Текст книги "Любить и помнить (Демоны прошлого)"

Джайлзу Латрелу приходилось теперь три четверти времени проводить в постели. Сердце его резко сдало, но Сара и Джеймс изо всех сил старались поддержать его слабеющие силы, будто в кокон завернув хиреющее тело. И Эд, со своей стороны, делал, что мог, чтобы сгладить все острые углы. Странные все-таки люди эти англичане, размышлял он. Но самым странным было поведение Джайлза Латрела. Глядя на него, можно было предположить, что этот человек был просто святым, но у Эда крепло ощущение, что на самом деле он играл роль адвоката дьявола. Несомненно, Джайлз Латрел – особа непростая. Нимб святого над его головой не мог обмануть Эда. Нет, не мог. Каждый из них играл свою роль, каждый, кроме Джеймса, которому не хватало для этого ни опытности, ни знаний, ни изощренности. Он всей душой принимал Эда, но во всем, что касалось его официального отца, действовал с крайней осторожностью.

Эд часто встречался с Джеймсом, гораздо чаще, чем Сара, которая редко наведывалась в Лондон. Но Джеймс регулярно приезжал в Латрел-Парк или же проводил выходные вместе с Эдом, который брал его с собой на бейсбольные матчи и пикники, а Джеймс приглашал Эда на крикет или соревнования по гребле. Их отношения приобрели особую доверительность, какой не чувствовалось, когда они встречались с Сарой и Джайлзом. Каждый из четверки как бы нашел свою нишу и боялся нарушить границы, отделяющие его от других.

Эд приехал из страны, где женщины взяли власть, какой у них не было ни в какой другой стране мира. Причем в тех областях, которые ;традиционно считались привилегией мужчин, руках были и деньги, и контроль над бизнесом. Поэтому Эд не видел ничего удивительного в том, что Сара заправляет делами в Латрел-Парке. Имея мужа-инвалида и слишком юного сына, она была вынуждена взять на себя то, что для американки считалось бы естественным, и прекрасно справлялась со своими функциями. Эду вообще нравилось, что женщины на равных соревнуются в делах с мужчинами. Женские амбиции в этой области его не страшили. Ему было диковато видеть, с каким восторженным удивлением относятся к Саре земляки. В разговорах с жителями деревни он замечал не только восхищение, но и недоверие тому, как ей удается держаться на плаву, занимаясь тем, что традиционно считалось мужским делом.

Кажется, Эд был единственным, кто воспринимал это как само собой разумеющееся. Сара ведала всем, что имело отношение к хозяйству, – землей, ремонтом строений, арендой, улаживанием юридических споров и прочими вещами. И все у нее шло как по маслу. Она была образованна и опытна, и ее управляющий всецело подчинялся ее воле. Джайлз однажды иронически заметил, что из нее вышел бы замечательный командир эскадрильи, причем сказал это с таким видом, будто знал, какую роль сыграл в ее воспитании Эд.

Эд стал со временем понимать, что Джайлз – хитроумный дипломат, не упускающий ни одной возможности, чтобы укрепить свою власть над Сарой, которую он осуществлял так тонко и незаметно, что Сара даже не подозревала о том, как глубоко она увязла. Его смирение, кротость, терпимость, всепонимание заставляли ее ни на минуту не забывать о своей вине перед ним. Так безоговорочно простив ей все, он тем самым наглухо запер двери ее тюрьмы.

Да уж, думал Эд, этот Джайлз Латрел далеко не дурак. Он понял, что Джеймс – тот фундамент, на котором можно заново выстроить обрушившееся здание его брака. Эд видел, как близки между собой Сара и Джеймс. В их отношениях не было и намека на пресловутый разрыв поколений. Они общались, не прикрываясь масками, не принимая нарочитых поз. Говорили так просто, свободно, задушевно, как говорили Сара и Эд, и подчас Эду даже казалось, что в восприятии Сары сын как бы заменил своего отца. Влияние Сары на Джеймса бросалось в глаза. А тот в свою очередь не только любил мать, но и безмерно уважал. Да, это была не просто любовь, а обожание.

