355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Вера Крыжановская » Царица Хатасу » Текст книги (страница 15)
Царица Хатасу
  • Текст добавлен: 15 октября 2016, 00:30

Текст книги "Царица Хатасу"


Автор книги: Вера Крыжановская



сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 34 страниц)

Глава XIV. Приключение очарованного ожерелья

Молодая Акка, сопровождавшая Ноферуру, унесла драгоценности и одежду, снятые с утопленницы. В минуты общего смятения никто и не подумал бы об этих вещах. Когда же бальзамировщики унесли тело и служанка стала разбирать вещи своей покойной госпожи, чтобы везти их в Фивы, ее одолевало искушение присвоить себе ожерелье, давно возбуждавшее ее зависть. Она сообразила, что не трудно доказать, что покойная потеряла его во время падения в воду или во время спасания. Лежавшая в постели Сатата не видела, в каком состоянии принесли ее племянницу, а Гор и Рома, конечно, даже не подумали о драгоценностях. Размышляя так, она спрятала ожерелье в свои вещи и взяла его с собой в Фивы, куда ее увез Рома.

Акка была не рабыней, а бедной родственницей Ганоферы, на попечении которой осталась после смерти родителей. Скупая мегера, завидовавшая молодости и свежести Акки, старалась всячески отделаться от нее. Наконец ей удалось поместить ее к Ноферуре. Ленивой, болтливой и распущенной женщине понравилась болтовня Акки, набравшейся в заведении Ганоферы рассказов, которые она с увлечением передавала. Акка стала не нужна после смерти Ноферуры. Но со своей обычной добротой, Рома, отпуская служанку, щедро наградил ее, подарив часть гардероба и различные вещи покойной жены.

Счастливая и гордая Акка вернулась к Ганофере, захватив с собой тщательно спрятанное между полученными вещами эмалированное ожерелье, про существование которого Рома забыл. Девушка рассчитывала помогать своей родственнице прислуживать в гостинице, в надежде найти жениха среди бывающих там гостей. Теперь она была богата и могла без опасения наряжаться, так как все эти дорогие вещи подарил ей прежний господин.

Ганофера с завистью смотрела на богатства молодой кузины. Она только тогда успокоилась немного, когда ей удалось вытянуть у Акки часть полученных подарков в качестве вознаграждения за содержание и воспитание сиротки.

Прошло несколько недель. В Фивах готовился один из ежегодных праздников и ожидался большой съезд гостей. Акка нарядилась с особенной тщательностью и, вынув из тайника пресловутое ожерелье, надела его на шею. «Как мне будут все сегодня завидовать, начиная с этой старой мегеры Ганоферы! – подумала Акка, самодовольно смотрясь в зеркало, доставшееся ей в память о Ноферуре. – И как чудно пахнет это ожерелье! Никогда я не слышала ничего подобного», – прибавила она, жадно вдыхая опьяняющий аромат, распространяемый ожерельем.

С раскрасневшимися щеками и сверкающими глазами Акка вышла из своей комнаты и отправилась в большой зал. В длинном коридоре, ведущем туда, она встретила Сменкару.

– Какая ты сегодня нарядная и… Во имя всех богов! Что это у тебя за ожерелье? Знаешь ли ты, что оно большой цены и что это настоящие камни? – сказал ростовщик, наклоняясь к ней и не переставая ощупывать и любоваться работой дорогостоящего украшения. – И что это за божественный запах? О! Его никогда не устанешь вдыхать, – поспешно добавил он, шумно обнюхивая шею молодой девушки.

– Такой очаровательный запах издает ожерелье. Я знаю цену ожерелья и надеюсь, что оно составит мое счастье, – ответила с гордостью Акка. – Моя покойная госпожа всегда носила его. Но так как она утонула в нем, благородный Рома подарил его мне.

