Текст книги "Эликсир жизни"
Автор книги: Вера Крыжановская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)
И, действительно, у них все – «искусство», начиная с покрывающих щеки румян и кончая монологами любви, которые они повторяют как новичку, так и опытному кутиле, берущему их для придания себе рельефа человека моды, достаточно богатого, чтобы содержать их.
– О! Эти дамы полусвета очаровательны, – с глубоким вздохом сказал ему вчера виконт. – Но они страшно жадны. На то, что они выманивают, свободно можно содержать три законные семьи: чтобы удовлетворить их вкусы, люди рискуют разориться.
При воспоминании об этой фразе улыбка скользнула по губам Супрамати. Он не рискует разориться ни материально, ни физически; но тем не менее будет с умеренностью развлекаться.
К завтраку приехал виконт с необыкновенно разнообразной программой дня, но Супрамати объявил, что он хочет побывать в соборе Богоматери и осмотреть Луврский музей; впрочем, он согласился вечером поехать в Альказар.
– А затем ужинать с Пьереттой? – спросил виконт с многозначительным взглядом.
– О, нет! Ежедневно наслаждаться обществом мадемуазель Пьеретты было бы слишком скучно.
– Понимаю! Вы еще чувствуете себя утомленным после вчерашнего вечера. Или, может быть, вы сожалеете, что не выбрали Мушерон? Бедняжка так старалась вам понравиться, – со смехом заметил де Лормейль. – Последнее поправимо. Скоро, дорогой друг мой, вы войдете во вкус веселой жизни, полной все новых и новых впечатлений.
По моему мнению, принц, во время ваших долгих путешествий вы вели слишком аскетическую жизнь, посвящая чересчур много времени науке и очень мало действительной жизни. Это необходимо исправить, а лучшая школа для этого – это общество артистов и жриц свободной любви.
Эти женщины умеют жить. Их утонченный вкус кладет особенный отпечаток изящества на все, что их окружает. Я знаю, что на этих опасных чаровниц смотрят с презрением замужние женщины, то есть женщины честные или, говоря иначе, женщины с ограниченным кругозором, для которых весь мир заключается в хозяйстве и детях. В подобной среде человек как бы застывает; в течение же долгого времени тоска и скука подобного мещанского существования в супружеском гнезде может всякого сделать идиотом.
– Уж не женаты ли вы, что такого дурного мнения о супружеской жизни? – с улыбкой спросил Супрамати. Лицо виконта омрачилось.
– Увы! Принц, вы угадали. Я женат на очень наивной институтке, мечтавшей о вечной идиллии и предъявлявшей нелепые требования. Если она находила адресованную мне любовную записку от женщины, с которой я поддерживал, между прочим самый невинный флирт, то падала в обморок, всюду трезвонила о моих злодеяниях и требовала, чтобы я довольствовался ее обществом… Смешно!… И при этом у самой ни тени вкуса или шика. Тщетно пытался я переделать ее нелепое воспитание и развить в ней чувства истинного изящества. Я показывал ей в театре туалеты и прически – настоящие образцы шика и утонченного вкуса – советуя подражать им. Но Великий Боже! Когда я сравнивал потом копию с оригиналом, то просто давился со смеху. Ей просто не хватало чего-то неуловимого, свойственного одним артистам. И вот она возненавидела сцену и стала презирать актрис, на которых я указывал ей как на образец и соперничать с которыми у нее не хватало способностей.
– Тем не менее, вы, конечно, представите меня виконтессе? По всей вероятности, вчера ее не было дома? – спросил Супрамати.
Его коробило то, что он слышал. Воспитанному строго нравственной матерью, ему казалось диким давать в образец порядочной женщине нравы и вкусы кокоток, которых посещал супруг.
