Текст книги "История психологии. Проблемы методологии"

Автор книги: Вера Кольцова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

Накапливаемый опыт деятельности, познания и самопознания приводит человека к попытке выявления причин своих жизненных проявлений, мыслей и действий, своего отличия от других живых существ. И, отвечая на этот вопрос, он выделяет в себе особое начало, названное им душой и наделяемое особыми функциями. Ограниченность исторического опыта и отсутствие на ранних этапах историогенеза рационального знания обусловило мифологическую трактовку психики.

Этимология понятия «душа» подробно рассматривается в работе Э.Б. Тэйлора «Первобытная культура»1616
  Говоря о развитии исторического самосознания человечества, Тэйлор отмечает, что первоначально людей, «стоящих на низкой ступени культуры, всего более занимали две группы биологических вопросов. Они старались понять, во-первых, что составляет разницу между живущим и мертвым телом, что составляет причину бодрствования и сна, экстаза, болезни и смерти? Они задавались вопросом, во-вторых, что такое человеческие образы, появляющиеся во снах и видениях? Видя эти две группы явлений, древние дикари-философы, вероятно, сделали само собою напрашивающееся заключение, что у каждого человека есть жизнь и есть призрак. То и другое, видимо, находится в тесной связи с телом: жизнь дает ему возможность чувствовать, мыслить и действовать, а призрак составляет его образ, или второе “я”. И то и другое, таким образом, отделимо от тела: жизнь может уйти из него и оставить его бесчувственным и мертвым, а призрак показывается людям вдали от него». А далее, по словам Тэйлора, дикари делают следующий шаг, объединяя эти два уже выделенных ими представления – «жизнь» и «призрак». «Если то и другое присуще телу, почему бы им не быть присущими друг другу, почему бы им ни быть проявлениями одной и той же души? Следовательно, их можно рассматривать как связанные между собой. В результате и появляется общеизвестное понятие, которое может быть названо призрачной душой, духом-душой» (Тэйлор, 1989, с. 212).


[Закрыть] (1989). Первые шаги в области психологического познания он справедливо связывает с низким уровнем развития человеческой культуры. В этих условиях первичной реальностью, осознанной человеком, была реальность его телесной жизни, его биологического существования. И именно это стало точкой отсчета в дальнейшем развитии и углублении самопознания человека1717
  Следует отметить, что эта точка зрения совпадает с выводами, полученными при изучении стадиальности развития самопознания в процессе онтогенеза, исходной точкой которого является возникновение смутных органических ощущений (Бехтерев, 1888).


[Закрыть].

В. Вундт показывает, что, возникнув, представление о душе претерпело у архаичного человека значительную эволюцию. Он предлагает различать ранние представления о душе как о деятельности, неотделимой от тела, связанной с теми или иными его органами (кровью, глазами, сердцем, почками и т. д.), и более поздние ее трактовки как «свободной души» в их различных модифицикациях: «душа‐дыхание», «душа‐тень», «душа‐образ» (Вундт, 1914).

Этот вывод подкрепляется данными многочисленных этнографических наблюдений. Так, Фрэзер, опираясь на описание жизни и верований примитивных людей, мифологию и суеверия, вскрывает динамику начальных представлений о душе, являющихся своеобразным, отвечающим уровню первобытной культуры обобщением их жизненного опыта. Он показывает, что происходил постепенный переход от телесно‐антропологической трактовки души (душа – маленький человечек или зверек, точная антропологическая копия большого человека или зверя, характеризующаяся локализованностью в организме человека, весом, размером)1818
  Фрэзер приводит свидетельства европейского миссионера, которому австралийский абориген, характеризуя себя, говорит: «Я не один, как вы думаете, а двое… я говорю, что являюсь двумя в одном. Одно – это большое тело, которое вы видите; а внутри его есть другое, невидимое маленькое тело. Большое тело умирает, а маленькое тело после его смерти улетает» (Фрэзер, 1980, с. 205). Индейцы-гуроны убеждены, что душа имеет голову, тело, руки, ноги, т.е. является «уменьшенным подобием самого человека». Эскимосы считают, что «душа обладает такой же формой, как и тело, частью которого она является, только более тонкой и воздушной природы». Индейцы-нутка помещают крошечного человечка-душу в макушку, где он пребывает в вертикальном положении; переход его в горизонтальное состояние приводит к тому, что человек теряет сознание. Описывая душу-человека, малайцы говорят, что она не более пальца, невидима, состоит из тонкой материи, может покидать тело человека – временно во время сна и навсегда после его смерти. Обитатели остова Ниас считают, что размер и вес души сообразен размеру и весу тела человека, может колебаться в определенных пределах, но не превышает 10 граммов (там же, с. 206).


