Текст книги "Двенадцать человек - не дюжина"

Автор книги: Вера Ферра-Микура

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

В девятой главе Марианна узнаёт, что её маме не до неё

Папа и мама не выглянули из окна, хотя Марианна твёрдо на это рассчитывала.

С чувством разочарования она поднималась по лестнице.

Нерешительно подошла она к двери своей квартиры. Позвонила. Прислушалась. Снова позвонила. Сейчас раздадутся шаги и откроется дверной глазок… Но этого не произошло. В квартире было тихо.

Марианна сунула палец в щёлку для писем и, приподняв крышку с той стороны двери, посмотрела сквозь узенькую щёлку в переднюю. Там было полутемно. На полулежали серые тени.

Она медленно вытащила палец.

Ещё несколько раз она изо всех сил нажала кнопку звонка и даже стукнула по нему кулаком… Она звонила и звонила, хотя теперь уже точно знала, что это бесполезно.

Марианна со злостью глядела на запертую дверь.

И тут вдруг она заметила свёрнутую бумажку в замочной скважине. Она вытащила её и развернула.

– «Дорогая моя Марианна!» – прочла они вполголоса.

Сердце её громко стучало.

«Не пугайся…»

«Папа повёз меня на такси в больницу…»

Как же так?.. Ведь ребёнок должен был появиться на свет только через несколько дней! А теперь мама уехала в больницу, даже не попрощавшись…

Она вздрогнула, и бумажка в её руке так затряслась, что читать дальше было уже невозможно.

Последние строчки расплылись перед глазами.

Прислонившись к двери, она лихорадочно думала, что же ей теперь делать.

В голове была путаница. И вдруг из этой путаницы вынырнула одна мысль.

«Побегу за такси! Может быть… Ну конечно, я его догоню… Я ведь быстро бегаю!»

Она бросилась вниз по лестнице.

Больница находилась на Ромбергштрассе, в конце аллеи, по которой она часто гуляла с родителями.

Она неслась со всех ног, натыкаясь на встречных, перебегая улицу где попало, не глядя ни направо, ни налево. Прохожие оборачивались ей вслед.

«Мама, мама! – думала она. – Как только я до тебя добегу, я перелезу через ограду и буду искать тебя, пока не найду…»

Дышать было трудно, в горле пересохло.

Она замедлила бег и даже прошла немного шагом, слегка пошатываясь и держась рукою за бок. Ноги были словно деревянные.

Но мысль, что она уже близка к цели, придала ей сил.

Она бежала теперь по аллее мимо больших деревьев; листья крутились и качались на ветках, подгоняемые вечерним ветром, прозрачно-зелёные в свете закатных лучей.

Деревья, деревья, деревья…

Казалось, что бежишь всё время на одном месте. Воробьи чирикали в листве. Да кончится ли когда-нибудь эта аллея?..

Деревья, деревья, деревья…

Но вот наконец вдали показались белые корпуса больницы с блестящими окнами, с колоннами у широких решётчатых ворот.

Расстояние до ворот Марианна пробежала с быстротой ветра. Теперь только высокие прутья ограды отделяли её от больничного двора. Марианна глядела на них с ненавистью. Они стояли здесь, выстроивший в ряд, словно стража, холодные, чёрные, железные.

Там, в белом доме, за одним из этих окон – её мама. И она даже не знает, что Марианна ходит тут по улице и смотрит в окна.

Перебежав на другую сторону улицы с такой быстротой, словно кто-то перетянул её туда на верёвке, она закричала изо всех сил:

– Ма-а-ма! Ма-а-ма! Ма-а-ма!

Прохожие оглядывались и останавливались.

– Мама-а-а-а! – кричала Марианна охрипшим голосом.

Но вдруг из калитки около ворот вышел привратник и сердито замахал на неё руками. Выдавив из себя последнее, уже совсем жалостное и безнадёжное «Ма-а-ма!», Марианна, опустив голову, бросилась бежать.

Были уже сумерки.

Матери возвращались со своими детьми с бульвара домой.

Повсюду стояли и шли люди – парами, группками.

«Только до меня нет никому никакого дела!» – думала Марианна.

Никогда ещё она не чувствовала себя такой заброшенной, обиженной, позабытой. В глазах у неё стояли слёзы.

