Текст книги "Царица Хатасу"

Автор книги: Вера Крыжановская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 34 страниц)

Глава VI. Принц Саргон

На берегу Нила, там, где кончались земли и постройки храма Амона, стоял на искусственном холме небольшой дворец, окруженный обширными садами. Несмотря на свои сравнительно скромные размеры, это было великолепное жилище, снаряженное всей роскошью того времени. Две высокие мачты с медными наконечниками и вымпелами указывали прохожим, что здесь живет знатный вельможа. С обширной террасы, занимавшей большую часть фасада, обращенного к Нилу, к реке спускалась каменная лестница. Наверху лестницы, подобно часовым, охранявшим спуск, стояли два сфинкса из розового гранита. Террасу в изобилии украшали редкостные растения, образуя небольшие тенистые и благоухающие группы.

Когда жар начал спадать, уступая место приятной свежести, в тени на роскошном ложе в ленивой позе лежал молодой человек лет двадцати четырех. Рядом с ним на алебастровом столе с фигурными бронзовыми ножками стояла амфора вина, кубок и корзина с фруктами. Два раба мерно обмахивали своего господина большими опахалами из перьев.

Это был стройный и красивый молодой человек среднего роста. Его худощавое, длинное лицо было белее, чем у коренных египтян. Хорошо очерченный рот был искривлен гримасой гордости и жестокости. Изредка в его больших проницательных глазах, обрамленных густыми, черными бровями, появлялось какое–то фальшивое и насмешливое выражение, портившее общую гармонию лица. На нем был широкий передник из финикийской материи, расшитый золотом. Белый с пурпурными полосами клафт, усыпанный драгоценными камнями, покрывал голову.

Это был Саргон, принц хеттов, ребенком взятый в плен Тутмесом I во время его победоносного похода к берегам Евфрата. Его отец, царь, был убит во время сражения, но несколько членов царской семьи попали живыми в руки победителя. Вместе с ними был взят и Саргон, тогда еще десятилетний мальчик.

С тысячами других пленников ребенка привели в Фивы. Но Хатасу нашла его в толпе и вернула ему положение, соответствующее его рождению. Царевна хотя и была тогда почти еще ребенком, тем не менее имела громадное влияние на отца, благодаря своей энергии и необыкновенному уму. Она воспользовалась своим влиянием, чтобы дать Саргону настоящее царское воспитание и чтобы облегчить участь многих пленных хеттов. Царица никогда не переставала покровительствовать молодому человеку. Она дала ему из своих личных сумм княжеское состояние, подарила дворец, в котором он жил. Кроме того, она щедро оплачивала из своей кассы удовольствия и даже фантазии Саргона, занимавшего совершенно исключительное положение при дворе. Правда, он не имел никакой официальной должности, но всегда появлялся в свите царицы на всех праздниках. Он был допущен оказывать царице почетные услуги, доверяемые по этикету только царевичам и членам царского дома, что возбудило глухое недовольство египтян, в глазах которых пленник переставал быть человеком, каково бы прежде ни было его положение.

Чувствовал ли Саргон тайную вражду, вызванную его привилегиями, или хранил в глубине сердца ненависть и злобу к победоносному народу, уничтожившему его племя, но только он, по–видимому, не был счастлив. Мрачный и малообщительный, он не сходился близко ни с одним из вельмож Египта, замкнуто и равнодушно жил в своем дворце, занимаясь чтением и охотой или часами мечтая в своем любимом убежище на террасе.

Вот и теперь – он уже больше часа лежал на мягком ложе, устремив глаза на реку и наблюдая то с интересом, то равнодушно за сотней всевозможных судов, бороздивших ее по всем направлениям. И действительно, эта картина была достойна внимания. Между медленно двигавшимися тяжелыми барками повсюду ловко скользили легкие и изящные лодки, поддерживая постоянное сообщение между обеими частями столицы.

Вдруг маленькая лодка с двумя гребцами выделилась из массы других и быстро направилась к террасе. Это привлекло внимание Саргона. Он приподнялся и вгляделся из–под руки. В лодке сидел вооруженный мужчина в каске.

