Текст книги "Валентин свистит в травинку"

Автор книги: Вера Ферра-Микура

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Большие волнения из-за маленькой лихорадки на губе

Валентин пальцем ощупывал свою губу.

– Я чувствую, она растёт, Лоттхен. Ну скажи, разве это не беда?

– Это ужасно, – согласилась Лоттхен. – Но теперь ты сможешь хоть немножко передохнуть. Ведь ты уже исполнил все их желания.

– Напрасно вы так думаете, – заявил господин Хап. – Мне в голову пришло ещё кое-что, и поверьте, весьма важное.

Он стоял уже в дверях, на плече он держал торшер, в левой руке – проигрыватель, а в правой – спиннинг.

– Вы знаете, у нас теперь есть билеты на кругосветное путешествие. Пока мы будем отсутствовать, надо ещё усилить охрану нашего дома. Так вот, высвистите нам электросирену на крышу, господин Свистун, да поскорее, а то ваша лихорадка всё растёт.

Фрау Сундук только всплеснула руками.

– Вы крадёте у меня на лету все мои лучшие идеи, господин Хап! – возмутилась она. – Мне тоже необходима такая же электросирена на крышу, и тоже срочно.

Валентин стиснул руками лоб и устало откинулся на подушки.

– Мне дурно… – простонал он. – Прошу вас: если вы ссоритесь, то выйдите в коридор. Я не могу этого слышать…

– Если мы и ссоримся, то исключительно по вашей вине, – сказал господин Хап. – Как только вы нам высвистите сирены на крышу, мы тут же перестанем браниться.

– Учтите, что начать вы должны с меня. Вы просто обязаны заняться прежде всего мной! – требовала фрау Сундук. – Ведь вы пили у меня утром кофе.

– Будьте добры, фрау Сундук, заварите мне липового чая, – сказал Валентин, кашляя. – Мне просто необходима чашка липового чая с мёдом и лимоном.

– Вы только и думаете, что о своём здоровье! – возмутилась фрау Сундук и в гневе раздула ноздри. – Лихорадка у вас на губе не такая уж большая, вы пока ещё можете высвистеть мне сирену. Повторяю: вы обязаны выполнять мои желания в первую очередь. У Хапов вы не устраивали наводнения, у них на кухне не стояли качели с чужими людьми!

– Ладно, ладно, попробую, – устало проговорил Валентин.

– Учтите, что от нашей сирены вам тоже не отвертеться! – с металлом в голосе сказал господин Хап. – Мы вам, конечно, сочувствуем, но жить без сирены не можем.

Валентин лежал, не в силах пошевелиться, лежал и думал: «Профессор прав, я не добился никакого успеха. Хвастаться мне нечем: с каждой минутой эти люди становятся всё более жадными. Только и всего».

– Мы требуем сирены! Мы требуем сирены! – выкрикивали господин Хап и фрау Сундук, не сводя с Валентина гневных глаз.

Лоттхен положила ему руку на голову.

– Ох, боюсь, фрау Сундук не станет поить тебя липовым чаем. Она так возмущена! Высвисти-ка себе сам чашку чая.

– Си-ре-ну, си-ре-ну! – грозно скандировали господин Хап и фрау Сундук.

– Оставь, Лоттхен, – прошептал Валентин.

– Тогда отсвисти нас отсюда, – шёпотом попросила Лоттхен. – И лучше всего прямо в Рингельсбрун.

– Наши сирены! Наши сирены! – гремели голоса над самым ухом Валентина. – Мы не можем жить без сирены… Мы не будем знать ни минуты покоя!..

– Пожалуй, ты права, милая моя Лоттхен, – шёпотом ответил Валентин. – Но у меня сегодня просто нет сил, чтобы отсвистеть нас отсюда, понимаешь? Меня хватит только на одну глупость: я исполню желания фрау Сундук и господина Хапа, чтобы они оставили меня наконец в покое.

Он зажал травинку между пальцами и дважды свистнул.

– К сожалению, я не могу даже пожать вам руку, – сказал господин Хап. – Сами видите, у меня обе руки заняты. Побегу за своей женой.

– Будь добра, открой, пожалуйста, окно, – сказал Валентин Лоттхен.