«Если бы мама и папа только знали! – думала она, ото всей души жалея саму себя. – Ну и пусть! Вот хорошо бы я заблудилась! Хорошо бы я никогда-никогда не нашла дороги домой!»

Марианна шагала по булыжнику всё дальше и дальше.

«Никогда больше не вернусь!.. Вот и буду всё так идти, пока город не кончится. А когда кончится, пойду ещё дальше…»

Она прошла ещё несколько домов и вдруг заметила, что держит что-то в руке. Смятая мамина записка… Твёрдый и влажный бумажный шарик…

Марианна поставила ногу на низкий выступ стены, разгладила записку на колене и прочла ещё раз, что ей писала мама.

Неужели это та самая записка, которую она вытащила из замочной скважины? Ведь она уже один раз читала все эти слова. Но сейчас ей казалось, что слова тут совсем другие.

«Мне грустно, что я смогу обнять и поцеловать тебя только через неделю».

И как только ей пришла в голову эта дурацкая мысль, что мама её больше не любит?..

А откуда вдруг взялась эта фраза: «Подожди его, пожалуйста, на лестнице»? Ведь она стоит посредине записки…

«Почему же я не подождала папу? – изумлялась Марианна.

– Бросилась догонять такси! А может, они уже полчаса назад уехали!»

В голове у неё вдруг прояснилось. Она набрала воздуху в лёгкие и помчалась со всех ног.

Только уже не в неизвестном направлении.

Дорога домой вела через Ромбергштрассе. Пробегая мимо больничной ограды, она поглядела вверх на освещённые окна.

Не обязательно ведь мамино окно выходит на улицу. Может быть, оно выходит в сад!

Марианна уцепилась за эту мысль.

Если мамино окно выходит в сад, тогда она не слышала её крика… А вот если… Нет! Нет!

Она пробежала ещё целый квартал.

Обратный путь к дому был словно вдвое длиннее.

«Вот если бы я умела летать…» – думала Марианна.

В десятой главе дедушка Херинг и его старший внук Фриц два раза залезают под стол

– Передай мне, пожалуйста, солонку! – сказала Иоганна Зомер своему сыну Фрицу.

– Вообще-то мне не надо бы есть на ужин такую жирную колбасу, – сказал вполголоса дедушка Зомер дедушке Херингу. – Вкусная-то она вкусная, да как бы живот не разболелся.

Дедушка Херинг водрузил кусочек чесноку на хлеб с маслом и ответил:

– Гм! Ты считаешь? – И, обратившись к своей дочери, попросил: – Будь добра, Иоганна, передай солонку!

Тётя Грета выудила солёный огурец из фарфоровой миски и, разрезая его на ровные кусочки, сказала тёте Фелиците:

– Да, пока я не забыла… Эта история с клещами меня, право, очень огорчает. Извини, пожалуйста, Фелицита!

– Да чепуха! – ответила тётя Фелицита, откладывая на край тарелки корочку сала. – Какое это имеет значение! Я вовсе не так обидчива.

– Но ведь… – продолжала тётя Грета. – Но ведь как же я могла догадаться, что клещи лежат у Фрица в ящике с гвоздями?

– Я не обидчива, – продолжала тётя Фелицита. – Главное, что клещи нашлись. А не всё ли равно, Грета, у кого они лежали? – Тётя Фелицита откусила внушительный кусок бутерброда и обратилась к дедушке Херингу: – Ты передашь мне солонку, дедушка Херинг?

Тётя Грета, поглядев, как она солит сыр, сказала:

– Если бы ты только знала, дорогая моя Фелицита, что я ещё нашла!

– А что?

– Молоток и отвёртку. Только не у Фрица.

– Не у Фрица? – удивилась тётя Фелицита. – А где же тогда?

– На помойке!

– Какое счастье! – сказала тётя Фелицита и передала солонку тёте Рези, которая терпеливо держала протянутую руку.

Бруно, подскочив на стуле, сказал:

– Мама, а потом дай солонку мне!

Фрау Зомер вытерла пальцы салфеткой и обратилась к тёте Фелиците:

– Ну и дела тут сегодня творились у нас во дворе! Приезжают туристы, входят во двор, а наши дедушки расстелили по всему двору верёвку и распутывают. А Грета вывернула на землю мусор сразу из всех баков, а Бруно орёт благим матом на каштане!