При всем при том Эд не мог избавиться от мысли, что главным – невидимым кукловодом – был тут Джайлз. Несмотря на неизменную дружелюбность и ласковость Джайлза, Эд не мог верить ему полностью. Уж слишком благостно его поведение, чтобы быть искренним. В том, что касалось страданий, Эд разделял точку зрения Сомерсета Моэма, считавшего, что они не могут облагородить человеческую душу. Напротив, они иссушали, коверкали, губили ее. Эд подозревал, что за кротостью и добродушием Джайлза таились провалы черных мыслей. Что-то этот Джайлз Латрел задумывает – повторял себе Эд. Вот только что именно?

Эд проезжал мимо аэродрома Литл-Хед-дингтона. Ему было видно наблюдательную башню и сложенный из грубого известняка барак, в котором проходил разбор полетов. Его окружили невидимые призраки. В том числе его собственное «я». В сущности, он и приехал в эти края ради того, чтобы изгнать из своей памяти этих демонов, рассчитаться с призраками. А может быть, это не демоны, а святыни? Кто-то когда-то сказал, что любовь – последняя святыня. В конце концов, каждый из нас нуждается в прибежище. Может быть, Сара и есть его прибежище. Перепробовав множество ключей к заветной двери, за которой его ждали душевное равновесие и покой, он убеждался в том, что только с Сарой он найдет спасение от бурь житейского моря. Человеком делают людей человеческие отношения, и, если у тебя они не складываются, значит, ты не вполне человек.

Перед ним раскрылись ворота Латрел-Парка, и Эд въехал на широкую, обрамленную газоном аллею, ведущую к дому, который даже в этот пасмурный день светился розовым светом.

– «Как бы то ни было, – подумал Эд, – я привязан к Латрел-Парку с того самого дня, когда впервые встретился под каштаном с Capoй.

Может быть, это и есть то, что называют судьбой. И где-нибудь на небесах некто дергает за ниточки и наблюдает, как мы пляшем под его дудку. Как знать! Есть нечто странное в том, что я вернулся сюда именно теперь, когда Джайлз Латрел лежит на смертном одре. Возможно этот английский джентльмен – тайный ревнивец, замышляющий месть. Не поймешь этих англичан. Их утонченная вежливость не позволяет разобраться в их истинных чувствах, не дает возможности постигнуть подлинные замыслы, которые могут оказаться разрушительными для тебя. Они выглядят бесстрастными, но на самом деле не таковы; просто они не обнаруживают своих эмоций. И Джайлз Латрел тоже сделан не из железа, хотя производит такое впечатление».

Взять хотя бы Джеймса. У Эда возникло ощущение, что простодушная привязанность Джеймса к Джайлзу не находит столь же искреннего ответа. Джеймс – всего лишь пешка в игре. Джайлз использует его, чтобы сохранить власть над Сарой. И делает это так изощренно, так тонко, что ни у кого не вызывает ни малейшего подозрения. Все вокруг принимают его добродушие за чистую монету, тем более что он является таким беззащитным, слабым. Но Эду слышалась в звоне этой монеты фальшивая нота. Нет, это не чистое золото. Только удачная подделка.

Разворачивая машину на засыпанной гравием площадке возле дома, Эд припомнил песенку, которая часто звучала по радио во время войны:

Я забыл сказать спасибо за те чудные дни, И как быстро, как быстро промчались они...

Он усмехнулся. Бог с ней, ревностью сэра Джайлза. Не из-за него приезжает он сюда, а чтобы встретиться с Сарой, хотя встречи и омрачаются недомолвками. Лучше так, чем никак. Пусть пьесу пишет Джайлз Латрел, пусть он ее ставит, с режиссером не спорят. А уж верить ему или нет – мое дело. «И будь я на его месте, – думал Эд, – я бы тоже меня ненавидел. Я терплю его из-за Сары, покуда он жив, она будет принадлежать ему. А может, и после его смерти? Кто знает, насколько глубоко успел он ее загипнотизировать! У него была бездна времени! И ведь он мгновенно меня узнал. Сара рассказала ему все, и благодаря Джеймсу я словно всегда незримо присутствовал в его доме, ежеминутно напоминая о себе в течение двадцати с лишним лет. За это время должно было накопиться слишком много ненависти».

Выйдя из машины, Эд присел на ступенях крыльца и тут только почувствовал, что продрог. Неожиданная мысль пронзила его. С какой целью Джайлз так настойчиво приглашает его в свой дом? Уж не для того ли, чтобы, как опытный алхимик, превращать тайное удовольствие, которое испытывает при виде его Сара, в чувство вины? Эд вдруг отчетливо вспомнил, как Сара отшатывается от него, инстинктивно хватаясь за инвалидную коляску мужа, приникая к этому изможденному телу, которое стремительно покидала жизнь.