[Закрыть] к отождествлению души с отдельными жизненно важными органами тела (сердцем, кровообращением, дыха нием), к постепенной дистилляции понятия «душа», его очищению от материальности и превращению в идеальное образование (душа – тень, отражение)1919
  Фрэзер пишет: «Одни народы верят, что душа человека пребывает в тени, другие считают, что она пребывает в его отражении в воде или зеркале» (Фрэзер, с. 218). Он указывает, что, понимая душу как тень, дикари старались избегать тени тех лиц, которых считали опасными. К числу последних относили часто плакальщиков, женщин и особенно свою тещу. Уменьшение тени рассматривалась как признак уменьшения жизненных сил человека или предвестник смерти. Жители экваториальных островов, поэтому, старались не выходить из дома в полдень. Туземцы Новой Каледонии связывают душу с отражением в воде и уверены, что «душа-отражение, будучи внешней по отношению к человеку, подвержена… опасностям… В Древней Индии и Древней Греции существовало правило не смотреть на свое отражение в воде… если человек увидел во сне свое отражение, греки считали это предзнаменованием смерти» (там же, с. 220).


[Закрыть] (Фрэзер, 1980).

Особый интерес представляют складывающиеся у истоков человеческой истории представления о роли души в жизнедеятельности человека. Душа рассматривалась как сила, определяющая состояние человека, его жизнеспособность, руководящая его мыслями, действиями и поступками. Пребывание души в теле воспринималось как условие и причина его жизни, активности; временный выход души из тела связывался с состоянием сна, безвозвратный же уход – со смертью. Позже Аристотель обозначит душу как животворный источник, силу, оживотворяющую тело.

Согласно воззрениям первобытного человека, душа руководит человеком как активное, действенное начало в нем. Она есть то, что отличает человека от прочих живых организмов. Отсюда многочисленные заговоры, суеверья, обряды, направленные на удержание души в теле2020
  На острове Целебес к носу, пупку и ногам больного прицепляют рыболовные крючки, чтобы уходящая из тела душа зацепилась за них и не оставила человека. Во время зевоты индусы щелкают пальцами, чтобы не дать душе выйти через открытый рот. Жители Маркизских островов зажимают нос и рот умирающего, чтобы сохранить его душу в теле (там же).


[Закрыть].

Обращает на себя внимание тот факт, что, наряду с мистическим в целом характером указанных представлений, в них появляются зерна рациональных идей прежде всего касающиеся признания роли психики в жизнедеятельности человека как фактора организации его поведения, мыслей, источника активности.

Таким образом, уже на самых ранних стадиях развития человеческой культуры обнаруживаются попытки осмысления особенностей функционирования и роли психики (души), ставшие базисом развития других форм психологического познания.

Объективированной формой выражения житейских психологических знаний и представлений людей являются создаваемые ими фольклорные произведения – песни, сказания, поговорки, пословицы. В них в обобщенном виде раскрывается то, что волнует человека, является предметом его размышлений, то, как он воспринимает и оценивает разные стороны действительности, что признает ценным и значимым в себе и в других людях и что отвергает,– его идеалы и представления. Бесценным архивом народной жизни назвал их известный исследователь психологии русского народа К.С. Аксаков.

Обоснование важности использования фольклорного материала в качестве источника изучения психологической мысли содержится в ряде трудов историков психологии. Об этом писал Б.Г. Ананьев, считавший, что в коллективных творениях народа «отразилась и закрепилась народная мудрость, своеобразная философия практической жизни, представляющая большой интерес для разработки истории психологических представлений и понятий». Особого внимания, по его мнению, заслуживает «этико‐психологическая сторона народного эпоса, в которой раскрывается гуманизм русского народа, его свободное от догматизма и мистицизма понимание личности, характера и способностей» (Ананьев, 1947а, с. 33).

Как пишет А.С. Гучас, «при исследовании развития психологических знаний имеется попытка проследить их самые древние и глубокие зачатки. Как один из источников таких знаний указывается народное творчество. Фольклорная традиция народа уходит в древние времена. Следовательно, она может быть источником познания психологических воззрений народа далекого прошлого» (Гучас, 1974, с. 91). Причину нереализованности этого аспекта трактовки народного творчества он видит в трудности установления хронологических рамок возникновения фольклорного материала. Но, может быть, она имеет более глубокие основания – недостаточность внимания к истории своей культуры и осознания ее ценности?