– Ба! Да это Кениамун! – с улыбкой прошептал он. – Но зачем он явился в таком параде?

В эту минуту лодка причалила. Воин выскочил и в несколько прыжков очутился на террасе.

– Я прибыл к тебе послом, принц Саргон, – сказал он, почтительно склоняясь, – объявить, что через час наша славная царица – да даруют ей боги славу и здоровье! – прибудет сюда отдохнуть после своей поездки. Она приказала предупредить тебя об этом.

При упоминании о царице принц поднялся и, стоя, выслушал ее посланного.

– Велика моя радость, что бессмертная дочь Ра хочет осчастливить своим посещением мое скромное жилище, – сказал он, кланяясь. – А где же теперь царица?

– Сейчас она осматривает строительство своей усыпальницы. Она только что посетила мастерские, где высекают сфинксов для аллеи, ведущей к усыпальнице.

– Благодарю тебя за добрую весть, Кениамун, а также за твое посещение, хотя и не добровольное, – сказал Саргон, пожимая руку воину. – Ты совсем забыл меня, но раз ты, наконец, здесь, будь тысячу раз желанным гостем. Садись сюда, и поговорим до прибытия царицы. Только позволь мне сделать кое–какие распоряжения.

Он хлопнул в ладоши и крикнул:

– Хнум! – тотчас же явился старый раб. – Убрать это вино и фрукты и приготовить другие. Там, под цветущими деревьями разостлать ковер и поставить царское кресло. И пусть люди будут готовы явиться по первому зову.

– А теперь поболтаем, – весело добавил он, садясь рядом с гостем. – Расскажи мне, Кениамун, что нового в городе? Я знаю, что тебе всегда отлично известно все, что происходит. Я же для всех чужой. Уже давно я не выхожу из дворца. Мое нездоровье даже помешало мне присутствовать на празднике Нила.

– О! В новостях нет недостатка! – сказал Кениамун, снимая каску и отстегивая меч. – Ты мало бываешь в обществе и никем не интересуешься. В этом ты, однако, не прав, так как добровольно лишаешь себя очень многих веселых часов.

– Ты прав, но чего же ты хочешь? Я чувствую себя плохо среди тех, кого ты считаешь своими друзьями и для кого я остаюсь чужеземцем. Однако все–таки рассказывай. Мне знакомы все, и я люблю знать, что делается. Обручился ли наконец Мэна с Роантой? Мне казалось, что ты сам имел виды на Нейту.

– По поводу Роанты я могу рассказать тебе целую историю. Третьего дня она обручилась с Хнумготеном, а Мэна получил урок, который не скоро забудет. А насчет Нейты – все правда. О, Саргон! Если б ты захотел, ты мог бы снять с моего сердца громадную тяжесть, и, возможно, спасти наше счастье, так как Нейта отвечает взаимностью на мою любовь.

Лукавая улыбка скользнула по губам молодого хетта.

– Ба! Снова роковая любовь угнетает твое сердце? Ты неисправим, Кениамун. Следуй лучше моему примеру и люби женщин, как любят цветы, фрукты, вино. Пользуйся ими, но не привязывайся к этим вероломным и изменчивым созданиям. Я решительно не понимаю, как можно из–за них терять сон и аппетит.

– Ты говоришь так, Саргон, потому что истинная любовь еще не коснулась твоего сердца. Но будь уверен, придет и твой черед!

– Возможно, хотя мало вероятно. А теперь, чтобы помочь тебе, я должен все знать. Итак, рассказывай, начиная с истории Роанты.

– Я должен начать с истории Нейты. Обручение Роанты – это продолжение, – ответил Кениамун, наклоняясь к принцу. И коротко рассказал обо всех событиях, не опуская интересного эпизода с заложенной мумией.

– Так ты хочешь, чтобы я повлиял на Хатасу и чтобы она прогнала Хартатефа, а на его место поставила тебя? – спросил улыбаясь Саргон.

– Я хочу только, чтобы ты передал царице, что Нейту вынуждают выйти замуж за ненавистного ей человека. Наша славная повелительница всегда относилась с необыкновенной добротой к этой девушке. Может быть, она освободит ее от ненавистных уз, созданных постыдным соглашением.