Нос Сменкары, казалось, прирос к ожерелью. Вдруг толстое лицо его сделалось карминно–красным и маленькие серые глаза как–то странно засверкали. Обняв Акку, он страстно прижал ее к себе. С минуту девица, по–видимому, разделяла его чувство. Обхватив шею Сменкары, она обменялась с ним несколькими горячими поцелуями. Потом она вдруг вырвалась из объятий ростовщика и, с силой толкнув его, убежала.

В зале Ганофера восседала на своем обычном месте, орлиным взором наблюдая за точностью и быстротой обслуживания. Притон был полон. При виде великолепной драгоценности, украшавшей шею родственницы, лицо трактирщицы омрачилось. Она не отрывала горящих завистью глаз от Акки, с лихорадочной поспешностью поглядывавшей на мужчин, сидевших за столами. Не один посетитель с любопытством и удивлением смотрел на нее. Несчастные женщины, полуобнаженные и наряженные в стеклянные украшения, просто пожирали ее глазами.

Но скоро ревность Ганоферы поменяла направление. С удивлением и гневом она убедилась, что Сменкара, как тень, всюду следует за Аккой. Бросая пылающие взгляды и наклоняясь почти к самой шее молодой девушки, он открыто оказывал ей предпочтение, оскорбительное для Ганоферы. Конечно, супружеская верность Сменкары была далеко не безупречна, но он никогда не осмеливался так нагло показывать это в присутствии жены, вблизи ее кулаков, опасаться которых у него были основания.

Ганофера нахмурила брови и бросила на мужа грозный взгляд. Но тот с небывалым мужеством не обратил никакого внимания на эти признаки приближения грозы. Как пьяный, он видел одну только Акку. Покоренный распространявшимся вокруг нее ароматом, он всюду следовал за ней, бормоча сквозь зубы: «Клянусь Озирисом! Эта девушка очаровательна. Никогда она не нравилась мне так, как сегодня, и я хочу обладать ею!» Не понимая ничего в поведении мужа, так как никогда еще ничего подобного не случалось, Ганофера просто задыхалась. Когда же она уловила убийственный взгляд, которым Акка ответила на ухаживания ростовщика, терпение ее лопнуло. Решив примерно наказать их, она, как пантера, бросилась преследовать виновных, исчезнувших из зала.

После нескольких бесплодных попыток она нашла, наконец, беглецов в темноте сарае, где был склад вина и пива. Ее массивные кулаки, как два молота, обрушились на изменников. Но Сменкара, которого раньше это делало покорным и послушным, на этот раз так разъярился, что Ганофера была просто испугана. Однако упрямство и страх потерять всякий авторитет заставили ее отважиться на бой.

После некоторых усилий, вся мокрая, она выбросила мужа вон из сарая и готовилась уже приняться за Акку. Но молодая возлюбленная тоже была, по–видимому, в воинственном настроении духа.

– Не трогай меня, Ганофера! – сказала она с пылающим взором. – Я не виновата, что он преследует меня. Еще до того как я вошла в зал, он бросился на меня, и я вынуждена была оттолкнуть его. Этот старый дурак смешон и вызывает у меня только отвращение.

Ганофера сразу успокоилась и пытливо посмотрела на кокетку.

– Правда? Ты не хочешь иметь с ним дела? В таком случае, пойдем. Я отведу тебя в другое место. Ты будешь служить благородным гостям. Может быть, там ты составишь себе счастье, – злая усмешка скользнула по ее губам. – Только могу ли я быть уверена в твоей скромности? В маленьких отдельных комнатках бывают люди, которые не хотят, чтобы их видели и узнавали. У них достаточно длинные руки, чтобы наказать за нескромность!

– За кого ты меня принимаешь? Неужели я так глупа, что погублю сама себя? – презрительно возразила Акка. – Я отлично знаю, что там делаются дела, которые не любят света. И тебе бы следовало больше доверять своей родственнице, чем этой старой колдунье Сахеприсе.

– Ну, пойдем, но откуда ты достала эти духи, которыми ты, кажется, вся пропитана?

– Я вовсе не пропитана духами. Это пахнет ожерелье, которое на мне надето. Благородный Рома подарил мне его, так как в нем утонула его жена.