Для устной народной традиции характерен афористический стиль изложения, что объясняется особенностью афоризма как удобной для запоминания формы мысли. Афоризм характеризуется нерасчлененностью смысла, многозначностью выражения. Отсюда вытекает возможность его разнообразного толкования.

Е.А. Климовым и О.Г. Носковой проведен историко‐психологический анализ фольклорных произведений (Климов, Носкова, 1992; Климов, Носкова, 2002). В основу исследования положена идея о том, что психологическое знание, вырабатываемое людьми в каждодневной трудовой деятельности и апробированное опытом, имеет практическое значение и характеризуется определенной достоверностью.

Авторы обращаются к анализу раннего периода развития знания о труде, зафиксированного в произведениях фольклора, мифах, «речевых формулах по поводу типичных жизненных ситуаций, ритуалов, обычаев», в заговорах, пословицах, поговорках, в предметах декоративного творчества (Климов, Носкова, 1992, с. 4, 21). Именно эта «аморфная “низшая” разновидность мифов», на их взгляд, наиболее полно отражает корневые потребности и интересы людей, является чрезвычайно устойчивой и воплощается в более поздних продуктах творческой деятельности народа. Народная мифология органично связана с жизнью, вырастает непосредственно из практической хозяйственной деятельности, отражает условия существования людей на различных стадиях общественного развития. Она включает в себя как примитивные религиозные представления (тотемизм, аниматизм)2121
  См.: Никольский Н.М. Дохристианские верования и культы днепровских славян. М., 1929.


[Закрыть], так и отфильтрованные и дистиллированные жизненной практикой народа рациональные идеи.

Представляет интерес осуществленный авторами анализ русских пословиц и поговорок, относящихся к сфере труда. Задача, поставленная в исследовании, состояла в выделении содержащихся в пословицах психологических мотивов и идей, соответствующих проблематике современной психологической науки: представлений людей о трудовой деятельности и ее роли в жизни общества и развитии личности; о субъекте труда, его формировании и функционировании; о принципах и способах рациональной организации трудового процесса. Намечены способы психологического изучения этого специфического исторического источника психологической мысли: 1) выделение пословиц, характеризующих сферу труда, его субъекта, организацию и результат трудовой деятельности, отношения, возникающие между ее исполнителями; 2) систематизация, направленная на выявление их семантической структуры; 3) соотнесение поля значений фольклорного материала «с сеткой понятий и проблем психологии труда как отрасли науки»; 4) количественный анализ частоты повторяемости групп пословиц определенного смыслового содержания, дающий материал, «косвенно свидетельствующий о степени их значимости» (там же, с. 41).

Результат проведенной реконструкции психологического знания, содержащегося в пословицах и поговорках, может быть представлен следующим образом:

1. Установлено осознание значимости труда как необходимого условия жизни трудового человека («Бобы – не грибы: не посеяв, не взойдут»; «Масло само не родится» и т. д.).

2. Выявлено нравственное содержание представлений о труде и человеке труда:

• оценка людьми труда как условия формирования добродетелей («Не то забота, что много работы, а то забота, что ее нет»; «Праздность – мать пороков»; «Без дела жить – только небо коптить» и т. д.);

• осмысление связи общественно‐ценного труда и здорового образа жизни («Шевелись, работай – ночь будет короче»; «Кто много лежит, у того и бок болит»; «Работай до поту, так и поешь в охоту» и др.);

• определение труда как источника настроения человека, его мироощущения, радости и счастья («Не сиди сложа руки, так не будет и скуки»; «Скучен день до вечера, коли делать нечего»; «Он в святцы не глядит, ему душа праздники сказывает» и др.).

3. Выделены представления об идеальных моделях труда:

• критика непроизводительной трудовой деятельности (например, «Три дня молол, а в полтора съел»);

• утверждения о необходимости и ценности свободного, а не принудительного, подневольного труда («Уходили сивку крутые горки»; «На мир не наработаешься» и др.).