Бедная Сара, она обрекла себя на долгие годы лишений, скрывая за внешней сдержанностью свое раненое сердечко. Он знал, что она любит его; но, не будь рядом с ней Джеймса, сохранила бы она свое чувство или нет?

Глядя на серую вымокшую траву, Эд пожалел, что сейчас не в Сан-Франциско, где так ярко светит солнце. Жаль, что он не в силах забыть Сару Латрел, и чем только она привязала его к себе!

Дверь дома открылась, и вышел Джеймс, держа в руке открытый зонтик. При виде сына мрачные мысли Эда мгновенно рассеялись. Ладно уж. Солнышко в Калифорнии сияет всегда, а вот Джеймса там не будет, и Сары тоже... Надо держаться и как ни в чем не бывало играть свою роль вместе с другими.

Джеймс радостно улыбался Эду.

– Хорошая погодка для водоплавающих, – весело сказал он.

– Странно, что в этой стране люди не рождаются с перепонками на конечностях.

Эд полез в багажник и взял сумку. Джеймс принял ее из его рук.

– Мы привыкли. Терпеливо несем свой крест. К тому же погода всегда дает отличную тему для разговоров.

Они вошли в дом. Навстречу им по лестнице уже спускалась Сара. От Джеймса не ускользнул взгляд, каким она обменялась с Эдом, жест, которым она протянула ему обе руки. Эд прикоснулся губами к ее щеке.

– Привет, – беззаботно бросил Эд. Но Джеймс услышал, как зазвенел его голос, увидел, как расцвело лицо матери, как заулыбались ее серые глаза.

– Отнеси сумку наверх, дорогой, – сказала Сара Джеймсу, беря под руку Эда, чтобы отвести его в гостиную. – Джайлз спустится попозднее.

– Как он? – спросил Эд.

Все в Латрел-Парке зависело от состояния здоровья Джайлза.

– Старается держаться, – ответила Сара. Едва закрыв за собой дверь гостиной, она повернулась к нему и, со вздохом положив руки ему на плечи, приникла всем телом.

Эд приподнял ее подбородок, чтобы заглянуть в глаза.

– А ты?

– Соответственно, – сказала она.

Она выглядела усталой, напряженной. Ее фантастическое терпение исчерпалось почти до предела, и она была на грани срыва.

– Когда вижу тебя – гораздо лучше.

– Рад стараться.

– Спасибо, что приезжаешь сюда, Эд. Я понимаю, как это для тебя непросто. И очень тебе благодарна. Это много значит для меня.

– Для меня тоже.

– А теперь давай присядем, и ты расскажешь мне, что делал эти две недели.

Когда Джеймс вошел в гостиную, они сидели в креслах друг против друга, но сразу было ясно, какое чувство их соединяет. Видя отца и мать вместе, Джеймс стал понимать, какое место занимает его мать в классическом треугольнике. Оба мужчины по-своему зависели от нее, и каждому из них она умела дать именно то, что ему было нужно. Только оставаясь с Эдом в отсутствие Джайлза, она позволяла себе быть самой собой, и Джеймс не переставал восхищаться ее умением разом отбросить границы условностей, которые установились за долгие годы.

С самой первой своей встречи с Эдом Джеймс чувствовал определенный дискомфорт из-за того, с какой легкостью он поддался обаянию этого человека. Занимавший прежде главенствующее место в его жизни Джайлз сам собой отодвинулся в сторону, и, приезжая в Латрел-Парк, Джеймс, видя неизменную терпеливость и кроткое понимание, которые тот проявлял, чувствовал невольный стыд.

Джеймс понимал, что Джайлз добровольно самоустраняется, чтобы дать место Эду, потому что он отец Джеймса и потому что этого желает Сара. В конечном итоге подтвердилось его предположение, что для Джайлза Латрела центром вселенной была Сара, а для нее самой главным в жизни были он, Джеймс, и Эд. Что касалось Джайлза, то Джеймсу не на что было жаловаться: таким отношениям, которые между ними складывались, можно было только позавидовать.

И все-таки отношения внутри четверки становились довольно запутанными. Но Джеймс не особенно старался в них разобраться. Он помнил слова Эда, которые тот сказал несколько недель назад: «Чувства недоступны разуму». «Раз уж такой умный человек, как Эд, отступает перед непонятностью страстей, то куда уж мне», – думал Джеймс.

