Текст книги "Такая как есть (Запах женщины)"

Автор книги: Вера Кауи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 29 страниц)

– Я думаю о тебе, – ответил Макс.

– Не беспокойся. Если, а это маловероятно, мать захочет повидаться со мной, я приду к ней как Алекс Брент.

– Это я понял, – проговорил Макс. – Но я совсем не то имел в виду. Я думал о тебе.

Алекс принужденно засмеялась:

– То есть?

– Тебе надо искать.

– Чего?

– Самое себя. Трудно представить, какие там откроются глубины.

– А мне казалось, что я для тебя – открытая книга.

– В которой есть много непонятных мне страниц. А разобраться хочется. Что на них написано.

Алекс грустно покачала головой.

– Ничего, это просто белые страницы, на них нечего писать.

– Почему ты так уверена?

Алекс молчала, и тогда Макс ответил за нее:

– Потому что ты сама себе это внушила. Но так ли уж ты счастлива наедине с собой? Довольна ли Алекс Брент взаимоотношениями с доктором Брент? Мне кажется, ты изо всех сил стремилась доказать Еве своими успехами в науке, что чего-то стоишь. Чтобы она повернулась к тебе лицом…

– Это трудно объяснить.

– Мне совсем не трудно. Почему ты все еще сомневаешься? Потому что это уже отработанный и безопасный путь? Но что ты знаешь о людях, о мужчинах? Ты ходила на свидания? Держала кого-нибудь за руку на прогулке? Обнималась на заднем сиденье автомобиля? А ведь это такие переживания, такие открытия… – Он посмотрел на окаменевшее лицо Алекс. – Ты считаешь, что образование…

– Мое образование не имело ничего общего с воспитанием чувств, – отпарировала Алекс.

Макс усмехнулся:

– Мы говорим не о Флобере, а о тебе.

– А зачем мне изучать то, что для меня бесполезно?

– Откуда ты знаешь?

– Знаю.

– И я тоже знаю. Почему ты постоянно носишь серые или коричневые цвета? Чтобы на тебя обращали как можно меньше внимания? – Алекс вспыхнула от негодования. – А вот моя мать была великой женщиной. И до самой старости отец каждое воскресенье уводил ее наверх в спальню и они запирали за собой дверь. Даже страшно располнев, она продолжала носить красные, голубые и зеленые платья… И самая маленькая моя племянница уже отдает предпочтение алым и розовым цветам. Если бы ты только позволила специалистам, которые работают у твоей матери…

– Ни за что! Я такая какая я есть, и если тебе неприятно на меня смотреть – тем хуже!

– О Боже! Красота – это ловушка, которую ставят мужчинам…

– Так оно и есть, и что бы ты ни говорил, меня не переубедишь. Ты и моя мать заманиваете глупых женщин, чтобы они платили большие деньги за то, что на самом деле не стоит ни гроша. Если даже меня завернут в самую лучшую оберточную бумагу, ты все равно получишь то, что получишь – внутри буду я.

– Люди покупают то, что радует глаз. Неудивительно, что не все твои книги быстро распродаются. Ты либо опережаешь время, либо опаздываешь. А на свидание надо приходить вовремя.

Алекс стремительно вскочила.

– Не указывай мне! – Она была близка к тому, чтобы разрыдаться, и хотела немедленно уйти, чтобы не разрыдаться на глазах у Макса.

– А я не собираюсь тебе ничего указывать. И вообще молчу. Ты все равно сбросишь мою руку с плеча еще до того, как я успею проговорить: «Молодец!»

От отчаяния Алекс не могла выговорить ни слова. Макс видел, что ей нужна какая-то разрядка. Но его испугало, что ее сверкающие зеленые глаза таили в себе не только гнев. Она, кажется, готова была заплакать. Макс отшвырнул свой стул:

– Послушай, я не хотел…

– Нет, хотел… С того самого момента, как я появилась на кухне. – Голос ее напрягся до предела. Но Алекс не собиралась показывать ему, как глубоко ее задело его равнодушие. Это только усилит его представление о ней как о тридцатилетнем подростке.

– Я – не Ева Черни, – закричала она. – И я отвергаю все, что утверждает она. Я есть я. И не хочу претворяться. И я знаю, что ты думаешь, когда смотришь на меня.