4. Вскрыты идеи, касающиеся нормативов и требований эффективной организации трудовой деятельности:

• чередования труда и отдыха («Мешай дело с бездельем, проживешь век с весельем»; «После дела и гулять хорошо»);

• правильной технологической организации труда (например, «Лежа не работают»);

• необходимости учета функциональных возможностей и состояний работника, их контролирования и управления ими, избегания чрезмерных усилий, переутомления, «призыв к степенности и ритмичности в работе», систематичности и постепенности как условиям длительного сохранения трудоспособности («Ретивый надсадится»; «Горяченький скоро надорвется»; «Лошадка с ленцой хозяина бережет» и др.);

• «важности плана, замысла», проектирования конечного результата труда («Фасон дороже приклада»; «Как скроишь, так и тачать начнешь»; «Не трудно сделать, да трудно задумать»; «За один раз дерево не срубишь»; «Сегодняшней работы на завтра не покидай»);

• умения регулировать работу во времени, правильного отношения к времени («Куй железо, пока горячо»; «Век долог, да час дорог» и др.).

5. Описаны представления о способах организации коллективной деятельности и психологии управления («В согласном стаде волк не страшен»; «У семи нянек дитя без глазу»; «От беспорядка и сильная рать погибает»; «Порядок дела не портит» и др.).

6. Рассмотрены представленные в пословицах мотивы труда («Послал бог работу, да отнял черт охоту»; «Была бы охота, а впереди еще много работы» и др.).

7. Выделены личностные качества, определяющие, согласно сложившимся представлениям, успешность труда:

• волевые («Терпенье и труд – все перетрут»; «Муравей невелик, а горы копает» и др.),

• нравственные – добросовестность, трудолюбие («Дело шутки не любит»; «Делать как‐нибудь, так никак и не будет»).

8. Охарактеризованы сложившиеся в общественном сознании мнения о неэффективном труде и его причинах:

• неправильное распределение обязанностей («Один с сошкой, а семеро с ложкой»; «Двое пашут, а семеро руками машут» и др.);

• попытка «одновременного выполнения действий разного содержания», отсутствие концентрированности трудовых усилий на чем‐либо одном («Либо ткать, либо прясть, либо песни петь»; «За все браться – ничего не сделать» и др.),

• негативные качества работника – леность («От лени опузырился»; «Кто ленив, тот и сонлив»; «Сонливого не добудишься, ленивого не дошлешься» и др.), болтливость («Работа с зубами, а леность с языком»), неумение достичь нужного результата («У него дело из рук валится» и др.).

9. Выделены сложившиеся в русской культуре представления об индивидуально‐психологических различиях субъектов труда, о «взаимосоответствии требований профессии и человека» («Всяк годится, да не на всякое дело»; «Волк – не пастух, свинья – не огородник»; «Молодой – на битву, старый – на думу», «Иной охоч, да не горазд, иной и горазд, да не охоч» и др.), о праве «человека на индивидуальный стиль деятельности, на творческую самостоятельность и своеобразие» («Мас тер мастеру – не указ»; «Всякий мастер про себя смастерит» и др.).

10. Установлены психологические моменты, касающиеся осознания ценности профессионального мастерства и уважения к его носителям («Не кует железо молот, кует кузнец»; «Коли не коваль, так и рук не погань»; «Не учась и лаптя не сплетешь» и др.), понимания необходимости передачи опыта профессиональных умений и знаний, обучения профессиональному мастерству («Учи других и сам поймешь»; «Мудрено тому учить, чего сами не знаем»), признания роли мастера‐наставника («Всяк мастер на выучку берет, да не всяк доучивает») (там же, с. 42–45).

Авторы делают вывод, что причины тщательного сохранения народом древних слоев человеческой мысли, а также продолжения их существования в современной культуре,– их глубоко рациональный вневременной смысл и особая функциональная роль в жизнедеятельности человека и общества. Живучесть пословиц и поговорок как чрезвычайно ценного источника народной мудрости обусловлена тем, что они (1) создают наглядный образ, выполняющий функцию «эталона социального поведения»; (2) содержат «“диагностические портреты”, помогающие разобраться в людях, дать им общественную оценку как членам общества, как труженикам»; (3) носят обобщенный характер и в силу этого пригодны для разных «типовых ситуаций»; (4) имеют глубокий смысл; (5) будучи лаконичными по форме выражения, легко воспринимаются и запоминаются. Характеризуя в целом пословицы и поговорки как источник изучения психологических знаний о труде и трудящемся, Климов и Носкова пишут, что они представляют собой «знаковые (вербальные) орудия для фиксации социального опыта, необходимого для воспитания новых поколений тружеников, для выбора наиболее рациональных способов организации коллективного и индивидуального труда, подбора и оценки работников» (там же, с. 47).

