Текст книги "Фараон Мернефта"

Автор книги: Вера Крыжановская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)

Как только мы остались одни, Мезу обратился ко мне с многозначительной улыбкой:

– Молодой воспитанник храма, не можешь ли ты помочь мне отыскать тело Элиазара?

Я понял, что этот человек, бывший ученик жрецов, посвященный в тайны, знал ту силу, скрытую от народа, но присущую человеку, которая разоблачает столь многое умеющим ею пользоваться. Я решил уже повиноваться Мезу и потому отвечал с поклоном:

– Учитель, если я должен отыскать тело Элиазара, то кого укажешь ты мне избрать орудием для этого?

Подумав с минуту, он отвечал:

– Если ты не найдешь того, что тебе нужно, между еврейскими юношами, которых я тебе укажу и которые предназначены к воздействию на своих товарищей, то надо будет поискать женщину. Ты можешь найти ее между дочерьми людей, бывших здесь сегодня.

В эту минуту я вспомнил о власти, приобретенной мною над волею Смарагды.

– Я знаю одну особу, весьма способную к тому, что нам нужно, но не могу с ней видеться, – сказал я.

Мезу вынул из-за пазухи какой-то камень, ослепительно блестящий и оправленный вроде камеи.

– Возьми этот камень, – сказал он, – и постарайся так сделать, чтоб луч его упал на ту особу, которую ты хочешь подчинить своей воле. Она ответит на твои желания. Если тебе понадобится меня видеть, Энох проводит тебя: он знает, где я живу. До свидания, сын мой.

Я простился и вышел, но вместо колесницы потребовал верховую лошадь и отправился в обратный путь мимо палат Мены. В узком переулке, тянувшемся вдоль обширного сада, я остановился, встал на спину лошади и, уцепившись за ветви громадного дерева, взобрался на верх каменной стены, окружавшей сад. Такому ловкому и проворному человеку, каким был я тогда, спуститься с нее было нетрудно. Я легко соскочил в густую траву и, крадучись как кошка, направился к той части здания, где помещалась Смарагда.

Звук голосов заставил меня вздрогнуть. Подвигаясь вперед с величайшей осторожностью, я тихонько раздвинул листву и совершенно неожиданно увидел Смарагду, которая сидела на каменной скамье и оживленно беседовала с нубийской невольницей. Луна ярко освещала белое платье девушки, ее взволнованное лицо и сверкающие глаза.

– Так это верно, что он придет сегодня, он обещал? – спрашивала она.

– Да, дорогая госпожа, он должен прийти с минуты на минуту.

– Ну, так беги, Тент, к садовой калитке и будь внимательна, чтоб ему не пришлось стучать понапрасну.

Старая няня быстро исчезла, и Смарагда осталась одна. Ее маленькие ручки нетерпеливо перебирали массивные кольца ожерелья, украшавшего ее грудь.

Кого она ждала, кого любила, Радамеса или Сетнехта? Ревность болезненно стеснила мое сердце, но, тотчас же вспомнив Мезу и его обещания, я превозмог себя и вернул свое хладнокровие. Надо было воспользоваться минутами уединения молодой девушки. Я вынул камень из-за пояса, неслышно подвинулся на месте, чтоб стать прямо против Смарагды, и, отклонив ветви кустов, поднял талисман на лунный свет. Через несколько секунд Смарагда закрыла глаза, члены ее стали неподвижны, голова откинулась назад и тяжело уперлась в ствол дерева. Бросив вокруг внимательный взгляд, я вышел из своей засады и, протянув руки к спящей, спросил:

– Ты уснула?

– Да.

– Можешь ли ты видеть то, что я желаю?

– Приказывай, – был ответ.

– Ступай же и ищи на берегах Нила тело еврея Элиазара.