– Дурак, бросает такую драгоценность прислуге, – с досадой пробормотала Ганофера.

Обе женщины молча прошли длинный коридор, потом огромный двор, обнесенный стеной. Пройдя к главному зданию через все постройки с другой стороны, Ганофера открыла ключом маленькую дверь. Они очутились в обширном саду, засаженном фруктовыми деревьями и овощами. В глубине, за забором, был второй сад. Там росли сикоморы, акации и пальмы, виднелись клумбы. За деревьями показался дом поменьше, но изящнее с виду. Через террасу убранную цветами, Акка и ее проводница вошли в большой зал с колоннами, выкрашенными в черную и желтую краску. Здесь была толпа женщин, они были молоды и красивы. Некоторые из них, вероятно танцовщицы, были в широких металлических поясах, ожерельях и браслетах. В руках у них были длинные и широкие шарфы из прозрачной материи. Волосы некоторых были выкрашены в красный цвет, и странные прически придавали им дикий и фантастический вид. Лежа на ковре, они без стеснения выставляли напоказ наготу своих стройных тел, смазанных ароматическими маслами. Другие, одетые в короткие полосатые туники, держали арфы и мандолы. При виде Ганоферы со скамейки встала сгорбленная, вся в морщинах женщина. Она наблюдала за собравшимися красотками.

– Никто из благородных посетителей еще не приходил, – сказала она, почтительно кланяясь. – Только жрец Рансенеб сидит в маленьком зале. Он кого–то ждет и потребовал вина и фруктов.

– Хорошо, Сахеприса. Вот я привела в помощь тебе Акку. Посылай ее прислуживать благородным гостям. Для начала она отнесет жрецу то, что он потребовал.

– Ступай, – сказала она, наклоняясь к Акке, – держи язык за зубами. – Жрец Амона явился сюда по одному денежному делу.

Акка кивнула и пошла. Она давно уже знала, что не один жрец или чиновник, в которых нельзя было и заподозрить этого, приходил сюда развлекаться игрой и другими удовольствиями. А значит, денежные сделки тоже заключались здесь. И она твердо решила быть благоразумной и скромной. Давно она уже засматривалась на эту гостиницу, где девушка получала золотой, если понравится. Возбужденная ожерельем и мечтами, Акка стремилась не упустить случая и в конце концов приобрести любовь какого–нибудь высокопоставленного красавца. В мозгу ее носился смутный идеал. Этот идеал принимал черты Ромы или какого–то завсегдатая Ганоферы. Они внушали ей сильную страсть, и она не знала, кому из них отдать предпочтение.

Занятая этими мыслями, она все принесла и поставила на тот стол, который указала ей Сахеприса. За ним сидел поверенный великого жреца Амона, он читал таблички, но при виде красотки закрыл их и свернул лежавший на столе папирус.

Ответив дружелюбным кивком на глубокий и почтительный поклон девушки, Рансенеб стал есть дичь. Акка с амфорой в руке стояла за его стулом, готовая в любой момент наполнить протянутый кубок. Жрец ел с аппетитом, потом несколько раз потянул носом и спросил:

– Что это за сильный и приятный запах, откуда он?

– Уважаемый отец, это ожерелье, которое я ношу, распространяет такой аромат, – ответила слегка взволнованная Акка.

– Покажи мне это ожерелье. Где ты его взяла?

– Благородный Рома, жрец Гаторы, отдал его мне с другими вещами, принадлежавшими его покойной жене, Ноферуре.

Встав перед жрецом, Акка наклонилась к нему, пока он рассматривал драгоценность.

– Что за странный аромат! Несмотря на его приятность, я думаю, что долгое его вдыхание может вызвать головокружение, – пробормотал Рансенеб. И тем не менее, он с широко раздувшимися ноздрями продолжал жадно вдыхать предательский запах. Как бы поддаваясь непобедимому влечению, он схватил за руку девушку, привлек ее к себе и почти приник к ее шее.

