Текст книги "Темная Звезда "

Автор книги: Вера Камша

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 37 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

– А что, дан войт, вино здесь хорошее?

– У Красотки Гвенды, проше либра, лучшие настойки во всем Поречье. А уж царка* у нее! – Войт мечтательно закатил глаза. – Нигде такой не получите огонь с лаской.

– Вот и славно. Пусть несет свою царку. И спросите, может быть, она с нами посидит, а я спою.

Вечер удался на славу. Гость сумел подобрать ключики ко всем. Языки развязались, заезжий дворянин и не думал чваниться. Нет, никто из сельчан не посмел бы ударить его по плечу или заговорить с ним по-простому без "проше либра" или "милсдаря", но настороженная крестьянская почтительность уступила место искренней симпатии, перешедшей в простодушное восхищение, едва гость взял в руки гитару.

Все шло как надо – завтра вся Фронтера будет знать, что проездом из Старой Месы в Тарску в Белом Мосту был Роман Ясный, сын Золотого Романа, что у него расковался вьючный конь, и потому он заночевал в селе. Теперь можно было спеть несколько песен и распрощаться, но барда все больше занимал войт. Он с удовольствием пил вино и громче всех смеялся шуткам и забавным историям, которые рассказывал приезжий, но Роман не мог избавиться от мысли, что Рыгор далеко не так весел, как хочет казаться. Не укрылось от барда и то, что пару раз люди замолкали, словно кто обрывал их на полуслове. А войт Рыгор, похоже, хочет поделиться общей бедой. Что ж, это может оказаться интересным.

До полуночи оставалось около оры*. Гости начали расходиться, в зале оставался с десяток самых крепких. Роман объявил последнюю балладу и запел о тарском юноше, ушедшем в Последние горы за золотом, которое потребовал отец его возлюбленной.

Шум на улице раздался неожиданно. Судя по всему, в Белый Мост пожаловал целый отряд. Причем немалый. Бард песни не прерывал, зачем? Тренированное тело и так готово, случись что, мгновенно вскочить, перелететь через низкий стол и оказаться у лестницы, ведущей наверх. А там шпагу в руку, через окно на крышу конюшни, и ищи степного ветра. Коней, способных догнать Топаза и Перлу, в Благодатных землях не видели. Хотя что ему волноваться? Времена настали до безобразия мирные, по дорогам Фронтеры* волен ездить всякий, кто заплатит пошлину... И все-таки стук копыт в ночи вызывает чувство тревоги, особенно, если у тебя есть что скрывать. Пусть сегодня ночные гости пожаловали не по его душу, ему они все равно не нужны.

Роман не желал нового общества, но от него это не зависело. Дверь распахнулась, и на пороге возникли три фигуры в плащах, дальше толкались фискальные стражники*. Бард заметил, как на скулах Рыгора заходили желваки, а лежавшая на столешнице волосатая войтова лапища сжалась в кулак. Прочих селян ночные гости также не обрадовали, последних, впрочем, это мало волновало. Они всюду входили как к себе домой.

Во время скитаний по землям Арции Роману попадались всякие синяки, бывали средь них и люди редкого ума и порядочности, но нынешняя начальная троица выглядела вполне отвратительно. Собственно синяками оказались двое, третий же, судя по одежде, к тайной службе отношения не имел. Маленький, сутулый, с остренькой мышиной мордочкой, он вьюном вился вокруг рослых, плотных фискалов, получая видимое удовольствие от пресмыканья пред столь влиятельными особами.

Конечно, для либра парочка провинциальных синяков и прилепившийся к ним холуй никакой угрозы не представляли, но вошедшая компания ему не понравилась. Роман решил ее не замечать и продолжал петь как ни в чем не бывало. Непривычные к подобному обращению синяки растерялась – неизвестно откуда взявшийся либр путал им все карты. Роман же вдохновенно доканчивал историю о женихе, который принес-таки требуемое золота, только вот возлюбленная его к тому времени превратилась в седую старуху, тотчас же помершую на руках любимого от радости.