И тогда он третий раз засвистел в травинку… И вдруг в комнате возник мыльный пузырь. Большой, круглый, как арбуз, переливающийся всеми цветами радуги.

Он вылетел в окно, пересек в голубых сумерках улицу и сел на подоконник детской в домике напротив.

– Как красиво! – сказала маленькая Ульрика.

Пузырь уже давно лопнул, а девочка всё улыбалась и повторяла:

– Как красиво! Никогда не видела такого красивого мыльного пузыря!

Фрейлейн Матильда из Рингельсбруна

По улицам города Люкенбрюк ехал старенький автофургон.

За рулём сидела бледная худенькая девушка.

Её звали Матильда Блюмели, и была она из деревни Рингельсбрун.

Почти всю ночь Матильда катила по пустынному шоссе. Она очень устала и измучилась.

Солнце поднялось из тумана. Улицы города Люкенбрюк начинали оживать.

Птицы давно уже запели, но Матильда не слышала их голосов потому, что старый фургон кряхтел и скрипел, заглушая птичий щебет.

В Почтовом переулке машина два раза подпрыгнула, как собачонка, которая рвётся с поводка, и остановилась.

Девушка вышла из кабины, обошла вокруг автофургона и снова села за руль. Но все её усилия были тщетны – машина словно приросла к мостовой.

Вдруг в окно кабины просунулось чьё-то круглое лицо.

– Что, застряли? Нет бензина?

Матильда Блюмели кинула на подошедшего отчаянный взгляд.

– Ага, нет. Я еду издалека, и вот теперь… теперь…

Матильда беззвучно разрыдалась, уткнув лицо в вязаный платок.

Толстяк засучил рукава.

– Беритесь за руль, а я буду толкать сзади, авось как-нибудь дотащимся до колонки. Нам прямо по переулку.

Его лицо больше не маячило в окне. Фургон качнулся раз-другой и тихонько покатился вперёд. Так они проехали, наверное, домов пятьдесят. В конце переулка, у колонки, фургон остановился.

– Ха-ха-ха! – гордо посмеивался толстяк. – Не лёгкая штучка! Можно подумать, вы везёте камни.

– Камни и есть, – вздохнула Матильда. – Мой брат надумал было строить запруду и нагрузил полную машину камней, а потом почему-то передумал, всё бросил и исчез. Я решила ехать его искать, но одна не смогла их выгрузить, и мне пришлось везти их в город.

– Великолепно! – Толстяк был в полном восторге. – Просто великолепно! Продайте мне эти камни, фрейлейн, прошу вас. Оки мне очень нужны.

– Вы хотите их купить из жалости ко мне. – У Матильды глаза снова налились слезами. – Вы готовы пойти на эту жертву, потому что у Вас доброе сердце.

– Просто великолепно! – не унимался толстяк. Он распахнул задние дверцы, залез в кузов и взялся за первый камень. – Как мне повезло! Сперва я их вывалю прямо на улицу, а потом по одному перетаскаю домой. Ха-ха-ха! Теперь я уж точно сам смогу надевать носки и не буду возить свой живот в тачке.

Матильда с недоумением глядела на него, не понимая причины его бурной радости.

Она не могла понять также, почему он заплатил ей за эти камни куда больше, чем они стоили, и почему при прощании вдруг даже поцеловал её в лоб. От неожиданности она едва не упала.

В полном недоумении она всё же двинулась дальше. В поисках Валентина она ехала от гостиницы к гостинице, от пансиона к пансиону. Но везде слышала один и тот же ответ: «Нет, человек, который свистит на травинке, у нас не останавливался».

А кто-то ей посоветовал:

– Обратитесь-ка лучше в духовой оркестр или в цирк.

Матильда дрожащим голосом поблагодарила, залезла в кабину и снова расплакалась.

Больше всего на свете ей хотелось спать. Пусть хоть сидя, прислонившись к стеклу. Ноги у неё были словно налиты свинцом, а перед глазами всё время вспыхивали какие-то искорки. Городские шумы доносились до неё уже приглушённо, будто уши её были заткнуты ватой.

– Нет! – произнесла она вслух и упрямо тряхнула головой, – Нет, не буду спать! Я должна его искать, пока не найду.