– Но то, как ты сама смотришь на людей, заставляет их видеть то, чего ты хочешь.

Алекс сжала кулаки и стиснула зубы, чтобы сдержать себя:

– Что же дурного в том, чтобы пытаться выглядеть лучше? Женщины занимаются этим со времени прародительницы Евы. Ведь это так естественно – стараться стать лучше, чем ты есть. И ты в этом вечном сражении пользуешься не тем оружием.

– Значит, так нужно. Посмотри, какое опустошение несет моя мать, творя красоту. А как же красота души? – «Что это такое со мной происходит?» – недоумевала Алекс, продолжая говорить, выкладывая все, что в ней накипело.

– Это все из-за того негодяя Стивенса? – спросил Макс. – Ты все время уверяла, что забыла о нем…

– Нет, он здесь ни при чем. – На этот раз Алекс сказала правду. Тогда Макс объяснил все очень доходчиво, доступно для тринадцатилетней девочки, и ему, собственно, не было сейчас нужды возвращаться к этой истории и снова ее успокаивать.

– Тогда почему ты считаешь, что должна оставаться такой незаметной и серой. Мне кажется, поэтому, что с тобой рядом никогда никого не было. Никто не показал тебе, что значит быть женщиной. Пэтси – прекрасная учительница и замечательная женщина. Но некоторым вещам она не могла научить тебя, потому что сама не имела о них никакого понятия.

– Пэтси говорила мне обо всем, о чем я хотела узнать.

– Нет. Она учила тебе всему, чему могла научить. По ее настоянию ты пошла учиться в женский колледж.

– Потому что мы обе считали, что гораздо лучше, когда тобой занимаются женщины, а не мужчины, которые интересуются только собой.

– Феминистские штучки. Не думал я, что ты встанешь в ряды этих сумасшедших…

– Я и не встала. Просто считаю, что я не глупее многих мужчин. Если это феминистский взгляд, что ж…

– К сожалению, у тебя был очень печальный опыт, который заставляет тебя чуждаться мужчин. Ты стараешься оградить свою жизнь…

– Защитить!

– Так мне кажется. Несмотря на все ухищрения твоей матери, с тобой рядом всегда оказывался кто-то, кто опекал тебя, думал за тебя. Ты так мало знаешь окружающий мир. Ты в нем никогда и не жила. Ты получила массу академических наград. Но одна сторона жизни осталась для тебя наглухо замурованной….

Алекс смотрела на Макса прямо, нервы ее были напряжены до предела, но она повторила:

– Для греков женщина оставалась женщиной со своим собственным миром, даже если не обладала сексуальным опытом, например Диана-охотница…

– Я говорю о тебе, а ты тут же переводишь разговор на древних греков – как это похоже на тебя…

– А тебя никто не просил начинать копаться в моей душе. Не знаю, с чего это тебе вдруг сегодня взбрело в голову. Не надо вымещать на мне свои сексуальные разочарования.

Макс откинул голову и засмеялся:

– Мои – что?

– Мора ушла от тебя, так ведь? И ты не без горечи заметил, что теперь каждому из нас придется спать в одиночестве.

Макс посмотрел на часы.

– Мора ушла шесть часов тому назад. Даже для меня это слишком мало, чтобы упасть духом. Мне казалось, что ты меня немного лучше знаешь.

– Я не хочу больше об этом говорить, – Алекс собралась уходить, но Макс встал у нее на пути.

– Очень хорошо. Скорее нырнуть в свою норку. Кажется, я подошел к самому больному месту?

Алекс чувствовала, как вся ее плоть изнемогает:

– У тебя какое-то странное сегодня настроение. Непонятно почему. И я не хочу, чтобы ты меня использовал как мусорную корзину.

– По-моему, я как раз все очень толково и доходчиво объяснил. Почему ты воспринимаешь это как «мое настроение»?

– Ты все прекрасно понимаешь. Ты столько раз заводил разговор о том, как я живу. Сколько можно?

– Нет. Я заводил разговор о том, как не надо жить. – Он обошел стол и остановился у нее за спиной. Алекс не могла заставить себя повернуться и посмотреть на него.