Вдруг он вздрогнул и встал. Его блестящий череп и выдающиеся скулы сделались ярко–пурпурными, а глаза вспыхнули диким огнем. Наклонившись к Акке, он не отрывал от нее глаз.

– Садись рядом со мной, малютка, и налей мне вина, – сказал он с улыбкой, странным образом противоречащей его мрачному аскетическому виду. Так как Акка колебалась, со страхом глядя на его пылавшее лицо, то Рансенеб обнял ее за талию и, быстро прижав к себе, пытался поцеловать девушку сначала в шею, а потом в губы.

Неожиданно в глубине комнаты отворилась дверь, и на пороге показался высокий мужчина, одетый в костюм писца, с огромным париком на голове. При виде этой любовной сцены Хартатеф, а это был он, остановился, не веря глазам. Неужели это суровый и фанатичный Рансенеб, беспощадная строгость которого тяжело давила молодых жрецов, неужели он сам являлся сюда в поисках любовных приключений с трактирной служанкой?

Уступив объятиям жреца и возвратив ему поцелуй, Акка вскрикнула и оттолкнув Рансенеба, убежала в противоположную дверь.

Будто очнувшись от тяжелого сна, Рансенеб провел рукой по лбу и подумал: «Что это значит, неужели такие глупости начинают смущать мои старческие дни, или я мало видел красивых женщин, что вульгарная трактирная служанка заставила меня потерять голову?» Тут же его взгляд упал на низко склонившегося Хартатефа, дававшего жрецу время прийти в себя. Яркая краска залила лицо жреца. «Неужели этот подчиненный был свидетелем моего необъяснимого безумия?»

– Подойди, Хартатеф, – сказал он, с усилием овладев собой, – какие новости ты принес?

Писец почтительно подошел, отдал ему свитки папируса, таблички и рассказал подробно о поездке в Буто, о Тутмесе, об Антефе и их отношениях. Затем доложил о распространении слухов о том, что царица замышляет покушение на жизнь своего брата и что, не имея сама наследников, она прервет славный род Тутмеса I и оставит Египет без законного фараона. Этого больше всего боится народ, что заставляет его перейти на сторону царевича, вся будущность которого впереди и от которого можно ожидать продолжения рода.

Пока они разговаривали, Акка вернулась в большой зал, где уже собралось много посетителей. Среди мужчин сидел Пагир, который ничего не видел и не слышал, кроме шансов на выигрыш или проигрыш.

Танцовщицы и певицы уже наполовину рассеялись, некоторые исполняли какой–то вызывающий танец. В первом ряду зрителей стоял Мэна. Запустив обе руки за пояс короткой туники, он громко ораторствовал, превосходя всех двусмысленными и грубыми шутками, и побуждал танцовщиц ко все более откровенным танцам. Утомленный и скучающий, он не знал, какой из присутствующих женщин доставить честь развлекать его, как вдруг его взгляд упал на Акку, входившую в зал. Молодая красотка была очень мила в роскошном вышитом платье. Раскрасневшееся лицо и черные сверкающие глаза выделяли ее из числа других женщин, вызывая у него нервное возбуждение и дрожь во всем теле. Она ему понравилась. Тотчас же, выйдя из круга, он подошел к ней, пристально посмотрел ей в глаза и сказал дерзко:

– Прекрасная малютка, принеси мне в сад кубок и добрую амфору вина. Ты будешь служить мне, а здешний шум и жара раздражают меня.

Акка огненным взглядом окинула стройную и сильную фигуру молодого человека. Она все больше поддавалась влиянию ужасного аромата, который вдыхала уже несколько часов. Он возбуждал и опьянял хуже самого крепкого вина, заставляя кипеть кровь. Мэна уловил этот взгляд. Самодовольная улыбка скользнула по его губам, и, повернувшись, он небрежным шагом пошел в сад. Там стояли скамейки и столы, скрытые от глаз гуляющих густыми кустами роз и акаций. Мэна знал и любил это укромное место, вызывавшее в его памяти не одно сладостное воспоминание.