Спустя несколько минут она дала мне все необходимые указания и подробное описание того места, где находилось тело, скрытое в тростнике. Тогда я дунул ей в лицо, сильно потряс за руку и проворно бросился в кусты, потому что она готовилась открыть глаза. Почти в то же мгновение в саду послышались шаги, и любопытство сильно заговорило во мне, подстрекая остаться и подслушать разговор Смарагды с избранником ее сердца, но благоразумие взяло верх, и я ушел из сада. По возвращении домой я пошел к Эноху и передал ему все подробности полученных мною сведений, прибавив, что остальное – его дело.

Едва начало рассветать, как Энох разбудил меня и приказал немедленно идти с ним. Я проворно оделся, и он повел меня в свою спальню, где на кушетке лежал человек, по-видимому мертвый. Я с трепетом попятился назад.

– Это Элиазар? – спросил я.

– Да, – отвечал Энох, – и мы нуждаемся именно в тебе. Мезу сказал мне, что ты должен знать способ пробуждать от индусского сна, как называют эту мнимую смерть.

Я побледнел. То, что от меня требовалось, составляло часть великих тайн, которые под самыми страшными клятвами я обязался никогда не разглашать. Не хотел ли Мезу вызвать меня на отчаянные поступки, чтоб таким образом отрезать мне отступление? Подумав, я, однако, решил, что тайна собственно заключается в способе усыпления себя этим сном, так что можно было без особенного риска открыть способ пробуждения. Итак, я начал с того, что стал осторожно растирать тело Элиазара, положил его в теплую ванну, вдувал ему воздух в легкие, – и вскоре еврей вздохнул и открыл глаза. Энох остался поговорить с ним, а я пошел к Мезу, получив необходимые указания, как найти его жилище. Обаяние пророка значительно уменьшилось в глазах моих, когда я убедился, что он был только очень искусный маг.

Мезу жил в иностранном квартале в небольшом уединенном доме, окруженном садом. В дом этот нельзя было иначе проникнуть, как через несколько дворов.

Когда я вошел в комнату, Мезу сидел у окна, разговаривая с человеком небольшого роста, но крепкого сложения, умное лицо которого выражало смелость и хитрость. Увидев меня, пророк встал и, выслушав отчет о данном мне поручении, пожал мою руку и промолвил:

– Ты будешь вознагражден за свое усердие, Пинехас. Вот Аарон, мой брат, помощник и верный товарищ.

Мы раскланялись, и Аарон живым и цветистым языком также заговорил об освобождении еврейского народа и великом призвании, которым Предвечный удостоил его брата.

Когда мы сели на места, я скрестил руки на груди и обратился к Мезу.

– Учитель, – начал я, – позволь мне поговорить с тобою не как с посланником Иеговы, а как с мудрецом, воспитанным в храме дома Сети. Я принадлежу к числу «посвященных» в большую часть таинств, ты гораздо старше меня и, конечно, знаешь все. Итак, неужели ты намереваешься открыть всему еврейскому народу священные тайны, вверенные тебе под печатью самых торжественных клятв, и воспользоваться этими тайнами, чтобы напугать толпу и принудить фараона освободить евреев? Прости мне эти вопросы, но, чтобы быть тебе полезным, я должен знать твои намерения. Я понимаю, что силы природы, искусно направленные, могут привести в ужас невежественную толпу, но удастся ли тебе устрашить Мернефту? Он сам принадлежит к жреческой касте, а следовательно, посвящен и знаком с явлениями, которые ты хочешь произвести. Я слышал, как ты говорил старейшинам о страшных язвах, которыми Иегова поразит Египет. Ты сказал, что вода превратится в кровь, а посох в змею, но наши фокусники и чародеи делают все это в праздничные дни на площадях для забавы народа, ты не можешь не знать этого.

Мезу, видимо задетый моими словами, закусил губы и наморщил свой загорелый лоб. После минутного молчания он сказал, вперив в меня свой орлиный взор:

– Ты глубокомысленный человек, Пинехас, и говоришь правду: мои сведения действительно обширнее твоих, но мне было под сорок лет, когда я оставил Египет. То самое явление, которое, в слабой степени проявления и как единичный факт, служит предметом простого любопытства, при сильном своем развитии и распространении может сделаться ужасающим. Один кузнечик саранчи не опасен, но если их налетят тучи и опустошат поля, то народ толпою повалит в храмы. Вид лужицы, принявшей красный цвет, забавляет зрителей, но если священный Нил покатит кровавые волны, весь народ Египта завопит от страха и отчаяния.