Виноваты, разумеется, были Хозяева гор, продержавшие беднягу в зачарованной пещере пятьдесят четыре года, показавшиеся тому за одну ночь. К счастью, отец невесты, спровадив нежеланного претендента, выдал дочку замуж за серьезного мужчину, и к возвращению былого возлюбленного у красавицы как раз подросла внучка, как две капли воды похожая на бабку. Поскольку герой золото принес, все сладилось и, похоронив старушку, сыграли веселую свадьбу, посрамив тем самых Горных Хозяев, возжелавших сыграть злую шутку над людьми.

Сообщив собравшимся, что не приглашенная на празднество горная нечисть три дня со злости грызла невкусные камни, Роман, прижав ладонями струны, вежливо осведомился у пышущего здоровьем высокого мужчины с круглым лицом и круглыми же, по-жабьи выпученными глазами:

– Что вы думаете об этой балладе, достопочтенный? Я слышал, что в Мунте ее исполняют на другой мотив.

Видимо, конфуз, случившийся с Горными Хозяевами, произвел на синяков угнетающее впечатление, во всяком случае, дар речи они потеряли. Первым пришел в себя старший, которого природа отметила огромной плешью. Он весьма вежливо осведомился:

– Прошу дана либра, давно ли он приехал до Белого Моста и что думаете совершенном здесь преступлении?

– Я не люблю отвечать на подобные вопросы без крайней на то необходимости.

– Проще либра, то очень важно. Прошлой ночью здесь с помощью Запретной магии было совершено убийство, кое мы должны расследовать на месте. Если дан либр является свидетелем оного злодейства, то следствие хотело бы услышать его показания.

– Сожалею, данове, но я приехал сегодня днем и ничего не знаю о случившемся. Надеюсь, вы успешно исполните свой долг, а я ничем не могу вам помочь, тем более что из-за расковавшейся лошади и так потерял целый день. Завтра поутру я выезжаю в Таяну.

– Не смеем долее задерживать дана. Но пока следствие не уверено, что окрестности Белого Моста безопасны для одинокого путника, дан должен взять в провожатые троих стражников или же дождаться конца дознания.

– Я привык путешествовать один, но благодарю вас за заботу. Прощайте, данове, я устал и хочу спать.

Поднявшись к себе Роман, однако, и не подумал ложиться. Происшествие начинало занимать его все больше и больше. Появление синяков с отрядом стражников и каким-то мелким мерзавцем из местных могло означать только одно в селе произошло что-то выдающееся, причем связанное с Запретным. То, что по времени это совпало с его, Романа, приездом и с ожидаемым появлением эландского посольства, могло быть простым совпадением, но бард совпадений не любил. Теперь он проклинал себя за то, что развлекал сельчан песнями, вместо того, чтобы по душам поговорить с войтом.

Рыгор между тем также придавался самоедству. Догадайся он предупредить либра до того, как Проклятый принес синяков, тот наверняка согласился бы помочь. Видно, что эту нечисть гость не жалует. А так застигнутый врасплох бард признал, что ничего не знает, а значит, не может быть свидетелем в пользу Белого Моста. И еще этот клятый Гонза... Ясно-понятно, кто озаботился донести. Выкрутимся – найдем на паршивца управу. Если, конечно, выкрутимся.

Надо было или сразу казнить Лупе и слать гонца к барону, или... или заставить дуреху бежать. А теперь Гонза и его подлая сестрица сделают все, чтобы и Лупе, и он, Рыгор, были признаны виновными. Войт с тоской посмотрел на стражников, якобы охраняющих его дом от шатающейся по лесам нечисти. Теперь остается только ждать.

Роман не удивился, когда в дверь кто-то поскребся, он ждал чего-то подобного. По всему выходило, что или войт, или Красотка Гвенда должны его проведать, но на пороге молча стоял долговязый паренек лет шестнадцати. Роман припомнил, что видел его днем, – парнишка, видать, был родичем хозяйки и таскал ей воду. Внизу послышалось характерное звяканье – фискал задел своим снаряжением о какой-то угол. Бард втащил гостя в комнату и закрыл дверь.

– Как тебя зовут?

– Зенек, проше дана, я племянник даны Гвенды.

– Я так и думал. Ты хотел со мной поговорить. О чем?

– О Лупе. Она не виновата, и мы никто не виноваты, это, проше дана, або волк, або еще кто. А она Панку пальцем не тронула, та сама была дура.