Он улыбнулся.

– Дождь кончился, – объявил он. – Ожидается замечательный закат, предвещающий назавтра хорошую погоду.

– А что, нам завтра понадобится хорошая погода? – невинно осведомился Эд.

Джеймс ответил ему укоризненным взглядом.

– Ну как же! Ведь завтра состязания по крикету. Битва титанов: Литл-Хеддингтон против Грейт-Хеддингтона. Я думал, ты придешь за меня поболеть. Мама устраивает чай, папа будет судить. Это традиция. Самое значительное событие сезона.

– В таком случае... – с напускной серьезностью начал Эд.

– В любом случае, – сурово прервал его Джеймс. – Я, в конце концов, дьявольски замечательный подающий и вообще лучший irpoK. Мы их накажем.

– Я надену котелок, – кивнул Эд.

Они проболтали до шести. Бейтс угощал их разными напитками. Позднее к ним присоединился Джайлз. Он сильно сдал за последние две недели, таял буквально на глазах, превращаясь в собственную тень. Он по-прежнему был приветлив, но с его появлением в гостиной Сара напряглась и привычно вошла в роль медсестры. И она, и Джеймс предупреждали каждое его желание, и Джайлзу не приходилось делать почти никаких усилий. Все шло как бы само собой. Ему разрешалось немного выпить до обеда, позволялся стакан вина за обедом и сигара после. Он играл с Эдом в шахматы, а в половине десятого поднялся к себе наверх. Сара, проводив его, вернулась в гостиную. Джеймс решил, что ему пора удалиться.

Эд сидел на диване возле окна. Сара села рядом и положила голову ему на плечо.

– Как хорошо, – прошептал он.

– Это мне с тобой хорошо, – вздохнула Сара. – Так спокойно. Ты развязываешь все сложные узлы.

– Очень тугие? – с нежностью спросил он.

– Сейчас – да. Очень тяжело всегда быть в форме. – Она помолчала и добавила: – Особенно когда ничего не можешь сделать.

– Ты делаешь очень много.

– Все равно недостаточно. Я чувствую себя такой беспомощной... – Она снова вздохнула. – Приходится молча наблюдать, а я это ненавижу.

Эд почувствовал в ее голосе нотки истерии и крепче прижал к себе, поцеловал ее волосы. Она уткнулась лицом ему в грудь, будто пытаясь спрятаться от маячившей перед ней беды.

– Он так дивно себя ведет, – сказала Сара. – В том числе по отношению к тебе.

Эд насторожился.

– О, – неопределенно отозвался он.

– Он знает, что ты делаешь меня счастливой, и потому приглашает в гости. Он счастлив тем, что счастлива я. И все же в этом есть что-то странное, во всей этой истории. Что-то неправильное. Я строю свое счастье на его беде.

– Послушай, Сара, – прервал ее Эд, стараясь, чтобы голос звучал твердо. – Ты слишком далеко зашла со своими угрызениями совести и прочими кальвинистскими штучками. Сколько можно себя терзать! Ты винишь себя в том, в чем нет ни капли твоей вины. Разве ты виновата в том, что Джайлз горел в самолете? Или в том, что многочисленные операции подорвали его здоровье? Что еще можешь ты сделать для него, кроме того, что уже сделала? Сара молчала.

– Ничего, пожалуй, – наконец выдавила за из себя.

– Зачем же взваливать на плечи очередной груз грехов, в которых ты неповинна?

Голос Эда звучал спокойно, но Сара чувствовала, что он взволнован.

– Дело в том, что... он умирает, зная, что после его смерти я буду счастлива с тобой, – горько сказала она.

Господи, подумал Эд. Гнев закипел в нем, будто горячий свинец. Руки так стиснули Сару, что она в испуге подняла на него глаза. В его щеке не дрогнул ни один мускул, но она знала, что под этой холодной отчужденностью он обычно скрывает гнев.

– Так что же ты предлагаешь – чтобы я опять скрылся с глаз? – спросил он бесцветным голосом.

Она отстранилась и села выпрямившись, глядя ему прямо в лицо.

Он выдержал ее взгляд.

– Побойся Бога, Сара, – почти грубо сказал Эд. – Нельзя же так упиваться своей виной!

Она замерла от обиды. Но через мгновение Эд заметил, что лицо ее обмякло и губы мелко задрожали, а сердитый огонек в глазах сменился влажным блеском непролитых слез.