Она свернула в ближайшую улицу – это была Гороховая, – остановила машину у маленькой гостиницы и зашла в прихожую:

– Скажите, пожалуйста…

– Да присядьте, прошу вас, фрейлейн! – Фрау Эзенбек провела её в столовую и жестом пригласила выбрать место. – Может быть, здесь или там, у окна?

Матильда в полком изнеможении опустилась на первый попавшийся стул:

– Скажите, пожалуйста…

– У вас очень утомлённый вид, – сказала фрау Эзенбек. – Сейчас я вам принесу горячий кофе и бутерброд.

Когда она вернулась с подносом, Матильда уже спала. Она опустила голову на стол и дышала неслышно и легко, как котёнок.

– Пусть спит, – сказала фрау Эзенбек и вышла на цыпочках.

Прощание с фрау Сундук и с Хапами

– Сперва я на вас страшно сердилась, господин Валентин, – сказала фрау Сундук. – Ну, посудите сами: если человек может с лёгкостью высвистеть холодильники, меха и белоснежные автомобили, то почему он просит у меня чашку липового чая?

– И всё же вы всю ночь напролёт отпаивали меня всевозможными лекарствами, – с удивлением заметил Валентин.

– И каждый час меняли ему компрессы, – добавила Лоттхен.

– Вы вдруг совершенно изменились, а почему, я всё ещё не могу понять, – сказал Валентин.

– Да я и сама не понимаю, – призналась фрау Сундук и поглядела на паутину, которая свисала с потолка. – Может, потому, что я вдруг оказалась кому-то нужна. До сих пор такого не случалось, во всяком случае, я этого не замечала. А когда я убедилась, что вам и в самом деле плохо…

Фрау Сундук умолкла и стала заплетать из бахромы скатерти косичку.

– Когда не о ком заботиться, – сказала она, помолчав, – то думаешь только о самой себе. Оттого, наверно, я и бываю иногда злой.

– Да что вы, что вы, фрау Сундук, зачем вы преувеличиваете?

– Сегодня фрау Сундук нравится мне куда больше, чем вчера, – прошептала Лоттхен. – Давай отсвисти нас скорее назад в Рингельсбрун, а то она опять изменится и снова начнёт чего-нибудь требовать.

– Мне и в самом деле хотелось бы произвести один обмен, – призналась фрау Сундук. – Что мне делать со спиннимгом! Нельзя ли вас попросить обменять его на двадцатитомный словарь? Ребёнку нужно давать толковые ответы, а разве я могу положиться на профессора, который всего лишь выдумка?

Она порылась в кармане передника – наверное, в поисках травинки, – вместо этого вытащила заколку, открывалку для бутылок, пилочку для ногтей и несколько английских булавок.

– Не беспокойтесь, фрау Сундук. Нам ведь всё равно надо пройти через ваш садик, – сказал Валентин. – Надеюсь, ваша злая кусачая собака разрешит нам сорвать на лужайке травинку.

– Злая? Кусачая? Да что вы! – Фрау Сундук только всплеснула руками. – Она кроткая, как овечка. Я могла бы вам показать, как деликатно она берёт у меня с ладони пышку, но мне не хочется её будить. Она сейчас так крепко спит в моём плетёном кресле на веранде.

– Постараемся не шуметь, – сказал Валентин. – Пошли, Лоттхен! – Он вежливо поклонился. – Всего вам доброго, фрау Сундук.

– И вам также, – сказала фрау Сундук уже своим прежним брюзжащим тоном. – Учтите: если стиральная машина забарахлит, я пошлю вам открытку в Рингельсбрун.

Валентин был рад, что она не требует ни серебристых тополей, ни голубых качелей, и, схватив Лоттхен за руку, побежал вниз по лестнице.

– Словарь!.. Двадцатитомный словарь! – кричала им вслед из кухонного окна фрау Сундук, увидев, что Валентин сорвал травинку. – И чтобы побольше картинок! Старое издание мне не нужно! Чтобы там было написано и про ракеты, и про полёты на Луну, и про космонавтов!

Раздался ужасающий свист.

Фрау Сундук зажала уши руками и отпрянула от окна.