– Тебя что-то беспокоит, я же чувствую это, – сказал он. – Словно ты не можешь понять, что потеряла. Может быть, Пэтси лучше смогла бы объяснить это, но я смогу лучше показать. – И прежде чем она успела пошевелиться, он обнял ее и прижал к груди.

– Что ты делаешь? – в ужасе воскликнула Алекс.

– Собираюсь преподать тебе урок…

– Это смешно, – сказала Алекс отрешенным и холодным голосом Евы. – Позволь мне уйти, Макс. Не делай того, что заставит нас обоих потом жалеть.

– Ты не будешь жалеть, обещаю тебе. Я знаю, кого учу. Расслабься, – проговорил он, и Алекс подчинилась ему беспрекословно. – Это будет всего лишь наглядный урок, но не полное посвящение, – и прежде чем она успела понять, что он собирается делать, он прижался губами к ее векам и провел по ним языком.

Алекс вздрогнула, будто ее ужалили.

– Это эрогенные зоны, – сказал Макс.

– Я знаю, где они находятся, – Алекс постаралась говорить максимально хладнокровно, но это оказалось невероятно трудно.

– В какой книге ты это прочла?

– Ты смеешься надо мной?

– Но это в самом деле забавно. Именно это я и пытаюсь внушить тебе.

– Я не модель для демонстраций.

– Ты слишком много болтаешь, – сказал Макс и, чтобы остановить поток изречений, закрыл ей рот поцелуем.

Он много раз целовал ее прежде, но так, как сейчас, – никогда. Прежде его поцелуи не волновали ее так, как взволновали сейчас. Сейчас в ней происходило что-то другое, и Алекс почувствовала, что полностью теряет контроль над собой.

Прежде, если она и ощущала свой язык, то только когда чистила зубы. Читая книги, она кое-что узнала. Но никогда не представляла, какие при этом возникают ощущения. Ни одна книга не могла передать того, что ощущают губы, когда их со страстной нежностью касаются другие губы. И язык превращается в антенну, которая передает куда-то глубже, к кончикам нервов, полученные им сигналы. Скользя губами по ее шее, он почувствовал, с какой бешеной силой бьется ее пульс, словно бабочка, попавшая в сачок. Он снова поцеловал и коснулся кончиком языка ее век, потом мочек ушей. И когда он прикоснулся к ним, словно электрической ток пронзил ее тело. Она уже не могла думать, только испытывала блаженство, переполнявшее ее. Единственной реальностью был кончик его языка, и все тело ждало только одного – когда он снова коснется ее.

Все это продолжалось, пока она не почувствовала, что и с Максом происходит нечто необычное: в нее упиралась его напрягшаяся мужская плоть. Только тогда пришло сознание, что она делает и с кем. Алекс коротко вскрикнула и изо всех сил оттолкнула Макса. Она стояла рядом с ним, бросая безумные взгляды и дрожа, словно в лихорадке.

– Нормальная женская реакция, – сказал Макс, прочистив горло. Но выглядел он таким же растерянным, как и сама Алекс. Они взглянули друг на друга.

– Алекс, – протянув руку, Макс шагнул к ней…

– Нет, – покачала она головой. – Нет! – И, повернувшись, выбежала из кухни.

Он слышал, как она взлетела по лестнице на последний этаж. Затем дверь захлопнулась и наступило молчание.

Он глубоко вздохнул:

– Вот черт! – вырвалось у него. Он взял стакан и тяжело опустился на стул.

17

Швейцария и Нью-Йорк, 1988

– Как насчет чая? – спросила Пэтси у Алекс, завидев у дороги небольшое кафе.

– Не откажусь, – равнодушно откликнулась Алекс.

– Умираю хочу чаю. У меня так всегда, когда хожу за покупками, – продолжала Пэтси. – Сегодня-то удачно все получилось, даже не думала. Особенно этот голубой крепдешин. Чудо просто! И страшно дешево, потому что это оказался последний кусок.

– Да, очень дешево вышло.

Они заметили столик у стены, и Пэтси положила пакеты с покупками на свободный стул:

– Удивительно, что у нас с ходу все получилось. Туфли как раз подходят под мою соломенную шляпку, которую я купила в прошлый раз в Кембридже, только ленту надо сменить. И я смогу носить их вместе с голубой сумочкой. Получается ансамбль.