Едва он сел на скамейку, как пришла Акка, неся амфору вина, кубок и корзинку с пирожными.

– Вот и я к твоим услугам, господин, – сказала она, ставя все на стол.

Мэна смотрел на нее с дерзкой фамильярностью, какую может позволить себе светский мужчина по отношению к простой девушке, когда хочет употребить ее для потехи.

– Поди сюда, малютка, как тебя зовут? – сказал он, обнимая ее за талию и усаживая на скамейку. – Ты мне нравишься, – сказал он, целуя ее в шею.

В ту же минуту приятный и опьяняющий аромат сразил его. Кровь с такой силой бросилась ему в голову, что на мгновение он почувствовал себя ошеломленным. Акку же его поцелуй, казалось, заставил потерять рассудок. Как пьяная, бросилась она на шею молодому мужчине, точно хотела задушить его в своих объятиях. На сильную и страстную натуру девушки аромат производил ужасающее действие. Огненное облако застлало ее взор, заглушая разум и стыд, сквозь туман ей виделось бледное лицо мужчины с мрачным и глубоким взглядом, которое, казалось, смотрело на нее с надменной улыбкой.

Содрогаясь всем телом, Акка прильнула к нему и хотела взглянуть в эти чарующие глаза, но вместо чудных черт, созданных воображением, она увидела раскрасневшееся лицо и пламенный взгляд Мэны. С глухим криком она отшатнулась. Ей казалось, что она задыхается, а голова готова была лопнуть, острая боль пронизывала грудь. Прижав руки к груди, она без чувств упала на скамейку.

– Что с зтой красавицей? И откуда такой чудный аромат? – пробормотал Мэна, наклоняясь над Аккой и жадно вдыхая воздух. – Ба, это ожерелье распространяет такой божественный аромат. Это средняя толстая звезда. Но где она, эта негодяйка, украла такую драгоценность? – прибавил он, пытаясь снять ожерелье, чтобы лучше рассмотреть его. Не в состоянии этого сделать, он взял кинжал и перерезал цепочку, на которой висел медальон.

– Этой скотине довольно будет и оставшегося ожерелья, – пробурчал Мэна.

Не бросив даже взгляда на Акку, он вернулся в зал, заплатил за вино и вышел из притона.

«Вот так находка, – подумал он, вынимая из–за пояса драгоценность и жадно вдыхая ее запах. – Я прикажу прикрепить этот медальон к одному из моих ожерелий. Тогда все станут завидовать таким чудным новым духам».

Мэна не переставал вдыхать этот аромат, не замечая, что мало–помалу какое–то болезненное состояние охватило его. Будто смутное беспокойство давило на него, голова отяжелела и страшная жажда сушила горло. Отбросив намерение сделать еще одну ночную экскурсию, он отправился прямо во дворец Пагира.

Проходя через одну из комнат, чтобы попасть в свои апартаменты, Мэна встретил Сатати. Та, не привыкшая к тому, что племянник так рано возвращается домой, с удивлением спросила:

– Ты уже вернулся, Мэна? И Пагир тоже? Но что с тобой? Твое лицо горит, в глазах лихорадочный блеск, ты болен?

– Нет, я здоров, только меня мучает ужасная жажда, и я страшно устал.

– В таком случае, пойдем в столовую. Мы уже поужинали, и дети легли спать, я прикажу подать тебе вина, – сказала она и повела его в свои комнаты. Она приказала принести вина и холодного мяса и села напротив Мэны.

Он выпил несколько кубков и с усталым видом облокотился на стол, не притронувшись к еде. Сатати долго наблюдала за ним, затем встала и хлопнула его по плечу.

– Решительно, Мэна, с тобой творится что–то странное! Ты взволнован и в то же время угнетен. Ты ничего не ешь. Что с тобой?

Он быстро встал. Покрасневшие, сверкающие глаза его устремились на тетку с таким выражением, что она вздрогнула и отступила. Но Мэна молниеносно обнял ее за талию и с силой привлек к себе.