– Обещаю тебе сделать все возможное и передать царице правду. Хартатеф – человек в высшей степени неприятный. Будет жаль, если Нейта попадет в его руки. Эта малютка внушает мне интерес, и по очень странной причине: она похожа на моего покойного брата Наромата.

– У тебя был брат, на которого похожа Нейта? – спросил Кениамун. В его хитрой и склонной к интригам душе шевельнулась странная мысль.

– Да, у меня был старший сводный брат, умерший во время возвращения вашей армии. Но я отлично помню его, и к тому же у меня есть его бюст. Я случайно обратил внимание на сходство между ним и Нейтой. Абсолютно тот же профиль и те же черты у обоих, только у нее более тонкие и нежные.

Радостные возгласы на реке привлекли внимание молодых людей и положили конец их беседе. Кениамун поспешно схватил каску и меч. Саргон быстро окинул взглядом террасу.

Убедившись, что все в порядке, принц, в сопровождении воина, спустился с лестницы и остановился на последней ступеньке в ожидании царственной посетительницы. Масса судов, испещривших Нил, расступилась, и образовалось свободное пространство, наискось перерезавшее реку. В этом импровизированном коридоре под мощными ударами восьми гребцов летела по волнам длинная, вызолоченная лодка. Высоко поднятая корма была увенчана двумя змеями, а над ними – изваянием сокола с распростертыми крыльями. На скамейке, покрытой львиной шкурой, сидела Хатасу и легким движением руки отвечала на приветствия своих подданных. За царицей стояли два воина с секирами на плечах. Перед нею, в глубине лодки, сидел Сэмну и две женщины.

Через минуту лодка причалила. Хатасу вышла из нее, отвечая благосклонной улыбкой на приветствие принца. Сэмну и женщины поднялись за царицей на террасу, а Кениамун и оба воина остались на ступеньках.

– Я хочу побранить тебя, Саргон, за твой странный вкус к уединению, – сказала Хатасу, заняв приготовленное ей место. – Тебя редко удается увидеть на больших праздниках и на публичных церемониях. Почему ты избегаешь общества? Молодости свойственны веселье и развлечения. Только старикам и царям выпадают на долю постоянные заботы и непрерывная работа.

– Конечно, не заботы и не работа мешают мне пользоваться жизнью. Благодаря твоей милости, моя повелительница и благодетельница, я самый свободный человек в Египте. Только я чувствую себя гораздо счастливее, когда мечтаю на этой террасе. Но смею ли я надеяться, божественная дочь Ра, что ты удостоишь принять что–нибудь от своего верного раба?

– Дай мне немного вина и что–нибудь из этих чудных фруктов. Я тоже люблю эту террасу. Этот вид, это лихорадочное и шумное оживление, царящее на священной реке, как прообраз моей жизни, полной проблем управления Египтом. А город мертвых и аллея сфинксов, ведущая к моей усыпальнице, напоминают о покое подземных жилищ, где я буду отдыхать в царстве Озириса от трудов жизни.

Она приняла кубок, который подал ей коленопреклоненный Саргон, и пригубила его, продолжая смотреть на реку задумчивым и рассеянным взглядом.

– Вон кто–то из моих знатных египтянок. Они тоже, вероятно, захотели насладиться свежим воздухом, – сказала после минутного молчания Хатасу, указывая рукой на разукрашенную лодку, в которой сидели две женщины.

– Я даже могу, моя царственная госпожа, назвать тебе этих женщин, – заметил Саргон. – Эта лодка принадлежит Пагиру, и в ней, без сомнения, Нейта и Сатати.

– Как это кстати, – сказала царица. – Уже несколько дней я все собираюсь позвать Сатати и поговорить с ней, но мне мешают дела. Теперь же я исполню свое желание. Пошли кого–нибудь позвать лодку.

Один из воинов тотчас же бросился в лодку Саргона и в несколько ударов весел поравнялся с лодкой Пагира.

Сатати уже заметила царское судно, стоявшее у подножья лестницы. Приказание явиться вызвало у нее подсознательное смутное опасение.