– Вы надолго собираетесь остановиться в Хэрроу? – перебила ее Алекс.

– Только на неделю. Дом очень большой. Там живут моя племянница с мужем и трое ее детишек. Думаю, Шейла не собирается заводить еще одного, тем более приятно было еще раз выступить в роли крестной матери. Ну а теперь перекусим. До чего здесь всегда вкусные пирожные!

– Спасибо, Пэтси, мне не надо, – остановила ее Алекс.

– Но у тебя ведь с самого утра во рту ничего не было.

– Я не голодна.

– Обычно ты любила поесть, – удивилась Пэтси, но, почувствовав что-то, переменила тему:

– Как у тебя со временем?

– Ближайшая неделя будет довольно спокойной.

– Тогда, может, ты сможешь выбраться ненадолго? Я счастлива, что ты выкроила время для похода в магазин, – терпеть не могу ходить за покупками одна. А с кем-нибудь – просто одно удовольствие.

– Я тоже не скучала.

Пэтси просматривала меню, но, уловив что-то необычное в голосе Алекс, внимательно посмотрела на нее. Лицо Алекс ничего не выражало. Только остановившийся взгляд вызывал беспокойство. Когда Алекс приехала рано утром – в половине девятого, Пэтси страшно обрадовалась:

– Я как раз собиралась в Тонон за покупками… Теперь поедем вместе. Мне нужно купить материал на платье, которое я надену на крестины. Я знаю одно место, где мы потом сможем позавтракать.

– Если хочешь, то можно поехать в Женеву… – предложила Алекс.

– Нет, нет. Цены там приводят меня в ужас. Мне в Тононе больше нравится. И сегодня к тому же базарный день.

С самого начала Пэтси поразило странное спокойствие Алекс. Когда Пэтси спрашивала ее совета, как она это делала прежде, поскольку покупки были единственным занятием, в котором она не полагалась только на себя, Алекс отвечала без всякого интереса. Что-то угнетало ее, но, учитывая, что произошло на вилле, ничего удивительного. Ничего удивительного не было и в том, что ей захотелось, как она призналась, на время уехать оттуда.

Пэтси заказала чай и пирожные.

– До чего приятно выпить чаю после удачно сделанного дела.

– Жаль, что ты не согласилась купить этот шелк. Мне так хотелось сделать тебе подарок.

– Ты и без того завалила меня подарками. Большинство этих нарядов я могу надевать только по праздникам – они все такие шикарные. Пожалуйста, возьми эклер, – быстро проговорила она, пододвигая тарелку. – Знаешь, у тебя такое унылое лицо с самого утра. Ты теряешь аппетит только тогда, когда тебя что-то грызет. Твоя мать? Ты ведь сказала, что она уже вне опасности.

– К счастью, да.

– Тогда что же?

– Ничего, – ответила Алекс. – Все хоро… – тут рука ее дрогнула и чай выплеснулся на скатерть. – Какая обида, – огорчилась Алекс. – Я приду к тебе поговорить обо всем, когда немного опомнюсь. Мы проведем вместе целый день. А пока расскажи мне о своих племянниках и о крестинах.

Пэтси с удовольствием начала рассказывать, но вскоре поняла, что Алекс находится где-то за тысячу километров отсюда. Пэтси так хорошо знала свою воспитанницу, что не могла ошибиться, глядя на это отсутствующее выражение лица. «Так что же с ней там произошло? – ломала голову Пэтси. – Неужели это из-за мадам она опять впала в депрессию».

– …так что мне показалось, что это восхитительное французское платьице будет как раз, – продолжала говорить Пэтси, – меньшего размера я не нашла. Но Шейла сказала, что ребенок довольно крупный, в отца.

– Мне нравятся крупные дети, – кивнула Алекс.

– Если бы мы жили восемь—десять лет назад – было бы совсем другое дело. Тогда в моде были крупные женщины, крепкого сложения. Но последние пять-десять лет в моду вошли женщины, которые просвечивают, как папиросная бумага.

– Я бы не отказалась носить одежду на два размера меньше своего нынешнего.