Я поклонился.

– Учитель, ты знаешь, что делаешь. Я буду повиноваться всему, что внушают тебе твой гений и познания.

Мезу встал и, сложив на груди руки, несколько раз прошелся по комнате, потом остановился предо мной и сказал:

– Мне нравится твой наблюдательный и осторожный ум. Хочешь ли ты отдаться моему делу и дать торжественную клятву в верности нашему союзу? Если да, то я посвящу тебя и покажу того, кто всем руководит.

– Да, – отвечал я с твердостью, так как уже решился связать свою судьбу с судьбой Мезу.

– В таком случае приходи ко мне каждый день, и я передам тебе часть моих сведений.

Я поблагодарил его. С той поры мы с ним часто целые ночи проводили в занятиях, и я убедился, что наши жрецы и маги не знали многого. Хотя им были хорошо известны основные начала некоторых феноменов, но они и понятия не имели, до какой степени развития могут доходить проявления таинственных сил природы.

С каждым днем Мезу оказывал мне все более и более доверия и дружбы, так что однажды я осмелился напомнить ему обещание показать мне своего руководителя.

После некоторого размышления он сказал:

– Я считаю тебя верным и преданным мне человеком, пусть же будет по твоему желанию. Готовь себя в продолжение двух дней постом и молитвою, а на третий вечером приходи ко мне, очистившись по обряду.

В назначенный день я пришел к Мезу смущенный и взволнованный. Когда я дал клятву и получил отличительный знак союза, пророк повел нас с Аароном в слабо освещенную комнату, где не было никакой мебели, кроме одного деревянного табурета. Аарон сел на него, сложив на груди руки, и мы с Мезу стали напротив. Вскоре по тяжелому и хриплому дыханию Аарона я догадался, что он спит, и понял, какого рода явление предстояло мне увидеть.

– На колени, – глухо произнес Мезу, падая ниц на пол.

Я последовал его примеру. Вдруг среди глубокой тишины, царствовавшей вокруг нас, раздался дивный голос, который громко и явственно произнес слова:

– Не губи, не проливай крови.

Я поднял голову и замер.

Перед нами, в центре обширного круга света, парил в воздухе человеческий образ, облеченный в белоснежное одеяние. На груди его сиял крест, лучезарный блеск которого трудно было выдержать взору смертного. Эфирный лик видения дышал кротостью и величием, а глаза, как бы изливавшие лучи небесного света, были исполнены невыразимой, сверхчеловеческой благости.

– Озирис, – прошептал я, трепеща от такой близости Божества.

– Мезу, оставь свое дело, если из-за него должно пролиться столько слез, – произнесло видение. – Сын мой, ты теперь подобен военачальнику, который с закаленным войском готовится идти на многочисленных, но безоружных врагов, не подозревающих о его приближении. Ты дашь ответ за каждую человеческую жизнь, которая будет жертвой предстоящей борьбы, потому что пользоваться силами природы для блага себе подобных люди всегда вправе, но не вправе для их несчастья и погибели. В твоем великом предприятии не меч и огонь должны служить орудием, а терпение и вера в твоих руководителей. Берегись же пользоваться страстями других для своего интереса. Если теперь ты не успеешь исполнить доверенную тебе миссию, то впоследствии тебе укажут другой, более благоприятный случай. Не позволяй же себе увлекаться.

С искаженными мукой чертами лица Мезу слушал это. Простерши руки к видению, он приполз к нему на коленях и прерывающимся голосом воскликнул:

– О Наставник, исполненный благости и божественного милосердия, если б слова твои, как освежающий источник, могли успокоить и прохладить мою душу! Я не могу отступить в самый момент действия, предоставить притеснению народ мой и, если Мернефта откажется повиноваться, не смею обещать снисходительности. Я чувствую, что мои бурные страсти увлекут меня.