Психологические знания, формирующиеся в древнерусской культуре, представлены также в первых письменных памятниках XI–XVII вв. В работах Климова и Носковой предпринята попытка реконструкции психологического знания о труде и его субъекте в русской летописи «Повесть временных лет» (первая половина XI в.). В качестве материала для исследования служили высказывания о личностных качествах людей в связи с прогнозированием их деятельности.

В частности, в летописи обнаружено, говоря современным научным языком, «описание диагностического исследования личности военачальника, проведенного в целях обоснования государственного прогноза и решения: продолжать ли войну с ним или откупиться любой данью?». Авторы считают, что в тексте источника фактически содержится указание на связь свойств личности и ее поведения в типичных (модельных) обстоятельствах, «идея о связи личности и деятельности»2222
  Этот вывод основан на рассмотрении фрагмента летописи, описывающего войну Святослава с греками, в которой Святослав одержал победу. В связи с этим царь греков формулирует на военном совете проблему: «Что створим, яко не можем противу ему стати?» Его участники предлагают всесторонне оценить личность Святослава: его интересы, склонности, характеристики. Для этого принято решение направить к Святославу мудрого посланца («мужа мудра»), вменив ему в обязанность тщательно изучить поведение военачальника, выяснить его отношение к дарам («Глядай взора и лица его и смысла его»). Результат миссии показал, что Святослав равнодушен к богатству – золоту, драгоценностям, но очень с большим интересом относится к оружию. В соответствии с этим было принято решение прекратить с ним войну и принять любые его условия («Лютъ се муж хощетъ быти, яко же именья не брежетъ, а оружье емлеть; имися по дань») (Климов, Носкова, 2002, с. 268).


[Закрыть] (Климов, Носкова, 1992, с. 52).

Анализ других древнерусских памятников также позволяет авторам реконструировать имплицитно представленные в них психологические знания о труде. Так, в «Послании Даниила Заточника к великому князю Ярославу Всеволодовичу» или «Молении Даниила Заточника» (первая четверть XIII в.) содержатся, по сути, «рекомендации» в области «организационного консультирования», ориентированные на коррекцию стиля правления князя и состояния дел в княжестве. Фактически описываются те принципы, которых должен придерживаться руководитель при подборе своих советников. Идеи, касающиеся учета личных качеств человека при выборе направления трудового обучения, выявлены авторами в тексте «Домостороя» (XVI в.). Рассматриваются содержащиеся в «Стоглаве» (XVI в.) правила организации иконописного дела, а также личностные требования, предъявляемые его исполнителям (смирение, кротость, религиозность, отсутствие пороков – завистливости, сварливости, лености, склонности к пьянству и т. д.). Подчеркивается, что, по сути, в них идет речь о составлении личностных «психограмм» (там же, с. 52–53).

Представляет интерес также попытка вычленения особенностей профессиональной деятельности и самосознания ремесленников древней Руси на основе анализа их материальной и духовной культуры (расселения в городах по профессиональному принципу, создания патрональной церкви, разработки ремесленных уставов, регламентирующих формы и способы работы, взаимоотношения в цеховых организациях, зарождения мануфактур и т. д.).

Важным стимулом развития психологической мысли является практика, которая выступает сферой накопления житейских психологических представлений, ставит перед психологией задачи, обнаруживает актуальные зоны ее прикладных разработок.

В книге «Психологическая мысль России: век Просвещения» (2001) основным предметом изучения являлись житейские психологические знания, возникающие в различных сферах практической деятельности людей. Такая предметная направленность была обусловлена состоянием психологии того времени, еще не выделившейся в самостоятельную научную дисциплину, в связи с чем накопление психологической феноменологии осуществлялось в других, уже сложившихся науках либо в реальной практической деятельности человека. Соответственно, в книге исследовались деятельность и взгляды педагогов и учебных центров (В.А. Кольцова; Б.Н. Тугайбаева), медицинская и юридическая практика (Ю.Н. Олейник), военное дело и ремесленное производство (Е.А. Климов; О.Г. Носкова), сфера религии (В.А. Елисеев). Было показано, что в каждой из этих областей практики был накоплен богатый и разнообразный материал, касающийся понимания личности, ее свойств и факторов развития.