– Ну и что хорошего? Ходила бы как драная кошка. Кстати, ты не производишь впечатления толстухи. Но надо же себя чем-то прикрывать, не выставлять же все мослы наружу! – «С чего это она заговорила об этом?» – недоумевала Пэтси. Алекс уже давно не высказывалась на эту тему. – Итак, ты собираешься побыть на вилле, пока не вернется мать? – спросила Пэтси, пытаясь перевести разговор на другую тему.

– Да. Надо закончить кое-какие дела.

– Именно это тебя и беспокоит?

– Ничего хорошего я не жду.

– Не думала, что ты снова вступишь с ней в какие-то отношения.

– Ничего никогда не кончается. – Что-то такое в ее голосе снова заставило Пэтси нахмуриться.

– А как Макс? – спросила Пэтси, чтобы отвлечь Алекс от неприятных мыслей.

Алекс посмотрела на нее поверх чашки:

– Прекрасно. – Ей казалось, что кровь сразу прилила к щекам, но, к счастью, в этот момент Пэтси раздумывала, заказать или нет еще одно пирожное.

«Какая нелепость, – подумала Алекс, сердясь на себя. – Что же это я – всякий раз буду краснеть вот так, когда кто-нибудь произнесет при мне его имя? Нет, так дальше продолжаться не может».

Весь предыдущий день и всю ночь она сражалась со своими фантазиями, не могла уснуть и только под утро задремала. Около восьми проснулась и поняла, что если так пойдет и дальше, она не сможет спокойно смотреть на него. Алекс села в машину и поехала в Тонон. Прежде чем вырулить к дому Пэтси, она выпила по дороге несколько чашек кофе. Но он все равно не шел у нее из головы все утро и весь день. Она перебирала в памяти все случившееся накануне и постоянно чувствовала, будто какая-то пружина сжимается у нее внутри. Пружина, которая, не выдержав напряжения, вот-вот разорвется. «Да что же такого произошло! – убеждала она себя. – Ведь он всего лишь поцеловал меня. Он хотел меня позабавить… – ведь он именно так и сказал. Отчего же я не смеюсь? Почему я не воспринимаю это так же, как и он? – Она не могла выбросить из памяти улыбку, с которой он произнес: «Нормальная женская реакция…» – Мне надо было остаться, не уходить, – повторяла она в который уж раз. – Надо было показать ему, что и для меня это тоже ничего не значит. Что я рассердилась только потому, что он опять принялся дразнить меня – вот и все. – Только дело в том, что не на него она разозлилась. На себя. – Недотрога. Конечно, он мог сказать только одно: «Нормальная женская реакция…» Нет, я поступила как раз ненормально, – решила она, чувствуя, как ее охватывает стыд. – То, как я вела себя, только лишний раз доказало ему, насколько я безграмотна в вопросах секса… Боже, как он, наверно, смеется…»

Мысль о том, что ей предстоит снова увидеть удивление в этих карих глазах, была невыносима.

– Думаю, – сказала она Пэтси, – я смогу побыть у вас пару деньков. За это время на вилле ничего особенного не произойдет. Вы не против?

– Ну конечно, нет. Ты же знаешь, как я всегда рада, когда ты остаешься у меня. А я уеду только в четверг. Оставайся сколько захочешь.

Алекс вздохнула с таким явным облегчением, что Пэтси снова забеспокоилась. Что-то заставляет Алекс прятаться у нее. И это вовсе не связано с матерью, поскольку та лежит в клинике. А потом сообразила: ну конечно, Макс все время проводит время со своей гусыней, и Алекс не хочется быть третьей лишней.

– Оставайся сколько хочешь, – повторила она. – Можешь позвонить на виллу и сказать им, где ты.

– Нет, – быстро ответила Алекс. – Мне просто хочется на несколько дней от всего отключиться.

– Как хочешь, – терпеливо согласилась Пэтси. «Не удивлюсь, если Алекс немного ревнует», – подумала она про себя.