– Виконтессы нет в Париже. Несколько месяцев спустя после рождения дочери она бежала в Нормандию к родным, которые воспитали ее. Дядя ее, умерший в прошлом году, был старый идиот со взглядами времен Ноя; его жена, женщина с такими же отсталыми воззрениями, живет, как сова, в своем старом замке, переполненном святошами. Моей жене нравится такое общество, а я не требую ее возвращения, так как с ней невозможно жить. Она шпионит за мной, делает мне сцены и заставляет меня прятаться как вора. Теперь, благодаря Богу, я вот уже третий год веду холостую жизнь – жизнь беззаботную и веселую, позволяющую мне удовлетворять мою страсть к музыке и драматическому искусству. Но оставим эту скучную материю,– прибавил виконт, беря Супрамати под руку. – Если хотите, я предлагаю вам свою помощь для покупки каких-нибудь безделушек Пьеретте. После вчерашнего вечера это почти необходимо.
– Я не думаю уклоняться от этой необходимости и буду вам глубоко признателен, если вы укажете мне хорошего ювелира,– ответил, слегка покраснев, Супрамати.
– В таком случае, я беру на себя ваше дело и отвезу вас к ювелиру, где можно по умеренным ценам приобрести прекрасные вещи.
Виконт выказал необыкновенное усердие, и прежде всего повез принца к ювелиру. Он давал такие хорошие советы, что купленная безделушка оказалась бриллиантовой парюрой в сто тысяч франков. Кроме того, на память об очаровательном вечере, проведенном вместе, Супрамати купил двум другим дамам по браслету, в пять тысяч франков каждый. Затем, очень довольные покупкой, они поехали осматривать собор Богоматери.
Супрамати не знал, что на сделанных им покупках виконт приобрел десять процентов комиссионных и что в будущем мечтал о непрерывном ряде не менее блестящих доходов.
Забулдыга, игрок и ненасытный кутила, виконт уже давно расточил свое состояние и все то, чем мог овладеть из приданого жены. Разоренный, преследуемый кредиторами, но привыкший жить на широкую ногу и ни в чем себе не отказывать, он вел случайную жизнь, и покойный Нарайяна был для него курицей, несущей золотые яйца.
Виконт сумел понравиться миллионеру, щедро платившему ему за мелкие услуги и ссужавшему его деньгами, которые никогда не требовал обратно. Кроме того, он сумел устроить себе значительный доход из комиссионных денег, получаемых с поставщиков цветов, драгоценностей, конфет и других вещей, которые набоб имел обыкновение подносить дамам, отличенным его прихотью.
Супрамати вернулся домой довольно рано. Под предлогом, что ему необходимо написать несколько деловых писем, он отказался от ужина с Пьереттой, которая была в восхищении от полученного великолепного подарка. И действительно, на следующее утро Супрамати ожидал своего нотариуса и хотел раньше ознакомиться с различными документами, найденными им в письменном столе Нарайяны.
Перечтя и приведя в порядок нужные бумаги, Супрамати прошел в свой кабинет и лег на низкий мягкий диван, уже сделавшийся его излюбленным местом отдыха. Он намеревался прочесть новый роман, рекомендованный ему виконтом как один из самых интересных, но с первых же страниц пошлая безнравственность сюжета внушила ему отвращение, и Супрамати, бросив книгу, задумался.
Он чувствовал какое-то болезненное ощущение. Это не было утомление или физическое недомогание, но глубокое недовольство самим собой. Все его трудовое, чистое и религиозное прошлое восставало против распущенности и лени, которые готовы были овладеть им. С какою-то странною ясностью восстал в его памяти образ покойной матери, этой благочестивой и нежной женщины, рабы своего долга, которая примером и словами внушала ему принципы прямоты, честности в поступках и строгости к самому себе, которыми она сама руководилась и которые в течение тридцати лет руководили его жизнью.
Необычайный случай вырвал его из простой и правильной жизни, бросив в вихрь бесконечного существования и безграничного богатства. Но не было ли его долгом пользоваться этим колоссальным богатством для помощи ближним, а не для того, чтобы бросать деньги погибшим созданьям и золотить их пороки под предлогом покровительства талантам!? Да еще в такое время, когда столько уважаемой бедности таится в сараях и на чердаках! Десятая часть того, что он подарил сегодня Пьеретте, могла бы спасти от нужды и разорения целое семейство.