– Если ты позволишь себе увлечься своею пылкостью и честолюбием, – с грустью произнесло видение, – то я не буду уже более на твоем пути, и чем больше будет твоих жертв, тем расстояние между нами увеличится, потому что тени твоих мыслей оттолкнут меня. Предоставленный самому себе, твой ясный ум смутится, ты будешь скитаться по пустыне, и единственными руководителями твоими будут сомнение и неизвестность. Ты соберешь жатву неблагодарности и мятежей, и никогда венец, о котором ты мечтаешь, не украсит твою голову. Измученный жизнью, обманутый надеждами, ты умрешь в одиночестве и с сокрушенным сердцем.

Видение побледнело, расплылось в серебристой дымке и исчезло в атмосфере.

Тогда Мезу, простертый ниц на каменных плитах пола, встал и, скрестив руки на своей широкой груди, прислонился к стене, видимо обуреваемый противоположными мыслями: глаза его то меркли, то метали пламя.

Но он скоро подавил эту внутреннюю тревогу и, обратясь ко мне, сказал своим обыкновенным тоном:

– Ты видел моего покровителя. Я всей душой желал бы ему повиноваться, но он требует невозможного. Он обладает невозмутимым бесстрастием, уделом существа совершенного, и ему чужды бурные чувства сердца человеческого. Теперь, сын мой, ступай домой и не забывай данной тобой клятвы.

Я возвратился домой расстроенный и с тяжелой головой. Сильные впечатления последних происшествий и страшные душевные потрясения сказались на моем организме. На следующий день у меня открылась горячка, следствием которой был такой упадок сил, что прошло несколько недель, прежде чем здоровье вернулось ко мне окончательно. События, волновавшие Египет в течение этого времени, прошли для меня почти незамеченными. Кермоза говорила мне о чудесах, совершенных Мезу, а в особенности об ужасе народа, когда священные воды Нила превратились в кровь.

Однажды вечером пришел ко мне Энох и сообщил, что Мезу желает меня видеть, а потому, если мое здоровье позволит, я должен на другой день идти с ним к пророку, крайне раздраженному упорством Мернефты, который, когда прошло первое впечатление общего страха, нарушил свое обещание и отказался отпустить народ Израильский.

Затем Энох со всевозможными ораторскими предосторожностями уведомил меня о предстоящем браке Смарагды с Радамесом, которые должны были праздновать свою свадьбу через несколько дней. В то же время он рассказал мне об исчезновении Мены и различных слухах, ходивших в городе относительно участи молодого царедворца, которого при самых тщательных поисках нигде не могли найти. Самое распространенное мнение было то, что Мена, человек ветреный и любитель приключений, запоздал ночью в квартале фигляров, танцовщиц и прочего темного люда, куда даже днем заходить было небезопасно, и что он был убит там негодяями, польстившимися на драгоценности, которыми он любил украшать свой наряд. Это казалось тем правдоподобнее, что в Фивах он был уже однажды ранен в чужеземном квартале и только случайно спасся от смерти.

Некоторые злые языки пробовали связать это исчезновение со скандалом, случившимся в храме Изиды по милости одной молодой жрицы. Но посещение Смарагды наследником престола и обещание его присутствовать вместе с фараоном на ее свадьбе прекратили эти толки: все хорошо знали, что никогда царская фамилия не выказала бы такой благосклонности сестре осквернителя святыни. Легко было понять, что, несмотря на свою грусть и беспокойство о брате, юная и прекрасная наследница богатств Мены спешила отдать себя под покровительство супруга.

Только эта, последняя из всех этих новостей поразила меня как громом: сердце мое перестало биться, и туман застлал глаза.

– Терпение, сын мой, – сказал Энох, заметивший мое волнение. – Ты восторжествуешь, но теперь пророк велел предупредить тебя, чтоб ты не затеял чего-либо отчаянного. Положись на Мезу, будущее принадлежит тебе.

