Текст книги "АББА или Чай с молоком"

Автор книги: Вера и Марина Воробей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

У магазина «Наташа» стоял фотограф с обезьянкой: обезьянка доставала из его кармана орехи и отправляла в рот. Иногда она искоса поглядывала на прохожих, как будто говорила: «А ну вас» – и снова доставала из кармана орех. Один из прохожих остановился, чтобы посмотреть, как ловко она это делает: наверное, она не понимала, что в этом может быть интересного, и, чтобы его не видеть, отвернулась.

– Маша, – сказал фотограф, – это нетактично. Дети несли разноцветные шары и улыбались.

Казалось, если сейчас кто-нибудь бросит обертку на тротуар или скажет грубое слово, его немедленно закуют в цепи и бросят в темницу. Это был другой мир. И даже женщины тут были другие: красивые и беззаботные. «Какое хорошее место», – подумала Марина. И улыбнулась.

Юля сразу заметила в ней эту перемену. Глупо было радоваться, когда Марина так несчастна. Но теперь ничто не могло омрачить их радости, потому что трудно грустить, когда тебе четырнадцать и ты влюблен.

– Давай выпьем сока, – предложила Юля. Фонтан и кафе «Лира», фотограф и обезьянка все тут напоминало о Коле. И даже лица прохожих казались Юле знакомыми. Марина это знала и завидовала Юле. Она тоже хотела влюбиться, но у нее не выходило. Когда-то ей нравился Сережа из девятого, а потом Юра из одиннадцатого. Но это быстро прошло.

– Я тут одно кафе знаю, – сказала Юля, – мы там однажды с Лизой были: на углу, где почта.

– Кто откажется от стакана апельсинового сока в жаркий летний день?

Они сидели в недорогом кафе на углу Малой Бронной, пили сок и говорили о Коле. Марина хотела понять, как это бывает, что чувствуешь, когда любишь, – и не могла. Они сидели под красным зонтиком, заслонявшим от жаркого солнца белый стол, на котором еще можно было различить разводы от кофе, который когда-то разлила Лиза, а также, глубокие порезы, похожие на шрамы, и невидимые следы чьих-то прикосновений. Сколько людей успело побывать в этом маленьком кафе, сколько судеб тут переплелось – просто странно.

Однажды, устроившись за одним из этих столиков, Вера увидела, как Лиза переходит дорогу, и окликнула ее (она едва вспомнила ее имя). С тех пор Лиза полюбила это кафе и однажды пришла сюда с Юлей. И тогда они тоже говорили о Коле. Коля знал это кафе раньше: как-то он был тут с Коленым.

Пройдет месяц, а может, год, и Марина придет сюда снова. Она придет не одна. Почему нет? И тогда он скажет: «Я тебя люблю». И начнется еще одна история.

– Странный тип, – сказала Марина. – Где-то я его видела.

– Кто? – не поняла Юля.

– За тобой.

Юля обернулась.

– Ты его знаешь, – сказала она, – это Витамин.

– Витамин, – вспомнила Марина. – Именно!

Ночью, когда папа ввязался в драку, он тоже был там, на площади. Это он был в косой куртке.

– Что ему тут надо?

– Ничего не надо, – удивилась Юля. – Просто шел мимо – и зашел.

Марина допила сок и встала: – Пойдем?

– На пруды?

– На пруды.

Витамин посмотрел на часы и тоже встал. Его круглая голова и плоское лицо – все это действительно напоминало таблетку, – наверное, поэтому он получил это смешное прозвище. К круглой голове самым нелепым образом было наспех приделано долговязое туловище. Его румяное гладкое лицо украшала застенчивая улыбка. Если бы Марина была писателем, она бы сказала о нем так: луноликий и солнцеподобный Витамин. И добавила: злой и гадкий. Но скажи она кому-то, никто бы не поверил, что этот расплывшийся в добродушной улыбке блондин, этот голубоглазый ангел может ударить человека.

– Пора, – сказал Витамин.

Только теперь Марина заметила, что он был с приятелем, – наверное, он отходил, а потом вернулся. Марина никогда его не видела. На вид им обоим было лет по шестнадцать.

«А он ничего, – подумала Марина и спохватилась: – Кто – ничего? Этот монстр? Какое нелепое прозвище – Витамин».

– Марина, ты забыла кошелек.

Уже смеркалось, когда девочки вышли из метро.