– Погоди, кто такие Лупе, Панка, при чем тут волк, кто в чем виноват, говори по порядку.

– Так я ж и говорю, эта светлой памяти стерва сама во всем виновата. А Лупе, она добрая, она даже кошки не обидит, не то что человека. Та сама...

– Остановись, Зенек. Я никогда не был у вас и ничего не пойму. Кто такая Лупе?

– Знахарка.

– Откуда она взялась?

– Пришла.

– Давно? Да не заставляй из тебя клещами слова тянуть. Я ж не синяк. Говори смело что знаешь. Какая она, эта твоя Лупе, где раньше жила, как к вам попала?

– Красивая она, худая только. Совсем не как наши, а вроде как из ясновельможных. Я малым еще был, она у тетки остановилась, а тут Катре рожать, у Катри до этого двое мертвых родилось, и свекруха ейная говорит, или помирай, или чтоб сын был...

– Значит, Лупе помогла Катре, потом кому-то еще, потом еще, а потом у вас осталась?

– А откуда дан знает? – изумленно выдохнул Зенек.

– Все на свете повторимо. Но про что это болтали синяки?

– Ночью якась зверюга на мелкие шматочки разодрала тую кляту Панку.

– Что за Панка?

– Та Аглая, дочка Цильки, Цилины то есть. Ну, тощей такой, кричит еще на всех.

– Видел таких, и что Цилина?

– Та ее брат Гонза их и приволок.

– Тот мелкий, на крысу похож?

– Вот-вот, на крысу. То он помоганец эконома у его ясновельможности барона Кузинга. Так Цилина сбегала до братца, а той сгоняв до города та привел синяков.

– А Лупе тут при чем?

– Так они ж Лупе ненавидят, Панка с Цилиной всем кричала, что то Лупе Панку спортила, что никто с парней на нее и через порог смотреть не хотел.

– А она спортила?

– Да чего ее портить, она уродилась такой, и маманька ее такая ж была, когда б не деньги, то Тодор никогда б на ней не женился, а Панка еще худьша за мамашу.

– Значит, Панку кто-то убил, а свалили на Лупе?

– Не просто убили, на шматочки разорвали. А Лупе ей вчера ввечеру и скажи, чтоб та в пущу не ходила, а то, мол, плохо будет.

– Какая пуща?

– Ласкава пуща. Это за Белым Мостом. Мы туда все ходим, особливо молодые на ночь.

– И Панка туда собралась с кем-то?

– С одним из Замостья, хилый такой...

– А он вернулся?

– Та откуда ж нам знать? А вот Панку вранци нашли. Я зверей, что здесь живут, добре знаю. Никто, особливо весной, такого б не сотворил.

– А люди?

– Люди тоже так не смогут, то чудище какое-то.

– А ты говорил, волк... И тебе еще ведьму жалко?

– Да не виновата она. И мы все не виноваты. А теперь через ту Панку и ее семью змеиную нас всех разогнать могут, а то в крепостные, если не признаем, что то по злобе Лупе наколдовала...

– Помолчи...

Роман задумался. Парнишка покорно заткнулся, вжавшись в стену, только голубые глаза безотрывно следили за либром. А паренек очень даже славный. И не по-крестьянски шустрый, из него выйдет толк. Только больно уж курносый, ну да ладно, чуток магии, и все в порядке будет. Нет, славный парень, надо же, не боится – то ли любовь свою первую защищает, то ли за справедливость борется. И то и другое почетно, а среди людей, да еще крестьянского сословия, редкость. Зенек стоит того, чтоб его приручить. Но что ж это за нечисть тут завелась?

Что бы ни говорили умники из Академии*, призвать демона-убийцу очень-очень сложно, а для деревенской колдуньи и вовсе немыслимо. Если только Лупе деревенская колдунья, а не одна из Преступивших*, которые нет-нет да попадаются на земных тропах, вопреки старанию всех синяков подлунного мира.

Да, но поймать Преступившую не по силам испуганным сельчанам и раскормленным фискальным стражникам. Может, она сама хочет попасть в лапы синяков? Тогда его долг досмотреть представление до конца. Если же Лупе просто знахарка, придется разобраться со шляющимся по окрестным лесам людоедом. Куда ни кинь, везде клин, а эландцы ждать не будут.