В саду Хапов заскулила собака.

– Разве можно так пугать собаку! – с упрёком крикнула фрау Хап через забор. – Видите, она в страхе заползла под куст сирени.

– Ну, а вы-то как? Довольны? – спросил Валентин.

– Сами не знаем, – ответила фрау Хап. – Мы как раз только что говорили об этом с мужем.

– Да, – подтвердил господин Хап. – Мы теперь день и ночь ломаем себе голову, не упустили ли мы чего…

– Пошли скорее, Лоттхен, – сказал Валентин, – а то вдруг выяснится, что им не хватает вертолёта, или своей обсерватории, или золотого колпака для сыра.

– Стойте! – крикнул им вдогонку господин Хап. – Я, кажется, понял, чего нам теперь не хватает. Нам не хватает желаний. Как мы теперь будем жить без желаний?..

– Нам не о чем мечтать! – добавила фрау Хап. – Ведь мы всегда мечтали о какой-нибудь вещи, тосковали по ней, без этого наша жизнь будет пуста. Мы жили надеждой, что все наши желания когда-нибудь сбудутся.

Валентин покачал головой:

– Тут я бессилен вам помочь. Но, может быть, у Ульрики есть какое-нибудь желание?

Ульрика прыгала по дорожке.

– Я хочу лепить куличики из песочка! – напевала она тихонько. – Хочу лепить куличики, лепить куличики!

– А может быть, Ульрика хочет, чтобы мы с ней поиграли? – прошептала фрау Хап мужу. – Как ты думаешь?

– Ты права, – шёпотом ответил господин Хап.

Валентин облегчённо вздохнул.

– Пошли, Лоттхен, здесь мы больше не нужны.

– Наконец-то! – сказала Лоттхен.

Господин Торелли, ученики художественной школы и другие

Они долго гуляли по улицам.

– Ты устала, Лоттхен? – спросил Валентин и похлопал по карману своей куртки. – Травинка ещё не увяла. Может, тебе больше не хочется бродить со мной по Люкенбрюку? Тогда я тебя отпущу.

– Нет, спасибо, – кротко сказала Лоттхен. – Здесь такой чудесный воздух! Он пахнет бабочками.

– Я рад, что ты гуляешь со мной, – сказал Валентин. – Твои шаги звенят, как дождевые капли. Как дождевые капли, когда они медленно падают с персикового дерева.

– Ты вспомнил персиковые деревья у нас в Рингельсбруне, да, Валентин?

– Да, – признался он.

И тут они увидели господина Торелли. Он шёл им навстречу и катил перед собой огромный камень.

– Добрый день! – хором сказали Валентин и Лоттхен.

Валентину была неприятна встреча с господином Торелли, поэтому он поздоровался с ним очень тихо.

– Добрый день, – ответил господин Торелли, тяжело дыша. – Поглядите, пожалуйста, на этот великолепный камень. Прокатить такую глыбу через весь город – это чего-нибудь да стоит. Я просто в восторге оттого, что могу сдвинуть его с места! При этом мне кажется, что я работаю. А как прекрасно, наверно, делать настоящую работу! Ну, скажем, строить мост через реку или там запруду, в общем что-то, чем можно гордиться.

Господин Торелли стёр рукавом пот со лба и покатил свой камень дальше.

– Он сказал как будто что-то насчёт запруды? – И Валентин в растерянности почесал затылок.

– Идём, – сказала Лоттхен. – Этот уж точно не хочет, чтобы ты ему помог.

Маленькими затенёнными уличками они вышли на большую, залитую солнцем площадь.

Там на прежнем месте сидели на складных стульчиках ученики художественной школы Венцель и Фердинанд. Они были так углублены в свою работу, что едва ли заметили Валентина и Лоттхен.

– Ну, как у вас идут дела? – спросил Валентин. – По скольку листов вы уже испортили?

– Пока только по три, – ответил Венцель.

– И многому научились, – добавил Фердинанд, – уже удаётся немного передать на бумаге то настроение, которое исходит от этих старых домов с фронтонами.

– Но ведь только немного?

– А завтра мы продолжим, – объяснил Венцель.