Тётя Фелицита в недоумении заморгала глазами.

– Я сегодня написала семнадцать машинописных страниц и вообще не заметила, что происходит во дворе.

Она говорила не совсем внятно, потому что рот у неё был набит сыром.

– Мы так отлично натянули верёвку – прямо хоть танцуй на ней! – миролюбиво пояснил дедушка Зомер. Он наклонился к уху дедушки Херинга и сказал: – Возьми немного горчицы. Я тоже возьму.

– Бруно, гони солонку! – крикнул Эрих через весь стол. Он ловко поймал солонку и буркнул: «Ладно, ладно, сейчас!», когда Нелли его подтолкнула:

– Давай её сюда! Мне надо бутерброд посолить.

Фрау Зомер поглядела на пустой стул своего мужа и вздохнула:

– Сегодня у отца опять ни минуты покоя в «Могиканах». Хоть бы когда-нибудь передохнул…

Нелли, передав солонку дедушке Зомеру, сказала:

– А теперь мы расскажем дедушке Зомеру, какую программу мы придумали для его дня рождения.

– Только пусть дедушка Зомер сперва передаст мне солонку! – попросила тётя Грета и, покачав головой, прибавила:

– Почему у нас вообще-то только одна солонка? Для меня это загадка.

Дедушка Зомер поспешно досолил кусок хлеба и, сунув солонку тёте Грете, пальцем растёр на нём соль.

– Нелли, – сказал он, всё ещё растирая соль, – ты что-то там начала говорить обо мне…

– О твоём дне рождения, дедушка Зомер!

– Верно, завтра у меня день рождения. Семьдесят лет… Хо-хо!.. Круглая дата!

– А здорово нам повезло, что твой день рождения как раз завтра, правда? – воскликнула Нелли. – Нам в школу не идти – раз, в «Могиканах» в воскресенье ресторан выходной – два, парикмахерская закрыта – три, у тёти Греты «Ателье проката» после обеда на два часа запирается – четыре, дядя Михаил не дежурный – пять. Значит, мы можем наконец все вместе пойти…

Нелли вдруг смолкла и тут же накинулась на Эриха:

– Да что ты мне всё на ногу наступаешь?

– Я что-то вспомнил, Нелли!

– Это ещё не причина! – разъярилась Нелли.

– А вот и причина! Я вспомнил, что дедушка Херинг…

– И из-за этого надо мне на ногу наступать? Что дедушка Херинг?

– Дедушка Херинг не сможет с нами пойти… Он в воскресенье всегда занят.

– Ах да! – Нелли даже открыла рот.

Теперь все поглядели на дедушку Херинга, а дедушка Херинг поспешно сказал дедушке Зомеру:

– Ты прав! К этой колбасе требуется горчица…

Он отвинтил крышечку у тюбика с горчицей и выдавил на свою тарелку довольно высокий холмик. А когда он стал снова завинчивать крышку, тётя Фелицита сказала:

– Дорогой дедушка Херинг! На этот раз ты, я думаю, сделаешь исключение. У нас на завтра такая весёлая программа…

Мы все вместе с дедушкой Зомером отправляемся в десять часов утра в парк Румельдорф! Ну неужели ты не примешь в этом участие?

Дедушка Херинг выронил из рук крышечку от горчицы и полез под стол её искать. И в то же мгновение Фриц вскочил, с шумом отодвинув свой стул, и тоже принялся ползать по полу, что-то ища под столом. Бруно услышал, что они о чём-то взволнованно шепчутся.

– А дедушка Херинг с Фрицем секретничают! – сообщил он. – Тогда я тоже полезу под стол!

Но дедушка Херинг и Фриц уже вылезли из-под стола, очень растерянные, и заняли снова свои места. Они больше не шептались.

Вид у дедушки Херинга был очень несчастный. Он выдавил ещё целый холмик горчицы на свою тарелку и сказал:

– Не обижайтесь, дети. Но завтра воскресенье. А раз воскресенье, значит, я занят.

– И оставьте в покое дедушку Херинга, – мрачно сказал Фриц. – Отвяжитесь!