– Со мной то, что я люблю тебя, Сатати, – сказал он. – Я сам не знал, зачем я вернулся, но, увидев тебя, я понял свои чувства.

Нападение было таким неожиданным, что она сначала стояла неподвижно, потом оттолкнула его и тщетно пыталась освободиться от его сильных рук.

– Оставь меня, Мэна, – гневно потребовала она. – Какой скандал, если кто–нибудь из рабов увидит нас. Ты с ума сошел.

Он окинул комнату взглядом:

– Мы одни. Теперь выслушай меня, на этот раз ты можешь ничего не говорить, я чувствую, что моя любовь настоящая и что ни одна женщина не может сравниться c тобой.

Сатати опустилась на скамейку. Голова ее кружилась и какая–то тяжесть давила на грудь. В смятении от испуга и неожиданности она совершенно не заметила опьяняющего аромата, который источал ее племянник, и бессознательно вдыхала его.

Какое–то странное, новое и непонятное состояние постепенно начало овладевать этой холодной и эгоистичной женщиной. Она никогда не любила ни Пагира, ни кого–либо другого. Из тщеславия она позволяла ухаживать за собой, но только гордость и расчет были ее единственными глубокими чувствами. Если бы в эту минуту она способна была рассуждать, то страшно удивилась бы сильному биению сердца и восхищению, внушаемому ей Мэной. Красота и глубокий взгляд молодого офицера очаровали ее. Истома и опьянение побеждало ее. Ей казалось, что она парит в благоухающей атмосфере, в ушах шумело, а горячие поцелуи Мэны зажигали огонь в крови. Ее глаза закрылись, и голова тяжело опустилась Мэне на грудь.

Очарованные тетка и ее племянник не замечали, что прошло уже много времени, и даже шум приближавшихся тяжелых и неверных шагов не вывел их из этого опьянения.

Несмотря на нетрезвое состояние, Пагир, а это был именно он, остолбенел в нескольких шагах от стола. В игре ему страшно не везло, и он проиграл все, вплоть до ожерелья, и сильно пьяный и взбешенный, покинул притон. Он направлялся прямо к себе в спальню, но, увидев свет в рабочей комнате жены, вошел. Найдя Сатати в объятиях племянника, он с минуту стоял, окаменев, затем безумная ярость овладела им. Схватив лежащий на стуле меч Мэны, он нанес ему такой сильный удар по голове, что племянник хрипло вскрикнул, и, обливаясь кровью, упал на каменный пол. Его счастье, что удар этот нанесла неверная рука пьяного человека, иначе он стал бы смертельным.

– А, изменники! Презренная тварь! – рычал Пагир с пеной у рта, стараясь схватить Сатати.

Та, внезапно пробужденная от своих любовных грез, пыталась скрыться от мужа, его бешенство угрожало жизни. Пагир, гоняясь за женой, опрокинул стол, ужасный шум и грохот падающей и бьющейся об пол посуды далеко разнеслись по всему дворцу. Не обращая внимания на все это, он все–таки схватил жену и старался вытащить из–за пояса кинжал, громко крича:

– Ты заплатишь мне за оскорбление, нанесенное моей чести. Я не стану ждать, пока палач нанесет клеймо на лицо неверной жены, я сам отрежу тебе нос.

Он старался одной рукой сдавить горло Сатати, а другой размахивал кинжалом, готовясь привести в исполнение свою угрозу. Но отчаяние и страх удвоили силы женщины, она вырвалась из рук Пагира и убежала в сад, где мрак мешал пьяному преследовать ее.

Припадок ярости истощил силы Пагира, ноги его дрожали, он тяжело прислонился к колонне террасы и провел рукой по влажному лбу. Ему казалось, что он пробудился от тяжелого сна. Через минуту он вошел в зал, где Мэна все еще лежал без чувств. Вокруг него толпились бледные и перепуганные рабы, а также Асса и Бэба, разбуженные криками и шумом. Вид детей и прислуги отрезвил его.