Конечно, Топаз не подведет, если нужно, он догонит герцога на таянской границе, но "случайностью" это уже не представишь. Дорога тут одна, а по заболоченным лесам и горным тропам вперед не забежать. Положеньице...

– Положеньице, – вслух повторил Роман, и Зенек тут же встрепенулся:

– Проше пана либра, вы поможете Лупе, а я...

– Что "ты"?

– Я могу к вам за это слугой забесплатно, ряд* подпишу на десять лет...

– Да на что мне слуга, без него спокойнее. Ладно, что-нибудь придумаем.

Но думать им не дали. В дверь опять постучали, на сей раз настойчиво. Роман понял, что синяки решили не дать некстати взявшемуся либру вмешаться в их дела. Они будут вежливы, но одного его не оставят до тех пор, пока судьба колдуньи не будет решена. Если он захочет уехать, удерживать не станут, но наверняка навяжут пяток провожатых. Отвязаться от них не штука, но это значит раскрыть себя, не говоря уж о том, что оплошавшие стражники наверняка наплетут невесть чего, лишь бы выгородить себя в глазах начальства. Шум же в планы Романа сейчас никаким боком не вписывался. Стук повторился, и Роман раздраженно крикнул:

– Не заперто.

Синяки явились в полном составе, не забыв прихватить мышевидного Гонзу. Роман, не глядя на поздних визитеров, с пренебрежением, которому позавидовал бы самый гоноровый нобиль, кинул оторопевшему Зенеку:

– И чтобы было готово к утру. А теперь убирайся. И не вздумай подслушивать... ПОД ДВЕРЬЮ.

– Прошу дана либра, не стоит беспокоиться. В коридоре дежурит стражник, заметил высокий синяк и, обернувшись к Зенеку, рявкнул противным начальственным голосом: – Пшел вон!

Парнишка, испуганно вжав голову в плечи, исчез.

– Садитесь, данове, – Роман сел, небрежным жестом указав на два оставшихся стула. Как он и думал, мышевидный остался стоять. Синяки с готовностью уселись. Кругломордый был на седьмом небе от собственной значимости. Его спутник, плотный лысоватый мужчина лет пятидесяти с бледным рыбьим, но, к несчастью, умным лицом, с интересом рассматривал небрежно развалившегося на стуле синеглазого

красавца.

– Если не ошибаюсь, перед нами непревзойденный Роман Ясный?

– Не ошибаетесь, – улыбнулся Роман, – это я, только не называйте меня непревзойденным, я лишь слабая тень собственного отца, который, в свою очередь, уступал моему деду. Что поделать, все вырождается, и барды не исключение. Однако чем обязан?

– Мы представляем закон и честь Арции.

– Я догадался.

– Здесь совершено убийство с помощью Запретной магии. Преступница местная ведьма. До конца расследования никто из крестьян не смеет покидать Белый Мост. К вам это, разумеется, не относится, но, как мы поняли, вы не намерены уезжать немедленно.

– Не намерен. Я уже говорил вам, что хочу спать.

– По закону Арции если хотя бы один конь, или же мул, или же осел, терпеливо продолжал плешивец, – принадлежащий жителю Белого Моста, переступит границу селения, тот, кто был верхом.или в повозке, а также хозяин животного со всеми домочадцами и иждивенцами объявляются пособниками Преступившей.

– Ну и? – Роман зевнул, показав самые здоровые и красивые в Благодатных землях* зубы.

– Вы приехали одвуконь, ваши лошади представляют безусловный интерес для того, кто задумает сбежать, но не захочет подвести родных или друзей. Любой из сообщников ведьмы...