Я прижал руку к груди и впился в нее ногтями.

– Хорошо, – отвечал я, стиснув зубы, – но если меня заставят слишком долго ждать, я не посмотрю ни на кого и ни на что.

На следующий день мы пришли в дом, где жил Мезу. Старик, поджидавший нашего появления, повел нас в обширное подземелье, где собрались старейшины колен Израилевых Аарон, Мезу и какой-то молодой израильтянин, которого я еще ни разу не видел. Его выразительное лицо и глаза, блестевшие странным огнем, поразили меня.

Юноша этот был Иисус Навин, впоследствии преемник Мезу и завоеватель земли обетованной.

Пророк, очевидно, находился в сильном раздражении. На лбу его напряглись жилы, глаза метали молнии из-под густых, нахмуренных бровей, а голос раздавался под сводами подобно глухим раскатам грома.

– Вы знаете, братья, – начал он, – что фараон, этот обманщик и изменник своему слову, отказывается отпустить народ Божий, несмотря на ужас, испытанный им и всеми египтянами при виде кровавых вод Нила. Но никто безнаказанно не смеет пренебречь гневом Всевышнего.

Он стиснул кулаки и погрозил ими. Старейшины склонились до земли под молниеносным взглядом вождя.

– Иегова повелел мне поразить египтян такою казнью, от которой погибнет их имущество и волосы на голове встанут дыбом.

Он отдал приказание Иисусу Навину и Аарону. Они тотчас вынесли из угла подземелья два мешка и жаровню с раскаленными угольями. Из одного мешка Мезу вынул горсть каких-то кореньев, нарезанных мелкими кусочками, из другого – род флейты, сделанной из зеленоватого, сильно пахучего дерева.

– Возьми и играй, – сказал он Навину.

Молодой человек повиновался. Инструмент издал протяжные, резкие звуки.

Мы ждали с напряженным любопытством. Через несколько минут послышался странный, глухой шум. Визг, писк, царапанье раздались со всех сторон, – и вдруг целые стаи крыс и мышей наводнили подземелье, стремясь вперед с таким азартом, словно их гнала невидимая сила.

Все отскочили с криками ужаса. Тотчас же Аарон бросил на горячие угли щепотку кореньев, и, как только густой пахучий дым поднялся с жаровни и достиг животных, они побежали назад и быстро скрылись.

– Теперь вот что вы должны сделать, – сказал Мезу. – Аарон раздаст всем старейшинам мешки с такими же флейтами, кореньями и семенами, употребление которых я объясню. Обязанность старейшин состоит в том, чтобы раздать флейты верным людям, которые в качестве слуг живут в египетских домах Таниса и всех окрестных городов и деревень на самое большое расстояние, какое только окажется возможным. Люди эти должны спрятаться в погребах и подземельях домов, храмов и дворцов, не исключая и дворца фараона, и, как только животные покажутся, они им бросят куски мяса, смоченные в жидкости, приготовленной из семян, о которых я говорил. Раз вызванные из своих обычных убежищ и возбужденные этой приманкой, нечистые твари бросятся повсюду, пожирая все, что встретится на пути. Операцию эту следует повторять каждую ночь, чтобы поддерживать постоянное нашествие гадов. Другие флейтисты станут на берегах прудов, каналов, болот, бросят туда порошок, который получат для этой цели, и тихо заиграют на своем инструменте, чтобы вызвать на сушу водяных жаб, лягушек. Для предохранения же нашего народа от этого бедствия Иегова повелевает, чтобы жены и дочери израильтян держали в домах своих наготове жаровни с раскаленными угольями, постоянно подсыпая на них эти коренья, дым которых не допустит до жилища ни одной вредоносной твари. Через три дня все должно быть готово. Мы начнем с того, что расстроим свадебный пир одной богатой египтянки, на котором обещал присутствовать Мернефта со всей своей свитой.