Нелли, красная как рак, крикнула со слезами в голосе:

– Не подводи нас, дедушка Херинг! Ну пожалуйста! Завтра мы все свободны, и у дедушки Зомера как раз день рождения, и все участвуют в празднике… И ни у кого даже голова не болит! И даже горло! И нога ни у кого не сломана! А ты лучший друг дедушки Зомера. Ведь это была бы для него обида! Как же ты можешь его так огорчать?..

Вид у дедушки Херинга стал ещё более несчастный. Он взял в руки тюбик с горчицей, потом опять положил его на стол, потому что на его тарелке и так уже был целый горный хребет, и, повернувшись к дедушке Зомеру, сказал дрогнувшим голосом:

– Дорогой дедушка Зомер!.. – Но тут он запнулся, откашлялся и начал снова: – Дорогой дедушка Зомер!.. Если ты хочешь, я всю неделю буду играть с тобой в шахматы. Ежедневно по две партии. Но завтра воскресенье, а на все воскресные дни у меня твёрдая программа, в которой я ничего не могу изменить, дорогой дедушка Зомер.

Дедушка Зомер скатал в один шарик все крошки вокруг своей тарелки и пробормотал:

– Да не ломай ты голову над моим днём рождения, дедушка Херинг! Мне, конечно, было бы приятно, если бы ты оказал мне честь и праздновал его вместе со мной. Но раз уж у тебя вошло в привычку уходить по воскресеньям из дому без четверти девять, мне остаётся только отнестись с уважением к этой твоей привычке.

Наступило тягостное молчание. Было так тихо, что стало вдруг слышно, как тикают в кухне часы и скрипят балки в старом доме. И тётя Грета сказала:

– Дедушка Херинг!..

А тётя Фелицита сказала чуть-чуть позвонче:

– Дед ушка Херинг!..

И тётя Рези, и фрау Зомер, и Эрих, и Бруно, и Нелли тоже сказали на разные голоса:

– Дедушка Херинг!..

Один только Фриц ничего не сказал.

Он сидел молча и солил во второй раз уже посоленный бутерброд.

Отец его и дядя Михаил тоже ничего не могли сказать, потому что их здесь не было.

Отец ещё не вернулся с работы из ресторана гостиницы «Могикане», а дядя Михаил переходил из одного железнодорожного вагона в другой, прокалывая билеты пассажиров.

Но если бы они были дома, они бы, наверное, тоже сказали: «Дедушка Херинг!..» – и поглядели бы на него просительно.

Дедушка Херинг нарисовал зубьями вилки полосочки на своей горчице, потом отложил вилку в сторону и начал плести косичку из бахромы скатерти.

Наконец он сказал:

– Поверьте, я ничего не могу поделать. Моя воскресная программа установлена раз и навсегда и не поддаётся изменению.

– На этот раз ты мог бы всё-таки сделать исключение! – сказала тётя Грета с мягкой решительностью. – Ведь мы, дедушка Херинг, никогда не спрашивали тебя, где ты проводишь свои воскресенья. Но сегодня нам хотелось бы узнать, гуляешь ли ты часами в Ботаническом саду, или наблюдаешь за рыболовами на берегу реки, или сидишь в каком-нибудь кафе и часами читаешь газету…

Дедушка Херинг молчал, продолжая плести косичку. А Нелли сказала:

– Или ты каждое воскресенье ходишь к кому-нибудь в гости, дедушка Херинг? Или ты… или у тебя есть невеста?

– Попридержи язык, Нелли, – одёрнула её мать.

Тётя Фелицита сломала зубочистку на мелкие кусочки и проговорила:

– Жалко, дедушка Херинг! Очень жалко! Как раз когда нам выпал счастливый случай посетить вместе с дедушкой Зомером парк Румельдорф, ты вдруг выходишь из игры. А ты только представь себе, как мы повеселимся, дедушка Херинг! Посмотрим кукольный театр, постреляем в тире, купим каждому воздушный шар и петушка на палочке, покатаемся все вместе на «чёртовом колесе», заглянем в «комнату ужасов».