В работе Ю.Н. Олейника подчеркивается, что именно в этот период в русской культуре «складываются объективные предпосылки актуализации интереса к познанию индивидуально‐психологических особенностей человека, происходит осознание проблемной ситуации в данной области. Возрастание интереса к человеку, усиление антропологических тенденций в русской культуре стимулировалось, согласно мнению автора, особенностями социально‐экономических преобразований, происходивших в России под влиянием петровских реформ. Так, многочисленные войны и освоение новых земель, вошедших в XVIII в. в состав российского государства, требовали мобилизации всех людских ресурсов, что стало причиной зарождения практики учета населения, его демографического состава, фиксации профессиональной принадлежности и уровня мастерства работающей прослойки общества2323
  Согласно Указу 1702 г. «О подаче в Патриарший Духовный приказ приходским священникам недельных ведомостей о родившихся и умерших», предписывалось проведение регистрации браков, рождений, смертей, составление церковных списков населения с указанием пола, возраста прихожан и их сословной принадлежности. В специальных отчетных ведомостях, составляемых Берг-, Мануфактур– и Коммерц-коллегиями под руководством Сената, фиксировались поименные сведения о профессиях и специальностях рабочих, составлялись списки мастеров по каждой профессии. Начинаются подушные переписи податного населения (Плосико, Елисеева, 1990).


[Закрыть]. «Все эти мероприятия выступали предпосылкой осознания обществом ценности отдельного человека, возрастания его значимости в жизни государства» (Олейник, 2001, с. 164).

Усиление ориентации на личностное и индивидуально‐психологическое знание о человеке выявлено и в области медицинской практики. Этому благоприятствовала политика государства по сохранению и увеличению «здравия» народа, ориентированная на воспроизводство физически и психически крепкой и жизнеспособной популяции людей2424
  В Указе 1722 г. в качестве обязательного условия бракосочетания указывалась «правильность сознания», запрещались браки с «дураком» (слабоумным); сумасшествие (согласно Синодскому указу от 22 марта 1723 г.) выступало основанием и для расторжения брака. Вводилась практика медицинского освидетельствования состояния психического здоровья. Учреждалась опека над безумными и сумасшедшими.


[Закрыть]. Автор делает вывод, что осуществление государственных мер, направленных на решение этих задач, «приводило к утверждению основ индивидуального подхода к больному в медицинской науке» (там же, с. 165). Особенно значимым в этом контексте представляется введение в медицинских учреждениях историй болезни, включающих описание их течения и методов лечения, анамнестические сведения о больных, а в случае их смерти – данные патологоанатомического вскрытия (Инструкция 1753 г.). Примечательно появление в это время специальных законодательных и нормативных документов, вменявших в обязанность медиков фиксацию индивидуальных особенностей течения болезни2525
  Согласно Инструкции от 5 февраля 1754 г., младшие доктора Генеральных госпиталей обязывались «держать для каждого больного особливый обстоятельный журнал до совершенного окончания болезни выздоровлением или смертью», а «Генеральный регламент о госпиталях и о должностях при них» (24 декабря 1735 г.) обязывал подлекарей и учеников фиксировать «болезни и пользование их… дабы оные впредь к пользе своей прислуживатися могли б и видно бы было, как больного лечили», госпитальных лекарей – «держать книгу и записывать все от доктора учрежденные лекарства», а госпитального доктора – контролировать выполнение этих предписаний (цит. по: Олeйник, 2001, с. 165).


[Закрыть] и предусматривающих их поощрение за качественное выполнение этих предписаний. Умение детального описания хода болезни становится одним из критериев присвоения лекарского или докторского звания. «Таким образом, врачебная практика в России ХVШ века, с одной стороны, формировала потребность в знаниях о конкретном человеке, а с другой – способствовала увеличению числа людей, по роду своей деятельности занимавшихся изучением индивидуальности человека, накоплением и обобщением сведений об индивидуально‐психологических особенностях людей, разрабатывавших детализированные схемы описания психологических различий» (там же, с. 166).

Важной сферой накопления индивидуально‐психологического и личностного знания, согласно Олейнику, выступала также законодательная и юридическая практика. Обращение к материалам юриспруденции позволяет выделить в них ряд тенденций, характеризующих рассматриваемую проблему.