С презрением к самому себе Супрамати сравнивал себя с голодным нищим, нашедшим полный кошелек золота, который жадно набрасывается на все съедобное, пожирая даже те блюда, которые ему не нравятся.
Ему вспомнился один бедняк, которого он знал, будучи еще студентом, и который неожиданно получил довольно значительное наследство. Тот потерял голову от гордости и стал разыгрывать большого барина, принуждая себя есть то, что ему противно, и такие блюда, от которых его тошнило. И все это делалось только для того, чтобы показать, будто он привык есть самые дорогие и тонкие кушанья. Морган тогда жестоко насмехался над таким смешным тщеславием, а теперь не поступает ли он сам так же, предавшись оргии, не доставившей ему особенного удовольствия, но от которой он боится отказаться впредь, чтобы не прослыть скупцом и провинциалом.
Затем мысль его перешла к Нарайяне. Тот оставался тем, чем был всегда, забулдыгой и кутилой Александрии, которого собственная расточительность довела до нищеты.
Тогда необходимость заставила его остановиться; но, сделавшись бессмертным и миллионером, он снова начал кутить и покровительствовать куртизанкам, и только иногда, мучимый пресыщением, запирался в одном из своих дворцов, чтобы заняться изучением оккультных наук. Но что же он изучил? Как он пользовался своим знанием? Употреблял ли он его на благо человечества? Очевидно – нет, так как много говорили о его роскоши, о его щедрости по отношению к любовницам, но ни слова о его благодеяниях. И к довершению всего, какой темной и кровавой драмой закончилась его жизнь!
Размышления его были прерваны сдавленным криком, донесшимся из спальни, который заставил его вздрогнуть. Он выпрямился и ясно услышал шум опрокидываемых стульев, а затем – падение на пол тяжелого тела.
Вскочив с дивана, Супрамати бросился в спальню, но ничего там не увидел. Все было тихо и спокойно, и мягкий свет лампы позволял видеть царивший всюду порядок. А между тем он не сомневался: подозрительный шум донесся именно отсюда. Осмотрев тщательно все и не найдя ничего, что могло бы объяснить слышанное, Супрамати успокоил себя, что это было не что иное, как галлюцинация слуха, и лег спать.
Не проспал он и четверти часа, когда какое-то невыразимо неприятное ощущение заставило его сразу проснуться. Ледяной ветер дул в лицо, и ему показалось, что кто-то вошел в комнату. Стряхнув с себя сонливость, Супрамати приподнялся на кровати, и сердце его усиленно забилось.
Прислонившись к шифоньерке, стояла женщина в одной белой юбке. Одна рука ее была прижата к боку, а сквозь пальцы, казалось, струилась тоненькими струйками кровь.
– Кто вы? Что вам здесь нужно? – повелительным тоном спросил Супрамати.
При звуке его голоса женщина обернулась. Лицо ей было бледно, посиневшие губы крепко сжаты, а большие глаза смотрели на него с ужасом. Минуту спустя женщина эта исчезла за шифоньеркой.
Но Супрамати видел достаточно. Несмотря на страшный вид мертвенного лица и растерянный взгляд, он узнал в ночной посетительнице красавицу Лилиану – жертву Нарайяны.
Дрожащей рукой повернул он кнопку, и потоки электрического света залили пустую комнату. Однако перенесенное им волнение было так велико, что он уже не мог больше заснуть до рассвета. Впечатление от этого ночного видения продержалось все следующие дни, тем более что еще два раза в полночь повторялось как будто невидимое преступление. Раздавался сдавленный крик и хрип агонии, слышались падение тела и стук опрокидываемой мебели, а затем наступала мертвая тишина.
