Текст книги "Темная Звезда "

Автор книги: Вера Камша

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 37 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Весело поприветствовав собравшихся и сообщив им, что он не мог не проведать Топаза, хоть и не сомневается, что к нему отнесутся с вниманием, достойным его бесценных качеств, бард завоевал общую симпатию. Расспрашивать Роман умел. Поговорили о лошадях, о дороге, о герцоге Рене, знакомство с которым эльф самовольно продлил с четырех дней до шести лет. Песни Романа Ясного в Таяне пели с не меньшим удовольствием, чем в других краях, а близость к обожаемому всеми Аррою, красавец жеребец и веселая простота превратили барда в желаннейшего из гостей.

Ясновельможный Роман желает посмотреть лошадок? Конечно1 Вот на этом, крапчатом, ездил принц Стефан, пока был здоров, а вог эта чалая – принцессы Иланы... Это конь малого Марко, а вот и толстушка Герики.

Либру не составило труда перевести разговор с лошадей на всадников. Заговорили о принцессах. Девушек на конюшне любили, хоть и по-разному. Ланке воздавали по заслугам, как хорошей наезднице и ценителю лошадей, но сетовали, что, войдя в раж, принцесса может повредить удилами нежные лошадиные губы, послать коня в прыжок через опасное препятствие, а то и загнать. Герику любили все, хотя относились к тарскийке с покровительственной жалостью.

Она всего пугалась, верхом ездила еле-еле, лошадка у нее была спокойная и слишком уж упитанная. Дочь Годоя предпочитала кормить кобылку из рук, а не ездить на ней. Но именно Герика спасла Бойца. Не вмешайся она, коня ждала бы неминучая смерть. А жаль, жеребец на диво хорош. Что на него тогда накатило, никто понять не мог.

– Может, опоили или под седло что попало? – предположил Роман.

Нет, никаких царапин и ожогов не было, поили его с другими скакунами. Конь считался прекрасно выезженным, непугливым, никаких фортелей отродясь не выкидывал ни до, ни после. Кстати, по просьбе Герики Бойца подарили сыну старшего конюха, так тот Прямо не нарадуется. Разумеется, коня отправили из Высокого Замка с глаз долой. Вот судьба-то. Жаль Гергея Альвского, но, не случись беды, никогда бы шалопут Мишка не получил такого красавца!

– Да что ж там такое было? – подивился Роман, медленно проверяя и так безупречную сбрую. – Не белка ж шишкой запустила.

– Доезжачие рассказывали, вроде что-то светлое мелькнуло в кустах, Боец на дыбы, а потом и понес как бешеный, – наперебой рассказывали конюхи. Поводья оборвались, хотя были совсем новые и от лучшего шорника. Сроду со сбруей Косого Яна таких конфузов не случалось.

– Неужели не догадались в кустах пошарить?

– Как не догадались, обязательно посмотрели. Не было там ничего. Только лошадиные следы, да олень еще, видать, пробегал. Здоровущий. Но Боец не в первый раз на охоте был, чтоб от оленей и лосей шарахаться...

Как ни был Роман готов к тому, что он только что услышал, а по спине пробежал неприятный холодок. Что-то белое, мелькнувшее в кустах, сбесившаяся лошадь, оленьи следы... Уж не белым ли был тот олень?

Бард поднял копыто Топазу и принялся осматривать подкову. С чувствами он справился быстро, но разговор продолжить не удалось. Послышались быстрые шаги.

– Вот ты где, а мы тебя всюду ищем. – Белка была уверена, что только ее тут и не хватало. Конюхи с улыбкой ретировались, оставив Романа один на один с разгневанной графиней Гардани.

– Марита давно проснулась и все время плачет, а ты на лошадей смотришь!

– Дорогая Белинда, я, конечно, поеду к ней, но вряд ли ей кто-то сейчас нужен, кроме родных.

– А к ней не надо ехать, отец и ее, и Мика сюда забрал. И это правильно, потому что Марита в душе дворянка, и ей нечего делать со всякими толстыми горожанами. А дом и Тереза постережет, это которая ее няня. А родных у нее только мы и брат, так отец его сюда тоже взял, но он совсем маленький и глупый. Ему всего десять лет.