Когда тётя Фелицита произнесла последние слова, дедушка Херинг ещё больше разволновался и вдруг снова исчез под столом. А его старший внук Фриц поспешно сказал:

– Дедушка Херинг ищет крышечку от горчицы… Я ему помогу!

И тоже скрылся под столом. А Бруно надулся, потому что мать не разрешила ему залезть под стол к дедушке Херингу и Фрицу.

Тётя Фелицита, раскрошив остаток зубочистки на ещё более мелкие кусочки, продолжала:

– А насчёт счастливого случая, вот как было дело, дедушка Херинг… Дедушка Херинг, ты меня слышишь?

– Да, – ответил дедушка Херинг из-под стола.

– Сперва у нас ведь не было денег, чтобы достойно отпраздновать день рождения, потому что Карлу с Иоганной пришлось оплатить счёт кровельщика и стекольщика. А меня попросил директор книжного магазина прийти к ним в среду, чтобы давать автографы читателям. И для этого мне пришлось купить новую блузку и летние туфли. И ещё я купила ленту для машинки и пять пачек бумаги… Ты слышишь, дедушка Херинг?

– Да, – отозвался дедушка Херинг из-под стола.

– Ну так вот, – продолжала свой рассказ тётя Фелицита, – и потому наша касса оказалась почти совсем пустой. Я уж думала, что на этот раз придётся нам отказаться от всех наших прекрасных замыслов… Но тут вдруг я получила от моли двести шиллингов…

Дедушка Херинг и Фриц вылезли из-под стола и, тщательно отряхнув брюки, сказали в один голос:

– Крышечка от горчицы, как видно, закатилась под печь!

– Вы, наверно, там под столом ничего не слушали? – спросила тётя Фелицита.

– Нет, слушали, – возразил дедушка Херинг. – Я только не понимаю, как это ты получила от моли двести шиллингов.

– Очень просто, – сказала тётя Фелицита, – я рассовывала мешочки с нафталином по карманам зимних вещей, чтобы их моль не съела. И вдруг нахожу в кармане моего зелёного зимнего пальто двести шиллингов. Здорово, правда?

– Конечно, – согласился дедушка Херинг.

В кухне снова наступила тишина.

Наконец тётя Фелицита сказала:

– Ну, дедушка Херинг, ты обдумал? Сделаешь завтра исключение?

– Никак не выходит, – глухим голосом ответил дедушка Херинг.

– К сожалению, – поддержал его Фриц.

И раньше чем кто-либо успел задать ещё какой-нибудь вопрос, дедушка Херинг с Фрицем встали и направились к двери, сказав:

– Извините, пожалуйста, мы идём спать!

Они поспешно вышли во двор, и, когда дверь за ними захлопнулась, Нелли и Эрих подскочили к окну и увидели, что дедушка Херинг и Фриц торопливо пробираются между развешенным для просушки бельём.

– Странно! – заметила фрау Зомер. – Не понимаю, почему дедушка Херинг так упорно стоит на своём. Он ведь всегда такой покладистый!

– А Фриц-то хорош! – возмутилась Нелли. – Сговорился с дедушкой Херингом против нас и против дня рождения!

– Наверно, он знает его тайну про невесту, – заявил Эрих.

– А вы что же думаете, у него невесты нет? Уж точно есть. Вот и вся его тайна!

Дедушка Зомер рассмеялся и, взяв Эриха за ухо, сказал:

– Хо-хо, Эрих! Уж не собираешься ли ты давать дедушке Херингу указания? Погляди-ка на меня, Эрих. Я… я вообще ни капельки не обижен. А кроме того, я не хочу, чтобы за спиной дедушки Херинга о нём сплетничали. Это непорядочно.

Дедушка Зомер откинулся на спинку кресла и стал разглаживать свои усы.

Эрих пристыженно втянул голову. Нелли покусывала палец. Фрау Зомер, тётя Рези и тётя Грета одновременно протянули руку за солонкой. А Бруно залез под стол и стал искать там крышечку от горчицы. У всех было грустное настроение.

Даже вода из крана и то капала печально.

Никто не говорил ни слова.

Наконец тётя Фелицита прервала тягостное молчание. Да ещё каким страшным грохотом! Раскачиваясь по своей привычке на стуле, она упала на пол вместе с ним.