Спальня начала внушать Супрамати ужас; но, стыдясь своей собственной трусости и боясь выставить себя смешным перед прислугой, без всякого основания бросив роскошную спальню, он не решался переменить комнату. Для того же, чтобы избегнуть рокового часа, Супрамати стал много выезжать и возвращался очень поздно, позволяя виконту таскать себя из одного увеселительного места в другое.
Глава шестая
Однажды утром, неделю спустя после ночного видения, Супрамати спустился в сад на утреннюю прогулку. Был чудный осенний день. С наслаждением вдыхая чистый и живительный воздух, он в первый еще раз сделал подробный осмотр своего владения.
Он увидел, что по обе стороны дома и перед фасадом сад занимал очень обширное пространство, но что за дворцом он тянулся лишь узкой полосой. С этой стороны решетку заменяла очень высокая стена. Здесь, в этом своего рода коридоре, рос густой кустарник. Тем не менее, удивленный таким устройством, Супрамати проник туда, желая узнать, имеют ли между собой сообщение обе половины сада. Оказалось, что нет, так как стена, сделав поворот, примыкала прямо к дому.
Взглянув случайно наверх, Супрамати увидел два окна, почти совершенно скрытых густою зеленью и со спущенными жалюзи. Он не помнил, чтобы видел полутемную комнату с окнами, выходившими в стену. Сначала он никак не мог ориентироваться, где бы могла находиться эта незнакомая ему комната, и только после долгих размышлений пришел к заключению, что она должна быть рядом с его спальней, хотя в разъединяющей их стене и не было двери.
Зарождалось подозрение, что это был заветный уголок Нарайяны, который, чтобы не иметь вечно перед глазами голую стену, посадил спереди каштаны.
Сильно заинтригованный, Супрамати вернулся домой и произвел тщательный осмотр спальни. Воспоминание о ночном видении внушило ему мысль, что, может быть, именно в этой комнате Нарайяна спрятал труп своей жертвы и что вход в нее находится за шифоньеркой. Однако несмотря на все свои поиски, он не нашел ничего.
Вечером он никак не мог заснуть, а читать тоже не хватало терпения. Окна таинственной комнаты не выходили у него из головы; поэтому он бросил журнал и откинулся на подушки.
Свет лампы отражался на слегка потемневшем золоте обоев. Вдруг рассеянный взгляд Супрамати остановился на более блестящей точке в центре большого цветка. Машинально поднял он
руку к блестящей точке и вздрогнул, убедившись, что это была маленькая металлическая кнопка.
Он вскочил и начал нажимать и передвигать кнопку, предполагая в ней пружину. Супрамати не ошибся. Кнопка подалась под его давлением, и кусок стены, скрытый в коврах так, что его невозможно было заметить, бесшумно скользнул на невидимых шарнирах. Образовалось отверстие, за которым было так темно, что ничего нельзя было разглядеть.
«Это та таинственная комната, окна которой я видел», – подумал Супрамати, поспешно надевая туфли и набрасывая халат.
Супрамати горел желанием увидеть тайник Нарайяны и то, что он там прятал. От Нары он знал, что отель этот принадлежал покойному со времен великого короля Людовика XIV, во время малолетства которого он купил его и отделал по своему вкусу и потребностям.
Супрамати зажег огонь и вошел в тайную комнату, вход в которую закрывался толстой портьерой.
Он очутился в комнате средних размеров, меблированной в стиле самого утонченного рококо. Голубая шелковая материя, усыпанная гирляндами цветов и маленькими амурами, покрывала стены. Пол был закрыт обюссоновским ковром, по белому фону которого были рассыпаны розы.
Против входа, между окон, стоял маленький письменный стол чудной работы, отделанный золотом и перламутром. На стене над ним висел портрет Нарайяны в роскошном костюме времен Людовика XV. На нем был надет изумрудно-зеленый камзол и кружевное жабо; волосы его были напудрены. Рукой он опирался на золотую рукоятку тонкой шпаги. Из-под кружев широкой манжетки, подобно капле крови, сверкал таинственный перстень братства Грааль.
