петербурге, где его восторженно приветствуют рабочие массы. Немецкий агент сообщает об этом событии и добавляет, что Ленина от финской границы до Петербурга сопровождали два английских офицера. Однако в самой столице «народ освободил прибывших от нежелательного сопровождения»102. Платтена, напротив, на русско-финской границе английский офицер задержал103.

Не прошло и недели после прибытия Ленина, как он шлет в Цюрих друзьям по партии свой отчет о поездке. В нем он подчеркивает, что немцы «обращались очень корректно» и «точно выполнили» все условия, согласованные перед поездкой. В вагон эмигрантов ни разу не входил даже проводник104. Платтен также после своего возвращения высказывает признательность послу Ромбергу и благодарит «от имени русских за проявленную предупредительность». Поездка «протекала превосходно», к тому же Ленину и его приверженцам была устроена блестящая встреча в Петербурге. «Вполне можно сказать, – добавляет Платтен, – что за ним, Лениным, – три четверти петербургских рабочих». Используя удобный случай, швейцарский социалист ходатайствует о разрешении на проезд на тех же условиях, что и ленинской группы, и для других революционеров, находящихся в Швейцарии: «Во всяком случае крайне необходимо, путем пополнения из-за границы, умножить число безусловных друзей мира… И в самой Германии проживали некоторые русские революционеры, отправка которых в Россию могла бы быть весьма целесообразной»105.

Окидывая взглядом характер описываемых событий, начиная от первых дней Февральской революции и до приезда Ленина в Петербург, нельзя не заметить стремительного хода их развития: это обусловлено настоятельным желанием как немецкого правительства, так и революционеров добиться продвижения к цели возможно быстрее. Политико-дипломатические и технические приготовления заняли всего около трех недель. Кульминацией переговоров представляются первые дни апреля, когда обе стороны пришли к взаимному пониманию. Сама поездка длилась не более недели.