Я понял и, когда собрание разошлось, поблагодарил Мезу за его внимание ко мне. Он ответил благосклонной улыбкой и подал мне флейту и две коробочки с семенами и кореньями.

– Ты сам, сын мой, расстроишь свадебное веселье неблагодарной Смарагды и смутишь блистательное празднество, которое фараон и его двор почтит своим присутствием. Будь уверен, что смятение и ужас заставят храброго Радамеса забыть любовные речи, которые он собирается ворковать своей прекрасной невесте.

Я горячо поблагодарил его, и эта надежда на мщение, как благотворный елей, смягчила страдания моей души, истерзанной ревностью. Я принуждал себя побольше есть и спать, чтобы вполне собраться с силами к назначенному времени.

Наконец наступил роковой для меня день свадьбы Смарагды, и в условленный час, взяв с собой раба-еврея, я отправился к палатам Мены.

Там царствовало необычайное оживление: дворы, сени, лестницы были наполнены невольниками и слугами. Одни всюду посыпали цветами, другие носили корзины плодов, блюда с кушаньями и сластями и амфоры с вином. На внешних дворах расставляли громадные столы для угощения бедняков и простолюдинов. Надсмотрщики, вооруженные палками, распоряжались приготовлениями к пиру.

На нас со спутником никто не обратил внимания, и мы без помехи успели проскользнуть в погреб, двери которого были открыты для удобства слуг, обязанных носить вина к столу. Мы спрятались в самой глубине за огромными амфорами.

После того как я укрылся в засаде, крики народа и стук оружия известили меня о прибытии Мернефты. Вскоре праздничный гул наполнил палаты: пение, музыка, звон чаш и кубков глухо доносились до меня. Минута действовать наступила, я вышел из засады и, вынув из мешка, принесенного моим помощником, ломтики говядины, облил их приготовленной жидкостью, издававшей сильный запах. Затем открыл двери, выходившие в смежные погреба, взобрался на большой пустой ящик и принялся наигрывать предписанную мелодию. Вскоре глухой шорох возвестил приближение неприятеля, и из неведомых тайников хлынула черная масса противных животных. Я стал бросать им приготовленные куски мяса, после чего они пришли в бешенство и бросились наружу. Я не переставал играть, глядя на шествие у моих ног, которое казалось бесконечным. Я знал, что в эту минуту весь Танис наводнен армией мерзких тварей.

Крики ужаса и оглушительный шум возвестили, что начинается война с незваными гостями.

Передав флейту помощнику, я под страхом смерти приказал ему не оставлять поста и проскользнул во двор. Мне хотелось пробраться в комнаты, чтобы собственными глазами видеть Смарагду, расстроенный пир и перепуганную физиономию жениха, воюющего с крысами.

Но я не мог пробраться из-за смятения и давки. Мернефта только что покинул палаты, но на улице еще были слышны голоса его телохранителей, старавшихся проложить путь государю. Приглашенные спешили разъехаться по домам, но лошади становились на дыбы, колесницы сталкивались, носилки опрокидывались; каждый спешил вернуться в свое жилище, осажденное точно так же.

Наконец толпа настолько уменьшилась, что можно было видеть царившее опустошение. Делая вид, будто я прохожий, завернувший с улицы, я прошел двор, перескакивая через кучи убитых гадин. Никто не обратил на меня внимания, потому что все люди, слуги, надсмотрщики, рабы, вооруженные чем попало, отчаянно истребляли крыс и мышей, которые массами покрывали опрокинутые столы и с остервенением грызли разбросанные по земле съестные припасы, пируя на свадьбе Смарагды.

Я поднялся на лестницу и вошел в великолепную залу, откуда только что разбежалась блестящая египетская аристократия.

Посредине возвышался огромный стол, заставленный серебряной и золотой посудой. Но стулья были опрокинуты, кубки, чаши и даже блюда разбросаны по полу, амфоры лежали на боку, проливая ручьи дорогих вин, и везде, где только находилось что-либо съестное, кишели мириады нечистых тварей, пожиравших хлеб, мясо, пирожное, фрукты, с яростным визгом кусая и давя друг друга.