– Глупости, – пренебрежительно махнул рукой Роман, – мои кони прекрасно выезжены, и никто, слышите, никто не сможет их оседлать, если я того не захочу. Вы что думаете, что среди этих забитых крестьян найдется ловкач, который сможет взнуздать мою, – бард сделал многозначительную паузу, уповая, что мальчишка все-таки подслушивает, пусть не за дверью, но за окном с крыши сарая, – ПЕРЛУ, которая ПРИУЧЕНА СЛУШАТЬ ЛИШЬ ТОГО, КТО НАЗОВЕТ ЕЕ ПО, ИМЕНИ. Вы не представляете, какая она умница, эта ПЕРЛА. И тем более невероятно, чтобы кто-то взялся защитить преступницу, да и ЧТО ОН МОЖЕТ СДЕЛАТЬ? Ведьму крепко стерегут, на помощь со стороны надеяться и вовсе не приходится. Я поверю в чудеса, ЕСЛИ КТО-ТО СМОЖЕТ УДРАТЬ НОЧЬЮ ИЗ БЕЛОГО МОСТА, ВСТРЕТИТ УТРЕЧКОМ НА ТРАКТЕ КАКОЙ-НИБУДЬ ОТРЯД С КОРОННОЙ СИГНОЙ, ДОБЬЕТСЯ АУДИЕНЦИИ У ПРИНЦА КРОВИ И УГОВОРИТ ЕГО ВМЕШАТЬСЯ. Да и кто станет слушать сумасшедшего селянина? Разве что ОН ДОГАДАЕТСЯ СОСЛАТЬСЯ НА МЕНЯ. А если б кто и догадался, то вы же сказали, что, выехав из села, он становится вне закона, назад ему дороги нет. Ему остается рассчитывать только на то, что КАКОЙ-НИБУДЬ БЕЗУМНЫЙ ЛИБР ВРОДЕ МЕНЯ ПОДПИШЕТ НА НЕГО РЯД И ВОЗЬМЕТ В СЛУГИ. Нет, господа, можете спать спокойно, никто спасать вашу ведьму не отважится.

– Допустим, но конюшни мы все-таки постережем.

– Да бога ради, только вашим стражникам я ни арга* за это не дам. А пока, раз уж вы все равно пришли и к тому же обо мне наслышаны, предлагаю выпить вина, а я спою вам что-нибудь свое и, для сравнения, отцовское...

Глава 2

2228 год от В. И. 10-й день месяца Медведя.

Вольное село Белый Мост у Таянского тракта в шести

диа от Гремихинского перевала.

Утро, как нарочно, выдалось ясным и солнечным. В прозрачном синем небе заливался жаворонок, и Роман попробовал отыскать маленького певца. Обычный человек никогда бы не заметил маленькую живую точку в океане слепящего света, но для барда это было детской забавой. Он следил за жаворонком ровно столько, сколько было нужно, чтоб успокоиться и придать лицу приличествующее странствующему либру слегка ироничное выражение, после чего открыл калитку и вышел на узкую сельскую улицу. До суда оставалось не более половины оры, и крестьяне, лишенные права покидать границы Белого Моста, несмотря на весеннюю страду, вяло стекались на центральную площадь. Никто ни с кем не разговаривал, люди шли, уставившись в пыльную землю, словно бы избегая друг друга. Оно и понятно – судьба всех висела на волоске, но, если село в целом оправдают, понадобятся козлы отпущения. Пособником ведьмы может быть объявлен любой, всегда отыщется тот, кто донесет, что ты не так посмотрел, не то сказал, не то подумал...

Пробиться в первый ряд Роману удалось с легкостью, однако оставался он там недолго. Появившиеся синяки, устраивающиеся на коронном помосте* перед иглецием*, пригласили либра подняться к ним. Роман с готовностью согласился. С возвышения он мог видеть ведьму, свидетелей по делу, собравшихся крестьян и, что его особенно занимало, видневшуюся в просветах между домами Старую Таянскую дорогу. Тракт был пуст, и Роман от нечего делать принялся рассматривать судную площадь.