– А вам, сударыня?

– Тринадцать исполнилось в месяце Иноходца, но раз ты меня не успел поздравить, можешь сделать это сейчас.

– Непременно сделаю, как только отыщу достойный вас подарок.

– Мне нужен хороший кинжал, такой, как у "Серебряных", но с моими ици... ициялами! И чтобы были такие камни, чтобы подходили к глазам.

– Значит, кошачий глаз?

– А он какой?

– А вот увидишь!

– Хорошо, но сначала иди к Марите, потому что родные и так все тут, а она все равно плачет. Она в тебя с первого взгляда влюбилась, тебе что, это не понятно? Когда траур кончится, ты на ней женишься, и все будет в порядке. Ты ведь нобиль, раз у тебя шпага и сигна?

– Да, но...

– Вот и хорошо, значит, она станет ноблеской и сможет жить в замке, и у нее будет твоя сигна...

– Белка, оставь дана в покое. Марита опять спит, мы едем по делу, а когда вернемся, жди гостей. – Рене откровенно наслаждался явным замешательством Романа. – Кстати, графиня, тебя ждет Стефан, он говорит, ты обещала посмотреть с ним гравюры...

– Бегу! Благородная женщина должна держать слово. – Вихрь в зеленом платье устремился к двери.

– Что, Роман, нелегко сдерживать натиск такой свахи?

– Знаешь, я действительно растерялся.

– Я видел. Ты завтракал?

– Да, пока ты спал...

– А пообедаем с Иннокентием. Надо с ним посоветоваться, он многое замечает. О, Орест, привет, друг дорогой, – Рене кивнул вбежавшему старшему конюху, – оседлай-ка наших лошадей.

– Уже готово.

2228 год от В. И. 15-й день месяца Медведя.

Третья ора пополудни. Дорога к монастырю святого

Эрасти.

Кони бежали легкой рысью по обсаженной кленами дороге. Диман настоял-таки на том, чтоб герцога сопровождал эскорт из дюжины эландцев. К кавалькаде самовольно присоединился и Зенек на Романовой Перле, которая, видимо, воспринимала парня как неизбежное зло. Воины отставали на полсотни шагов, и Роман с Рене могли говорить не стесняясь. Перебрав по нескольку раз события минувшей ночи и сведения, собранные бардом, пока герцог заботами Жана-Флорентина восстанавливал свои силы, собеседники пришли к обнадеживающему выводу, что дело темное.

Гадать смысла не имело, и Аррой, проказливо улыбаясь, попросил барда рассказать о его карьере эльфа-разведчика. Странно, но Роман сделал это с готовностью. Рассказывал бард с удовольствием, герцог был именно тем слушателем, на которого хочется вывалить осточертевшие секреты. Секретов же у Романа было немало. Тайна, хранимая сотни лет, была поведана человеку, которого он знал шесть дней.

Судьба Романа была предрешена, когда у его матери, темноволосой и звездноглазой Нанниэль Водяной Лилии, родилась столь редкая для эльфов двойня. Девочка и мальчик. Эанкэ Аутандиэль выдалась в мать, а сын, нареченный Рамиэрлем, походил на отца, Астена Кленовую Ветвь. Отец был младшим братом Эмзара Снежное Крыло, Местоблюстителя трона Лебедя и члена Светлого Совета клана.

За несколько лет до рождения Эанкэ и Рамиэрля "Лебеди" приняли под свое покровительство нескольких магов-Отступников. Не все в Убежище были этим довольны, но дом Розы, к которому принадлежал и Астен, сумел настоять на своем. Маги прижились. Занимались они какими-то тайными делами, о которых знал лишь Эмзар.

По некоторым причинам никто из пришельцев не мог надолго покидать Убежище. Отгородившиеся много веков назад от мира непроходимыми зачарованными топями эльфы также не желали покидать ставший родным остров. Но один из Преступивших по имени Уанн как-то сумел убедить Местоблюстителя и его брата, а через них и большинство глав Домов, что обитатели Убежища должны следить за жизнью Благодатных земель и даже, если потребуется, влиять на нее. Эльфы вспомнили старые времена, когда два племени жили бок о бок. Тогда вторые сыновья самых знатных эльфийских семей отдавались на воспитание смертным, а затем служили посредниками между Перворожденными и людьми.