По дороге домой они снова говорили о Коле. Теперь Марине казалось, она вспомнила, что значит – любить, потому что она много раз была влюблена, просто это быстро проходило.

– А по-настоящему, – сказала Марина, – только один раз.

– Это когда?

– Давно.

– Я его знаю? – спросила Юля.

– Нет.

– А почему я никогда об этом не слышала?

– Не знаю почему. Сначала я боялась, что ты будешь смеяться, а потом я об этом забыла. – А почему я должна смеяться?

– Потому что он намного старше.

– Намного – это как?

– Десять, двадцать... На тридцать лет.

– И что в этом смешного? – спросила Юля.

– Наверное, ничего.

Юрий Петрович был директором НИИ, где работал Евгений Николаевич, но это не мешало их дружбе. В детстве они жили в одном дворе, и их родители тоже дружили. Петрович – так называл его папа. Это была старая дружба, проверенная временем, выдержанная, как хорошее вино.

Когда Марина была маленькой, Петрович приходил к ним каждую субботу, и всякий раз она ждала этого дня, как ждут дня рождения или Нового года. «Дядя Юра пришел!» – кричала Марина и бежала в коридор, чтобы встретить его первой. Когда ей было десять лет, Петровича назначили директором – и Марина им гордилась. Три года назад Петрович женился и теперь приходил реже. Его жена, тетя Люся, Марине сразу не понравилась.

Тетя Люся, пышная брюнетка, пахнущая французскими духами и громкая, как сто барабанов, работала в художественном салоне и много говорила о картинах. Марина любила картины, но от этих разговоров у нее болела голова и она хотела спать.

С годами Марина стала замечать, что с появлением в их доме Петровича она вдруг теряется и страшно глупеет. Наверное, в его глазах она выглядела смешной – так ей казалось. Когда он приходил, ей хотелось умереть – только бы он не видел, какая она дура. Что касается Петровича, его сердце переполняла нежность: своих детей у него не было, и его привязанность к Марине, которую он знал с первых дней ее жизни, доходила до страсти. Он целовал ее при встрече, дарил ей подарки и обращался с ней, как с маленькой, то есть любил. Но как раз это было хуже всего. «Я уже не ребенок, – хотела сказать она. – Я тебя люблю!» Но вместо этого она говорила: «3драсти, дядя Юра. Как дела, дядя Юра?» И улыбалась. И краснела.

– А сейчас? – спросила Юля.

– Что сейчас?

– Сейчас ты его любишь?

– Не знаю, – сказала Марина и, подумав, добавила: – Иногда.

– Это как?

– Когда вижу – люблю. И потом еще три дня люблю. И еще неделю. Но это быстро проходит. А лотом снова вижу – и снова люблю.

– А говорила...

– Теперь это все равно.

– Почему?

– Я же говорю: это папин друг.

– Разве вы не будете встречаться?

– С папой? Наверное, будем.

– Ну вот, придешь к нему – и увидитесь.

– Приду куда? – спросила Марина. – К Кошке домой?

– Да, неприятно, – согласилась Юля.

Они вошли в подъезд и вместе поднялись на второй этаж. Марина вызвала лифт.

– Даже не могу себе представить, – грустно сказала она, – приду домой, а его там нет.

У нее был потерянный и несчастный вид. Марина развела руками, как тот старик у телефонной будки, и тихо сказала:

– Нет.

Юля молчала. Она не могла ей помочь. Никак.

– Нет папы, – сказала Марина.

И заплакала.

19

Мама так часто плакала, что оставаться дома было невозможно. Генриетта Амаровна тоже плакала и говорила:

– Так я и знала. Так и знала! Как в воду глядела! Марина позвонила Юле.

– Сегодня идем на американские горки, – сказала та.

– Зачем? – не поняла Марина.

– Помогает, – объяснила Юля. – Адреналин!

Смысл этого загадочного слова был Марине не вполне ясен, но она поняла главное: это помогает. – Глупо, – сказала мама: – Это самоубийство.

– Мама, пожалуйста. Не тут же сидеть: бабушка плачет, ты плачешь. А этот халат? А тапочки? Так же можно с ума сойти!

– А деньги? – грустно сказала Елена Викторовна. – У меня сотрудница, Мария Сергеевна, дочку замуж выдает: мы собрали, кто сколько мог. В долг, конечно. А до получки еще десять дней.