– В конце концов мы добьёмся, чего хотим: будет и сходство и настроение, – подтвердил Фердинанд.

К памятнику Бобржинского была прислонена стремянка. На ней стоял человек и большой щёткой мыл голову знаменитого скрипача.

– Это у меня такая специальность: я мою памятники, – объяснил он, заметив удивлённый взгляд Валентина. – И поверьте, моя работа делает меня счастливым. – Он окунул щётку в ведро с мыльной водой и стал тереть ею правое ухо господина Бобржинского. – По вечерам возвращаешься домой очень усталым. Но чувство, что за день ты успел хоть кое-что сделать, ни с чем не сравнимо… Это вы, надеюсь, понимаете?

– Понимаю, – сказал Валентин и чуть слышно добавил: – И я вчера успел кое-что сделать, но ни с чем не сравнимого чувства у меня не возникло.

– Послушай, а куда мы, собственно говоря, идем? – спросила Лоттхен.

– Мы идём в пансион на Гороховой улице. Оставить там профессора навсегда было бы просто непорядочно, Лоттхен.

А кроме того, мне хотелось бы убедиться, что бабушка и внучки благополучно долетели до дома.

– А куда мы потом пойдём, я и сама не знаю. – Лоттхен улыбнулась, – Мне кажется, что, когда я гляжу вдаль, я вижу, как блестят озарённые солнцем почки на персиковых деревьях… И знаешь, что я ещё вижу? Зелёные ряды, полыхающие, как пламя. Как ты думаешь, что это?

– Это, наверное, махровые листья салата, который растёт у нас в парнике. – Валентин вынул из кармана своей куртки травинку, повертел её в пальцах, а потом сунул назад. На лицо его легла тень. – Нам, пожалуй, пора на Гороховую улицу, – сказал он. – Пошли!

И пошёл так быстро, что Лоттхен с трудом за ним поспевала.

– Ты жалеешь, что выдумал меня, Валентин?

Он покачал головой.

– Нет, об этом я не жалею. Ты мне нравишься, – сказал он. – Ты делаешь иногда удивительные открытия. Например, что воздух пахнет бабочками.

В конце аллеи сидела женщина и вязала. Когда Валентин и Лоттхен остановились возле неё, она оторвала глаза от работы и объяснила:

– Я вяжу покрывало для дивана. Вяжу, вяжу, а работы непочатый край! Я подсчитала, что мне ещё придётся набрать крючком не меньше девятисот тысяч петель!

У Валентина рука потянулась к карману, его так и подмывало вытащить травинку.

К счастью, он вовремя вспомнил о господине Торелли и юных художниках Венцеле и Фердинанде.

– Представьте себе, – подумав немного, обратился он к женщине, – что мимо вас случайно прошёл волшебник, произнёс какое-то таинственное заклинание, и – бац! – покрывало готово! Вы обрадовались бы такому сюрпризу?

– Что вы, что вы! – замахала руками женщина. – Что же я тогда буду делать? Такое волшебство было бы для меня настоящим несчастьем. Я не смогу осуществить свой замысел! Я выдумываю особый узор, подбираю гамму красных, зелёных и фиолетовых тонов. Я хочу всё это сделать сама, не торопясь, с наслаждением. Было бы просто свинством со стороны волшебника лишить меня этой радости.

– Я пошутил, – сказал Валентин. – Я, собственно, подошёл, чтобы спросить у вас, как пройти на Гороховую улицу.

Столовая в пансионе, где можно разговаривать только шёпотом

– Вы хорошо спали, господин профессор?

Фрау Эзенбек улыбалась господину Ответману, выглянув из кухни.

– Отлично, и притом впервые в жизни, – ответил профессор. И сказал сущую правду – ведь его выдумали всего день назад.

В руках у фрау Эзенбек была большая миска с салатом и деревянная ложка.

– Как вам понравился восход солнца? – спросила фрау Эзенбек, не обращая никакого внимания на то, что уксус с ложки капает на пол.

– Во время восхода солнца я ещё крепко спал, укрывшись периной.

– О, тогда вы многое потеряли, господин профессор, честное слово! Я, к сожалению, не поэт, а то бы я вам описала, как великолепен был сегодня восход! Это зрелище привело меня в такое восхищение и волнение, что я надела туфли не на ту ногу. И так со мной бывает каждый день. Вы можете это понять?