В этом роскошном костюме Нарайяна был обольстительно хорош; что-то демоническое сверкало в его черных глазах.
Супрамати любовался с минуту классическими чертами лица своего предшественника, затем, глубоко вздохнув, он отвернулся и стал осматривать комнату. В ней царил большой беспорядок: лежал опрокинутый стул, на ковре валялась раскрытая шкатулочка, а на бюро, очевидно впотьмах, были разбросаны разные бумаги.
Супрамати зажег свечи в канделябрах и прошел в соседнюю комнату, гораздо меньших размеров, чем первая. Это был женский будуар с туалетом, убранным великолепными кружевами и с зеркалом в золотой эмалированной раме. Стены, как и мебель, были обтянуты белым атласом, расшитым золотом. Драпировки у кровати, стоявшей на возвышении, покрытом меховым ковром, были сделаны из такой же материи.
Постель была в беспорядке, подушки разбросаны, а одеяло валялось на полу и было запачкано кровью. На белом ковре, около большого пятна от бывшей тут, очевидно, лужи крови стояла серебряная чашка, наполненная черноватой жидкостью, которая издавала неприятный, тошнотворный запах.
В ногах постели была полуоткрыта дверь, которая вела в небольшую прихожую, а оттуда на лестницу, покрытую ковром. И та и другая освещались лампами, теперь уже угасшими. Внизу лестницы была дверь, в которой торчал ключ. Супрамати открыл ее и выглянул наружу. Перед ним тянулся узенький переулочек, ограниченный с двух сторон стенами, но он не стал исследовать его, а поднялся обратно по лестнице.
Осмотрев снова будуар, он нашел в головах кровати другую дверь, скрытую портьерой. Эта дверь была заперта и ключа в ней не было.
Пытаясь тщетно открыть или сломать ее, Супрамати стал искать что-нибудь, что можно было бы ввести в замочную скважину для взлома замка. Не найдя ничего подходящего в будуаре, он вернулся в гостиную и увидел там на столе длинный и прочный нож, присутствие которого в этой комнате он никак не мог объяснить себе.
Впрочем, он долго и не раздумывал об этом, так как торопился проникнуть за эту дверь. Предчувствие говорило ему, что там он найдет новые доказательства преступления.
После нескольких усилий замок сломался и дверь открылась. Поток холодного воздуха, насыщенного удушливым запахом, так сильно ударил его в лицо, что у него закружилась голова, и он поспешно отступил назад.
Впрочем, это ощущение быстро рассеялось. Тогда Супрамати поднял свечу, переступил порог и застыл на месте, растерянно глядя на длинный ящик, похожий на гроб и совершенно закрытый черным сукном, на котором лежала громадная гирлянда цветов, таких свежих, словно они только что были сорваны.
По концам ящика стояли четыре серебряных шандала старинной формы, на которых еще горели лампады слабым синеватым пламенем.
При мерцающем свете свечки эта погребальная комната имела зловещий вид, и дрожь суеверного страха пробежала по телу Супрамати, когда он осматривался кругом.
В глубине комнаты виднелась ванна, а около нее стояла мраморная скамейка, на которой валялось окровавленное белье и стоял небольшой сосуд с губками.
Супрамати боролся с минуту с овладевшим им суеверным ужасом, а затем решительно подошел к ящику. Надо же было ему, наконец, узнать, что такое находится в нем, и ничто не помешает ему завтра же донести властям о своей находке.
Он осмотрел черный погребальный покров, по которому серебром были вышиты каббалистические знаки. Затем нетвердой рукой хотел приподнять его. Сукно тотчас же соскользнуло, как с полированной поверхности, и упало на пол. С глухим криком отшатнулся он, и свеча чуть не выпала из его рук. Перед ним стоял хрустальный ящик, и в глубине на белом шелковом матрасе лежала женщина в широком белом пеньюаре; голова ее покоилась на подушке, отделанной кружевами.