* * *

Только в восемь часов Макс закончил дела в офисе. Целый день он встречался с самыми разными людьми, чтобы положить конец панике, воцарившейся в рядах сотрудников, утвердил план работы на ближайшие дни, когда предстояло побороться с конкурентами, в особенности с Райдер Хаггард, которую в офисе называли не иначе, как «Эта Женщина». Многие годы ее фирма и фирма Евы вели борьбу за место под солнцем. И ни разу Райдер еще не одерживала настоящей победы. И вот теперь прошел слух, что удалось открыть что-то новенькое, совершить переворот в области композиции духов, а это грозило серьезными убытками.

«Эх, Ева, – подумал Макс, – и какого черта ты задумала играть в эти игры именно сейчас? Своих идей у меня нет. Я хорош только там, где мне говорят, что делать».

Подошла его машина.

– Куда поедем, мистер Фабиан?

– Домой… Впрочем, нет… отвезите меня в Маленькую Италию.

– В тратторию?

– Ну да. Мы уже там были, помните?

Внезапно мысль о том, что придется войти в свою пустую комнату, вызвала у него неприятное чувство. Сейчас ему нужно было семейное тепло. День выдался тяжелый. И не только потому, что на горизонте снова появилась «Эта Женщина». Но еще и потому что деятели из министерства промышленности и бюро по борьбе с наркотиками стали придираться к новым средствам борьбы со старением, выброшенным на рынок косметической промышленности. Ко всему прочему появился некий профессор Альберт Клинтман, создавший препарат «Ретин Д». Если экспертиза пройдет успешно – все, конец. Ведь ему, выходит, удалось то, что не удавалось добиться с помощью самых разных кремов: уничтожить признаки старения навсегда.

Макс пробежал глазами отчеты. Если все сказанное окажется верным, если ретин и в самом деле проникает так глубоко в кожу, как ни один самый высококачественный крем до сих пор не проникал, – это будет означать наступление новой эры. Тогда воздействие ретина поможет восстановлению и омоложению кожи гораздо более эффективно, чем все прежние средства.

«Разве только воспользоваться шумихой и объявить, что наша продукция обладает теми же самыми качествами, – думал Макс – Если мы закупим лицензию, то сможем продавать ретин не как крем, а как лекарство». – Он откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. Тупая головная боль подступала медленно, но неотвратимо. Капли дождя, забарабанив по крыше машины и попав ему на лицо, не отвлекли его от тяжких раздумий.

Когда машина остановилась, водитель постучал по стеклу, привлекая его внимание, и сказал:

– Приехали, мистер Фабиан. Хотите, чтобы я подождал?

– Нет, – ответил Макс. – Вы свободны до утра.

Макс знал, что ресторан в это время будет полон и ни единого свободного столика не окажется. Но он распахнул дверь и вошел. И тотчас же на него пахнуло теплом. Здесь сиял свет, стоял шум, пахло знакомыми итальянскими блюдами. Его мать сидела за кассой. Сестра Элла – уменьшительное от Грациелла – стояла у стойки бара. Люди толпились в ожидании, когда освободится место. А в проеме двери, которая вела на кухню и которую не закрывали, чтобы не мешать официантам носить подносы, он увидел крупную фигуру отца, который над чем-то священнодействовал.

Макс вырос в образцово счастливой семье. Он был младшим. Старшей была Грациелла – сейчас ей исполнилось пятьдесят. Затем шел Альдо – он занимался своим собственным бизнесом. Потом родились Розина – и Сюзанна. Розина вышла замуж за винодела, который поставлял вино в ресторан. А Сюзанна переехала в Филадельфию с мужем-дантистом. Бруно – еще один ребенок этой многодетной семьи – получил звание лейтенанта. Родители Макса были итальянскими эмигрантами в третьем поколении. Их прадеды приехали в Америку почти сто двадцать лет тому назад. Отцу Макса исполнилось семьдесят два. Он унаследовал ресторан от своего отца, но значительно расширил его, теперь он занимал весь угол Малберри-стрит.