Елена Викторовна вышла в коридор и достала из сумочки кошелек. Но Марина ее остановила: – Не надо. У меня есть.

– Есть?

– Папа дал.

Елена Викторовна подняла на Марину грустные заплаканные глаза.

– Раньше, – объяснила Марина. – Ну, я пойду?

– Иди.

– Мам, – сказала Марина, когда она была уже на лестнице. – Знаешь, как я тебя люблю?

– Как? – улыбнулась Елена Викторовна.

– Больше всего на свете!

Начинать нужно с малого. Самые маленькие американские горки были на ВДНХ – и они отправились туда.

Была суббота, но утром народа в парке оказалось немного.

– Может, лучше на колесе? – осторожно спросила Марина. – Вон оно какое огромное. Разве не страшно?

– Страшно, – деловито сказала Юля, – но не так. Горки – лучше.

Вот так же, наверное, говорил Александр Иванович, совершая утренний обход: «А почему норваск не принимаем? И что за упрямый народ! Надо норваск принимать. А витамины тут ни при чем. Как дети, честное слово».

– Негр, – сказала Марина.

– Что негр? – не поняла Юля.

– Там негр работает. Вон он, у входа.

– И что?

– Не знаю. Плохая примета.

– Во-первых, – сказала Юля и по крутила пальцем у виска, – такой приметы нет. А во– вторых, Я бы, тебе не советовала называть его негром, потому что он как представитель афро-негроидной расы может обидеться. Марина, это мавр!

И как только Юля запоминает все эти слова. Однажды, пересказывая Кахоберу Ивановичу параграф из учебника, Марина пыталась вспомнить слово «абориген» – и не смогла.

– Марина, это мавр! – сказала Юля. – И он красив как Бог.

– Эй! – Марина толкнула ее в бок. – А Коля?

– Вместо того чтобы сеять вражду между дружественными народами, – тихо сказала Юля, – подумай о подруге. Потому что я тоже боюсь.

Миновав ряд заграждений, они оказались за высокой оградой.

– Юля! Я боюсь.

Табличка, прикрученная проволокой к металлической решетке, гласила: «Билеты возврату не подлежат!»

– Я не хочу! – И, как зверь, за которым захлопнулась дверца клетки, Марина бросилась к выходу, но, если ты уже проходишь через турникет, вернуться назад нельзя.

– Здеся, – сказал «мавр», и это означало: садитесь в эту кабинку.

– Мы что, вдвоем поедем? – спросила Марина. Пускай они умрут. Но почему вдвоем?

– Дывоем, дывоем, – сказал мавр, показав ослепительно белые африканские зубы. – Дывоем! Хоросо!

– Нет! – успела сказать Марина.

– Мама! – сказала Юля.

– Мама! – сказала Марина.

Ей казалось, что вместо головы у нее живот, а голова, наоборот, – в животе.

Все вокруг грохотало и кружилось. Пронеслись мимо облака, дома и деревья. В толпе мелькнуло круглое улыбающееся лицо.

– А-а-а...

Кто это? Нет, она не ошиблась: это он, Витамин.

– А-а-а...

«Смотри, – хотела крикнуть Марина, – Витамин!» Но вместо этого из груди вырвался слабый стон:

– Ви-а-та-а-а...

– Ну как? – спросила Юля, когда, покачиваясь из стороны в сторону, они шли по улице, натыкаясь на прохожих.

– Голова кружится, – сказала Марина.

– У меня тоже кружится. Я вообще спрашиваю как?

– Хорошо, – улыбнулась Марина. – Хочется петь и танцевать. Но ноги не держат.

– Я же говорила: адреналин! .

В метро они ехали молча ехали – и улыбались. «Витамин! – хотела сказать Марина: – Он был там!» А может, ей показалось?

Коля Ежов уже давно стал для Марины родным человеком. С утра до вечера она слушала рассказы о Коле. Благодаря этому она смотрела на Колю глазами подруги. Старая вражда была забыта, и теперь Коля предстал. перед ней героем. Коля пригласил Юлю в кафе. Коля вернул велосипед. Наконец, Коля любил Юлю – и только за это Марина была готова простить ему все.

Думая о Коле, Марина снова вспомнила Юрия Петровича, и ей стало грустно. Он никогда не сможет ее полюбить. Потому что он женат. Потому что ей четырнадцать, а ему – тридцать пять. Потому что она – Муся, а он – Петрович.