Слева от коронного помоста, на пятачке, наспех огороженном натянутой между деревянных рогаток веревкой с навязанными на нее белыми тряпочками, должны была находиться обвиняемая, ее утешитель*, роль которого навязали растерянному седенькому клирику, и свидетели защиты, каковых не наблюдалось. Справа на деревянной скамье чинно расселись свидетели обвинения, среди которых особо выделялась худая, но грудастая тетка в темно-зеленом* траурном платке. Тетка усиленно терла сухие глаза, время от времени с неприязнью оглядывая соседей. Справа от бабы в зеленом, старательно от нее отодвигаясь, сидела зареванная девчонка лет двенадцати. Наметанный глаз барда определил, что через три-четыре года она вырастет в настоящую красавицу. Слева маялись двое сельчан постарше и помладше, похоже, отец и сын. Взгляды, которые они кидали на соседку, не отличались нежностью. Своего несостоявшегося приятеля-войта ни на свидетельском месте, ни в толпе Роман не заметил, равно как и курносого Зенека, что обнадеживало. Красотка Гвенда, хмурая, как осенняя туча, но в свежей, расшитой бархатцами кофте и пышной красной юбке стояла в первом ряду. К ней жалась худенькая молодая женщина с огромными карими глазами, озиравшаяся по сторонам, как застигнутый врасплох котенок. Ее нежно обнимал за плечи настоящий великан с решительно закушенной губой. Помост и свидетельские места окружали стражники. Роман с удивлением отметил, что в Белый Мост припожаловало не меньше сотни фискалов. Видимо, дело ведьмы кого-то здорово заинтересовало.

Появился Рыгор Зымный. Он был одет во все лучшее, но помятое желтое лицо говорило о том, что ночь бедняга провел без сна. Обойдя по кругу майдан, войт поднялся на помост и хрипло произнес:

– Данове коронные. Творите суд скорый, честный и милосердный, мы покорны вашей воле, на чем я за всех целую посох*.

Клирик суетливо выскочил вперед и, путаясь в складках своего балахона, взобрался на помост, сунув простенький деревянный Посох и руки войту. Зымный тяжело бухнулся на оба колена и прикоснулся губами к раскрашенному дереву. Сельчане нестройно прижали обе ладони к губам. Старший из синяков встал, оглядел притихшую площадь и возвестил:

– Суд скорый и честный!

"Опустил-таки, мерзавец, "милосердный", – подумалось Роману – Значит, Лупе уже приговорена, и речь пойдет лишь о том, какую виру затребуют с села".

Синяк показал Рыгору место на скамье. Роман, сидящий справа от кругломордого, потерял войта из виду. Да, о таком он не подумал. Заняв место на коронном помосте, он оказался одним из судей. Ловки же его поймали. Теперь он в глазах сельчан заодно с синяками и должен либо подтвердить приговор, либо выступить против него, тем самым проявив свою нелояльность. Проклятый побрал бы этого лысого! По закону судей должно быть пятеро. Так и есть Двое синяков и их мышевидный Гонза всяко составляют большинство, а они с войтом изображают нелицеприятность. Подонки!

Роман вновь попытался найти взглядом жаворонка, но тот улетел. И правильно сделал, нечего на такую мерзость смотреть. Вновь опустившись на грешную землю, либр увидел обвиняемую. Ее чуть ли не на руках волок длинный тощий стражник. Ноги женщины заплетались, на лице застыл страх. Роман решил было, что она боится казни, но, приглядевшись, понял – Лупе была далеко-далеко от невзрачной сельской площади. Ее душа заблудилась в иных мирах и не могла найти обратной дороги. В своих скитаниях Роман повидал всякое, но с подобным сталкивался лишь однажды. Такое лицо было у молодого священника, неудачно изгнавшего вселившуюся в ребенка злобную-бестелесную сущность. Нечистого духа бедняга изгнал, причем столь успешно, что его собственная душа была увлечена астральным ветром, поднятым удиравшим бесом. Либр помнил, какого труда им с Уанном стоило вырвать несчастного клирика из мира адских грез. Неужели эти дураки не видят, что Лупе во власти "черного сна", и собираются ее судить? Олухи проклятые! Именно это они и собираются делать. Плешивый встал и торжественно провозгласил:

– Зрим ли мы перед собой нареченную Лупе, каковая Лупе пришла по доброй воле в вольное село Белый Мост в месяце Волка 2222 года от Великого Исхода?

Лупе, разумеется, промолчала. Она просто не понимала, где находится, кто перед ней и о чем ее спрашивают. Этот же напыщенный дурак оказался не в состоянии уразуметь, что обвиняемая недееспособна. И чему их только в Академии учат? Доносы друг на друга писать, что ли...

Суд между тем катился по проторенной дорожке.

– Нареченная Лупе, злонамеренный отказ отвечать на вопросы суда влечет за собой то, что тебя будут судить как безгласную. Отныне за тебя будет говорить твой Утешитель. Поняла ли ты это?