Мысль была хороша, но в клане Лебедя дети рождались редко, и рисковать единственным чадом ради неясной цели не желал никто. Да и люди уже несколько веков считали эльфов еретической выдумкой. Но, как бы то ни было, идея прервать добровольное затворничество нашла своих приверженцев. Самым ярым сторонником возвращения был отец Романа, и именно его жене судьба послала двойню.

У Астена был выбор – отдать сына в чужие руки или признать, что он был не прав. Несмотря на протесты жены, он пошел до конца. Деревенская лекарка, собиравшая травы на краю великого болота, нашла "брошенного" младенца и усыновила его. Найденыш рос писаным красавцем, ладил со всякой живностью, а в лекарском деле стал разбираться лучше приемной матери. В пятнадцать лет Роман увязался с сельчанами на ярмарку в ближний городишко и был потрясен песнями старика барда. Певец обратил внимание на золотоволосого паренька, не отходившего от него целый день, и в шутку попросил повторить одну из песен.

В родную деревню Роман не вернулся, он ушел со старым Анном. Несколько лет они странствовали вместе, затем учитель умер, и Роман остался один. Он довольно долго болтался по городам и весям Арции, снискал себе славу непревзойденного трубадура и забияки, несколько раз собирался жениться, но всякий раз что-то мешало. Когда ему сравнялось сорок, он начал подумывать о том, чтобы прекратить бродяжничать и встретить старость как положено добрым людям. Каждый новый поход он искренне считал последним, а в каждом городе он пытался подыскать себе жену, но почему-то откладывал женитьбу еще на месяц. На год. И снова на год.

В один прекрасный день, лет триста назад, Роман понял, что старость, которую он собирался встретить во всеоружии, запаздывает. Он забрел в какой-то город на берегу Серого моря, где к нему с дурацкими расспросами об отце пристал какой-то толстый румяный дядька. Роман сначала ничего не мог понять, потом догадался, с кем его столкнула капризница-судьба. Много лет назад он знал толстяка, но потом их жизнь развела в разные стороны, а затем старина Иак, налетев на Романа, принял его... за сына своего давнишнего приятеля.

Бард сумел выкрутиться, и приятель давних лет удалился в уверенности, что видит перед собой плод минутного увлечения своего дружка, так и не узнавший взбалмошного родителя. Встреча эта заставила Романа как следует рассмотреть себя в трактирном зеркале, и бедняга обнаружил, что в свои пятьдесят с небольшим кажется двадцатипятилетним. Это смахивало на чудо, а чудеса в ту пору в Арции не жаловали. У барда было два выхода – странствовать по белу свету, время от времени меняя имя, или же вернуться на родину и попытаться разобраться, что же он на самом деле такое. Роман выбрал второй путь, но загадка разрешилась куда быстрее, чем он пересек империю. На дороге из Кантиски в Линн его остановил один человек...

Досказать свою историю эльф не успел. Из-за поворота появился всадник в темно-зеленой одежде монашествующего клирика. Святой отец нещадно гнал рыжую лошадку, хотя бедняжка была вся в мыле. Поравнявшись с Арроем, монах остановил несчастное животное и уставился на герцога. Выражение отчаяния на его лице сменилось облегчением. Аррой дал бедняге отдышаться и вежливо, но требовательно спросил:

– Святой отец, вам, видимо, нужна помощь? Что-то случилось?

– У... умирает!

– Кто?

– Его Высокопреосвященство!

Рене дал шпоры коню. Вороной взвился на дыбы, прыгнул вперед и пошел тяжелым галопом. Роман пустил Топаза следом, следя, чтобы кони шли ноздря в ноздрю.

Глава 8

2228 год от В. И. 15-й день месяца Медведя. Пятая ора пополудни. Таяна. Высокий Замок.