– Знаешь, – сказала Марина, когда они перешли на другую сторону улицы и повернули в арку, я тебе завидую.

Но ей никто не ответил.

– Юля?

И снова молчание.

– Юля!

Было уже одиннадцать – и Марина в третий раз позвонила Юле. Но Юля домой не пришла. Она не пришла вечером и не пришла утром – она вообще не пришла. Юля исчезла.

20

Александр Иванович метался по квартире, курил и пил холодную воду. Он ходил из угла в угол, он еще тешил себя надеждой. И наконец не выдержал: упал на кровать и, закрыв лицо руками, заплакал.

– Почему? – тихо сказал он. – Почему? Что-то случилось с телефоном:

– Але, это суд?

– Нет, это квартира.

И снова звонок:

– Але, это паспортный стол? И так целый день.

Он провел в милиции шесть часов. Его подозревали, ему задавали вопросы. Его мучили. И теперь сломался телефон. Он так ждал звонка. Он думал: она позвонит. Он еще надеялся. Он ждал.

И снова раздался звонок. И снова он бросился к телефону.

– Але, это магазин?

Утром пришел следователь. Посреди кухни стояла табуретка. На табуретке сидела Марина.

– Ты говоришь правду?

– Честное слово, мы шли и разговаривали. А потом она исчезла.

– И ты не заметила ничего подозрительного?

– Ничего – вы уже спрашивали.

– Ты должна вспомнить. Подумай.

– Как вы не понимаете: мы шли и разговаривали!

– Я понял. Ты можешь идти.

Марина вернулась в свою комнату. Она стояла и смотрела в окно, а потом устала стоять и села. Уже два раза звонил Евгений Николаевич, и два раза Марина отказалась с ним говорить, уже бабушка накрыла на стол и мама позвала ее ужинать, а она все сидела на полу, обхватив колени руками, и молчала.

– Марина, – на пороге стояла мама. – Я понимаю, тебе трудно, нам всем трудно. Но, пожалуйста...

«Коля! – вспомнила Марина. – Коля! Ежов!»

– Я не хочу есть, хорошо? Я скоро приду.

– Марина!

От заката крыши домов были розовыми. Во дворе играли дети. И воробьи чирикали на ветках. За это время ничего не изменилось: дома, деревья. и даже лица – Марина видела их раньше. Все было так же. А Юля? Как же Юля?

Но никто не заметил ее исчезновения. Город жил своей обычной жизнью. Во дворе бегали дети. Усталые мамы и папы возвращались с работы. Им было все равно.

Марина не могла вспомнить номер квартиры и набрала наудачу: сорок один. И угадала.

– Кто там?

– Это Марина.

Щелкнул замок, и Марина вошла в подъезд. «Третий этаж», – вспомнила она. Та женщина во дворе так говорила. Теперь казалось, это было не с ней: та женщина, и велосипед, и Юля.

Коля стоял на лестничной площадке и курил, аккуратно стряхивая пепел в пустой спичечный коробок. Он исподлобья посмотрел на Марину и ничего не сказал. И взгляд исподлобья, и эта его, аккуратность, и сигарета – все это, означало одно:

он знает.

– Разве ты куришь?

– Иногда.

– Ты знаешь? – спросила Марина, чтобы как-то начать разговор.

– Знаю.

– И знаешь почему? Коля, где она?

– Не знаю.

Он потушил сигарету и, положив окурок в спичечный коробок, сунул его в карман.

– Это из-за денег? Коля, не молчи!

Они вошли на кухню. Коля сел на табуретку и закрыл лицо руками.

– Наверное, из-за денег. Я не знаю.

– Почему ты молчал? Почему?! Почему ты раньше не сказал?

– Когда раньше?

– Когда велосипед забрал. Вчера. Раньше. Не знаю когда.

Ему было нечего возразить – и он молчал.

– Ты знаешь, где это? Пожалуйста, мы должны туда пойти. Сейчас.

– Сядь.

Марина села.

– Ты уверена, что это сделали они?

Она не видела и поэтому не могла сказать наверняка. Но Марина была уверена: это они.

– А если нет?

Этот вопрос застал ее врасплох. Как это – не они?

– Нет, – сказала она шепотом и замотала головой. – Они, Коля. Они!

Какая ерунда. Юля, конечно, там... А если нет? Марина не хотела об этом думать. Ей было страшно.

– Коля, мы не можем сидеть сложа руки. Нужно что-то делать... – Марина достала из кармана помятый конверт. – Вот деньги. Ты не можешь отказаться, потому что речь не о тебе. Не о тебе, понимаешь?

– Я понимаю: Я пойду.

Коля взял со стола конверт и положил в карман.

– Вот и хорошо, – обрадовалась Марина. – Ты иди, Коля, иди. А я тебя тут подожду, хорошо? Нет, тут я не могу. Я на лавочке подожду, во дворе.

– Во дворе не надо. Домой иди. И жди – я позвоню.

– Только ты сразу позвони, хорошо? – сказала Марина, когда они были уже во дворе.

Коля кивнул.

– Коля! Телефон!

Он долго шарил в карманах, но ни ручки, ни огрызка карандаша у него не оказалось.

– Тридцать пять – шестьдесят один. Ты запомнишь?

– Тридцать пять – шестьдесят один.

И Коля ушел. А Марина осталась, и еще долго стояла у его подъезда. Она ни о чем не думала просто стояла и смотрела на детей, которые играли во дворе, на дома и деревья. Ей было страшно.

21

Коля не позвонил. Марина всю ночь ждала его звонка и не могла заснуть. Он позвонил уже утром это был странный звонок.

– Я не могу говорить, – сказал Коля.

– Коля, где ты? Что случилось? Где Юля?

– Юли у них нет, – сказал Коля и повесил трубку.

– Коля!

– Кто это? – на пороге стояла Елена Викторовна.

Елена Викторовна взяла неделю за свой счет Марина этого боялась.

«Она просто с ума сойдет, – думала Марина. Просто сойдет с ума».

– Ну что? – спросила бабушка, выглянув из кухни. – Что-нибудь известно?

Елена Викторовна только что вернулась от Александра Ивановича.

– Ничего. У него следователь. Они разговаривают. Измученная его вопросами, измученная жалостью и страхом, Елена Викторовна опустилась на стул.

– Почему? – сказала она. – Почему они это сделали?

Марина вернулась в свою комнату. Она ходила из угла в угол и думала, думала. Но мысли разбегались. Если Юли у них нет, выходит... Но зачем?

«Я должна понять, – сказала себе Марина. – Во-первых, Коля. Почему он не мог говорить? Где он?» Как бы далеко ни уносило ее воображение, он мог быть где угодно.

«А что, если... – подумала Марина. – Что, если Юля у них? И Коля тоже. Вот именно, он у них, и поэтому он не мог говорить... Но Юли у них нет – так он сказал. И какой смысл? Зачем им это? Не понимаю. Но если это сделали не они, то – кто? Не понимаю».

В половине первого снова раздался звонок. Марина бросилась к телефону, но Елена Викторовна ее опередила.

– Але, Саша? Ну что? Как позвонили? Не может быть... это хорошо, Саша, это хорошо... Ты должен ему сказать, слышишь? Але... ты слышишь?

– Ну что? – Марина выбежала из комнаты и, пока Елена Викторовна разговаривала, стояла рядом и ловила каждое слово. – Мама, что?!

Елена Викторовна положила трубку и молчала.

– Мама!

– Кто это? – из кухни выбежала Генриетта Амаровна. – Это Саша?

– Они звонили, – сказала Елена Викторовна. Им нужны деньги.

– Значит, она жива? Она у них?

– Мама! – всплеснула руками Елена Викторовна. – Ты же знаешь, как это бывает!

– Но она у них?

– Наверное, у них. Им нужны деньги. Полторы тысячи.

– Полторы тысячи рублей? – спросила Генриетта Амаровна.

– Долларов, мама, долларов!

– Это большие деньги, – сказала Генриетта Амаровна, подсчитав в уме, сколько раз на эти деньги можно сходить в магазин.

Вышло – полгода. Полгода на эти деньги можно ходить в магазин – каждый день.

«Деньги, – думала Марина. – Коля, деньги... – Витамин! О Боже! Витамин!»

Их было двое на кухне: он и следователь. Александр Иванович стоял у окна, заложив руки за спину, и, покачиваясь на носках, смотрел на дома и деревья, на детей, которые играли во дворе. Он не знал, как ему жить. Он не хотел жить.

– Марина напугана. Это ее лучшая подруга.