– Нет, – ответил господин Ответман.

Фрау Эзенбек, продолжая размахивать ложкой, вдруг воскликнула:

– Я вас совсем заговорила! Как нехорошо с моей стороны. Ведь вы ещё не завтракали! Может, вы уже успели позавтракать?

– Я ещё никогда в жизни не завтракал.

– Невероятно! – Фрау Эзенбек не могла удержаться от смеха. – В таком случае прошу вас, господин профессор, вот у нас столовая. Там уже кое-кто завтракает. Только будьте любезны, идите тихонько, на цыпочках. Сегодня там можно разговаривать только шёпотом. Нельзя громко смеяться, стучать тарелками, скрипеть стульями, чавкать. И знаете, почему?

– Потому что вы не хотите, чтобы разбудили фрейлейн Матильду, – ответил профессор. – Она заснула, сидя на стуле – до того она измучилась.

– Как вы догадались? – Фрау Эзенбек с удивлением поглядела на господина Ответмана. – Неужели у вас в голове есть ответ на любой вопрос?

– На любой! А то вы бы и посейчас сидели со своими внучками на чердаке и распевали бы песни.

– Как удобно иметь такого постояльца! – воскликнула фрау Эзенбек.

– Ой! – донеслось из кухни.

– Ай-ай-ай!

– У-у-у!

– Что случилось? – испуганно спросила фрау Эзенбек.

– Во-первых, ваш муж защемил палец ящиком стола. Во-вторых, Людмила уронила тёмные очки в кастрюлю со шпинатом. В-третьих, Варвара ползает по полу в поисках фрикадельки, которая выпала из миски и закатилась под буфет.

– Как удобно иметь такого постояльца! – повторила фрау Эзенбек. – Сразу знаешь, что происходит в доме.

Смысл же того, что сообщил профессор, дошёл до фрау Эзенбек лишь минуту спустя.

– В самом деле, – заволновалась она, – муж прищемил палец? Очки в шпинате? А фрикаделька под буфетом?

И фрау Эзенбек умчалась на кухню.

А профессор Ответман, стараясь не скрипеть, отворил дверь в столовую. Так же тихо переступил он через порог и, аккуратно ставя ноги, на цыпочках двинулся к ближайшему свободному стулу. Но одна половица всё же скрипнула у него под ногой, все обернулись и посмотрели на него с упрёком.

Наконец профессор добрался до стола, очень осторожно и медленно опустился на стул и так же осторожно развернул салфетку.

В столовой стояла полная тишина. Профессор не решался даже почесать себе шею.

И вдруг с улицы донёсся какой-то дикий рёв. Все постояльцы пансиона Эзенбек вздрогнули от неожиданности и выронили из рук ножи и вилки. Окна во всём городе задребезжали.

Господин Эзенбек со всех ног кинулся в столовую, за ним бежала жена.

– Господи, что это?

– Это сирены Валентина, – невозмутимо ответил профессор. – Модель оказалась с дефектом. Когда они нагреваются на солнце, то начинают вот так реветь.

Все повскакали с мест, фрейлейн Матильда из Рингельсбрука тоже.

– Мой бедный Валентин, где же ты? – воскликнула она ещё в полусне.

Профессор Ответман не стал затруднять себя ответом, потому что в этот момент Валентин вместе с Лоттхен вошёл в столовую.

– Вот я, Матильда, – сказал он. – А эти ужасные сирены с дефектом я сейчас же уберу.

Он вытащил из кармана травинку и свистнул.

Сразу же наступила тишина.

Фрау Эзенбек перебрасывала с ладони на ладонь дымящийся мясной шарик. Тот самый, который она только что достала из-под буфета с помощью кочерги.

– Как забавно! – воскликнула она. – Ведь это тот самый малый с травинкой!

– Да, да, это герой из нашего фильма ужасов! – пропищали Людмила и Варвара.

Господин Эзенбек поднял вверх свой посиневший указательный палец и сказал, покачивая головой:

– Просто диву даюсь! Мои три девочки всегда знают то, о чём я и понятия не имею!