Во‐первых, установлен факт «фиксации в юридических документах личного достоинства граждан как ценности и защиты государством личной неприкосновенности граждан» (там же, с. 166). Так, согласно Указу 1701 г., в обращениях народа к государю предписывалось указывать «полные», а не уничижительные имена, как это было ранее. Проявлением тенденции защиты достоинства личности государством было изъятие из ведения фискалов дел о личных обидах и юридическое закрепление ответственности за ложные доносы (Указ от 17 марта 1714 г.). С 1716 г. к числу преступлений против чести человека причисляются клевета и изнасилование. В 1775 г. учреждаются «совестные суды», осуществляющие правосудие не на основании законов, а опираясь на принципы естественной справедливости. Им вменялось рассмотрение широкого круга вопросов (непреднамеренные преступления, совершенные безумными или малолетними, случаи колдовства и т. д.). В учебнике В.Н. Латкина по истории русского права отмечается, что в Указе зафиксирована и получила отражение идея значимости личной безопасности «каждого верноподданного» для монарха. Гуманистический характер имели принципы, лежащие в основе деятельности «совестного суда»: «1. Человеколюбие вообще. 2. Почтение к особе ближнего, яко человеку. 3. Отвращения от угнетения или притеснения человечества» (цит. по: Олейник, 2001, с. 167).

Свидетельством осознания ценности личности автор считает также появление в законодательстве ХVIII в. статей о незаконнорожденных детях, введение санкций за убийство детей, приравниваемых к наказаниям за убийство взрослого человека.

Во‐вторых, в законодательную практику ХVIII в. вводятся нормы дифференциации и индивидуализации наказания. Оговариваются условия, определяющие силу наказания – увеличивающие его или смягчающие (состояния опьянения и аффекта, «служебная ревность», возрастные характеристики подсудимых – несовершеннолетний и престарелый возраст, их психический статус, случаи рецидива). Автор ссылается на мнение С.И. Викторского, согласно которому «устепенять более детально вину и наказание законы начали не раньше, чем личность стала пониматься как нечто самостоятельное» (Викторский, 1912, с. 172).

Подтверждение растущего осознания обществом ценности человеческой личности Ю.Н. Олейник видит в научно‐мировоззренческих позициях русских просветителей и практиков. «Так, Феофан Прокопович вводит в русскую общественно‐политическую фразеологию термин “общая польза” как выражение основного идеологического принципа государства и господствующего класса. Его утверждение в общественном сознании приводило к пониманию значения и роли личностных качеств человека вне зависимости от его сословного происхождения; мерилом ценности человека становится критерий общественной пользы его индивидуальных свойств и особенностей поведения» (Олейник, 2001, с. 168–169). В работах В.Т. Золотницкого подчеркивается роль самопознания человека, осознания им своих природных способностей как условия правильного, соответствующего его природным дарованиям, выбора сферы деятельности. Важность учета индивидуальных особенностей человека в практической деятельности отмечали и русские врачи. Например, профессор Московской госпитальной школы П.И. Погорецкий писал, что знания об индивидуальных особенностях больного помогают проникнуть во внутреннюю природу человека и являются значимыми для любого врача. Игнорирование этого аспекта врачом оценивалось им как проявление непрофессионализма. При этом особенности больного не исчерпываются, в его понимании, только индивидуально‐психологическими характеристиками, но включают также рассмотрение, говоря современным научным языком, как их генетических, природных предпосылок, так и национально обусловленных свойств. О необходимости отказа от стандартных способов лечения и его организации в соответствии с возрастом, полом, темпераментом и образом жизни людей говорил известный русский клиницист ХVШ в. К.И. Щепкин.

Ю.Н. Олейник делает вывод, что «на протяжении ХVIII века в русском обществе формировалось и последовательно укреплялось понимание ценности человека, признание гражданских и юридических прав отдельной личности, происходило утверждение индивидуального подхода и осознание важной роли индивидуально‐психологических различий людей в разных сферах общественной практики. На этой основе в общественном сознании возрастал интерес к проблеме индивидуально‐психологических различий людей, возникали новые подходы в познании человека, в понимании личности и индивидуальности, шло активное развитие самосознания людей» (там же, с. 169).

Исследование Ю.Н. Олейника – одно из немногих, в котором реконструкция психологической мысли осуществляется на основе анализа материалов социальной и политической жизни общества, и в этом плане оно имеет не только конкретно‐научное, но и методологическое значение.