– Подойди, Нейта, – сказала Хатасу, приветствуя обеих женщин, простершихся перед ней, – и садись здесь, у моих ног. Но что я вижу! Ты побледнела, похудела и кажешься слишком печальной для счастливой невесты. Что с тобой, малютка?

Царица провела рукой по черным блестящим волосам девушки. Та покраснела и опустила голову. Хатасу не настаивала и завязала разговор с Сэмну и Саргоном, а через четверть часа она встала и подошла к балюстраде. Подозвав Нейту, она ласково сказала ей:

– Здесь мы одни. Скажи мне откровенно, дитя мое, вполне ли добровольно ты избрала себе в мужья Хартатефа и любишь ли ты его?

Нейта подняла на нее затуманенные слезами глаза. Яркая краска залила ее лицо. О, как бы ей хотелось все доверить своей царственной покровительнице, взгляд которой, обычно такой холодный и высокомерный, сейчас был удивительно нежным. Но могла ли она признаться в позорном поведении своих? Могла ли навлечь на головы Пагира и Мэны позор и немилость?

– Моя семья хочет этого, и, конечно, для моего же счастья, – пробормотала она сдавленным голосом.

Хатасу посмотрела на нее долгим, пытливым взглядом. Затем, повернувшись, она громко сказала:

– Следуй за мной, Сатати – мне нужно поговорить с тобой. Тебе же, Саргон, я доверяю Нейту. Развлекай ее как можно лучше.

Царица вышла в маленький внутренний садик. Сев на мраморную скамейку, она погрузилась в размышления, глубокая складка прорезала ее лоб. После молчания, показавшегося Сатати вечностью, царица подняла голову и приковала к ней глубокий взгляд.

– Как случилось, что ты и Пагир осмелились обручить Нейту с Хартатефом без моего на то разрешения? Вам известно, что этот ребенок был доверен вам в очень тяжелую для меня минуту. Вы забыли, что я одна могу располагать ее судьбой и не позволю вам распоряжаться ею, как зависимым существом, для удовлетворения ваших эгоистических желаний.

– Моя царственная госпожа, мы думали только о счастье Нейты, обручая ее с человеком, замечательные качества которого могут удовлетворить Сэмну, – пробормотала Сатати, опустив глаза.

– Сэмну и Пагир говорили мне об этом. Я, действительно, уважаю Хартатефа, как деятельного и умного человека с незапятнанной репутацией, – сказала спокойно царица. – Кроме того, он страшно богат и знатного рода. Он мне кажется вполне достойным такой высокой партии. Все это так. И мне не хотелось бы оскорбить благородного египтянина, противясь его браку. Тем не менее, Сатати, ты была обязана привести ко мне ребенка, чтобы я предварительно расспросила ее. В последнее время Нейта побледнела и кажется убитой горем. Когда я спросила ее, счастлива ли она своим выбором, она ответила мне взволнованно и уклончиво. Я хочу дать ей время еще подумать и воспользоваться девичьей свободой. Я сама скажу Хартатефу, что их свадьба будет отпразднована не раньше чем через двенадцать лун. Ты слышала мою волю, Сатати, и постарайся ее исполнить. Приданое Нейта получит от меня. Ты, Сатати, приди ко мне завтра утром. Я отдам распоряжение относительно этого. Теперь же ступай, и ждите меня на террасе.

Оставшись одни, Саргон и Нейта несколько минут молчали, исподволь разглядывая друг друга. Конечно, они уже несколько лет были знакомы и тысячу раз виделись, но почти всегда в храме или на официальных собраниях, где не обращали внимания друг на друга. У Пагира молодой хетт бывал всего раза два в год, так как Мэна и Пагир были ему антипатичны.

В первый раз Саргон смотрел на девушку с интересом и находил ее очаровательной. Неужели он был слеп, что раньше не замечал такой чудной красоты? Ни одна девушка Фив никогда не производила на него такого сильного впечатления. Сердце его усиленно билось. Убеждая Нейту попробовать фрукты, он весь погрузился в созерцание ее грациозных движений и выразительного лица.