– Ох, Сара, – проговорил он, притягивая ее к себе.

Она залилась слезами и, дрожа всем телом, сотрясаясь от рыданий, приникла к Эду. Он как ребенка заключил ее в объятия. Стараясь успокоить конвульсии, он все же был рад, что плотину прорвало, что теперь наконец страх, вину, нервное напряжение смоет лавиной слез и Сара освободится от их давящей власти.

Она плакала долго и, когда слезы уже кончились, еще содрогалась от рыданий, разрывавших ей грудь.

– Тебе это давно было нужно, – сказал Эд.

Она молча кивнула.

– Ты редко плачешь, но уж если такое случается, это как настоящий потоп.

– Все из-за тебя, – с трудом выговорила она. – При тебе мне не нужно заботиться о том, чтобы скрывать свои чувства, потому что ты поймешь все. Джайлз не может смотреть, как я плачу. Это его удручает. Думает, что это происходит по его вине. А ему и без того хватает переживаний.

– Но теперь я с тобой. Обопрись на меня, Сара. У меня чертовски крепкое плечо, я выдержу.

– Какое же это счастье – вот так поговорить.

– Давай будем говорить. Не надо постоянно сдерживать себя, иначе взорвешься от напряжения. А мне не нужны твои жалкие останки, хочу тебя всю целиком. Пора тебе подумать и об этом.

– Пора, – задумчиво повторила Сара. – Мы с тобой, Эд, все время ведем войну со временем. Сначала это было связано со сроком твоей службы. Теперь речь идет о сроке, отпущенном Джайлзу. Уже отмеренном...

– Сколько бы ему ни оставалось, ты уже ничем не сможешь помочь. Ты и без того сделала для него безмерно много.

– – Все же недостаточно! Даже теперь, несмотря на то, что он смирился со своей участью, несмотря на то, что он все понимает про нас с тобой, он страстно мечтает о том, чего я не могу ему дать. Он завидует нам, Эд. Он знает, что до тех пор, пока будет нуждаться во мне, я буду рядом, но это не та близость, какой ему хотелось бы.

– Ты была рядом с ним больше двадцати лет, – холодно заметил Эд.

– И все это время он помнил о твоем существовании.

– Как и я о его.

По выражению ее лица Эд понял, что эта мысль не приходила ей в голову.

– Ты, – продолжил он, – наше с Джайлзом общее достояние, наш общий предмет ревности. Я видишь ли, тоже ревную тебя к нему. Он живет с тобой, он имеет тебя рядом с собой, ты разделила с ним свою жизнь, ежечасно отдавая ему себя. Все эти годы я должен был жить с мыслью о том, что ты находишься с ним. Не кажется ли тебе, что это может быть нелегко?

– Мне это никогда не приходило в голову.

– Ну да, тебе просто некому было это подсказать, – иронически бросил Эд. – Твои мысли были заняты Джайлзом.

– Но он был так мил со мной, хотя ему приходилось дьявольски трудно. Правда, на него временами находило – он бывал и злобным, и подозрительным... Но его можно понять —столько выстрадать! Подумай только, Эд!

Эда вновь обдала горячая волна гнева, сменившаяся ледяной яростью. Вот уж воистину – мертвые хватаются за живых. Надо же – какой сукин сын! Никаких сомнений – все это бремя вины, от которого так мучается Сара, он старательно громоздил на ее плечи изо дня в день.

– Джайлз всегда очень тяжело воспринимал свою физическую немощь, – продолжила Сара. – У него ведь когда-то были такие большие планы и надежды. Ему пришлось отказаться от ведения дел в Парке. Он ни за что бы этого не сделал, будь у него силы. Джайлз очень гордый человек, Эд. Он нипочем не отдал бы свое имя сыну чужого человека. Но он пошел на это, и одному Богу известно, чего это ему стоило.

И только ему ведомо, чего он этим добивался, мысленно добавил Эд. Джайлзу нет никакого дела до Джеймса. Ему важна только ты, Сара. Потому что через тебя он может добраться до меня и отомстить нам обоим.

– Ему очень хотелось иметь собственного сына, – говорила Сара. – Но он всей душой принял Джеймса. Труднее всего ему было справиться с тобой, Эд. Со всем, что с тобой связано. И он этого не скрывал.

В это легко поверить, подумал Эд.