Стефан медленно прошелся по комнате. Ноги казались ватными, в голове звенело, но это было не важно. Он сумел встать без посторонней помощи! Доковыляв до стола, принц с наслаждением выпил горький напиток, приготовленный для него вчера Романом и дотошно проверенный Жаном-Флорентином перед отъездом герцога. Любой другой человек с отвращением вылил бы пахнущую полынью гадость, но Стефану настой доставлял немыслимое наслаждение – боль сразу же отступала, и какое-то время он чувствовал себя здоровым. В первый раз его отпустило всего на несколько минут, но постепенно число мгновений без боли увеличивалось, и теперь почти ору после приема лекарства он чувствовал себя вполне сносно.

Наследник Таяны с детской радостью следил из окна за тем, как Белинда возится с братишкой Мариты. Для него сейчас было внове все – и цветы жасмина, которые принесла ему

Герика, и развалившаяся на крыше казармы серая кошка, и пересмеивающиеся в галерее "Серебряные".

Еще полдюжины дней назад принц прощался с жизнью, и только детская надежда на помощь Рене удерживала его от черного отчаянья. Рене приехал и привез с собой светловолосого барда, который нашел причину болезни. Если б он смог помочь и бедняге Зенону! Стефана передернуло, когда он вспомнил оскаленное бессмысленное лицо брата.

Они оба стали жертвой колдовства, но если ему удалось спасти свою душу, хоть и страшной ценой, то Зенон подчинился мерзкой твари. Роман говорит, что помочь брату он сможет, лишь полностью расправившись с той сущностью, что вцепилась в него, Стефана. Это заставляло принца бороться с утроенной силой, и успехи были налицо.

Сейчас рядом не оказалось докучливых медикусов, и Стефан решился спуститься во двор. Лестница показалась бесконечно длинной, но он ее все же преодолел. Кругломорденький Мика никак не прореагировал на появление во внутреннем садике высокого худого человека, который, пошатываясь, брел к ним, но Белка завизжала от радости и возмущения. Бросившись к Стефану, девочка обхватила его обеими руками и, ворча, повела к скамейке.

Стефан протестовал, но не слишком сильно. Во-первых, преданность дочки Шандера всегда его трогала, а во-вторых, помощь ему была нужна – он переоценил свои силы. Белка заботливо усадила принца на скамейку и пристроилась на земле у его ног.

– Бельчонок, ты же вымажешься, как поросенок!

– Здесь сухо, – отмахнулась девица, – ты почему один?

– Да, знаешь ли, захотелось прогуляться, смотрел на вас в окошко, стало завидно – солнце, птицы летают. А это твой новый друг?

– Братишка Ритки. Бестолковый совершенно. Знаешь, он хочет быть адмиралом, а сам плавать не умеет, боится воды.

– Ты его поучишь?

– Ладно уж, – великодушно кивнула Белинда. – Только он слишком толстый.

– А ты тощая, как бродячая кошка, – окрысился мальчишка.

– А у тебя уши торчат. У адмиралов таких ушей не бывает!

– А ты откуда знаешь?!

– Знаю. Рене мой друг.

– А вот и нет. Он друг барда, а бард и Марита жених и невеста. Вот я скажу Маритке, она попросит, и бард скажет герцогу с тобой не разговаривать!

– Это с чего ты решил, что они жених и невеста? – откровенно потешаясь, осведомился Стефан.

– А он прислал Маритке записку, она аж завизжала от радости и побежала к нему. До сих пор не пришла, наверно, женится...

– Ну и дурак же ты, – Белка не скрывала возмущения, – они оба уехали, так что ты не ври...

– Я не вру! Она эту записку еще целовала. Вы, бабы, такие дуры!

Белинда от негодования лишилась дара речи, и Стефан воспользовался моментом:

– Когда, говоришь, она ушла?

– Давно уже. Я тогда ел, а потом за мной Белка пришла.

– Ну, так она наверняка уже вернулась, просто тебя дома не было.

– А вот и нет, – Мика стоял на своем, – я ее ключ с собой взял, потому что мой потерялся...

– Он все время ключи теряет, растяпа, – фыркнула его приятельница.

– Слушай, Белка, ты знаешь, где отец?

– Он у Лукиана сидит, я видела.

– Приведи его сюда, и побыстрее!

– А что?

– А ничего. Он мне нужен.

– А ты?

– А я пока с Микой посижу.

– Толку от него!

– А ты поторопись!

– Ладно.