– Нет, благодарю тебя, – сказала Нейта, с любопытством заглядывая в соседнюю комнату. – Покажи мне лучше дворец. Мне уже давно хочется осмотреть его. Говорят, у тебя здесь собраны прекрасные вещи!

– С удовольствием, хотя боюсь, что ты разочаруешься. Но пойдем, и суди сама.

Взяв за руку, Саргон повел ее в глубь дворца. Он показал ей великолепную коллекцию оружия, редкие вазы, различные драгоценности и наконец маленькую обезьянку, уморительно прыгавшую по комнате, заставленной благоухающими деревьями.

– О! Какие чудные цветы! – воскликнула Нейта, любуясь корзинкой розами и другими изысканными цветами.

– Хочешь сплести себе гирлянду? – спросил Саргон, любезно пододвигая ей стул.

– О! Конечно, если ты позволишь, – ответила Нейта.

К ней уже вернулось хорошее настроение. Она принялась плести гирлянду, а Саргон помогал ей выбирать цветы. Он все больше поддавался странному очарованию своей собеседницы.

– Отчего ты так пристально смотришь на меня? – неожиданно спросила Нейта, подняв голову и встретив пылающий взгляд принца.

– Я все больше и больше удивляюсь твоему поразительному сходству с моим братом Нароматом!

– Где же твой брат? Я никогда не слышала о нем, – удивилась девушка.

Саргон печально вздохнул.

– Он умер, – ответил он. – Опасно раненный в одном сражении, он живым попался в руки египтян. Тронутый, вероятно, его храбростью, Тутмес I приказал лечить его и относился к нему с уважением. Когда несколько месяцев спустя был взят приступом город, куда наш отец отослал меня с матерью, царица Хатасу добилась, чтобы меня оставили при ней, под присмотром Сэмну. Сэмну ухаживал и за Нароматом, лечил его. Позже, во время осады нашей последней крепости, брат заболел и умер. Я долго плакал по нему.

– И ты находишь, что я похожа на него? – с любопытством спросила Нейта.

– Да. Если хочешь убедиться в этом, я покажу тебе его статую. Пойдем, она стоит в моей комнате.

Нейта поспешно надела на голову законченную гирлянду и пошла за Саргоном.

В смежном со спальней маленьком кабинете, окруженная цветущими деревьями, на гранитном пьедестале стояла статуя молодого человека, почти в натуральную величину, в чужеземной остроконечной каске с секирой в руках. Лицо Нейты действительно было воспроизведением в миниатюре черт статуи.

– Как твой брат красив! Какой добротой дышит его лицо! – восторженно воскликнула девушка. – Мне кажется, я полюбила бы его, если бы он был жив. Мне хочется поцеловать этого великого и благородного воина, – прибавила она, стараясь дотянуться до лица статуи.

– Погоди, я помогу, – улыбнулся Саргон. Он поднял гостью к голове статуи. Смеясь свежим серебристым смехом, Нейта положила руки на плечи воина и прижалась губами к алебастровому рту.

Молодые люди не заметили, что драпировка, скрывавшая вход в длинный темный коридор, приподнялась, и на пороге появилась Хатасу. При виде этой странной сцены она остановилась. Выражение бесконечной любви и грусти на минуту затуманило ее строгое и надменное лицо.

– Что вы тут делаете? – спросила она, овладевая собой.

При звуке этого металлического голоса Саргон быстро обернулся и, явно смущенный, опустил Нейту на пол.

– Нейта, – объяснил он царице, – непременно хотела поцеловать изваяние Наромата. Она сказала, что полюбила бы его, если б он еще был жив. Так как Нейта не смогла дотянуться до лица статуи, то я приподнял ее.

Величественная и благосклонная улыбка осветила лицо царицы. Взгляд ее на минуту с силой остановился на лице статуи. Затем она обняла девушку и поцеловала ее в лоб. Счастливая и сконфуженная такой честью, Нейта опустилась на колени и прижала к губам руку своей покровительницы. Та ласково подняла ее:

– Твое сердце подсказало тебе хорошую мысль, дитя мое. Всегда люби и уважай того, на кого, случайно, ты так похожа. Это был храбрый и великодушный герой. Но вернемся к моей свите. Я не могу дольше оставаться здесь. Больной фараон требует моего ухода.