Вдруг одна мысль ножом резанула по сердцу: что, если я увижу Радамеса, укрывающего в своих объятиях юную супругу от мерзких хищников, и ее, прижавшуюся к нему с ответной любовью? Я сжал кулаки и жадным взором окинул залу. Каково же было мое удивление, когда я увидел, что Радамес, забравшись на буфетный шкаф, с бледным и искаженным от страха лицом махал обнаженным мечом, испускал дикие крики, с проклятиями звал рабов, приказывая окружить его и оборонять палками. Его растерянные глаза и не думали искать женщину, которая только что вверила ему свою жизнь.

Чувство горькой отрады шевельнулось в душе: она грубо отвергла меня, который берег бы ее и лелеял как зеницу ока, чтобы избрать этого низкого эгоиста и труса.

В то же мгновение я увидел и Смарагду, которая стояла, прижавшись спиной к стене в противоположной стороне залы. Она была в великолепной белой одежде, затканной серебром, с поясом из рубинов. Широкое ожерелье и браслеты, осыпанные драгоценными каменьями, украшали ее шею и руки. Лицо ее было смертельно бледно, но не страх согнал с него краску, а гнев и презрение. Стиснув зубы, она сверкающими глазами следила за супругом, поглощенным защитой своей драгоценной особы. Она не замечала даже своей старой няни, которая храбро обороняла госпожу, давя крыс и мышей ногами или тяжелым серебряным блюдом, взятым со стола.

Увидав меня, Смарагда вскрикнула. Я подошел к ней и, скрестив руки, сказал насмешливо:

– Не знаю, могу ли поздравить тебя, Смарагда. Для новобрачного твой возлюбленный супруг чересчур заботится о своей личной безопасности. Я знаю человека, которого ты жестоко оскорбила, однако он не покинул бы тебя в подобную минуту и сумел бы оценить твою любовь.

В ответ на мои слова она смерила меня злобным взглядом и сказала с презрением:

– Ты ошибаешься, Пинехас. Я так же не люблю Радамеса, как и тебя! В моих глазах вы оба стоите друг друга. Сердце мое принадлежит третьему, которого я не могу любить открыто. Если ты думал, что помеха свадебному празднику огорчает меня, то напрасно беспокоился и пришел сюда. Я сожалею только о том, что связала судьбу с этим подлым трусом. Если крысы сожрут его, мне останется только благодарить богов за то, что они их наслали.

– Но если уж ты решилась выйти за нелюбимого, – возразил я, – и говоришь, что мы оба равны в твоих глазах, то почему же ты предпочла Радамеса? Ведь я первый предложил руку.

– Во-первых, потому, – ответила Смарагда, – что мою руку ему обещал Мена, а во-вторых, – и это главное, – он – возничий фараона, носит великолепную броню и играет роль при дворе. А у тебя ничего нет: ни придворной должности, ни блестящего костюма, и вдобавок ты слывешь колдуном.

Вдруг она громко вскрикнула, потому что огромная крыса взбежала по ее платью. Я поймал за хвост мерзкое животное и сорвал его с молодой женщины.

– Благодарю, Пинехас. Теперь доставь мне удовольствие, – злая усмешка искривила ее губы, – брось этого милого зверька в физиономию Радамеса, который, как нарочно, смотрит в потолок, боясь, чтобы его враги не появились сверху.

Я был рад случаю излить на ком-нибудь желчь и потому охотно последовал мудрому совету Смарагды. Я так ловко швырнул крысу, что она угодила в грудь Радамесу и вцепилась в его ожерелье. Пока он отбивался, Смарагда подозвала одного из невольников и, повернувшись ко мне спиной, приказала посадить ее на плечи и вынести из залы.

Я ушел в бешенстве. Дома я застал мать вне себя от гнева: несмотря на принятые предосторожности, крысы проникли в дом и изгрызли мешок муки. Кермоза кричала и вопила, призывая на голову Мезу и Эноха все проклятия неба. Я успокоил ее, и после того, как собственноручно покурил везде, алчные грабители исчезли.