Белка действительно поторопилась. Не прошло и десятинки*, как предводительствуемые Белиндой Гардани с Лукианом выскочили из-за угла караулки. Увидев Стефана, они облегченно вздохнули.

– Что случилось,? – Гардани выглядел озадаченным – Ты...

– Я уже тридцать четвертый год, как я. Мне стало полегче, и я спустился в сад. Дело не в этом. Мариту выманили подложной запиской.

– Почему ты так думаешь?

– Ее братишка говорит, что она пошла на свидание к Роману, но Роман и Рене около полудня уехали в монастырь святого Эрасти. Я думаю, девочка кому-то мешает.

– Или, наоборот, очень нравится, – проворчал капитан "Золотых". – В любом случае ее надо найти.

– Поднимайте всех! Это приказ. Пусть обыщут замок. Не нравится мне это.

– В последнее время мне не нравится все, – Лукиан был явно встревожен. Пожалуй, надо взять собак.

– Верно. Мика, беги на псарню, пусть сюда бегут Мечи и Янек со сворами.

Мика серьезно кивнул щекастой головой и, преисполненный собственной значимости, помчался исполнять поручение. Со всех сторон в садик сбегались "Серебряные" и "Золотые". Увидев принца, многие расплывались в улыбке, и Стефан понял – его любят. Почему-то это открытие его ужасно смутило, хоть и обрадовало.

К счастью, выражать свои чувства гвардейцам было некогда. Дворик быстро опустел, и на скамейке остались лишь Белка и Стефан, да у причудливых ворот мыкался десяток воинов, оставленных Шандером на всякий случай.

2228 год от В. И. 15-й день месяца Медведя. Шестая ора пополудни. Монастырь святого Эрасти.

Рене и Роман почти бежали через ухоженный монастырский двор. Аббат Фелиций с трудом поспевал за гостями, изо всех сил стараясь отвечать на вопросы кратко и точно.

– Когда вы его нашли?

– Около полудня. Мы не думали... Его Высокопреосвященство просиживал в библиотеке с утра и до глубокой ночи и не любил, то есть не любит, когда его беспокоят. Последним его видел послушник Леон, принесший после Рассветной службы блюдо черешен. Он в монастыре около пятнадцати лет и очень предан... Его Высокопреосвященству... Дверь была заперта изнутри на засов... Его Высокопреосвященство часто так делает.

– Он кому-то не доверяет?

– Все дело в собаке, которую он, простите, очень баловал. Пес научился открывать лапой дверь и не питал никакого почтения к древним фолиантам. – Тут Фелиций позволил себе улыбнуться, но улыбка вышла жалкой. – Изгонять сие животное из хранилища Его Высокопреосвященству надоело, и он стал запираться.

– А где собака сейчас?

– Мертва. Застрелена из арбалета. Кто сие сотворил, не ведаем.

Аббат был так потрясен несчастьем, что ему и в голову не пришло спросить, по какому праву светские врываются в монастырь и требуют отчета. Впрочем, было в герцоге Рьего нечто, заставлявшее повиноваться ему без лишних слов. Монастырский целитель, суетящийся у кардинальского ложа, тоже это почувствовал и покорно отошел в сторону, дав дорогу эландцу и сопровождавшему его либру. Роман склонился над хрипящим в агонии, узнавая и не узнавая того человека, с которым разговаривал еще вчера.

Иннокентий был без сознания, в углах губ пузырилась кровавая пена. Что-то предпринимать было поздно. Роман поднял сведенную судорогой руку, взглянул на ногти, тут же опустил и обратился к целителю:

– Что скажете, отец?

– У Его Преосвященства больное сердце, слабые жилы, он всегда весной жаловался на легкие, но мы не ждали несчастья так скоро...

– Вы осмотрели его руку между безымянным и указательным пальцами?

– Нет, налицо все признаки легочного кровотечения... Так, значит, руки они не осмотрели, впрочем, это уже ничего бы не изменило. Собаку убили не зря...

– Ты полагаешь? – Герцог железной хваткой сжал плечо барда.

– Я не полагаю, я уверен. Эркард выпил яд вчера днем, к полуночи все было кончено. Кардинала, видимо, отравили утром...

– Значит?