Детство Макс провел в атмосфере, которой дышала вся Маленькая Италия. Он слушал итальянскую музыку, доносившуюся из распахнутых настежь окон, старики играли в карты, старухи с головы до пят облачались в черное, отправляясь на рынок, где самозабвенно торговались с продавцами; сквозь распахнутые окна магазинов можно было видеть картинки на религиозные темы и изображения Непорочной Девы, и, конечно же, отовсюду доносились привычные ароматы итальянской кухни. Ребенком он говорил только по-итальянски. И вот теперь, как только Макс вошел в большой зал, услышал шум и почувствовал привычные запахи, в нем тотчас же ожил прежний Массимо Фабиани, который говорил, жил и чувствовал все совершенно иначе – как итальянец. Это было его второе «я». Боль в затылке утихла, тяжесть, придавившая плечи, словно сама собой исчезла, и чувство глубокого покоя овладело им.

Оказываясь в Нью-Йорке, Макс сначала всегда отправлялся к своим, хоть у него был собственный номер в роскошном отеле. Он шел туда, где провел детские годы, где вырос и где с удовольствием окунался в атмосферу, напоминавшую ему о прошлом. Здесь было все, чего так не хватало в жизни вице-президента корпорации Евы Черни: покой, порядок, чувство защищенности и счастья.

Его мать – большегрудая, пышная – была как скала. Отец – высокий, теперь уже с изрядным брюшком, – напоминал спокойное море. Макс простоял еще немного, пропитываясь звуками и запахами.

– Массимо! – услышал он вдруг глубокий голос матери, в котором звучало удивление.

– Привет, ма!

Она вышла из-за кассы, чтобы обнять и поцеловать его.

– Ты так быстро вернулся?

– А ты хочешь, чтобы я отправился обратно?

– Дурачок мой! Элла! – громогласно позвала она дочь. – Налей-ка своему братцу стаканчик «Джека Дэниэлса».

Элла, темная, крупная, пышнотелая, как и мать, налила ему двойную порцию и прошла через зал, чтобы тоже обнять и поцеловать брата. Когда три года назад ее муж Джино умер от инфаркта, разделывая рождественскую индейку, она закрыла свой магазин в Джерси и вернулась домой. Два ее сына и дочь давно обзавелись семьями, жили собственными домами, и она не могла себе представить, что будет жить у них, забыв о человеке, за которого вышла замуж в восемнадцать лет. И вот теперь она работала в ресторане, как до замужества, и спала в комнате, которую делила когда-то с сестрами.

– Как кстати. Вот что мне было нужно, – сказал Макс. – У меня выдался такой трудный денек.

– Ты зайдешь к отцу сейчас или чуть позже?

Макс отвечал на приветствия знакомых, его похлопывали по плечу и трясли руку – так было принято в Маленькой Италии – и ему понадобилось довольно много времени, чтобы добраться до кухни. Отец резал телятину ломтиками, сегодня коронным блюдом была телятина по-пармски. Он отложил нож и обнял сына:

– Почему ты не предупредил нас, что приедешь? – упрекнул он. – Что, в твоем большом офисе нет телефона?

– Да я прилетел только утром и целый день пришлось вести переговоры. За целый день только и удалось что съесть бутерброд. Мой желудок пуст, как монастырская бочка. И урчит от голода.

Макс кивнул и улыбнулся поварам, многих из которых он знал Бог знает сколько лет. С некоторыми из них он подростком мыл и сушил тарелки и стаканы. Они вместе чистили кастрюли и сковородки.

– Как насчет куриного бульона с овощами для начала? – спросил он у отца.

– Садись… Карло, освободи тут немного местечка для сына… – распорядился Марио Фабиани, поворачиваясь к дымящейся кастрюле, от которой исходил соблазнительный аромат. Фабиан помешал суп половником – суп был такой густой, что ложка могла стоять, – и только после этого зачерпнул полный половник.

– Я смотрю, дела у тебя идут отлично, – заметил Макс, затыкая красно-белую салфетку за воротник.

– Каждый вечер одно и то же, – усмехнулся отец, возвращаясь к работе. Нож застучал по доске с невероятной скоростью. – А что у тебя? – спросил он. – Что привело тебя назад так быстро?

– Пока мадам нет, кому-то надо держать штурвал в руках.

– Какая беда с ее мальчиком. Потерять ребенка – это очень тяжело. Очень тяжело.

Макс знал, что в этот момент отец думает о самой младшей дочке – о Марии, которая родилась через два года после Макса, но умерла от менингита, когда ей было шесть лет.

– Она сильно переживала, – отозвался Макс. – А как у нас дома?