Это был оригинал миниатюры – красавица Лилиана. Но теперь вид ее не был так ужасен и искажен, как в ночном видении. Несмотря на свою алебастровую белизну, тело не производило впечатления трупа, а казалось свежим и гибким, как у спящего человека. Небольшой, чуть приоткрытый рот носил отпечаток страдания; длинные черные ресницы бросали тень на прозрачные щеки, а одна рука мирно покоилась на груди. Раны не было видно совсем; она была скрыта под складками батиста. Кроме того, от талии до ног труп как покрывалом был усыпан розами, фиалками, лилиями и другими ароматными цветами, красивыми и свежими, словно они росли в саду.
Как очарованный, любовался Супрамати прекрасным созданием и наклонясь, чтобы ближе рассмотреть Лилиану, увидел, что она была погружена в какую-то бесцветную жидкость, наполнявшую хрустальный ящик до самого верха.
Что это была за жидкость, сохранявшая не только человеческое тело, но и цветы с их окраской и жизненностью? Это была тайна – такая же тайна, как и то, зачем Нарайяна берег здесь тело убитой им женщины, которой, казалось, не мог пережить.
Задумчивый и взволнованный, Супрамати отвернулся и подошел к скамейке с целью осмотреть, что на ней лежит. Вдруг он наступил на какой-то предмет и, нагнувшись, поднял его. Он узнал такой же флакон, какой был у него, и который содержал в себе эликсир жизни. Эта находка дала понять Супрамати, что такое произошло здесь.
Поразив молодую женщину, Нарайяна хотел спасти ее при помощи жизненной эссенции. Но почему это не удалось ему? Была ли слишком поздно оказана помощь или он не знал всех свойств таинственной жидкости и способа ее употребления в подобном случае?
Беспорядок, царивший в комнате, доказывал, что Нарайяна действовал второпях, не дав себе труда позже привести все в порядок и уничтожить ясные следы преступления. Проходя через будуар, Супрамати заметил па стуле около кровати белый жилет, залитый кровью. Очевидно, он сначала принес свою жертву сюда.
Взволнованный, Супрамати сел к письменному столу и стал смотреть на портрет своего предшественника, спрашивая себя, каким образом человек, посвященный в такие необычные тайны, мог увлечься до совершения гнусного убийства?
Затем он стал рассматривать бумаги, разбросанные по столу. Здесь лежала толстая тетрадь в переплете, такая же, какую он нашел в Венеции и в которой трактовалось об оккультном знании, и валялась груда пошлых писем, счета поставщиков, чистая бумага и конверты, а также наполовину исписанный лист, низ которого, по-видимому, был залит опрокинутой чернильницей, как об этом свидетельствовало черное пятно на светло-синем сукне.
Взглянув рассеянно на первые строчки, Супрамати заинтересовался этим листом. Это был черновик письма Нарайяны.
«Учитель! Я убил ее, а это доказывает, что несмотря на неисчерпаемую жизненную силу, текущую в моих жилах, я такой же презренный раб плоти, как и остальные люди. Я был взбешен! Как смела она предпочесть мне другого! Я – не первый встречный. К тому же не сделал ли я все, чтобы она была счастлива? Со
временем она несомненно должна была состариться и умереть, а тогда всякие узы само собой разбились бы. Но я не думал об этом. Это – не Нара, которая такова же, как и я; с той мы всегда можем любить друг друга.
Но не об этом я хотел поговорить с тобой, учитель.
Я хотел спасти Лилиану и побежал за флаконом, но когда я принес его, она была уже недвижима. Я слышал, что раны закрываются, если полить их этой жидкостью, и я сделал это, но результат получился совсем другой.
Я не знаю, жива она или мертва? Но в неподвижности смерти она кажется живой, хотя никакое средство не может рассеять это состояние. Тело мягко и гибко; от него не веет ледяным холодом смерти, а между тем нет ни малейшего признака жизни!