Подсудимая продолжала смотреть в бесконечность, дрожащий клирик кивнул головой, как цыпленок зерно клюнул.

– Достопочтенные, – трубил синяк, – я даю слово обвинению. Говорит Гонза Когуть, третий управитель барона Кузинга.

Мышевидный поднялся и начал. Говорил он бойко и с таким удовольствием, что Роман с большим трудом сдерживал идущее от чистого сердца желание удавить доносчика. В изложении Гонзы история выглядела складной и совсем простой. Колдунья Лупе затаила злобу на девицу Аглаю (так, оказывается, звали злополучную Панку на самом деле), всячески ей вредила, отваживая женихов. Несмотря на происки ведьмы, Аглаю полюбил парень из соседней деревни. Свидание было назначено в Ласковой пуще. По дороге Аглая встретила Лупе, каковая Лупе запретила ей идти в пущу. Аглая не послушала, тогда Лупе вызвала демона, который и разорвал девицу Аглаю на куски.

Гонза требовал признать Лупе виновной в убийстве посредством Запретного колдовства, а жителей деревни – в потворстве беспечатной ведьме.

Дрожащий священник получил приказание открыть гроб жертвы. Роман с интересом заглянул внутрь и обомлел. Такого в своей жизни (а родился он не вчера) бард еще не видал. Собственно говоря, никакого тела не было, было какое-то месиво из клочков мяса и обломков костей. Если б не кусочки ткани, нельзя было бы даже понять, что это – тело человека или животного. Отдельно лежала голова, аккуратно разломанная на две половинки. Синяков и Гонзу затошнило, Роман удержался, но сердце сжала тревога. Что бы это ни было, оно имело материальную природу и не являлось демоном, в том смысле, как его понимают клирики.

Если эта тварь была вызвана из каких-то темных бездн колдовством, то сделать это мог только очень сильный маг, но магии Призыва Роман не чувствовал, точно так же, как не ощущался и терпкий экзотический привкус, составляющий ауру существ из иных пластов мировой сферы. Чудище, разодравшее девицу Аглаю, похоже, принадлежало этому миру и действовало самостоятельно. Это могло быть очень опасно. Когда все кончится, надо будет осмотреть место, где было найдено тело.

Последние слова Роман, оказывается, произнес вслух, и оправившийся от потрясения Гонза немедленно начал рассказывать, что там нет ничего интересного, что покойницу нашли пришедшие за лозой отец и сын Варухи, которые ждут на скамье свидетелей. Вернувшиеся синяки (назвать младшего румяным сейчас было бы большим преувеличением) взобрались на помост, и суд пошел своим чередом. Зареванная девочка показала, что Лупе действительно не велела Панке ходить в пущу, корзинщики рассказали, как нашли покойницу в кусте лозняка, худая старушка неохотно подтвердила, что последние два дня Лупе была сама не своя Подсудимая ни на один обращенный к ней вопрос не ответила, зато грудастая баба в трауре, оказавшаяся матерью жертвы, добрую ору расписывала колдуньины злодеяния.

Войт сидел, уставившись на носки своих воловьих сапог, старший синяк дремал на солнышке, младший с горящими глазами дирижировал судилищем, мышевидный подобострастно ему помогал, священник, когда к нему обращались, блеял что-то о милосердии, стражники гоняли мух. Дело стремительно шло к развязке, Роман с тоской понял, что следователи столь безграмотны, что объяснение о вызванном демоне представляется им единственно верным. Вступать с ними в богословские споры было глупо, либр лихорадочно думал, что можно сделать, и даже вздрогнул от неожиданности, услыхав голос младшего синяка.

– Прошу дана либра, не желает ли он задать свои вопросы. Решение пришло само собой. Задать вопросы? Конечно, желает!

– Я хочу просить дана войта.

Рыгор торопливо встал, комкая шапку с журавлиным пером.

– Дане войт, сколько лет живет колдунья в Белом Мосту?

– Шесть лет с четвертью.

– Рождались ли за это время двухголовые телята или жеребята?

– Не, не рождались.

– Может быть, около Белого Моста появились дневные волки?

– Нет.

– Не боялись ли колдуньи собаки и кошки?