– Хорошо. У Бруно – повышение по службе. Теперь он капитан.

– Наконец выдержал экзамен? Молодец. Я же говорил, что все будет в порядке.

– Надеюсь, ты останешься здесь до четверга. Он собирается отметить это событие.

– Мне бы очень хотелось, – признался Макс.

Марио глянул на сына из-под густых бровей:

– А как твои дела? Ты надолго?

– На несколько дней. Все зависит от того, как быстро я справлюсь кое с какими делами.

– Я по-прежнему не могу смириться с тем, что такой отличный юрист, как ты, вынужден работать в подчинении у женщины. Это не по-итальянски.

– Зато по-американски, – ответил Макс. – Как твое давление? – Я чувствую себя лучше. И могу работать гораздо больше, чем твоя мать разрешает мне. Сегодня я пришел в шесть и буду работать до двенадцати. У меня хорошие помощники, так что дела идут нормально.

– Ты похудел, – заметил Макс.

– Мать очень строго следит за тем, что я ем.

Они еще немного поболтали о том, о сем, о домашних делах. Макс доел суп и допил вино. После этого отец сказал:

– Ну, а теперь иди к маме. Ты останешься у нас?

– Наверное.

– Хорошо, хорошо… Мне нужно потолковать с тобой кое о чем.

Макс вернулся в зал, где мать уже приготовила столик на двоих рядом с кассой – как обычно. Он всегда шел сначала на кухню к отцу, а потом к матери, которая следила за порядком в зале. Ей обязательно нужно было знать все. Она умела одновременно разговаривать с ним и выбивать чеки, давать сдачу и делать массу других дел. Прищелкнув пальцами, она обратилась к официанту:

– Франко, полпетту по-сицилийски для моего сына.

– И тефтели в томатном соусе, – бодро подхватил Макс, – это то, что доктор прописал!

– Ты что – болен?! – встревожилась мать.

– Разве похоже?

– Нет… но вообще-то выглядишь уставшим. Ты, наверное, много работаешь?

– А ты разве нет?

Макс с любовью посмотрел на мать. Ее темные волосы уже поседели, но все еще вились на висках, а оливкового цвета кожа была удивительно гладкой – у матери почти не было морщин, хотя ее второй подбородок он помнил с того самого момента, как стал осознавать себя. Когда-то она считалась очень хорошенькой, а теперь превратилась в настоящую гранд-даму.

– Я тебе кое-что привез, – сказал Макс, придвинул к себе стул, на котором висел пиджак, и вынул из кармана золотисто-белую коробочку. – Это наши последние духи, – сказал он. – «Очарование».

Мать взяла флакон, открыла его и понюхала, закрыв глаза. У нее были все духи фирмы Черни. И она пользовались ими в строго определенных случаях. Например, «Суть Евы» – только для самых торжественных событий – перед выходом она чуть-чуть трогала ими за ушами и в ложбинке своего необъятного бюста. Для работы – другие. Для визитов в гости – третьи. Она чрезвычайно гордилась Максом. Все ее дети устроились хорошо. Но Макс поднялся выше всех. И она не могла удержаться, чтобы, говоря о нем, каждый раз не упомянуть, что он «вице-президент фирмы Евы Черни».

– Ну, давай выкладывай все свои новости, – сказала она, усаживаясь поудобнее. Ее интересовали малейшие подробности его жизни, а также жизни Евы.

Сейчас ей, конечно же, хотелось прежде всего узнать о похоронах. Покачав головой, она заявила:

– Мне не понравилась затея с кремацией. Тело должно быть захоронено. И те, кто приходит на могилу, должны знать, кто здесь покоится.

Много лет подряд Макс сопровождал мать на кладбище, где похоронили его сестру. Они ухаживали за могилой, клали цветы и молились. Сейчас она уже не могла ходить туда часто, но если возможность предоставлялась, не упускала ее.

– А как сама мадам? Наверное, очень переживала?

– Да, конечно, мама. Она голову потеряла от горя.

– Единственный сын… – Роза Фабиани покачала головой. – До чего же хрупкая вещь любовь… Если бы у нее были еще дети… Не понимаю, почему она не завела еще – ведь у нее было много мужей.