– Он умрет в течение часа, – с трудом произнес Роман. – Это Агва Закта, легендарный яд, использовавшийся клириками для казни отступников из числа бывших служителей. Противоядия не существует. Считается, что это секрет Церкви. Согласно канонам, Агва Закта должна храниться у Скорбящего Брата* на случай, если кто-то из клириков впадет в ересь.

При Циале Благословенной к этой мере прибегали довольно часто, но при последних Архипастырях, хвала Великому Лебедю, такого не случалось. Если не ошибаюсь, секрет изготовления яда за пределы Церкви не выходил, но о существовании его известно достаточно широкому кругу людей.

– Святой отец, прошу вас, проверьте, не пропал ли ларец с ядом, – Рене говорил почтительно и негромко, как говорят с духовными особами у постели умирающего, но аббат на просьбу отреагировал с рвением новобранца, исполняющего приказ капрала. Впрочем, возможно, он просто воспользовался случаем и улизнул от тяжелого зрелища, прихватив с собой двоих монахов.

У постели кардинала остались Роман, Рене, старенький медикус да жалось по стенкам несколько охваченных ужасом братьев-эрастианцев. Иннокентий, лежавший без движения, внезапно вскрикнул, изо рта хлынула кровь. Герцог схватил умирающего, с трудом удерживая бьющееся тело. Колет и рубашка Рене были залиты кровью, кровь забрызгала подушки, подчеркивая их белизну. Иннокентий никогда не был сильным человеком, но в свои последние мгновенья едва не вырвался из железных рук друга. Затем тело обмякло. Рене продолжал поддерживать Иннокентия, что-то приговаривая шепотом. Глаза Его Высокопреосвященства были закрыты, но он еще жил, затрудненное хриплое дыханье вырывалось из почерневшего рта, руки судорожно перебирали окровавленные простыни.

Роман вспомнил, что, по преданьям, Агва Закта часто наделяет умирающих провидческим даром. Потому-то казни с применением этого яда совершались за накрепко закрытыми дверями в присутствии лишь самых влиятельных князей церкви. А тут – монахи, бесполезный лекарь, служки, да в придачу знатнейший светский владыка и балующийся магией эльф... Что-то сейчас будет. И в это время Иннокентий приподнялся на руках Рене и что-то зашептал, обращаясь к другу детства... По лицу Рене бард понял, что сказано нечто важное. А кардинал медленно обвел прояснившимися глазами комнату, громко вздохнул и затих. Аррой осторожно опустил тело на подушки и поцеловал в лоб.

– Нам лучше уйти, святые отцы знают, что теперь делать.

– Монсигнор, – худенький темноволосый монашек робко взглянул на легендарного герцога. – Монсигнор, вы весь в крови, вашу одежду надо сменить. У нас есть светское платье.

– Что? Ах да, конечно.

– Я провожу.

Четырежды ударил Черный колокол*, оповещая, что Его Преосвященство кардинал Таяны и Тарски Иннокентий окончил свое земное служение Творцу. Застигнутые звоном монахи опускались на колени, произнося предписанные каноном молитвы. Рене словно бы и не замечал поднявшейся суеты. Он не молился, не богохульствовал, не клялся отомстить, ярко-голубые глаза оставались сухими, но Роману все равно было не по себе. Эльф слишком хорошо знал, что значит увидеть оборванной последнюю нить, связывающую с юностью, когда все было просто, понятно и светло, как ландыши и солнечный свет.

Он, Роман, добровольно выбрал дорогу во тьме. Рене сделает то же самое. Не пройдет и нескольких ор, и они начнут отрешенно обсуждать, что делать дальше, где искать убийц, кто следующая жертва. Но сейчас трогать герцога нельзя, он как натянутая струна, которая от легчайшего прикосновения может оборваться. Человек и эльф в молчании подошли к дубовой двери с бронзовыми накладками в виде листьев плюща.

– Здесь, монсигнор, – пролепетал юноша-проводник, – мы принимаем знатных гостей. Я надеюсь, вы найдете все, что нужно. Я могу прислуживать вам.

– Спасибо, брат, – кажется, Аррой уже справился с собой. – Мы все сделаем сами. Передайте аббату, что, как только он исполнит свой долг, я хочу его видеть.