Дедушка Зомер, фрау Зомер, тётя Грета, тётя Рези, Нелли, Эрих и Бруно бросились подымать её с пола, потому что тётя Фелицита, потрясённая своим падением, так и осталась лежать на спине, словно жук лапками кверху. Тётя Грета и Эрих, нагнувшись над ней, даже стукнулись лбами, а дедушка Зомер тем временем протянул Фелиците руку, и она наконец поднялась.

– Благодарю за спасение! – сказала тётя Фелицита, снова оказавшись на ногах. Она потирала спину, тихонько охая, а тётя Грета и Эрих держались за лоб.

– Ещё счастье, что всё это хорошо кончилось!.. – причитала тётя Рези.

– Вот именно, – сказала тётя Фелицита. Она уже перестала растирать спину и, ухватившись руками за край стола, начала громко хохотать.

А Эрих, забыв, что у него гудит голова, в восторге крикнул:

– Тётя Фелицита опять смеётся, как отбойный молоток!

Тут и все остальные рассмеялись. И хорошо, что рассмеялись, потому что, пока смеялись, совсем позабыли про воскресную тайну дедушки Херинга.

В одиннадцатой главе становится известно, что у фрау Кульм бывают всякие настроения и что тот, кто помешает ей принимать ножную ванну, рискует вызвать ее раздражение

«Вот сейчас добегу до папы и всё ему объясню», – думала Марианна.

Как раз в эту минуту она бежала мимо телефонной будки.

Пробежав ещё несколько шагов, она вдруг остановилась как вкопанная и, повернувшись, помчалась обратно.

В телефонной будке горел свет, и можно было хорошо разглядеть человека, который в ней стоял. Это был Марианнин отец.

Марианна рванула к себе дверь и, протиснувшись в кабину, прижалась к отцу, а он, не говоря ни слова, обнял её за плечи и прижал её мокрое лицо к своему пиджаку. Пиджак был жёсткий и колючий, но она так и стояла, тихо-тихо.

В телефоне что-то щёлкнуло, и женский голос быстро произнёс несколько слов. А когда он смолк, отец сказал:

– Большое спасибо, сестра! Я позвоню ещё раз попозже. Большое спасибо! – и повесил трубку.

– Папа, – пробормотала Марианна, – папа!

Отец вздохнул.

– Папа, ты ведь не волновался… Я была… Я была…

Отец прижал Марианну к себе ещё крепче. Ей было даже трудно дышать. И потому она спросила совсем слабым голосом:

– Ты ведь не волновался?..

– Пойдём, – сказал отец. Они вышли на улицу, Они шагали рядом в вечерних сумерках, не говоря ни слова. Только в парадном отец сказал:

– Я рад, что ты пришла. Мамина записка из замочной скважины исчезла, и ты тоже исчезла, а я ходил по квартире взад и вперёд, как тигр в клетке, и понять не мог, куда ты девалась… Представляешь?

– Да, – сказала Марианна.

– Это было для меня неразрешимой загадкой.

– Не сердись, – сказала Марианна.

Голос у неё был такой глухой, словно доносился из пещеры.

– Главное, что с тобой ничего не случилось, – сказал отец.

– На улице такое движение… Сразу начинаешь думать о несчастном случае…

Марианна долго молчала, опустив голову.

– Это было так, папа, – наконец сказала она. – Я решила вас догнать и побежала за такси. Но такси-то гораздо быстрее ехало… И вообще я его не видела…

– Так ты побежала догонять такси, которого даже не видела? – с изумлением спросил отец.

– Да.

– Ну и ну!

– Я, наверное, просто обалдела…

Отец отпер ключом дверь. Марианна прошла за ним на кухню и села на край ящика с углём, зажав руки между коленками. Она молчала, сжимая в ладонях маленький влажный бумажный шарик.

– Есть хочешь? – Отец приподнимал крышки разных кастрюлек и закрывал их снова. – Я-то ещё есть не хочу, но, может, ты поешь, Марианна?

– Я тоже не хочу… Я только устала… и всё время думаю про маму…

– А мы скоро опять позвоним… Может быть, малыш уже родился.

– Папа!.. – Марианна отвела взгляд. Она смотрела на календарь, висевший на стене. – Папа, ты, случайно, не знаешь, мамино окно выходит на улицу или в сад?