– Да нет, они к ней все ластились.

– А мухи?

– Что мухи?

– Не было ли на ее подворье множества мух, не насылала ли она их на своих врагов?

– Да какие мухи, прошу дана! У нее ж чисто все, это вот у Цилины полон двор мух...

– А много ли народу, кого Лупе пользовала, умерло?

– Да почитай никто.

– Почитай?

– Старый Ян помер, так ему так и так помирать пора была. Ему сто девятый год шел...

– Я правильно понял, дан войт? За годы, которые обвиняемая прожила в Белом Мосту, здесь не произошло ничего, что свидетельствовало о применении Запретной магии?

Войт оживал на глазах:

– Вот-вот, это я и хотел сказать!

– И вреда Лупе своими снадобьями никому не принесла?

– Никому.

– Да что ты врешь, старый пень, – взвилась со своего места известная обилием мух Целина. – А я?! А моя Аглайка бедолашная?! Житья нам от ведьмы не было!

– И что она делала? – кротко осведомился Роман.

– Как что?! Вредила.

– У вас пала скотина?

– Нет.

– Вы болели?

– Да здорова она, как кобыла, – зло откликнулся кто-то из толпы. Люди постепенно приходили в себя и с надеждой поглядывали на золотоволосого красавца-либра – может, не даст свершиться несправедливости, может, не сгонят с насиженного места, не обдерут до нитки.

– Хороша, – продолжал вошедший во вкус Роман, – мы установили, что в селе не происходило ничего, что позволяло бы думать о Запретном колдовстве, значит, люди ни в чем не виноваты. Теперь вернемся к обвиняемой. Какой конкретный вред она нанесла девице Аглае до вчерашнего утра?

– Она ее сглазила.

–Как?

– В девках оставила.

– Ничего не понимаю. Она что, ее изуродовала?

– Да какая она была, такой и осталась, – войт впервые позволил себе улыбнуться.

– Может, захворала она или в характере переменилась?

– Куда там, как была дурищей, так и померла. А уж склочная, еще хуже матери, а та, прости святая Циала, навроде бешеной суки, – выкрикнула из толпы кареглазая женщина.

– Помолчи, Катря, – цыкнул войт и обернулся к Роману– А вообще-то Катря дело говорит, от Панки все хлопцы шарахались и до того, как Лупе к нам пришла.

– А с чего они тогда на нее показывают?

– А вот я все сейчас расскажу, – выскочила кареглазка, – то дело об осени было, моему Тымку как раз год сравнялся. У Целины кошка окотилась, спряталась под домом, котят потопить не успели. А как те вылезли, светлой памяти сучка их половила и в собачий закут закинула.

– Чтоб собаки порвали, – пояснила зареванная девчонка, – я то сама видела. А Лупе мимо шла, на псов прикрикнула, те ее послушались. Та котенков забрала, а Панке сказала, что ее, коли она такой злой будет, никто в жены не захочет.

– И что?

– И пошла себе. А Панка в слезы и ну собак пинать. А Рудый ее укусил даже. А Панка, так она тогда на Стефка глаз положила, а тот с того дня на Панку и смотреть не желал.

– Ну и дела. Тогда скажите, была ли Лупе первой, кто предрекал покойной, что ее никто не возьмет, или это ей мог сказать кто-то еще?

– И говорили, – выкрикнул с места маленький усач.

– Говорили? И кто ей это сказал первым?

– Да разве вспомнишь кто, – задумалась Гвенда. – Може, и я. Панка совсем малая была, она какую-то гадость учинила, а я (я тогда только-только замуж вышла) возьми и скажи, что будешь такой поганкой, на тебе никто не женится. Так что я ее куда раньше Лупе сглазила...

– С этим понятно, – подвел черту под воспоминаниями

Роман. – Теперь ты, девочка Ты помнишь точно, что сказала Лупе Аглае во время их последней встречи?

– А как же, помню, – она доверчиво глядела на доброго и красивого кавалера – Мы с ней, с Лупе, с поля шли, а Панка навстречу. В шелковой юбке, мечтательно протянула оборванная девчушка, – та мимо прошла, а потом Лупе вдруг остановилась, подумала и бросилась ее догонять.

– Догнала?