Стараясь казаться спокойным, он велел перенести Мэну в его комнату, успокоил сыновей, уклончиво отвечая на вопросы о матери, велел им идти спать, пока он присмотрит за первой помощью раненому.

– Что это значит, где наша мама? – бормотали мальчики, переглядываясь.

Вдруг Бэба, глаза которого блуждали по комнате, увидел злосчастный аграф, выпавший из–за пояса Мэны.

– Взгляни, это мама потеряла драгоценность, это один из ее аграфов, подаренных Хартатефом в день обручения Нейты.

– Нет, нет, я знаю все ее драгоценности, – сказал Асса, – у нее нет ни одной, похожей на эту. Конечно, эта вещь принадлежит Мэне.

– Как славно пахнет этот аграф! И где только Мэна достал его? Он как будто оторван от чего–то. Я брошу его в вазу, которая стоит в нашей комнате, а потом пусть он его ищет, – сказал с тихим и злым смехом Бэба.

Пагир велел позвать старого жреца–врача, жившего в их доме. Жрец объявил, что Мэна ранен серьезно, но не смертельно, и скоро придет в себя. Пагир оставил комнату, вид племянника был ему ненавистен. Конечно, он не ревновал, Сатати не внушала ему никогда, даже в молодости, страстных чувств. Он боялся жены, твердый характер которой покорял его. Но он привык, что она всегда строго соблюдает внешние приличия. Если бы и подозревал какие–то похождения в юности, то знал, что доказать это невозможно, чем и довольствовался, тем более, что сам далеко не был образцом верности. И вдруг эта сдержанная и осторожная женщина уже зрелых лет позволяет себе увлечься любовью к этому безрассудному негодяю Мэне, к этому легкомысленному мальчишке, от которого следовало бы прятать всех жен. Сатати, такая спокойная и постоянная, до такой степени компрометирует себя, что начинает назначать скандальные свидания в открытой комнате, выставляя себя на посмешище рабам. А Мэна уходит из гостиницы Ганоферы, чтобы соединиться с ней. Пагир глубоко вздохнул и лег в постель. Гнев его прошел. Где–то он даже сожалел, что устроил такой скандал. Положим, она заслужила, чтобы ей отрезали нос, но какой это был бы переполох по всем Фивам! К счастью, она ускользнула. Остается рана Мэны, которая возбудит немало разговоров. Но зачем эти два дурака так рисковали? Живя в одном доме, совершенно свободные благодаря частым отлучкам Пагира, они легко могли бы скрыть свою любовь.

У Пагира был покладистый характер. Ни мрачной страсти, ни чрезмерной гордости не было места в его душе. Ум его был ограничен. Расточитель по привычке, он любил женщин, вино и игру, на которой сосредоточивались самые сильные его чувства.

Пагир озабоченно размышлял обо всем, что его ждет. Сатати, даже провинившаяся и сбежавшая, снова приобрела над ним свою власть. Он ломал голову, куда она могла спрятаться и почему не возвращается домой. Он так и заснул, замороченный этими мыслями.

Не подозревая ничего о перемене, произошедшей в муже, Сатати спряталась во дворце Саргона. Вырвавшись от Пагира в сад, она стрелой бросилась к Нилу, приказав сторожившему у входа рабу следовать за ней.

Вскочив в первую попавшуюся лодку, она приказала плыть во дворец ассирийца. Там все уже спали. Она быстро проникла через людскую во дворец и пробралась в комнату Нейты.

– Спаси меня от Пагира! Он хочет меня убить! – кричала Сатати, тряся Нейту, которая в ужасе ничего не соображала. Когда Нейта, прийдя в себя от испуга, вскочила с кровати и позвала женщин, она увидела тетку, лежащую без чувств на полу. Много хлопот понадобилось, пока та открыла глаза. Бедная женщина и не подозревала, что все эти непонятные несчастья навлекли на нее чары заколдованного ожерелья.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю