Текст книги "Я не такая"

Автор книги: Вера и Марина Воробей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

– Ты с этим завязывай.

Ане показалось, что она ослышалась.

– Что-что? – переспросила она.

– Ты с этим завязывай, мой тебе совет. «Получится или не получится… с моими волосами…» Да за версту видно, как ты не уверена в себе!

Аня смутилась. Если даже случайные люди это чувствуют, то что уж говорить об остальных…

– Но они такие непослушные… И еще блеклые, – как будто оправдываясь, сказала Аня. – Вот поэтому я и спросила…

– Хочешь, я тебя покрашу хной и басмой? – предложила Татьяна. – Сразу появится и цвет, и объем.

– А это не вредно?

– Да что ты! Даже полезно, ведь это трава. Натуральный краситель.

И, не дожидаясь согласия, Татьяна принялась готовить состав. Она намазала Ане голову зеленоватой жижей и надела теплый колпак.

– А чтобы зря времени не терять, пока волосы красятся, хочу тебя отвести к нашему косметологу.

– Зачем это? – испугалась Аня. Ей было непонятно, почему Татьяна так возится с ней, и она боялась, хватит ли у нее денег, чтобы за все расплатиться.

– Пускай покрасит тебе ресницы. Уверяю, заметно совсем не будет, а глаза засияют. Согласна?

– Согласна, – как-то обреченно сказала Аня, а Татьяна засмеялась.

Когда Аня вернулась с покрашенными ресницами, Татьяна удовлетворенно констатировала:

– Ну вот, совсем другое дело!

Она смыла хну и басму с Аниной головы И стала укладывать волосы феном.

– Многие считают, что польки – самые красивые женщины, а это совсем не так, – говорила она. – Просто каждая из них очень следит за своей внешностью. А быть ухоженной – это больше, чем быть красивой.

Аня слушала ее внимательно, хотя мама говорила ей нечто подобное тысячу раз. Но так устроен человек, он всегда будет охотнее слушать посторонних, чем своих близких.

– Ну-ка, посмотрись!

Аня подняла голову и увидела в зеркале свое отражение. Было бы преувеличением сказать, что она себя не узнала или что она превратилась в писаную красавицу. Нет, это было не так. Но Аня смотрела на себя и с удивлением замечала, что первый раз в жизни ей нравится то, что она видит.

Ей очень шел темно-каштановый цвет волос и новая стрижка. Глаза в обрамлении черных ресниц казались выразительными и большими.

– Надо же, – только и сказала она. – Спасибо…

Она осторожно потрогала голову руками, чтобы убедиться, что это ее голова.

– Нравится? – улыбаясь, спросила Татьяна.

– Еще бы, – отозвалась Аня. – Я буду ходить только к вам. Может быть, у меня теперь начнется новая жизнь?

– Может быть, – загадочно сказала Татьяна. – Теперь это зависит только от тебя.

– А у меня получится?

Татьяна с немым укором посмотрела на нее.

– С такой прической да не получится? – Она положила руки девочке на плечи и сказала: – Могу поделиться с тобой одним рецептом. Называется французский салат. Берешь полчашки овсянки, заливаешь кипятком. Потом добавляешь ложку меда, немного орехов и любой мелко нарезанный фрукт.

– А зачем?

– Получается – объедение, и к тому же чертовски полезно. Кожа лица становится гладкой, волосы – густыми, и вообще тонус повышается. Рекомендую.

– А почему вы…

– Почему я так о тебе пекусь? – Татьяна засмеялась. – Да потому, что ты ужасно похожа на меня. В твоем возрасте я была такой же закомплексованной, но только рядом не было человека, который мог бы мне помочь делом или советом. Поэтому считай, что тебе повезло.

«Повезло», – думала Аня, выйдя на улицу. Она оглянулась по сторонам, и ей показалось, что все вокруг изменилось. Небо перестало быть таким серым, как с утра, деревья приветливо качали макушками, а люди двигались как-то радостнее и быстрее. Она шла, разглядывая себя в витринах, в стеклах машин и даже в лужах. Впервые за долгое-долгое время она почувствовала себя ладной и нужной.

«Надо же, какого пустяка мне недоставало, с радостью и удивлением думала она. – Жалко, что я не сделала этого раньше».

Конечно, она понимала, что даже теперь ей ни за что не сравниться со Светой, но это было и не нужно. Ей было уютно в собственном теле и нравилось быть самой собой, а остальное казалось второстепенным и неважным.

«Подумаешь, Волков,– успокаивала она себя. Я же его совсем не знаю. Он мне нужен как собаке пятая нога». Аня улыбалась, замедляла шаг, но потом шла дальше. «А интересно, он заметит, как я изменилась, – думала она и сердилась на себя за эти глупые мысли. – Что-нибудь скажет или промолчит? Может, это что-то изменит?»

Но она понимала, что такой пустяк, как новая прическа, ничего не может изменить в жизни человека. «Может быть, это что-нибудь изменит во мне самой? Вот, например, Татьяна. Да она же еще страшнее, чем я, а замужем. – Аня заметила у нее на пальце обручальное кольцо. – А раз ее кто-то полюбил, то и я найду какого-нибудь дурака. Обязательно найду!»

Она попытал ась представить этого «дурака», своего будущего мужа, но почему-то, как ни старалась вообразить себе таинственного незнакомца, перед глазами у нее настойчиво стоял Волков.

«Вот глупость! – досадовала она на себя. – Хватит, перестань!» Но образ Вани не исчезал, Аня как будто видела, как он улыбается ей, и отвечала ему самой нежной и ласковой улыбкой, на которую была способна.

8

– Что это с тобой, Малышева? – спросил ее Боря в школе на следующий день. – Парик надела?

Боря никогда не отличался особой тактичностью, и на этот раз говорил громко, трогая Аню за волосы.

– Отстань, Шустов. – Она мотнула головой, увертываясь от его прикосновения. – Не твое дело.

– Грубо, Малышева, грубо. – Он и не думал отставать. – Я только хотел сказать, что тебе ничего, идет. Лучше, чем раньше.

– Спасибо, Боря, ты умеешь польстить девушке, – отмахнулась от него Аня.

Обижаться на Борю не имело смысла, это все равно что обижаться на дождь за то, что он тебя намочил.

– Не слушай его, – сказала Ира, – много он понимает. Тебе хорошо. Очень удачное решение в теплых тонах.

На все явления жизни Ира смотрела глазами художника – будь то цвет свитера, форма зажигалки или прическа подруги.

Света тоже не упустила случая высказать свое мнение.

– Да, неплохо, – снисходительно сказала она. Почти как у меня.

У Светы тоже было каре, только гораздо длинней и совсем другой формы. Ане стало неприятно от этих слов, она даже пожалела, что постриглась именно так. «Еще подумает, что я ей подражаю, – с тревогой подумала она. – Вот воображала!»

– Кстати, ты не обиделась, что мы ушли от тебя по-английски, не прощаясь? – спросила Света, глядя в упор на подругу.

– Нет, ваше право, – сказала Аня, не отводя глаз. – Почему я должна обижаться?

– Вот и хорошо, – удовлетворенно сказала Света. – Ведь, сама понимаешь, у влюбленных всегда найдутся свои дела…

– Как не понять, – хладнокровно ответила Аня.

Ей опять показалось, что Света нарочно хочет причинить ей боль.

Ваня вслух ничего не сказал об Аниной прическе. Но по его глазам было видно, что он заметил перемену и она пришлась ему по душе.

Прозвенел звонок, и все заняли свои места. Был урок физики, и Людмила Сергеевна Кошкина заунывным голосом рассказывала о первом законе Ньютона. Ане стало скучно слушать, а тем более записывать то, что можно прочитать в учебнике, и она заговорила с Ирой.

– Как ты думаешь, у Красовской с Волковым это серьезно?

Ира нерешительно посмотрела на подругу и кивнула.

– Я тоже так думаю, – продолжала Аня. – Только, по-моему, она ему совсем не подходит.

Ира вздохнула. Кто-кто, а она-то знала, каково это – любить того, кто несвободен.

– Я говорю так не потому, что его люблю, – начала было оправдываться Аня. – Просто она его совсем, совсем не понимает!

Людмила Сергеевна строго посмотрела на девочек поверх очков и сказала:

– Малышева, прекрати отвлекать Дмитриеву! Подруги замолчали, но ненадолго.

– Мне кажется, что она ко мне стала плохо относиться в последнее время, – сказала Аня.

– Кто? Кошка?

– Да нет, Света. Она все время хочет меня задеть. Ты не замечала?

Ира задумалась, как будто пытаясь что-то вспомнить, И сказала:

– Пожалуй, да. Ни одного твоего шага не пропустит без комментария.

– И вот я думаю, – продолжала Аня, – отчего это? Ведь я же ей не соперница. Во-первых, потому, что Ваня любит ее, а во-вторых, потому что она красивее меня в тысячу раз.

– Значит, она так не считает. Потому что, если бы она оценивала тебя низко, не стала бы подкалывать.

– Послушай, а может быть, для меня еще не все потеряно? – спросила Аня, с затаенной надеждой. – Может быть, не все у них так хорошо, если она все время пытается меня уколоть?

Ира не успела ответить, потому что Кошка ударила указкой по кафедре и вскочила с места:

– Это безнравственное отношение к преподавателю! – завизжала она. – Малышева! Прекрати это безобразие!

Она покраснела от собственного крика, а ее очки гневно скакали на носу. «Наверное, у нее что-то не ладится в личной жизни, поэтому она такая бешеная», – подумала Аня.

– Извините, Людмила Сергеевна, я больше не буду, – сказала она вслух, но когда Кошка расходилась, ее было не остановить.

– Что с тобой происходит в последнее время? – кричала она. – Выкрасила голову, начала красить ресницы… Это безобразие!

– Да она влюбилась! – с места закричал Боря, размахивая руками. – Втрескалась!

– Тебе, Шустов, лучше помолчать, – негромко, но твердо сказала ему Аня. – За умного сойдешь.

Боря хотел продолжить, но передумал, только значительно посмотрел на Ваню и присвистнул.

– Немедленно иди в туалет и смывай тушь! Тоже мне, моду взяли в школу краситься!

Аня не двигал ась с места.

– Я что-то неясно сказала?

Аня достала белоснежный носовой платок, вытерла им глаза и показала его Кошке. Платок был по-прежнему белым. Кошка растерянно хлопала глазами, а девочки в классе стали тихонько хихикать.

Но тут ко всеобщей радости, прозвенел спасительный звонок, урок закончился и спор можно было не продолжать.

– Ну, Малышева, – только и сказала Кошка, – готовься. Я тебя в следующий раз к доске вызову. И мы посмотрим, как то, что на голове, повлияло на то, что в голове.

Никто не засмеялся ее шутке, кроме Бори, но смеялся он за семерых.

9

– Интересно, почему Ваня перешел в нашу школу, – вслух размышляла Аня. – Ему ведь теперь так далеко ездить?

Аня часто думала о нем, старалась представить себе его жизнь, ей казалось, что так он становится ближе. Она изводила Иру бесконечными разговорами о Ване, но Ира была хорошей подругой, поэтому терпеливо слушала эти излияния.

– Да, может, у него там отношения не сложились, – отвечала она. – Или у него там была несчастная любовь. Уверяю тебя – какая-нибудь глупость…

Но Аня не думала, что это глупость, и разные мысли не давали ей покоя.

Таких, как Волков, любят всегда и везде. Любят с самого детства и до глубокой старости. И не потому, что они хотят нравиться, просто им на роду написано вызывать симпатию.

В старой школе все очень хорошо относились к Ване, он был первым в любом деле – будь то учеба, спорт или развлечения. Но больше всех его любила Оля – маленькая, щуплая девочка, которая выглядела младше своих лет. Они очень смешно смотрелись рядом – широкоплечий, могучий Ваня и его хрупкая спутница, которая покупала всю одежду в отделе детских товаров.

Он нес до дома ее сумку, потому что любая сумка была слишком велика и тяжела для нее. Но к ней домой он не заходил никогда. В любой момент могла вернуться с работы Олина мама, а она не любила незваных гостей. Ванины чары действовали на кого угодно, только не на нее, ей была неприятна сама мысль о том, что у ее единственной дочери, у ее маленькой девочки появился ухажер.

У Оли были большие карие глаза и вечно потрескавшиеся губы. Ваня покупал для нее гигиеническую помаду, но губы трескались все равно.

Они могли часами разговаривать по телефону, но Оля бросала трубку всякий раз, когда в комнату заходила мама;

– Почему ты так ее боишься? – спрашивал Ваня. – Она что, тебя съест?

Оля смотрела на него с тоской и вымученно улыбалась.

– Ты не понимаешь, – говорила •она. – У нее ведь, кроме меня, никого нет. Я не хочу ее обижать.

На дальнейшие расспросы Оля не отвечала, а Ваня не хотел лишний раз причинять ей боль и ни о чем больше не спрашивал.

Но однажды она не появилась в школе, а ее телефон не отвечал, и тогда Ваня набрался смелости и пошел к ней домой. Дверь открыла Олина мама. Он никогда не видел ее раньше и был поражен – до чего же они похожи. Маленькая, сухая женщина с огромными карими глазами. Только в этих глазах не было нежности и теплоты, как у Оли. Наоборот, в них светилась ненависть и затаенный страх.

– Добрый день, – начал он, – меня зовут Ваня. Иван Волков. Оли не было на занятиях, я стал беспокоиться… Могу я ее увидеть?

Олина мама не двигалась с места и не сводила с Вани блестящих глаз.

– Нет, – только и сказала она. Ваня испугался не на шутку.

– Что с ней случилось? – с тревогой в голосе спросил он. – Где она?

– Она здесь, дома. Где ей и полагается быть, злобно сказала женщина. – А вот тебе лучше отсюда уйти, потому что никогда – ты слышишь? – никогда моя дочь не будет встречаться с жалким приемышем!

Ваня посмотрел на нее со страхом и жалостью, как обычно смотрят на умалишенных. Но какой-то въедливый, неугомонный червячок уже начал подтачивать его сердце. Ваня внезапно почувствовал, что в словах этой женщины есть доля правды.

– Вы это о чем? – спросил он, хотя больше всего ему хотелось развернуться и убежать от этих горящих глаз, от этих страшных слов.

– Ты действительно не понимаешь или просто прикидываешься? А вот мне люди добрые рассказали, глаза открыли… Родители-то у тебя не родные. Взяли тебя из Дома ребенка еще в младенчестве… Так что лучше иди отсюда. Не могу я позволить тебе встречаться с моей дочерью. Откуда нам знать, какая там у тебя наследственность? Может, твои настоящие родители были наркоманами или психами?

– Мама не надо! – Из дальней комнаты выбежала Оля и кинулась между матерью и Ваней, как будто хотела защитить их друг от друга. У нее были заплаканные глаза, и она все время хлюпала носом. – Ваня, не слушай ее!

– Ага, – с непонятным торжеством прокричала ее мать, – значит, заступаешься за него? Хочешь, чтобы он искалечил тебе жизнь также, как мне твои отец? Да он же подкидыш, жалкий подкидыш.

– Это правда? – спросил Ваня у Оли упавшим голосом. – Правда то, что она говорит?

Оля хотела сказать, что нет, неправда. Она набрала в легкие побольше воздуха, потому что для вранья нужно очень много кислорода, посмотрела ему в глаза, но не выдержала и отвела взгляд. Этого оказалось достаточно, чтобы Ваня понял все.

– Значит, это правда, – сказал он, глядя в пол. – Это правда.

– Но для меня это ничего не значит, – прокричала ему Оля но он ее почти не слышал. – Это все мамины предрассудки, а я тебя не оставлю.

Она хотела его коснуться, но Ваня отдернул руку.

Ему казалось, что у него обожжено все тело и любое прикосновение могло причинить мучительную боль.

– Ой, сердце! – на выдохе произнесла Олина мама и скорчилась, как от приступа. – Оля, дочка, отойди от этого человека!

– Мама, мамочка, что с тобой? – Оля кинул ась к матери, поддерживая ее за плечи.

– Сердце, – хрипела та, – помоги мне лечь… Глядя на эту сцену, Ваня вспомнил, как Оля рассказывала, что с мамой часто случаются такие приступы и что странным образом они совпадают с Олиными попытками проявить самостоятельность. Было очевидно, что все эти приступы не более чем притворство, но так же очевидно было и то, что Оля, скованная страхом и долгом, всегда и во всем будет слушать свою мать.

Он вышел из их квартиры, плотно притворив за собой дверь. Теперь, когда он остался наедине со своими мыслями, ему стало действительно страшно. Он подумал о своих родителях, которые оказались приемными, и чуть не заплакал. Он мысленно листал альбом с семейными фотографиями – вот они на пляже в Сочи, такие счастливые, и он, маленький, загорелый, несет песок в ведерке. Или зимой, во дворе дома, он сидит на качелях и покрикивает: «Выше, еще, еще!» а папа раскачивает его изо всех сил. Как много всего было – хорошего и плохого, но хорошего, конечно, в тысячу раз больше, и вдруг в его уютный, тихий мир врывается какая-то женщина с безумными глазами и говорит: «Это все не принадлежит тебе, потому что ты – приемыш! Это не твои родители, не твои качели и не твое ведерко с песком!» Разве можно с этим смириться и не сойти с ума.

Ваня пришел домой, закрылся в своей комнате и попытался читать. Но строчки плыли перед глазами, он не понимал смысла, а только тупо смотрел на страницу. В комнату зашла мама и позвала его ужинать. Он пристально посмотрел на нее, и ему показалось странным, что чужая женщина о нем заботится, ласково с ним говорит и готовит для него ужин.

– Спасибо, что-то не хочется, – сказал он, отводя глаза.

– Ты не заболел? – Она коснулась его лба, и он почувствовал, какая у нее прохладная, мягкая рука. – Говорят, сейчас эпидемия гриппа…

– Нет, все в порядке. – Ему не хотелось ее расстраивать. Он никогда не покажет, что ему все известно.

– Ты поссорился с Олей?

– Можно сказать и так, – кивнул он и захлопнул книгу. – Мам, а когда я только родился, я был очень противным?

– Нет, – мама улыбнулась и покачала головой. – Ты был не такой, как все дети. Ты сразу был красивым. Я полюбила тебя с первого взгляда.

Ваня изучающе смотрел на нее, пытаясь понять, что она чувствует. В ее голосе не было ни одной фальшивой ноты, а лицо было счастливым и искренним. Она сама верила своим словам. Нет, он никогда не сможет признаться ей, что тайна его рождения для него уже не тайна.

– Я тебя люблю, – неожиданно для себя самого сказал Ваня.

Никогда раньше он не говорил маме этих слов. Ее лицо прояснилось, она потрепала его по голове и сказала: “

– Как же иначе, ведь ты мой сын.

– Кстати, а что у нас на ужин? – спросил Ваня, чтобы не заплакать.

– Пельмени, – сказала мама. – Ведь ты же любишь?

«Дурные вести не лежат на месте», – говорят в народе. Или так: «Все тайное становится явным». Почему-то всегда находятся доброжелатели, которые вытаскивают на свет чужие секреты и тайны. Так случилось и с Ваниной семьей. Через неделю вся школа знала, что он – приемный сын, а его биологические родители неизвестны.

Все отнеслись к этой новости по-разному. Кто-то проявлял дурацкое любопытство, пытаясь разузнать как можно больше деталей, кто-то пытался вести себя, как прежде, но от Вани не ускользали сочувственные или заинтригованные взгляды. Он чувствовал себя, как молодой боец под обстрелом, ему хотелось вжать голову в плечи и заткнуть уши, что бы не слышать зловещего шепота за спиной или бестактных вопросов.

– Ваня. – Оля несмело подергала его за рукав: – Можно с тобой поговорить?

Он посмотрел на нее и как будто увидел впервые.

Она была такой маленькой и беззащитной, что каждому, у кого есть сердце, хотелось взять ее под свою опеку. Каждому, но только не Ване. Он как будто окаменел, и его больше не трогало ни то, что она такая крошечная, ни то, что так любит его.

Они отошли в сторону, И она взяла его руки в свои.

– Пожалуйста, прости ее, – сказала Оля, заглядывая ему в глаза. – Она очень несчастный и больной человек. А с тех пор, как они разошлись с отцом, всех мужчин невзлюбила. Считает, что все зло на свете только от них…

Ваня не знал, что он должен сказать. В голове и на сердце была такая пустота, что он не мог произнести ни слова. Он смотрел на ее руки, и они напоминали ему куриные лапки, которые мама часто приносила с рынка, – такие же тонкие и прозрачные.

– Может, ты не будешь мне звонить какое-то время? – спросила Оля. – Пускай она немного придет в себя… А потом все будет по-прежнему, обещаю.

Ваня знал, что эти слова ничего не стоят, потому что по-прежнему не будет больше никогда. Он не знал, любит ли он Олю. Раньше – любил, но раньше он был Иваном Волковым, сыном своих родителей, а теперь? Теперь он – подкидыш, сын наркоманов или психов, как сказала Олина мама. Может ли такой кого-нибудь любить и вообще – имеет ли он право на любовь?

– Ничего страшного, – сказал Ваня. – Я это переживу.

Он развернулся и пошел прочь, а Оля еще долго смотрела ему вслед, понимая, что теряет его навсегда.

Ваня несколько дней не ходил в школу. Утром он как обычно завтракал, собирался и выходил из дома в положенное время, но вместо того, чтобы идти в ставшую ненавистной школу, садился в метро и катался по кольцевой линии.

Одна за другой мелькали станции; сменяли друг друга пассажиры, но Ваня смотрел на грязный пол перед собой и ничего не замечал. Под стук колес лучше думалось, а подумать Ване надо было о многом. Он представлял себе своих настоящих родителей: кем они были и почему так поступили с ним? Может быть, их толкнула на это нужда, а может быть, молодость и глупость?

Потом Ваня думал о своих маме и папе, о тех, кто его вырастил. Они молчали все это время, и их можно понять. Не всякая правда нужна, и Ваня предпочел бы никогда ее не узнать.

«Невозможно, чтобы я был неродным, – в сотый раз говорил себе он. – У меня ведь такая же походка, как у папы, вразвалку. У меня глаза голубые мамины…» Но он понимал, что эти мысли – всего лишь жалкие попытки зацепиться за прежнюю жизнь, которая закончил ась навсегда.

Когда пошла вторая неделя его отсутствия в школе, классный руководитель позвонил домой, чтобы выяснить, что с ним случилось.

– Он здоров… – растерянно отвечала мама. – Он не пропустил ни одного дня…

Она положила трубку, вытерла мокрые руки о передник и устало опустилась на стул. Ею овладело нехорошее предчувствие. Что-то должно случиться, что-то, что навсегда исковеркает их жизнь. «Где он может быть?» – спрашивала она себя и не находила ответа. Она позвонила мужу на работу и рассказала о том, что случилось.

– Я немедленно выезжаю, – сказал он. – Мы должны во всем разобраться.

А ей не хотелось ни в чем разбираться. Она до смерти боялась этих звонков из школы, ей было нужно только одно – чтобы все оставили их в покое.

Ваня пришел домой в обычное время, кинул сумку в прихожей и прошел в свою комнату. К его удивлению, и мама, и папа были дома, они сидели на диване и как будто ждали его возвращения.

– Привет всем, – с наигранной веселостью сказал Ваня. – Тебя сегодня раньше отпустили? – обратился он к папе.

Но тот не ответил, снял очки и стал нервно их протирать.

– Звонили из школы, – тихо сказала мама. – Говорят, что ты туда не ходишь целую неделю.

Ваня подошел к окну и посмотрел во двор. Проехала машина и обдала грязью прохожего, а тот сердился, что-то кричал и размахивал портфелем. Ваня невольно улыбнулся, наблюдая за этой сценой.

– Сынок, что случилось? – с тревогой спросила мама. Ей не нравилось ни его молчание, ни эта странная, неуместная улыбка. – Тебя кто-то обидел?

– Нет, все в порядке, – ответил Ваня.

Он с детства знал, что мужчина должен быть сильным и терпеливым, должен не хныкать и не подавать виду, что ему трудно.

– Где ты был эту неделю? – спросил папа. – Зачем нас обманывал?

– Я катался в метро. По кольцу, – признался Ваня. – Не хотелось идти в школу. Я… не мог.

– Так бы и сказал, – строго проговорил папа. – Если у тебя трудности с учителями или с ребятами, мы бы разрешили тебе остаться дома, да еще бы записку написали, что ты болен. Зачем лгать, тем более нам с мамой?

И тут, неожиданно для самого себя, Ваня сказал:

– А кто сейчас не лжет? – Он почувствовал, что должен остановиться, но уже не Мог. – Разве вы не обманывали меня все эти годы?