– Я понимаю. И все-таки вы с ней поговорите: вам она больше скажет. – Он жадно затянулся и потушил сигарету. – И звоните. У нас страшный переполох: не каждый день такое случается. Но вы не волнуйтесь: мы делаем все, что в наших силах. – Он встал. – Человек – не иголка. Звоните.

В это время в дверь позвонили. – Извините...

– Я вспомнила! Александр Иванович, я вспомнила!

И, едва не сбив его с ног, Марина бросилась на кухню.

– Он там?

Александр Иванович развел руками: там, а что случилось?

– Витамин!

Он стоял спиной к двери, так же, как Александр Иванович, заложив руки за спину, и смотрел в окно.

– Витамин!

Он повернулся и посмотрел на Марину. Наверное, впервые за все это время его сердце дрогнуло. Не то чтобы он испытывал сострадание к Александру Ивановичу и этой маленькой девочке. Он о них не думал. Он не пускал жалость в свое сердце: это игра, и они – только фигуры на шахматной доске – Александр Иванович и эта девочка. Ему не было все равно, нет – просто он не принимал это близко к сердцу. Ему было жалко этот мир и этих людей вообще людей, всех. И он хотел им помочь. Но как?

– Витамин! – снова сказала Марина.

Он не хотел знать, что она чувствует, он об этом не думал. Однажды молодая женщина уронила грудного ребенка, своего ребенка. Несчастный случай никто не виноват. «Это вы! – твердила она. – Зачем вы это сделали? Зачем?» Он многое повидал на своем веку.

– Витамин, понимаете?

Марина никак не могла решить, с чего начать.

– Не смотрите на меня так: я не сошла с ума.

– Сядь, – сказал он. – Ты должна успокоиться.

– Я вспомнила: там был Витамин.

– Где там?

– В кафе и потом в парке.

– Витамин – это кличка? Пожалуйста, давай по порядку, хорошо?

– Хорошо. Мы с папой были на площади. Там был Коля. И они на него напали. И Витамин тоже был там. Вы знаете про велосипед? Коля его вернул. Коля. Ежов.

– Я знаю. Его нет в городе.

– Это он специально маме так сказал. Но никакой дачи нет. И приятеля никакого нет. Это неправда.

– Что неправда?

– Подождите. Вы меня запутали. Я так не могу.

– Мы были на площади. А потом – это уже другой день – мы были в кафе: я и Юля. В центре, на Пушкинской. И там снова был Витамин. Я еще подумала: «Странно. Что он тут делает?» А на следующий день Юля исчезла. Но до этого мы ходили на американские горки – я говорила. И он снова был там, честное слово. Я сначала думала: мне показалось, не знаю почему, просто потому, что это странно. Мы

катались, а он стоял внизу и смотрел. Это был он. Понимаете?

– Я понимаю.

– А потом я была у Коли. Он должен им деньги – Коля, Ежов. И он к ним пошел, чтобы деньги отдать, понимаете, потому что мы думали, она у них. Двести пятьдесят долларов – мне дедушка подарил, то есть оставил... Это не важно.

– Коля Ежов – это ее мальчик?

– Да, – сказала Марина, – мальчик.

Это звучало странно. Какое глупое слово «мальчик».

– А что было потом?

– Он взял деньги и пошел. А утром позвонил и сказал, что Юли у них нет. И бросил трубку, понимаете? Он не мог говорить. Я думала, это правда и Юли у них нет, поэтому не хотела вам рассказывать. А теперь я понимаю: Юля у них. И Коля. Потому что – Витамин. Только я не понимаю зачем, потому что деньги он отдал. Точно отдал.

– Тебе ничего не надо понимать, договорились? – Договорились, – сказала Марина.

Что-то оборвалось у нее внутри, и она замолчала. Марина думала, теперь, когда она вспомнила, это наконец закончится. Ей казалось, стоит сказать это слово, «Витамин», как его люди бросятся на поиски и через час Юля будет дома. Вместо этого он с равнодушным видом слушал ее рассказ и задавал глупые вопросы, и когда она закончила, сказал.

– Этот Витамин – ты знаешь, где он живет?

– Нет.

– А как его зовут?

– Нет. Но он живет в башне – там, через дорогу, знаете?

– Возвращайся домой и никуда не выходи, хорошо?

– Хорошо, – сказала Марина.

И ушла.

22

Теперь, когда Юля осталась одна, она наконец могла все обдумать, хотя обдумывать, в сущности, было нечего. Ее украли, и все, что ей остается, ждать. И она ждала. Рано или поздно ее найдут – она это знала. Но когда?