Монашек, часто моргая покрасневшими, блестящими глазами, торопливо ушел. Рене, не снимая окровавленной одежды, рухнул в кресло. Сам не зная, зачем он это делает, Роман подошел к эландцу и взял его руки в свои. Они сидели молча, слушая мерный звон колоколов, затем Рене серьезно взглянул в глаза эльфу, после чего прижал к губам Черную Цепь.

– Я, Рене-Аларик-Руис из рода Арроев, прошу тебя, Рамиэрль из дома Розы, что из клана Лебедя, принять мою дружбу. Я клянусь Морем, Ветром и своей душой пройти рядом с тобой до конца ту дорогу, которая нам предстоит. Я буду верен этой клятве в жизни, смерти и посмертен.

Произнося в ответ священные слова, Роман не колебался:

– Я, Рамиэрль Звездный Дым, перед Светом и Тьмою, звездами и пеплом, цветком и камнем признаю своим братом находящегося здесь Рене-Руиса-Аларика и сплетаю нить его жизни со своей. И да не развяжется то, что завязано! Энаи а цирие!

– Энаи а цирие – клянусь честью! – отозвался Рене, скрепляя немыслимое побратимство эльфа и смертного.

2228 год от В. И. 15-й день месяца Медведя. Шестая ора пополудни. Таяна. Высокий Замок.

Мариту нашел Гардани. Нашел, когда все опустили руки. "Золотые" и "Серебряные" прочесали Высокий Замок вдоль и поперек, забираясь в самые укромные места, но девушка как сквозь землю провалилась. Напоследок граф решил пройтись по личным покоям. Никто не возражал, лишь слуги Годоя сказали, что их господина нет. В это Шандер поверить не мог. Он знал, кто покинул Высокий Замок, и среди них герцога Тарски не было. Тем не менее во время поисков Михая никто не встретил.

То, что дальше сделал Гардани, никак не приличествовало капитану личной гвардии наследника престола, а скорее удалому фронтерсокму разбойнику времен императора Анхеля. Спокойно распрощавшись с тарскийскими придворными, Шандер вышел на стену и с помощью веревки с якорем забрался на заколоченный узорчатый балкончик, откуда перемахнул на подоконник кабинета Михая, без труда открыл окно и соскочил внутрь. Мимоходом подивившись обилию странных вещиц, капитан "Серебряных" осторожно раздвинул бархатные занавеси, отделявшие кабинет от спальни. То, что он увидел, заставило его зарычать от ярости.

Марита, обнаженная до пояса, стояла на коленях, стаскивая с герцога щегольской темно-красный сапог. Второй лежал рядом, и Шандер невольно заметил желтые, недавно остриженные ногти тарскийца. Губы Годоя кривила масляная улыбка, он был совершенно спокоен и уверен в себе. По лицу девушки текли слезы, одна щека покраснела от удара.

Что случилось дальше, Шандер помнил смутно, все дальнейшие действия графа можно было объяснить тем, что он ненавидел насильников. Когда заслышавшие шум "Серебряные", разбросав как Кутят охрану, ворвались в покои Михая, им предстала странная картина. Полуодетый герцог в одном сапоге с перекошенным от злобы и страха побагровевшим лицом стоял на четвереньках посредине огромной спальни. Горло Годоя охватывала стальная посеребренная цепь, обычно украшавшая колет графа Гардани. Сам граф стоял рядом на одном колене, намотав цепь на кулак левой руки, в правой он держал богато изукрашенный пистоль арцийской работы. На широкой кровати, завернувшись в алое парчовое покрывало, всхлипывала растрепанная Марита, правый глаз девушки уже начинал заплывать. У двери жались тарскийские придворные, не решаясь переступить незримую черту, видимо, указанную Гардани.

В воздухе висело тяжелое молчание. Все всем было ясно. Капитан "Серебряных", надо отдать ему справедливость, опомнился первым.

– "Серебряные", слушать меня! Во-первых, отобрать оружие у охраны, во-вторых, встать у всех дверей и окон. Этого – связать. Антал, найди Белинду, пусть даст что-то из одежды Мариты. Тарскийцев запереть. Все.