Они вместе вернулись на террасу. Благосклонно простившись со всеми, Хатасу спустилась в лодку.

Когда царская лодка исчезла в темноте, Сатати вздохнула с видимым облегчением. Она тоже заторопилась домой, ссылаясь на то, что ее долгое отсутствие, вероятно, беспокоит домашних.

Прощаясь с Саргоном, Нейта сняла с себя гирлянду и подарила ее принцу, попросив возложить ее на голову прекрасному Наромату, что молодой человек, смеясь, обещал исполнить. Оставшись один, он бросился на ложе. Его поглотил хаос бурных мыслей.

– Я не уступлю ее ни Хартатефу, ни Кениамуну. Она должна принадлежать мне, – лихорадочно шептал он. – Хатасу отдаст мне ее, она не раз говорила, что желает моего счастья. Только нужно как–нибудь уничтожить Хартатефа или обезвредить его. Впрочем, в этом мне поможет Кениамун, думая, что старается для себя. Завтра я пошлю за ним. Что же касается заложенной мумии, я пока ничего не скажу о ней царице.

На следующее утро Саргон послал гонца за Кениамуном. Он приглашал его немедленно прибыть к нему для переговоров по известному делу. Но молодой воин был занят службой и только на следующий день смог явиться во дворец принца хеттов.

Саргон принял его с притворной благосклонностью, так как в душе уже ненавидел Кениамуна – человека, осмелившегося любить и быть любимым Нейтой. Глухая ревность сжимала сердце принца.

Когда воин сел и рабы были выдворены, Саргон наклонился к гостю:

– Еще третьего дня мне удалось сдержать свое обещание и поговорить с Хатасу. К великому моему сожалению, она ответила мне, что не может без уважительных причин оскорбить такого всеми уважаемого человека. Тем более, что Нейта еще не призналась, что этот союз принудительный, хотя царица и спрашивала ее об этом. От стыда ли, из жалости или боязни, но она промолчала. Относительно мумии, Хатасу решила, что это могло быть простой клеветой, придуманной врагами Мэны и Хартатефа. К тому же последний, жертвуя целым состоянием для восстановления чести предка, показывает себя с очень благородной и великодушной стороны. Царица сказала, что только неопровержимые доказательства какого–нибудь бесчестного поступка могут заставить ее решиться отказать ему в руке Нейты. Итак, мой дорогой Кениамун, если ты хочешь достигнуть цели, – заключил Саргон с притворным равнодушием, – тебе надо открыть в прошлом или в настоящем Хартатефа какую–нибудь гадость. Или же надо придумать что–нибудь, что могло бы погубить его в глазах царицы.

– Благодарю тебя, принц, за искреннюю доброту и громадную услугу, которую ты оказал мне. Твое великодушное вмешательство уже принесло плоды. Как сообщил мне утром Хнумготен, вчера после полудня Хартатеф был вызван к царице, которая объявила ему, что откладывает свадьбу Нейты на двенадцать лун. Таким образом, мы выиграем время. Я не сомневаюсь, что найду какое–нибудь обстоятельство, компрометирующее Хартатефа. Его роль в истории с заложенной мумией мне кажется очень подозрительной. Не напрасно он поддерживает таинственные сношения со Сменкарой, самым алчным ростовщиком в Фивах, и с его женой Ганоферой, этим шакалом в юбке, которая сделала его своим любовником.

– Желаю тебе успеха и попрошу сообщить мне о твоих открытиях. Хартатеф мне антипатичен своей глупой гордостью. Действительно, странно, что такой гордый и богатый вельможа поддерживает связь с ростовщиком и сводней.

Когда Кениамун уехал, принц вытянулся на ложе и прошептал с самодовольной улыбкой:

– Все идет прекрасно. Скоро, Хартатеф, я отплачу тебе за оскорбительный тон, с каким ты осмеливаешься показывать, что в твоих глазах я не более чем пленник, несправедливо избавленный от рабства. А пока я на днях навещу Пагира.