– Я знаю, что ты хочешь мне сказать, и прекрасно тебя понимаю, – сказал он вслух. – Я знаю о Джайлзе гораздо больше, чем ты думаешь, Сара. Поверь. Я очень много об этом думал. В конце концов, ты посвятила ему последние двадцать лет. Именно посвятила. И он это очень хорошо понимает. Вот почему он хочет, чтобы ты была счастлива. Потому что ты это заслужила, Сара. Он просто платит по счетам, Сара.

– Ты правда так считаешь? – с надеждой спросила Сара, хватаясь за соломинку в бурлящем океане, который грозил ее поглотить. – Ты уверен?

– Абсолютно уверен. Я знаю, что он ужаснулся бы, честное слово – ужаснулся, – повторил он, – если бы узнал, что ты чувствуешь за собой вину. Мы оба заплатили за все сполна, и ты и я. Наши счета в полном порядке, мы никому ничего не должны. И что бы ни сделали сегодня, это уже никак не повредит Джайлзу. Иначе он не пригласил бы меня сюда. Не стал бы меня терпеть в своем доме. Он доверяет нам, Сара. Ты не можешь этого не видеть. И не надо рассказывать мне о том, какой он необыкновенный человек. Я и сам это знаю.

– Ой, я знала, что ты все расставишь по местам, – радостно воскликнула Сара. – Никто лучше тебя этого не умеет. – Она обвила его шею руками и крепко поцеловала. – Надо было раньше завести этот разговор, – призналась она. – Какое облегчение ты мне принес, Эд!

– Ты знаешь, что мне можно доверить все, – сказал Эд. – Все, Сара.

– Теперь так и буду делать, – пообещала Сара, радужно улыбаясь, и снова поцеловала Эда, а он обнял ее в ответ. «Почему бы и не воспользоваться случаем, – подумал он. – Если он использует меня, то и мне не грех поживиться за его счет».

Пятничный закат не обманул – суббота выдалась погожей. Джайлз спустился обедать вместе со всеми, а потом все отправились на крикетное поле, которое находилось в конце Хай-стрит, за церковью. Бейтс помог Джайлзу подняться на судейскую трибуну, а Сара присоединилась к дамам, которые готовили в павильоне грандиозное чаепитие. Эд расположился в парусиновом кресле на краю поля, предвкушая, как начнет сбываться прогноз Джеймса и Литл-Хеддингтон накажет Грейт-Хеддингтон.

Приятно было полулежать в удобном кресле под сентябрьским солнышком, под аккомпанемент ударов битой по мячу, возгласы болельщиков и звон колоколов каждые четверть часа, наблюдая за игрой Джеймса. Главным судьей с незапамятных времен выступал старый мистер Харджент. В составе команды Литл-Хеддингто были крестьяне, продавцы из лавки, механики, застухи, молочник. Как это по-английски, подумал Эд, так же как и этот чай – горячий, крепкий, с бутербродами, мясным пирогом и печеньем, испеченным самими леди. После игры все собрались вместе на ужин с ростбифом и маринованными огурчиками, где вспоминали прошлые матчи и обсуждали подробности последнего. Джайлз, сидевший на почетном месте во главе стола, выпил только пинту пива.

Да, думал ночью Эд, которому не спалось, многое изменилось в этой стране, но деревенская жизнь осталась прежней. Весь сегодняшний день прошел в русле традиций, которые соблюдались здесь из года в год. Единственной новостью оказалось присутствие бывшего любовника жены эсквайра (он же отец ее ребенка) , который выглядел как огурчик и ничуть не смущался. Это дало обитателям Литл-Хеддинг-тона пищу для разговоров, кроме, конечно, смертей и налогов, особенно смертей, о которых раньше говорить избегали. Это было еще одной новинкой. Интересно, почему? Это что – дань хорошим манерам или стремление к неизменному порядку вещей? Его присутствие на празднике воспринималось с удовольствием; Эд заметил, как, поглядывая на него, перешептывались две молодые женщины. Но те, кого он помнил и кто помнил его, смотрели в его сторону явно без всякой задней мысли. Для них это была старая история, а представители аристократии слишком хорошо известны и почитаемы, чтобы служить темой для пересудов, более того, самые странные их поступки считались милыми причудами, не более того. Тем более что в данном случае речь шла о баронете. Несмотря на все демократические эксцессы шестидесятых годов, уважение к лордам здесь свято сохранялось.