Граф, напоследок встряхнув герцога, как кошка трясет крысу, передал его в руки двоих дюжих додеканов* и демонстративно вытер руки о парчовый балдахин кровати.

У изголовья стоял изящный поднос с фруктами и вином. Шандер взялся было за кувшин, но пить не стал, а, подержав в руках, яростно швырнул о стену.

2228 год от В. И. 15-й день месяца Медведя. Седьмая ора пополудни. Монастырь святого Эрасти.

Рене приоткрыл дверь и выглянул в коридор. На лице эландца не осталось и следа той бури чувств, которую он недавно выплеснул на Романа. Герцог вновь был спокоен и собран.

– Что думаешь делать? – нарочито будничным тоном осведомился бард.

– Надо попасть в покои Иннокентия, но так, чтобы никто не видел. Когда-то я оставил ему на хранение одну вещь, доставшуюся мне от... ну ты, думаю, понимаешь, от кого. Это шкатулочка со всякой ерундой, по крайней мере, она казалась мне таковой, пока не задул штормовой ветер. Инко был моим другом, я ему верил...

– Он знал, что там?

– Ларец легко открывался, а я секрета из того, что там хранилось, не делал. Это была память. О моей свободной молодости, если угодно...

Роман про себя отметил, как прав был покойный кардинал, говоря о том, что Рене, хоть и смирившийся, все же тосковал по временам, когда отвечал только за себя и за доверивших ему свои жизни таких же авантюристов. Подарок Темных эльфов хранится у клирика? А почему бы и нет? Иннокентий не был фанатиком. Не был он и дураком. Возможно, он лучше самого Рене разобрался в том, что ему передали. Но знал ли об этом кто-нибудь еще? Последний вопрос эльф повторил вслух.

– Вряд ли. Инко с детства был скрытным, к тому же прекрасно понимал, что в этих штуках уж чего-чего, а святости не было. Наоборот.

– А ты не помнишь, что там было?

– Побрякушки не из дорогих. Во всяком случае, они так выглядели. Точно помню браслет и ожерелье из каких-то невзрачных камешков, но тонкой работы. Нож был и, кажется, ошейник для очень большой собаки. Да, записи, наверное эльфийские, я таких букв не знаю... Наверняка что-то еще, я не помню, это было так давно...

– Тебе что-то говорили об этих вещах?

– Говорили. Именно поэтому я и отдал их на хранение человеку, с которым, как мне казалось, ничего не может случиться и который распорядился бы ими наилучшим образом. Иначе я таскал бы ларчик с собой. Как знак того, что я в трезвом уме и здравой памяти и действительно побывал там, где побывал... Ну да мои сантименты к делу не относятся.

Тот, кто мне подарил шкатулку, сказал, что это должно дать шанс тем, кто остается. Тогда я не увидел в этих словах смысла и решил, что все дело в трудностях с языком.

– О каком шансе говорил твой... твой друг?

– Не знаю. Он и так сказал мне слишком много. Конечно, я дал слово молчать... до тех пор, пока молчать можно. И я его сдержал.

– Но сейчас ты рассказал все?

– Не совсем. То, что связано с нашими поисками, ты знаешь, а остальное это пока только мое. Может быть, потом я и соберусь с силами и расскажу действительно все.

Как выяснилось, Рене неплохо знал монастырь святого Эрасти-Печальника. Через чердак они выбрались на крышу флигеля, откуда до кабинета покойного кардинала было рукой подать. Окно было открыто.

– Смотри, убийца, кто бы он ни был, прошел этим же путем, – Роман внимательно разглядывал черепицу. – Тут кто-то был совсем недавно, мох в водостоке содран. И характерные отметины как от упора. Похоже, здесь побывал арбалетчик.

– И застрелил Дугана. Пес, почуяв беду, начал бы выть, беспокоиться. Кто-то бы пошел проверить, в чем дело.

– Ты думаешь, стрелок и отравитель одно и то же лицо?

– Чем меньше народу, тем надежнее. Если мерзавец достаточно ловок, он запросто мог перескочить отсюда на подоконник, отравить кувшин с водой, что всегда стоял у окна, затем вернуться, дождаться, пока Инко поднимется к себе, пристрелить пса и убраться. Ты готов пройти его путем?