При изучении развития психолого‐педагогической мысли в России в XVIII в. объектом рассмотрения выступали работы русских педагогов, воспитателей (Кольцова, Тугайбаева, 2001). Исследование показало, что разработка психолого‐педагогических проблем была непосредственно связана с разворачивающейся в период Просвещения реформой образования, развитием и укреплением системы учебно‐воспитательных учреждений. Наряду с просветительскими западно‐европейскими идеями, большую роль в развитии психолого‐педагогической мысли этого времени сыграли работы русских педагогов‐практиков: И.И. Бецкого, Ф.И. Янкович де Мириево и др. Известный русский педагог И.И. Бецкой выдвинул идею целостной гармоничной личности, формирующейся под влиянием комплекса воздействий, утверждал, что сам по себе разум еще не составляет достоинств человека, а становится таковым только в связи с его нравственным развитием. «Один украшенный или просвещенный науками разум не делает еще доброго и прямого гражданина, но во многих случаях паче во вред бывает, есть ли кто от самых нежных юности своей лет воспитан не в добродетелях и твердо оные в сердце его не вкоренены…». Он ставит вопрос о важности формирования социальной позиции человека, воспитании его как гражданина (Бецкой, 1766б, с. 150). Бецкой подчеркивает роль семьи и социально‐психологических внутрисемейных отношений как необходимого условия развития у детей нравственно ценных качеств и наклонностей. Он пишет, что долг родителей детям своим те же «прямые и основательные воспитательные правила в сердце вселить, какие получили они сами…» (там же, с. 151). Oбращаясь к проблемам психического развития ребенка, Бецкой дает его периодизацию. Он доказывает, что возникновение речи существенным образом изменяет психический облик ребенка: «двух лет, или около того, чувствительная в детях происходит перемена. Они начинают понимать, рассуждать, помнить и прочее» (Бецкой, 1766a, с. 13). Представляет интерес разработанный Бецким, утопический по своему характеру, проект создания интеллектуальной элиты российского общества – «новой породы людей», лишенных пороков и недостатков, призванных быть максимально полезными для своего Отечества, носителями идей Просвещения. Целенаправленное формирование этого нового типа личности требует, согласно Бецкому, создания благоприятных условий, в том числе здоровой среды общения. В качестве путей реализации намеченной программы Бецкой предлагал помещать детей в возрасте 5–6 лет в изолированные от внешнего окружения учебные заведения, где бы они пребывали «безвыходно» до 18–20 лет, избавленные от дурного влияния семьи, и не имея «ни малейшего с другими сообщения» (Бецкой, 1766б, с. 151). Большое внимание уделял мыслитель и личности учителя, видя в этом важное условие и предпосылку эффективности воспитательного процесса. Он дает психографическое описание учителей и воспитателей, указывая, что «им надобно быть всем известной и доказанной честности и нравоучения, а поведение их, нравы долженствуют быть наперед ведомы и непорочны; особливо же надлежит им быть терпеливыми, рассмотрительными, твердыми и рассудительными, одним словом, таковыми, чтобы воспитывающееся юношество любило их и почитало и во всем добрый от них пример получало» (там же, с. 152).

В исследовании Е.А. Климова и О.Г. Носковой выявлены психологические знания о труде, представленные в работах практиков – общественных деятелей, военачальников, инженеров (Климов, Носкова, 2001). В качестве примера можно привести представленные авторами результаты реконструкции психологического знания о субъекте профессиональной деятельности, содержащегося в работах выдающегося русского полководца А.В. Суворова. Исследование системы его взглядов и практической военной деятельности позволило выделить ряд важных выдвинутых им проблем, относящихся к области психологии труда. Большое внимание Суворов уделял вопросам формирования и организации деятельности воина, подготовки рекрутов, формирования их ратных навыков, т. е., согласно современной научной терминологии,– проблеме профессионального становления и развития. Обеспечению целенаправленности процесса подготовки молодого бойца способствовали сформулированные Суворовым предписания, касающиеся поведения бойца, его психического состояния и личностных характеристик. Солдат, согласно выдвинутым им требованиям, должен обладать развитым самосознанием, способностью правильно оценить свои чувства, психические состояния, а также мысли и переживания других людей – противников или соратников, людей, равных себе по статусу, и начальников. Чрезвычайно важны в психологическом отношении сделанные им описания военной деятельности, ее влияния на состояние и личностные характеристики воинов. К числу важных регуляторов поведения и деятельности бойца Суворов относил и нравственные нормы. Оценивая эти и другие психологические взгляды полководца, авторы пишут, что «психологическую концепцию военного труда и подготовки профессионала, созданную А.В. Суворовым, можно было бы назвать оперативной, так как она, во‐первых, существует для него как промежуточный продукт, определяющий его собственные военные решения, предписания, действия; во‐вторых, целенаправленно обслуживает собственно активное исполнительско‐практическое поведение в динамических условиях (как военачальника, так и солдата)» (там же, с. 230).