Что мне делать, учитель, пока ты не явишься помочь и объяснить все это? Я чувствую ужасное беспокойство. Я загрязнил свои руки нечистою кровью этой женщины. До твоего прихода, учитель, я испытал еще средство, употребляемое для сохранения цветам жизненного сока и предохранения их от увядания. Я не раз уже пользовался этим средством, и, раздарив несколько таких бессмертных цветов, стяжал себе славу мага.
Итак, я погрузил в это вещество Лилиану, – живую или мертвую, не знаю, – так как где же дыхание жизни, чтобы его можно было заметить?
О, великий и могущественный учитель! Ты скажешь мне это, иначе…»
На этом обрывалось письмо. Написал ли он другое письмо или какой-нибудь неожиданный случай помешал ему докончить это? Затем он уехал, чтобы больше уже не возвращаться – и все эти вопросы остались без ответа.
– Великий Боже! В какой лабиринт тайн попал я! – пробормотал Супрамати, пряча письмо в карман халата.
Погасив свечи в канделябрах, он вернулся к себе и тщательно закрыл панно. Тем не менее, он не мог решиться спать в таком близком соседстве с мертвой и, перейдя в кабинет, лег на диван.
Мысли вихрем кружились в его голове. Прежде всего он вспомнил о своем намерении известить власти о совершенном преступлении. Но имел ли он право сделать это?
Здесь играла роль таинственная эссенция. Поэтому не поступит ли он против статутов братства, членом которого состоит, если хоть малейшую частицу опасной тайны передаст в руки профанов? После зрелого размышления он решил молчать о своей находке, пока этот вопрос не будет выяснен ему одним из компетентных членов братства.
Затем он задумался над следующим странным обстоятельством: как мог Нарайяна до такой степени не знать свойства и способы употребления ужасного вещества, которым владел? Почему он не научился употреблять его? Кто этот таинственный учитель, к которому он обращался? Дахир или Агасфер?
В эту минуту им овладело страстное желание видеть близ себя кого-нибудь из посвященных, и его мысль напряженно понеслась к храму Грааль, к тому старцу, которого он видел совершающим таинство.
И вдруг его обдала волна теплого, ароматного воздуха и чей-то голос, доносившийся неизвестно откуда, произнес отчетливо, хотя и несколько глухо:
– Нарайяна был повеса и лентяй, пользовавшийся своею жизненностью лишь для наслаждения и удовлетворения своих страстей. Он едва касался тайн, не проникая в них. У него не было ни терпения, ни доброй воли углубиться в области высшего знания. Он прошел только первые ступени посвящения и остался рабом низменных инстинктов. Он окружил себя духами мрака, которые управляли им, но он не сумел подчинить их себе. Конец его был достоин его жизни. Нельзя безнаказанно владеть величайшей тайной космических законов, а именно – тайной сохранения жизни, чтобы, подобно школьнику, употреблять ее для удовлетворения своих прихотей. Тот, кто обладает этой первоначальной материей, должен без устали изучать ее, чтобы знать все ее свойства и все способы ее действия…
При последних словах голос начал мало-помалу слабеть, а затем совершенно затих в отдалении. Супрамати точно оцепенел. Немедленно исполнившееся сношение с невидимым существом и ответ на его умственный вопрос вызвали в нем дрожь суеверного ужаса.
Мало-помалу он успокоился и убедил себя, что должен привыкать к фактам подобного рода, раз уж он вынужден в силу обстоятельств проникнуть в оккультный мир, скрывавшийся от обыкновенных смертных в прозрачном эфире.
И он желал как можно скорей проникнуть туда и стремился всеми силами изучать его, чтобы не остаться таким невеждою, как Нарайяна.
Сон окончательно прошел, и он, сев за письменный стол, открыл тетрадь, найденную им в тайной комнате Нарайяны.