Удалившись в свои комнаты, я стал размышлять обо всем случившемся. Меня утешало, что любовь не царствовала в палатах Мены и блестящий возничий фараона был далек от обладания сердцем Смарагды. Но кого она любит?

Я тщетно ломал голову над этим вопросом и, не выдержав, обратился к невидимым существам.

К моему удивлению, они сообщили, что предмет ее любви – Омифер, очень богатый и красивый молодой человек, за которого ей было бы трудно выйти замуж, в особенности с согласия Мены. Старая вражда, длившаяся уже несколько поколений, разделяла их семьи. Неприязнь, возникшая из-за соперничества в любви и царской милости, до того обострилась, что два врага, забыв всякое приличие и уважение к монарху, побранились в присутствии фараона, а от слов мгновенно перешли к действию, причем один из противников был убит ударом кинжала. Разгневанный фараон приговорил убийцу (предка Омифера) к ссылке в каменоломни и хотя через несколько лет простил его, приняв во внимание его прежние заслуги, но ненависть между двумя фамилиями укоренилась глубоко. Она пережила действующих лиц этой драмы и укрепилась в их потомстве рядом интриг и преступлений. Только властное слово великого Рамзеса прекратило ее официально: представители двух враждующих кланов должны были в присутствии царя пожать друг другу руки, дать клятву простить и забыть прошлое. Но под пеплом примирения продолжала тлеть яростная злоба. Враги раскланивались между собою, встречаясь в обществе, делали друг другу церемонные посещения, но вступить в родственную связь сочли бы чудовищным.

А еще отец Омифера, нарушив слово, данное знатной египтянке, женился на красивой невольнице, захваченной им в плен во время войны, – это обстоятельство возмутило и оскорбило многих из знати. Его сын должен был заплатить за этот грех, посвятив себя управлению обширными поместьями, не занимая должности ни при дворе, ни в войске. Он стал бывать в доме Мены всего около года тому назад. Брат Смарагды терпел эти посещения, но не любил Омифера и никогда бы не согласился выдать за него свою сестру. В настоящий момент возлюбленный Смарагды терпел муки ревности наравне со мною, эта мысль была бальзамом для моего разбитого сердца.

В следующие дни я мало выходил из дома, но узнал от Эноха, что перепуганный народ умолял фараона отпустить евреев. Мернефта упорствовал, хотя сам был встревожен. Он созвал на совещание мудрецов, но неожиданный случай разрушил расчеты Мезу и доставил торжество египтянам.

Один из офицеров гвардии, тот самый Нехо, который был моим школьным товарищем в Фивах, видя еврейские дома свободными от нашествия крыс, заподозрил, что тут что-то кроется. Ворвавшись силою в один из домов и найдя евреек, занятых окуриванием, он захватил коренья, порошки, семена, все, что ему попалось под руку, и предъявил эти припасы фараону. Мудрецы попали на верный путь к открытию истины и без труда освободили страну от постигшего ее бедствия.

Мезу выходил из себя. Он объявил в тайном собрании, что Иегова, раздраженный столь упорным сопротивлением Его воле, намеревается поразить Египет еще более страшными язвами. Он сделал различные распоряжения, и мы с Энохом получили приказание оставаться при нем.

Когда собрание разошлось, он повел нас в пустой хлебный амбар. Отверстие в крыше было закрыто кожаной занавеской, несколько тусклых ламп слабо освещали здание. По приказанию повелителя мы развязали два больших мешка с какими-то семенами светло-серого цвета и высыпали эти семена в длинные деревянные корыта с землей, смешанной с белым порошком. Потом мы прикрыли семена навозом, смоченным горячею водою, – Мезу стал простирать руки над каждым корытом, пристально устремив на него глаза, горевшие как угли, и бормоча непонятные слова. Нам было запрещено выходить из амбара. Энох время от времени поливал навоз водою, я помогал Мезу. Аарона не было.