Она тут уже два дня, и кто знает, как долго ей придется просидеть одной в пустой комнате, где от грязных розовых обоев пахнет тиной и дешевым табаком, – в комнате, где нет ничего, кроме старой кушетки, накрытой рваным одеялом, и голой лампочки на потолке. Был еще деревянный стул и круглый стол – но все это имело такой жалкий вид, как будто хозяин квартиры и не жил вовсе, а так, гостил временно на этом свете в ожидании лучшей жизни.

Хозяином квартиры был, Витамин, – во всяком случае, Юле так показалось. Квартира, видимо, принадлежала его родителям, но дома их не было, выходит, они уехали.

Первые два дня Юля просто с ума сходила: думала, хотят убить или хуже. А потом привыкла – надоело бояться.

Утром Витамин позвонил по телефону, и Юля слышала, как он сказал: «В половине пятого на пустыре. Полторы тысячи».

Наверное, он говорил с ее папой, и это было странно. Она уже не верила, что все они действительно существуют: папа, Марина, Коля. Ей казалось, она на другой планете.

Когда Юля осталась одна, она первым делом бросилась к окну: десятый этаж, а может, восьмой. Окна комнаты выходили на проспект. По проспекту неслись автомобили. Люди шли по своим делам – им было все равно. Даже если она откроет окно и будет кричать, ее все равно никто не услышит. Никто.

Это напоминало плохой детектив. Ей никогда не приходило в голову, что в Москве на глазах у прохожих это произошло вечером – и все-таки можно украсть человека.

Уже потом она поняла, что Витамин оказался в кафе не случайно. Они следили за ними не один день и только ждали подходящего момента. И когда, опередив Юлю, Марина повернула за угол дома, Витамин и другой, с рябым лицом, подбежав сзади, заткнули ей рот и затолкали в машину. Ей завязали глаза, но это было глупо, потому что потом, выглянув из окна Юля сразу поняла, где находится: до ее дома было рукой подать – только дорогу перейти.

Они долго куда-то ехали. Вокруг было тихо, и Юля поняла: едут дворами. Когда машина остановилась, повязку сняли.

Человека, который сидел за рулем, Витамин называл Коленым. На вид ему было лет двадцать пять.

– Слушай меня внимательно, – сказал он, когда вошли в лифт, – сиди тихо и помалкивай. Ты меня не интересуешь. – Он смерил Юлю презрительным взглядом, как будто хотел убедиться: так это или нет. – Меня интересует он.

– И деньги, – сказал Витамин.

– И деньги.

Этого было достаточно, чтобы понять: велосипед Коля украл.

Денег у Коли нет – Юля это понимала. Она старалась об этом не думать: в конце концов, деньги можно достать. Настораживало другое: потом, когда ее отпустят, она может пойти В милицию. Она пойдет в милицию и все расскажет. Но их это не пугает. Почему? А может... Но зачем?

Страх может все. Страх подчиняет себе города и народы. Страх – вот их главное оружие.

– Смотри, – сказал Витамин, как будто угадав ее мысли, – если пикнешь, и тебе, и твоей подруге – крышка.

«Понятно, – хотела сказать Юля. – Больше вопросов нет». Но вопросов было много.

Каждый нормальный человек, если он смотрит телевизор, знает, что первым делом милиция решит обыскать близлежащие дома. Разве она одна смотрит телевизор? Разве Витамин этого не знает?

В квартире находились двое: Витамин и Коленый. Вчера утром Коленый ушел и вернулся уже ночью. И только Витамин никогда никуда не уходил – поэтому Юля решила, что это его квартира. И только теперь поняла, что квартира чужая. Не его! Хозяева уехали и знать ничего не знают. Если спросят, соседи скажут: «Уехали» – и конец.

«Хорошо, – сказала себе Юля. – Квартира не его.

Предположим, они украли ключи... Какая я дура!» Витамин живет в башне через дорогу. Разве она этого не знала? Это и есть башня. И значит, квартира его. Коля не станет молчать: он один знает, кто это сделал. И Юлю найдут.

С другой стороны, из дома Витамин не выходил, и соседи могли думать, что он уехал вместе с родителями. Нет его в городе – и все.

Юля услышала, как повернулся ключ в замке. Кто это? Витамин? Он. Ну и рожа.