Родители переглянулись. В глазах у мамы был страх, а папа снова надел очки. Наверное, так он чувствовал себя более защищенным.

– Что… что ты имеешь в виду? – спросил он.

– Не надо, я все знаю, – сказал Ваня и снова посмотрел в окно.

Незадачливый прохожий пытался отчистить свой бежевый плащ, когда другая машина снова обдала его из лужи.

– Так я и знала, – тихо сказала мама. – Знала, что когда-нибудь это должно случиться.

Она закрыла лицо руками и заплакала, но никто не бросился ее утешать. Больно было всем, и жгучее страдание отделяло их друг от друга, превращая из дружной семьи в троих одиноких, несчастных людей.

– Откуда ты узнал? – спросил папа, не глядя на сына. – Кто посмел…

– Это неважно, – перебил его Ваня. – Теперь вся школа только об этом и говорит. Поэтому мне не хотелось туда ходить.

– Какие мерзавцы! – Папа нервно заходил по комнате. – И почему всегда находится такой доброжелатель, у которого чешется язык? Душил бы таких собственными руками!

Ваня представил, как его интеллигентный; вежливый отец душит Олину мать. Ему стало смешно, и он опять заулыбался.

– Бедный мой мальчик! – сказала мама, поднимая на них заплаканное лицо. – Я не смогла тебя защитить…

– Зря вы мне сами не рассказали, было бы проще, – сказал Ваня.

– Мы не хотели…

– Делать мне больно? – иронично продолжил Ваня. – Вы хотели, чтобы это сделали чужие, недобрые люди в самый неподходящий момент?

Родители Вани молчали, понимая всю справедливость и всю жестокость его слов.

– И что теперь? – спросил его отец. – Хочешь разыскать своих биологических родителей?

Конечно, Ваня думал об этом. С тех пор как он узнал, что не знаком со своими настоящими родителями, он тысячу раз представлял себе, как разыщет их, встретится и скажет: «Вот и я, ваш сын!» Но какой прием его ждет? И о чем он будет с ними говорить, с чужими, незнакомыми людьми, которые четырнадцать лет назад бросили его на произвол судьбы? Он где-то читал о том, что существует голос крови, который неумолимо влечет друг к другу родных людей, но сам он не слышал призывов этого голоса.

– Нет, не хочу, – искренне сказал он. – Не вижу в этом смысла.

Ему показалось, что мама облегченно вздохнула, а папа снял очки и снова принялся их протирать. Ваня посмотрел на них обоих и впервые за все это время задумался о том, что должны чувствовать его приемные родители– отдавшие ему всю любовь и заботу, на которую были способны.

– Ты мой сын, только мой, – раскачиваясь из стороны в сторону, как заговор, повторяла его мать. – Ты – мой сын, мой мальчик…

Ваня сел перед нею на корточки, взял ее за руки, чего никогда не делал раньше, и сказал:

– Не надо, пожалуйста, перестань. – В его голосе было столько заботы и мягкости, как будто он говорил с кем-то, кто намного младше его. – Никто не помнит, как его рожали, и я тоже не помню. Но зато я помню, как болел, а ты сидела со мной рядом всю ночь.

– Это когда у тебя была свинка? – мама перестала раскачиваться и стала слушать.

– Да, и когда свинка – тоже. Или как меня кусал соседский Коля, а ты узнала и пригрозила ему, что если он не прекратит, то ты сама его укусишь…

Мама заулыбалась и посмотрела на него с благодарностью.

Они стали говорить, перебивая друг друга, и каждый их рассказ начинался со слов: «А помнишь, как…» Они стали смеяться, сначала несколько истерично, еще не оправившись от пережитого волнения, а потом все веселее и радостнее, и вместе с этим смехом в их дом возвращался мир и покой.

– Видишь, как много есть, чего вспомнить, сказал Ваня.

– Да, очень много, – согласилась мама.

– Мы должны перевести тебя в другую школу, сказал папа. Он никогда не забывал о практической стороне дела. – Так будет лучше.

Именно поэтому Иван Волков посреди учебного года перевелся в школу, расположенную в другом районе. Он никому не рассказывал правду о, причине своего перехода и надеялся, что она никогда не откроется. Не то чтобы он стыдился своего происхождения, просто есть вещи, о которых лучше молчать.