Отец сел рядом с ней на ящик с углем.

– Понятия не имею, – сказал он. – Мы с мамой расстались в коридоре… В длинном белом коридоре. Дальше меня не пустили.

– А-а, – сказала Марианна.

Отец снова поднялся и поглядел на часы.

– Может, всё-таки разогреть тебе ужин? Как же ты без ужина спать ляжешь? Маму бы это огорчило. А на завтра у нас жаркое в духовке. Мы его только разогреем.

У Марианны звенело в ушах. Завтра? Как так завтра? Забыл папа, что ли, что он должен отвести её сегодня к фрау Кульм?

– Мама говорила, что лучше бы всего нам отварить ещё макароны, – рассказывал отец, – но я ей сразу сказал, что мы можем про них забыть и у нас получится каша. Тогда мама сказала: «Ну возьмите варёный рис в кулинарии!»

Марианна перестала катать шарик в ладонях.

Сердце её громко стучало.

Неужели он правда забыл?..

Отец взял тряпку и вытер клеёнку на столе, хотя она и так блестела.

– Варёный рис из кулинарии – отличный выход, – продолжал он.

Теперь Марианна была совершенно уверена, что он забыл про фрау Кульм. Она сидела словно одеревенев и боялась произнести хоть слово.

– Марианна!..

Она вздрогнула. «Вот сейчас он об этом заговорит…» – испуганно подумала она. Но отец сказал:

– Знаешь, Марианна, мама не хотела уезжать в больницу, пока ты не вернёшься. Она была страшно огорчена, что так тебя и не дождалась.

Марианна кивнула.

Отец снова заглянул в кастрюли и, погромыхав крышками, закрыл их.

А потом сказал с неловкой улыбкой:

– Мама ведь всегда думает о себе в последнюю очередь… Марианна нетерпеливо переступала с ноги на ногу.

– Папа… я так хочу пить!.. Прямо горло пересохло…

Она и сама не знала, почему сказала это только сейчас. Зато она знала другое – нехорошо хитрить с мамой. Мама ведь ясно написала: «Он проводит тебя к фрау Кульм». А Марианна всё старалась придумать какой-нибудь ход, чтобы отвлечь отца от фрау Кульм. Может, он про неё и не вспомнит – ведь он так растерян, взволнован. На этом нетрудно сыграть. А как бы чудесно было остаться с папой! Сегодня, завтра, послезавтра – всю неделю! А если он сам вспомнит про фрау Кульм, Марианна быстро переведёт разговор на другое. Уж это-то она сумеет…

Она встала и, достав из посудного шкафа кружку, налила в неё воды.

– Ты ведь уже немного остыла, не такая разгорячённая, правда? – спросил отец.

– Ага!

Она жадно выпила воду и поставила кружку на стол. Потом снова подошла к ящику с углем, села на него и вздохнула.

И вдруг подняла голову и решительно сказала:

– Папа… а как же с фрау Кульм?

Не так-то ей было легко поднять голову и задать этот вопрос. Она даже сама испугалась своей смелости.

Затаив дыхание, она не отрываясь глядела на отца. Отец ответил не сразу. Вид у него был растерянный.

– А-а-а… Фрау Кульм…

– Ну да, – сказала Марианна. – Ты говоришь: «На завтра у нас жаркое в духовке. Мы его только разогреем». «Мы»… – Ну вот, теперь она посмотрела правде в глаза. Она говорила всё уверенней: – «Мы»… Как так «мы»?

Отец глядел на неё в замешательстве.

– Мы с мамой ещё в такси обо всём договорились, – сказал он наконец. – Сегодня и завтра ты уж во всяком случае можешь побыть со мной! А к фрау Кульм успеешь и в понедельник.

Марианна вскочила с ящика.

– Сегодня и завтра! – крикнула она и, повиснув у отца на шее, задрыгала в воздухе ногами, как разыгравшийся жеребёнок. – Сегодня и завтра!..

– Тише, а то ты сейчас меня повалишь!.. Марианна!

– Сегодня и завтра! – повторяла Марианна. – Ух, какая красота!..