А что, если это квартира его соседей? И они сами дали ему ключи? Уехали, а ключи оставили. Но зачем? Ерунда. Это его квартира. Человек – не иголка. И скоро ее найдут.

– Ну как? – Витамин закрыл за собой дверь и поставил на стол тарелку с пельменями. – Вот, поесть тебе принес.

На нем были широкие защитного цвета брюки с накладными карманами и черная майка навыпуск. Когда он говорил, он улыбался. Румяный и круглолицый, двигался, как ребенок, который съел волшебную пилюлю и вдруг вырос. Он улыбался – он всегда улыбался.

«Это ничего, – подумала Юля, – не все коту масленица – Генриетта Амаровна любила так говорить».

Сытый и красивый, Витамин действительно был похож на кота.

– Терпеть не могу пельмени, – сказала Юля. Лучше умру, чем буду это есть.

– А ты не огрызайся, – обиделся Витамин. С тобой по-человечески, а ты...

– Ненавижу пельмени!

– Ну и пожалуйста, – сказал Витамин. – Гордая какая.

И, оставив тарелку на столе, он вышел и запер дверь на ключ.

Стоило ему выйти, как Юля с жадностью накинулась на еду. Пельмени – ее любимое блюдо. Она всегда ела пельмени, когда оставалась дома одна. А папа потом говорил: «Вот, ешь всякую гадость – желудок портишь».

«Бедный папа, – думала Юля. – Он там, наверное, с ума сходит».

«Мр-мяу!» – сказала худая трехцветная кошка. – Эй! Ты откуда? – удивилась Юля.

«Мр-мяу».

Кошка прыгнула к ней на колени и легла, свернувшись калачиком.

– Эй, Витамин!

– Чего? – послышалось из-за двери.

– Это твоя кошка?

Витамин не ответил.

– А как ее зовут?

– Негодяйка.

– Так и зовут?

– Так и зовут.

– Бедненькая, – сказала Юля. – Надо же, какая худая.

И она почесала кошку за ухом.

– Негодяйка, хорошая. «Мр-р-р», – сказала кошка.

В дверь позвонили.

– Извини. – Юля взяла кошку на руки и положила на кровать.

Кошка недовольно зажмурилась, как будто говорила: «А ну вас». И снова заснула;

«Подслушивать – плохо», – подумала Юля и, приникнув к двери, стала слушать. Коленый был дома – выходит, это не он. Юля могла бы закричать: «Караул! Помогите!» Но она молчала.

Юля была человеком гордым инезависимым.

Котда надо, она могла быть жестокой, но смелой она, наверное, не была, – во всяком случае, кричать Юля не стала.

Витамин на цыпочках подошел к двери и затих – наверное, смотрел в глазок.

«Кто это? – думала Юля. – Папа? Милиция? Кто?»

– Кто? – шепотом спросил Коленый.

– Он, – сказал Витамин.

Щелкнул замок, и дверь открылась.

– Какой сюрприз!

– Я деньги принес.

– Здравствуйте. Проходите. Чай, кофе?

– Сначала она уйдет, а потом чай.

Это был Коля. Коля! Ежов!

23

– Зря ты деньги принес, – сказала Юля. – Они папе звонили.

– Я понял.

Юля сидела на кушетке, поджав под себя ноги, и чесала кошку, которая устроилась рядом.

– Негодяйка. Хорошая кошка.

Коля сидел напротив – на стуле. У него раскалывалась голова. Когда он вошел, Коленый стоял к нему спиной, а потом повернулся и ударил – он не видел, что это было. Дубинка? Вряд ли. Может, скалка? Удар был сильный, и на этот раз Коля потерял сознание. Он не хотел входить, но Коленый сказал:

– Здесь условия диктую я. И он вошел.

– Коль, а полторы тысячи·– это много? Что на это можно курить?

– Машину можно купить – подержанную. А можно «Оку» – новую.

– А «Ока»– это что? – спросила Юля.

– Машина. Но маленькая.

– Стиральная?

– Почему стиральная? Просто – машина.

– Это много. Таких денег у папы нет.

– Теперь это все равно.

– Все равно? – не поняла Юля. – Почему?

«Главное – не плакать, – сказала себе Юля. Я не буду плакать. Не буду».

Уже смеркалось, но за ними никто не пришел.

В поздних сумерках мир казался призрачным, ненастоящим: и кошка Негодяйка, и стол с резными ножками, и Коля на простом стуле.