Но, к сожалению, многие считают иначе.

10

Боря Шустов подошел к Ване на перемене и, заговорщицки оглядываясь, сказал:

– Слушай, можно тебя попросить?

– Ну? – нехотя откликнулся Ваня. Он не ждал от Бори ничего хорошего.

– Ты меня очень выручишь… Понимаешь, тут такое дело… – Боря мялся и темнил, подбирая наиболее безобидные слова. – Кошка меня вызывает с вещами. Наверное, стуканул кто-нибудь из наших…

– А я тут при чем? – насторожился Ваня.

– Прищучили меня, вот что, – как будто не слыша вопроса, продолжал Боря. – Передержи у себя коробок, будь другом. – Боря умоляюще посмотрел на него, и Ваня поежился.

Будь его воля, он бы вообще никогда не разговаривал с Шустовым, но если ты новенький, выбирать не приходится.

– Коробок? – переспросил Ваня. – Я тебя правильно понял: коробок с анашой?

Боря нервно огляделся по сторонам и, зашикал на него:

– Да тиге ты! Совсем не обязательно, чтобы все об этом знали. Так ты поможешь или нет? Я же не могу оставить его без присмотра… А ты – новенький, на тебя никто не подумает…

Ваня задумался. Ему очень не хотелось хранить у себя наркотики, пусть даже анашу и пусть даже на пять минут. Но еще меньше ему хотелось, чтобы в новом классе его считали трусом. Не было ни малейшего сомнения, что в случае отказа Боря обо всем растрезвонит.

– Будь другом, – продолжал упрашивать Боря. Ну, что тебе стоит…

Часто приходится делать то, чего совсем не хочешь. И хотя Ваня понимал, что, связываясь с Шустовым, встает на узкую и скользкую дорожку, все таки отказать не смог.

– Ладно, давай свой коробок, – нехотя сказал он. – Только учти, что это в первый и последний раз.

– Заметано, – обрадовался Боря. – Я быстро к Кошке. Одна нога здесь, другая – там! Спасибо; ты настоящий друг.

От этих слов Ване стало не по себе. Меньше всего он хотел быть для Бори настоящим другом, потому что это довольно сомнительная радость – быть другом такого человека. Боря подул на длинную челку, закрывающую глаза, она разлетелась в разные стороны, и Ваня посмотрел на него со скрытой неприязнью. «И зачем я только помогаю этому человеку?•– спрашивал он себя. – Дурацкие условности! Приходится покрывать то, что и сам не одобряю…».

Боря вышел, а Ваня спрятал коробок в сумку. Он чувствовал себя соучастником преступления и мечтал о том, чтобы все это скорее закончилось. В класс заглянула Света и приветливо улыбнулась.

– А, вот ты где! – сказала она, заходя. – Идешь в буфет?

– Иду, – и Ваня понуро поплелся за ней следом.

– Что от тебя хотел Шустов? – спросила Света. – Я видела, как он выходил.

– Да так, ничего, – ответил Ваня, но было видно, что он чем-то озабочен. – Довольно противный тип, правда?

– Не знаю, – пожала плечами Света. – Кажется, он в меня влюблен до потери пульса. Ты иди, а я тебя догоню…

в это время Аня зашла в учительскую, потому что Кахобер Иванович попросил ее сходить за журналом. Она увидела Людмилу Сергеевну и Борю, которые оживленно о чем-то говорили. Однако, как только на пороге появилась Аня, они сразу замолчали, выжидающе глядя на нее.

– Я вот… только журнал взять… – как будто оправдываясь, проговорила она.

– Хорошо, Малышева, иди, – поторопила ее Кошка. Было заметно, что они ждут не дождутся, когда Аня уйдет, чтобы продолжить разговор.

Аня кивнула и вышла из учительской. Она сделала несколько шагов, но что-то заставило ее остановиться и вернуться к двери. Она чувствовала в воздухе терпкий запах опасности. Она недолюбливала Борю и боялась Кошку, поэтому понимала, что их союз не сулит ничего хорошего. «Подслушивать нехорошо, – сказала она сама себе, – но иногда – просто необходимо». Аня приблизилась к небольшому просвету в двери и стала прислушиваться.