На первой странице было написано:
«Предисловие. Извлечение из великой книги, переведенное для вновь посвященных.
Великие тайны арканов оккультной науки не могут быть открыты во всей своей полноте на языке профанов.
Истинный ученик, изучающий сущность их, должен знать эзотерический язык – тот язык, который объясняет формулы и истинный смысл таинственных знаков. Настоящая книга написана для начинающего, неспособного еще разбирать знаки священного языка, но который нуждается в первом посвящении, дабы быть в состоянии ориентироваться и не заблудиться окончательно; иначе для него никогда не спадут семь печатей.
Для того, кто получил эссенцию жизни, которая, подобно неиссякаемому источнику, беспрестанно возобновляет его жизненные силы, первая и величайшая обязанность – изучать этот таинственный и могущественный сок, оживляющий все, что дышит.
Этот сок есть изначальная материя, кровь необъятного организма, который называется – Вселенная, текущая по ее артериям подобно потоку жизни.
Сок этот находится в космических и органических смешениях. Этот царь газов, соприкасаясь с материей, подобно пламени согревает ее и заставляет жить; подобно сердцу он трепещет в центре планет. В течение миллиардов лет он создает, питает и одевает миры. Когда же, в силу работы обмена с другими космическими силами, сок жизни поглощается и отлетает его последнее веяние, все рушится, рассеивается и превращается в иные виды.
Для людей и существ, постоянно рождающихся и изменяющихся на великом обитаемом ими космическом теле, лампа жизни горит быстро, так как чистая эссенция не введена в их тела, а лишь незначительно передается зарождением. Но этот таинственный сок жизни может быть извлечен из хаоса в виде чистой эссенции и в таком состоянии применен к людям.
Эта первоначальная творящая сила, самый могущественный из газов, имеет тысячи чудесных свойств, которые человечество не знает и которыми не умеет пользоваться. Тот, кто сумеет применить все свойства первоначальной материи, достигнет великого аркана света несотворенного и сделается господином семи добродетелей призмы.
Последовательных жизней на планетах во всей их иерархии едва ли хватит для изучения законов, первоначальной материи. Велик тот, кто обладает умением извлекать ее в чистом виде из космического хаоса; в то же время он будет невеждой, если, обладая ею, не сумеет употреблять бесчисленные силы и свойства этого Протея пространства, который то появляется, то исчезает. Изменчивый, неуловимый, но ужасный по своему созидающему и разрушающему могуществу, он остается тайной странных и разнообразных законов, которой не постиг еще ни один смертный.
И мимо такого-то великого жизненного дыхания Предвечного человек проходит слепым и тщеславным невеждой!
Раньше уже было сказано, что первоначальная материя, будучи введена в организм, одаряет его неиссякаемым источником жизни, длительной, как планетная жизнь.
Зато всякий, вкусивший этот первоначальный сок, вышедший из вечного нерукотворного движения, должен смотреть на себя как на ученика великой тайны, текущей в его жилах, которую он обязан изучать по мере своих сил, а не стоять на одном месте, пользуясь своим исключительным положением лишь для удовлетворения своих животных инстинктов.
Ты сам, о человек, представляешь микроскопический мир и твой ум способен созерцать вселенную. Итак, трудись – и перестанешь быть слепым! Ты будешь видеть сквозь окружающую тебя тьму и ухом души услышишь голос сфер.
Страшный двигатель, таящийся в тебе, будет или твоим союзником, или тираном. Он даст тебе крылья знания и зажжет на твоем челе семь огней, либо низведет тебя до животного состояния, и ты будешь мучиться вечно неудовлетворенными желаниями. Неиссякаемый источник жизни либо будет гореть чистым огнем, давая тебе блаженство мага, либо он сделает из тебя демона и отдаст во власть демонов. Светлые полчища добра, как и легионы мрака, будут стремиться привлечь тебя к себе; не забывай, что ты живешь в хаотическом мире, где господствует зло!