Она заплясала вокруг кухонного стола, напевая от радости. Но вдруг остановилась и, понурив голову, спросила:

– Значит… нам ещё сегодня придётся пойти к фрау Кульм… насчёт понедельника?

Отец прокашлялся.

– Ты, видно, просто дождаться не можешь! Только об этой фрау Кульм и думаешь!

– Наоборот, – сказала Марианна, – мне так не хотелось тебе напоминать. Но я ведь уже не маленькая…

– Серьёзное соображение, – сказал отец.

– Мне ведь почти двенадцать…

– Почти двенадцать?

– Ну да, – сказала Марианна, – придётся уж проглотить эту пилюлю.

Отец хотел было что-то сказать, но промолчал. Он глядел на Марианну, как-то странно улыбаясь.

Марианна откинула волосы со лба.

– Ну да, ты не принимаешь меня всерьёз!

– Наоборот, – сказал отец. – Марианна…

– Да, папа?..

– Я уже был у фрау Кульм.

– Ты уже… – От удивления она даже не сразу закрыла рот.

– Ты представь себе, Марианна… Прихожу я домой, записка из замка исчезла, и ты тоже исчезла…

– И ты ходишь взад-вперёд по комнате, как тигр в клетке.

– Вот-вот. И вдруг мне приходит в голову, что ты взяла да и побежала прямо к фрау Кульм. Ну и я туда отправляюсь. Прихожу, звоню раз, звоню другой, а после третьего звонка за дверью раздаётся: «Да-а-а! Кто та-а-ам?» Я отвечаю: «Шпиндель». Фрау Кульм приоткрывает дверь, смотрит на меня через щёлку и говорит: «Ах, это вы?» А я ей через щёлку отвечаю: «Добрый вечер, фрау Кульм!» И объясняю, что маме пришлось неожиданно уехать в роддом и что я тебя ищу. Спрашиваю: устраивает ли её, если ты переселишься к ней в понедельник…

– А она?..

– Представляешь, она говорит: «Простите, в понедельник? Ах да, понедельник! Так я же в понедельник уезжаю к моей сестре за город! Ведь ваша жена была у меня сегодня. Кто же мог предположить, что всё это произойдёт так быстро. Теперь мне пришлось бы посылать телеграмму сестре, а сестру всегда так волнуют телеграммы. Да и вообще все мои планы рухнули бы, как карточный домик. Поэтому попрошу вас прислать ко мне Марианну в среду. И вообще я сейчас как раз принимаю ножную ванну и стою босиком в коридоре с мокрыми ногами!»

– «Извините, пожалуйста, фрау Кульм! – говорю я. – Извините за беспокойство!» Но фрау Кульм не говорит мне: «Ничего, ничего!» или там «Пожалуйста!», а высоко поднимает брови и чихает через щёлочку в двери. А потом прикрывает дверь ещё плотнее, так что мне уже виден один только кончик её носа, и говорит: «Значит, договорились. Марианна приходит в среду!» Но тут я, вежливо поклонившись…

– Ну?.. – спросила Марианна затаив дыхание.

– …говорю: «Нет, спасибо».

– «Нет, спасибо»?

– Да.

– А фрау Кульм?

– Фрау Кульм чихает и говорит: «Так вы, значит, отказываетесь от моей помощи? Вы не пошлёте ко мне Марианну в среду?» И тут я ответил: «Да, с вашего разрешения, не пошлю. Спокойной ночи, фрау Кульм!» И спустился с лестницы. Вот и всё.

– Вот и всё! – сказала Марианна. Больше она ничего не могла выговорить.

А отец стоял перед ней с виноватым видом, словно мальчишка, нечаянно попавший камнем в окно.

– Фрау Кульм, наверно, никогда больше не отдаст маме бельё в починку, – проговорил он наконец. – Но мама всё равно скажет, что я был прав, когда я ей завтра утром всё расскажу. И я очень рад за тебя, Марианна, что тебе не придётся переселяться к фрау Кульм.

– Я тоже очень рада, – сказала Марианна, покраснев.

Отец снял с гвоздя зажигалку, задумчиво покрутил колёсико и выпустил в воздух сноп искр.

– Может быть, ты теперь уже голодна? – спросил он.

– Как волк!

– Ну вот видишь! Пора нам и в самом деле поужинать!